Рубрика: Накал

Оригинал статьи:
http://gregegan.net/INCANDESCENCE/Idea/Idea.html

---

Роман “Накал” вырос из идеи о том, что общая теория относительности – в которой многие видят одно из величайших достижений человеческого интеллекта – могла быть открыта в доиндустриальной цивилизации, не имеющей ни паровых двигателей, ни электрического освещения, ни радиопередатчиков, и совершенно незнакомой с астрономией.

На первый взгляд, такое развитие событий может показаться довольно сомнительным. Для нас, людей, глубокое понимание гравитации стало результатом столетий кропотливых астрономических наблюдений, важнейшие из которых касались движения планет по небу. Иоганн Кеплер выяснил, что эти наблюдения можно объяснить, предположив, что планеты движутся вокруг Солнца по эллиптическим орбитам, причем квадрат периода обращения пропорционален кубу главной оси эллипса. Ньютон доказал, что именно такое движение является следствием всемирного закона притяжения, при котором сила взаимодействия обратно пропорциональна квадрату расстояния между телами. Эта гипотеза оказалась достаточно точным описанием действительности, чтобы продержаться более трехсот лет.

Когда Ньютон, наконец, был низложен Эйнштейном, своим рождением новая теория была обязана не столько объясняемым ею астрономическим явлениям – вроде загадочного дрейфа точки, в которой Меркурий наименее удален от Солнца – сколько элегантной теории электромагнетизма, возникшей более или менее независимо от идей, касающихся самой гравитации. Электростатические и магнитные явления получили единое объяснение в работах Джеймса Кларка Максвелла, однако уравнения Максвелла допускали лишь единственное значение скорости света, не зависящее от скорости наблюдателя, производящего измерения. Попытка придать смысл этому факту вначале привела Эйнштейна к специальной теории относительности, сделавшей постоянство скорости света неотъемлемой частью геометрии пространства-времени, а затем – к более общей теории, в которой искривление этой же геометрии объясняло свободное падение тел в пространстве.

Таким образом, для нас астрономия сыграла жизненно важную роль даже в достижении ньютоновских высот, в то время как формулировка теории Эйнштейна – не говоря уже о сверхточной проверке ее постулатов, потребовавшей установки атомных часов на спутниках и наблюдений за орбитами пульсаров – опиралась, помимо прочего, на множество других идей и технологий.

Как же тогда моей инопланетной цивилизацией удалось бы достичь того же концептуального уровня, не имея в своем распоряжении ни одной из этих якобы необходимых предпосылок? Короткий ответ звучит так: для этого им пришлось бы жить в подходящей среде – аккреционном диске крупной черной дыры.

Когда читатель научной фантастики пытается представить ощущения наблюдателя, оказавшегося вблизи черной дыры, то, в первую очередь, на ум приходят явления, которые с нашей точки зрения производят впечатление полнейшей экзотики: замедление времени, гравитационное синее смещение, а также масштабное искажение наблюдаемой картины звездного неба. Все эти примеры, однако же, опираются на астрономические наблюдения или, как минимум, основаны на том или ином сопоставлении между ощущениями, которые вызывает близость черной дыры, с аналогичными ощущениями наблюдателей, держащихся от нее на достаточно большом расстоянии. Моим же инопланетянам, скорее всего, пришлось бы жить в глубине некой каменистой структуры, которая бы играла роль укрытия, защищающего их от излучения аккреционного диска – и это не говоря о том, что свечение диска как такового существенно затруднило бы работу местных астрономов.

Разве могли они, не видя неба, изучать гравитацию – не говоря уже о тонкостях общей теории относительности? Не сам Эйнштейн ли утверждал, что мы не сможем обнаружить гравитацию, оказавшись в свободно падающем невесомом лифте без единого окна?

Не совсем! Скрыть само существование гравитации можно лишь в том случае, когда лифт достаточно мал, а наблюдения пассажира ограничены как во времени, так и в пространстве. Если дать ей достаточно времени, гравитация обязательно себя проявит. Забудьте на минуту о черных дырах: даже находясь на космической станции, обращающейся вокруг Земли, и не имея поблизости ни одного окна, вы легко смогли бы доказать, что ваш корабль не просто летит в межзвездном пространстве, удаленный на световые годы от ближайшей планеты. Как именно? Первым делом наденьте скафандр и выкачайте из станции весь воздух. Теперь заполните ее пространство мелкими предметами – скрепками, ручками, чем угодно – постаравшись, чтобы изначально они находились в состоянии покоя относительно стен станции.

А теперь выждите некоторое время и посмотрите, что произойдет.

Большая часть предметов рано или поздно налетят на стены; их точная доля будет зависеть от характера вращения станции. Но вне зависимости от того, как именно вращается станция и вращается ли она вообще – некоторые предметы будут совершать циклические движения вперед-назад с одним и тем же периодом колебаний.

Этот период совпадает с периодом обращения станции вокруг Земли. Скрепки и ручки, перемещающиеся вперед-назад внутри станции, движутся по орбитам, которые едва заметно наклонены по отношению к орбите центра масс станции. Дважды за период орбиты пересекаются, и скрепка проходит через центр масс станции. Затем она удаляется, достигает точки, в которой расстояние между орбитами максимально, после чего меняет направление и движется в обратную сторону.

Этого крошечного отличия в орбитах достаточно, чтобы выявить тот факт, что на самом деле вы вовсе не дрейфуете в межзвездном пространстве. Пружинные весы достаточной точности могли бы обнаружить едва заметную «приливную силу тяготения», которая представляет собой альтернативное описание примерно того же самого явления, но если период орбитального движения не слишком велик вы вполне могли бы обойтись без каких-либо технологических достижений, а просто наблюдать и ждать.

С помощью серии таких простых экспериментов – не труднее опытов, проведенных Галилеем и его современниками – мои инопланетяне смогли бы дорасти до Ньютона. Но подняться на уровень Эйнштейна? Такая затея уж точно обречена на провал?

Изначально я допускал такой вариант, но мое мнение поменялось, после того, как я проделал кое-какие детальные выкладки. Выяснилось, что вблизи черной дыры разница между прогнозами Ньютона и Эйнштейна вполне могла бы оказаться достаточно большой, чтобы ее можно было заметить безо всякого сложного инструментария.

Как же быть с хитроумной математикой? Геометрия общей теории относительности далека от тривиальной, но для нас ее сложность по большей части связана с необходимостью преодоления наших собственных предубеждений. Поскольку местом обитания моих инопланетян стал не плоский и практически евклидов ландшафт, занимающий поверхность какой-нибудь планеты, а мир искривленных и перекрученных тоннелей, им было проще справиться с геометрией похожего свойства.

Результатом стал альтернативный, низкотехнологичный путь, ведущий к одной из самых прекрасных Вселенских истин, открытых за всю историю человечества. Для большего драматизма нужно было придать событиям некое ощущение безотлагательности; другими словами, интеллектуальный прогресс должен был стать для инопланетян вопросом жизни и смерти. Но тех, кто живет в окрестностях черной дыры, опасность всегда будет подстерегать где-то поблизости.

Внутри Осколка «вес и движение» тел подчиняются общей теории относительности Эйнштейна; многие из описанных эффектов возникают и в ньютоновской теории гравитации, но наблюдения в пределах Осколка позволяют отличить одну теорию от другой. Лучшим источником общей информации по этой теме является:

C. W. Misner, K. S. Thorne, J. A. Wheeler. Gravitation. – W. H. Freeman, New York, 1970¹.

Наиболее подробное изложение конкретных геометрий пространства-времени, открытых главными героями романа, приводится в:

S. Chandrasekar. The Mathematical Theory of Black Holes. – Oxford University Press, 1992².

«Принцип Зака» по существу представляет собой уравнение Эйнштейна в вакууме, то есть его разновидность, применимую в тех случаях, когда гравитационное воздействие материи в близлежащей окрестности пренебрежимо мало. Общее уравнение, допускающее наличие материи, почти так же просто описывается в превосходной работе:

John C. Baez, Emory F. Bunn. The Meaning of Einstein Equation³.

Ряд событий, описанных в романе, зависит от особенностей поведения плазменных аккреционных дисков, некоторые аспекты которого до сих остаются неясными. Так, точные условия, при которых аккреционный диск с заданными физическими характеристиками обязательно займет экваториальную плоскость вращающейся черной дыры (явление, известное как эффект Бардина-Петерсона), являются предметом дискуссии, поскольку необходимые для их определения теоретические выкладки требуют сложного компьютерного моделирования, а данные непосредственных наблюдений не дают однозначного ответа. См., например:

Gabriel Rockfeller, Christopher L. Fryer, Fulvio Melia. Spin-Induced Disk Precession in Sagittarius A*⁴.

Возможные исходы, которые ждут звезду, оказавшуюся вблизи черной дыры, подробно изложены в статье:

Martin J. Rees. Tidal Disruption of Stars by Black Holes⁵. Nature, Vol. 333, 9 June 1988, pp 523 – 528.

Составляя план путешествия Ракеша и Парантам, я опирался на:

R. Launhardt, R. Zylka, P. G. Mezger. The Nuclear Bulge of the Galaxy. III. Large-Scale Physical Characteristics of Stars and Interstellar Matter⁶.

Панспермия – перенос жизнеспособного биоматериала между планетами – почти наверняка возможна, если речь идет о планетах одной солнечной системы, в то время как шансы, что подобный материал сможет пережить путешествия на межзвездные расстояния, значительно ниже. Межзвездная панспермия являет собой интересную идею, и хотя я не считаю ее опровергнутой, спорить с тем, кто видит в ней крайне маловероятное событие, я бы не стал.

– Чо нашел Странника, – гласило начало послания, которое передал Руз.

Удивившись этой новости, Рои продолжила читать.

В отличие от большинства пустотовидцев, которые оставили свою прежнюю работу и присоединились к счетной команде геометров, Чо никак не мог смириться с потерей самой возможности наблюдения. Джонубный край и правда стал бесполезным; помимо того, что Накал заслонял собой далекие огоньки, по которым можно было судить о движении их мира, наблюдать Странника с джонубного края мешала каменная громада самого Осколка, который теперь обращался вокруг Средоточия в той же плоскости.

Поэтому первым делом Чо отправился к сардовому краю, надеясь отыскать еще одну трещину, через которую он смог бы добраться до поверхности при помощи своего светоколлектора. Ему, однако же, не удалось найти ни выхода наружу, ни даже потенциального места, в котором его можно было пробить.

После пересечения орбиты Странника единственным возможным местом для наблюдения стал гармовый край Осколка, выходящий на сторону Средоточия. В поисках новой наблюдательной позиции Чо, вооруженный полным набором своим металлических пластин, обошел Осколок от края до края.

Он нашел в камнях подходящую трещину и опустив в нее свой светоколлектор, вывел его на поверхность. Заблокировав проем листами металла с проделанными в них отверстиями, чтобы ограничить объем переносимого света, и спроецировав остаточный поток на гладкую каменную поверхность с подложкой из шероховатого металла, ему удалось получить изображение, за которым можно было наблюдать безо всякого риска.

Картинка была нечеткой, но ослепительно яркое пятно, отличавшееся повышенной светимостью, можно было разглядеть даже сквозь пелену Накала. Это был Странник, который обращался вокруг Средоточия, периодически меняя свою яркость самым радикальным образом. Причиной падения на эллиптическую орбиту, по-видимому, стало неприятное происшествие вроде выброса очередного протуберанца; теперь в моменты максимального сближения со Средоточием он сиял с невиданной яркостью, которая вновь падала по мере его удаления.

Рои обсудила это с Кэм и Нисом. – Что все это значит? – как бы вслух размышляла она. – Насколько сильным может стать это сияние?

– Даже не представляю, – признался Нис. – Я не понимаю, с чем именно мы столкнулись. Вес сдавливает Странника, каким-то образом возбуждая его вещество, но эффект совершенно непропорционален исходному стимулу. Как будто ребенок дразнит суска и дюжину раз получает соразмерную реакцию, а потом понимает, что пересек некую черту и привел зверя в бешенство.

Рои не понравилось это сравнение. – Что мог сотворить с ними взбесившийся Странник?

– Думаю, у нас есть два варианта, – сказала Кэм. – Мы могли бы просто продолжить удаляться от Средоточия, чтобы обеспечить максимальную дистанцию между Осколком и Странником.

– Однако добиться этого становится все труднее, – заметила Рои. – И рискованнее. – Дело было не только в том, что их скорость падала по мере замедления ветра и истончения Накала, ведь агрокультуры потеряли бы свою жизнеспособность, оказавшись слишком далеко от Средоточия. Рои не могла представить ничего хуже, чем пережить вторжение Странника, чтобы в итоге умереть голодной смертью.

– Второй вариант тоже сопряжен с некоторым риском, – продолжила Кэм. – Еще не поздно занять орбиту, на которой Средоточие будет постоянно заслонять нас от Странника. Сейчас точка его максимального сближения со Средоточием находится ближе, чем мы, а точка максимального удаления, наоборот, находится за пределами нашей текущей орбиты. Мы можем уравнять наши орбитальные периоды и попытаться зафиксировать орбиты Осколка и Странника в таком положении, чтобы Средоточие обеспечило нам максимальную защиту.

– Но как мы поступим, когда орбита Странника продолжит сжиматься? – возразила Рои. – Мы не можем развернуться и следовать за ним в сторону Средоточия, чтобы сохранить равенство орбитальных периодов. – Давным-давно ей в голову уже приходила идея о том, что Барду, наверное, следовало пробить туннели как в гармовой, так и в сардовой четвертях Осколка, тем самым дав им возможность двигаться в обоих направлениях. Если бы они оказались слишком далеко от Средоточия и столкнулись с перспективой медленной, затяжной смерти от голода, это решение могло стать их единственным выходом, но сейчас у жителей Осколка не было ни единого шанса вовремя проложить туннели, чтобы угнаться за Странником.

Нис продемонстрировал листок с сообщением, в котором содержались наблюдения Чо. – Посмотрите, насколько ярче он становится уже сейчас, от малейшего увеличения весов на подходе к точке максимального сближения со Средоточием. В момент сужения орбиты.

Он умолк, но сделать выводы Рои могла и без его прогноза. Либо процесс, вызывавший это свечение, сойдет на нет после уничтожения Странника, либо будет набирать обороты в той же фееричной манере, и тогда местоположение Осколка не будет иметь никакого значения. Если Осколку не удастся укрыться за Средоточием, свет Странника наберет такую мощь, что превзойдет яркость Накала, и они все сгорят заживо.

Рои вернулась к счетной команде геометров, чтобы заняться еще одной задачей. В отличие от Осколка, траектория которого была близка к идеальной окружности, Странник двигался по вытянутой орбите, что лишало их всякой возможности отследить его движение с абсолютной точностью, постоянно оставаясь в центре безопасной зоны, которая в общем и целом – хотя и не точно, в силу скрученной геометрии – располагалась с противоположной от Средоточия стороны. В качестве альтернативы они могли рассчитать орбиту, которая бы обеспечила максимальную защиту, учитывая идеальную регулярность, с которой Странник достигал зловещих пиков своей яркости.

По сути они хотели спрятать Странника за Средоточием, тем самым скрыв его из вида. По мере того, как инструкции счетчиков направлялись к сардовому туннелю, а результаты наблюдений, наоборот, перетекали от Чо к счетчикам, изменения цикла стали проявляться в полученных им данных. Теперь Странник не только становился то ярче, то бледнее, подчиняясь собственной динамике, но и постепенно скрывался за силуэтом Средоточия, поглощавшего ту или иную часть его света. И вслед за переходом Осколка на новую орбиту взаимоотношения двух циклов стали проявлять искомый антагонизм: с одной стороны, ослепительно яркие вспышки Странника пресекались, благодаря вмешательству Средоточия, с другой – в те моменты, когда неидеальная калибровка орбит сильнее всего мешала ему загораживать собой Странника, тот, в силу собственных причин, оказывался в фазе минимальной светимости.

