Месяц: Май 2018

– Я только что нашла в архивах твою фотографию, – сказала Грета. – Позади тебя была растяжка со словами «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ», но в целом она производила довольно грустное впечатление. Ты выглядел таким старым и измученным, что женщина на фото вполне могла приходиться тебе не сестрой, а племянницей. А ее дети тебе, похоже, были совсем не рады.

– Ты говоришь, как актер, который переусердствовал с репетицией своих реплик, – ответил Рамиро. – Я так понимаю, ты уже дюжину раз изучила запись этого разговора?

Грета саркастически прожужжала. – Не льсти себе.

– Серьезно? Это твой первый контакт с Геодезистом посреди политического кризиса? Ты не пересылала этот разговор в прошлое сразу же, как только это позволила пропускная способность первого канала?

– Краткую сводку я, конечно, читала. – Грете пришлось ясно дать понять, что она выполнила свой долг. – Но поверь, там не было ничего, что заслуживало бы изучения.

Рамиро подозревал, что она говорит правду; технические отчеты экипажа содержали более ценные сведения. Но даже если этот разговор был для нее бесполезен, отсюда вовсе не следовало, что Рамиро не мог извлечь из него выгоду лично для себя.

– Спасибо за бомбу, – сказал он. – Она очень пригодилась.

– Всегда пожалуйста.

– Так ты все еще на Бесподобной? – поинтересовался он. – Или уже эвакуировалась?

–  Я там, где я нужна.

– В административном или телеологическом смысле? – Он сделал паузу, но Грета не удостоила его ответом. – Я бы сделал ставку на дюжину эвакуационных кораблей, по одному на каждого Советника – более или менее скопированных с чертежей Геодезиста. Строить их вы начали сразу после запуска системы, когда узнали, что Эсилио обитаем, а Бесподобной может грозить опасность. Вам бы хотелось улучшить их конструкцию или ускорить строительство и сделать еще дюжину – но бедняга Верано оказался в ловушке кризиса инноваций.

– Все, что тебе нужно знать – это то, что Совет продолжит управлять Бесподобной и после обрыва. Система с самого начала доказала свою ценность.

– Если ты думаешь, что Бесподобная столкнется с каким-то препятствием, то почему бы не построить дополнительный канал вдали от остальных? – задумчиво произнес Рамиро. – А – это ведь потребовало бы новых инженерных решений, да? В первоначальном проекте путь световых лучей располагался вдоль оси, что позволяло использовать для стабилизации зеркал жесткость самой горы. Так что повторить это вы все смогли. В обычных условиях инструментальщики бы придумали, как поддерживать нужное расположение зеркал в открытом космосе – но если бы им это удалось, об этом обязательно бы узнали гораздо раньше. Шпионя друг за другом, двенадцать бригад даже не могут что-либо сохранить в секрете от своих конкурентов, при том, что именно в этом и заключается их единственная надежда на успех.

– Ты знаешь гораздо меньше, чем думаешь, – категорично заявила Грета.

– Правда? Если бы только вам не нужно было знать все самим. Вы не просто раскололи гору на два враждующих лагеря – вы превратили саму возможность познания в какой-то отупляющий наркотик.

– Система не лишена недостатков, – неохотно признала Грета. – Мы будем учиться на ошибках. После обрыва мы примем кое-какие меры по реорганизации.

– Реорганизации?­ – прожужжал Рамиро. – Вы что, изолируете всех ученых и инженеров и лишите их связи с внешним миров, в надежде, что это решит проблему?

– Просто прояви терпение, – сказала она. – Ты сам увидишь, как сложатся события.

– Тогда скажи мне кое-что, – мрачно попросил Рамиро. – Скажи мне, что Советники заключили пакт о добровольном отключении всех своих каналов. Скажи, что именно это и станет причиной обрыва.

– Я не могу тебе врать, – сказала в ответ Грета. – Обрыв – это не добровольное отключение системы, а доказательство серьезной опасности, угрожающей целостности Бесподобной. Знание об этой угрозе поможет минимизировать риски и обеспечить непрерывность власти – а об остальном я знаю не больше тебя.

---

Агата принесла из кладовой корзину с караваями и раздала их присутствующим. – Я не понимаю, почему все такие угрюмые, – сказала она, прерывая всеобщее молчание. – Лично мне сама мысль о столкновении кажется совершенно абсурдной.

Рамиро подошел к вопросу с осторожностью. – Что, если Советники вместе со своей свитой готовы отправиться на Эсилио? Там им придется несладко, но со временем они, возможно, сумеют накопить достаточно ресурсов, чтобы их потомки смогли защитить родную планету. Противоречия здесь может и не быть.

– Я говорю не о надписи, – сказала в ответ Агата. – Если Бесподобная столкнется с каким-то объектом, он должен быть достаточно большим, чтобы немедленно прекратить работу системы передачи – в противном случае мы бы получили сообщение, описывающее первоначальные последствия удара: возгорание поверхности, пробой внешнего слоя – даже если люди не успеют рассказать об этом в словах, показания приборов будут отосланы в прошлое автоматически. Но объект такой величины мы должны заметить еще на подлете. Даже если он движется с бесконечной скоростью, обратновременные камеры должны засечь тень, которую он отбросит на ортогональные звезды.

Азелио внимал каждому ее слову, отчаянно надеясь на обнадеживающий вердикт. – Что, если он будет лететь из слепой зоны? – спросил он.

– Если камеры расположены правильно, никакой слепой зоны не будет, – настойчиво возразила Агата. – Допустим, метеор движется с бесконечной скоростью со стороны нашего родного звездного скопления. В этом случае он окажется невидимым с точки зрения горы, но если он пролетит мимо роя обратновременных камер, обращенных к самой горе, они засекут его тень на фоне ортогональных звезд еще до того, как он появится рядом с Бесподобной.

Рамиро ее слова не убедили. – Все это хорошо в теории, но когда мы улетали, система видеонаблюдения наверняка не была настолько продуманной. Обработка данных с достаточной скоростью и передача результатов в прошлое Бесподобной потребует решения серьезных технических проблем. Это нетривиальная задача.

– И что, это теперь мера всех вещей? – недоверчиво возразил Азелио. – По-твоему, возможности нашей обороны ограничиваются только тривиальными решениями? Мне казалось, что все сводится к вероятностям! Каковы шансы, что люди, которые отчаянно хотят найти решение этих проблем, будут просто сидеть за столом и терзаться, ни на йоту не продвигаясь вперед?

Он обратился за поддержкой к Агате, но ее уверенность дала трещину. – Я и сама провела в таком состоянии не один год, – призналась она. – Попасть в него не так уже сложно.

Азелио опустил глаза. – Значит, нам нужно и самим приступать к эвакуации. Взять на борт как можно больше людей.

– Против этого я бы возражать не стала, – сказала Тарквиния. – Но как только мы пристыкуемся к Бесподобной, дальнейшая судьба Геодезиста будет не в моей власти. Рамиро ненадолго поддался фантазии, в которой Геодезист летал вокруг горы на безопасном расстоянии, в то время как эвакуируемые жители неслись сквозь пустоту, чтобы примкнуть к экипажу их корабля – правда, в этом не было особого смысла, если только будущие пассажиры не тащили за собой запас еды на шесть лет вперед. И даже в этом случае все могло закончиться плачевно, как только немногочисленные счастливчики начали бы отправлять остальных претендентов восвояси.

Азелио внезапно изменился в лице. Он зажужжал с чувством мучительного облегчения, будто только что решил, что его страхи были не только безосновательны, но еще и до смущения наивным. – Пусть даже мы что-то упускаем, – сказал он, – но местоположение Бесподобной в момент обрыва известно. Если бы на нашем пути оказалось какое-то препятствие, мы могли бы избежать столкновения, просто сменив курс – мы бы не стали радостно лететь прямо навстречу метеору.

– Может быть, курс поменяют. А может быть, уже поменяли. Так или иначе, обрыва не избежать.

– Вот именно! – воскликнул Азелио. – Значит, дело не в столкновении. Если бы проблему можно было решить простым изменением курса…, ничего бы не произошло. На Эсилио нам ни разу не пришлось делать что-то против своей воли, так как же гору, полную людей безо всякого намерения свести счеты с жизнью, можно принудить к выбору фатальной траектории? Одно дело – наткнуться на препятствие, двигаясь вслепую, но как такое может произойти, когда на твоей стороне сила предвидения?

Агата обдумала его слова. – Мне кажется, твой аргумент был бы справедлив, если бы мы точно знали причину обрыва. Но когда мы имеем дело с недостатком информации – когда мы не уверены, что обрыв непременно окажется фатальным, и что он обязательно будет вызван столкновением с каким-нибудь препятствием – ситуация становится не такой однозначной.

Азелио нахмурился. – То есть раз мы не можем сказать наверняка, что речь идет о столкновении…, именно оно и будет наиболее вероятным исходом?

– А разве это звучит настолько странно? Если бы жители Бесподобной столкнулись с непреложным знанием о том, что гора движется самоубийственным курсом, то ни за что бы с этим не смирились – если только действенность их намерений не будет подорвана какой-нибудь безумно маловероятной цепочкой событий. Что могло помешать им совершить необходимый маневр, получив предупреждение за три года до обрыва? Все двигатели должны был выйти из строя, а каждый человек, способный сымпровизировать хоть какое-то альтернативное решение, должен был умереть от пришедшейся некстати болезни. Я ни на высверк не поверю, что в космосе может произойти настолько маловероятное событие.

– Но все меняется, если ты не можешь оценить риски. Если мы не знаем наверняка, какой сценарий обеспечит нам безопасность, то для того, чтобы помешать нам найти верное решение, уже не потребуется такой шквал невезений.

Азелио забросил спор, и каюту наполнила мрачная тишина. Рамиро почти жалел, что высказался против первого, более радужного вердикта Агаты. Он не мог и представить, каково было Азелио, но намеком были его собственные краткие и галлюцинаторные видения своего отцовства. Не было ничего более мучительного, чем неизбывные мысли о смерти детей, которых ты поклялся оберегать.

– Может быть, Советники сами планируют отключить систему, – предположил он. – Пусть Грета отрицает этот вариант – отсюда еще не следует, что так будет на самом деле.

– Но с какой стати им это делать? – раздраженно спросила Тарквиния.

– Если речь идет о выборе между отключением системы и уничтожением Бесподобной, – ответил Рамиро, – то я не думаю, что они выберут второй вариант. При всех свих недостатках они все-таки не настолько сумасшедшие.

Азелио эта теория не принесла ни капли облегчения. – А настолько ли они сумасшедшие, чтобы решить, что все зависит от их выбора? Если от метеора не спасет выбор правильной траектории, то как здесь поможет простое отключение системы?

У Агаты на этот счет было другое мнение. – Если бы они действительно отключили систему, то разве это не привело бы к несостоятельной временной петле? Единственной причиной, заставившей их пойти на такой шаг, было бы знание о том, что этого не произойдет.

– Но заметь, что такая петля не требует большой сложности, – возразил Рамиро. – Едва ли ее можно сравнить с появлением на пустом месте совершенно новой теории, полученной от будущего я; им всего-то и нужно щелкнуть выключателем.

– Уничтожение Бесподобной не в интересах Совета, – согласилась Тарквиния, – но они вполне могут разделять взгляды Азелио насчет собственных решений. Они пытались отстоять новую систему передачи, так что я не вижу никакого противоречия в том, что они могут получить из будущего трехлетнюю подборку отчетов, в которых говорится, что все это время они продолжают стоять на своем – считая систему благом и не видя оснований отключать ее по собственной воле.

Рамиро провел ладонями по лицу. – Значит, забудем о Совете. Будем считать, что они не имеют к обрыву никакого отношения. Есть другие объяснения, не связанные с катастрофой?

– Мы могли бы сделать это сами, – предложила Тарквиния.

– Как? – потребовал ответа Азелио. – Что такого мы могли бы сделать, чтобы предугадать наши действия было бы сложнее, чем засечь метеор, летящий с бесконечной скоростью?

– Пока не знаю, – призналась Тарквиния. – Но на ближайшие несколько черед мы, по крайней мере, изолированы от системы передачи. Так что кризис новых идей должен сказаться на нас в меньшей степени.

– Но ведь в итоге будущая остановка системы окажется единственным стимулом, побудившим нас найти способ ее отключить, – сказала Агата.

– И что, это должно нас останавливать? – Тарквиния была непреклонна. – Если такая временная петля слишком маловероятна, чтобы существовать на самом деле, рано или поздно мы это выясним. Но не попробовав, не узнаешь.

Рамиро вспомнил собственные смехотворные попытки украсть у нее авторство лженадписи. Он по-прежнему считал, что этот секрет лучше держать при себе, но для обоснования более надежной стратегии ему далеко не обязательно было в чем-то признаваться.

– На Бесподобной есть немало людей, которые могли бы спланировать отключение системы задолго до того, как о нем узнали, – сказал он.

– Ты имеешь в виду саботажников? – холодно спросила Агата. – Людей, убивших команду, которая занималась разработкой камеры? Хочешь заменить удар метеора бомбой?

– Конечно нет. Большинство антисообщистов сочли убийства гнусным преступлением, – сказал Рамиро, более тщательно выбирая слова, – но одна из их групп все же могла заняться разработкой плана, который бы дал возможность отключить систему, никому не причиняя вреда. И даже если они намерены использовать взрывчатку, мы могли бы попытаться заменить ее чем-нибудь получше.

Тарквиния поняла. – У нас есть семь черед, чтобы разработать собственный план, после чего мы могли бы попытаться сбыть его потенциальным диверсантам. Так мы сможем объединить усилия: их мотивы упреждают новость об обрыве, но если проработку деталей они отложили на слишком поздний срок, возможно, нам удастся дать им технологическое преимущество.

Агата раздосадовано зарокотала. – К чему все эти разговоры об альтернативах? Если нам предстоит столкнуться с метеором, значит, этому быть! Можно выдумать сколько угодно хитроумных планов, как саботировать работу системы в тот же самый момент, но если в нашу сторону летит булыжник, он никуда не денется, и нам этого не изменить.

– Это верно, если в нашу сторону действительно летит булыжник, – признал Рамиро. – Но с какой стати нам делать такое допущение, пока мы не знаем этого наверняка? Через двенадцать черед система передачи даст сбой – в этом мы можем быть уверены, как ни в чем другом. В промежутке между этим достоверным фактом и другими известными нам обстоятельствами должна произойти какая-то последовательность событий. Космос мог бы заполнить этот пробел разными способами. Что ты предпочитаешь? Когда вариант всего один – столкновение Бесподобной с метеором? Когда их всего два: метеор или бомба? Повышая шансы выгодного нам сценария, мы не исключаем других вариантов – но если мы будем сидеть сложа руки, то на благоприятном исходе можно ставить крест.

---

Агата изобразила схему у себя на груди. – Если не вдаваться в детали конструкции, то каждый канал должен быть устроен примерно так.

Рамиро уже много лет не размышлял о технических аспектах системы, и теперь, освежив свои познания, был удивлен ее очевидной уязвимостью. Стоит всего на высверк прервать поток света, и передача информации будет остановлена. Даже ломать ничего не нужно. – Несмотря на то, что сообщения постоянно преобразовывались в более устойчивую форму для усиления и пересылки, эти версии сообщений сохранялись только при движении в будущее – они не могли преодолеть разрыв во времени и попасть в прошлое. Он часто представлял сообщения в виде хранилища документов, своеобразной археологической находки будущего, однако в реальности они были защищены куда хуже текста, записанного на бумаге, и даже энергетических состояний запоминающего устройства.

– Интересно, а мы могли бы запустить в космос какие-нибудь мелкие предметы, чтобы перекрыть ими внешний поток света? – задалась вопросом Тарквиния. – Если каждый из них будет изначально находиться на горе вблизи выхода одного из каналов, то они, возможно, смогут заслонить целевую звезду, не успев попасть на камеру видеонаблюдения.

– Выходы ведь должны располагаться у основания горы, да? – спросил Азелио.

– Да, – ответила Тарквиния. – Если только, пока нас не было, они не переставили все с ног на голову.

– Нам нужно точно знать, какие ортогональные звезды используются системой, – заметила Агата.

– Возможно, наши соучастники уже располагают этой информацией, – предположил Рамиро. – Так что если мы сможем предложить им что-то типа миниатюрного беспилотника, способного взлететь с Бесподобной и заслонить нужные звезды, почему бы им не воспользоваться нашей помощью?

– И кто же будет незаметно собирать эти штуковины? – спросил Азелио. – Для хоть сколько-нибудь точной навигации им потребуются акселерометры и фотоника. Если мы сделаем их сами на Геодезисте, то после стыковки никак не сумеем пронести их с собой. А на самой Бесподобной все мастерские и склады будут находиться под наблюдением.

– Мы могли бы выпустить их в космос до стыковки, – предложила Агата. – Отправить их в какое-нибудь укромное место. Если беспилотники будут достаточно малы и мы правильно рассчитаем время, они смогут незаметно перебраться с Геодезиста на склон горы.

– А что дальше? – не унимался Азелио. – Они каким-то образом закрепятся на поверхности, а потом начнут карабкаться к подножию – как насекомые по потолку?

– Да. – Агата не собиралась идти на попятный, но амбициозность этой затеи росла на глазах.

– А еще, – продолжал Азелио, – из-за того, что мы заранее не знаем координат, у нас должна быть возможность удаленно передать им инструкции доползти до конкретной точки взлета, а затем пролететь по определенной траектории. И так, чтобы наш сигнал не обнаружили посторонние.

Насчет последнего у Тарквинии было иное мнение. – Что с того, если власти засекут короткий шифрованный сигнал? Пока они не знают точное местоположение источника или приемника, простое обнаружение сигнала не должно быть проблемой. Даже если они увидят в нем признак разворачивающейся диверсии…, такой вариант развития событий они в любом случае должны были иметь на примере последние три года.

Азелио задумался. – Тогда с какой стати они будут нам мешать? Они знают, что обрыв все равно произойдет, а значит, должны понимать, что в этой войне им не победить – если только эти подпольные операции не имеют никакого значения, и во всем будет виноват метеор.

– Они не собираются уступать – не больше нашего, во всяком случае, – ответила Агата. – Ты заметил в новостях с Бесподобной хоть какие-то признаки того, что Совет отошел от дел, предавшись состоянию роковой беспомощности?

– Нет, – признал Азелио.

– Представь, что это своеобразное равновесие, – посоветовала Тарквиния. – Я уверена, что желание Советников идти на любые меры ради предотвращения неизбежного имеет свои пределы, однако и их уступчивость не может быть безграничной – они не станут ни отключать систему по собственной воле, ни освобождать всех антисообщистов, позволив им устроить беспредел с кувалдами наперевес. Они заняли конкретную позицию и будут отстаивать ее в меру своих возможностей. Когда все закончится, они будут искать политическую выгоду как в нюансах борьбы, так и в ее исходе.

Азелио, казалось, был сбит с толку. – Я хочу, чтобы это сработало, – запинаясь, сказал он. – Но каждый раз, когда я делаю паузу, чтобы об этом подумать, создается ощущение, будто мы просто играем в какую-то игру. Разве мы не должны озаботиться созданием более совершенных систем обнаружения метеоров? Если мы и правда единственные люди, у которых есть шанс создать что-то новое, то почему бы нам не разработать устройство, которое действительно может спасти гору – вместо того, чтобы инсценировать ее смерть?

– Думаешь, если бы мы спасли гору от метеора, мы бы об этом не узнали?

– Понятия не имею. – Азелио поднялся на ноги. – Но то, что мы делаем сейчас, не имеет никакого смысла. – Он вышел из кабины.

В наступившей тишине Рамиро почувствовал, как слабее его уверенность. – Я уже не знаю, как уложить все это в рамки логики, – сказал он. – Если это метеор, который действительно может нас убить, разве нам не следует направить свои усилия на него? Забудь, о чем на этот счет говорится или не говорится в сообщениях – если мы приложим все силы, чтобы создать что-то полезное, неужели это ничего не изменит?

Агата наклонила голову, отчасти симпатизируя его порыву. Но все же осталась при своем мнении. – Я хоть и пыталась доказать, что любой метеор поддается обнаружению, но, с другой стороны, можем ли мы взяться за такую задачу, имея в распоряжении только то, что есть на борту? Одну-единственную камеру обратного времени и никаких средств для создания новых фотонных схем или высокоточной оптики. Даже если бы нам в голову пришла блестящая идея для нового инженерного решения, как бы мы построили целую сеть камер видеонаблюдения и разместить их на нужных местах? Они не могут просто дрейфовать вокруг горы, отслеживая потенциальные угрозы ради собственного удовольствия – если они что-то обнаружат, то должны иметь возможность либо включить когерер, достаточно мощный, чтобы убрать опасный объект с пути, либо запустить двигатели, чтобы гора изменила свой курс. Ты правда считаешь, что нам удастся все это сохранить в секрете?

