Стрелы времени. Глава 7

– Ты что, с ума сошла? – Рамиро возлагал на это собеседование большие надежды, но уже через несколько махов чувство предвкушения сменилось недоумением и ужасом. – Из всех предложений, с которыми ты ко мне обращалась, это самое невменяемое – а уж такой чести удостоиться совсем не просто.

Приложив руку к тимпану, Грета жестом попросила его говорить тише.

– Если планируешь обсуждать этот вопрос с другими людьми, тебе, возможно, стоит задуматься о звукоизоляции кабинета, – сказал Рамиро.

Он принялся выпутываться из страховочных ремней, повернувшись лицом к ее столу. – Ты куда собрался? – с тревогой спросила Грета.

– Не волнуйся, – сказал он. – Я никому не скажу. Правда, в следующий раз, когда ты попросишь меня сохранить что-нибудь в тайне, я буду воспринимать это как повод развернуться и убежать. И когда ты вынесешь вопрос на всеобщее голосование, я обещаю устроить громогласную кампанию… – Рамиро заметил неловкость, промелькнувшую на лице Греты. – Мы же проведем голосование, прежде строить эту штуку?

– Это решать Совету, – ответила Грета. – Но в голосовании по поводу системы, реализуемость которой остается чистой гипотезой, нет особого смысла.

Рамиро снова надел на себя страховку. – Значит, ты рассчитывала сначала ее построить? А дальше? Надеяться, что сможешь заранее получить какие-то сведения, которые гарантируют нужный исход голосования? Но как именно это сработает? Что, если в сообщении, которое Совет передаст через год, будет просто сказано, что все их попытки закончились провалом?

– Речь идет не о фальсификации голосования, – сухо произнесла Грета. – А о безопасности. И уж ты-то должен это понимать.

– Я? – Рамиро посмотрел на Грету с изумленным отвращением. – Если уж говорить начистоту, то за тот балаган с москитом я виню тебя точно так же, как и самих миграционистов. – Сказав это, Рамиро задумался, не поддался ли он собственному гневу. Но Грета, судя по ее виду, не чувствовала себя уязвленной – и уж тем более не раскаивалась в содеянном.

– Я не понимаю, почему ты так яростно этому сопротивляешься – сказала она. – Тебе стоит потратить несколько дней, чтобы все обдумать.

Рамиро прожужжал в ответ. – Забавно то, что ты планировала эту систему целый год – но все равно не понимаешь, что твоя последняя реплика отвечает на предыдущий вопрос.

Одну-две паузы Грета пыталась разобраться в его словах, но их смысл, похоже, был ей недоступен. – Ты предлагаешь мне подумать над плюсами и минусами, прежде чем принять окончательное решение, – сказал Рамиро, – однако ответ, которого ты добиваешься, полностью лишит меня способности сделать нечто подобное в будущем.

– Это просто абсурд, – по-дружески сказала Грета. – Никто не просит тебя отказаться от свободы воли.

– Я бы и сам не стал это так формулировать, – сказал в ответ Рамиро. – Но я не собираюсь пускаться в обсуждения терминологии. Факт остается фактом: тот, кто заранее знает собственные поступки, будет жить иначе, чем тот, кто не знает.

– С чего ты взял, что тебя насильно будут осведомлять о твоих собственных поступках? Совет будет использовать систему для планирования и обеспечения безопасности. Все остальные случаи ее применения будут тщательно контролироваться – и доступ к информации вряд ли станет принудительным.

– Это наивно: информация будет распространяться через третьих лиц, – возразил Рамиро. – Ты ни за что не сможешь дать мне даже малой доли гарантии, что информация, которую я не хочу знать, всегда будет обходить меня стороной.

– Что, если бы мы заранее знали траекторию корабля мятежников? – настойчиво спросила Грета. – Ты и правда хочешь сказать, что результат бы того не стоил?

Рамиро не собирался позволять ей грубо манипулировать собой при помощи корабля мятежников. Идеальное знание будущего могло бы избавить его от той опасной стычки, но всей горе не следовало расплачиваться за изначально неверную тактику, выбранную для устранения угрозы. – Я сожалею, что винил тебя в катастрофе, – с сарказмом произнес он. – Виноват был я сам: мне нужно было просто позволить москиту врезаться в Объект.

Он с трудом выбрался из страховочной привязи.

– Ты сдержишь слово? – спросила Грета. – Я знала, что иду на риск, но думала, что тебе можно доверять.

Освободившись, Рамиро ухватился за опорную веревку, ведущую к дверному проему. Могла ли она поместить его под арест до завершения работы над системой передачи сообщений, если бы он дал ответ, который не соответствует ее ожиданиям? Случай с миграционистами создал прецедент, а Рамиро не был уверен, что его в случае пропажи кто-то стал бы разыскивать.

– Я сдержу слово, – сказал он. – Я не нарушаю обещаний. – Он подумал, не добавить ли к этому, что он рассчитывал на Совет в том плане, что вопрос будет вынесен на голосование, но такой сарказм, скорее всего, распознала бы даже Грета.

Потрясение, которое вызвал в нем конфликт с Гретой, не покидало Рамиро даже снаружи кабинета, и только направившись дальше по коридору, он почувствовал, как к нему возвращается самообладание. Осыпать потенциальных работодателей оскорблениями было неблагоразумно, но Грета не отличалась обидчивостью; к тому же Рамиро сомневался, что его посадят в тюрьму просто за отказ от работы. А значит, до тех пор, пока он все держит в секрете, его никто не тронет.