Рои передала Барду сигнал к закрытию туннелей и попросила Тио отпустить счетчиков на перерыв. Они сделали все, что было в их силах. Если расхождение орбит начнет возрастать, удаление от Средоточия лишь усугубит их рассинхрон. Теперь их судьба была целиком во власти Странника.

Рои разослала сообщение об эвакуации с периферии Осколка, чтобы все его жители расположились как можно ближе к центру. Поначалу инстинкт подсказывал ей переместить все население к сардовому краю – удвоив по сравнению с центром объем камня, отделяющего их от Странника – но Кэм заметила, что хотя испущенный Странником чистый свет действительно не смог бы добраться до них с противоположной стороны, сардовый край оставался уязвимым для протуберанцев, которые могли подобраться к Осколку сзади, окатив его волной жара и света.

Чо отказывался покидать свой наблюдательный пункт, как и световые курьеры, обеспечивавшие его связь с центром. Рои передала ему сообщение.

– Позволь мне тебя сменить. – Она была старше, ее время уже пришло.

– Это моя работа, не ваша, – ответил Чо.

Довод был не слишком хорош, ведь в будущем его навыки могли потребоваться для решения задач, которые сейчас они даже не могли вообразить, но Рои не хватало сил, чтобы совершить путешествие в гармовую четверть и обратиться к нему напрямую.

Стекаясь в переполненный центр Осколка, эвакуированные жители несли запасы провизии, толкали тележки и вели за собой стада сусков.

Рои покинула свой пост и ходила от пещеры к пещере в поисках своих знакомых. Гул привел новый класс детишек. Тепло поприветствовав старого друга, она немного поиграла с детьми, но какое-то беспокойство не давало ей усидеть на месте. Она долго не могла найти Руза, но затем до нее дошли новости, что он занял место одного из световых курьеров.

В одном из многолюдных туннелей она случайно встретила растянувшегося на камнях Барда; несмотря на невесомость, его сердце с трудом выдерживало нагрузку.

Он умирал. – Ты передвинул мир, брат. Подарил нам шанс выжить. Покойся с миром. – Он был слишком слаб, чтобы ответить. Она подумала о том, чтобы принести ему еды, и огляделась по сторонам, но приток людей оставил после себя лишь голые камни.

Она хотела отыскать Хафа, но пробраться сквозь окружившую ее толпу стало практически невозможно. Да и чем она могла ему помочь? Спрятать его под своим щитком? Утешить словами, которые бы лишь укрепили его уверенность в том, что им грозит смерть?

Рои нашла местечко рядом с Бардом. Она собиралась вернуться на свой пост, чтобы дождаться новостей от Чо, но единственная новость, которая имела сейчас хоть какое-то значение, очень скоро достигнет их безо всяких инструментов и вычислений.

Она обвела взглядом людей, покрывавших стены и потолок туннеля. Они усердно трудились, все до единого. В чем суть Вселенной, в чем смысл работы, если столько тяжелого труда могло пропасть даром?

Она чувствовала усталость. Ей хотелось уйти так, как ушел Зак, когда они еще были полны надежды. Теперь же это было невыносимо.

Бард шевельнулся и едва слышно что-то пробарабанил.

– Мне этого не хватало, – сказала Рои.

– Думаю, нас всех завербовали, – произнес он в ответ.

Рои поняла, что он имеет в виду и тихо защебетала. Они и правда стали одной большой командой. Обдумав эту гнетущую, но в то же время забавную мысль, она ощутила приятный трепет совместного труда. И в жизни, и на пороге смерти она делала то же самое, что и окружавшие ее люди. Это ли не повод для счастья?

Свет поглотил толпы людей, камни и весь окружающий мир. Рои глушила свое зрение так быстро, как могла, надеясь сбежать от нахлынувшей яркости, спрятаться в безопасном уголке своего разума, где ее ждал лишь черный безболезненный сон. Но свет не дал ей вырваться: нагнав ее, он впился в ее глаза своими раздирающими плоть когтями.

Вокруг не было ничего, кроме боли, жара и яркого света. Она желала смерти, но свет продолжал врезаться в ее тело, играть с ней, не желая проявить сострадание. Всякий раз, когда наносимые им удары начинали притупляться из-за однообразия, ее опрокидывало, и боль с новой силой вспыхивала в другом месте.

Я не могу, – умоляла она, не зная, к чему именно обращены ее слова. Затем что-то надломилось, ослабло, и свет ушел куда-то вдаль. Наконец. Она расслабилась. Это смерть – почти что сон.

Боль вновь стала нарастать, но темнота не исчезла. Три или четыре раза она подумала, что спит, но по пробуждении так и не увидела света, ни мягкого, ни свирепо-яркого. По пробуждении ее ждала лишь боль.

Рои попробовала согнуть ноги и почувствовала, как ее клешни царапают камни. Она не была парализована, но каждое движение доставляло боль. Единственным, чего она лишилась, было зрение.

Выждав время, она услышала поблизости какое-то движение, за которым последовали жалобные барабанящие звуки. Она потеряла зрение, но выжила, как и те, кто находился рядом.

Ее ждала работа; нужно было как можно больше разузнать о случившемся. – Может кто-нибудь сказать, ушел ли свет? – прокричала она своим товарищам.

– У меня есть кое-какие интересные новости, – сообщил Хаф.

Рои отложила в сторону рамку с шаблонами.

– На нашей орбите есть камни, – объявил он. – Думаю, нам стоит остаться здесь или хотя бы поблизости.

– Камни? Ты о чем?

– Пустотовидцы засекли их при помощи светоколлекторов. – Фрагменты камня, обращающиеся вокруг Средоточия.

– Ты имеешь в виду другие Осколки?

Хаф замешкался. – Я так не думаю. У них другая форма. И материал немного отличается от наших камней.

Рои дала этой интригующей новости отложиться в своем сознании. Они не встретились с таинственными сродниками, но эта идея всегда казалась чем-то на грани фантастики. Оказавшийся поблизости камень или нечто на него похожее мог бы принести пользу. Рои не представляла, как до него добраться, но в то же время была уверена, что Хаф рано или поздно справится с этой задачей.

Гибель Странника восполнила Накал, уплотнив его до такой степени, что риск массового голода сменился угрозой выветривания. В поисках нужного баланса они снова привели Осколок в движение, открыв туннели. В итоге они достигли состояния, в котором ветер был достаточно умеренным, а поля приносили богатый урожай. Теперь же судьба преподнесла им еще один, неожиданный подарок.

– Думаю, ты прав, – согласилась она. – Нам стоит остаться здесь.

Странник погубил треть жителей Осколка; еще треть лишились из-за него зрения. Барда, Чо, Руза, Ниса, Тио и Джос уже не было в живых. Никто не понимал случившегося и не знал, что именно придало взрыву Страннику такую мощь. Быть может, через дюжину поколений кто-нибудь найдет подход и к таким загадкам природы; возможно, в основе всего это и правда лежат простые истины.

– Камень – неплохое начало, но строить из него стену я бы не стал, – задумчиво произнес Хаф.

– Какую стену? – Рои прекрасно понимала, о чем идет речь; ей просто нравилось его дразнить.

Хаф досадливо заскрежетал. – Средоточие опасно. Никому не следует приближаться к этому месту после того, как мы покинем его окрестности. Всех, кто будет направляться в его сторону, мы должны разворачивать обратно точно так же, как уводят от опасности детвору – их просто поднимают и поворачивают в противоположную сторону.

Рои восхищенно защебетала. – Сначала стена, а теперь? Гигантская машина, которая будет пасти детишек, несущихся сквозь пустоту! Ты знаешь сколько размахов занимает пространство вокруг Средоточия? Мы и за тридцать шесть в квадрате поколений не сможем построить хоть что-то, отдаленно похожее на твою задумку.

– Возможно, вы и правы, – согласился он, без единого намека на правдивость.

Рои услышала, как он подошел и взял одну из ее рамок.

– Могу я проверить ваши выкладки? – спросил он.

– Было бы кстати.

Предсмертные конвульсии Странника снова придали их орбите угловую высоту – вернув чередование света и тьмы, а вместе с ними и новый шанс заглянуть в пустоту. Рои рассчитывала туннельный маневр, который, как она надеялась, мог стабилизировать наклонную орбиту на неопределенный срок. Возможность наблюдать за окрестностями Осколка была слишком ценна, чтобы снова ее потерять.

Хаф работал молча. Вслушиваясь в стук его клешней по камешкам счетной рамки, Рои почувствовала, как ее клонит в сон.

– Пролезай осторожнее, – предупредил Ракеш. – В конце тут довольно тесно.

Пробравшись внутрь жилого модуля, Зей спрыгнула на палубу рядом с Ракешем.

– Я за пределами мира, – восхищенно произнесла она. – И до сих пор жива.

– Стены защищают нас от космического излучения, – напомнил ей Ракеш. – Без этой брони ты бы снаружи не выжила.

– Разве место вне нашего мира сможет когда-нибудь стать для нас домом, если нам придется все время от него прятаться? – спросила Зей.

– Это не так уж сложно, – заверил ее Ракеш. – Моим предкам, куда бы они ни отправились, требовалась особая смесь газов. Как и твоим, с той лишь разницей, что вас самих уже немного подкорректировали, чтобы приспособить к жизни в вакууме. Тело при желании можно модифицировать. Материя есть материя; она дает массу возможностей.

Но Зей его уже не слушала; ее глазам открылся вид на окрестный космос. Жилой модуль представлял собой пузырь, соединенный с Ковчегом через щель в стене со стороны нейтронной звезды; при помощи наномашин Ракеш расширил проход так, чтобы через него смог пролезть любой житель Ковчега. Помимо защиты от жесткого излучения, возникавшего во внутренних областях аккреционного диска и его потока по направлению к нейтронной звезде, стены модуля экранировали большую часть терагерцового синхротронного излучения, создаваемого окружающей плазмой. Именно это сияние и пронизывало весь Ковчег, и именно при такой частоте слагающие его породы были прозрачными, а зрение его обитателей – максимально чувствительным. Отсутствие терагерцового света, впрочем, не лишило их способности видеть, поскольку восприятие ковчегцев покрывало и часть инфракрасного диапазона. Вместо этого ослепительно яркий фон исчез, и они смогли увидеть то, что скрывалось за ним. Небо было усеяно точечными источниками инфракрасного света. Зей разглядывала звезды.

Используя мастерскую «Обещании Лал», Ракеш построил жилой модуль и оборудовал его всем необходимым. Затем он усовершенствовал свой ковчегский аватар, перенес в него свое сознание, а ставшее ненужным человеческое тело бросил на корабле.

К жилому модулю был пристыкован небольшой паром. Передвигаться на нем можно было как используя энергию ветров и магнитных полей аккреционного диска, так и при помощи независимого термоядерного двигателя. Внешние части аккреционного диска были окружены ореолом каменистых и углесодержащих обломков, находящихся в пределах досягаемости парома. И хотя такой запас ресурсов не тянул на золотую жилу по меркам Амальгамы, обитатели Ковчега не отличались крупными размерами, а их потребности в обозримом будущем вряд ли бы вышли за рамки их теперешних скромных стандартов.

И хотя жизнь не будет беззаботной, окончательное решение останется за самими ковчегцами. Ракеш не одаривал их рогом изобилия, предлагая быстрый путь к завораживающим сокровищам Амальгамы. Не исключено, что все разбуженные им жители Ковчега откажутся от шанса покинуть свой дом, учитывая те спартанские условия, которые им сулил альтернативный выбор.

Кем бы ни была Лал, Ракешу, несмотря ни на что, удалось не только сдержать данное ей слово, но и выполнить просьбу Зей. Он не повернулся спиной к своим собратьям, позволяя им до скончания веков влачить свое полусонное существование, но и не пошел по пути полного уничтожения их теперешней, стабильной культуры, которое бы лишило жителей Ковчега любого намека на полноценный выбор.

– Готова к небольшому путешествию? – спросил он у Зей.

– Куда? – Тело Зей нервозно напряглось.

– Недалеко, обещаю. Просто хочу попрощаться со своим другом.

Они перебрались в паром. Дело сильно упрощалось тем, что ни он, ни она не нуждались в воздушном шлюзе. Ракешу уже начинало нравиться новое воплощение – ползать в вакууме, цепляться за стены и потолки, зная, что его тело не просто марионетка, а результат благородной метаморфозы. Он надеялся, он верил, что сможет прожить в этом теле до самого возвращения Парантам.

Ракеш запустил термоядерный двигатель, и паром покинул диск, описав в небе дугу. Зей в замешательстве бегала по кабине, не зная, как сориентироваться в пространстве. – Что происходит с моим весом?

– Это ускорение. Привыкай.

– Я не понимаю.

– Терпение, – настоятельно попросил Ракеш. – Просто наслаждайся видом.

Нейтронная звезда производила грандиозное впечатление даже в пределах ограниченного спектра, доступного их зрению с учетом встроенных в корпус фильтров. Центральный джет и отдельные части диска ярко сияли, а узкая полоса частот порождала сложные, вплетенные в джет структуры, различить которые при полном спектре было бы куда труднее.

Когда в поле зрения показалось вращающееся кольцо «Обещания Лал», Ракеш встревожился не меньше Зей. Сейчас, когда прямо перед ним вырисовывались очертания последнего воплощения его хрупкой связи с Амальгамой, перспектива отказаться от нее, порвать с прежним миром была в тысячу раз страшнее, чем когда-то казался отлет с узла. Таким уязвимым он себя не чувствовал с того самого дня, как покинул Шаб-е-Нур. Жизнь в балдже будет полна неопределенности. Он не понимал ни Отчужденных, ни их прихотей. Никто не мог дать ему гарантию, что он снова увидит Парантам или другого гражданина Амальгамы.

Что ж, так тому и быть. Ведь для этого и нужны резервные копии.

Ракеш остановил паром в полусотне метров от корабля.

– Вот в этой тележке я и путешествовал, – сказал он Зей. – Правда, в ней я преодолел только часть пути от того места, где родился.

– Я не понимаю, – недовольно заявила Зей. – Как именно ты путешествовал? Где ты был?

– Не переживай, – сказал в ответ Ракеш. – Забудь об этом. Подумай лучше об этом месте и своих собственных путешествиях.

Он обратился к сидящей в кабине Парантам по радиоканалу, проложенному через разделявший их вакуум.

– Я нашла на карте звезду Тассефа, – сказала она. – Думаю, если я попрошу корабль туда отправиться, Отчуждение попытается внедрить меня обратно в сеть Амальгамы.

Тассеф располагался по другую сторону балджа, напротив Массы, ставшей для них входом в сеть Отчуждения. Парантам предстояло повторить в обратном порядке первое путешествие Лейлы и Джазима. При условии, что Амальгама впустит ее обратно.

– Сафар бехеир, мой друг, – сказал в ответ Ракеш. Счастливого пути. Они обменялись прощаниями, и он ясно дал ей понять, что полностью уверен в своем решении; Ракеш не знал, что еще добавить к своим словам.

– Еще увидимся, Ракеш, – пообещала она. Предоставится ли ей такая возможность или нет, Ракеш знал, что ее ответ был искренним; она постарается вернуться.

В течение нескольких долгих сердцебиений с «Обещанием Лал» ничего не происходило, и Ракеш даже стал подумывать, не в этом ли разгадка – возможно, Отчуждение просто заново сканировало содержимое корабля, каждый раз оставляя нетронутым его предыдущее воплощение на манер какой-нибудь древней окаменелости.

Затем вращающееся кольцо стало расплываться прямо у него на глазах; каждая из слагающих его частичек вещества отделялась от своих соседей и, оказавшись на свободе, отправлялась в путь по независимой от других траектории. Вскоре от корабля осталось лишь едва заметное, расплывчатое облако пыли.

