– Ты считаешь, космос – это последний рубеж?
– Эмм… дай определение «рубежа», – отвечает Эд. Типичный ответ в его духе. Чуть раскрутить вопрос и выиграть время, чтобы придумать подходящий ответ.
– Ну, больше ведь исследовать нечего, так?
– Пфф. Не говори так. Это все равно что сказать: «Ну вот! Спустя сотни лет прилежных изысканий мы, микроскопические бактерии, тщательно закартировали все закоулочки нашей песчинки. И в заключение мы займемся исследованием последнего рубежа – всех остальных песчинок на планете Земля». Что касается человечества – эм, что касается человечества и физического перемещения, – то космос – это лишь первый рубеж. Первый значимый. Все, что было раньше – просто детские игры.
– Помимо этого… в общем, я могу назвать с полдюжины рубежей, которые больше подходят на роль «последних», чем космос. Например, время. Даже керригская машина не могла отправить человека в прошлое дальше, чем на двести часов, и хотя все мы знаем, что «настоящих» путешествий во времени не существует, мы все равно очень многого не знаем о феномене расщепления, о расходящихся Вселенных и о том, что происходит в процессе перемещения, и о том, что происходит, если вместо прошлого отправиться в будущее. Дальше есть субатомный мир – иными словами, суперструны. Затем слои – как только их обнаружит научное сообщество. И это не говоря уже о практически нетронутых глубинах человеческого разума и искусственного интеллекта, недоступных глубинах Тихого океана и земного ядра, юпитерианской атмосфере и верхних слоях Солнца. Рано или поздно мы побываем во всех этих местах. И решить все эти загадки будет ГОРАЗДО труднее, чем разобраться с проблемой скорости света.
– Значит, нырнуть внутрь Солнца в этой штуке, я так понимаю, мы не сможем, – говорю я, взбираясь по лестнице и заходя в кабину угловатого космического корабля, смутно напоминающего полусферу размером с грузовик, которая топорщится антеннами, как еж иголками, и бесшумно выпускает водяной пар из отверстия позади. Источником энергии корабля служит холодный ядерный синтез, и никакого очевидного выхлопа, создающего тягу, у него нет; ему он просто не нужен. Название корабля, набитое по трафарету у него на боку, по-видимому звучит как «Эд рулит».
Эд собирал эту штуку почти шесть месяцев, хотя планы на ее счет, я практически уверен, он строил гораздо дольше. Построил он ее, впрочем, целиком внутри подвала. Мне надо бы не забыть спросить его об этом.
– Ты знаешь, труднее всего было разобраться с разными мелочами, – говорит он, поднимаясь вслед за мной по лестнице. – Вроде того, как запрограммировать системы безопасности воздушного шлюза или понять, из чего сделать трубы системы охлаждения. И еще вот это. – Он откидывает находящуюся поблизости на обшивке корабля панель. Я заглядываю внутрь и вижу проводку семи или восьми различных цветов.
– Точки доступа к электронике?
– Нет, та штучка типа зажима, которая не дает панели открываться. На всем корабле их примерно пять сотен. Они всегда кажутся простыми, пока сам не попытаешься придумать такую, которая не промерзнет насквозь в вакууме.
Я пробираюсь через кольцевой воздушный шлюз в двухместную кабину, которая в плане доступного пространства и количества переключателей напоминает кабину коммерческого авиалайнера. Цилиндрический лаз, расположенный в противоположном направлении, ведет вдоль остова корабля, открывая доступ ко всем системам, которые реализованы в виде отдельных модулей и многократно продублированы. Я вижу не меньше сотни панелей с такими же ручками, как и та, что мне только что показал Эд – они расположены вдоль стенок туннеля и отличаются формой и размерами.
– Значит, двигатель по сравнению с этим построить было несложно?
– Винтовой привод, как я его называю, был парой пустяков, – отвечает Эд. – На бумаге его конструкцию я продумал давным-давно.
– Могу я поинтересоваться, как он работает?
– По сути он использует электричество для выполнения крайне необычного субквантового взаимодействия, в результате которого двигатель испытывает отдачу со стороны самой ткани реальности.
– А это разве не… ну знаешь, нарушает третий закон Ньютона?
– Не совсем. Когда мы движемся вперед, ткань Вселенной движется назад… наподобие весла в воде. Но я решил, что винтовой привод – по аналогии с архимедовым винтом – звучит круче, чем «пространственное весло».
– Ну, крутость – это самая суть космических полетов, да?
– Так меня учили. Но в любом случае, тот факт, что винтовой привод не использует ракетную технику, означает, что его необязательно устанавливать снаружи корабля – где я не смог бы его починить в случае поломки, потому что у меня нет скафандра. Пока что. Вместо этого он по сути просто встроен в скелет корабля. Корабль поднимается за счет своего собственного каркаса. И если какая-то его часть сломается, то все остальное продолжит функционировать. – Эд закрывает воздушный шлюз у нас за спиной и запирает его. Он жестом предлагает мне занять одно из сидений, а в другое забирается сам.
– Ээм, мы прямо сейчас взлетаем?
– А почему бы и нет?
Я мельком поднимаю глаза и смотрю сквозь купол. На потолок повала. – Ну, а как ты дом собираешься убрать с дороги?
– Кажется, я не рассказал тебе о другом двигателе, да? – самодовольно улыбается Эд. – Безреакционный привод – это одно, но межзвездные путешествия с хоть сколько-нибудь адекватной скоростью в эйнштейновой Вселенной нашего размера – совсем другое дело. Винтовой привод предназначен для маневрирования. А этот двигатель? Он доставит нас к звездам.
– И как же он работает?
Эд ухмыляется и тянется к внушительного вида кнопке на панели управления. Он откидывает ее прозрачную пластмассовую крышку. – Это магия.
И мы внезапно оказываемся в шестистах сорока миллионах километров от дома.