– Я так и знала, что ты захочешь вернуться на старую работу, – заявила Челия.
Агата не была уверена, что эти слова следует воспринимать буквально. Хотя они вместе были на дежурстве в момент взрыва, она удивилась, что Челия ее до сих пор не забыла. За четыре года, прошедшие с тех пор, как она была здесь в последний раз, ветхий кабинет ничуть не изменился, но из-за нового сооружения, расположенного вдоль оси, добраться до него стало сложнее.
– Я к тому, что теперь ты не можешь заниматься космологией, – пояснила Челия, протягивая ей для подписи фотонную накладку.
– Именно, – согласилась Агата, воспроизводя свою подпись и принимая из рук своей начальницы пояс с инструментами. – Я подумала, что мне стоит заняться чем-нибудь полезным.
– Думаешь, в нашу сторону летит метеор? – безразлично спросила Челия.
– Этого исключать нельзя, – ответила Агата. – Но я все равно надеюсь, что это просто сбой системы.
Челия, судя по всему, отнеслась к ее словам скептически, но не стала выпытывать из нее подробности этой гипотезы. – Не принимай на свой счет, – сказала она, – но некоторые из старых рабочих находят нелишним заранее отработать втягивание и отращивание конечностей перед тем, как входить внутрь.
– Я попробую, – пообещала Агата.
Она пробралась ко входу в систему охлаждения, стараясь выглядеть на камерах слегка подавленной – женщиной, которая пересекла космос, чтобы подтвердить выдающуюся теорию Лилы, а в итоге была низведена до чернорабочего, только на сей раз безо всякой фанатичной гордости штрейкбрекера. По правде говоря, она была несказанно рада, что ей позволили устроиться на эту работу. Автоматизированная система найма, хвала ей, не имела понятия, насколько «устарели» ее навыки, а сама Агата, что более важно, не была поставлена на учет как потенциальная угроза безопасности.
Она прилежно сжала и растянула свои ноги полдюжины раз, прежде чем вставить ключ доступа в люк. Спускаясь в прохладный воздух туннеля, Агата ощутила внезапный приступ клаустрофобии, и на нее снова накатились воспоминания о взрыве. Она бы никогда не перестала оплакивать кончину Медоро, но сейчас она позволила печали пролететь через ее разум подобно давнему знакомому, не нуждаясь в замысловатых ритуалах или выражении признательности.
Она, как могла, торопилась, пробираясь вверх по оси в полной темноте и осматривая стены в поисках красных пятен. Человек, который поработал здесь до нее, явно проявил усердие; на глаза ей попадались лишь крошечные лоскутки молодой поросли, от которой было легко избавиться краткой вспышкой когерера. Насколько ей было известно, идти в этот туннель пока что никто не собирался, но Агата все равно решила, что будет каждую смену доводить работу до удовлетворительного состояния на случай, если проверка нагрянет без предупреждения. Если ее поспешная работа не отличалась той же тщательностью, с которой трудились более молодые коллеги, она всегда могла списать это на слабеющее зрение, но оставлять на стенах целые колонии светящегося мха – здесь оправдание уже не придумаешь.
Она добралась до конца отведенного ей сегмента туннеля, имея в запасе чуть меньше склянки, после чего развернулась и поспешила обратно. Самым сложным было не издавать лишних звуков, поэтому ноги нельзя было поднимать слишком высоко, а двигаться приходилось длинными шагами – вместо того, чтобы просто бежать. Люди привыкли слышать в туннелях рабочих, но явный звук бега мог привлечь чье-то внимание.
Свет из открытого люка указывал на место входа, но оказавшись у лестницы, Агата задвинула люк у себя над головой, а затем выждала какое-то время, пока ее глаза заново привыкали к темноте. В паре поступей от люка, вниз по оси, туннель был целиком закрыт твердолитовой решеткой. Заглянув между прутьями, Агата ничего не увидела – ни одной вспышки когерера от другого рабочего, сжигавшего мох. Агата не стала расспрашивать Челию о чужих сменах, но для себя выбрала самую позднюю из предложенных. Возможно, прямо сейчас между ней и охладительной камерой не было ни одного живого человека.
Лежа на полу туннеля, она перегруппировалась так, чтобы, запустив руку себе в глотку, извлечь из желудка заблаговременно проглоченный сверток с инструментами. На тряпках, в которое было замотано ее тайное снаряжение, остались комки пищи и пищеварительной смолы; смахивая грязь с рук, Агата содрогнулась, но сумела сдержать свое отвращение, не подав голоса.
На ощупь она убедилась, что не ошиблась, увидев решетку на свету: прутья действительно были вмурованы в стену, уходя вглубь окружавшего их камня. Каменщики, скорее всего, просверлили отверстие с одной стороны, а на противоположной сделали треугольную полость, благодаря чему прут, который был слишком длинным, чтобы сразу уместиться поперек туннеля, можно было сначала вставить под углом, а затем повернуть в нужное положение. После этого они бы заполнили углубление песком и связывающим составом, и со временем эта масса превратилась бы в камень, почти не уступающий в прочности окружающему его пассивиту. Но при том, что сам прутья сломать было практически невозможно, пассивит был всего лишь пассивитом. Агата поместила наконечник своей ручной дрели на стену, рядом с самым длинным из прутьев, и принялась расширять отверстие, в котором держался его конец.
