В тот день, когда центробежная гравитация горы полностью восстановилась, Агата все утро занималась уборкой своей квартиры.
Она всегда стремилась к тому, чтобы смена вертикальной оси как можно меньше сказывалась на планировке каюты, и хотя требования безопасности и удобства заставляли ее идти на разного рода компромиссы, большой шкаф, установленный в углу, Агате удалось продержать закрытым целых три года – она надеялась, что твердый отказ хоть как-то вмешиваться в его содержимое даст всем предметам возможность самостоятельно вернуться на исходные места.
Но ее настрой оказался не в меру оптимистичным. В ретроспективе она поняла, что главная причина беспорядка, вполне вероятно, заключалась не в продолжительном воздействии боковой гравитации, а в кратких периодах невесомости, благодаря которой последствия небольших соударений и вибраций могли накапливаться, подпитывая энтропией массу из трущиеся друг о друга книг, бумаг и разных безделушек. Если существовал хоть какой-то шанс, что в будущем их ждет еще один разворот, то для начала она бы связала часть предметов нитками, уменьшив тем самым количество степеней свободы.
После обеда у Агаты была назначена встреча с Лилой, но поскольку ее запасы еды были исчерпаны, она вышла из дома пораньше, чтобы успеть пообедать. Шагая по коридору с помощью опорных веревок, которые не давали ей отрываться от пола, Агата провела свободной рукой по пыльным следам, до сих пор сохранившихся в стене по ее левую сторону.
– Агата!
Она подняла задние глаза. Насчет голоса она не ошиблась: мужчиной, который приближался к ней сзади, действительно был ее брат.
– Я чуть с тобой не разминулся, – сказал, догнав ее, Пио.
– У меня назначена встреча, – коротко сказала Агата.
– Можно пройтись с тобой? Я не отниму у тебя время.
Агата безразлично пророкотала.
– Вчера меня отпустили, – объяснил Пио, двигаясь рядом с ней и хватаясь за ту же самую опорную веревку. – Чира пришла, чтобы со мной встретиться, но сказала, что ты до сих пор сердишься.
– И с чего мне сердиться?
– Я не имею отношения к происшествию с москитом и Станцией, – заявил Пио. – Затея была опасной, и если бы я хоть что-то об этом знал, то сам попытался бы ее предотвратить.
Агата ему не верила, но понимала, что начав спорить о внутренней иерархии миграционистов с тем, кто знал о ней не понаслышке, лишь выставит себя на посмешище.
– Ну что ж, выкинуть этот трюк во второй раз уже не получится, – сказала она. Разворот Бесподобной превратил всех собратьев Объекта в обычную материю, а гремучие звезды – всего-навсего в пыль, медленно дрейфующую по космосу. – Теперь нас ждут шесть поколений космической безмятежности.
– Тем лучше, – ответил Пио.
– А ты знаешь, что двигатели работают безо всяких ограничений? – добавила Агата.
– Я узнал об этом не позже остальных, – ответил он. – Нам разрешали смотреть новости.
Мимо прошла женщина, которая дважды взглянула на них, прежде чем узнала Пио, после чего поспешила прочь. Агата почувствовала, что ее отношение к брату немного смягчилось. Она представляла, что выйдя из тюрьмы он разразится тирадами, отрицающими любой неудобный для него факт. – Если сейчас воздух из системы охлаждения просочится наружу, – сказала она, – он смешается с ортогональным скоплением, испортив его стрелу времени. И однако же… – Она замолчала и развела руками. – Я не чувствую, что сгораю.
Пио прожужжал. – Мне кажется, ты винишь меня не из-за москита; я думаю, ты до сих пор наказываешь меня за мои дебаты с Лилой. У нас могли возникнуть проблемы из-за столкновения разных стрел времени. На тот момент никто не доказал обратного, и с моей стороны было правильным обратить на это внимание.
– То есть ты бы сказал, что нам повезло, – наседала Агата, – но теперь, когда ничто не удерживает нас от возвращения и воссоединения с прародителями, ты доволен?
– Это серьезное требование, – не задумываясь ответил Пио. – Если ты спрашиваешь, собираюсь ли я выступать в поддержку каких-либо изменений курса в ближайшем будущем, то мой ответ – нет. На данный момент мы сделали все от нас зависящее, чтобы обезопасить Бесподобную, и риски, которые могли бы потребовать безотлагательных мер, нам не грозят.