– Может быть, Совет, наконец-то, проявит дисциплинированность и будет держать свои тимпаны на замке.

– Если им это по силам, – возразила Агата, – то и с целым проектом они сумеют справиться не в пример лучше нас.

Рамиро сдался. Он отчаянно хотел, чтобы все было, как раньше – когда он мог мысленно охватить самодостаточную задачу, имея возможность разобрать ее на составляющие, не думая обо всей истории и политике Бесподобной. Но старые времена не вернулись бы от одного лишь его желания. – Значит, мы должны следовать плану с блокираторами звезд для наших гипотетических диверсантов, – сказал он. – Придумать, как их построить и как сохранить в тайне, а потом надеяться, что космос примет наше предложение оправдать сбой системы, ограничившись всего лишь одним, простым и безобидным заговором.

– Связь восстановлена! – прокричала Тарквиния.

Агата проснулась на несколько мгновений раньше, а затем еще немного лежала в оцепенении, дивясь собственному предвидению. Затем ее осенило, что Тарквиния, скорее всего, уже успела повторить свой клич не один раз.

Поднявшись с постели, она устремилась в коридор, не успев стряхнуть песчинки со своей спины. Остальной экипаж уже собрался вокруг консоли.

–… все живы и здоровы, – сообщала Тарквиния. – Мы совершили успешную посадку на Эсилио и произвели оценку его потенциальной пригодности для заселения; чуть позже мы начнем передачу технических отчетов. Но, как вы и сами можете представить, мы ждем-не дождемся новостей с Бесподобной.

Наступила ощутимая пауза; когда импульсы ультрафиолетового света, наконец, преодолели разделявшее их пространство, мужской голос ответил: «Использовать канал для разговоров личного характера можно не раньше, чем мы получим ваши отчеты».

Тарквиния была озадачена. – Я понимаю. Но вы можете, по крайней мере, ввести нас в курс дела?

– Что вы хотите знать? – бесстрастно спросил он.

– Новая система передачи сообщений работает? – вмешался Рамиро.

– Да.

– Как долго она используется? – спросила Тарквиния.

– Почти три года.

Агата наклонилась к микрофону. – А сколько продлится ее эксплуатация?

Время передачи сигнала было фиксировано; неловкая пауза, предварявшая ответ, была столь же очевидной, как если бы они разговаривали лицом к лицу. – Моя обязанность не вступать с вами в открытый диалог, а принять ваши отчеты, после чего оказать содействие в организации разговоров личного характера.

Агата не знала, как реагировать на столь резкий отказ. С другой стороны, разговоры будут прослушиваться и записываться, так что винить оператора связи в том, что он не хотел нарушать навязанный сверху протокол, она не могла.

– Я поставлю отчеты в очередь на загрузку, и возобновлю связь после завершения передачи, – сказала Тарквиния.

– Благодарю вас, Геодезист. Отключаю звук.

– Вот это теплый прием! – недовольно воскликнул Азелио. – И ведь не скажешь, что мы застали их врасплох.

– О, я уверен, что наше успешное возвращение произвело фурор, – отозвался Рамиро. – Просто на эту вечеринку мы уже три года как опоздали.

На консоли отобразился индикатор загрузки данных. Агата недоуменно сощурилась, увидев прогнозируемое время до окончания передачи, но успела себя одернуть, прежде чем выразить протест на словах. Чтобы снизить задержку до приемлемой величины на таких расстояниях, приходилось использовать сверхбыстрый ультрафиолетовый свет. Но при высоких скоростях частота становилась мала, а вместе с ней падала и пропускная способность канала.

– Первым на связь выйдет Азелио, – решила Тарквиния. – Затем Агата, Рамиро и я.

Все они прекрасно знали, что с пилотом лучше не спорить. Агата вернулась в свою каюту и, усевшись за письменный стол, стала просматривать отчеты о своей работы, которые вскоре получит Лила – а затем, судя по всему, отправит их самой себе в прошлое спустя какое-то время после запуска системы передачи. Пока их корабль приближался к Бесподобной, Агата подумывала исключить свои результаты из передачи – в надежде, что ей, возможно, удастся завершить исследование искривленного вакуума своими силами, даже если для этого потребуется еще несколько лет проработать без каких-либо контактов с жителями горы. Но в итоге такое решение показалось ей мелочным и низким. Она устала от бесконечных попыток добиться результата без какой-либо обратной связи со своими коллегами. Теперь же ей в одно мгновение откроется все то, чего за последние три года сообщество физиков достигло коллективными усилиями, споря о значимости исчисления диаграмм – улучшая его, расширяя, а может быть, наоборот, полностью его опровергая. Она не могла решить, следует ли ей быть в ужасе или радоваться, но даже если ее методы падут жертвой разгромной критики, будут разодраны на части и воссозданы в совершенно ином виде, на смену им придет более совершенное решение. К чему бы ни привел окончательный синтез, это непременно будет нечто потрясающее.

Когда Тарквиния объявила, что канал скоро освободится для Азелио, он не стал выходить на связь из своей каюты и вместо этого пригласил всех остальных составить ему компанию за главной консолью.

– Дядя?

Агата содрогнулась, услышав голос Луизы, который совершенно точно стал старше, хотя и был ее голосом взрослой женщины. Останься он прежним, ощущение было бы не таким странным.

– Я здесь! – откликнулся Азелио. – Как твои дела, моя дорогая?

– Я в порядке. Мы получили сообщения, которые ты отправил после прибытия. Мы их прослушивали много раз.

– Чудесно. – На мгновение Азелио показался растерянным. – Ты знала, что корпус корабля задела гремучая звезда? Тарквинию выбросило в космос, и Агате пришлось отправиться ей на помощь.

– Нет! – Луиза была поражена, но в то же время немного обижена. – Почему ты нам раньше не рассказал?

– Не хотел, чтобы вы переживали. Но все целы – скоро вы всех нас увидите.

– Знаю, – ответила Луиза, озадаченная тем, что он посчитал необходимым заострить на этом внимание.

– Конечно. – Азелио снова оказался в замешательстве: какие слова были бы уместны в этот момент, если из торжественного послания по случаю возвращения их пришлось бы исключить, чтобы они вызвали интерес в их теперешнем разговоре? – Твой брат здесь?

– Он не захотел прийти. – На этот раз неведение, в котором пребывал Азелио, похоже, не стало для его племянницы сюрпризом.

– Передай ему, что все в порядке, – сказал в ответ Азелио. – Если ему не по душе общаться в такой манере, я могу это понять.

Наступила долгая пауза. – Ты это ему уже сам передал.

Линию связи перехватил более старый мужской голос. – Азелио?

– Жирардо! Как поживаешь, дядюшка?

– Все прекрасно, – заверил его Жирардо, говоря с непривычным для него запалом. Все складывалось прекрасно не потому, что таков был естественный ход вещей, а вопреки какой-то проблеме, вышедшей за время их отсутствия на передний план. – Мы знаем, что домой ты вернешься целым и невредимым. Остальное неважно.

– Неважно? – Азелио мельком взглянул на Агату, как будто у нее были какие-то догадки насчет скрытого смысла этого слова. – Луиза еще там?

– Я здесь, – ответила Луиза.

– Хорошо. – Азелио решил, что добиваться объяснений в ее присутствии не стоит. – Скоро я со всеми вами увижусь.

– Само собой, – согласился Жирардо.

– Люблю вас всех, – сказал Азелио напускным небрежно-веселым тоном.

– И мы тебя, – ответила Луиза.

Завершив сеанс связи, Азелио молча сел.

– Похоже, это потребует кое-какой сноровки, – заметил Рамиро. – Пока нас не было, они, наверное, пополнили свой язык парой-тройкой новых грамматических времен.

Агата сжала плечо Азелио. – Судя по голосу, Луиза была рада. А твой дядюшка, скорее всего, просто злится из-за нового политического курса.

Он повернулся к ней лицом. – И что обозначает этот эвфемизм? Что тюрьмы пополнились новыми людьми или что стало больше дымящихся руин?

– Я все выясню, когда поговорю с Лилой, – заверила его Агата. Понаблюдав за запинками Азелио, она будет лучше подготовлена к разговору в астрономических масштабах.

Но когда наступила ее очередь, она едва успела обменяться приветствиями, как ее мозг вошел в ступор.

– Искривление света… вы об этом знаете? – промямлила она.

– Я читала твой ответ, – ответила Лила. – Наблюдения были безупречны – ты настолько четко провела грань между теорией кривизны и теорией Витторио, что на большее мы и надеяться не могли. Это выдающееся достижение. – Но несмотря на теплые и искренние слова, восторг Лилы, узнавшей, что работа всей ее жизни, наконец-то, получила подтверждение, давно сошел на нет. Агата воображала, как они вдвоем, окрыленные этой новостью, пустятся в пляс прямо у нее в кабинете, напевая «Четырехмерное пространство искривлено! Гравитация – это не сила!» Теперь этому не суждено было случиться – для них обеих открытие потеряло всю свою новизну.

– Вы извлекли какую-нибудь пользу из работы по энергии вакуума? – с надеждой в голосе спросила Агата.

– Исчисление диаграмм – весьма изящное решение. – Лила не разбрасывалась этим словом понапрасну. – Это самый перспективный метод, который мне доводилось видеть за долгое время.

Изящный…, но до сих пор всего лишь перспективный? Агата не была обижена; она знала, что и сама не довела этот проект до конца. Но чем же все это время занималась Лила и ее студенты? Он не была настолько самодовольной, чтобы вообразить, что ее коллеги просто не решались взяться за дело, дожидаясь, пока она присоединится к ним во плоти и поведет их вперед.

– Так сколько вы уже успели сделать? – не унималась Агата. – В той версии, которую я вам отправила, эффекты, связанные с кривизной и топологией пространства, были представлены довольно схематично – но уверена, что за прошедшее время вы наверняка сумели убрать большую часть шероховатостей.

Лила замешкалась. – Боюсь, что дальше тебя мы почти не продвинулись.

– Дальше меня? – Агата была в замешательстве. – Когда вы получили все эти отчеты?

– Почти три года тому назад, – ответила Лила.

Агата не смогла скрыть своего разочарования. – И никто не попытался их хоть-сколько-нибудь развить? – Она вложила в исчисление диаграмм десять лет своей жизни, а научное сообщество просто отпихнуло ее работу в сторону?

– Дело вовсе не в том, что никто не пытался, – заверила ее Лила. – И тебе не стоит принимать это на свой счет. Ни качество твоей работы, ни реакция на нее здесь ни при чем. Проблема гораздо масштабнее.

Агата успокоилась, но по-прежнему была сбита с толку. – Какая проблема?

– Мы все зашли в тупик, – с грустью ответила Лила. – Химики, биологи, астрономы, инженеры. После запуска новой системы во всей горе не появилось ни одной новой идеи.

– Вы имеете в виду, что никто не пересылал новые идеи в прошлое? – То же самое предсказывала и сама Агата, но ведь подобная самоцензура едва ли бы стала для кого-то сюрпризом.

– О, в сообщениях действительно не было никаких инновационных идей, – подтвердила Лила. – Но то же самое касается и самой работы.

– Я не понимаю, – призналась Агата.

– Если бы люди продолжали создавать новое, идеи бы так или иначе просочились в прошлое. Я знаю, ты верила, что они сумеют удержать тимпан на замке, и жизнь будет идти своим чередом. Но этот черед нарушился. С момента запуска системы новых идей так и не появилось – потому что в противном случае мы бы узнали о них еще до того, как смогли бы над ними задуматься. Барьеры на пути информационных потоков стали настолько пористыми, что градиент знаний практически сгладился – прошлое содержит в себе все то, что содержится в будущем…, а значит, и будущее не содержит в себе ничего нового, помимо прошлого.

Агата была потрясена. Если Лила была права, то новая система передачи сообщений свела на нет саму цель, ради которой и была создана Бесподобная. Каждое из предшествующих поколений раздвигало горизонты познания в той или иной области. А чем будет знаменито ее поколение? Тем, что сделало невозможным получение новых знаний.

Она медленно вынырнула из своих зловещих фантазий. Потеря трех лет повергала в шок, но в конечном счете такая катастрофа стала бы своим собственным камнем преткновения.

– И как долго все это будет продолжаться? – спросила она.

– Еще около дюжины черед.

Стало быть, пять черед после возвращения Геодезиста. – Я удивлена, что люди ждали так долго. – Гипотеза автоцензуры предсказывала отсутствие новостей о будущих инновациях – однако новости об их отсутствии можно было передать в прошлое сразу же, как только угроза стала очевидной. – Полагаю, решающим фактором стала надпись, которую мы обнаружили на Эсилио? – предположила Агата. – Систему вряд ли могли отключить до того, как Геодезист вернулся с этим открытием, если именно в нем кроется главная причина, по которой избиратели поменяли свое решение.

– Отключение системы никак не связано с голосованием, – произнесла Лила.

Агата не могла понять, почему эти слова были сказаны таким мрачным тоном. Она вытерпела три обескураживающих года, но вскоре темным временам настанет конец. – Значит, Совет планирует действовать в одностороннем порядке?

– Нет никакого голосования, никаких планов, никаких объяснений, – ответила Лила. – Мы знаем лишь то, что спустя дюжину черед поток сообщений прекратится. И в последних сообщениях нет никаких намеков на то, что могло бы послужить этому причиной.

– Данные просто обрываются? – Агата отвела взгляд от консоли; выражение на лице Тарквинии было таким же мрачным, как и голос Лилы.

– Да.

– Значит, произошел какой-то сбой, – решила Агата. Все эти зловещие мысли казались ей чем-то несерьезным; она собственными глазами видела доказательство того, что Бесподобная целой и невредимой доживет до самого дня воссоединения.

– Нет, – категорически заявила Лила. – Мы расширили изначальные планы и построили дополнительные каналы. Все они работают независимо друг от друга, поэтому вероятность одновременного сбоя крайне мала.

Агата силилась разобраться в логике происходящего. – Вам пришлось построить второй канал, несмотря на то, что первый уже дал вам понять, что это не поможет…, так как узнать об этом в противном случае вы бы просто не смогли. Но зачем было строить третий?

– Мы построили целую дюжину каналов. – Лила мрачно прожужжала, изумленная ее словами. – Ты забываешь, насколько параноидальны наши Советники. Они не поверили, что были честны друг с другом по поводу этого происшествия, поэтому процесс продолжался до тех пор, пока у каждого из них не появился собственный канал передачи – за монтаж и эксплуатацию которого отвечали лично отобранные ими люди.

На мгновение Агату отвлекла мысль о Рамиро, который трясущейся рукой прикрывал тимпан, пытаясь сдержать свою радость.

– Так что в итоге? – спросила она. – Если оставить в стороне нашу собственную паранойю и предположить, что по, крайней мере, один из Советников, сумевших раскрыть правду, не стал бы держать нас в неведении.

– С каждым каналом история повторяется без изменений, – ответила Лила. – В одно и то же время все потоки данных прерываются, и в сообщениях, полученных при работающей системе, нет никаких указаний на причину отключения.

Когда подошла очередь Рамиро, Тарквиния отошла в сторону, и он, подойдя поближе, изучил поверхность камня. Рамиро не сомневался в словах своих сокомандников, но поскольку у них не было причин брать с собой камеру, у него оставался повод для раздумий, не могли ли они перестараться, углядев слова в каком-нибудь случайном узоре, образовавшемся после того, как склон холма из-за взрыва пошел трещинами.

– Выглядит и правда, как настоящая, – заключил он. – В смысле по-настоящему искусственной; не спрашивайте моего мнения насчет авторства. – Теперь к списку дисциплин, которым он, к несчастью, не уделил должного внимания, помимо геологии придется добавить еще и обратновременную археологию.

– Нам нужно улетать прямо сейчас, – стояла на своем Агата. – Как только будет готов Геодезист.

Рамиро отвернулся от надписи на камне. – А как же пшеница?

– Пшеница не имеет значения, – заявила Агата. – Если у нас не осталось повода для вражды, значит, и мигрировать никому не нужно.

Тарквиния была настроена скептически. – Ты правда думаешь, что Совет отключит систему, поверив нам на слово?

– А какой теперь от нее толк? – В голосе Агаты послышались нотки раздражения. – У нас есть доказательство, что Бесподобная просуществует до воссоединения с предками! Больше нет риска, что гора столкнется с метеором или погибнет в пекле войны. Разве сможет Совет заявить, что система необходима для безопасности и поддержания порядка, после того, как мы докажем, что сообщение могло быть написано только в том случае, если мы в целости и сохранности доберемся до родной планеты?

– Они могли бы возразить, что сообщение оставят поселенцы, – предположил Азелио.

– Какие еще поселенцы? – вспылила Агата. – Как поселенцы могли написать то, что сведет на нет саму причину их переселения на эту планету?

– Это при условии, что Совет воспримет послание всерьез, – возразил Азелио. Рамиро не был уверен, есть ли в этой логике порочный круг, но если воспринимать ее как политическую риторику, служащую меркантильным целям, то что-то в ней казалось до ужаса правдоподобным.

– Да вы просто с ума посходили! – простонала Агата. – Если вы сомневаетесь в подлинности послания, то скажите мне, какое доказательство авторства вас бы устроило. Сообщение, зашифрованное ключом, который мы должны подготовить уже сейчас, а затем держать в секрете, пока не передадим его предкам в момент встречи? Даже если бы мы нашли нечто подобное, у вас все равно был бы повод возразить, что за это время ключ мог попасть в чужие руки.

– Дело не в наших собственных сомнениях; нам нужно взглянуть на проблему шире, – сказала Тарквиния. – Если вы с Азелио утверждаете, что надпись обнаружилась одновременно с обнажением поверхности забоя, то я вам верю – но Совету мы сможем предоставить лишь снимок, сделанный уже постфактум. Этого не хватит даже для того, чтобы восстановить последовательность событий.

– Здесь я играю роль свидетеля со стороны сообщистов, – напомнила ей Агата. – С какой стати я должна была внезапно переметнуться на другую сторону и врать о подобных вещах – лишь бы добиться отключения системы?

– Двенадцать лет – это не внезапно, – возразила Тарквиния. – Они могут списать все на дурное влияние с нашей стороны.

– Тогда зачем вообще что-то делать? – парировала Агата. – Зачем проводить испытания агрокультур, если мы и об этом может наврать?

Тарквиния попыталась перейти на более примирительный тон. – Послушай, я могу и ошибаться – возможно, они выслушают наши показания и решат, что послание действительно принадлежит нашим прародителям. Но мы не можем полагаться на это, как на данность. Нам нужно пробыть здесь достаточно долго, чтобы оценить качество новой почвы. Это задержит нас всего на несколько черед; что в этом плохого?

Агата отвернулась; похоже, она изо всех сил пыталась вернуть себе спокойное расположение духа. – Ты права, – наконец, сказала она. – Мы прилетели сюда, чтобы выяснить, пригоден ли Эсилио для жизни. Ради этого эксперимента ты рисковала жизнью; было бы глупо улететь, так и не дождавшись результатов.

– Мы выделим время и заснимем место взрыва во всех возможных видах, – пообещала Тарквиния. – Мы соберем как можно больше фактов, чтобы вынести их на суд Совета. После этого Азелио сможет посадить свои сеянцы – и чем бы ни закончились испытания, важности послания это никак не изменит.

– Это правда, – согласилась Агата.

Услышав в ее голосе разочарование, Рамиро ощутил укол совести. Она исступленно бежала всю дорогу до Геодезиста, убежденная, что в ее руках только что оказался ключ к решению всех проблем Бесподобной. Он не мог винить ее за искренность или великодушие, с которым она принесла ему эту новость. Она действительно верила, что избавит его от риска умереть в этом окутанном тьмой мире.

Но с того момента, как он увидел надпись собственным глазами, Рамиро не переставал задаваться вопросом, не слишком ли к месту пришлось ему это послание. На своей памяти он никогда намеренно не планировал какой-либо аферы – чтобы воспользоваться жаждой общения, которую Агата питала к прародителям, с расчетом на то, что в своем неведении она сможет убедить в этой лжи жителей Бесподобной.

Он, однако же, не знал, что именно скрывается за отсутствием необходимой подготовки. Слова были на месте, Агата их видела – теперь этот факт был незыблем. Но с каждым моментом он все больше укреплялся в мысли, что послание не имеет никакого отношения к прародителям, и он непременно придумает, как написать его самому.

---

Рамиро вздрогнул. – Не делай так, пожалуйста.

Тарквиния не обратила на его слова внимания и продолжила ощупывать его живот. – У тебя в кишечнике точно есть какая-то масса. Возможно, нам стоит подумать о том, чтобы ее вырезать.