Зей так разнервничалась, что стала бегать по кабине кругами. – Те, кто это сделали? Где они живут?

– Я не знаю, – ответил Ракеш. – Но причин для беспокойства нет; с нами они так не поступят.

– С чего ты это взял?

Ракеш изумленно защебетал. – О них я ничего не знаю наверняка. Но я могу поделиться своими мыслями.

Зей, наконец, удалось успокоиться, и она встала рядом с Ракешем, ожидая, пока он сформулирует свой ответ.

– Вероятно, они живут в полусне, – сказал он. – Как и другие члены твоей команды. Они, как мне кажется, многого достигли, многому научились, многое повидали, но потом им пришлось научиться жить, не испытывая потребности в том, чего этот мир больше не может им дать. – Он и сам понимал всю притягательность подобной стратегии – и для самих жителей Ковчега, и для всех остальных разумных существ. Лучше уж так, чем сходить с ума от скуки. – Возможно, среди них найдется один-два представителя, которые немного похожи на тебя, хотя и сильно уступают в своей неуемности. Стражи, не пробудившиеся до конца, способные наблюдать за разворачивающимися событиями и порой даже самую малость вмешиваться в их ход, но не имеющие возможности или желания вступать со Вселенной в контакт до тех пор, пока ей нечего им предложить.

Зей впитала его слова. – Но они привели тебя сюда, просто чтобы нас разбудить?

– Я так думаю, – ответил Ракеш. – Хотя полной уверенности у меня нет.

Дождавшись, пока из вида не скроются последние фрагменты «Обещания Лал», он запустил двигатель парома.

– Забудь об Отчуждении, – сказал он. – Давай лучше выясним, готов ли кто-нибудь из твоих партнеров по команде к общению со Вселенной.

С тьмой было покончено; теперь Осколок снова со всех сторон окружало непрерывное сияние Накала. Свет был мягче, чем в начала их путешествия, а его цвета – не такими резкими. Вдали от Средоточия все пошло на спад: и ветер, и свет, и веса. Рои подумала: мы могли бы избежать осложнений и неприятностей, если бы отправились в путь задолго до появления Странника.

– Когда вы с Гулом рассказывали, что выросли без темных фаз, я вам никогда по-настоящему не верил, – признался Хаф. – Такое и представить-то сложно. – Рои не знала, шутит он или говорил серьезно; иногда отличить одно от другого было непросто. – Как, интересно, к этому отнесется следующее поколение?

– Поживем – увидим, – ответила Рои. Иногда ей нравилось подыгрывать Хафу, присоединяясь к его безумным домыслам, но в последнее время она опасалась излишних разговоров о будущем, как будто надежда, выраженная словами, становилась более ранимой и уязвимой, чем негласная тяга к безопасности, которую испытывал каждый житель Осколка.

Длительность темных фаз постоянно сокращалась, но несколько последних дали команде Руза достаточно времени, чтобы произвести заключительную серию наблюдений в пустоте. Подобно Осколку, снова погрузившемуся в плоскость Накала, орбита Странника полностью утратила свою угловую высоту; теперь они оба были заперты в одной и той же паре измерений, что вовлекало их в более тесный и опасный танец. Если бы опасность представляло лишь лобовое столкновение с самим Странником, справиться с проблемой было бы куда проще, однако не менее смертоносным могло оказаться даже простое сближение. Странник был гораздо горячее и ярче Накала; если они пролетят в его непосредственной окрестности или столкнутся на ближней дистанции с одним из протуберанцев, жар может пробить каменную оболочку Осколка и убить их точно так же, как погубил бы Накал, окажись они на поверхности безо всякой защиты.

Рассчитав траектории огоньков и протуберанцев, Кэм набросала самый безопасный маршрут, ведущий в обход орбиты Странника. Скрученная геометрия обладала одним смертоносным эффектом: опасность была сосредоточена в тех местах, где более простой анализ не выявил бы никакой угрозы; хотя Средоточие действительно играло роль щита, точки, в которых оно могло дать им самую надежную защиту, не были диаметрально противоположны Страннику.

После того, как кропотливые расчеты Кэм выявили путь наименьшего риска, осталась всего одна проблема – пройти по нему от начала до конца, не имея возможности выглянуть в пустоту, чтобы подтвердить местоположение Осколка. Рои организовала систематические измерения весов и позаботилась о том, чтобы в новой нулевой пещере были и ротаторы, и приборы, воспроизводящие периодическое движение камней; все это помогало дать количественную оценку расстоянию до Средоточия, однако наиболее важную величину – угол между ними и Странником, таким путем измерить было нельзя.

Сэн и ее команда наблюдали за силой ветра и делали все, что было в их силах для калибровки модели, связывающей свойства потока в туннелях с последней порцией надежных данных об изменении орбиты Осколка, которые удалось собрать пустотовидцам. Переменная плотность Накала не поддавалась точному прогнозу, но ее можно было измерить, ежемоментно анализируя потоки ветра. Подставив полученные данные в известные им шаблоны, можно было получить граничные оценки эффектов, которые туннели оказывали на скорость и положение Осколка.

Благодаря этим стараниям, они получили куда больше шансов на успех, чем принесла бы простая вера в удачу, однако дальнейшему снижению неопределенности препятствовали два фактора. Первым из них были непредсказуемые сдвиги в орбите Странника; разобраться в этих скачках они так и не смогли, а теперь еще и потеряли единственную возможность наблюдения. Здесь они были бессильны, и Рои с этим уже смирилась, чего нельзя было сказать о втором осложнении, касавшемся влияния, которое оказывала на пространство-время кривизна самого Осколка. Пасовать перед этой проблемой без боя она не собиралась.

Об отслеживании расстояния до Странника по изменению весов не могло быть и речи; разница между его влиянием на противоположные края Осколка была слишком мала. Отсутствие наблюдаемых эффектов, впрочем, еще не означало, что по мере движения обоих тел вокруг Средоточия, Странник не сможет приблизиться к Осколку и медленно вывести их за пределы безопасной зоны, очерченной Кэм.

Пригласив Хафа и Пэл в качестве проверяющих, Рои, Кэм и Нис смена за сменой стояли со своими рамками, пытаясь объединить геометрии с учетом принципа Зака. Так и не сдвинувшись с мертвой точки, Рои предложила им пойти по самому простому пути – представить, что и Средоточии, и Странник обладали кривизной, но не имели скрученности – в точности как предписывала в отношении Средоточия их первая, ошибочная гипотеза. На правильную геометрию такой ответ бы, конечно, не вывел, но вполне мог сыграть роль трещинки, ведущей в правильном направлении.

Засыпая в конце каждой смены, Рои наблюдала видения, наполненные образами блестящих гладких поверхностей, которые сталкивались и терлись друг об друга, не желая сливаться в единое целое. Стоило ей проснуться, и ее мысли снова занимала нерешенная задача. Как, будучи ослепленными Накалом, миновать Странника, не угодив по незнанию в опасную ситуацию? Теперь их единственным ориентиром была геометрия пространства-времени, однако незнание ее точной формы не только создавало неопределенность, но и могло сыграть с ними коварную шутку.

Кэм отложила рамку. – Не могу больше думать. Схожу за едой.

– Еды может принести и Хаф, – предложила Рои.

– Лучше пусть Пэл! – отозвался Хаф. – Она все равно не занята! – Пэл разглядывала потолок, лежа на спине. За всю смену никто так и не передал ей рамку для проверки расчетов.

– Я могу и сама сходить, – сказала в ответ Кэм. Она вышла из пещеры.

Нис прервал работу на время их разговора; теперь он посмотрел на Рои, и в его взгляде почти читалось осуждение.

– Мы все устали, – сказал он. – Мне кажется, мы топчемся на месте.

– Ты решил сдаться? – Рои ощутила укол обиды. – И чего ради? – Будь у них другая неотложная задача, она бы с радостью отрядила на нее Хафа, но у команды Сэн в плане вычислений все было схвачено; им не требовался новобранец, которого требовалось обучать их методам.

– Я не сдаюсь, – ответил Нис. – Я теряю рассудок. Все эти выкладки никуда не ведут. Шаблоны не становятся проще; с каждым шагом они все больше спутываются. Если бы за это взялся кто-нибудь посообразительнее, то он бы, наверное, смог доказать, что эту геометрию нам просто не найти.

Рои подумала о Тане, которому сейчас нездоровилось, как когда-то Заку. Если бы не болезнь, он бы, наверное, именно так и поступил – доказал, что она впустую тратит время.

– Геометрия существует! – проскрежетала она. – Она повсюду. Мы движемся сквозь нее даже сейчас, пока ведем этот разговор.

– Я и не утверждал обратного, – устало заметил Нис. – Но далеко не все в этом мире можно описать языком шаблонов. Можете ли вы выразить в шаблонах форму Осколка? Или форму вашего щитка?

Рои умолкла. Рано или поздно аналогия Ниса должна была оправдаться, но она все же надеялась, что и этот маленький шажок им удастся совершить при помощи математики. Два «Средоточия», два центра кривизны; казалось, что описать нечто подобное при помощи шаблонов не так уж и сложно.

– Пространство-время просто делает свое дело, раз за разом следуя принципу Зака, и идеально согласуется с самим собой, в любом месте и в любое время, – заметил Нис. – Не пользуясь никакими камешками на проволоке. И ничего не зная о шаблонах. Вот почему победа остается за ним. Ему не нужно фиксировать детали своей работы на всем протяжении пространства и времени в горстке изящных символов. Оно просто делает свое дело.

Он отложил свою рамку.

Рои оперлась на камень, растянув ноющие суставы и попытавшись очистить свой разум. Хотя в словах Ниса и было разумное зерно, заключалось оно отнюдь не в пессимистичном настрое.

– Ты прав, пространство-время не занимается шаблонной математикой, – согласилась она. – Ему это просто не нужно. Но если не нужно ему, то почему нужно нам?

– Чтобы выразить любое явление в простой и компактной форме, – прилежно ответил Нис, как бы играя роль ее ученика. – Разве мы смогли бы хоть что-то посчитать, не будь это правдой?

– А как же тогда считает само пространство-время? – возразила она.

– Я не знаю, – ответил Нис.

– Зато я знаю, – сказал Хаф. – Нам нужно сделать так, как говорил Тио.

– В смысле? – Теперь Рои была сбита с толку. – Что именно он предлагал? – Тио был приятелем Хафа, который скитался среди теоретиков, все время меняя учителей; набравшись немалых знаний, он начинал спорить со всеми подряд и постоянно отказывался заниматься расчетами, которых от него ожидали.

– Я рассказывал вам об этом еще тридцать шесть смен тому назад, – с укоризной заметил Хаф. – В его представлении пространство-время состоит из множества мелких, плоских кусочков. Когда эти кусочки достаточно малы, правила их соединения – то, как устроены их стыки – можно описать при помощи специальных шаблонов. Но в отличие от этих сорняков, – он помахал рамкой Рои, которую та передала ему для проверки, – его шаблоны очень просты.

– Просто их нужно очень много, – добавила Рои. На несколько биений сердца она ощутила растерянность, засомневавшись, не давало ли это решение ложной надежды, которую она переоценила из-за своей усталости. Но слова Хафа были абсолютно логичны; идея Тио была единственным выходом из их положения.

– Сможешь его отыскать? – спросила она у Хафа. – Сможешь привести его сюда?

– Само собой. – Хаф потыкал Пэл, и они вместе направились к выходу из пещеры.

– Я все равно ничего не понимаю, – сказал Нис.

– Дождись Тио, – предложила Рои. – Если я попытаюсь объяснить это так, как понимаю сама, то, скорее всего, просто запутаю нас обоих.

– Но с кем он работает? Чем он занимался?

– Он работал в одиночку, – ответила она.

– Сам себе команда? – с издевкой спросил Нис.

– Зак тоже был сам себе командой, – возразила Рои. – Давным-давно.

На Ниса это сравнение не произвело особого впечатления. – Если кто-то считает себя похожим на Зака, это еще не означает, что он прав.

– Верно, – согласилась Рои. – Так что давай будем оценивать его идеи по существу.

Хаф и Пэл вернулись вместе с Тио. Поначалу он казался дерганым и озлобленным, но когда Рои обратилась к нему с должным уважением, сказав, что им нужна его помощь, поза Тио смягчилась, и слова полились из него без остановки.

Он объяснил, что переформулировал принцип Зака, адаптировав его к представлению пространства-времени в виде множества плоских кусочков. В отличие от геометрии Тана, которой можно было доверять даже в мельчайших подробностях, она не давала идеального решения. Зато все выкладки, несмотря трудоемкость и однообразие, были крайне просты. Поиск ответа был лишь вопросом времени.

– Сколько разрезов нам придется сделать, сколько фрагментов пространства-времени понадобится, чтобы с запасом охватить всю область между последней известной нам орбитой Осколка и траекторией Странника?

Тио замолчал, то ли погрузившись в расчеты, то ли занявшись прикидками. – Думаю, шесть в восьмой степени. Шесть в девятой для большей точности.

– И какая же команда нам потребуется? Чтобы рассчитать всю геометрию до того, как мы достигнем орбиты Странника?

– Шесть в четвертой, если они хорошие счетчики. И вдвое больше, если всем им потребуются проверяющие.

Шесть в четвертой степени. Даже если объединить пустотовидцев Руза со всеми теоретиками, они едва ли покроют четверть от этого числа. Команда Сэн не могла бросить свою работу, но, как вариант, для расчетов можно было отрядить часть световых курьеров Джос; теперь, когда новые данные о результатах наблюдений больше не поступали, передавать им было практически нечего.

– Ты сможешь объяснить эту задачу простым языком, чтобы было понятно всем и каждому?

– Да, – уверенно ответил Тио.

– Чтобы любого, кто владеет арифметикой, можно было обучить этой работе за полсмены? – не унималась Рои.

– Вполне, – ответил Тио.

Рои обвела взглядом маленькую пещеру, пытаясь представить поблизости куда большее пространство, в котором могли бы уместить все счетчики. Мимоходом она заметила, что тело Хафа опустело, а внутри Пэл находились четыре семенных пакета. Хаф, судя по его виду, не испытывал боли; Пэл заблаговременно изъяла его пакеты, и ей даже не довелось видеть, как страдает ее друг.

Мир был полон странностей, но Рои это не заботило. Последняя проблема, с которой они еще могли справиться, наконец-то, стала поддаваться. Теперь она верила, что им удастся выжить.

Тан оставался в небольшой пещере, неподалеку от счетчиков, занимавшихся геометрией Тио. Перед началом смены Рои принесла ему еды и задержалась ради короткой беседы.

– Где мы сейчас? – спросил он.

– Все измерения указывают на то, что размер орбиты близок к двадцати единицам.

– Двадцать! – с восхищением воскликнул Тан. – Неудивительно, что я чувствую себя так, будто снова попал в нулевую пещеру.

– Вес теперь ничего не значит, – согласилась Рои. – Сейчас даже на гармовом крае можно при желании провисеть на потолке хоть целую смену.

– Я не хочу висеть на потолке, – сказал Тан. – Я просто хочу прожить еще несколько смен. Я хочу узнать, чем все закончится.

– Понимаю. – Рои никогда не спрашивала Тана ни о его детях, ни о том, замечал ли он за собой попытки отыскать их в толпе. Сейчас, впрочем, все смотрели на вещи иначе; неважно, был ли их взгляд сосредоточен на собственном выводке или поколении в целом.

– Либо так, либо мы все сгорим, как Зак, – в шутку прощебетал Тан.

– Мы трудились изо всех сил, – сказала Рои. – Будущие поколения не будут знать ни опасности, ни забот.

– Безопасность – да, но беззаботной жизни я бы им не пожелал, – возразил Тан.

– Почему?