Он указал на пол – в сторону края горы и окружавшего ее космоса. – Но как сама Лила говорила во время дебатов, ортогональные миры никуда не делись и больше не представляют для нас опасности. Так что не проси меня отказываться от возможностей, которые они могут нам дать. Прямо сейчас я просто призываю людей сохранять широту взглядов. Что в этом такого уж страшного?
– Ты забыл свой собственный лозунг: «Пусть предки сгорят», – сказала Агата. – С какой стати люди должны непредвзято относиться к таким воззваниям?
– Пусть сгорят, если это необходимо, – поправил ее Пио. – Если любая альтернатива будет еще хуже.
Агата остановилась. – Знаешь, иногда тебе почти удается меня убедить. Но ты был готов бросить родную планету, исходя из куда более слабых доводов, чем необходимость.
Пио виновато поднял руки. – Я увлекся во время дебатов. Я знаю, что этим оскорбил тебя, и прошу прощения.
Они почти дошли до поворота, ведущего к кабинету Лилы. Сейчас Агате уже не хотелось идти в обход ради запасов еды – если Пио будет настаивать на том, чтобы составить ей компанию.
– Мне надо идти, – сказала она. – Можешь передать Чире, что старался как мог, но все без толку.
– Ты о чем вообще? – Однако недоумение Пио выглядело слегка неестественным, и потому неубедительным.
– Тебе стоит заняться чем-то полезным, – предложила Агата. – Я уверена, что в медицинских садах до сих пор нужны работники для восстановления почвы.
– А твоя работа полезна? – парировал он. – Сама бы занялась садоводством.
– Прощай, Пио. – Агата зашагала в сторону развилки, мельком поглядывая на своего брата задними глазами в надежде, что он направится по коридору туда, откуда они пришли, и ей самой все-таки удастся попасть в столовую. Но он, по-видимому, тоже был голоден, поскольку отправился в столовую сам.
Пробормотав несколько проклятий в адрес своей семьи, Агата приготовилась к одной или двум склянкам высшей математики, которую ей придется воспринимать глазами постницы.
– Ты теперь ешь за четверых? – пошутил Медоро.
Агата подняла глаза. – Могу поделиться, если хочешь. Я, наверное, слишком много заказала.
Медоро сел на пол к ней лицом и взял себе каравай. В столовой было тихо, и Агата погрузилась в размышления.
– Как твоя работа? – спросил он.
– Сегодня я закончила доказательство одного интересного результата, – сказала она. – Мы с Лилой и до этого были практически уверены в его справедливости, но для того, чтобы разобраться со всеми формальностями, потребовалось какое-то время.
– О. А я смогу это понять?
– Насчет доказательства не уверена, – признала Агата, – но сам результат довольно простой.
Медоро скептически прожужжал. – Ну тогда испытай меня. Только имей в виду: если после этого я не смогу дать внятного объяснения, тебе придется иметь дело с Жинето.
– Предположим, что космос имеет топологию четырехмерной сферы, – начала она. – Не в плане формы, а именно топологии – то есть того, как его части соединяются друг с другом.
– Я думал, космос – это тор, – возразил Медоро.
– Тор был избранной моделью Ялды. – К Ялде Агата не питала ничего, кроме уважения, но несмотря на это ей хотелось, чтобы в школах, наконец, перестали выставлять ее излюбленную модель как высеченный в камне факт. – Он дает конкретный пример элегантной модели, с которой легко работать – но по правде говоря, настоящей топологии мы не знаем. Может быть, это тор, может быть, сфера, а может быть, что-то совершенно иное. С уверенностью можно сказать лишь одно: космос должен быть конечным во всех четырех измерениях.
– Допустим, – сказал Медоро. – Ты выдвигаешь гипотезу, что космос является сферой. Что дальше?
– Дальше ты задаешься вопросом, какова может быть его кривизна.
– Такая же, как у сферы? – осмелился спросить Медоро.