– Не драматизируй. Скоро она выйдет.

– Нет, если стенка кишечника парализована.

– Думаю, со мной такое уже бывало, – соврал Рамиро. – Когда я был ребенком. Это продлилось всего пару дней.

Тарквиния посмотрела на него сверху вниз взглядом недоумения и беспокойства. – Я думала, мы уже давным-давно обменялись всеми веяниями, которые у нас были. Откуда берутся новые болезни – после шести-то лет в изоляции?

– Может быть, я подцепил ее от поселенцев, – пошутил Рамиро. – Может быть, вскоре после их прибытия здесь разовьется первое обратновременное веяние.

– Никакой еды, никакой работы, просто отдыхай. Все понятно?

– Да, Дядюшка.

Тарквиния смерила его строгим, переоценивающим взглядом. – Если ты симулируешь, лишь бы не помогать с системой охлаждения –

– Симулирую комок в животе? – возразил он. – Правда, я не стану есть, обещаю. Последний раз, когда я попытался, боль была просто невыносимой.

– Хорошо. – Она сжала его плечо. – Я не буду снимать коммуникатор, так что если тебе что-нибудь понадобится, просто крикни.

– Спасибо.

Когда она ушла, Рамиро повернулся в своей песчаной постели, чтобы занять хотя бы наполовину комфортное положение. Капелька уплотнительной смолы, которой он пропитал свой каравай, не имела ни вкуса, ни запаха, однако последствия превзошли все его ожидания. Все прочие вещества, которые он пробовал в аналогичных дозах, либо не проявляли никакой активности, либо вызывали немедленную рвоту, опустошавшую его желудок. Полагаясь на то, что рано или поздно его кишечник восстановит перистальтику, Рамиро мог без зазрений совести поделиться этим «веянием» с Агатой: даже если день-другой она проведет в постели, его собственное выздоровлением послужит прецедентом, который избавит ее от чрезмерных душевных страданий.

Остальное – вопрос времени. Азелио захочет присмотреть за Агатой – точно так же, как она сама позаботилась о нем, когда он был ранен, а если его работа с подопытными культурами будет окончена, у него не останется причин возвращаться на место взрыва.

Сложнее всего будет не попасться на глаза Тарквинии. Рамиро не хотел вызывать ее подозрения, манипулируя ее передвижениями по кораблю и его окрестностям – не говоря уже об отравлении – а значит, ему пришлось бы найти невинную на вид причину, которая дала бы ему возможность покинуть Геодезист как минимум на две склянки. Либо так, либо обо всем ей рассказать.

Его живот свела судорога; он сменил положение, свернувшись калачиком вокруг больного места в попытке снизить давление на комок застрявшей пищи. Если бы он был автором послания, то ничто не помешало бы ему выгравировать его на камне до отбытия Геодезиста, но это еще не давало гарантии, что его обман останется нераскрытым. Он не мог полагаться на то, что Тарквиния одобрит его аферу, но даже если бы она согласилась, превращение его личного плана в сговор лишь уменьшило бы их шансы дать убедительные ответы во время допросов на Бесподобной. Агата бы яростно отстаивала собственный взгляд на происходящее, в то время как Азелио с Тарквинией отнеслись бы к ситуации с большим скепсисом, что, впрочем, не помешало бы им дать честные и убедительные показания. Зачем все портить, заставляя Тарквинию лгать?

Грета, понятное дело, будет считать, что за всем стоит он – еще до того, как сам Рамиро успеет сказать хоть слово. Но до тех пор, пока Совет не упразднил народное голосование, оставалась надежда, что слова участников экспедиции могут повлиять на решения достаточного числа избирателей. Гарантировать абсолютную подлинность текста было невозможно – даже если речь шла о световом послании, добиравшемся к ним с момента воссоединения – но если люди были готовы хоть как-то довериться словам, высеченным в камне, сообщение могло сместить баланс их опасений, подтолкнув к решению, которое должно было залечить пропасть, разверзшуюся по вине новой системы передачи.

Самым странным было то, что все жители горы уже должны были знать о принятом ими коллективном решении. А это значит, что в тот самый момент, когда связь между Геодезистом и Бесподобной будет восстановлена, – и намного раньше, чем всех членов экипажа опросят в личном порядке, а их показания проверят и сравнят друг с другом – он узнает, принесла ли его фальсификация реальные плоды.

---

– Разве они не прекрасны! – с восторгом произнес Азелио.

– Ну, они точно не мертвы, – признал Рамиро. Спустя три череды, растения, укоренившиеся в обломках взорвавшейся породы, являли им все тот же скромный ассортимент ярких цветков – что уже превосходило результаты всех предыдущих испытаний.

– Они растут, – заверил его Азелио. – Все до единого. – Он опустился на колени у начала грядки. – Этот саженец снова достиг половины своей высоты в момент посадки. – Он махнул рукой вдоль цепочки растений. – Собственно говоря, каждый из них приблизился к тому состоянию, в котором изначально находился его сосед. Я понимаю, что впечатлиться здесь особо нечем – первые одиннадцать саженцев почти не отличаются от групп со второй по двенадцатую. Это примерно то же самое, как слегка перевести взгляд. Однако цифры ясно дают понять – благодаря нам, почва стала плодородной.

– Ты прав. – Рамиро из всех сил старался выглядеть довольным, но если не считать демонстрации сельскохозяйственного изобилия, вызывающей инстинктивную реакцию, было сложно не придерживать исключительно расчетливого взгляда.

– Ты хотел, чтобы испытания провалились, – догадался Азелио. – Ты считал, что это может оказать на Совет большее давление?

– Хотел, – признался Рамиро. – Хотя это, наверное, было глупо. Такой расклад мог все усугубить.

– Каким же образом?

– Если бы мы в итоге сообщили, что Эсилио непригоден для заселения, они могли бы подумать, что все наши слова – ложь во имя личной выгоды. – Рамиро сделал паузу, дабы убедить себя в том, что он действительно сумел перефразировать мысль, которая изначально возникла в его голове – солгав и о ней – прежде, чем она проникла в его речь. – А теперь мы по-прежнему сможем дать им выбор – они могут согласиться с тем, что в системе нет необходимости, поскольку встреча с прародителями, как нам теперь известно, действительно состоится, либо и дальше развивать стратегию миграции, зная, что поселенцы не будут стоять перед неминуемой угрозой голодной смерти. Они не из тех людей, которым нравится, когда им говорят, что все факты подтверждают одну и ту же точку зрения.

– Забудь хотя бы на один курант о политике, – сказал Азелио. – Мы узнали, что растения могут жить на Эсилио, не зная горя – разве это ничего не значит? Мы впечатали в местную почву нашу стрелу времени и по эсилианским меркам заставили пшеницу расти из будущего в прошлое!

– Ты прав.

Азелио поднялся на ноги. – По крайней мере, я смогу рассказать Луизе, что ее рисунок светящихся цветков эсилианской пшеницы воплотился в жизнь. – Он обошел грядку и, встав сбоку, достал из своего пояса с инструментами камеру, чтобы сделать фотопортрет. Рамиро видел рисунок его племянницы, и, по правде говоря, сходство было до жути правдоподобным.

– Я подумывал о том, чтобы оставить здесь половину саженцев, – добавил Азелио. – Шесть я заберу с собой, чтобы люди смогли их изучить, а остальные пусть растут и сбрасывают семена. Я знаю, что это отчасти выглядит как голосование в пользу миграции, но цель здесь в другом. Мне просто не по душе вырывать их все из земли. К тому же если сюда действительно прибудут переселенцы, злаки, которые уже будут расти на этой земле, станут для них своеобразным проявлением радушия – пусть даже и таким символическим.

– Хмм. – Рамиро не возражал против подобных сантиментов, при условии, что сборка урожая не ложилась на его плечи. И пусть он вел себя, как циник, но решение оставить на Эсилио действующую ферму лишь дало бы Совету большую свободу выбора. Он бы при всем желании не смог бы выставить ложную альтернативу в более правдоподобном свете – разве что оставшись здесь, чтобы присматривать за фермой лично.

– Не возражаешь, если я вернусь на корабль? – спросил он. Рамиро сам предложил помочь с измерениями, но Азелио прекрасно бы справился с работой и своими силами. – У меня опять спазмы; я думал, они прекратились, но…

– Не вопрос, – ответил Азелио. – С тобой все будет в порядке?

– Не переживай, все будет нормально.

Рамиро схватился за живот и медленно направился прочь, но скрывшись из виду, моментально бросился бежать. Он тщательно спланировал обходной путь, а в безветренную погоду было несложно найти дорогу по звездам. Камни и песок разбегались из-под его ног и притягивались к ним; он думал, что уже привык к этому, но из-за скорости ощущения становились еще более странными. Его осанка одновременно казалась и более шаткой, и более уверенной, как будто он смотрел видеозапись, на которой он сам выполнял сложный эквилибристический трюк, заранее зная, что не потеряет равновесие.

Даже при свете звезд усеченный конус зонда резко выделялся на фоне окружавших его камней беспорядочной формы. Рамиро остановился, чтобы как следует сориентироваться, прежде чем встать на корточки и обхватить зонд руками. Проведя столько времени в гравитации Эсилио, он наверняка стал сильнее, чем был, живя на Бесподобной, хотя в конечном итоге его ноша по ощущениям с лихвой компенсировала это преимущество. Он ковылял по ложу долины, переваливаясь с ноги на ногу, ругаясь вполголоса и заставляя себя пройти три гросса шагов, прежде чем сделать привал.

Никто не ходил этой дорогой с того самого момента, как погибли все саженцы на первой серии опытных участков, и пользоваться ей сейчас особого резона не было. Если бы ему удалось оставить зонд незамеченным в пешей доступности от Геодезиста, это дало бы ему шанс вернуться на место взрыва, сделав вид, что он хочет забрать устройство на корабль. Возвращение зонда не входило в планы миссии, но Рамиро был уверен, что остальные члены экипажа вряд ли станут возражать против его желания провести детальный анализ материалов зонда, испытавшего на себе необычный нагрев во время снижения. Чтобы скоротать время на обратном пути, им всем потребуются свои собственные проекты.

Когда Рамиро снова приподнял зонд, чтобы оценить его вес, удивленный голос где-то на задворках его сознания спросил: Зачем идти на такие жертвы? Что изменилось бы, откажись он от своего безумного плана? Он смог бы посмотреть Грете в глаза и честно сказать ей, что не имеет к надписи никакого отношения. Истинным автором послания оказался бы один из поселенцев, решивший отколоть несмешную шутку, или настоящий гость с родной планеты, посетивший Эсилио шесть поколений спустя. Так или иначе – разве ему стало бы от этого хуже?

Его руки заныли; он опустил зонд на землю.

Он боялся, что новая система передачи заставит его бесконечно следовать по пути наименьшего сопротивления: узнав о принятом им решении, он бы непременно счел его приемлемым – не видя в нем ни полного противоречия своему характеру, ни вызывающей отторжение аморальности – при том, что такое решение уже не принадлежало бы ему в той же степени, как если бы он мог поразмыслить над ним без убийственного вмешательства знаний о будущем.

Чтобы ощущать себя живым, ему нужно было чувствовать, как он, прилагая усилия, мгновение за мгновением создает свою собственную историю. Недостаточно было просто взглянуть на события подобно биологу, наблюдающему за червяком в лабиринте и готовому принять к сведению, что поведение этого существа никогда не расходилось с его желаниями. Рамиро отчаянно хотел увидеть, как люди отказываются от новой системы – любой ценой, не считая войны – но ему было не все равно, сыграл ли он в победе реальную роль или остался не более, чем наблюдателем, который мог достичь цели, даже не пошевелив пальцем. С какой стати ему теперь идти по пути наименьшего сопротивления, если его никто к этому не принуждает?

Когда Рамиро поднял зонд и, тяжело ступая, направился вперед, его охватил прилив радости. Он сделал правильный выбор. Агата была вне себя от восторга, веря в то, что прародители совершили путешествие сквозь время, чтобы одарить ее своей добротой – но даже ее чувства блекли по сравнению с блаженством Рамиро, только что подтвердившим, что он сам кузнец своего счастья. Пусть предки сами беспокоятся о своих проблемах – в их помощи он не нуждался. Он мог и сам перехитрить Советников, заставив их отказаться от своей губительной и безрассудной затеи.

---

Передав Азелио последний саженец, Рамиро вслед за ним пробрался через шлюз.

– Пора отметить удачный урожай! – воскликнул он, рефлекторно стряхивая пыль со своих рук – несмотря на то, что ровно такое же ее количество поднялось с пола на замену.

– Не выдумывай! – Азелио занял оборонительную позицию перед пшеницей, снова пересаженной в горшки.

– Да не волнуйся ты; таким количеством зерна даже полевку не накормишь. – Рамиро позвал Агату и Тарквинию, после чего направился в кладовую с провизией, чтобы принести восемь караваев.

Вчетвером они расположились в передней кабине. – Прежде, чем разрабатывать план взлета, – сказала Тарквиния, – я решила провести голосование насчет того, стоит ли нам сделать еще несколько витков на низкой орбите – чтобы поискать на поверхности планеты какие-нибудь ретроостанки будущих городов.

– Нет уж, спасибо, – ответил Рамиро. – Если здесь появится колонисты, я ничего не хочу об этом знать…, хотя колонисты бы все равно не стали аннулировать свои следы, будь у них такая возможность. Город они бы возвели только в местности, которая выглядит, как нетронутая земля.

– Они не обязательно должны быть переселенцами с Бесподобной, – заметил Азелио. – Если прародители прибудут на планету после воссоединения, кто знает, как долго ни здесь пробудут?

– Если мы просто посмотрим, хуже не будет, – согласилась Агата. На глазах Рамиро она доела первый каравай и уже взяла второй, но на полпути ко рту передумала, положив его обратно на тарелку. – Никто не желает?

– Я проголодался, – сказал Азелио. – Ты уверена, что наелась?

– Абсолютно.

Азелио протянул руку и взял каравай. Рамиро заставил себя отвернуться, пытаясь тем временем решить, вмешаться или нет. Возможно, ему все сойдет с рук, если он заберет каравай, отшутившись, что перетащил на корабль больше саженцев, чем Азелио – но в итоге ему пришлось бы съесть этот каравай самому. Двое заболевших не входили в первоначальный план, но разве это имело значение? Мельком взглянув на тарелку Агаты, Рамиро понял, что выбора у него больше нет.

Он сделал вид, что голосование по поводу облета планеты действует ему на нервы и решил не участвовать в разговоре, доев свою порцию раньше Тарквинии. – Я, наверное, начну перетаскивать палатки, – сказал он. Ему был нужен шанс зайти в кладовку без свидетелей, чтобы раздобыть инструмент для резьбы по камню.

– Расслабься, – сказала Тарквиния. – Спешить некуда. Этим можно заняться и потом.

– Я хочу приступить, пока снаружи нет ветра, – настаивал Рамиро. – Если начнется буря, на это уйдет вдвое больше времени.

В кладовой он нашел рычаг для извлечения палаточных колышек, но так и не смог понять, куда делась стамеска. В условиях постоянной гравитации люди переставали с должной тщательностью следить за тем, чтобы каждый предмет хранился на своем месте. Рамиро поспешил уйти, не желая, чтобы Тарквинии стала интересоваться, что могло его так задержать.

Оказавшись снаружи, он извлек колышки и шесты первой палатки, после чего свернул ткань в форме квадрата. Особой причины забирать палатки с собой у них не было; по сути речь шла о простой чистоплотности, добродетели, которая имела куда больше смысла в замкнутом пространстве горы. Но если шесть саженцев пшеницы, которые, оставшись здесь, будут расти назад во времени, казались чем-то вполне уместным, то попытка заставить Эсилио сделать из пыли четыре палатки, выглядела сродни оскорблению. Возможно, когда-нибудь один из продолжателей дела Агаты найдет уравнение, точно выражающее количество необъяснимого барахла, на которое мог бы раскошелиться обращенный во времени мир, лишь бы ублажить посетителей с иной стрелой времени. Если предел действительно существовал, то он вполне мог стать решающей причиной, по которой на Эсилио бы никогда не появилась колония – целый город мог бы довести математику этой слаженности до такого состояния, в котором она бы просто рухнула под собственным весом. Эта мысль показалась Рамиро обнадеживающей; ничто так не помогает четкому выполнению плана, как содействие со стороны законов физики.

В передней кабине остальные члены экипажа сидели и разговаривали, переваривая недавний обед. Рамиро прошел мимо них и отнес разобранную палатку в кладовку, снова попытав счастья в поисках стамески, но безуспешно. Она не могла просто испариться, но спрашивать о ней других было нельзя.

Вернувшись в кабину, он увидел, что Агата начала покачиваться, сидя на кушетке. – Мне как-то нехорошо, – пробормотала она, прижимая кулак к груди. – У меня как будто камень в животе.

– У меня как раз что-то похожее было, – осмелился произнести Рамиро. – Тебе стоит прилечь. Если сразу дашь себе отдых, то, возможно, поправишься быстрее меня.

– Значит, ты все еще заразен? – с опаской посмотрела на него Тарквиния. – Тогда тебе тоже лучше остаться в своей каюте.

– Нет, скорее всего, я уже передал свое веяние другим, – ответил Рамиро. – Видимо, после заражения болезнь какое-то время развивается без видимых проявлений.

– И с чего ты это взял? – раздраженно спросила Тарквиния. – У тебя что, под рукой есть этиологическое исследование?

– Нет, но –

– Я обязана покинуть эту планету в целости и сохранности, – сказала она. – Как я должна поступить – ждать, пока не заражусь той же болезнью и не переживу все ее симптомы, чтобы знать наверняка, что это не случится позже, когда я будут находиться в процессе взлета?

– Сейчас ведь ты себя хорошо чувствуешь, так? – спросил ее Рамиро.

– Лично я не очень, – ответил Азелио, массируя ладонью в области грудинной кости.

Тарквиния встала. – Я хочу, чтобы вы трое оставались в своих каютах. Если вам что-нибудь понадобится, зовите меня через коммуникатор; я надену охладительный мешок и шлем и принесу вам то, что вы хотите. Но чтобы каюты никто не покидал.

– Я в полном порядке! – возразил Рамиро. – Мы можем держаться друг от друга на расстоянии – я перетащу оставшиеся палатки и предупрежу вас, прежде, чем зайти в шлюз.

– Нет, – категорично заявила Тарквиния. – Палатки не так важны, но их я могу принести сама. Я хочу, чтобы все сейчас же разошлись по своим каютам. Все ясно?

Агата поднялась на ноги и, прихрамывая, направилась к выходу, согнувшись от боли. Азелио бросился ей на помощь. Рамиро остался на месте; как только остальные уйдут, ему придется объяснить Тарквинии свой план.

– Рамиро, – сказала она, указывая в сторону коридора. – Пожалуйста. Я знаю, что ты поправился, но я не могу подвергать себя риску заражения.

Азелио, озадаченный упрямством Рамиро, следил за ними задним зрением. Рамиро изо всех сил пытался отыскать причину не поддаваться на уговоры; но сейчас, предложив перенести зонд внутрь корабля, он бы лишь привлек к себе излишние подозрения.

Он направился следом за Азелио и Агатой. Когда они закрылись в своих каютах, Рамиро тоже закрыл дверь, но остался снаружи.

Какое-то время он неподвижно стоял, пытаясь оценить, насколько бесшумно сможет вернуться в переднюю кабину, и заодно придумать знак, который бы дал Рамиро гарантию, что, попавшись Тарквинии на глаза, он не нарвется на ее раздраженный окрик. С того места, на котором он сейчас стоял, Рамиро видел, как Тарквиния идет по кабине, направляясь в сторону воздушного шлюза. Она собиралась перетащить на корабль оставшиеся снаружи палатки; в руке она держала рычаг, которым до этого пользовался он сам.

Когда она исчезла из вида, Рамиро тихо выругался. Затем он направился в коридор, чувствуя, как красная пыль щекочет его ноги. Он последует за ней наружу и все объяснит, признается в отравлении, отдаст свой план на ее милость. Возможно, в его страстном желании стать автором послания она увидит лишь пустое тщеславие и откажется участвовать в этой затее, чтобы его ложь не лишила находку должной значимости. Но он не мог быть просто беспомощным зрителем, способным лишь наблюдать, как вершится история. Она ведь наверняка это поймет, да?

Он стоял у входа в переднюю кабину. Тарквиния ушла – но тут он неожиданно вспомнил, что так и не вернул палаточный рычаг на корабль, оставив его рядом с воздушным шлюзом. В руках Тарквинии было что-то другое, что-то очень похожее по виду.