– Ты хочешь, чтобы они вернулись к старым порядкам? – Тан испытующе взглянул на нее. – Ты ведь знаешь, что это случится, не так ли? Если им будет не с чем бороться, не в чем разбираться, нечего исследовать.

У Рои не было ответа. И хотя сама она понимала, что вернуться к прежним временем уже не сможет, такого выбора ей почти наверняка не представится; сама она едва ли проживет намного дольше Тана. Но даже если Хаф, Пэл и Тио постепенно променяют свою безрассудную молодость на мир, в котором смыслом жизни очередного поколения вновь станет приятный трепет совместного труда, независимо от команды, независимо от конкретной работы, будет ли это иметь какое-то значение?

– Могу ли я как-то на это повлиять? – спросила она в ответ. – Есть ли хоть один способ очертить границы их будущих лишений?

– Нет, – ответил Тан. – Но можно надеяться на то, что они выберут верный путь.

Рои ушла, чтобы приступить к работе; она неслышно вошла в пещеру и заняла рабочее место Лэх; вдвоем они делили одну и ту же ячейку, чередуя смены. Тио расположил счетчиков, следуя тщательно продуманной закономерности – так, чтобы каждому из них приходилось обмениваться информацией лишь с пятью своими соседями. Курьерам больше не нужно было петлять между счетчиками то вперед, то назад; результаты, необходимые для продолжения выкладок, каждый из участников получал от стоявшего рядом товарища.

Волны цифр перекатывались по пещере, но Рои было достаточно сосредоточиться на стоящих перед ней простых задачах, не обращая внимания на картину в целом. В сравнении с битвой против шаблонов, описывающих связность пространства-времени, эта работа была почти такой же бездумной, как прополка сорняков. Она поддалась приятному оцепенению, в котором все ее мысли были сосредоточены лишь на деталях очередной серии выкладок.

Она вышла из транса в середине смены; Тио объявил о перерыве. Дюжина человек обошла пещеру, перемещаясь от счетчика к счетчику и спрашивая их о числах, связанных с только что проанализированным фрагментом пространства-времени. От полученных ими ответов зависело, к кому из соседних счетчиков они направятся на следующем шаге. По сути обходчики Тио наблюдали за падением воображаемого тела в каждом из кусочков моделируемого пространства-времени, пытаясь выяснить, где оно окажется в следующий момент. Ведя учет нескольких простых величин, они могли проследить за будущим движением тела – в пределах области, кривизна которой зависела от соединения отдельных плоских фрагментов – получая в итоге довольно точную аппроксимацию естественной траектории.

Орбита Осколка. Орбита Странника. Огоньки и протуберанцы, которые могли пролететь между ними.

Изучив результаты, Кэм и Нис преобразовали их в инструкции для Сэн. Благодаря корректировкам туннелей – теперь как никогда миниатюрным – Осколок постепенно приближался к точке, которая в теории должна была свести риск опасности к минимуму.

После окончания своей смены Рои навестила Кэм и Ниса.

– Где мы сейчас? – спросила она. Сейчас этот вопрос задавали все подряд, и никто не мог удержаться.

– На отметке в двадцать и три четверти, – ответила Кэм. – Судя по последним данным из нулевой пещеры.

Рои эхом повторила это число. – А теперь мне придется спать? – На момент последнего наблюдения размер орбиты Странника составлял чуть больше двадцати двух единиц, но с учетом его предыдущих перемещений эта величина, как считалось, уже должна была стать меньше двадцати одного. Прокладывая курс Осколка, они старались держаться середины неопределенности и оценивать величину рисков, не зная точного местоположения своего заклятого врага.

– Возможно, мы его уже миновали, – заметил Нис. – Возможно, все уже закончилось, просто мы об этом не знаем.

– Я поверю, когда мы пересечем отметку в двадцать два, – сказала Рои.

– Протуберанцы все еще могут представлять опасность, – напомнила им Кэм. – Нам все равно придется следовать первоначальному курсу.

– И как долго? – Рои еще не приходилось сталкиваться с этим вопросом; раньше немыслимым делом казалось даже простое пересечение орбиты Странника. – Мы продолжим двигаться наружу, а Странник – внутрь. Пока мы не отдалимся от него на приличное расстояние. Но что ждет самого Странника?

– Средоточие разорвет его на части, – ответил Нис. – Из чего бы он ни состоял, это вещество постепенно ускользает из хватки его кривизны. В какой-то момент от Странника ничего не останется – он просто растворится в Накале и станет его частью.

– И что, на этом все?

– Так устроены веса и движение, – ответил Нис. – Разве у нас есть другие варианты?

Проснувшись, Рои обнаружила, что пещера Тана пуста. Она принялась лихорадочно разыскивать того, кто мог знать о его местонахождении.

Наконец, она встретила Пэл, которая иногда просыпалась раньше Рои и лично навещала Тана.

– Я видела его, – ответила Пэл. – Я передала ему новости.

– Какие новости?

– Весь Осколок уверен в том, что орбита осталась позади, – объяснила Пэл. – Мы еще не достигли отметки в двадцать две единицы, но Странник не мог все это время оставаться на той же самой орбите. Мы разминулись и теперь движемся в противоположные стороны.

– Это отличная новость, – сказала Рои. – Но куда подевался Тан?

– Он сказал, что ему нужно немного поупражняться.

Рои попыталась его разыскать, но в итоге была вынуждена вернуться, чтобы сменить Лэх. Жонглируя числами, она представляла, как ее старый друг ищет в камнях удобную расщелину, гасит свое зрение, и долгий период света в его сознании постепенно сменяется ощущением полной темноты.

Ракеш сидел на кухне «Обещания Лал», перемешивая вилкой лежащий перед ним рис, и никак не мог взяться за еду. Он уже пропустил три вошедших в привычку послесменных встречи с Зей, а сейчас приближалось время четвертой. Не имея четкого ответа на ее просьбу, Ракеш не знал, как посмотрит ей в глаза.

– Готов поклясться, Отчужденные знали об этом с самого начала, – сказал он Парантам. – Может быть, они, как и мы, прошли по следам метеора, а может быть, заранее знали, чем все закончится. Но я не верю, что они привели нас сюда из-за мертвых микробов в том булыжнике. Они хотели, чтобы мы узнали о положении дел в Ковчеге. Чтобы мы решили эту проблему.

– Возможно, так и есть, – согласилась Парантам. – Но разве это что-то меняет?

– У меня создается ощущение, что мной попользовались – вот что это меняет. – Может быть, именно поэтому Лал выбрала в том узле именно его? Она проникла прямо в его душу, увидела саму суть его скуки и разочарования, знала, как сильно отзовется в его сознании просьба вроде той, что высказала Зей?

– Попользовались? И как же? – спросила Парантам. – По-твоему, Отчужденные в моральном плане настолько привередливы, что решили не трогать этот генетический переключатель своими руками, но в то же время настолько несостоятельны, что считают допустимым срежиссировать ситуацию, в которой ты будешь вынужден сделать это за них? Если бы они хотели это сделать, то уже сделали бы. Если бы они были в состоянии осознать бедственное положение ковчегцев, то вполне могли бы им помочь.

– Я говорю не о технологиях, – парировал Ракеш. – Понятное дело, что при желании они могли бы без проблем привести этот переключатель в действие. Но они предпочли остаться в стороне и переложить ответственность на других.

Парантам, похоже, была всерьез озадачена. – Хочешь сказать, что столкнувшись с непростой этической проблемой, они решили спросить совета у того, кто по их расчетам окажется более сведущим в вопросе? У сродника ковчегцев, потомка ДНК?

В этот момент Ракешу хотелось ее задушить.

Вообще-то больше всего ему хотелось услышать от Парантам, что он не имеет права вмешиваться и не должен нарушать мирный полусон, в котором пребывали обитатели Ковчега. Именно на такую реакцию он рассчитывал, когда она услышала просьбу Зей. Но Парантам, к несчастью, не захотела идти у него на поводу.

Ракеш попытался отстраниться от всего, что выбивало его из колеи и спокойно проанализировать сложившуюся ситуацию еще раз.

– Этот генетический механизм был насильно встроен в тела ковчегцев их прародителями, – заметил он. – Но вовсе не вслепую или без особой причины; у такого решения есть очевидные преимущества. Благодаря ему, они могут довольствоваться статус-кво, пока статус-кво себя оправдывает. Оно избавляет ковчегцев от скуки и клаустрофобии, которые бы неизбежно преследовали их внутри этого тесного, запертого на орбите нейтронной звезды, булыжника, из которого им попросту некуда бежать. Но стоит их миру столкнуться с какой-то угрозой – с проблемой космических масштабов, вроде тех, с которыми их прародителям приходилось иметь дело еще со времен культуры сталеваров, – как их интеллектуальная мощь пробуждается, и общество переживает эпоху Просвещения на максималках.

– Что неплохо само по себе, – заметила Парантам, – до тех пор, пока перед ними не откроются возможности совершенно другого рода – шанс расширить собственные горизонты без стрессов и опасностей. Смогут ли они хотя бы оценить его по достоинству, не говоря уже о том, чтобы применить ради собственной выгоды?

– Не смогут, – ответил Ракеш. – Это невозможно.

– Не считая Зей и ей подобных.

– Именно.

– Значит, вопрос в том, – сказала Парантам, – вправе ли исключения решать за весь Ковчег? У Зей есть и свои интересы. Если она захочет посетить Амальгаму, мы можем попытаться исполнить ее желание. Но имеет ли она право навязывать свой образ мышления всему сообществу, не спросив их согласия?

– А вправе ли были создатели Ковчега, – возразил Ракеш, – приговаривать своих детей к пятидесяти миллионам лет смирения? Да, их намерения были безупречны, и да, им приходилось действовать в критической ситуации, отчаянно ища способ сохранить своим потомкам жизнь, пока на их планету надвигалась нейтронная звезда. Но они не могли предугадать всего, что ожидало бы их в будущем. Возможно, они думали, что с наступлением очередного апокалипсиса/ренессанса их потомки во всем разберутся и сделают собственный выбор – перестроят геном их вида по своему усмотрению, чтобы лучше приспособиться к будущим испытаниям. Может быть, они и не рассчитывали на то, что их дети проведут столько времени в заложниках этого непродуманного решения; они просто делали, что могли, в надежде выиграть для своих потомков пару миллионов лет.

– Но можем ли мы быть уверены, – как бы размышляя вслух, заметила Парантам, – что эта ситуация носит исключительно рукотворный характер? Что, если аналогичный механизм возник задолго до того, как нейтронная звезда приблизилась к родной планете ковчеготворцев, и они всего лишь внесли в него несколько корректив?

– А если она имеет естественное происхождение, это все меняет? – возразил Ракеш.

– Нет, но кое-какое значение это все же имеет, – ответила Парантам. – Все стремления, все ценности и приоритеты достались тебе от биологических предков. От одних потребностей ты избавился, другие усилил, но тебе никогда не приходилось решать: «Каким я должен быть, исходя из первооснов – если закрыть глаза на все качества, унаследованные мной от прародителей? Как мне следует жить? Каких ценностей придерживаться?»

– Ладно, я понял, что ты имеешь в виду, – сказал Ракеш. – Такой первоосновы нет. Я рискую заразить Ковчег собственными ценностями. Но если ковчегцы унаследовали эту долгую зиму в своем сознании – и какая-то притаившаяся в глубине часть их разума лелеяла ее точно так же, как я ценю некоторые из человеческих качеств, не имея на то хоть сколько-нибудь значимой, универсальной причины, – то должны были унаследовать и интеллектуальную весну. Я поделился с Зей несколькими простыми фактами из области естественных наук; я не колонизировал ее мозг нанороботами и не превращал ее в нечто чуждое ее природе. То, что она собой воплощает, изначально принадлежит всему ее виду – ничуть не меньше, чем смиренный настрой ее соплеменников. И лишь по воле случая они стали жертвой обстоятельств, не дающих им реализовать эту врожденную способность – до тех, пока они не окажутся на краю гибели. Разве что-то могло оторвать их от нейтронной звезды и при этом дать достаточно времени, чтобы их культура успела перезагрузиться до состояния, в котором они сумели бы себя защитить?

Парантам умолкла. Ракеш оттолкнул тарелку с едой. Он мог сколько угодно проклинать Отчужденных, мог выслушать Зей, мог выслушать Парантам, но Парантам, в свою очередь, могла тысячи лет обсуждать плюсы и минусы, не становясь на чью-либо сторону. Как бы сильно он ни ненавидел свое положение, решение оставалось за ним. Он не мог просто уйти, сделав вид, будто никогда не видел Ковчега, как не мог и обратиться с воззванием ко всему диску в надежде найти того, кто возьмет ответственность на себя.

– Что, если мы пробудим их ровно настолько, чтобы они смогли вступить с нами в осмысленный диалог – как у нас с Зей – а потом предоставим им право выбора. Мы могли бы предложить им простой способ вернуть свой покладистый нрав – по желанию, в индивидуальном порядке. Они не могут дать согласие на мое предложение, но если мы поместим их в состояние, которое даст им возможность осознать мой вопрос, это не значит, что они будут обязаны оставаться в нем и дальше. Образ мышления Зей нельзя было назвать идеально самоподдерживающимся: переход в это состояние еще не гарантировал, что ему будет отдано предпочтение. Каждый член их сообщества по-прежнему сможет обдумать ситуацию и принять собственное решение.

Парантам задумалась. – Допустим, мы поступим так, как ты предлагаешь. Что дальше? Те, кто решат вернуться к прежней жизни, надо полагать, останутся в Ковчеге; вопрос в том, смогут ли они ужиться с тысячей неугомонных Зей, если от этого не будет зависеть их жизнь?

– Остальные будут исследовать балдж или отправятся вместе с нами в диск.

– Исследовать балдж? И как именно? – не унималась Парантам. – Разве Отчужденные обещали предоставить им доступ к местной сети?

– Ну, нет, – неохотно согласился Ракеш.

– И разве Амальгама давала обещание впустить их в диск?

– Ты думаешь, что из-за фокуса, который Отчужденные выкинули с Лал, жителям Ковчега не разрешат вступить в Амальгаму?

– Я думаю, что улаживание дальнейших взаимоотношений между балджем и диском займет какое-то время. Я считаю, что нам нужно вернуться и навести порядок в этой неразберихе, прежде чем устраивать интеллектуальный ренессанс в маленьком и тесном ковчеге без аварийного выхода.

Насчет главной проблемы, вызывавшей беспокойство Парантам, возразить ему было нечего. Нельзя было просто разжечь это пламя и уйти, переложив разрешение будущего конфликта на самих обитателей Ковчега. Эти существа были заперты глубоко на дне гравитационной ямы, не имея в своем распоряжении ни планеты, которую можно было бы использовать для добычи материалов, ни каких-либо ресурсов за исключением мизерных запасов самого Ковчега и разреженной плазмы в аккреционном диске нейтронной звезды. По замыслу создателей Ковчега переключатель в их мозге срабатывал не просто в момент кризиса, но также и в момент открывшихся возможностей. Но без моста, связывающего Ковчег с внешним миром, такой возможности не предвиделось. Было бы слишком жестоко оставлять их томиться в собственной неудовлетворенности.

– Хорошо, – сказал он, – нам нужно расчистить путь из балджа в диск. Покинуть это место, а потом вернуться обратно. Будем надеяться, что идиоты из диска пропустят нас через границу, а идиоты из балджа снова впустят нас внутрь.

Кивнув, Парантам облегченно рассмеялась. – Значит, все? Мы договорились? Это твое окончательное решение?

Ракеш замешкался. Прежде, чем они вернутся сюда во второй раз, пройдет не одна тысяча лет. Ковчег наверняка уцелеет и все останется практически таким же, как и сейчас, вот только Зей уже давно не будет в живых.