– Ха! – К своему собственному изумлению Агата поняла, что сейчас ее собственная интуиция настолько быстро отбросила эту в высшей степени разумную догадку, что она даже не подумала о том, чтобы ее упомянуть. – Ну, на самом деле можно было бы рассуждать и так: почему космос не может обладать кривизной идеально симметричной четырехмерной сферы? Проблема в том, что кривизна идеальной сферы одинакова во всех измерениях: все направления идентичны друг другу. Однако в теории гравитации, которую предложила Лила, подобное распределение материи – без предпочтительного направления – приводит к пространству с постоянной отрицательной кривизной. Получить пространство с постоянной положительной кривизной можно только в том случае, когда плотность энергии отрицательна, а у нас нет оснований считать, что это так.
Медоро обдумал эту мысль, пережевывая второй каравай. – Так может ли некий объект обладать топологией сферы и при этом иметь постоянную отрицательную кривизну?
– Не может, – сказала Агата. – Собственно говоря, именно это мы только что и доказали. 4-сфера с положительной кривизной допустима с точки зрения геометрии, но при этом невозможна физически, в то время как 4-сфера с отрицательной кривизной не противоречит законам физики, но невозможна геометрически.
– Хмм. – Медоро смахнул крошки со своего тимпана. – И что в итоге получается? Что 4-сферой космос на самом деле быть не может?
– Нет, не обязательно, – ответила Агата. – Это лишь означает, что если в плане топологии космос все-таки является 4-сферой, то он не может быть идеально однородным – в нем обязательно должны быть области с разными свойствами.
– Ага! – с пониманием воскликнул Медоро. – Значит, это в какой-то мере объясняет градиент энтропии?
– В какой-то мере. – Агата была довольна результатом, но ей не хотелось его преувеличивать. – Будь у нас основания считать, что космос непременно обладает топологией сферы, мы могли бы сделать вывод, что для соблюдения геометрических ограничений в нем обязательно должны существовать области с более низкой энтропией.
– А такие основания есть?
– Нет, – призналась Агата. – Насколько нам известно, космос вполне может оказаться тором – в этом случае применить нашу теорему будет нельзя, и мы ни на шаг не приблизимся к объяснению энтропийного градиента.
– Не переживай, – дал ей утешительный совет Медоро. – Уверен, рано или поздно кто-нибудь в этом разберется.
Агата уже хотела возразить, что она имеет все намерения стать этим самым «кем-нибудь», но вовремя себе одернула; он просто ее подначивал. – Хватит с нас космологии, – сказала она. – Как дела с камерой?
– Космологично, – ответил Медоро. – Собственно говоря, для этого я тебя и искал. Я начинаю работу над новым проектом и хотел услышать твое мнение.
Агата была заинтригована. Время от времени Медоро конструировал камеры для астрономов, но раньше он не чувствовал потребности в ее консультации. – Над чем ты работаешь?
– Над новой фотонной схемой для формирования визуальных сигналов, – ответил он. – Которая сможет визуализировать ортогональное скопление.
– Визуализировать? – Агата внимательно изучила его лицо, отчасти ожидая, что ее просто разыгрывают, но не поддаться на уловку она все равно бы не смогла. – Каким образом?
– Вместо того, чтобы опрашивать матрицу пикселей и считать число фотонов, попавших в каждую ячейку, она будет подсчитывать количество излученных фотонов. Направляешь камеру в небо…, и когда она начнет испускать свет в сторону ортогональных звезд, ты сможешь считать с нее детали процесса.
До разворота Агата отнеслась бы к этому скептически, но теперь понимала, что возможность создания подобной камеры неявно содержалась уже в результатах первых испытаний двигателей, проведенных после того, как гора повернула вспять. Подобно тому, как двигатели благополучно излучали свет, который с точки зрения его фактических приемников, приходил из их собственного будущего, ортогональные звезды – предположительно – по-прежнему освещали Бесподобную, несмотря на то, что это же самое обстоятельство сделало их невидимыми для обитателей самой горы. Эволюция не наградил человеческие глаза способностью определять, были ли они соисточниками света, в равной мере ответственными за его создание, что и звезда по другую сторону. Однако ничто не мешало сделать камеру, которая могла бы засечь свое собственное необычное излучение, так сказать, на месте преступления.
– От кого поступил заказ? – спросила она.
– Ты знаешь Грету?
– Нет. – Агата знала всех астрономов, но Греты среди них не было.
– Она технический консультант Совета, – объяснил Медоро. – Грета руководила разворотом, но теперь, когда проект завершен, ей поручили новое задание.
– И это…?