Он услышал, как зарокотала от боли Агата, когда спазмы в ее кишечнике не смогли сдвинуть с места комок отравленной пищи. Рамиро вернулся назад, ступая след-в-след и сумел войти в свою каюту, лишь едва слышно скрипнув дверью как раз в тот момент, когда его несчастная жертва кричала во весь голос. Он присел на корточки рядом с постелью, вперившись глазами в пол и пытаясь осмыслить происходящее.

Как он мог что-либо выгравировать на камне, если мысль об этом пришла ему в голову только после того, как он увидел результат? Даже выбитые там слова не были похожи на его собственные. Если бы он выбрал их только из-за того, что прочитал в послании на камне, кто тогда отвечал бы за это решение? Никто. Агата раз за разом твердила ему – временная петля никогда не будет содержать в себе сложность, имеющую в качестве предпосылки лишь саму себя, поскольку вероятность такого исхода была бы крайне мала. Слова не могли появиться на камне только лишь потому, что они там появились.

Но Тарквиния увидела, как он теряет голову, намного раньше, чем Агата затащила их обоих на место взрыва. И вслед за тем, как каждое новое явление, которое они встречали на Эсилио, придавало будущей колонизации все более удручающий вид, она, должно быть, стала искать выход, который дал бы им возможность остаться на Бесподобной, не потеряв друг друга – прожить свои последние годы в том месте, где пыль не будет заранее знать об их появлении, и где их могилы не будут вырыты еще при жизни.

Рамиро уткнулся лицом в ладони и изо всех сил постарался не проронить ни слова, опасаясь, что, позволив своему тимпану шевельнуться, обрушит на стены сумбурную и волнующую громогласную песнь во славу этой женщины, что наверняка убедит остальных в его сумасшествии. Он не мог допустить, чтобы с его тимпана сорвался даже намек на план Тарквинии – даже не мог рассказать ей самой о том, что сумел его раскрыть. Соучастник ей был нужен не больше, чем ему самому, а для большей правдоподобности свидетельских показаний им не следовало ни обсуждать произошедшее, ни намекать на его реальность кому-либо из членов экипажа.

Он сел у двери, прислушиваясь к звукам ее шагов и задаваясь вопросом, мог ли он совершить ошибку. На то, чтобы свернуть палатку и перенести ее внутрь корабля, много времени бы не потребовалось, а у Тарквинии не было бы причин возвращаться на Геодезист, не создавая лишнего шума.

Агата зарокотала от боли, и Азелио что-то прокричал в ответ, пытаясь ее успокоить. Но не считая этих реплик, слух Рамиро уловил лишь шум ветра, обдававшего корпус корабля пылью.

Агата крепко прижала метлу к полу своей каюты и сделала еще одну попытку. – Неужели это настолько сложно? – пробормотала она. Изначально пыль занимает большую площадь. Давление направлено внутрь и последовательно прилагается к соседним отрезкам ее границы. В итоге пыль концентрируется на меньшей площади, где ее можно легко убрать. На первый взгляд, это даже не противоречило местной стреле времени – по идее, эсилианская пыль с радостью уменьшила бы свою энтропию вслед за движением самой Агаты из прошлого в будущее.

Но стоило ей переместить метлу по полу, прилежно сосредоточившись на лежащей перед ней пыли, как новая пыль начинала появляться позади метлы; часть ее выпадала из воздуха, часть – соскальзывала с каменного пола и накапливалась рядом с щетинками. Энтропия этой пыли также уменьшалась, поскольку она собиралась из всех тех отдаленных уголков Геодезиста, где спокойно таилась до этого самого момента. В итоге часть пола, по которой Агата прошлась с метлой, оставалась такой же пыльной, как и до уборки.

Азелио постучал в открытую дверь. – Я знаю, что ты занята, но Рамиро спит, а Тарквиния на дежурстве –

– Я не занята, – заверила его Агата. – Нужна помощь с измерениями?

– Если ты не против. – Азелио кивнул в сторону метлы. – Ты уже поняла, в чем тут хитрость?

– Вообще-то нет, – призналась она. – Возможно, нам нужно что-то вроде крытой системы барьеров. Если мы сможем разместить ее на полу, а затем поменять расположение барьеров, не нарушая герметичности, то, по идее, сможем загнать пыль внутрь и не напустить новой снаружи.

– Звучит… довольно вычурно.

Надев корсет и пояс с инструментами, Агата последовала за Азелио к воздушному шлюзу, а затем стала дожидаться своей очереди, чтобы выйти наружу. Судя по виду в иллюминаторе, погода была безветренной, но на Геодезисте стало настолько грязно, что Тарквиния вне зависимости от обстоятельств настаивала на соблюдении протокола. Агата уже начала подозревать, что избежать вторжения пыли можно было, лишь поднявшись в космос и продув все каюты чистым воздухом – и даже это решение подразумевало, что их стрела времени возьмет верх, а космос не приготовит им сюрприз в виде заговора загрязняющих веществ, готовых ворваться внутрь корабля, как только они откроют шлюз, произведя тем самым эффект, диаметрально противоположный предполагаемой чистке.

Оказавшись снаружи, она догнала Азелио у начала тропинки. Первым, кто вдогонку последним сильным ветрам заметил в земле разнесенные на равные расстояния углубления и решил заполнить их камнями, указывающими путь к каждому из четырех опытных участков, был Рамиро. Агата не стала подробно расспрашивать на этот счет Азелио, но подозревала, что подобные мысли уже приходили ему в голову. Идея не возникла из ниоткуда, навеянная одним лишь доказательством собственного воплощения.

– Как продвигаются расчеты? – спросил Азелио, когда они направились вдоль тропинки.

– Медленно.

– Тем лучше. Если ты их доделаешь, то чем будешь заниматься на обратном пути?

– Этого можно не бояться. – Агата оставила попытки разобраться в природе искривленного вакуума и вместо этого провела две последние череды за анализом их текущей ситуации, используя грубую модель поля, в котором сталкивались две противоположно направленные стрелы времени. Однако в тех случаях, которые поддавались пониманию в силу своей простоты, обе стрелы быстро вырождались, почти моментально образуя равновесное состояние, где время переставало существовать. Реальность же, в которой субтильные пальцы бесчисленных противоборствующих стрел проникали друг в друга, казалось, зависела от нюансов, слишком неуловимых, чтобы она могла описать с помощью хоть сколько-нибудь разумной аппроксимации.

– Сегодня Луизе исполняется пять лет, – радостно объявил Азелио. – Когда мы вернемся, я покажу тебе ее рисунок по этому случаю.

– С днем рождения, Луиза! – Агата поводила лучом когерера над серыми камнями, расположенными по левую руку. – Ты ведь никогда не подглядываешь, да? Никогда не пролистываешь пачку рисунков, чтобы узнать, что будет дальше?

Азелио зажужжал. – Конечно нет! Иначе вся затея потеряет смысл.

– Я знаю. Но лично меня бы это не остановило.

Когда они добрались до первого участка, все растения дремали, закрыв цветки. Агата взглянула на небо; исходя из расположения звезд, она знала, что Солнце уже довольно высоко поднялось над горизонтом, но чтобы иметь хоть какие-то шансы разглядеть его бледный диск, ей пришлось бы на несколько махов отключить искусственное освещение. – Я надеялась, что лепестки синхронизируются с эсилианским днем, – сказала она. – Они отдают фотоны, Солнце их принимает – куда уж логичнее?

– Вот только за эоны своей эволюции они приобрели всего один навык – дожидаться обычной ночи, а не обращенного во времени дня.

– Может быть, поселенцы сумеют вывести нужное качество с помощью селекции, – предположила Агата. Если распознать восход без посторонней помощи было слишком тяжелой задачей, навязать растениям новый суточный цикл можно было и с помощью более привычных сигналов. А пока эсилианское солнце в любом случае получит то, что причитается ему по праву – от растений, земли и кожи самой Агата – разве что безо всякой пользы.

– Можешь измерить высоту и длину окружности стеблей? – попросил ее Азелио.

– Конечно. – Встав на колени рядом с первым растением, Агата запустила руку в пояс с инструментами. В идеальном мире какой-нибудь смышленый конструктор инструментов снабдил бы измерительную ленту устройством записи, но вместо этого ей приходилось освещать ленту когерером, чтобы собственными глазами считать ее показания, изобразить соответствующие символы на своей коже и дать корсету команду записать результаты измерения. – Какой-нибудь тип почвы уже выбился в лидеры? – спросила она. Азелио взялся за дело с противоположного конца ряда и проводил свой собственный осмотр, записывая количество и состояние цветков.

– Нет.

– Значит, особой разницы нет? Поселенцы могут строить ферму где пожелают?

Азелио молчал. Агата пожалела, что отвлекла его; вполне возможно, из-за нее он сбился со счета.

– Вообще-то, они все перестали расти, – сказал он, поднимаясь на ноги, чтобы перейти к следующему растению.

Агата опешила; поведение Азелио никоим образом не подготовило ее к такой новости. – Все до единого? Без исключений?

– Да. – спокойно ответил Азелио. – Поначалу это коснулось только нескольких растений, и я решил, что дело в шоке от пересадки. Но затем их число стало расти, и три дня назад сдались даже самые крепкие.

Агата изо всех сил пыталась найти этим фактам как можно более оптимистичное объяснение. – Как думаешь, это из-за ветра? – Они всегда могли усовершенствовать ветроломные полосы или даже перенести эксперимент на новое место.

– Нет. – Корни на месте и потери лепестков не так велики.

– Значит, дело в почве, – решила она. – Все четыре типы непригодны.

– Похоже на то.

– Ты уже рассказал Рамиро?

– Испытания еще не окончены, – подчеркнул Азелио. – Все еще есть вероятность, что задержка в росте окажется временной.

– Конечно. – Теперь Агата поняла, почему он попросил ее помочь с измерениями – он пытался как можно дольше скрывать результаты от Рамиро, надеясь, что ситуация изменится.

Азелио встал на колени и продолжил осмотр; Агата последовала его примеру. Мысленно прокручивая новость у себя в голове, она удивилась собственной невозмутимости. После шести лет, проведенных вдали от горы, конфликт, ради разрешения которого они отправились на эту планету, казался чем-то далеким и второстепенным. Если бы им действительно удалось избавить Бесподобную от убийц Медоро, доказав, что колония имеет шансы на выживание, она бы непременно оценила этот триумф по достоинству – но будучи вовлеченной в измерение углов отклонения света и исследования вакуума, Агата уже не могла воспринимать свою жизнь на Геодезисте как напрасную трату времени.

Но у Азелио такого утешения не было; сюда он прибыл лишь в надежде сделать гору более безопасным местом для жизни детей, которых он поклялся защищать.

– Дело в составе почвы? Или в стреле времени? – спросила Агата по дороге к следующему участку.

– Точно сказать не могу, – ответил Азелио.

– Но у тебя есть хоть какие-то догадки? – не унималась она.

– Судя по спектрам, как минимум два типа почвы должны содержать все, что необходимо для роста пшеницы.

– Значит, дело, скорее всего, в стреле? – Само по себе существование альтернативной стрелы времени не представляло угрозы для жизни; экипаж корабля прекрасно переносил такие условия, благодаря запасу пищи, которая имела вполне однозначное происхождение, а также ничуть не ослабевшей способности избавлять свое тело из избыточного тепла. Эсилио даже не возражал против их экскрементов, какой бы странной ни показалась их судьба наблюдателю, живущему в обращенном времени. Но в случае растений всасывание питательных веществ требовало, чтобы корни взаимодействовали с местной почвой на микроскопическом уровне, и не было никакой гарантии, что две системы, будучи предоставленные самим себе, сумеют разрешить все свои разногласия без внешнего вмешательства.

Азелио был не готов оставить надежду на простое агрономическое решение. – Мы могли бы попытаться сделать смесь из наиболее перспективных типов почвы, – сказал он. – Или поискать более подходящие условия в другом месте. Если все дело в стреле времени, то мы в тупике.

– Я готова положиться на твои познания в области почвенной химии – но в вопросах стрел времени позволь судить мне. Возможно, эта проблема не так уже неразрешима.

– Серьезно? – скептически прожужжал Азелио. – Ты даже пол у себя в каюте больше не можешь подмести. Как ты собираешься влезть в землю и убедить каждую крупинку пыли, что она движется не в ту сторону относительно минимума энтропии?

Ответа у Агаты не было. Но даже если ей было не под силу изменить суровые факты, космос в этой схватке сохранял нейтралитет – у него просто не было иного выбора, кроме как примирить все противоборствующие стороны. Если стрелы времени Эсилио и Геодезиста непременно должны были прийти к компромиссу, то вся хитрость заключалась в том, чтобы сделать провал сельскохозяйственных испытаний еще менее вероятным, чем их успех.

---

Агату осенило, что Рамиро, скорее всего, по собственной воле отказался от регулярных попыток справиться о состоянии растений. Узнав, что вначале саженцы могут испытывать некоторые проблемы в связи с адаптацией к новой среде, он перестал вмешиваться и предоставил наблюдение за их состоянием Азелио, решив повременить с вердиктом, пока для него не появятся веские основания.

Но Рамиро не был слеп, и когда цветки перестали раскрываться, а стебли начали увядать, Агата стала замечать, как и он, и Азелио постепенно теряли всякую надежду на успех.

Склянка за склянкой, день за днем она рисовала замысловатые схемы машин, предназначенных для манипуляций свойствами почвы. Химически любая крупинка здешнего минерала не отличалась от эквивалентной частички вещества на Бесподобной или родной планете. Физически разница сводилась к тому, что почва родной планеты когда-то была твердой породой, в то время эсилианская почва, с ее собственной точки зрения, еще только ожидала этой участи. Или, если говорить с позиции Эсилио, значительная часть почвы на поверхности планеты образовалась в прошлом в ходе эрозии горных пород…; в конечном счете все сводилось к двум конкурирующим сценариям: либо небольшая ее часть в действительности была выделена корнями обращенной во времени пшеницы, либо эти странные пожухшие растения, так и не сумев внести свою лепту, наконец, пошли на поправку и улетели прочь вместе с гостями планеты.

Растения, однако же, ничего не знали ни о прошлом, ни о будущем каждой песчинки; весь процесс взаимодействия с корнями должен был иметь смысл в настоящем времени. Если бы она смогла придумать, как в мельчайших деталях измерить распределение тепловых колебаний в почве, которую они привезли на корабле, а затем воссоздать их в местной земле, то с точки зрения статистики у растений больше не осталось бы разумных причин отказываться от предлагаемой пищи.

Для невооруженного глаза почва казалась просто почвой – и если различия носили микроскопический характер, насколько трудно будет от них избавиться? Но когда она выбрала среди своих планов наиболее перспективные и сосредоточилась на практической стороне вопроса, измерения оказались почти что невозможными, манипуляции – неэффективными, вычисления – непомерно сложными, а предполагаемая выработка настолько низкой, что на обработку кубического мизера почвы потребовались бы целые эоны.

Агата удалила эскизы со своей консоли. Она сняла корсет и легла на постель. Направление мысли оказалось тупиковой ветвью – с тем же успехом она могла бы обратить вспять движение каждой частички воздуха на Геодезисте в надежде создать ветерок, который бы избавил корабль от пыли.

Любая попытка навязать почве новую стрелу времени на микроскопическом уровне была обречена; числа всегда оказывались не на ее стороне. Ей требовалось куда более прямолинейное решение.

---

Агата выжидала, пока ей не представилась возможность переговорить с Тарквинией наедине. – Ты помнишь, как когда-то говорила мне про бомбу, которую Грета, как тебе казалось, заложила на корабле?

– Нет, но я поверю тебе на слово, – устало ответила Тарквиния.

– Поверишь, что на корабле есть бомба?

– Нет, что я тебе о ней говорила.

– Значит, это правда?

Тарквиния с большим трудом попыталась воссоздать полузабытые цепочки умозаключений. – Верано пару раз на это намекал. Он чувствовал себя очень виноватым.

– А есть способ узнать наверняка? – умоляющим тоном произнесла Агата. – Грета могла подговорить Верано, чтобы его извинения ввели нас в заблуждение. – Сценарий с «чокнутым антисообщистом, берущим Бесподобную на таран» казался ей не слишком вероятным еще до запуска Геодезиста, но теперь, проведя шесть лет в компании Рамиро – как бы сильно он ее ни бесил – ей приходилось прилагать все мысленные усилия, чтобы поставить себя на место человека, в представлении которого Рамиро мог захватить Геодезист и превратить его в оружие.

Ее слова поставили Тарквинию в тупик. – Сейчас довольно странный момент, чтобы об этом беспокоиться, – сказала она. – Если бы бомба могла взорваться от случайного толчка, от нас бы уже давно ничего не осталось.

– Если Советники и правда не доверяли Рамиро, считая, что он может саботировать миссию, – рассудила Агата, – то одним блефом они бы не ограничились, верно? Они бы настояли на применении реальных мер, которые позволили бы уничтожить Геодезист, если он выйдет из-под контроля.

– Полагаю, это так, – согласилась Тарквиния. – Хотя за последние шесть лет я, к своему удовольствию, порядком отвыкла от мыслей о политиках, так что не уверена, что мое мнение сейчас чего-то стоит.

– Если бомба существует, нам нужно ее найти, – заявила Агата. – Нам нужно ее вскрыть и извлечь взрывчатку.

Тарквиния крутанулась на своей кушетке, обдумывая эти слова. – Нам нужно найти спрятанную и, вполне вероятно, защищенную от взлома, бомбу, которая все это время любезно сохраняла нам жизнь, чтобы именно сейчас ковыряться в ней…, потому что?

– Потому что опытные участки терпят неудачу, – объяснила ей Агата. – Так что нам нужно затащить взрывчатку на холм, самим превратить часть породы в почву – действуя против эсилианской стрелы времени, – а потом проверить, приобретет ли почва качества, необходимые для роста растений.

---

– Если бы пшеница могла расти в условиях невесомости, – задумчиво произнесла Тарквиния, – Ялда бы не приказала привести гору во вращение. А если бы Ялда не приказала привести гору во вращение, Бесподобная, вполне вероятно, бы уже сгорела под ударами антиматерии. Так что по-хорошему история должна меня мотивировать – все, что начинается с неурожая, в итоге ведет к успеху. – Раздавшееся вслед за этим скрежетание твердолита о твердолит через какое-то время сменилось звуком скольжения.

– Тебе видно, что именно ты делаешь? – Агата направила свой когерер вглубь технологического колодца.

– Конечно видно, – ответила Тарквиния. – Просто эти болты не выкручивались с момента сборки двигателя.

– Бомба ведь не взорвется просто от того, что мы открыли эту панель? – с тревогой спросила Агата.

Тарквиния подняла взгляд и посмотрела на нее с оскорбленным видом. – Верано, как бы сильно на него ни давили, никогда бы не пошел на такую подлость. Мы имеем право осматривать двигатели; подобное вряд ли приравнивается к мятежу.

Наступила долгая пауза, за которой последовал ритмичный скрип, почти наверняка принадлежавший одному из проворачиваемых болтов. Агата удержалась от радостных возгласов; Рамиро спал.

Чтобы ослабить все шесть болтов и снять смотровую панель, Тарквинии потребовалось больше куранта. Агата заглянула через ее плечо в открывшуюся полость, где вдоль задней стенки устройств отдачи тянулись трубы системы охлаждения. Если бы один из блоков отдачи сломался, кто-нибудь из команды мог втиснуться сюда, чтобы заменить его на новый.

– Есть что-нибудь? – с надеждой спросила Агата.

– Очевидных следов нет, – призналась Тарквиния. – Мне казалось, это единственное оставшееся место, куда мы еще не заглядывали, но мне, наверное, стоит свериться с журналом обслуживания, чтобы в этом убедиться.

– Конечно.

Тарквиния задержалась, частично опустив голову в люк и покрутив ею в влево-вправо. – Там есть большая каменная балка, которая тянется вдоль верхней части двигателей, от края до края.

– Может быть, к ней что-нибудь прикреплено? – предположила Агата. – Просто ты этого не видишь?

– Я просто думаю, зачем она вообще нужна, – ответила Тарквиния. – Полы кают сами по себе должны обеспечить двигателям достаточную опору. И почему вдоль диаметра установили только одну балку, а другую, перпендикулярную ей – нет? Напряжение со стороны двигателей не должно отдавать предпочтения только одной из осей.

– Это правда.

– Если я не вернусь через шесть махов, отправь за мной Азелио с веревкой.

– Азелио?

– У меня нет претензий к вам с Рамиро, но Азелио из нас – самый худой. Что толку, если там застрянут двое? – Тарквиния забралась в колодец головой вперед, а затем стала продвигаться все дальше, тихо рокоча от удара о трубы системы охлаждения, пока из вида не скрылись даже ее ноги.

Агата напряженно ждала, стараясь расслышать крики, которые могли указывать на какую-нибудь находку или опасность. Она начала задумываться, не следовало ли ей держать свой порыв при себе. Если Тарквиния застрянет во внутренностях Геодезиста, хорошего будет мало – а если она действительно найдет это мифическое устройство, последствия могут оказаться еще хуже.