К концу смены она сделала несколько углублений, которые давали ей возможность в любой момент убрать и вернуть на место три прута. Еще два, и она сможет протиснуться внутрь.
Упаковав свои инструменты, Агата заставила себя снова их проглотить. За полуразобранной решеткой и последним отсеком туннеля будет точно такое ограждение, закрывающее выход. Преодоление этого отрезка потребует дополнительного времени, но ощущение невыполнимой задачи исчезло.
Перемалывая корни с помощью пестика и ступы, которыми она обычно пользовалась для приготовления специй, Агата чувствовала себя каким-то сумасшедшим кухонным алхимиком. Срезанные ею цветы принадлежали к декоративным видам, которыми путешественники на протяжении поколений окружали свои постели, в память о народном поверье, что свет их лепестков обладает целительной силой. Сама она никогда не придавала особого значения этой традиции, но когда она пришла в сад за цветами, никто не стал задавать ей вопросов. Помощник сказал ей, что она может выбрать все, что пожелает.
Корень каждого из растений содержал вещества, обладавшие сродством к целому ряду минералов. За много поколений скрупулезной работы химики составили таблицы, в которых вид за видом были перечислены свойства этих соединений, а в приложениях к школьным учебникам, по которым Агата изучала химию, таких старомодных справочников дофотонной эры было полным-полно.
Эффект, который она надеялась получить, был не таким уж броским – ей не требовался либератор, чтобы с его помощью поджечь солярит в охладительной камере. Нужно было просто «отравить» достаточно большую часть поверхности камня. Размер частиц воздуха, образуемых соляритом, зависел от времени, которое он проводил в контакте с разлагающим агентом; если бы она смогла понизить сродство агента, продуктом реакции стал бы воздух с массой меньше обычного. Гигантских объемов не требовалось; сама Бесподобная, как огромная центрифуга, должна была отделить менее массивные компоненты, сосредоточив их главным образом в окрестностях оси.
Если бы ей удалось поместить в охладительную камеру достаточное количество обрывателя, следующим шагом станет проверка. У нее должна быть возможность измерить эффект, который ее вмешательство окажет на показатель преломления воздуха вблизи оси – в особенности для того, чтобы иметь возможность убедить Рамиро и Тарквинию отказаться от их собственного плана. Теоретически разница должна была поддаваться измерению, но это потребовало бы специализированных инструментов высокой точности. Агата не представляла, как ей заполучить подобное оборудование, не привлекая внимания, – но была уверена: как и во всем остальном, что касалось этого плана, главное – сохранять решимость, и выход найдется сам собой.
– С каждым днем ты все усерднее берешься за работу, – заметила Челия. – Если хочешь, я могу назначить тебя на более раннюю смену.
– Нет, сейчас все идеально. – Агата не знала, насколько подробных объяснений требовало ее раннее появление на работе. – Просто иногда мне сложно спланировать дорогу; если я как следует не взбодрюсь, то путь сюда может занять несколько лишних махов, но в сомнительных случаях я лучше приму меры, чтобы не опоздать.
– Хмм. – Челии не было до этого дела. – Есть новые мысли насчет обрыва?
– Пока что я настроена оптимистично, – осторожно ответила Агата.
– Ты видела надпись, которую оставили предки, – заметила Челия. – Конечно, это должно вселять надежду. Но ведь они не сообщили, сколько из нас выживет.
– Да, но и о масштабной трагедии они не упоминали, – сказала в ответ Агата. – Они просто выразили свою признательность. Если бы гора разлетелась на кусочки, надо думать, они бы постарались придать своим словам больше формальности.
Челия удивилась. – Шесть поколений спустя? К тому моменту эти события уже станут преданьем глубокой старины. Они изваяют на Эсилио свой памятник, а какой-нибудь политик произнесет бессодержательную речь. – Она передала Агате пояс с инструментами и ключ доступа. – Никто не узнает, через что нам пришлось пройти, да и дела никому не будет.
– Может, и так, – сказала Агата.
Агата заставила себя сделать полный обход туннеля и сжечь каждую заметную глазу частичку мха. Но когда она поспешила обратно, к месту своей настоящей работы, то заметив пропущенное ею бледно-красное пятно, не стала останавливаться, чтобы достать из пояса свой когерер.
Она сделала остановку, чтобы разобрать центр первой решетки, затем проскользнула в открывшийся проем и направилась дальше по туннелю. Ее коллега, отработавший более раннюю смену, тоже оставил после себя несколько клочков мха; все допускали оплошности. Когда Агата добралась до второй решетки, у нее в запасе оставалась почти склянка. Запустив руку в желудок, она извлекла инструменты. К свертку леской была привязана первая емкость с обрывателем.