Он уже знал, что ответила бы Зей, если бы он поделился с ней этим планом, этим обещанием далекого будущего. Она бы стала упрашивать его найти ту самую искру в ее сознании, которая отличала Зей от соплеменников, ту самую искру, с которой он общался, которую растил и подбадривал смена за сменой.

А потом она попросила бы Ракеша проникнуть в ее разум и загасить эту искру навсегда.

– Есть успехи? – спросил Хаф, заводя световую машину.

Рои оторвала взгляд от рамки с шаблонами. – Не совсем, – призналась она. – Но прояви немного терпения. Мы еще не дошли до конца.

Она перебралась в сардовую четверть, чтобы увидеть открытие третьего туннеля и кое-что обсудить с Нэт и Бардом. Хаф увязался следом в качестве помощника, который отвечал за поиск пропитания, освещение и проверку ее нескончаемых расчетов. Даже сейчас, ожидая в этой маленькой пещере сигнала от своих хозяев, которые должны были пригласить их на торжественную церемонию, Рои не могла расстаться со своими рамками.

С того самого момента, как Чо и Нису удалось измерить кривизну Странника, исходя из крошечного угла, под которым он изгибал свет, Рои проводила большую часть времени в поисках шаблона, который мог бы описать геометрию, охватывающую и Странника, и Средоточие. Шаблоны, однако же, стали непомерно сложнее, ведь полагаться на старые симметрии было уже нельзя.

Кривизна пространства-времени в окрестностях Странника примерно в шесть-восемь раз уступала кривизне Средоточия, так что более простое решение, вероятно, состояло в том, чтобы воспользоваться идеализированной геометрией изолированного Средоточия в качестве основного ориентира, а затем, опираясь на данные пустотовидцев, выяснить, где именно их реальное местоположение будет отличаться от предсказанного. Подобно путешественнику, съезжающему вниз по крутому туннелю, известному лишь своими грубыми очертаниями на карте, они могли попытаться избежать столкновения с мелкими препятствиями, ориентируясь при помощи зрения и не рассчитывая дать математически безупречный прогноз каждого бугорка, который мог встретиться им по пути. Единственная проблема этого в высшей степени практичного подхода заключалась в том, что из-за сокращения темных фаз у пустотовидцев оставалось все меньше и меньше времени для наблюдений. Если в какой-то момент темные фазы исчезнут окончательно, то им останется лишь мчаться по воображаемому туннелю вслепую, целиком полагаясь на свои выкладки.

Когда естественный свет пошел на убыль, Рои передала последнюю рамку Хафу и принялась за новую.

– Ваши шаблоны как сорняки, – любезно заметил Хаф. – В них нет никакой формы, они просто растут, где им вздумается.

– Спасибо, что подбодрил. Как насчет того, чтобы выяснить, верны они или нет, и тогда можешь сколько душе угодно заниматься прополкой ложных.

Хаф взялся за дело, а Рои тем временем задумчиво разглядывала камешки на пустых рамках. Хотя порой задача и правда казалась неразрешимой, когда-то почти то же самое можно было сказать и о скрученной геометрии вокруг Средоточия, а ведь сейчас найденное решение подтверждалось спиральной траекторией, по которой от него смена за сменой удалялся Осколок. Веса, периоды колебаний, наблюдения в пустоте идеально сочетались друг с другом в точном соответствии с шаблонами. По словам Руза, который несколько раз поднимался на поверхность, причудливая дуга в четверть круга становилась шире: ее угол, радиус и толщина стали заметно больше. Отчасти это объяснялось тем, что Осколок сбавил скорость, выйдя на орбиту большего диаметра, а отчасти – более пологой кривизной пространства-времени, которая по мере их удаления от Средоточия все слабее искривляла падающий на него свет.

– У меня есть друг по имени Тио, – сказал Хаф, не отрывая глаз от рамки. – Он говорил мне, что лучше всего искривленную геометрию можно представить в виде множества крошечных плоских граней, склеенных друг с другом своими краями. Ведь хотя у куба всего шесть граней, он не так уже сильно отличается от сферы. К тому же точность можно увеличить, добавив новые грани.

– Так и есть, – согласилась Рои. – Кривизну поверхности можно перенести в углы между отдельными гранями. Но я не уверена, что в этом есть какая-то польза. С кем учился Тио? С Кэм? С Нисом?

– Думаю, что ни с той, ни с другим. Он общался с массой разных людей. Собирал знания то тут, то там.

Рои продолжала разглядывать рамку, но в голове было по-прежнему пусто. Исчерпав все известные ей изящные приемы, она, наконец, решила атаковать задачу в лоб, отбросив тонкости и мобилизовав все свое усердие в надежде, что на каком-то этапе ее глазам откроется способ распутать эту неразбериху. Пока что этого не случилось. За всем этим должно стоять нечто простое, – утверждал Зак. Однажды он уже нашел искомое, воплотив его в своем принципе весов. Сколько же еще простоты можно было ожидать от космической бездны, полной Встрясок и Странников, не говоря уже о бесчисленных огоньках, каждый из которых, насколько было известно Рои, мог быть окружен собственным искривлением пространства-времени.

У входа в пещеру появилась Сэн, одна из учениц Нэт. – Сейчас мы будем открывать туннель, – сказала она.

Рои отложила рамку. Хаф уже приготовился взвалить на спину световую машину, но Рои сказала: «Вряд ли она нам понадобится». Темная фаза почти завершилась, а Сэн настолько хорошо знала эту местность, что даже не захватила с собой источник света. Ходить, ориентируясь по звуку чужих шагов, у Рои получалось все лучше, но Хафу, как и всем вылупившимся после Встряски этот навык, по-видимому, давался от рождения.

Они проследовали за Сэн по узкому, идущему под уклон туннелю к рарб-шаркному краю Осколка.

Когда они достигли цели, вокруг было уже достаточно светло, чтобы разглядеть Нэт, Барда и еще несколько дюжин фигур, которые собрались в заслоночных пещерах, примыкавших к новому туннелю. Внешняя стена, отделявшая туннель от поверхности Осколка, была истончена и ослаблена до такой степени, что почти наверняка бы рассыпалась с началом очередной светлой фазы. Находящимся в этой пещере операторам предстояло раздвинуть первый круг каменных заслонок, удерживающих туннель в закрытом положении, одновременно с еще одиннадцатью, расположенными по направлению ветра. Если все пройдет согласно плану, то ветер беспрепятственно пролетит через весь Осколок и ударит по шаркному концу туннеля с достаточной силой, чтобы пробить тонкий слой оставленной рабочими породы, создав, таким образом, третью магистраль, соединяющую Накал с самим собой.

Рои подошла к Нэт. – Теперь-то твоя работа здесь точно закончена, – пошутила она. – Мы будем ждать тебя в нулевой пещере. – На деле же в нулевой пещере не осталось ни одного теоретика, и хотя у Рои больше не было причин туда возвращаться, в названии этого места по-прежнему было что-то особенное.

– Я подумаю об этом после того, как туннели помогут нам миновать Странника, – ответила со всей серьезностью Нэт. – Я хочу поработать с тем, кого интересует глубокое понимание изменений в плотности Накала, которые мы наблюдаем по мере удаления от Средоточия. Здесь есть много нерешенных вопросов. Думаю, мы уже довольно неплохо разбираемся в весах и движении камней вроде Осколка, но в остальном мы по-прежнему лишь собираем данные и строим догадки.

Сверившись с часами, Бард отдал команду операторам заслонок. Передавать световые сообщения операторам в других пещерах не требовалось; все они должны были следовать заранее оговоренным инструкциям и собственным часам.

Выстроившись рядами, операторы заслонок принялись тянуть за канаты, которые через систему блоков были соединены с огромным валуном, расположенным в дальнем конце пещеры. Этот камень, пожалуй, находился на грани их возможностей в плане передвижения каких бы то ни было объектов при помощи тележек и металлических рельсов, но просвет туннеля закрывал лишь примерно на одну шестую; чтобы заблокировать туннель в одном только этом месте, требовалось свести в его центре шесть независимых заслонок, каждая из которых выкатывалась из отдельной пещеры.

Когда камень пришел в движение, Рои увидела переливающийся вокруг него ореол света; сияние, достигавшее ее глаз через узкую щель между камнем и стенами пещеры, было не светом самого Накала, а лишь его отражением от стен туннеля, но даже оно ослепляло. Ветер, однако же, через эту щель почти не проникал; ему было гораздо проще двигаться напрямую сквозь гигантский туннель.

Когда заслонка приблизилась, ореол сжался и потускнел, хотя и по-прежнему был заметно ярче света, проходящего через сам камень. Рои осенило, что пустотовидцев, несмотря на не самое подходящее направление веса, действительно можно было разместить прямо здесь; цепляться за поверхность было вовсе не обязательно, ведь они могли выставить наружу одно из приспособлений Чо. На джонубном крае пустотовидцев удерживал лишь исторически сложившийся порядок, в котором появлялись те или иные изобретения. Текущая система, впрочем, работала без нареканий и уже стала привычной для всех команд, поэтому мысль о ее переделке ради простого повышения эффективности так и оставалась невысказанной – на это у Рои не хватало духа. Световые послания и без того достигали своих адресатов за приемлемое время.

О точных последствиях, к которым приведет открытие нового туннеля, пустотовидцы смогут сказать не раньше, чем через несколько смен. По мере удаления от Средоточия сила ветра снижалась, но вместе с тем падал и уклон, по которому они пытались взобраться на пути к судьбоносной орбите Странника.

– Нам нужно найти способ улавливать ветер, а потом толкать его самим, с нужной нам силой, – сказал Хаф, пока они вместе шли к выходу. – Почему мы должны оставаться заложниками его естественной скорости?

Нэт приняла позу, выражавшую смесь уважения с удивлением. – Идея неплоха, но откуда возьмется «нужная нам сила»?

– Дайте мне время, – сказал Хаф. – Выход наверняка есть.

Рои услышала глубокий скрежет, доходивший до них сквозь каменную толщу. Она не знала, чем именно он был вызван, но во время посещения других туннелей ничего подобного ей слышать еще не доводилось. Возможно, виной тому были эксперименты с новой конфигурацией заслонок, регулирующих поток ветра, но если это действительно было так, то ветер, судя по этому зловещему шуму, без труда сводил их усилия на нет. В поисках объяснения она перевела взгляд на Нэт, но именно крик Барда заставил их спасаться бегством.

Перед входным туннелем звук стал громче, и когда их компания стала взбираться вверх по склону, у них спиной забрезжил яркий свет. Дело явно было не в заслонках; Рои надеялась, что причиной тому была всего одна расшатавшаяся заглушка, но она не стала тратить время впустую, оглядываясь назад и взвешивая вероятные сценарии. Она увидела, что Хаф бежит впереди нее; юношеский задор нес его прямиком на передний край их группы. В окружении хаоса, страха и твердого намерения по возможности обогнать грозившую им опасность, маленькая часть сознания Рои чувствовала себя расслабленной и готовой смириться с какими угодно жертвами, лишь бы Хаф остался в живых.

Когда они бежали через пещеру, где Рои вместе с Хафом дожидались приглашения Сэн, земля издала скрежет и завопила, как бьющийся в агонии суск. Туннель сплющился, отчего бежать стало проще, а свет позади отчасти померк, несмотря на ставший невыносимым шум. Рои, наконец, остановилась и, оглянувшись, увидела, как позади нее расходится трещина, отделившая туннель, по которому они взбирались всего несколько сердцебиений тому назад, от того, где они находились сейчас. Это жуткое зрелище напоминало картину, которую она когда-то рисовала в своем воображении, думая о последствиях деления Осколка. И все же с удалением от Средоточия веса стабильно шли на спад. Если Осколок разваливался на части, виновата в этом была вовсе не кривизна пространства-времени. Мчась по туннелю, она поняла, что самой вероятной причиной не была и очередная Встряска, которую им устроил Странник; с учетом времени совпадение оказалось бы слишком явным. Эту катастрофу они навлекли на себя сами.

Они бежали, пока не умолкли камни, и слепящий свет Накала не остался позади. Когда они, наконец, остановились, чтобы оценить ситуацию, Нэт поблизости не оказалось. Рои и вовсе не помнила, чтобы она была с ними во время этого панического бегства, но не исключено, что Нэт в какой-то момент отделилась от их группы, свернув в другой туннель, как только у нее появилась возможность выбора. Кроме нее пропало больше дюжины человек, которые были с ними в одной пещере.

Бард отвел их к до смерти напуганной передатчице световых посланий, которая осталась на своем посту, несмотря на то, что ближайшая станцию, расположенная к рарбу от нее, теперь пустовала. Даже сейчас можно было передавать сообщения вокруг туннеля, направляя их в противоположную сторону, и Барду мало-помалу удалось восстановить общую картину потерь.

Судя по всему, от края Осколка отломился крупный фрагмент. Первоначальный вход в новый туннель вместе с первым кругом из шести заслоночных пещер канули в небытие. Следующий круг, расположенный по направлению ветра, остался невредимым. Число погибших исчислялось в лучшем случае дюжинами: одних на отколовшемся булыжнике унесло прямиком в Накал, другие сгорели заживо от контакта с окружающим пеклом. Теперь Накал мог свободно проникать и в обычные туннели, но если люди будут держаться подальше от места разлома, особого вреда это им уже не причинит.

Рои отправила Хафа на поиски Нэт, но ему так и не удалось ничего разузнать. Она попыталась отбросить страхи за судьбу своей подруги и как следует обдумать последствия катастрофы. Туннель оставался открытым; им и сейчас можно было управлять при помощи оставшихся заглушек и заслонок. Если трещины, вызванные его постройкой, проникли вглубь, если часть пород Осколка до сих была под угрозой, простого выхода из этой ситуации практически не предвиделось. Едва ли не единственная стратегия минимизации риска, которую смогла придумать Рои, заключалась в том, чтобы оставить этот туннель открытым, а в случае необходимости скорректировать баланс сил, перекрывая оставшиеся два; полная блокировка потока вполне могла спровоцировать очередной разрыв пород.

– Почему ветер дует с рарб-джонуба? – спросил Хаф.

– Что? – Рои почувствовала, что сбита с толку. Она взглянула на ближайший настенный знак; Хаф был прав. Отыскав распластавшуюся на камнях Сэн, ученицу Нэт, Рои спросила, может ли она объяснить аномалию, исходя из повреждения горных пород, их локальной плотности или вероятного изменения в движении ветровых потоков.

Сэн было непросто сосредоточиться; бедствие, едва не стоившее ей жизни, и последовавшее за этим исчезновение Нэт, до сих пор удерживали ее в состояние шока. Она вложила в анализ проблемы все свои силы, но в итоге ни подтвердить, ни исключить хотя бы один из вариантов ей так и не удалось.

Рои попросила Барда переслать пустотовидцам сообщение с вопросом, не замечали ли они каких-либо изменений в своих недавних измерениях. Ответ, переданный Рузом, подтвердил ее опасения.

– Осколок начал вращаться вокруг гарм-сардовой оси. В направлении от джонуба к рарбу. Период примерно в семнадцать раз больше шомаль-джонубного цикла.

Медленное вращение будет периодически нарушать расположение туннелей относительно потоков ветра, заметно нивелируя их эффект. Если найти решение так и не удастся, их скорость и маневренность окажутся куда меньше, чем на момент открытия первого туннеля.

– Если придется, мы вполне можем прорубить новые туннели, – заметил Бард.

– И потерять еще больше камня? Еще больше людей?

– А разве у нас есть выбор? – возразил он. – Сможем ли мы миновать Странника в таком состоянии?

– Без понятия. Я не знаю, какую часть мощности нам удастся сохранить и как это повлияет на ситуацию в целом.

Рои передала сообщение Кэм, чтобы удостовериться в том, что та была в курсе происходящего и пыталась найти решение. Затем она снова направилась к Сэн.

– Мне нужна твоя помощь, – мягко произнесла она.