Беспокойные периоды тишины прерывались глухими ударами, звоном и отдающихся эхом ругательств. Наконец, доносящиеся из колодца звуки сообщили ей, что Тарквиния возвращается – равномерное движение ее тела отдавалось звучным рокотанием, исходившим от хитросплетения труб.

– Это было довольно утомительно, – сказала она. – Можешь подать мне руку?

Агата спрыгнула в колодец и помогла ей выбраться наружу. Из-за попыток протиснуться между трубами туловище Тарквинии приняло гофрированную форму, что придало ей сходства с необычным ходячим караваем декоративной формы.

– Есть успехи?

– За балкой ничего нет, – ответила Тарквиния.

– О.

– Но сама балка пустотелая.

– Правда? Как ты узнала?

– Она издает характерный звук, если по ней постучать, – объяснила Тарквиния.

– А может быть, это сделано, чтобы уменьшить ее массу?

– В принципе это возможно. Но когда я добралась до дальнего конца, то нашла кое-что интересное – похоже, воздух из системы охлаждения пропускается сквозь балку.  Если это сделано не с целью усложнить жизнь тому, кто попытается влезть внутрь, то ради чего?

– Значит, если бомба существует, – сказала Агата, – то она может находиться в любом месте твердолитовой балки шириной с Геодезист. И единственный способ узнать это наверняка – разрезать балку, в пространстве, где едва хватает места, чтобы двигаться, не говоря уже о безопасном обращении с инструментами?

Тарквиния наклонила голову в знак восхищения. – Верь, что Верано всегда найдет цивилизованное решение.

Агата неприязненно зарокотала. – А разве бомба бывает цивилизованной?

– Ну, вообще-то нет, – неохотно согласилась Тарквиния. – Но Совет бы попросил его установить на корабле мину, и Верано, по крайней мере, позаботился о том, чтобы бомба оказалась бесполезной. Ни Рамиро в одиночку, ни даже мы все вчетвером не смогли бы разобрать это укромное место на части, не помешав работе Геодезиста. Мина, скорее всего, бы уже давным-давно сработала по чистой случайности. Можно поблагодарить Верано за то, что он придумал для бомбы практически идеальную защиту от взлома, не превратив нашу миссию в смертный приговор.

– Когда вернусь, пошлю ему цветы, – сказала Агата. – Но если мы не можем извлечь бомбу, так чтобы Геодезист остался в рабочем состоянии –

– Это было невозможно в космосе, – перебила ее Тарквиния. – Но теперь, когда у нас есть внешняя атмосфера – совсем другое дело. Я думаю, даже самый параноидальный Советник согласился бы, что если Рамиро предложил экспедицию в качестве простого прикрытия для атаки на Бесподобную, он едва ли был готов сделать двенадцатилетний крюк до Эсилио, лишь бы избавиться от бомбы.

– Ты правда думаешь, что можешь туда вернуться и вскрыть балку? – Агата указала на изгибы, отпечатавшиеся на теле Тарквинии.

– Не совсем, – ответила Тарквиния. – Сначала мы извлечем большую часть труб системы охлаждения. Потом просверлим в балке смотровые отверстия, и посмотрим, что нам удастся выяснить. На все про все может уйти какое-то время, но в принципе нам это по силам.

– При условии, что не возникнет других проблем. И при условии, что там действительно не заложена мина.

– Именно, – согласилась Тарквиния.

Агата осела, прислонившись к стенке колодца. До разговора с Тарквинией она представляла, что бомба будет спрятана где-нибудь за фальш-стеной кладовки, и чтобы ее обезвредить, потребуется всего лишь перерезать кабель.

Тарквиния принялась расправлять вмятины на своем теле. – Я не стану предпринимать подобных мер, пока все остальные не дадут на это свое согласие. И хотя идея принадлежит тебе, это еще не означает, что ты не можешь передумать.

---

Когда Агата стала описывать свой план взрывной перестройки эсилианской почвы под их стрелу времени, лицо Азелио расцвело прямо у нее на глазах – как будто она подложила в его стопку с детскими картинками рисунок цветущего сада, выросшего на раздробленном взрывом склоне холма. Без скептицизма не обошлось и на этот раз, но теперь она была уверена, что Азелио, по крайней мере, не сочтет эту попытку напрасной тратой времени.

Рамиро, однако же, был, как всегда угрюм. – Если мы взорвем бомбу, – решил он, – то разве мы не должны уже сейчас наблюдать какие-нибудь признаки взрыва?

– Ты имеешь в виду кратер? – спросила Агата.

– Да.

– Если бы мы нашли такое место, нам бы оно не принесло никакой пользы. Это бы означало, что после взрыва бомбы кратер исчезнет, и окружающий песок снова превратится в камень.

Рамиро насупился. – Эсилио нет дела до того, что полезно, а что – нет, ведь в противном случае он бы не погубил наши растения, да?

– Эсилио, конечно, нет дела, – согласилась Агата, – но с какой стати нам взрывать бомбу в таком месте, зная, что это не принесет нам никакой выгоды?

– Потому что кратер доказал бы, что выгода есть! – с жаром воскликнул Рамиро.

– Но насколько нам известно, никакого кратера нет. – Агата открыто посмотрела ему в глаза, пытаясь убедить Рамиро в своей искренности – она не играла с ним в словесные игры, лишь бы его позлить. – Никакого кратера нет, потому что если бы мы его увидели, то отказались бы его создавать. Эсилио не может навязывать нам какие-то решения; противоречий не должно быть при любом раскладе – это касается и наших собственных мотивов.

– Навязывать нам решения Эсилио не может, – согласился Рамиро, – но ведь возможно и случайное стечение обстоятельств.

– Это правда. Но если бы мы увидели такой кратер, то не стали бы и близко подходить к нему со взрывчаткой. – Агата была бы рада найти утешением в том факте, что на месте посадки не было никаких признаков будущих происшествий, но это ни о чем не говорило, если взрыв мог форсировать собственную стрелу времени.

Враждебность Рамиро дала трещину. – Я не знаю, как ко всему этом относиться, – признался он. Он провел по лицу рукой. – Если растения не могут навязать Эсилио свою стрелу, то почему бомба должна справиться с этим лучше?

– Корни растений проявляют определенную активность, – ответил Азелио, – но их функционирование зависит от состояния почвы. Взрыв бомбы, насколько я понимаю, вряд ли нуждается в чем-то подобном.

– Но ведь в эсилианском времени, – возразил Рамиро, – вся почва, которую мы предположительно создадим при помощи этой бомбы, должна идеально скомбинироваться с обратным взрывом, так, чтобы на выходе получился твердый минерал. Каковы шансы такого исхода?

– А каковы шансы альтернатив? – парировала Агата. – Какова вероятность, что бомба не сдетонирует? Какова вероятность того, что мы позволим себе взорвать бомбу в уже существующем кратере – лишь бы ублажить эсилианскую стрелу времени?

– Не спрашивай меня, – с горечью ответила Рамиро. – Я здесь просто живу. – Тарквиния протянула руку и сжала его плечо.

– Я тоже не могу делать достоверные прогнозы, но провести эксперимент точно будет нелишним.

Азелио обратился к Тарквинии. – Ты считаешь, мы сможем благополучно извлечь взрывчатку?

Тарквиния подошла к ответу с должной осторожностью. – Я уверена – насколько это вообще возможно, – что Верано бы не допустил на Геодезисте того, что могло быть убить нас из-за толчка или обрыва связи. Смогу ли я избежать взрыва – это уже другой вопрос.

Последующие три куранта они провели за обсуждением деталей, после чего Тарквиния вынесла вопрос на голосование.

Мрачное настроение Рамиро заставило Агату призадуматься. Даже если план достигнет цели, вернувшись на Бесподобную, Рамиро мог предупредить своих соратников из лагеря антисообщистов, что урожай ни имеет никакого смысла, если Эсилио сам по себе рано или поздно лишит их рассудка. С какой стати ей рисковать своей жизнью, если это никак не скажется судьбе горы?

– Я – за, – сказал Азелио.

– Я тоже, – почти сразу добавила Тарквиния.

Рамиро молчал. Агате хотелось, чтобы он ответил сердитым отказом, тем самым избавив ее от необходимости самой принимать решение, но уже выставив свое смущение напоказ, он придерживался своего решения гораздо дольше, чем было ей по силам.

– Я – за, – сказала она, уже не уверенная, была ли у нее на то хоть одна более веская причина, чем желание снова увидеть надежду в глазах Азелио.

Рамиро таращился на пол. Агату охватило внезапное чувство сострадания – Рамиро прибыл сюда, имея лишь добрые намерения, в надежде подарить обеим сторонам конфликта шансы жить именно так, как им хотелось. Не его вина, что Эсилио оказался таким негостеприимным.

– Я – за, – наконец, сказал он. – Отказавшись рисковать, мы все равно можем погибнуть на обратном пути от столкновения с гремучей звездой – но мы не можем вернуться, не испробовав все, что в наших силах. Если люди смогут здесь выжить, они должны об этом узнать.

– Конечно, – согласилась Тарквиния.

– Хотя, если честно, есть и более веский повод, нежели информация, которую мы можем получить о росте агрокультур, – добавил он, когда Тарквиния поднялась со своей кушетки.

Агата была в недоумении. – И какой же?

– Выражение лица Греты, когда мы расскажем ей, как именно мы поступили с ее драгоценной бомбой.

---

Агата сидела в палатке, надев свой шлем, чтобы четко слышать сигнал коммуникатора на фоне шумящего ветра. Примерно раз в курант звук шагов и мягкое бряцанье, отдающееся эхом в пустой двигательной каверне, сменялись сотрясающим кости воем твердолита, поддающегося напору дрели. Тарквиния сверлила балку в поисках бомбы.

В воображении Агаты все выглядело точно так же, как и перед ее уходом – зеркала, направленные внутрь полости, должны были направить в нее как можно больше света от эсилианского солнца. Хотя теперь в распоряжении Тарквинии не будет даже дежурного освещения в кабине, и ей придется обходиться изображением, переданным камерой обратного времени. Если при воздействии на бомбу обычного света могла сработать защита от несанкционированного вмешательства, то заботиться об обнаружении обратновременного света ее конструкторам было по большей части незачем, поскольку предполагаемый саботаж должен был произойти вблизи Бесподобной, где единственным источником света были отдаленные звезды.

Благодаря солнечному свету, направляемому второй зеркальной трубой, камера могла усилить слабое изображение, которое давал перископ, помещенный в одно из смотровых отверстий. Но пока что единственной находкой, о которой смогла сообщить Тарквиния были несколько дюжин перегородок, которые располагались внутри пустотелой балки, не позволяя заглянуть в нее на все длину – в итоге у нее не оставалось иного выхода, кроме как действовать методом проб и ошибок.

Рамиро лежал на полу палатки, закрыв смотровой щиток рукой; рядом, задумчиво склонив голову, полусидя расположился Азелио. В течение восьми дней они разбирали Геодезист, стараясь освободить как можно больше внутреннего пространства и занимаясь приготовлениям на тот скверный случай, если взрыв повредит корпус, но не причинит кораблю непоправимого вреда. Палатка была заполнена инструментами и медицинскими принадлежностями; в трех соседних располагались панели устройств отдачи, части системы охлаждения и навигации, а также полный запас провизии. Теперь Агата поняла, почему в предшествующие дни на корабле было так много пыли.

– Я ее нашла, – спокойно сообщила Тарквиния. – В шести поступях от корпуса.

Рамиро привстал. – И что именно там находится?

– Примерно то, что и ожидалось, – ответила Тарквиния. – Ультрафиолетовый приемник на плате с фотонным процессором. И кабель, соединяющий процессор со взрывчаткой. – Агата почувствовала, что ее мутит. Ей привиделась голубая пыль, заполнившая мастерскую Медоро; она видела, как ее частички вытекают из разрушенной обшивки корабля, смешиваясь с эсилианской почвой.

– Других компонентов на плате нет? – не унимался Рамиро.

– Помнишь тот момент, когда мы вылетели на высокую орбиту, чтобы не потерять связь с зондом? – сказала Тарквиния. – Если уж она от этого не сдетонировала, то от всего остального и подавно. Акселерометра там нет.

– Балка теплая? – спросил Рамиро.

Тарквиния отрывисто прожужжала. – Да! Я только что просверлила в ней дырку.

– Тебе стоит оставить ее в покое на курант и посмотреть, остынет ли она полностью, – попросил он. Агата понимала ход его мыслей – пассивная система, которая могла пробудиться только под действием внешнего сигнала, не выделяла бы тепло, в то время как фотонику, необходимую для обнаружения повреждений кабеля, пришлось бы постоянно поддерживать в активном состоянии.

– Если бы она оставляла тепловой след, это бы свело на нет все попытки ее спрятать, – заметила Тарквиния.

– Я думаю, они считали, что мы будем этим заниматься при работающей системе охлаждения.

– Хорошо, – неохотно согласилась Тарквиния. – Я подожду.

Агата встретилась взглядом с Азелио, и они состроили друг другу рожи в знак облегчения. Непоколебимая уверенность Тарквинии в том, что Верано бы выложился на полную, лишь бы сделать бомбу «безопасной», скорее всего, была оправданной, однако среди напастей, с которыми человек предпочел бы никогда не иметь дела, риск запятнать свою честь стоял явно не на первых позициях.

Рамиро снял шлем и потер глаза. – Этим следовало бы заниматься мне, – пробормотал он. Агата не стала высказывать своего мнения; в конечном счете решение было за Тарквинией.

– Кто-нибудь голоден? – спросила она. – Я могла бы принести немного караваев. – Она не видела, чтобы Рамиро хоть что-то ел за весь день.

– Я пойду с тобой, – предложил Азелио.

Когда они расстегнули молнию, закрывавшую вход, порыв ветра раздул палатку, как воздушный шар, и расшатал колышек, который удерживал один из ее углов; от земли палатку не оторвало, лишь благодаря тяжелым инструментам, разбросанным по полу. Рамиро подошел к взбунтовавшемуся углу и придавил его ногой; Агата бросилась к колышку, чтобы снова его зафиксировать. Почувствовав на себе шквал, который так и норовил забросать ее пылью, Агата решила, что поход за едой того не стоит; она вернулась в палатку.

В коммуникаторе раздался голос Тарквинии. – Балка остыла до температуры воздуха, – объявила она. – Бомба не испускает тепло.

– Как у тебя с видимостью? – встревоженно спросил Рамиро. Они слышали, как крепчает ветер; пыль наверняка закрыла солнечный свет, проникавший в иллюминатор Геодезиста.

– Вполне сносно, – обнадежила его Тарквиния. – Я собираюсь перерезать кабель.

– Сейчас слишком темно, а ты уже устала, – сказал Рамиро. – Почему бы тебе не переждать бурю?

Агата снова услышала звук дрели; чтобы вставить ножницы, Тарквинии понадобится просверлить третье отверстие.

Рамиро ходил взад-вперед по палатке. Азелио, полусидя в углу, разглядывал пол. Завывание дрели прекратилось, сменившись тихим царапаньем, сопровождавшим попытку просунуть сложенный инструмент через отверстие в балке.

– Кабель между ножницами, – сообщила Тарквиния. Агат увидела, как лицо Рамиро исказила гримаса ужаса. Послышался мягкий щелчок соединившихся лезвий.

Снаружи поднялся ветер, обрушивший на палатку волну пыли. Но одно слово прозвучало в коммуникаторе четко и ясно.

– Готово.

---

Пока Агата взбиралась по каменистому склону, освещенный участок земли рядом с Геодезистом постоянно находился в ее заднем поле зрения. Но он настолько выделялся на фоне темного ложа долины, что какая-то часть ее разума стала сбрасывать его со счетов, принимая за простую оптическую иллюзию. Поначалу она чувствовала панику, когда он бесследно исчезал из ментальной карты ее окрестностей, и принималась искать в поле зрения отрадный маячок, пока он снова не оказывался в фокусе, признанный ее мозгом как нечто реальное. Но спустя какое-то время она перестала беспокоиться и позволила светящемуся пятнышку утонуть в окружающем ландшафте. Тарквиния с Рамиро не собирались гасить свет и прятаться от нее. В нужный момент она без труда найдет дорогу обратно.

Впереди их путь как нельзя лучше указывало небо, нависавшее над серыми холмами. Направление вдоль оси Эсилио, которое они решили называть «югом», пронзило звездную чашу примерно на одну двенадцатую оборота ниже ее яркого края, и здесь, в долине, расположившейся в средних южных широтах, этот небесный полюс не выходил из поля зрения, а край космической чаши закручивался вокруг него подобно пылающему обручу, внутри которого никогда не заходили звезды.

Азелио шел рядом с ней, неся в руках два горшка с саженцами из последней дюжины, которую он держал в запасе. Он не жаловался, но когда уклон дороги возрос, Агата своими глазами увидела, насколько обременительной была для него эта ноша.

– Можешь отдать один мне – я его с удовольствием донесу, – предложила она.

– Спасибо, но я бы предпочел, чтобы ты сосредоточилась на своем грузе, – ответил он.

Агата без особых усилий подняла бомбу над головой. – Она почти ничего не весит. И даже если я ее уроню, она все равно не взорвется. – Тарквиния заверила ее, что бомбу может подорвать лишь интенсивный световой импульс определенной частоты, а единственный источник такого импульса, был надежно пристегнут к ее поясу с инструментами.

– Меня больше беспокоит, что ты можешь повредить детонатор, и тогда мы ее вообще не сможем взорвать.

– Разумно.

На фотографиях, заснятых с орбиты, Азелио нашел перспективное место обнажения породы – скалу, спектральная характеристика которой указывала на то, что из нее может получиться плодородная почва. Никто не возражал, когда Агата предложила проводить его до назначенного места, но ей все же было немного совестно – ведь этим она отделалась он нудной работы по перетаскиванию обратно на корабль всего, что они выгрузили за последние восемь дней. Устроить взрыв косогора несравненно приятнее, чем заново собирать трубы системы охлаждения и наполнять кладовую провизией.

– Может, немного отдохнем? – предложил Азелио.

– Конечно. – Агата бережно положила бомбу на землю, затем села рядом с ней, расположившись так, чтобы ее тело преградило бомбе путь, если та начнет соскальзывать. Азелио точно так же поступил со своими сеянцами.

– Как считаешь, на Бесподобной уже знают, чем все кончится? – спросил он.

– Думаю, да. – Сложно было представить, что к этому моменту работа над системой передачи сообщений еще не завершилась – если, конечно, гора не стала жертвой диверсионной кампании, которая не прекратилась и по сей день.

– В каком-то смысле это делает расставание не таким горьким, – задумчиво произнес Азелио. – Если дети уже вступили со мной в контакт, это почти то же самое, как если бы я был с ними прямо сейчас.

– И это говорит человек, который голосовал против новой системы, – с издевкой сказала Агата.

– Если бы Бесподобная проголосовала против системы, нам бы вообще не пришлось сюда лететь, – заметил Азелио.

– Хмм. – Агате не хотелось начинать с ним спор о выборе виноватых.

– Пока мы живем в мире, система передачи меня не волнует, – устало признался Азелио. – Люди могут сами решать – использовать ее или игнорировать. Мы сумели избежать войны из-за разногласий в вопросе отторжения; после этого нам что угодно должно быть по плечу.

– Должно быть по плечу и обязательно будет, – заявила Агата. – А фанатики, не способные с этим смириться, смогут беспрепятственно покинуть Бесподобную.

Азелио иронично прожужжал. – Фанатики, которым непременное потребуется запас взрывчатки?

– Может быть, все нужные им бомбы мы сможем перевезти на отдельном корабле, – предположила Агата. – Мы могли бы отослать на Эсилио целую массу разного груза, отправив вперед автоматизированное судно с высоким ускорением, за которым бы последовали сами колонисты. Проблема вполне решаема; когда-нибудь мы найдем безопасный выход.

– При условии, что это вообще сработает. – Азелио кивнул в сторону их собственной бомбы.

– Должно сработать. – Агата оглядела темную долину в поисках крупинки света, указывавшей место посадки. – При подходящей почве и правильной стреле времени саженцы обязательно пойдут в рост. Другие варианты просто не имели бы смысла.

---

Когда они преодолели небольшую возвышенность, ободок звездной чаши стал почти вертикальным. Агата жалела, что у них не было возможности изначально посадить корабль в местности, где камней было больше, чем пыли; это бы избавило экипаж от самых суровых бурь, а свое свободное время они могли бы проводить на открытом воздухе, разглядывая эти великолепные небесные часы.