К этому моменту манипуляции с решеткой в полной темноте стали для нее чисто инстинктивной работой; отмеряя пальцами узкую борозду, оставшуюся после предыдущего штурма решетки, она направляла бур в нужное место, не обременяя себя посторонними мыслями. За работой с прутьями она останавливалась только для того, чтобы свериться с часами на поясе.
Вытащив пятый прут и положив его на пол рядом с собой, Агата замешкалась. Выход из туннеля мог быть окружен невидимой защитой – датчиками вибраций и когерерами высокой мощности. До взрыва в мастерской шансы встретить такое препятствие были невелики, но сейчас могло произойти все что угодно.
Агата просунула руку сквозь решетку и подтолкнула один из прутьев к выходу туннеля. Но вспышка оружия не нарушила окружавшей ее темноты. Оставалось всего несколько курантов до конца смены и четыре дня до истечения ее самого оптимистичного срока, в течение которого нужно было запустить диффузию газа. Если и был момент, когда ей следовало набраться храбрости и сказать самой себе, что она неуязвима, то сейчас он как раз настал. Она пролезла через брешь в решетке.
Она думала, что уже привыкла к порывам холодного ветра, но на последних поступях туннеля каждая волна давления ощущалась, как физический удар. Она включила когерер на минимальную мощность и, прищурившись, вгляделась в механизмы у выхода из туннеля.
В расположенной под ней камере давление недавно образовавшегося газа возрастало, заставляя поршень подниматься по вытяжному шахтному стволу. Прямо у нее на глазах огромный отполированный цилиндр двигался вверх, полностью перекрывая своим боком вход в туннель; различить его движение можно было лишь по проносящимся мимо нее царапинам и неровностям на поверхности камня.
Затем горловина туннеля снова открылась, и в нее ворвался холодный воздух из камеры. Агата чувствовала, как затвердевшие лоскутки морщинистой кожи вдавливаются в мягкие ткани, и от холода это ощущение лишь обострялось.
Когда давление, толкавшее поршень, резко пошло на убыль, он прекратил подниматься и стремительно понесся вниз. Ритм полного цикла Агата знала с первого дня, когда заползла в этот туннель, но сейчас значение имело лишь точное время, в течение которого вытяжная шахта оставалась открытой. Она опустилась на корточки перед поршнем, позволив процессу запечатлеться в своем теле, связав все визуальные и тактильные подсказки в единый акт восприятия.
Она закрыла глаза, немного помедлила, и снова открыла: как раз в этот момент она увидела, как поднимается дно поршня. Теперь она не собьется с ритма, не сделает ошибку.
Агата вытащила из своего пояса емкость с обрывателем и открутила крышку так, чтобы до конца оставалась еще четверть оборота. Чтобы ее открыть, хватит и толчка, но содержимое не рассыплется, пока она будет просто падать в воздухе; Агата проверяла это дюжину раз.
Она закрыла глаза, выждала и снова их открыла. Она не сбилась с ритма. Каждая мышца в ее теле знала, что и когда нужно делать.
Поршень нырнул вниз, давление выросло. Агата ждала. Поршень взлетел вверх.
Когда поршень поднялся над выходом из туннеля, она бросила банку с обрывателем. Агата закрыла глаза, поддавшись накатившему на нее чувству облегчения. У нее в запасе было еще целых четыре дня; она могла подготовить и доставить сюда еще как минимум четыре порции. Все ее оценки были основаны на приближениях и догадках, но в целом они давали ей реальный шанс, если только в ее расчеты не вкралась грубая ошибка.
Ее обдал очередной порыв ветра из камеры; Агата приветственно открыла глаза, их обжег шлейф мелкой пыли, вслед за которым что-то с грохотом упало на пол туннеля.
Рядом с ней неподвижно лежала выброшенная банка. Агата вперилась глазами в отвергнутый подарок. Если бы она добралась до самой камеры, то ее бы вряд ли выбросило обратно в шахту.
Похоже, что на дне шахты располагалась какая-то решетка или преграда – ниже, чем опускался поршень, так как в противном случае банку бы просто размололо в порошок. Часть обрывателя, конечно, попала в охладительную камеру, но все остальное, по-видимому, улетело назад в виде пыли, которой ее обдал порыв ветра.
Агата коснулась часов на своем поясе; ей нужно было немедленно возвращаться назад, ведь иначе она так сильно задержит конец своей смены, что Челии отправит за ней поисковую группу. Собрав инструменты и оставшуюся без крышки банку, она снова затолкала их в укромное место.
Четыре дня и барьер у основания огромного поршня, готового размолоть все, что стоит у него на пути – барьер, который не пропустит большую часть того, что она могла бы бросить в шахту.
И все же, пятясь назад, ко входу в туннель, она, наконец, поняла цель, к которой вел ее план. Она могла бы нырнуть под поршень, пережить падение на барьер, а потом – если нижняя точка траектории поршня окажется достаточно высоко, – продержаться там без вреда для себя, сколько потребуется, чтобы вручную доставить обрыватель внутрь камеры.
Вот только стоит ей оказаться внизу, как пути назад не будет.