Сэн до сих пор пребывала в распластанной защитной позе, и никак не могла ее перебороть; ей хотелось, чтобы стены скрыли ее, поглотили целиком.

– Осколок начал вращаться, – сказала ей Рои. – И исправить это, насколько я понимаю, можно только одним способом – попытавшись смодулировать потоки ветра с помощью заглушек и создав крутящий момент, который сведет вращение на нет.

Сэн попыталась сосредоточиться. – Чтобы придать Осколку максимальную устойчивость относительно ветровых потоков, нам, как мне кажется, нужно развернуть туннели в исходном направлении, по оси рарб-шарк. Со временем мы должны вернуться в это состояние естественным путем.

– Скорее всего, так и есть, – согласилась Рои. – Но мы не можем полагаться на то, что это произойдет вовремя само по себе. Нам нужно как можно скорее восстановить устойчивость.

– Мы этого не планировали, – сказала в ответ Сэн. – Мы с Нэт. Мы не проводили никаких расчетов.

– Но ты ведь разбираешься в ее идеях? Сможешь найти решение? – Сама Рои имела о работе Нэт лишь самое грубое представление. Даже если бы она нашла конспекты Нэт, овладеть теорией ветровых потоков ей бы удалось не раньше, чем через тридцать шесть смен.

– Возможно, у меня получится, – согласилась Сэн. – Возможно.

Рядом с одним из световых маршрутов Бард нашел пещеру, в которой они могли обустроить рабочее место, и развернул контрольный узел, в котором разместились Рои, Сэн, Хаф и дюжина проверяющих.

По мере вращения гигантских туннелей ветер должен был сталкиваться с одной из стен при движении в сторону шарка и с другой – при удалении от него. Даже если здесь и имел место некий самопроизвольный эффект, который мог свести вращение к нулю, отдавая предпочтение одной из стен, доказательств того, что такого результата можно было достичь за требуемое время, Рои так и не нашла. Им остается лишь попытаться взять поток под контроль, пользуясь заслонками, чтобы обеспечить максимальную силу столкновения ровно тогда, когда ветер мог затормозить вращение, и снижая сопротивление до минимума во все остальные моменты. Подражая гарм-сардовому дисбалансу, который уносил их все дальше и дальше от Средоточия, они могли попытаться нарушить естественную симметрию ситуации, чтобы обратить ее в свою пользу.

Сэн пыталась совладать с расчетами. Она не испытывала недостатка в товарищах, готовых помочь ей с примитивными шаблонными манипуляциями, но была единственной, кто как следует разбирался в идеях Нэт. Когда она чувствовала, что топчется на месте, и ей требовалось отвлечься, чтобы собраться с мыслями, Хаф прилагал все силы, чтобы поднять ей настроение, без умолку болтая о своих планах на будущее.

– Когда минуем Странника, нам стоит окружить Средоточие стеной, – предложил он. – Чтобы будущие поколения ни при каких обстоятельствах не оказались в нашем положении.

– Окружить Средоточие стеной? – Сэн издала звук, выражающий радостное недоверие. – И из чего же она будет сделана?

– Пока не знаю, – ответил Хаф. – Но нам нужно выйти за пределы кривизны Средоточия и возвести стену на таком расстоянии, чтобы оно уже никого не смогло притянуть.

– И как же нам выйти за пределы его кривизны? – возразила Рои. – Даже если Накал тянется настолько далеко, ветер там будет слишком слаб, чтобы двигать Осколок.

– Мы будем улавливать его и толкать своими силами, – настаивал Хаф.

– Как? – спросила Сэн. – Разве ветер может приводиться в движение чем-то кроме кривизны?

– А что приводит в движение наши ноги? – парировал он. – Кривизна здесь ни при чем.

– То есть мы будем улавливать ветер и толкать его ногами? – уточнила Сэн.

– Ну это уже просто глупости, – сказал в ответ Хаф.

Поднабравшись уверенности, Сэн довела расчеты до конца. Они проверили несколько конфигураций заслонок, переключаясь между ними по мере того, как взаимное расположение туннелей и ветровых потоков менялось вслед за вращением Осколка. И хотя заметить отклонения в их движении на фоне отдаленных огоньков пустотовидцы смогут не раньше, чем через несколько смен, люди, расположившиеся вблизи стен туннелей могли уже сейчас измерить разницу в потоке ветра, проходящего сквозь камень; похоже, что в общем и целом все шло по плану: ветер сталкивался со стенами в нужное время и в нужных местах.

Рои снова ощутила проблески надежды. Смерти и урон, который нанесла катастрофа, оставили свои шрамы на всех жителях Осколках, но их мир выстоял. Согласно расчетам Кэм, восстановление первоначальной ориентации туннелей само по себе даст неплохие шансы уйти от столкновения со Странником; им не придется строить дополнительные туннели, рискуя новыми разломами Осколка.

Сообщение от Руза подтвердило, что своенравное вращение ощутимыми темпами сходило на нет. С каждым последующим отчетом пустотовидцев новости становились все более и более обнадеживающими. Когда скорость вращения приблизится к нулю, им потребуется тщательно проследить за тем, чтобы туннели приняли подходящую ориентацию, но поскольку каждый новый толчок совершался в тот момент, когда они располагались более-менее параллельно движению ветра, застрять в положении, когда создаваемая туннелями тяга окажется равной нулю, можно было лишь при сочетании полного отсутствия удачи и исключительной недальновидности.

После катастрофы минуло немало смен, прежде чем Рои снова начала думать о собственной работе. Слишком уж много было отвлекающих факторов и обязанностей; к тому же часть ее надеялась, что долгий перерыв в работе счетчика по возвращении вознаградит ее свежими идеями.

Стимулом вновь взяться за работу, впрочем, послужило не новое озарение, а тревожное приложение к одному из отчетов Руза насчет слабеющего вращения Осколка. – Темные фазы сокращаются быстрее, чем когда-либо, – говорилось в его послании. – Через восемнадцать смен они, вероятно, исчезнут совсем.

Рои надеялась, что у них будет больше времени. Может быть, их погружение было спровоцировано инцидентом или тем, как они на него отреагировали, а, может быть, плоскость Накала становилась толще по мере удаления от Средоточия; так или иначе, пользоваться благоприятной возможностью, которую подарила Встряска, им оставалось совсем недолго.

Тяга, которую туннели смогут извлечь из окружающего их ветра, станет немного сильнее, а поводов для беспокойств насчет пищи, наоборот, поубавится. Выбора у Рои все равно не было, поэтому она попыталась сосредоточиться на преимуществах, которые они должны были получить после возвращения в Накал.

Самую знаменательную из грядущих перемен игнорировать, однако же, было практически невозможно. Пустотовидцам можно было собирать свои инструменты и приниматься за работу на полях или выпас сусков. Ведь в отсутствие темных фаз даже при всей изобретательности Чо им бы ни за что не удалось разглядеть пустоту сквозь сияние самого Накала.

На этот счет их будущее не вызывало никаких сомнений. К моменту сближения со Странником Осколок вновь утратит способность видеть.

– Я готова дать тебе то, о чем ты просишь, – сказала Ракешу Зей. – Ты можешь взять часть моего тела для изучения.

Она только что завершила свою смену и вернулась со склада. Остальные работники все еще слонялись без дела, беседуя друг с другом, прежде чем направиться в туннели и отойти к сну.

Ракеш посчитал, что спрашивать, уверена ли она в своем ответе, было бы излишним; в конце-концов, информированное решение было целью всех разговоров, которые они вели последнюю дюжину смен. Он, однако же, решил, что Зей заслуживает капельку драматизма и поэтому не стал признаваться в том, что благодаря их длительному контакту аватар был практически усеян ее клетками и брать их образцы ему по сути и не требовалось; вместо этого он протянул к ней одну из своих клешней и легонько оцарапал мягкую часть ближайшей ноги.

Наномашины, роящиеся внутри аватара, окружили клетки Зей: одни были подвергнуты деструктивному анализу, в другие машины внедрились, чтобы понаблюдать за их компонентами вживую. Последовательности ДНК составляли лишь часть анализа; вне контекста всей биохимической машины в низ не было бы никакого смысла.

– Вместо того, чтобы ставить свою потребность в привычных формальностях выше реальных этических проблем, – донесся из кабины голос Парантам, – ты мог бы сделать это сразу же, как только я предложила. – Ракеш не придал ее словам значения.

Взяв собранные наномашинами данные, он построил грубые имитационные модели морфогенеза, достаточно точные, чтобы получить четкое представление о строении тела среднестатистического ковчегца и наиболее значимых влияниях, которые каждый из индивидов мог испытывать под влиянием генетики и внешней среды, но не настолько детальные, чтобы наделить чувственным восприятием саму модель.

Обобщенная карта мозга, полученная в результате симуляции, подтвердила то, о чем Ракеш уже давно подозревал: способность формировать абстрактные символы и осуществлять над ними те или иные манипуляции была достаточно развитой, чтобы с самого рождения наделить ковчегцев базовыми проявлениями разума. Несмотря на то, что источником данных служила лишь ДНК Зей, генов, принимавших участие в этом процессе, было слишком много, чтобы у Зей имелись мутации в каждом из них; обобщенная карта охватывала весь биологический вид. Как и любой человек со времен каменного века, как и предки всех граждан Амальгамы, обитатели Ковчега могли охватить своим разумом все, на что была способна окружающая их Вселенная. Они не были умными лишь с виду, как животные, располагавшие жестко прошитым репертуаром впечатляющих, но не поддающихся развитию навыков. При достаточной мотивации и отсутствии отвлекающих факторов – и, пожалуй, чуть большей продолжительности жизни – они могли постичь все что угодно. Во всей миллионнолетней сокровищнице знаний Амальгамы не было ничего, что выходило бы за рамки их возможностей – кроме разве что субъективных особенностей языка и искусства, которые всегда требовали определенных корректировок для преодоления межвидовых барьеров.

Таковы были способности и потенциал, заложенные в каждом из жителей Ковчега. Которые, однако же, не испытывали ни малейшей тяги к их реализации: ни любопытства, ни радости открытий, ни беспокойства, ни досадной неудовлетворенности. Этот интеллектуальный багаж вовсе не был бесполезным рудиментом, лежавшим мертвым грузом в их геноме, ведь вся его мощь требовалась для овладения сложными профессиями, отведенными ковчегцам в их текущем социальном укладе. Он служил живым, дышащим воплощением способности к самопознанию, которой была наделена материя, но Ракеш первые видел, чтобы подобный разум был настолько усмирен и ограничен в своих действиях. Время от времени он мог подниматься над своей клеткой, чтобы преодолеть ограниченный выбор бытовых препятствий и проблем, но никогда бы не смог по-настоящему воспарить в небо.

Если говорить об обитателях Ковчега в целом, то Ракеша этот исход ничуть не удивил. Сделанные им выводы идеально вписывались в результаты наблюдения за их поведением. Но понять природу Зей ему пока что не удалось. Ракеш ожидал, что Зей – пусть она и не могла сильно отличаться от своих соплеменников с точки зрения генетики – окажется носительницей двух копий некоего редкого, рецессивного гена, который мог бы объяснить, почему лишь она одна чувствовала потребность в полномасштабном использовании своих умственных способностей. Но если бы это было правдой, то грубая симуляция не смогла бы выявить массовый вариант такого гена, а значит, не смогла бы и стереть атипичные влечения Зей из обобщенной карты мозга.

Это доказывало, что причины, делавшие ее непохожей на других, не могли быть обусловлены одними лишь генами. Имитационная модель сгладила вероятные воздействия внешней среды на развитие мозга, усреднив их до некоторого правдоподобного сценария, но в процессе явно упустила ту деталь, в которой, с точки зрения самой Зей, и заключалась вся разница.

Ракеш копнул глубже, нацелившись на гены, которые активировались лишь в редких случаях, хотя и не были редкими сами по себе. Воспользовавшись более детальной симуляцией эмбрионального развития, он стал искать потенциальные всплески в концентрации морфогенов и волны изменений, которые они могли повлечь за собой.

Когда он нашел то, что искал, то был настолько поражен, будто увидел, как с обоев сошел самый настоящий слон. Обнаруженная им гигантская сеть взаимосвязанных генов и белков могла оказывать влияние на нейронные структуры – как эмбриона, так и взрослой особи, – и несла на себе явный отпечаток биоинженерного замысла. Следы вмешательства ковчеготворцев в этой части генома были практически повсюду.

Если среднестатистическому ковчегцу и недоставало живительной искры, эти гены были созданы специально для того, чтобы ее разжечь. Без томографии мозга Зей он не мог точно сказать, далеко ли от среднего увела ее та случайная биохимическая тропа, которой она прошла, еще находясь в яйце, однако с вероятностью один на десять тысяч всплеск активности должен был запустить каскад процессов, которые гарантировали жажду познания, сравнимую с любой из базовых потребностей. И хотя такие индивиды, по очевидным причинам, составили бы лишь малую часть всей популяции, Ракеш был абсолютно уверен в том, что Зей появилась неслучайно. Ковчеготворцы действительно хотели, чтобы в сообществе их потомков встречались подобные ей – пусть и не слишком часто.

Он был уверен, что такой Зей была с самого рождения – или, точнее, вылупления из яйца, – так как если бы причина заключалась в каком-то другом известном ему факторе, то это бы никак не объяснило апатичность ее соплеменников. В мозге взрослого ковчегца те же нейронные структуры могли развиться под действием экстремального стресса. В умеренно тяжелых условиях такой каскад бы не запустился; помогло бы лишь радикальное и долговременное изменение внешней среды. В зависимости от конкретных обстоятельств и точного диапазона индивидуальной восприимчивости пройти через подобную трансформацию могло от тридцати до шестидесяти процентов всей популяции – но только при условии, что массовые потрясения затронут сам Ковчег.

Далее процесс нарастал лавинообразно, и в каждом последующем поколении все больше жителей Ковчега увлекалось непреодолимым желанием разобраться в сути окружающего их кризиса. Когда угроза исчезала, все постепенно возвращалось на круги своя; если верить результатам имитационного моделирования, то уже после нескольких десятков поколений безмятежная жизнь брала свое, и это пламя угасало. Впоследствии носителями подобных качеств вновь становилась лишь горстка индивидов – и так до очередного кризиса.

Зей уже не терпелось узнать ответ, хотя на весь анализа у Ракеша ушло не больше пары ее сердцебиений.

– Каков твой вердикт? – спросила она. – В чем природа моей болезни?

Ракеш объяснил ей все, что ему удалось разузнать – стараясь изъясняться максимально понятным языком. Он уже поделился с ней всеми своими знаниями насчет создателей Ковчега, поэтому новость о том, что именно они придали форму естеству ее соплеменников, не стала для Зей шоком сама по себе.

– Но зачем тогда я здесь нужна? – спросила она. – Конечно, если бы мир разваливался на части, люди, пытающиеся его исправить, вместо того, чтобы просто пасти свои стада и ждать смерти, пришлись бы весьма кстати. Но почему такие, как я, вылупляются, даже когда в этом нет никакой необходимости – зачем это было нужно нашим предкам?

– Не знаю, – признался Ракеш. – Я не могу прочесть их мысли и не знаю, о чем они думали. Возможно, они хотели оставить своего рода стражей – небольшую группу, которой хватит бдительности, чтобы заметить первые признаки опасности и принять подготовительные меры, пока имеющиеся факты не дотягивали до уровня остального сообщества. Или же им была нужна линия культурной преемственности для передачи неких ключевых идей, которые в глазах остальных выглядели бы слишком непрактичными, чтобы хранить их и дальше.

– Но до тех пор, пока миру не грозит опасность, – с горечью заметила Зей, – от меня нет никакого толка, верно?

– Знание хорошо само по себе, – возразил Ракеш. – Как и понимание сути вещей.