– Вот оно, – сообщил Азелио, указывая вперед. Хотя сама Агата едва могла отличить оттенок обнаженной породы на фоне окружающего ландшафта, она доверяла словам Азелио. Прокладывая маршрут, он полдня изучал снимок холмов; к тому же цена провала в его случае была слишком высока, чтобы действовать без должной осмотрительности.

Дорога шла под гору, но земля была неровной и усеянной мелкими каменными обломками. Когда Агата делала шаг вперед, камни начинали отталкивать ее ступни, ускоряясь с расстояния в одну-две пяди под действием обращенного во времени трения, после чего останавливались, ударившись об ее кожу. Она глянула на Азелио; отвлекаясь на эту аномальную бомбардировку, он с трудом сохранял равновесие.

– Можешь оставить саженцы прямо здесь? – спросила она. После установки взрывчатки им в любом случае придется отойти примерно до этого места.

– Хорошая мысль. – Азелио опустил горшки, и они пошли дальше.

Когда они добрались до склона холма, Азелио включил свой когерер и пробежался им по бледно-коричневым камням. – Вот наша цель, – подтвердил он. Он указал на центр выступа. – Можно попробовать где-нибудь здесь – думаю, место подходящее.

Агата передала ему бомбу и, дождавшись, пока Азелио не отойдет на безопасное расстояние, принялась с размаху бить киркой по поверхности скалы. Маленькие осколки камня, отлетевшие от места удара, укололи ей руку, но прилив сил и свободы, который она ощутила при виде растущей выбоины с лихвой компенсировал все эти неудобства. В эсилианском времени осколки, подброшенные движением воздуха, взлетали вверх, подчиняясь сговору обращенной во времени тепловой диффузии – просто чтобы посодействовать ей в восстановлении скалы. Неужели тот факт, что в целом космосе для нее, со всеми ее планами и решениями, нашлось свое место, требовал более весомых доказательств? Однажды космос заберет ее жизнь, но пока этот момент не настал, контракт был предельно ясен – пусть никто не застрахован от трудностей, разочарований и неудач, полностью лишить ее свободы воли было невозможно.

Она, насколько могла, углубила отверстие, не расширяя его сверх необходимости; задумка состояла в том, чтобы волны давления по возможности оставались внутри породы. Когда Агата прекратила махать киркой, Азелио подошел к ней и приложил бомбу к отверстию в скале. Один из уголков не подошел. Агата принялась устранять препятствие.

При следующей попытке кубический корпус бомбы вошел в отверстие, не встретив никакого сопротивления. Азелио осторожно подтолкнул ее глубже, после чего Агата направила в выбоину свой когерер. По краям корпуса оставались небольшие зазоры, но их, на ее взгляд, было недостаточно, чтобы рассеять энергию взрыва.

Она сняла со своего пояса детонатор. Рамиро извлек большую часть исходных компонентов и заменил датчик дистанционного включения таймером. Агата включила фотонную схему и запустила процедуру автотестирования; краткий отчет, появившийся на дисплее, сообщил ей, что неполадок не обнаружено. Подсоединив к бомбе кабель детонатора, она нажала кнопку, запускающую обратный отсчет. Таймер показал девять махов, после чего время пошло на убыль. Агата положила детонатор в горловину отверстия, и они с Азелио направились обратно.

По пути подвижные камешки снова приставали к их ногам, и хотя ощущение слабого давления на коже было в точности таким же, как если бы путники сами убирали их с дороги, выбор момента все равно приводил их в замешательство. Агата представляла себе детей поселенцев, которые будут расти посреди всех этих причуд местной природы, не обращая на них никакого внимания. Она понимала, а порой даже разделяла беспокойство Рамиро, но в то же время не чувствовала какой-то неловкости при мысли о поколениях ни в чем не повинных потомков антисообщистов, проживающих свои жизни под эсилианскими звездами. Они познают комфорт и свободу, недоступные ни одному из обитателей Бесподобной. При условии, что на этой почве будут расти злаки.

Добравшись до горшков с саженцами, Азелио присел на корточки, закрыв их своим телом. Агата повернулась к склону холма.

– Я забыла засечь время, – призналась она.

Азелио не забыл; он бегло взглянул на свой пояс. – У нас еще чуть больше двух махов.

Агата заранее позаботилась о противоядии от разочарования. – Если это не сработает, думаю, для испытательного участка мы могли бы раздробить достаточное количество породы вручную.

Азелио зажужжал. – Мы не сможем ее как следует измельчить.

– Я серьезно! Для начала мы могли бы раздробить их киркой, затем перемолоть обломки – вроде того, как мы делаем муку из зерен.

– Если до этого дойдет дело, я буду напоминать тебе, что ты вызвалась добровольцем. Остался один мах.

Агата почувствовала, как ее живот неприятно сжимает, будто тисками. Ее тело инстинктивно готовилось к предстоящей опасности, но гораздо хуже было бы услышать в ответ тишину.

Склон холма взорвался в яркой вспышке света. Резким движением она заслонила глаза рукой, но ее задний взгляд уловил тени, вытянувшиеся за спиной. Земля затряслась, и Агата тихо зарокотала, вспомнив взрыв, унесший жизнь Медоро. Но сейчас на ее глазах происходило обратное – может быть, эта сила, наконец, исцелит гору, насколько это вообще было возможно.

Ее кожа ощутила порыв теплого ветра – но в нем не было ничего более твердого или острого, чем обычная пыль. Свет погас; Агата опустила руку и дождалась, пока ее глаза снова не привыкнут к свету звездного неба.

У подножия холма лежала рыхлая груда обломков. Азелио поднялся на ноги и положил руку ей на плечо; Агата поняла, что вся дрожит.

– Все в порядке, – сказал он.

– Да. – От касания Азелио в ней разгорелось страстное желание новых ощущений от соприкосновения с его кожей, но когда внутренний голос принялся сочинять историю о единственно подобающем эпилоге, который мог последовать за подобным триумфом, она поспешно заглушила абсурдные фантазии, испугавшись не столько самого деления, сколько риска поставить себя в глупое положение перед Азелио. – Давай посмотрим поближе.

Они осторожно приблизились к месту взрыва. На планерке Тарквиния высказала опасения насчет повторного обрушения, которое могло произойти спустя какое-то время после взрыва, но когда они подошли ближе, стало ясно, что шансы такого исхода невелики – несмотря на то, что новая плоскость забоя была практически вертикальной, в ней не было ни пещер, готовых обвалиться от малейшего толчка, ни выступающих частей.

Азелио первым направился к куче, чтобы ее осмотреть. Он наклонился и зачерпнул пригоршню обломков породы. – На вид они достаточно мелкие, – осторожно сообщил он. – Здесь есть и более крупная галька, но это не должно повлиять на результат. – Он повернулся к Агате. – Думаю, у нас есть вполне реальные шансы.

Услышав в его голосе надежду, Агата ощутила, как на нее сильнее прежнего нахлынуло чувство удовлетворенности – правда, теперь оно было лишено какого бы то ни было желания следовать собственным инстинктам вплоть до самого конца. У нее было все, в чем она нуждалась – дружба с Азелио и удовлетворение от того, что внесла свой вклад в общее дело. Этого было достаточно.

Азелио осветил когерером верхнюю часть кучи. – Этого бы хватило, чтобы прокормить гораздо больше дюжины растений, – восхищенно заметил он. – Я просто рад, что нам не пришлось заниматься этим вручную.

– Может быть, именно здесь поселенцы создадут свою первую ферму. – Агата защебетала, обрадованная этой нелепой мыслью. – Может быть, они уже оставили поблизости следы своего присутствия – пару отметин на камне, которые они сотрут после прибытия.

– Если мы сможем доказать, что они посетят эту планету, придется ли мне все равно проводить испытания агрокультур? – спросил Азелио.

– Конечно – иначе они не прилетят!

– А если бы я соврал и сказал, что уже провел испытания?

– Тогда мы найдем здесь какое-нибудь граффити, проклинающее тебя как виновника великого голода.

– И тогда я, пристыженный, буду вынужден провести испытания, – ответил Азелио. Он поднял луч своего когерера, переместив его от груды к плоскости забоя. – А это что?

– Где? – Агата ничего не видела.

– Примерно на три поступи выше. Похоже на какой-то текст.

Агата была уверена, что Азелио шутит, но все же направила свой когерер в ту же самую точку; тени от косого луча света обнажили множество узких рельефных линий. Камень действительно выглядел так, будто кто-то срезал его часть, оставив эти выпуклые линии – на поверхности, которая, благодаря взрыву, впервые оказалась на виду.

– Это слишком странно, – сказала она. Ступив на груду обломков, она прошлась по свежей почве. Агата чувствовала, как оставляя на земле одни следы, стирает другие, возвращая землю в исходное состояние.

Присмотревшись повнимательнее, она поняла, что Азелио был прав – линии на поверхности камня складывались в символы. На вид края рубцов размягчились и претерпели эрозию, как будто пылевые бури, которым предстояло бушевать целое поколение, оставили здесь свой след. Но несмотря на это, она смогла разобрать большую часть текста.

– …прилетели с родной планеты, – прочитала она. – Чтобы выразить свою признательность и придать вам… мужества.

– Кто кому признателен и за что? – спросил Азелио.

Агата никогда не чувствовала себя более обескураженной; сейчас подобная любезность была совершенно не к месту. И все же слова благодарности не были выдумкой и предназначались им всем: и Рамиро, продолжавшему жить в своем темном мире, и Азелио с Тарквинией, и всем жителям Бесподобной, и шести поколениям не рожденных путешественников, которым еще только предстояло вкусить все тяготы жизни.

– Это послание от прародителей, – ответила она. – Однажды они посетят эту планету и напишут эти слова. Они прилетят, чтобы рассказать нам, что все наши тяготы и свершения в конечном итоге были не напрасными.

Пока Азелио и Тарквиния спорили о преимуществах разных мест для посадки, Рамиро, ухватившись за веревку рядом с иллюминатором, разглядывал освещенную звездами планету, над которой парил корабль. Разве смог бы он понять Эсилио? Из всех наук, которые он изучал в детстве, геология была наименее развитой – и, как казалось на тот момент, имела минимальные шансы принести ему хоть какую-то пользу. И даже если ограничиться теми крупицами знаний, что осели в его голове, Рамиро все равно не знал, чему верить. Предки не имели понятия, из чего состоят минералы, в то время как их последователи, обладая гораздо более обширными познаниями, никогда не видели настоящей планеты.

– Мы должны находиться в пешей доступности от четырех или пяти разных типов почвы, а иначе какой толк от испытаний на растениях? – возбужденно заявил Азелио.

– Я это понимаю, – ответила Тарквиния. – Но если мы не сядем на ровную и устойчивую поверхность, то можем нанести непоправимый вред Геодезисту.

Из уроков Рамиро знал, что в течение эонов любая горная порода выделяла следовые количества газа, которые в случае тела с достаточно большой гравитацией накапливался, образуя атмосферу. Если это тело, помимо прочего, вращалось вокруг звезды, то ветры, вызванные суточными колебаниями температуры, разрушали твердые породы, и с появлением в воздухе пыли и песка процесс только ускорялся. Маршруты пылевых потоков ваяли целые горы и равнины, форма которых зависела в том числе и от различной прочности нижележащих пород. Но откуда взялось все это разнообразие минералов? Насколько он помнил, никто точно не знал, существовали ли они, начиная с состояния минимальной энтропии, сформировались за астрономическое время в результате медленного распада какой-либо первородной материи, или были выплавлены в ядре гигантского прамира, в котором метались и бурлили жидкие пожары, сдерживаемые до поры до времени невообразимой гравитацией, пока вся эта суперпланета, наконец, не раскололась и не разлетелась на кусочки.

Тарквиния вывела на свою консоль изображение очередного кандидата, полученное при полном солнечном освещении камерой обратного времени. Попытавшись в нем разобраться, Рамиро пришел к выводу, что сочетание почти идеальной гладкости с подозрительно тонкими хребтами указывало на рябящую от ветра пылевую равнину, в которой Геодезист при посадке мог просто утонуть и исчезнуть без следа.

– Разве мы не можем просто выбрать место, которое выглядит самым безопасным? – предложил он. – Если с почвой возникнут какие-то проблемы, мы всегда можем взлететь и приземлиться где-нибудь еще.

Азелио повернулся к нему лицом и вперился в Рамиро сердитым взглядом. – Я не стану тратить годы на прыжки с места на место! Такого уговора не было!

– Ладно. Забудь. – Рамиро пожалел о своей легкомысленной реплике; Азелио нужно было думать о племяннице и племяннике.

Тарквиния вывела на экран следующий снимок. – Почему у нас всего два зонда? – раздраженно сказала она. Один из зондов можно было направить на поверхность в целях разведки, а если первый вариант окажется неудачным, то воспользоваться еще и вторым, но на этом их возможности заканчивались: зонды были слишком просты, и каждый из них мог обследовать только по одному участку поверхности.

– Мы, наверное, могли бы продлить разведку на несколько дней, – предложил Рамиро. Планета вращалась под ними по мере того, как корабль перемещался между полюсами; каждый последующий виток на орбите проносил их над новым меридианом, и несмотря на все разнообразие типов местности, которые они уже успели проверить, до полного осмотра поверхности было еще очень далеко. – Где-то там должно быть идеальное место для посадки.

– Вот именно! – отозвался Азелио. Он указал на консоль. – Ни один из этих вариантов не подходит.

– Мы можем продолжить поиски, – согласилась Тарквиния. – Несколько лишних дней ничего не изменят.

Извинившись, Азелио вышел, чтобы проверить растения. Невесомость сказывалась на них не лучшим образом, но повторное развертывание капсул с тросами было неоправданно трудоемким – если, конечно, выбора места для посадки не затянется, и счет пойдет уже не на дни, а на череды.

Тарквиния переключилась на прямую трансляцию с камеры обратного времени: над красной равниной, искрещенной коричневыми трещинами, занимался рассвет.

– Только посмотрите на всю эту землю! – изумленно воскликнул Рамиро. Если бы на ней в один ряд расположились все пшеничные поля Бесподобной, то они пронеслись бы мимо путешественников за один высверк и затерялись бы в этом необъятном пейзаже. В сагах было немало историй о пеших путешествиях, которые пересекали древние империи и занимали долгие годы, но ни книги, ни собственное воображение не подготовили Рамиро к размаху мира, который прямо сейчас простирался далеко внизу. – Как же первые путешественники смогли отказаться от такой свободы?

– Думаю, этому могли поспособствовать гремучие звезды, – намекнула Тарквиния.

– Да, но лично я бы все равно не смог этого сделать. Жизнь взаперти, внутри горы, для нас неестественна; просто чудо, что мы не лишились рассудка еще несколько поколений тому назад.

– Значит, ты намерен сделать эту планету своим домом? – спросила Тарквиния. – Эсилио уже запал тебе в душу?

Рамиро мягко прожужжал. – Дело не только в Эсилио; еще двенадцать лет в пути я могу и не пережить. – Ему бы пришлось по душе ослушаться Грету и остаться на Эсилио, позволив Геодезисту улететь без него – к тому же цель миссии все равно будет достигнута, даже если остальные члены экипажа вернутся с новостями о том, что на Эсилио уже основана колония. Но сделать это в одиночку он бы не смог.

– И не только в огромных пространствах, ведь не сможешь же ты питаться одной грязью, – заметила Тарквиния. – И пока ты еще не начал воображать цветы на своей могиле, давай сначала выясним, приживется ли здесь хоть что-нибудь.

---

Зонд отделился от Геодезиста и, отлетев от корабля под действием воздушной струи, запустил двигатели, приступив к снижению. Рамиро заглянул через плечо Тарквинии, чтобы посмотреть на данные, передаваемые измерительной аппаратурой. Азелио наблюдал за происходящим из-за правого плеча Тарквинии, и даже Агата, ненадолго отложив свои вычисления, ухватилась за веревку рядом с ним.

Снизив скорость и позволив притяжению планеты опустить его на поверхность, зонд вскоре скрылся за горизонтом Геодезиста, и связь с ним прервалась. – Хочешь поспать пару-тройку курантов? – поддразнивая, спросила Агата. – Обещаю, что разбужу тебя, когда появятся результаты.

– Нет, спасибо, – ответил Рамиро. Он попросил Тарквинию воспроизвести записанные данные; он заприметил в них нечто, что вызвало его беспокойство. – Посмотрите, как сильно зонд разогрелся за мгновение до потери контакта!

– Нагрев от трения был вполне ожидаемым, разве нет? – спросил Азелио.

– Не так быстро. И не на такой высоте.

Тарквиния нахмурилась. – Мы не испытываем какого-то необъяснимого сопротивления, так что мне непонятно, как мы могли настолько ошибиться с распределением плотности.

Рамиро не хотелось спорить насчет конкретной причины; тем не менее, факт оставался фактом – нагрев зонда оказался неожиданным. – Если он сгорит за пределами видимости, мы никогда не узнаем, что с ним случилось – или что нужно будет изменить перед следующим запуском. Если мы ошибемся с догадкой, то можем точно так же потерять и второй зонд.

Тарквиния обдумала этот мрачный сценарий. – Тогда нам лучше действовать быстрее, – сказала она.

Рамиро уже был пристегнут к своей кушетке, но Агате с Азелио пришлось добираться до своих мест во время маневра, когда корабль, наклонившись, стал быстро набирать высоту. Хотя иллюминатор кабины смотрел в сторону звезд, на экране навигационной консоли было видно, как удалялась от них поверхность планеты, когда Тарквиния стала расширять горизонт, чтобы зонд снова оказался в зоне прямой видимости.

Когда связь восстановилась, она отключила двигатели, позволив кораблю двигаться по восходящей дуге, используя накопленный импульс. От непривычного веса у Рамиро закружилась голова, но когда сознание прояснилось, он сосредоточился на потоке данных. Температура зонда упала, хотя он по-прежнему был довольно горячим.

– Похоже, предыдущие показания были ложными, – решил он.

Изображение с камеры начало подрагивать, как будто зонду приходилось бороться с сильным ветром. Грета снабдила экспедицию только одной камерой обратного времени, а в изображении, доступном зонду – который не мог видеть солнечный свет – что-либо разглядеть было практически невозможно. Температура стабильно понижалась. Возможно, что-то затрудняло движение охлаждающего воздуха – клапан могло заесть как раз в тот момент, когда требовалось отвести тепло от двигателя, а теперь он резко открылся, с лихвой компенсируя недостаток охлаждения.

Пока вибрирующая машина неслась к поверхности планеты, Рамиро в равной мере ощущал и страх, и бурный восторг. За всю историю Бесподобной еще никто не исполнял маневр, который можно было бы по праву назвать приземлением. Но если не уцелел даже этот крохотный и надежный разведчик, то каковы шансы самого Геодезиста?

Картинка почернела и исчезла. – Возможно, боковая камера окажется более информативной, – сказала Тарквиния. Она передала инструкции с помощью своего корсета, и на экране появилось скошенное пространство, занятое песчаным грунтом. Плоский пейзаж нарушали лишь расположенные поодаль немногочисленные серые скалы.

– Он приземлился! Он в порядке! – исступленно защебетал Азелио, переключившись затем на данные измерительных приборов. – И температура в норме. Она уже близка к прогнозу, который Тарквиния дала для поверхности планеты.

– С точки зрения Эсилио зонд находится на этом месте уже много дней. Какая еще у него может быть температура?

Рамиро всеми силами старался смириться с этим фактом. С одной стороны, он прекрасно понимал ее логику: в соответствии со стрелой времени Эсилио зонд как раз собирался взлететь, и значит, еще не успел испытать фрикционный нагрев. И если такая точка зрения была корректной, то высокая температура, которую они наблюдали, когда зонд все еще находился высоко над атмосферой, объяснялась его нагревом во время взлета.

– Почему тогда здесь он оставался холодным? – спросил он. – До того, как мы его запустили? Или, если говорить с позиции Эсилио: что заставило его остыть после выхода из атмосферы?

– Ответ на этот вопрос будет казаться странным с обеих точек зрения, – ответила Агата. – Я считаю, что причиной этому, скорее всего, стало взаимодействие с охлаждающим воздухом – хотя в таком случае с точки зрения Эсилио этот воздух должен был налетать на зонд прямо из открытого космоса и сталкиваться с ним именно так, как это требовалось для его охлаждения, в то время как с нашей точки зрения зонд выбрасывал наружу поток охлаждающего воздуха, а сам при этом нагревался.

Рамиро обхватил голову руками. – Но все-таки, почему?

– А какие еще есть варианты? – ответила Агата. – Удерживать все тепло, накопленное во время взлета в течение шести лет, пока зонд лежал в своем отсеке и находился в контакте с Геодезистом?

– Это было бы нелепо, – неохотно признал Рамиро. – Но нелепым выглядит и тот факт, что он в принципе мог разогреться до входа в атмосферу.