Медоро наклонился к Агате, как бы собираясь поведать ей какой-то деликатный секрет. – Мне сказали, что установка камеры станет одним из шагов общей модернизации навигационной системы. Мотивация такова: в большинстве случае нам вполне подойдут и старые карты, но если мы сумеем найти способ получать изображения ортогональных звезд в реальном времени, это сильно сыграет нам на руку.
– Только это даже лучше, чем в реальном времени, – шутя, заметила Агата. – Мы узнаем не где звезда была, а где она окажется в будущем.
– Да, и это только начало.
– В смысле?
Он нетерпеливо прожужжал. – Да ладно, ты же физик! Неужели мне надо все разжевывать?
Агата озадаченно смотрела на него. Знание будущих положений ортогональных звезд не стало бы сенсацией: их траектории уже сейчас можно было предсказать в масштабе нескольких эонов. На самом деле «в будущем» эти звезды должны были оказаться именно там, где их уже наблюдали, на более ранних этапах искривленной истории самой Бесподобной. С тех пор телескопы стали лучше, но шансы стать свидетелями какого-то неожиданного зрелища, которое помогло бы им избежать будущих столкновений, были невелики.
– Ты меня запутал, – призналась она.
– Предположим, что некий объект закрывает ортогональную звезду, за которой я наблюдаю с помощью этой камеры, – сказал Медоро. – Что тогда произойдет?
– Объект, закрывший звезду, займет место камеры в качестве второго источника света.
– Значит, о самом факте затмения мы будем знать? – допытывался он.
– Разумеется! – ответила Агата. – Если свет между камерой и звездой исчезнет, «изображение» звезды пропадет точно так же, как и обыкновенная картинка.
– А когда именно мы об этом узнаем?
– Когда? Точное время будет зависеть от геометрии – местоположения объекта, закрывшего звезду и скорости света в закрытой части спектра.
– А теперь представь, что мы сами организовали последовательность затмений – используя самый медленный свет, который мы только способны засечь и закрывая звезду как можно дальше от телескопа.
Агата думала, что понимает, к чему он ведет. – Тогда изображение звезды исчезнет еще до того, как закрывающий ее объект займет нужное положение. Но как ты знаешь, даже самый медленный инфракрасный свет, поддающийся обнаружению, обогнать довольно трудно. Так что либо тебе понадобятся массивные двигатели, либо после запуска этих летающих затворов придется долго ждать, прежде чем мы увидим результат их влияния на звезды.
Но Медоро еще не дошел до конца своего мысленного эксперимента. – А теперь добавь пару зеркал, которые свернут траекторию луча так, что аналогичного эффекта можно будет добиться за счет манипуляций с куда более близким объектом.
На коже Агаты появилась рельефная схема, иллюстрирующая предложение Медоро.
– В зависимости от размеров системы и количества отражений, которые свет претерпевает до того, как потери энергии на зеркалах станут слишком большими, – сказала она, – ты сможешь получать данные о положении затвора за некоторое время до того, как он там окажется. Я не эксперт в практической стороне оптики, но мне кажется, что реалистичная величина интервала в лучшем случае не будет превышать нескольких высверков.
– Возможно, – сказал в ответ Медоро. – Но предположим, что он более, чем в два раза превышает время отклика автоматического усилителя. Даже если наша способность заглянуть в будущее сильно ограничена, возможность пересылать сигнал в момент времени, когда усилитель будет свободен и «снова» сможет его обработать – исключив наложение на результат более позднего усиления – позволит нам продлить процесс настолько, насколько это потребуется.
Агата внимательно разглядывала рисунок у него на груди. Если в этом плане и был изъян, она его не видела.
– Грета о чем-то подобном упоминала? – спросила она.
Медоро нахмурился. – Нет – но ты правда думаешь, что кто-то мог заказать камеру, фиксирующую свет из будущего, не задумавшись о таком применении?
Агате стало стыдно – ей и самой давным-давно следовало подумать о подобной возможности. Это было самая прекрасная идея, которую ей только доводилось встречать.
– Ты прав, – сказала она. – Совет должен заняться системой передачи сообщений. А если они смогут вот так усилить сигнал… – Она протянула руку к Медоро, почти касаясь чертежа. – То я не вижу причин, которые бы помешали нам воспользоваться ею, чтобы узнать о грядущем путешествии – вплоть до момента встречи с прародителями.