Зей защебетала в знак удивления. – С этим мне не поспорить, верно? Ведь я была создана, чтобы мыслить, как ты. Но в мире, откуда ты родом, твоего мнения не разделяет лишь унылое и чудаковатое меньшинство. Тебе не приходилось всю свою жизнь мириться с ролью единственного сторонника подобных взглядов.

Ракеш не знал, что ей ответить. Никому из них не было под силу преодолеть бездну, разделявшую Зей и ее соплеменников. Она никогда не смогла бы стать его посланником, а он не мог и надеяться на то, чтобы вступить в прямой диалог с обитателями Ковчега – выманить их из своих коконов, открыть перед ними новые перспективы, обратить их взгляды к звездам. Они были физически неспособны интересоваться чем-то подобным, пока очередная катастрофа не сыграет роль спускового крючка.

Сейчас мысли Зей опережали его собственные. – Я бы никогда не стала просить, чтобы ты навлек беду на моих братьев и сестер, причинил вред моему миру, сеял смерть и страх. Но ведь перемен можно достичь и иначе.

– Что ты имеешь в виду? – взволнованно спросил Ракеш.

– Эти гены, эти молекулы, эти сигналы в наших телах – мои прародители заставили их работать определенным образом, – но ты, как мне кажется, могущественнее их. Ведь все состоит из атомов, не так ли? Твои крошечные машинки могут перемещать их с места на место точно так же, как я доставляю груз с одного склада на другой. При желании ты мог бы попросить их внедрить эти сигналы во все наши тела, без какой-либо причины или угрозы извне.

– Если бы ты захотел, то смог бы пробудить нас ото сна.

К Рои приблизился один из учеников Гула, молодой самец по имени Хаф; три из его клешней были заполнены едой. Она с благодарностью приняла угощение, но прежде, чем ей предоставилась возможность сказать хоть слово, Хаф уже ретировался. Когда он вернулся к своей команде, Рои услышала, как он шепчет им: «Она первая ученица Зака».

– Она, наверное, очень старая, – заметил его приятель.

– Она видела, как он умер, – мрачно сообщил Хаф.

– Значит, она и сама скоро умрет, – объяснил приятель. – Так уж заведено.

Рои это позабавило. Гул прислал своих бывших учеников, чтобы те побыли здесь на побегушках и, узнавая все больше о тонкостях проекта, постепенно вербовались в более специализированные команды. Какое-то время она вслушивалась в их невинную болтовню; отвлечься было весьма кстати. Затем она снова переключила все свое внимание на стоящую перед ней задачу.

Развернутый ею контрольный узел располагался на границе между джонубной и сардовой четвертями, посередине линии световых курьеров, которую Джос наладила между созданной Рузом командой исследователей пустоты на джонубном крае и контрольным узлом Барда. Там она разветвлялась, образуя отдельную сеть световых курьеров, ведущих к операторам туннельных заслонок.

За двенадцать смен до этого Бард и Нэт сообщили об успешном завершении работ. Для корректировки формы туннеля они разработали систему подвижных экранов, благодаря которой – после напряженных проб и ошибок в сочетании с расчетами Нэт – наконец-то удалось добиться плавного движения ветра. Туннель открывался уже больше дюжины раз, но не более, чем на одну светлую фазу. Теперь ветер мог проходить сквозь него, не встречая препятствий, но главный вопрос по-прежнему оставался в силе: сможет ли амбициозный проект Барда достичь поставленной цели? Сможет ли свободное движение ветра в туннеле повлиять на орбиту всего Осколка?

Сверившись с расположенными рядом часами, Рои записала их показания на листке кожи. Справа от нее находился сигнальный металлический лист; ухватившись за его рукоятку, она выдала код, предписывающий открыть вход в исполинский туннель. За много размахов от нее, в глубине самого обычного туннеля, который шел под уклон в направлении сарда, переданную последовательность должен был заметить и воспроизвести световой курьер, наблюдавший за ее сигнальным листом. То же самое должен был сделать следующий наблюдатель; так сообщение передавалось бы все дальше и дальше, пока не дошло бы до самого Барда, а затем – и до дюжины операторов, управлявших заслонками туннеля; в ответ они должны были собрать свои команды и, потянув за канаты, выкатить из туннеля каменные колесные заслонки. Ветер в сардовой четверти Осколка дул от рарба к шарку, пробиваясь сквозь неподатливый каменный лабиринт и теряя по пути всю свою мощь; теперь же часть этого потока преодолевала тот же самый путь, не встречая никаких препятствий. Давление, которое он оказывал на породы Осколка, должно было просто исчезнуть.

Оставшаяся часть сардового ветра будет по-прежнему оказывать ощутимое давление, однако сила, противодействующая ей со стороны гарма, не уменьшится вовсе. Если в течение нескольких поколений идеальный баланс сил ветра действительно удерживал Осколок на одном месте, то теперь это равновесие будет нарушено.

Рои обернулась к Кем. – Теперь надо подождать.

– А пока ждем, мы можем заняться кое-какими расчетами? – встревоженно спросила Кем.

– Само собой.

Кем взяла свою рамку и погрузилась в новые расчеты траекторий. Пока команда исследователей пустоты не собрала данные о реакции Осколка, к некоторым из задач можно было подступиться лишь в самом общем виде, но Кэм, судя по всему, твердо решила заранее просчитать все результаты, которые им могли понадобиться в будущем.

Наверху, у джонубного края Осколка, исследователям пустоты больше не было нужды выбираться наружу через щель в камнях и тем же путем возвращаться обратно. Вдохновившись световыми курьерами Джос, Чо из команды Руза, придумал хитроумную систему, состоящую из отполированных до блеска металлических листов, благодаря которым за огоньками в пустоте можно было наблюдать, не покидая безопасного укрытия в нижележащем туннеле. В конце каждой темной фазы листы частично втягивались внутрь трещины, чтобы уберечь их от необузданной мощи Накала, а каменная заслонка, напоминающая миниатюрную версию затычек Барда, вкатывалась в расположенное под ними пространство, отчасти укрывая от жара и самих исследователей. Такая система не давала панорамного обзора всей четверти круга, которую в свое время видела Рои, но поскольку к этому моменту они уже располагали детальной картой, отражающей фиксированное расположение светящихся точек, и знали, как отследить движение Странника на их фоне, наблюдение за перемещением отдельных огоньков должно было предоставить теоретикам достаточно информации, чтобы рассчитать как орбиту Странника, так и любые ожидаемые изменения в движении самого Осколка.

Рои коротала время за проверкой результатов Кэм. Она подходила к работе со всей тщательностью, но концентрироваться на ней почти не требовалось; теперь все происходило инстинктивно, как движение ног при ходьбе. Речь не шла о новых шаблонных выкладках, переполненных символами неизвестных величин; сейчас они с Кэм просто подставляли разные данные в уже известные шаблоны, облекая более ранние, абстрактные вычисления в конкретную числовую форму.

По сути Кэм прорабатывала несколько дюжин сценариев, которые могли ожидать Осколок в будущем, пытаясь провести границу между безопасными и рискованными траекториями. Перетасовка числе не составляла большого труда в каждом конкретном случае, но подготовиться сразу ко всем сочетаниями внешних факторов, которые могли возникнуть в ходе их путешествия, было просто невозможно. У Рои почти не осталось сомнений в правильности открытой ими геометрии, но даже сейчас они не могли предсказать, как именно будет меняться ветер по мере удаления от Средоточия; если его скорость зависела от кривизны пространства-времени, то о плотности такого сказать было нельзя. Еще сложнее было предугадать поведение Странника. Короткие отрезки его орбиты еще поддавались пониманию, но время от времени его движение испытывало на себе непредсказуемые изменения, лишь часть которых можно было четко соотнести с видимыми выбросами вещества.

Понять природу Странника не мог никто. Он выглядел, как шар, состоящий из света и ветра, но что именно могло удержать его от распада? В перспективе такой силы, по-видимому, не существовало – ведь выбросы света и ветра становились тем яростнее, чем ближе этот объект подлетал к Средоточию. Были ли правдивы старые легенды о происхождении Осколка или нет, но распад Странника выглядел совершенно иначе; это не был единомоментный катаклизм, зверски разрывающий свою жертву пополам – вместо этого Странник с бесконечной медлительностью по капельке отдавал свое вещество пустоте. Если мифический прародитель Осколка действительно претерпел раскол, это должно было на долгое время облегчить его тяжелую участь, вдвое уменьшив максимальные веса, пока какая-нибудь древняя Встряска или растянувшийся на многие поколения дрейф в сторону Средоточия не привели бы к их повторному росту. Потери Странника, судя по всему, никак на него не влияли – каждая ранка как будто давала ему возможность предложить что-то взамен – вроде быстрорастущей агрокультуры, которая только и ждала обрезки.

Хаф и остальные продолжали приносить еду. Иногда Рои ловила себя на попытках отыскать среди этих новичков своих детей, но даже после того, как этот импульс угасал, ее не переставала удивлять сила эмоций, которые она испытывала к подрастающему поколению. Ее чувство долга всегда было направлено на товарищей по команде; она, конечно, и раньше не отличалась безразличием к детворе и наверняка помогла бы любому ребенку, оказавшемуся в затруднительном положении, однако сама идея о том, что забота о благополучии будущего поколения была не менее важной, чем завершение очередной рабочей смены, всегда казалась чем-то далеким, почти не вызывающим эмоционального отклика – не говоря уже о побуждении к каким-то активным действиям. Яйца вылуплялись сами по себе, а новорожденная детвора находила себе учителей; никакого участия с ее стороны этот процесс не требовал. Самый очевидный урок, который она почерпнула в этом вопросе у своих учителей, касался средств контрацепции: пользоваться ими ей следовало как можно прилежнее, чтобы не навлечь на Осколок риск массового голода.

Наблюдая за Хафом, Пэл и Тио, Рои почувствовала теплоту, которая была ничуть не слабее ее ощущения сопричастности общему делу. Надежда, которую ей дарил шанс увести Осколок из-под удара стихии, отчасти оставалась все той же, знакомой ей с рождения, жаждой успешного завершения рабочей смены, но теперь привычное чувство все больше пересекалось с интригующим осознанием роли, которую им предстояло сыграть в жизни будущих поколений – тех, ради кого они и прилагали все эти усилия. Несмотря на обескураживающий риск преждевременной кончины – ее самой, Гула, Руза, товарищей по команде – мысль о том, что благодаря им детишки смогут жить в обновленном мире, где эта опасность, наконец-то, останется позади, была пронизана невиданным по меркам самой Рои ощущением безотлагательности и вместе с тем радости грядущих свершений.

Лэх, наблюдавшая за световыми посланиями с джонубного края, принесла Рои стенограмму очередного сообщения. Команда Руза зафиксировала небольшое увеличение орбитального периода Осколка. Приращение было совсем крошечным, но, тем не менее, заметно отличалось от обычных флуктуаций, связанных с погрешностью наблюдений и несовершенством их часов.

Рои, впрочем, поверила не сразу, а лишь спустя три смены, когда был доставлен очередной отчет. Вторая серия измерений подтвердила предыдущий результат: Осколок двигался, неторопливо удаляясь от Средоточия.

Она переслала новости Нэт и Барду, а затем попросила Кэм рассказать о них другим теоретикам, и вскоре окружающие ее туннели взорвались восторженным щебетанием.

Когда Кэм вернулась, вместе с ней был Тан.

– У нас хорошие новости, – сообщил он, – но я обеспокоен тем, что мы движемся слишком медленно. В случае опасности у нас будет не так уж много пространства для маневра.

Рои разделяла его мнение. – Бард и Нэт это понимают. Постройка новых туннелей станет для них задачей номер один.

– Если поведение Странника не изменится, – сказала Кэм, – то три туннеля, как мне кажется, обеспечат достаточный контроль набора высоты, чтобы мы смогли пересечь орбиту Странника с противоположной от Средоточия стороны. Проблема возникнет в том случае, если орбита сожмется слишком быстро и без предупреждения.

– Возможно, нам стоит подумать еще кое о чем, – заметил Тан. – Две смены тому назад один из моих новеньких, Нис, поделился со мной новой идеей насчет Странника. Не знаю, насколько серьезно нам следует к ней относиться, но сейчас он прорабатывает детали, чтобы придать своей гипотезе более строгую форму.

– В чем ее суть? – спросила Рои.

– Прочность камня не дает Осколку развалиться на части, – ответил Тан. – Но Странник, судя по всему, состоит вовсе не из камней. Почему же он тогда не разваливается под действием привычного нам веса? Даже если бы Странник вращался иначе, чем Осколок, это бы все равно не помогло. Он должен обладать некой силой, иначе бы его уже давно размазало по всей орбите.

– Так в чем же может заключаться эта сила? – спросила Кэм.

– В геометрии, – ответил Тан. – Странник остается единым целым, благодаря той же силе, которая удерживает нас вблизи Средоточия. Вот только сейчас эти геометрии борются друг с другом: Средоточие стремится отобрать у Странника его ветер и свет, а Странник пытается их удержать.

На мгновение Рои позволила себе отдаться пьянящему чувству возбуждения. Гипотеза была изящной и дерзкой одновременно. Разве кто-то утверждал, что Средоточие – единственный во всей пустоте объект, способный искривлять пространство-время? Вполне возможно, что оно было самым мощным из тех, что находились в их поле зрения, но это еще не означало, что Странник играл в этой геометрии исключительно пассивную роль – чего, судя по всему, нельзя было сказать о самом Осколке. Почему он не мог обладать собственной кривизной? И хотя в распоряжении Средоточия было все великолепие Накала, Странник – во всяком случае пока – мог похвастаться собственными запасами света и ветра. Они были похожи: один представлял собой миниатюрную версию другого.

К сожалению, эта элегантная гипотеза – если она и правда была той самой, искомой разгадкой – полностью меняла картину происходящего. Если пространство-время в окрестностях Странника было искривлено по аналогии со Средоточием, то найденное Рои и Таном вращательно симметричное решение уже не могло служить точным описанием геометрии вокруг самого Средоточия. Странник был чем-то сродни вмятины на идеально гладком, изогнутом листе металла; вдали на такой дефект можно было не обращать внимания, но по мере приближения его влияние должно было становиться все более и более заметным.

Кэм, похоже, была потрясена. – Два Средоточия борются друг с другом? Нам нужна геометрия, в которой два Средоточия борются друг с другом?

– Это один из возможных вариантов, – сказал Тан. – Пока что он требует существенной доработки.

– Но как мы это узнаем? – потребовала ответа Кэм – И когда? – Если раньше ее тщательные приготовления все время находились под угрозой срыва из-за непредсказуемого поведения Странника, то эта новая неизвестная могла запросто перечеркнуть половину расчетов.

– Нам нужно понаблюдать, как другие объекты ведут себя в окрестностях Странника, – сказала Рои. – Это единственный способ выяснить его геометрию. – Если они будут ждать, пока Странник не окажет заметного влияния на орбиту самого Осколка, то ответы на свои вопросы получат слишком поздно.

– Но разве рядом с ним что-то есть? – с горечью спросила Кэм. – Только ветер и свет, которые время от времени хаотично прорываются в пустоту. Разве мы сможем в этом разобраться?

Рои боролась с подступившей паникой. Тот факт, что они удалялись от Средоточия медленнее, чем рассчитывали, теперь казался едва ли не благоприятным стечением обстоятельств; если бы Осколок двигался быстрее, ей, вероятно, пришлось бы потребовать его остановки, пока они не будут уверены в том, что эта проблема поддается решению.

– Что же движется вблизи Странника? – задумчиво произнес Тан. – Надолго там ничего не задерживается, но многие тела как минимум пролетают мимо.

– Сейчас не время для загадок, – возразила Рои.

Тан изумленно защебетал. – После того, как Кэм одержала надо мной победу, я уж было подумал, что она найдет решение первой.