– В меньшей степени, – возразила Агата. – К тому же слово «нелепо» здесь вообще неприменимо. Если бы я дала тебе две одинаковых на вид каменных пластинки при комнатной температуре – одна из которых вчера прогревалась на огне – рассчитывал бы ты на то, что сможешь их отличить?

– Конечно нет.

– А теперь взгляни на ту же ситуации с обратной стороны. Твоя неспособность догадаться о предыдущем состоянии пластин превращается в неспособность предугадать их будущее – однако в поведении пластины, которая бы неожиданно раскалилась прежде, чем попасть в огонь, не было бы ничего абсурдного.

С этим Рамиро поспорить не мог. – Значит, я должен быть благодарен за те редкие случаи, когда события кажутся логичными с одной из точек зрения – будь то наша или Эсилио. Но когда это не срабатывает…, что нам остается?

– С какой стати нам ожидать предсказуемого поведения от такой сложной системы, как каменная пластина, если мы даже не знаем детального движения всех составляющих ее частиц? Мы привыкли делать прогнозы, опираясь на единственное число вроде температуры или давления, но сама возможность такого предсказания целиком и полностью определяется соотношением между нами и минимумом энтропии.

– Проще говоря, там внизу мы будем беспомощны, – с мрачным видом заключил Рамиро. – Может произойти все что угодно.

– Нет! Не что угодно.

– Тогда что нам использовать в качестве ориентира? – спросил Азелио.

– События, имеющие неадекватно низкую вероятность, не должны происходить в действительности, – заявила Агата.

Азелио зажужжал. – А что же придает событию адекватно низкую вероятность?

– Космология.

– Боюсь, что здесь мне понадобится чуть больше разъяснений.

Агата ненадолго задумалась. – Если ты рассмотришь кубическую поступь воздуха при определенной температуре и давлении, – сказала она, – и случайным образом выберешь направление движения всех его частиц, то в подавляющем большинстве случаев энтропия такой системы будет возрастать при движении как в будущее, так и в прошлое.

Она изобразила пример.

– Но реальный воздух, с которым мы имеем дело каждый день, мог попасть в большой контейнер из меньшего, откуда сразу же следует, что такое состояние маловероятно – при движении назад во времени воздух бы самопроизвольно сжался до меньшего объема.

– Большинство кубических поступей газа – если понимать «большинство» в математическом смысле, лишенном представлений о времени – не обладают этим свойством! Но благодаря тому, что в нашем прошлом есть конфигурация с минимальной энтропией, вероятность обнаружить воздух в таком состоянии вполне адекватна. Космос не заполнен частицами, которые движутся абсолютно случайным образом, так как в противном случае никакого минимума энтропии бы просто не существовало.

– С другой стороны, минимум энтропии находится не только в нашем прошлом, но и в нашем будущем – а Эсилио соединяет нас с ним непривычным образом. Другими словами, ситуация, в которой мы сейчас оказались, допускает существование кубических поступей воздуха, которые занимают меньший объем как в прошлом, так и в будущем.

– Если сосчитать их долю среди всех возможных вариантов движения частиц, то они окажутся еще менее вероятными, чем в предыдущем случае, но эта вероятность имеет вполне адекватную величину – учитывая наше местоположение и известные факты космологии.

Рамиро был согласен с доводами Агаты, но понять, несли ли ее слова какую-либо практическую пользу, было непросто. – Приведи нам пример явления, которое, на твой взгляд, не произойдет ни при каких обстоятельствах.

– Два тела, находящихся в тепловом контакте, не смогут поддерживать различные температуры в течение длительного периода времени, – ответила она.

– Потому что…?

– Потому что есть несравненно больше вариантов, при которых суммарная тепловая энергия делится между ними более равномерно. Если ты выберешь наугад, то тебе, скорее всего, попадется один из них. Фундаментальная физика, может быть, и требует существования минимума энтропии – но мы все равно ожидаем, что поведение космоса будет настолько случайным, насколько это возможно.

– И почему меня это не успокаивает? – ответил Рамиро.

Агата зажужжала. – Я не говорю, что камень безо всякой причины взлетит в воздух и угодит тебе прямо в лицо. Когда отдельные частицы движутся случайным образом, предсказуемость их крупных агломератов не уменьшается, а наоборот, увеличивается. В большинстве случаев воздух останется обычным воздухом, а камни – обычным камнями, и будут вести именно так, как подсказывают наши инстинкты.

– А во всех остальных случаях?

– Нам просто нужно быть готовым к исключениям из правил, – ответила Агата.

---

Рамиро был на дежурстве и поэтому остался в передней каюте, продолжив наблюдать за данными от зонда, когда все остальные уже давно отошли ко сну. Робко устроившись на поверхности планеты, зонд передавал на корабль снимки окружающего ландшафта, не обнаружив ни единого признака сговора, на который могли бы пойти воздух, камни или тепло, чтобы вывести его из строя. Температура оставалась стабильной – несмотря на тепло, которые должны были выделять фотонные схемы при нормальной работе устройства – это, по всей видимости, указывало на то, что обмен тепловой энергией с окружающей средой идет по вполне привычным законам. Агата, видимо, была права как минимум насчет того, что неожиданный нагрев, с которым они столкнулись до этого, имел вполне рациональное объяснение, и теперь, когда зонд неподвижно стоял на земле, подобной ситуации можно было не опасаться.

Тарквиния перевела Геодезист на новую орбиту, настолько высокую, что движение корабля синхронизировалось с вращением Эсилио – благодаря этому зонд все время находился в зоне прямой видимости, обеспечивая непрерывную связь. Планета в иллюминаторе сжалась до таинственного серого диска, но когда Рамиро поворачивал дистанционные камеры вперед-назад, новый мир представал перед ним в том самом девственном и умиротворенном виде, на который он только мог надеяться.

---

– Я доволен местом посадки, – сообщил Азелио. – Зонд не может проверить каждую мелочь, но с геологией этой местности мы, похоже, не ошиблись – во всяком случае в данных, переданных зондом, никаких намеков на это я не увидел.

Тарквиния повернулась к Агате. – Есть возражения?

– Нет, – ответила она. – Думаю, если мы будем действовать осторожно, то сможем благополучно приземлиться.

– Рамиро?

Само по себе место посадки не вызывало у него возражений, но они могли бы, по крайней мере, попытаться разрешить обескураживающую проблему, которую им уже довелось наблюдать. – Что, если нам двигаться в атмосфере медленнее зонда? – предложил он. – Это должно свести аэродинамический нагрев к минимуму – независимо то того, считать ли такое движение посадкой или взлетом.

– Это потребует большего тепловыделения со стороны двигателей, – заметила Тарквиния.

– В течение года мы с этим прекрасно справлялись, – ответил он. – Я знаю, выброс охлаждающего воздуха в атмосферу Эсилио может иметь другие последствия, нежели охлаждение в пустоте. Но разве это не самый благоразумный выход – двигаться медленно, стараясь поддерживать постоянную температуру?

Тарквиния посмотрела на Агату.

– Думаю, инстинкты Рамиро имеют под собой основания, – ответила Агата. – Чем ближе к тепловому равновесию, тем более предсказуемым будет окружающий нас мир.

– Значит, договорились. Будем спускаться медленно.

Тарквиния повернулась к своей консоли и приступила к построению курса, который должен был доставить их на поверхность планеты.

---

На освещенном солнцем пейзаже, который показывала обратновременная камера, Рамиро видел разорванное кольцо холмов, расположившихся прямо под Геодезистом – их выветрившиеся вершины отбрасывали на восток длинные тени. Когда они нашли это место, Азелио был вне себя от восторга – благодаря особенностям топографии, здесь наблюдалось необычное слияние древних пылевых потоков. Рамиро не стал делать вид, будто разбирается в деталях, но было очевидно, что со временем в центральной долине образовался нанос детрита, попавшего сюда как минимум из четырех разных источников. С высоты не заметить этого разнообразия почвы было просто невозможно – огромные мазки соперничавших друг с другом оттенков накладывались друг на друга подобно мешанине красок, просыпавшихся из детского набора для рисования. Тем не менее, при всей многослойности можно было различить и отдельные цвета, что указывало на устойчивость структуры в целом. Геодезист был гораздо тяжелее зонда, но если бы эти отложения имели склонность к просадке, смешение различных слоев под действием собственного веса стало бы более заметным.

С момента входа в атмосферу планеты температура в кабине почти не изменилась. Рамиро не хотелось терять бдительность; никто и никогда бы не забыл о едва не ставшем фатальным сюрпризе, который Объект приготовил для своих первых гостей. Но если различие в стрелах Нерео служило гарантией взаимной аннигиляции, то стрелы времени отличались большей податливостью. В этом мире безжизненной пыли и ландшафта, в котором практически не существовало течения времени, сосуществование двух противоборствующих направлений казалось не таким уж безнадежным.

– Вот и зонд! – взволновано объявила Агата, указав на темное пятно эллиптической формы. Было не так-то просто отличить аппарат от его тени.

Геодезист снижался с постоянной скоростью, благодаря чему корабль в полной мере испытывал на себе гравитацию Эсилио – примерно на треть выше, чем на родной планете. Эта величина, как правило, использовалась в качестве предельной нагрузки при продолжительном ускорении, исходя из того, что физиология предков приспосабливалась к ней в течение эонов. Тем не менее, путешественники без особых проблем справились с гравитацией, заметно уступавшей той норме, в которых жили их прародители, и Рамиро не думал, что ее небольшое увеличение создаст для колонистов какие-то трудности.

– Я слышу шум ветра, – сказал Азелио.

Рамиро напряг свой тимпан. Отличить ветер от шума системы охлаждения было непросто, но сейчас порывы звучали более резко, а их набеги и затухания казались не столь предсказуемыми.

Высота, указанная на навигационной консоли, опустилась ниже одной проминки. Наблюдая, как ветер хлещет пылью по земле, он стал различать практически идеальный темный круг, окруженный широким кольцом полутени – непосредственно под камерой. Он бы поклялся, что это тень самого Геодезиста, если бы подобная мысль не была чистым абсурдом, ведь над ними не было солнца.

Под изображением появилось предупреждение – уровень ультрафиолетового излучения, рассеянного в результате отражения от земли, приближался к предельно допустимой отметке. Несмотря на то, что лучи, испускаемые двигателями Геодезиста, расходились по бокам корабля – а камера фиксировала количество испущенных, а не поглощенных фотонов – чрезмерное облучение могло вывести сенсор из строя. Тарквиния закрыла предохранительные ставни, и картинка на экране сменилась чернотой.

Альтиметр продолжал работать, оценивая время, которое требовалось медленным импульсам инфракрасного света, чтобы добраться до поверхности, отразиться от нее и, пролетев сквозь пыль, вернуться назад. Когда до земли оставалось с полдюжину поступей, Тарквиния заглушила главный двигатель и включила воздушные сопла, чтобы смягчить посадку. Не успел Рамиро осознать, что падает, как удар с силой вдавил его в кушетку. Толчок устроил ему встряску, но когда он слегка пошевелился в своих страховочных ремнях, то не ощутил ни малейшего намека на боль.

Тарквиния оглядела кабину задним взглядом. – Все целы?

– Я в норме, – ответила Агата, вслед за которой эхом отозвались Рамиро и Азелио.

За иллюминатором было так темно, что его поверхность с тем же успехом могла быть зеркалом, в котором отражалось освещение кабины. Тарквиния переключила обратновременную камеру на боковые линзы; на экране появилась красная пыль, которая вихрем кружилась по земле, закрывая небо и заслоняя собой горизонт. Увиденное заставило Рамиро снова сосредоточить внимание на звуках, которые издавал ветер, сталкиваясь с корпусом корабля; каждый порыв ветра, который появлялся и исчезал на экране, сопровождался ощутимым изменением шума.

– Это просто… погода? – недоуменно произнес он. – Как на родной планете? – Он читал о пылевых бурях в сагах, но плохо представлял, насколько эти истории соответствовали реальному положению дел.

– Я читала мемуары, написанные Фатимой – путешественницей из первого поколения. Она упоминала, что во время одного из тестовых запусков ракеты поднявшаяся пыль заклинила всю механику на испытательном полигоне.

– Но для людей она ведь должна быть безвредной, верно? – Рамиро не имел ни малейшего понятия, при какой скорости ветра пыль начнет сдирать с человека кожу.

Тарквиния развернулась на своей кушетке. – Думаю, что да, но наружу мы выйдем не раньше, чем через две склянки. Я хочу убедиться, что земля не слишком горячая – будет ли Эсилио считать, что мы только собираемся запустить двигатели, или нет, меня не волнует.

Рамиро с умоляющим видом повернулся к Агате, но она сказала: «Разумное решение. С точки зрения Эсилио выхлоп двигателей возник в окружающей среде и направился в наши устройства отдачи, что уже противоречит локальной стреле времени. Нам следует считать, что исход таких неравновесных ситуаций не определен, полагаясь лишь на то, что когда все уляжется, распределение температуры окажется равномерным».

После этого экипаж занялся проверкой Геодезиста на предмет повреждений, однако даже самые уязвимые места корпуса – швы между плитами, которыми была закрыта пробоина от гремучей звезды – судя по всему, пережили посадку в целости и сохранности. Когда Тарквиния исчерпала перечень деталей, требующих осмотра – если не считать демонтажа двигателей и изучения устройств отдачи под микроскопом – они принесли несколько караваев для праздничного обеда, а Азелио сделал снимки, чтобы показать их племяннице и племяннику.

Через две склянки после посадки приборы показали, что внешняя температура корпуса не отличается от температуры внутри кабины. Когда Рамиро, наконец, направился к шлюзу, возражений не последовало.

Закрыв внутреннюю дверь, он замешкался, собираясь с силами. Пользоваться насосом было необязательно – Тарквиния уже подняла давление в кабине, уравняв его с атмосферой снаружи корабля. Шлем и охладительный мешок должны были защитить его от пыли; включив встроенный в шлем когерер, он на мгновение ослепил себя, но зрение вскоре вернулось в норму, когда он отрегулировал яркость света.

Серые твердолитовые стены воздушного шлюза были покрыты красной пылью. Он не заметил ее в более тусклом свете дежурного освещения. Он провел пальцев в перчатке вдоль шва, окружавшего внешний люк, пытаясь найти брешь, но отверстие – даже если оно и было – явно не бросалось в глаза.

Теперь это едва ли имело какое-то значение; каким бы образом пыль ни проникла на корабль, сейчас он собирался впустить внутрь гораздо больше. Но как только Рамиро начал поворачивать рукоятку, его осенило: пыль не попала на корабль снаружи. Скорее всего, они везли ее с собой на всем пути от Бесподобной – она была незримо рассеяна по всему кораблю и понемногу накапливалась внутри шлюза каждый раз, когда открывалась внутренняя дверь. Или, если говорить с точки зрения Эсилио: Геодезист только что завершил свой визит, и эти остатки они вскоре должны были захватить с собой.

Он содрогнулся, на мгновение ощутив, что сбит с толку, но вне зависимости от того, соответствовало ли это объяснение действительности, с ним все равно ничего нельзя было поделать. Маленькая, упрямая часть его я так и хотела оставить дверь закрытой и… что? Никогда ее не открывать, лишь бы выяснить, сможет ли он пойти наперекор вполне ожидаемому посланию из будущего, гласившему, что на самом деле ничего подобного не произойдет? Менее заметные, но в то же время более странные вещи происходили всякий раз, когда они пользовались камерой обратного времени – вслед за тепловыми флуктуациями сенсора, общими усилиями создающих упорядоченный узор из фотонов, которые устройство должно было излучить в окружающее пространство. Каждое изображение, увиденное ими с помощью обратновременной камеры, все это время было закодировано в «не совсем случайных» колебаниях различных предметов по всему Геодезисту, которые только и ждали подходящего момента, чтобы сложиться в единую картину.

Опершись на рукоятку, он вскрыл герметичный шов люка; сквозь узкий зазор внутрь ворвался ветер. Часть пылинок влетели в шлюз, часть, наоборот, вылетели наружу, стирая все рамки между «грузом», который они привезли с собой, и прочей пылью. Он отодвинул дверь до конца, пронзив бурю лучом света от своего когерера. Посреди хаоса трепетали слои темноты, где пыль концентрировалась прямо в воздухе, мгновением позже снова разлетаясь в разные стороны. Рамиро осторожно высунул наружу голову и плечи. Он чувствовал, как теплый ветер незаметно проникает под ткань его охладительного мешка, но частички, который нес поток воздуха, судя по всему, были слишком крупными или недостаточного острыми, чтобы добраться до его кожи.

Он обвел землю лучом когерера; ветер поднимал в воздух такое количество пыли, что расположенная под ним поверхность терялась в темноте; Геодезист, однако же, не погружался в грунт, а значит, его ближайшие окрестности вряд ли таили в себе какую-то опасность. Рамиро вытащил из шлюза короткую входную лестницу; его ноги скрылись в темноте еще до того, как он ступил на землю, но опустившись еще на один-два мизера, он ощутил сопротивление твердой поверхности.

Он спустился по лестнице и встал на землю. Несмотря на охлаждающий мешок, защищавший ступни его ног, Рамиро почувствовал на своих подошвах неприятную зернистость; он сделал несколько шагов, чтобы выяснить, сможет ли он привыкнуть к текстуре грунта, но она продолжала отвлекать его внимание, поэтому он придал своей коже большую твердость и понизил ее чувствительность. Хотя поток воздуха был не настолько силен, чтобы сбить его с ног, уверенно идти вперед Рамиро мог, лишь делая остановку, чтобы скорректировать усилия, необходимые для компенсации очередного порыва ветра.

– Рамиро? – раздался в его коммуникаторе голос Тарквинии.

– Я в порядке! – отозвался он, пытаясь перекричать скрежет пыли о свой шлем. Закрыв внешний люк воздушного шлюза, он обошел корабль и встав у иллюминатора, помахал рукой; его сокомадники подняли руки в ответ, чтобы заслонить глаза от его когерера. – Виноват. – Рамиро наклонил луч вверх, чтобы он не попадал в их поле зрения. –Здесь довольно назойливый ветер, и я мало что вижу. Но говорить задом наперед или стареть в обратную сторону я вроде бы пока не начал.

– Я выхожу, – сказала Агата.

Рамиро бегло осмотрел корабль, обойдя его по кругу, но не нашел на внешней поверхности корпуса никаких следов повреждения. Агата вышла наружу, осторожно ступая по вихрящемуся песку.

– Вот, значит, как выглядит планета, – оторопело произнесла она.

– Не слишком-то радушно она нас принимает, – неохотно признал Рамиро. – Но это место станет более располагающим, как только улучшится погода. – Он глянул на звезды; сейчас ему была видна лишь часть граничного кольца, которое из ослепительно яркой полосы превратилось в бледную рваную линию. Несмотря на то, что ветер и пыль были самыми навязчивыми из местных новшеств, даже более знакомые составляющие их окружения располагались настолько необычно, что теряли привычный смысл – на поверхности Бесподобной сильная гравитация всегда была направлена в сторону открытого неба. Рамиро задумался, смог бы он спать в таком месте, или же запаниковал бы, вообразив, что падает в бездну звезд.

– Когда я представляла себе момент воссоединения, мне в голову всегда приходило, как люди встречаются в коридоре, – призналась Агата. – Хотя, скорее всего, встреча пройдет на открытом воздухе – в сельской местности, где корабли смогут безопасно приземлиться. Может быть, встреча даже произойдет в месте, похожем на это.

– Потом мы воссоздадим для тебя центр Зевгмы, – сказал, поддразнивая ее, Рамиро. – Чтобы тебе было от чего отталкиваться, представляя церемонии на городской площади.

В разговор вступил Азелио. – Будь здесь сады, которые помогли бы развеять это уныние, я уже был бы рад, – сказал он.

Будь моим гостем. – Рамиро жестом пригласил его последовать во тьму.

– Как только утихнет ветер. – Азелио повернулся и взмахом когерера в своем шлеме прочертил на земле линию в надежде изучить окрестности, однако описанный лучом овал растворился в темноте уже на расстоянии в дюжину поступей.

Тарквиния сошла с лестницы. – Если учесть то, что мы видели с орбиты, эти условия вскоре должны перемениться. Дело движется к вечеру; нам стоит поспать и приступить к работе завтра с утра – тогда мы сможем при необходимости воспользоваться преимуществами, которые дает солнечный свет.

– Настоящие дни и ночи! – прощебетала Агата. – Жаль, что мы не смогли установить камеры обратного времени во все наши шлемы. – Она повернулась к Рамиро. – Так что, твои колонисты захватят с собой гросс таких камер или возьмут только одну для навигации, а после прибытия на место уничтожат, чтобы никто не воспользовался ею со злым умыслом?