Добравшись до развилки, он повернул в оживленный коридор. Мимо него проходили люди – целеустремленные, сосредоточенные на самых разных планах, облекающие в конкретную форму второстепенные частности расстилавшегося перед ними утра. Но ведь каждому ребенку было известно, что последовательность событий, которую путешественники воспринимали как нечто, меняющееся с течением времени, с позиции прародителей не отличалась от застывшего узора на гобелене. При правильном выборе точки зрения любая жизнь – от рождения до смерти – представляла собой завершенную картину, которую можно было окинуть одним взглядом.

А еще каждого ребенка учили, что этот неоспоримый факт никоим образом не лишал их свободы. Возможные поступки людей законы физики ограничивали так же твердо, как складывали в единую, связную историю положения катящегося под уклон булыжника в последовательные моменты времени. И хотя никто не мог безраздельно властвовать над собственным телом – никто не был застрахован от насилия или травмы, а любая женщина могла стать жертвой спонтанного деления – исключения лишь подчеркивали тот факт, что большинство поступков были проявлениями свободной воли. Всезнающий наблюдатель, способный прочесть мельчайшие детали этой картины увидел бы это в ткани узора: намеренность, идущую рука об руку с решимостью, а решимость – с поступками. Каждый выбор определялся бы собственным набором замысловатых предпосылок, берущих начало как в самом теле, так и вне его – но кто захочет жить в изоляции, штампуя решения прямо из воздуха?

Рамиро уже давно смирился с этими представлениями о времени и выборе, и хотя он и не мог утверждать, что именно в таком свете ему день ото дня видится его собственная жизнь, перспектива столкнуться с еще более убедительными доказательствами безвременной картины мира не вызывала в нем беспокойства.

Но система Греты не просто заставит путешественников столкнуться с суровым подтверждением тех абстрактных принципов, с которыми большинство из них были согласны и раньше. Единственное, о чем люди не смогли бы узнать, прочитав сообщение из будущего – это то, как они повели бы себя в отсутствие самого сообщения; речь не шла бы о том, что обычное размышление, предшествующее принятию решения, теперь происходило где-то в другом месте и просто выдавалось в виде некоего резюме, избавляющего человека от необходимости заново проделывать ту же самую работу. Старый процесс не просто принял бы более эффективную форму, при которой тот же самый результат достигается меньшими усилиями и с большей определенностью. Сам его исход мог оказаться совершенно иным.

А даже если и нет – разве только это имело значение? Рамиро остановился и встал ближе к стене, чтобы не загораживать опорную веревку. Если бы он узнал, что в будущем станет воспитывать дочь Розиты, то в конечном счете сделал бы выбор в пользу именно этого исхода. Если бы он узнал об обратном, то принял бы другое решение. Он не мог утверждать, что это обстоятельство превратило бы его в пустозвонную марионетку, для которой при обычном развитии событий были возможны оба исхода.

Однако сама природа выбора поменялась бы кардинальным образом, если бы он принимал решения, зная о них заранее. Единственное, чему могла поспособствовать потребность в непротиворечивости, так это заставить его воплотить уже известное решение в реальность – он мог сколько угодно сопротивляться, мог проявлять смирение или равнодушие, но в итоге все равно замыкал петлю. Обретенное знание не обязательно должно было казаться правдоподобным, наполнять его радостью или проливать хоть какой-то свет на разрешаемую им дилемму. От него требовалась лишь способность согласиться с этим – способность пробормотать «Ну да, так тоже сойдет».

Так жить он не мог – как не мог и просто стоять в стороне, позволив Совету навязать новую систему всем путешественникам на предстоящие шесть поколений. Обещая, что распространение информации будет ограничено, Грета просто выдавала желаемое за действительное; это бы, без сомнения, увеличило полезность технологии в глазах ее владельцев, но Рамиро был уверен, что утечек информации избежать не удастся.

И риск для него будет тем меньше, чем раньше он нарушит свое обещание. – Прошу прощения! – обратился он к женщине, которая приближалась к нему слева.

Она остановилась. – Да?

– Меня зовут Рамиро, я инженер по автоматике.

Женщина казалась озадаченной, но тоже представилась. – Я Ливия, техник по обслуживанию отторжений. А это не у вас – ?

– Взорвалась нога недалеко от Станции? Да, я тот самый идиот.

Ливия сделала выжидающую паузу. Каким бы знаменитым он ни был, притязания на ее время были строго ограничены.

– Только что я узнал, что Совет планирует новую систему передачи сообщений; мне предложили заняться ее разработкой, но я отказался. Если система будет создана, она скажется на всех нас, так что если у вас найдется пара махов, я бы хотел вам о ней рассказать.

Когда Рамиро добрался до середины своего рассказа, к ним присоединились еще шесть человек. Он ограничивался лишь научной составляющей; о следствиях люди могли поразмышлять в свободное время, а начав философствовать, он бы только привлек охочих до споров зевак.

Когда он закончил, Ливия поблагодарила его и пошла дальше, но часть людей собрались неподалеку, устроив бурную дискуссию. Рамиро не стал вмешиваться; продолжать распространение вестей было важнее, чем пытаться повлиять на один маленький спор. Изобразив схему у себя на груди, он раскинул руки. – Новая система передачи сообщений! Узнайте о ней все!

Мимо него, в смущении и недоумении, прошло с дюжину людей, но затем одна женщина остановилась. – Что за новая система?

– Та, которая с помощью света ортогональных звезд будет передавать информацию из будущего.

– Вы шутите?

– Выслушайте меня, а потом решайте сами, – сказал Рамиро.

Когда он начал говорить, к ним примкнули новые слушатели, а первые тем временем стали расходиться кто куда. Через курант-два выследить всех, кто знал о новой системе, не говоря уже об их аресте, будет просто невозможно.