– Победу? – Рои уже потеряла счет всем тем мелким перебранкам и диспутам, в которые вступали члены ее команды; как только спор разрешался, ей уже было трудно вспомнить, кому именно принадлежало авторство каждой из идей.

– Свет движется со скоростью Нэт, – объяснил Тан, – или настолько близко к ней, что мы не чувствуем разницы. Но каким бы быстрым он ни был, его естественные траектории тоже подчиняются правилам геометрии.

У Рои возникло ощущение, будто она понимает, к чему именно клонит Тан, но Кэм удалось облечь эту мысль в слова.

– Странник движется на фоне светящихся огоньков, – сказала Кэм. – Нам нужно выбрать среди них достаточно плотную группу, а затем тщательно пронаблюдать и зафиксировать ее движение. Сначала мы сделаем это, когда Странник будет находится в пределах группы, потом – когда он удалится от нее на приличное расстояние. Если во второй раз углы между огоньками окажутся другими, это будет означать, что геометрия изменилась. Что Странник, как и Средоточие, искривляет окружающее пространство-время.

Пока Осколок удалялся от Средоточия по медленно расширявшейся спирали, Рои вместе с Кэм и Нисом направилась к джонубному краю. Тема была слишком сложной, чтобы объяснять ее в посланиях – будь то письменный текст или вспышки света. Оставаться в контрольном узле ей было незачем; в ближайшие несколько смен им точно не придется уклоняться от Странника или петлять в его окрестностях.

Световые курьеры, впрочем, оставались на своих постах, готовые моментально оповестить Тана и остальных на случай, если ситуация внезапно изменится. Приветствуя их по пути к Рузу, Рои вдруг поняла, что весь Осколок теперь действовал практически как одна большая команда. В каком-то смысле так было всегда: курьеры работали вместе со смотрителями складов, пастухи – с ремесленниками, занимавшимися выделкой кутикул, и даже команды, не взаимодействовавшие друг с другом напрямую, работали ради общей цели – ради благосостояния всего Осколка. Факт, впрочем, оставался фактом: Встряска стерла прежние границы, придав старой системе совершенно новую форму, куда более сложную и вычурную даже по сравнению со причудливой геометрией Средоточия.

Когда делегация теоретиков добралась до Руза, он позвал своих лучших новобранцев, чтобы те выслушали предложение Кэм.

– Есть одна проблема, – сказал Руз. – Мы уже производили такие измерения и, в пределах доступной нам погрешности, никаких изменений не обнаружили.

– Не могли бы вы проверить данные? – попросила Кэм. – Если вы не рассчитывали на подобный эффект, то могли отбросить его, посчитав одной из фоновых ошибок наблюдения.

– Не исключено. – Руз поручил это одному из своих работников.

– Возможно, нам удастся повысить точность измерений, – заметил Чо. – Для этого нам потребуются изогнутые и отполированные до блеска металлические листы, с помощью которых можно определенным образом исказить наблюдаемую картину.

– Исказить? – Рои была настроена скептически. – Разве от этого ошибки не станут еще больше?

– Если нам неизвестна точная форма листа, то да, – согласился Чо. – Но если мы сможем откалибровать ее с достаточной степень достоверности, то у нас появится шанс воспользоваться системой таких листов, чтобы увеличить доступные нашему наблюдению углы.

Руз, похоже, был недоволен; Рои стало любопытно, предлагал ли Чо подобную ту систему раньше и отверг ли Руз этот проект, посчитав его слишком сложным и ненадежным. Она постаралась не идти на поводу у чувства преданности Рузу, ведь идеи своих коллег ей нужно было уметь оценивать со всей объективностью.

– Можешь объяснить подробнее? – попросила она.

Чо считал, что ему удалось открыть простой геометрический принцип, описывающий движение света при столкновении с металлом: угол между падающим лучом света и линией, направленной под прямым углом к металлической поверхности, был равен углу, под которым свет отражался обратно. Когда поверхность была плоской, это правило приводило к довольно очевидным последствиям; именно они лежали в основе устройства, при помощи которого исследователи пустоты наблюдали за движением огоньков, не покидая безопасного укрытия в туннеле под разломом.

Если же поверхность металла была искривлена, результат оказывался не столь тривиальным. Выведенные им шаблоны показывали, что при определенной форме металлического листа свет от отдаленных объектов можно было сосредоточить в пределах конкретной плоскости, а используя обратную сторону того же листа – создать иллюзию, будто свет исходит из точки, расположенной за поверхностью металла.

Чо полагал, что комбинируя элементы обоих типов, можно было сконструировать систему, которая бы переносила свет с поверхности и, изменяя геометрию его лучей, уменьшала видимое расстояние между наблюдателем и далекими огонькам. В одном из разработанных им вариантов величина углов возрастала в двенадцать раз.

Рои перевела взгляд на Руза, чтобы выслушать его возражения.

– В теории все выглядит логично, – произнес он. – Но мы не можем быть уверенны в том, что форму металла удастся выдержать с нужной точностью. И как нам убедиться в том, что метод работает, если единственный выход на поверхность полностью занят системой, без которой нам сейчас не обойтись – при том, что ее надежность не вызывает никаких сомнений? Разумно ли прерывать наблюдения ради подобного риска?

– Я понимаю.

Рои было нелегко взвесить риски. Понимание природы Странника стало насущной необходимостью. Если Нис был прав, то окружающая его геометрия должна была повлиять на траекторию Осколка, и хотя она пока что не знала, как объединить друг с другом геометрии Странника и Средоточия, чем раньше они выяснят точный вид геометрии в окрестностях Странника, тем выше будут их шансы разобраться в этом сложном взаимодействии, пока не стало слишком поздно.

С другой стороны, для самих исследователей текущая система явно работала без нареканий. Если они разберут старое изобретение Чо, чтобы освободить место для нового, пустотовидцам придется снова каждую темную фазу пробираться через разлом на поверхность и обратно. В суматохе они потеряют результаты наблюдений или даже людей.

Она всегда могла попросить Барда закрыть туннель, чтобы дать им больше времени. Странник, впрочем, подчинялся собственному расписанию. Если они будут медлить с отлетом, то наверняка в него врежутся – в этом Рои не сомневалась. Миновать Странника, пока его орбита велика, – это одно, но столкновение с ним в такой близости от Средоточия почти наверняка приведет к фатальным последствиям.

– Насколько тщательно вы обследовали эти окрестности? – спросила она у Руза.

Руз точно знал, к чему она клонит. – Это единственный разлом, – ответил он.

– Разлом, который мы искали, когда пришли сюда в первый раз, – вспомнила Рои, – тот, что упоминался на карте Зака – оказался закрыт. Найти открытую трещину нам удалось по чистой случайности. Но много ли усилий потребовалось бы, чтобы пробиться на поверхность в старом месте?

Его поза слегка поменялась, приняв несколько враждебный вид, будто Рои обвинила Руза в пренебрежении своими обязанностями. – Вскрыть старый разлом? У меня нет стольких работников.

– Друг мой, тебе пора отойти от старого мышления, – сказал Рои. – Теперь мы все в одной команде. Нам больше не нужно вербовать других по одному, тайком уводя их от товарищей. Нам просто надо объяснить им необходимость и важность нашей работы. Просто следовать голосу разума.

Смена за сменой Ракеш возвращался на склад и ждал, пока Зей закончит свою работу. Из-за усталости ей порой было не до разговоров, но чаще всего она соглашалась уделить несколько минут беседе с Ракешем, прежде чем отправиться на поиски подходящей для отдыха трещины.

Зей рассказывала о своей жизни и дошедших до нее слухах об истории ее мира и сродниках. Все работы, за которые она бралась, казались важными – каждая в свое время, – но сказать о них ей было почти нечего; даже время, проведенное на складе до встречи с Ракешем, пролетало будто бы в приятном оцепенении и едва ли оставляло какие-то впечатления после окончания смены.

Она рассказывала об идеях, просочившихся в ее жизнь сквозь трещины между эпизодами прилежного сомнамбулизма. Историю о шести мирах ей поведал бывший товарищ по команде, за праздной беседой три работы тому назад; его рассказ, однако же, нашел глубокий отклик в сознании Зей, которая с тех самых пор стала воспринимать окружающий мир в совершенно новом свете, стараясь всякий раз угадать возраст и происхождение тех или иных вещей, встроить их в некую связную систему. Кто сконструировал первую тележку? Кто прорубил туннели? На какой машине можно путешествовать между мирами?

Другие жители Ковчега, впрочем, были отнюдь не глупее Зей. Любой из них был в состоянии освоить сложную работу и мог жонглировать не менее мудреными понятиями, если и когда в этом возникала необходимость. Но при всем при этом их безразличие к собственной истории, обстоятельствам жизни и будущим перспективам переходило всякие границы. Любой вопрос, вызывавший у Ракеша живой интерес, казался им в лучшем случае легкомысленной тратой времени.

За взаимным обменом историями Ракеш старался соблюсти определенный баланс, чтобы, с одной стороны, не ввести Зей в чрезмерное заблуждение, а с другой – не устроить путаницу у нее в голове. Как объяснить размер галактики или масштаб проделанного им путешествия тому, кто никогда не видел звезд? Он действовал осторожно, отталкиваясь от того, что она знала или хотя бы могла представить – ее догадок насчет сродников, исколесивших всеохватную теплоту и свет аккреционного диска – и постепенно продвигаясь в клубящуюся пустоту за пределами известного ей мира. Ей было интересно узнать о том, как он жил на поверхности камня, расположенного вдали от источника тепла и света, но по-настоящему Зей оживилась после того, как услышала о найденных им подсказках насчет истории ее народа. Слушая, как он раскручивает нить событий вплоть до окаменевшего космического корабля «сталеваров» и их исчезнувшей планеты, она впитывала каждое слово, каждую деталь, умоляя рассказать еще. Тот факт, что эту потребность – не говоря уже о возможности ее удовлетворения – не разделял никто из окружавших ее людей, лишь усугублял ситуацию. Ракешу еще не доводилось видеть человека, который бы испытывал подобное одиночество.

Парантам наблюдала за происходящим при помощи зондов, заполнявших Ковчег изнутри, хотя в действительности никакой необходимости в подобных шпионских играх не было; если бы она попросила, Ракеш бы разрешил ей подключиться напрямую к потоку данных его аватара.

– Так в чем цель всего этого соблазнения? – задала она вопрос.

– Соблазнения? Если уж это как-то и называть, то вербовкой.

– Теперь, вместо того, чтобы мечтать о потерянных в далеком прошлом сродниках, Зей может потратить оставшуюся жизнь на мечты об Амальгаме. И чем это ей помогло?

– Если она захочет, то сможет отправиться в диск вместе с нами, – ответил Ракеш. – Представь, каково это, увидеть свежим взглядом десять тысяч новых миров, проведя всю жизнь внутри одного булыжника. – И это не принимая во внимание того, что их собственные шансы на возвращение в Амальгамы были весьма зыбкими.

– Хочешь, чтобы она променяла одно одиночество на другое? – возразила Парантам.

В планы Ракеша это вовсе не входило. Он не хотел отрывать Зей от ее собственного мира; он даже не предлагал ей посетить «Обещание Лал». Ему лишь хотелось разжечь ее природное любопытство и врожденный азарт – настолько, чтобы эти качества начали распространяться и на окружающих ее людей; он хотел, чтобы она стала послом, мостом, связывающим их культуры.

Проблема заключалась в том, что каким бы успешным ни был контакт между ней и Ракешем, сложнее всего было пересечь пропасть, отделявшую Зей от прочих обитателей Ковчега. Зей знала, какую реакцию вызовут слова Ракеша среди других людей, и потому инстинкт, по ее собственному признанию, подсказывал ей держать эти откровения при себе. Сдержаться ей, однако же, удавалось не всегда, но в итоге инстинкты оказались правы: никому из ее окружения не хотелось слышать ни о «далеких сродниках», ни о тридцати шестижды тридцати шести мирах. Никто не хотел рассуждать об опасностях, которые пережили их предки, или дискутировать о возможностях предотвращения неведомых катастроф, с которыми их мир мог столкнуться в будущем. Во время работы им хотелось слушать лишь не относящуюся к делу болтовню, а когда работа заканчивалась, все их интересы сводились к еде, сексу и сну.

– В чем причина моей болезни? – спросила она у Ракеша. – Почему мой разум настолько ущербен? – Они совершали привычный обход туннелей в окрестностях склада, гуляя и ведя беседу, пока Зей не начинало клонить ко сну.

Было бы бессмысленным заверять ее в том, что большая часть галактики в действительности была на ее стороне, а качества, которые здесь превращали ее в некую аномалию, ценились и вызывали восхищение едва ли не во всей обитаемой Вселенной.

– Не знаю, – ответил Ракеш. – Но если позволишь, я могу попытаться это выяснить.

– Как?

– Если ты разрешишь мне позаимствовать крошечную часть твоего тела, то я смогу ее тщательно изучить. Возможно, мне не удастся найти ответ на твой вопрос, но с некоторой вероятностью я смогу пролить некоторый свет на причины, которые делают тебя особенной.

У меня нет лишних частей тела, – испуганно заявила Зей. – Я же не самец, чтобы что-то из себя изымать.

Ракеш удивленно защебетал. – Частички, о которых я говорю, настолько крошечные, что ты и так теряешь их по тридцати шестижды тридцать шесть раз за смену, и даже не замечаешь.

– Я теряю частички своего тела и сама этого не замечаю? – Как бы сильно ее ни поразили истории Ракеша, к его более диковинным словам она относилась с долей здравого скептицизма.

– Именно. Они слишком малы, чтобы их можно было увидеть.

– Тогда как ты собираешься их изучать?

– При помощи машин, которые тоже слишком малы, чтобы их увидеть.

– Значит, как все это происходит, ты не видишь, а в итоге просто веришь тому, что эти машины тебе нашепчут.

– Более-менее.

– Мне кажется, что рассудком ты повредился побольше меня.

В ее словах не было шутки; Зей была настроена предельно серьезно. Следующие четыре встречи Ракешу пришлось потратить на объяснение атомной природы материи и попытки придать своим словам правдоподобия, не прибегая к стехиометрическим демонстрациям. Затем они перешли на уровень клеточной биологии и обсудили одиннадцать известных на сегодняшний момент репликаторов. Если у Ракеша и были какие-то сомнения насчет ее способности дать информированное согласие на секвенирование собственного генома, то сама Зей, по всей видимости, твердо решила, что не станет разрешать ему творить свои технологические чудеса, чтобы затем раскрыть тайну ее природы на манер оракула. Она обдумает предложение Ракеша не раньше, чем убедится в его правдоподобности, а для этого ей придется достаточно глубоко разобраться в его сути.

Когда они отправились в путешествие по основам естественных наук, Зей прямо на глазах у Ракеша стала выстраивать у себя в голове картину, далеко выходящую за рамки насущных вопросов, как по кирпичику, складывая знания во все более и более замысловатое представление об окружающем мире. И хотя опорой для него служили привычные ей понятия, разум Зей рвался на волю, пытаясь охватить все далекое, малое, абстрактное. Смена за сменой Ракеш усугублял ее «болезнь», все больше «лишая» рассудка. Ее коллег это не заботило; возможно, они и поддразнивали Зей в те моменты, когда она невольно делилась с ними своими странными идеями, но явно не собирались объявлять ей бойкот, пока она продолжала делать свою работу. Представители этой культуры не стали бы возмущаться ни ее близкими отношениями с Ракешем, ни инакомыслием в вопросах истории и реальности; священной для них была лишь работа. Разделявшую их пропасть могла ощутить только сама Зей, и никакого давления со стороны ее товарищей для этого не требовалось. Если никто, кроме нее, не согласится отправиться в этот интеллектуальный вояж – если он преобразит ее, а затем бросит среди тех, кто не разделяет ее образ мышления – то остаток своей жизни Зей проведет как никогда одинокой.

В тридцать шесть в квадрате раз.