Рамиро никогда не хотел запрета камер, но в то же время считал, что колония вполне сможет обойтись и без них. – Мы сможем видеть, благодаря свечению цветов и пшеницы, – сказал он. – И я уверен, что мы найдем материал, из которого можно будет сделать лампы.

– Пока солнечный свет пропадает даром.

– А ты когда-нибудь видела солнечный свет? – возразил Рамиро. – Здесь будут сады, лампы, несколько когереров… – это почти такой же свет, к которому все привыкли, только здесь будет меньше светящегося мха и больше света от звезд. Мы не будем пытаться воссоздать родную планету – или гору – но ни одному из жителей Бесподобной этот мир не будет казаться совершенно чужим.

– Ты прав – и мне следует пожелать тебе успехов в этот деле, – немного помолчав, сказала Агата. – Ведь именно за этим мы сюда и прилетели.

---

Рамиро с трудом удалось заснуть. Когда он проснулся, шум бури, атаковавшей корпус Геодезиста, утих, а эсилианские часы, которые он настроил на своей консоли, показывали, что с момента рассвета прошло уже больше склянки. На Эсилио день был на треть короче, чем на родной планете; он надеялся, что Тарквиния не станет настаивать на постоянном следовании этому новому ритму.

На самом же деле, когда Рамиро обнаружил Тарквинию на своем сидении в передней кабине, она выглядела так, будто не спала всю ночь. – Остальные снаружи, – сказала она. – Ветер утих, так что скоро мы, скорее всего, сможем приступить к работе, как только они наиграются.

– Наиграются?

– Иди и сам посмотри, – предложила она.

– А шлем мне понадобится?

– Тебе ничего не понадобится, – заверила его Тарквиния. – Мы установили наружное освещение. Просто добавь жесткости своим подошвам.

Приближаясь к шлюзу и не имея при себе даже охладительного мешка, Рамиро чувствовал себя уязвимым, но эсилианский песок был всего лишь песком, и его остатки он, скорее всего, носил на своих ногах в течение последних шести лет.

Когда он открыл внешний люк, то увидел Агату и Азелио, прыгающих по песку и жужжащих, как дети, безо всякой видимой ему причины – если, конечно, их радость не была вызвана исключительно затишьем, наступившем после вчерашней бури. Красная земля была ярко освещена двумя когерерами, установленными на обшивке корабля – и обнажавшими невероятный лабиринт следов, служивших подтверждением энтузиазма его товарищей. При таком ярком освещении у его глаз не было ни единого шанса приспособиться к свету звезд, поэтому несмотря на то, что пыль уже улеглась, вдалеке все терялось в пелене непроглядной тьмы.

– И чем же вы, дурачье, тут занимаетесь? – прокричал он.

– Пытаемся понять, какие из этих следов наши, – радостно ответила Агата. – Она прыгнула вперед, сосредоточив свой задний взгляд на том месте, где сейчас стояла.

Рамиро был озадачен, но затем стал внимательнее наблюдать за ее следующими прыжками. Дважды углубление в песке исчезало после того, как она перепрыгивала с него на другое место. Среди следов, которые он приписал ей и Азелио, были те, которые не принадлежали ни одному из них. В всяком случае пока.

– Присоединяйся, – сказал Азелио. – Кое-какие из них могут оказаться твоими.

Рамиро стоял на верхней ступеньке лестницы, наблюдая за происходящим. Каждый раз, когда Азелио отрывал ноги от земли, рассыпанный песок собирался вместе, скользя песчинка за песчинкой вокруг места касания и располагаясь более равномерно – хотя земля при этом не всегда становилась абсолютно гладкой. В конце концов, решил Рамиро, они вполне могли ходить по чужим следам или наступать несколько раз на свои собственные. Только ступив на конкретное место в последний раз – пока песок в очередной раз не разровняет ветер – отпечаток можно было стереть окончательно.

Подобные варианты экипаж корабля обсуждал не одну дюжину раз. Рамиро знал, что не имеет права удивляться. Но что он в итоге получил, отыскав мир, где оппозиционеры могли избежать тирании предвидения? Мир, где перед его глазами будут находиться все шаги, которые ему только предстояло совершить.

– А что произойдет, если я попытаюсь пройтись по нетронутой земле? – спросил он.

– Возьми и проверь! – насмешливо воскликнула Агата.

Рамиро опустился на нижнюю ступеньку, собираясь действовать быстро и покончить с этим мытарством, но затем его решимость испарилась. Когда он был готов ступить на незапятнанную землю, что именно могло вмешаться, помешав ему реализовать свое желание? Мышечная судорога, которая направила бы его ногу к правильной, предопределенной цели? Непреодолимая сила, которая бы взяла его тело под контроль подобно марионетке, или временное погружение в некий транс, в котором его собственное я переставало существовать? Он не был уверен в том, что хотел бы знать ответ. И, возможно, именно в этом и заключался простейший способ разрешения противоречия: за все оставшееся время экспедиции он так и не наберется смелости, чтобы ступить на землю Эсилио. Ежась от страха, он будет сидеть в своей каюте, перекладывая работу на других и с позором дожидаясь возвращения на Бесподобную.

Агата следила за ним. – Рамиро, здесь нечего бояться. Она была удивлена, но говорила без ехидства. – Просто сойди с лестницы, не задумываясь. Обещаю, конец света от этого не наступит.

Рамиро послушался. Затем посмотрел себе под ноги. Он тщательно изучил землю перед прыжком и был уверен, что там, где он сейчас стоял, не было никаких следов.

Он поднял одну ногу и изучил расположенный под ней песок. В песке появилось углубление, которого раньше здесь не было. С точки зрения Эсилио это было так же странно, как с его собственной – стирание следов, случившееся у него на глазах.

– Как? – потребовал он ответа, не столько испытав облегчение, а скорее, озадаченно.

– Ты меня совсем не слушал, да? – с упреком сказала Агата. – Разве я хоть раз говорила тебе о том, что местная стрела времени неприкосновенна?

– Нет. – В первую очередь она старалась акцентировать внимание на потере предсказуемости – но когда Рамиро увидел, как она сама на пару с Азелио стирает оставленные ими же следы, для прочих мыслей в его голове просто не осталось места. Исчезающие отметины на песке, возможно, и вызывали беспокойство, но если он мог просто закрыть на них глаза и гулять везде, где ему вздумается, значит, они не были теми оковами, которые он видел в них поначалу.

И все же…

– Что произойдет, если на песке будут следы, к которым до следующей бури никто не притронется? – спросил он у Агаты. – Которые появились сразу после предыдущей бури?

– Не бывает следов, к которым не притрагивалась чья-нибудь нога, – сказала Агата. – Я не настолько хорошо разбираюсь в динамике ветра и песка, чтобы поклясться, что в земле не возникнут пустоты, которые будут появляться и исчезать сами по себе – но если ты говоришь о четком отпечатке, то имей мы возможность держаться от него в стороне, его бы здесь просто не было.

Обдумав эту мысль, Рамиро все же решил, что она тревожит его куда меньше тех всеохватывающих следов, которых он боялся изначально. Эсилио принадлежал к числу тех миров, где некоторое количество зашумленной, неполной – и по большей части тривиальной – информации было рассеяно по всему окружающему ландшафту. Бесподобная тоже не страдала от недостатка тривиальных фактов, которые можно было предсказать практически с полной достоверностью, и, вполне возможно, что здесь потеря таких знаний будет уравновешиваться новообретенными, пусть и жутковатыми на вид, чудесами.

Набравшись смелости, он пересек освещенный участок поверхности, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы пнуть песок ногой. Иногда он просто отбрасывал пыль в сторону; в других случаях пыль сама оказывала давление, будто перетекая в пространство, которое до этого занимала его нога. Но это давление никогда не возникало из ниоткуда: его ноги двигались именно так и именно тогда, когда он сам того хотел – пыль следовала за ним, но его движения не встречали никаких препятствий. А обращенное вспять рассеивание энергии движения в виде тепла, которое произошло во время их посадки, не пыталось подкинуть его в воздух.

Добравшись до места, где свет когереров терялся в темноте, Рамиро понял, что часть его мозга, отвечавшая за осанку и равновесие, приспособилась к необычному поведению земли, будто та всего-навсего имела непривычную текстуру – что-то вроде липкости, из-за которой почва вела себя чуть более непредсказуемо. Он ни разу не поскользнулся и не почувствовал себя прикованным к земле. Отчасти происходящее уже не казалось ему чем-то из ряда вон.

Каждая пылевая буря стирала все следы будущих движений, но даже в периоды продолжительного затишья отпечатки ног стали бы накладываться друг на друга, передавая в итоге лишь незначительное количество информации. По сравнению с кристальной достоверностью системы передачи сообщений это не вызовет никаких сложностей и станет всего лишь необычным новшеством, к которому быстро привыкнут колонисты.

Рамиро повернулся к Азелио. – Все это, конечно, очень занимательно, но если вы все-таки хотите заняться посадкой, я буду рад помочь.

---

Рамиро решил, что при таком слабом ветре есть смысл открыть оба люка воздушного шлюза, чтобы саженцы можно было пронести прямо через него. Стоя на земле, он находился как раз на нужной высоте, чтобы принимать горшки прямо из рук Азелио вместо того, чтобы карабкаться по лестнице туда-обратно.

– Осторожнее, – умоляющим голосом произнес Азелио.

Совет был излишним, но Рамиро не обиделся. Азелио холил и лелеял эти саженцы шесть лет – а уход за растениями, которые вращались в своих капсулах на тросах был, пожалуй, самым трудоемким делом, с которыми приходилось сталкиваться экипажу корабля.

Для начала Азелио принес дюжину саженцев. Это была миниатюрная разновидность пшеницы, развитие которой ему удавалось поддерживать на разных ступенях ростового цикла, что, в свою очередь, сокращало время, необходимое для оценки жизнеспособности саженца в эсилианской почве. Вместо того, чтобы ждать целый год, дабы быть уверенными в том, что растение способно прожить от посева до сбора урожая, за одну двенадцатую этого времени они смогут проследить, как каждое из типовых растений проходит путь от своего изначального уровня зрелости к уровню, с которого начинался рост следующего.

Рамиро оглядел саженцы, выставленные рядом с воздушным шлюзом. – Ты собираешься всех их посадить в одну и ту же почву?

– Да. Всего в нескольких проминках отсюда. Я уже выбрал место.

Вслед за Азелио Рамиро пересек ярко освещенные владения Геодезиста и направился в освещенную звездами долину. От пары саженцев, которые они несли с собой, исходил здоровый красный свет, но это не сильно помогало им видеть дорогу. Вскоре стало ясно, что как бы хорошо их глаза ни были приспособлены к темноте, им все равно не обойтись без помощи когереров, которые они прицепили к своим поясам с инструментами – пожертвовав дальностью видимости ради более устойчивой точки опоры. Рамиро пытался сбалансировать уверенность, которую он приобрел, имея дело с необычными силами почвы, адекватной степенью осторожности. Невозможно было предсказать, что сделает Азелио, если Рамиро споткнется и упадет, раздавив один из его драгоценных саженцев, даже будь отговорка «меня толкнул Эсилио» честным оправданием.

– Мы на месте.

Рамиро опустился на корточки и поставил горшок на землю, после чего обвел окрестности лучом своего когерера. – Ты уже вырыл двенадцать лунок! – заметил он. – А я думал, что ты все утро развлекался с Агатой.

В ответ Азелио лишь издал какой-то уклончивый звук. Рамиро внезапно ощутил приступ тошноты.

– Я планирую выкопать все эти саженцы в конце испытательного периода и доставить их на Бесподобную, где их смогут изучить мои коллеги, – задумчиво произнес Азелио. – Думаю, именно тогда я и узнаю, как выглядит переход от культивированной к девственно чистой земле. Но прямо сейчас, с точки зрения Эсилио, мы только что выкопали саженцы – а значит, с нашей точки зрения мы лишь собираемся это сделать. Задом наперед.

– Ты так говоришь, будто всю жизнь занимался обратновременной агрономией, – сказал Рамиро.

– Разобраться в происходящем не так уже сложно, если как следует подумать, – недолго думая, ответил Азелио.

– Но ты не против того, чтобы пользоваться такими указателями? Следами поступков, которые тебе только предстоит совершить?

– Это немного сбивает с толку, – неохотно признал Азелио. – Но я не могу сказать, что мучаюсь клаустрофобией, зная, что буду следовать экспериментальным протоколам – при том, что следовать им я собирался в любом случае.

Рамиро не стал возражать; настаивая на своем, он бы только снова растревожил самого себя. – Тогда приступим к делу.

Азелио опустился на корточки рядом с одним из саженцев. – Суть в том, чтобы вытащить растение из горшка и очистить его корни от земли. Смотри внимательно. – Сначала он наклонился вперед и поместил руки по обе стороны от стебля, но потом замер в таком положении. – Спустя паузу, Рамиро спросил: «Что ты делаешь?»

– Я думал, вдруг он сам прыгнет мне в руки, – с невозмутимым видом объяснил Азелио. – Как будто его уронили в ямку и пересадили обратно в горшок.

– Еще одна такая шутка, и мы будем закапывать здесь не только саженцы.

Азелио достал из своего пояса короткий каменный жезл и с его помощью разрыхлил землю в горшке. Затем он осторожно извлек саженец и очистил его корни мягкой щеткой.

– А действительно ли так важно убирать с корней старую почву? – спросил Рамиро.

Азелио поморщился. – Да. Если ее хватит, чтобы поспособствовать росту саженца, который бы в противном случае не прижился, результаты эксперимента просто потеряют смысл. Ты же не хочешь, чтобы спустя полгода поселенцы обнаружили, что возможность их выживания была всего лишь видимостью, объяснявшейся загрязнением почвы.

Он перенес освобожденный саженец к борозде ямок, которые ему только предстояло сделать. – Что произойдет, если я попытаюсь посадить его не в ту ямку? – сказал он, как бы рассуждая вслух. – Это возможно?

Рамиро направил свой когерер на ближайшую из ямок и стал наблюдать, как Азелио опустился на колени, взяв в одну руку садовый совок, а в другую – саженец пшеницы. Опустив растение так, чтобы его корни оказались внутри ямки, он стал подбрасывать в нее землю из соседней кучи. Часть почвы попадала в совок за счет давления, которое прилагалось с противоположной стороны – как и происходило в обычных условиях. Часть как будто бы преследовала совок, напоминая пыль, которая время от времени гналась за ногами Рамиро. Чем определялся выбор между двумя вариантами? Действия самого Азелио не должны были противоречить движению почвы, но что здесь было причиной, а что следствием? Возможно, что ответить на этот вопрос можно было, лишь совершив невозможное и решив с высочайшей точностью те самые уравнения, которые еще только предстояло открыть Агате – пролив тем самым свет на то, какие последовательности событий были совместимы с законами физики в масштабах всего космоса.

Так или иначе, законы физики, судя по всему, не запрещали высаживать растения в эсилианскую почву, надежно закрепляя их в грунте. Азелио попытался отряхнуть свой совок, но количество слетавших с него крупинок почвы компенсировались частичками, которые прилипали к нему, поднимаясь с поверхности земли.

– Полагаю, теперь это мой эсилианский совок. Хочешь пересадить следующий?

– Я бы не стал доверять себе чистку корней, – сказал Рамиро.

– Это я возьму на себя, – ответил Азелио. – А ты можешь заняться посадкой.

– Договорились.

Когда второй саженец был готов, Рамиро взял его из рук Азелио и перенес к следующей ямке. Он встал на колени; Азелио передал ему совок, а затем встал сзади, чтобы обеспечить ровный свет.

Рамиро опустил глаза на аккуратную кучку земли рядом с ямкой. Если бы во время бури у него была с собой камера, он мог бы увидеть, как эта кучка растет, складываясь из крупинок, падающих на нужные места из турбулентных завихрений воздуха. Но если эсилианский ветер ее разметал, то кто придал ей форму? Если бы он отказался делать это сам, возникло бы у Азелио желание занять его место? С другой стороны, почему такое желание должно было возникнуть только у кого-то одного из них?

После того, как Рамиро потоптался по песку рядом с Геодезистом, следы, не дававшие ему покоя, были смазаны так, что уже не имели никакого значения, но он не мог усложнять этот жизненно важный эксперимент только лишь для того, чтобы намеренно затруднить понимание происходящего. Он всегда говорил самому себе, что смирился с истинной природой времени и выбора, и что все его возражения насчет новой системы передачи касались того, как именно она выхолостит его свободу воли. Но даже здесь – при том, что речь не шла о каких-то судьбоносных решениях – ощущение западни посреди нитей истории угнетало его сильнее, чем когда бы то ни было.

Левая рука Рамиро устала держать саженец над ямкой. Для удобства он слегка переменил ее положение, но возвращая руку обратно, заметил, как крупинки почвы поднимаются с земли и оседают на корнях. Поглазев с мгновение на это невероятное явление, Рамиро решил перестать впустую тратить время, пытаясь отсрочить исход, которому он совершенно не хотел противостоять.

Он поднес совок к краю ближайшей кучки, а затем придвинул его ближе. Песок последовал за лотком – не приставая к нему и не требуя тащить его за собой, а только легонько подталкивая. Опустив совок в ямку, он вынул его обратно; песок отделился от лотка, разместившись в пространстве между корнями растения и родним из краев ямки.

Он замешкался, пытаясь яснее осознать свою роль в этой задаче. Но где именно он мог бы допустить ошибку? Пока он был готов выполнять с совком движения, необходимые, чтобы надежно зафиксировать саженец в своей ямке, его умонастроение должно было самостоятельно найти компромисс со строгими ограничениями внешней среды.

Он всыпал горстку земли прямо в ямку; как и в прошлый раз, ее крупинки пристали к корням. С точки зрения Эсилио эта почва уже как минимум несколько черед плотным слоем окружала саженец; если бы он мог взглянуть на процесс, идущий вспять, то не увидел бы ничего более странного, чем ком песка, который, наконец-то, рассыпался на части.

Закончив, Рамиро встал и повернулся лицом к Азелио. – Значит, теперь я должен во имя свободы заманить сюда половину пассажиров Бесподобной, чтобы в итоге они растили детей в мире, где любые их действия подрывают чувство самоопределения?

– Ты слишком категоричен, – возразил Азелио. – Когда мы вернемся, все, что ты сможешь сделать – это честно рассказать о пережитом. К тому моменту они уже будут знать, каково это – жить с новой системой передачи, а значит, и в подобных вещах, и в том, какой образ жизни им больше по душе, они будут разбираться лучше нашего.

– Сюда следовало бы переселиться сообщистам, – с горечью заявил Рамиро. – Раз уж они хотят знать будущее, пусть знают наперед каждый свой шаг. Оставьте гору нам, и мы сможем вернуться к прежней жизни с единственной стрелой времени.

– Идея неплохая…, но удачи тебе с организацией переселения.

Они вернулись к Геодезисту, чтобы забрать еще два саженца. – А ты можешь устроить что-то типа ветроломной полосы? – предложил Рамиро. – Если здесь пылевые бури вроде последней – обычное дело, то вырвать растения из земли они, может быть, и не смогут, но вот сорвать с них лепестки – вполне.

– У меня есть несколько рулонов плотной ткани, – ответил Азелио. – Я не заметил поблизости отверстий от столбов, но мне это не помешает.

---

Погружаясь в пучины света, Рамиро чувствовал жажду скорости. Он протянул руку к своей дочери, но стоило его пальцам едва коснуться ее лишенного конечностей тела, как переменившийся ветер унес ее прочь.

Тарквиния взяла его за руки, заставив Рамиро снова сфокусировать свой взгляд. – Шшш, – сказала она. – Все хорошо. – Она медленно отстранилась, осторожно разделяя оставшиеся спайки между их телами.

– Что случилось? – спросил он.

– Ничего, – ответила она. – Все в порядке.

– Да. – Он не мог потерять детей, которых у него никогда не было. Сколько раз он кормил свое бестолковое тело этой распрекрасной сказкой? И насколько же глупым оно могло быть, если до сих пор его не раскусило?

Не замечая Тарквинию, он смотрел на расположенную у нее за спиной серую стену своей каюты. Он точно знал, где сейчас находится. Геодезист был его второй тюрьмой, а снаружи простиралась третья. – Как вообще здесь можно жить? – недоуменно спросил он.

– На планете найдется и более подходящее место для города, – заверила его Тарквиния. – Никаких пылевых бурь – только легкий ветерок, сметающий следы с земли.

– Этого мало.

– Значит, ты построишь машины, которые будут сажать пшеницу и собирать урожай. Никому и никогда не придется касаться земли.

Рамиро повернулся к ней. – Кто построит все эти машины?

– Ты. Ты и другие поселенцы.

– А где же будешь ты сама?

– Я думала, ты не хочешь знать будущее, – ответила Тарквиния.