Открыв палатку, Ракеш первым делом увидел Парантам, которая сидела на стуле в человеческом обличье. Ее внешний вид не совпадал во всех деталях с образом, который он выбрал для нее, находясь внутри узла, но идентифицирующий сигнал гарантировал моментальное распознавание. Выйдя из палатки, он напряг предплечье; его тело верило, что состоит из настоящей плоти и крови. Порефлексировав еще мгновение, он понял, что не пользуется какой-либо коррекцией восприятия. Он, насколько можно было судить, видел Парантам именно такой, какой она была на самом деле.
– Добро пожаловать в балдж, – сказала Парантам. Она даже говорила на его родном языке.
– Спасибо.
Она, должно быть, заметила его недоумение, поскольку решила объясниться: «Мне казалось, нашим хозяевам будет проще, если им придется иметь дело только с одним фенотипом и одним языком». Она указала на окружавшие их инструменты, которые Ракеш начал едва замечать только сейчас. – Здесь полным-полно интерфейсов, предназначенных для рук и глаз, так что я, похоже, сделала правильный выбор.
Ракеш приказал палатке сложиться. Они находились в большой каюте, которая была частью космического жилого модуля; в иллюминаторе виднелось усеянное звездами небо, которое медленно вращалось, намекая на то, что ощущаемая им гравитация была связана с центробежной силой. Они запросили в качестве пункта назначения тот же самый адрес, что и Лал, но поскольку ее потребности в плане обмена веществ и эргономики, скорее всего, сильно отличались от их собственных, модуль наверняка пришлось основательно перестроить. Ракеш не имел понятия, как бы поступили отчужденные, если бы Парантам попросила воплотить себя в виде слепого безрукого и безногого студня – возможно, передали бы все данные непосредственно в их разум, что было бы весьма кстати. С другой стороны, хозяева могли их разделить, заставив изучать метеор по очереди, пользуясь разными инструментами, учитывающими особенности строения их тел.
Сам метеор был выставлен на видном месте в середине каюты, заключенный в прозрачную оболочку, которая защищала его от заражения инородным материалом. Когда Ракеш подошел к находке, Парантам встала рядом. Объектом, который заставил их преодолеть все эти тысячи световых лет, оказался четырехметровый кусок темно-серого базальта, поверхность которого была изрыта мелкими ударными кратерами.
– Что такого, по мнению отчужденных, мы можем сотворить с этой шуткой, чего они не могли бы сделать сами? – спросил он.
– Проявить интерес? – предположила Парантам.
– Им хватило интереса, чтобы нас пригласить.
– Это было нетрудно, – сказала она. – Хотя дело, возможно, вовсе не в затраченных усилиях, а, например, в том, что они считают уместным. Может быть, они убеждены в том, что сами не имеют права вмешиваться, а мы заслуживаем знать о метеоре и поступить с ним так, как считаем нужным. – Она улыбнулась. – Хотя последнее, возможно, относится только к тебе, как ближайшему молекулярному родственнику.
Они вышли из каюты и обошли жилой модуль, вращающееся кольцо диаметром около двухсот метров. Главный коридор вывел их к кухне, кладовкам, ванной, двум спальням, тренажерному залу и мастерской. В том, как хорошо Отчуждение понимало потребности человеческого фенотипа, было что-то лестное и одновременно пугающее. Интерьер выглядел слишком стандартно, чтобы сойти за нечто, сделанное людьми для себе подобных, но и многие культуры Амальгамы не справились бы с задачей лучше. Прежде, чем покинуть Массу, Ракеш проглотил целую библиотеку, поэтому вопрос о том, почерпнули ли хозяева модуля все эти сведения из его разума или в ходе изучения других людей, путешествовавших через балдж в нешифрованном виде, оставался спорным, однако они точно не стали использовать в качестве основы его собственные воспоминания; в обстановке не прослеживалось и намека на культуру Шаб-е-Нура, а стены не были увешаны портретами его семьи и возлюбленных. Впрочем, добиться его расположения им бы все равно не удалось, так как в подобной тактичности уже содержался жутковатый намек на нарушение личных границ: они изучили его достаточно глубоко, чтобы понять, насколько это было бы неэтично.
Если Ракеш и чувствовал себя обнаженным, ему было некого винить, кроме самого себя. В тот самый момент, когда Лал предложила ему ключ, он уже точно знал, насколько уязвимым окажется его положение и поднял опасения своих друзей на смех. Таковы были условия, таков был уговор; теперь сомневаться в своем решение было слишком поздно. В принципе возможности для злоупотребления были безграничны: в эту самую секунду отчужденные могли систематически истязать миллиард беспомощных клонов Ракеша. Когда он, еще находясь на Массе, поделился этим первобытным страхом с Парантам, она заметила, что несмотря на ту боль, которую бы она испытала, узнав о мучителях в среде отчужденных, они запросто могли с нуля создать копии своих соплеменников ради того, чтобы над ними поиздеваться; при должной невменяемости садисты всегда могли создать собственный объект мучений, избавив себя от необходимости заманивать жертву в какую бы то ни было ловушку. Так или иначе, решил Ракеш, все эти параноидальные измышления все равно бы не принесли никакой пользы. После того, как они, подобно раскрытой книге, отдали свои разум и тело в руки Отчуждения, оставалась лишь одна разумная стратегия – принять без раздумий это приятное окружение и поверить, что гостеприимство отчужденных – в каком бы узком смысле оно ни понималось – было настоящим.
Вернувшись в каюту с метеором, они приступили к работе. Раньше у Ракеша не возникало повода всерьез заняться материаловедением или стать экспертом по отторгнутым фрагментам планет, и когда он обратился за помощью к библиотеке, знания, хлынувшие в его мозг, наполнили Ракеша волнующим трепетом открытий, ощущением развернувшихся перед ним перспектив, простиравшимся далеко за пределы его непосредственных нужд. Обычно он не прибегал к поглощению массивного пищевого комка адаптированной информации в качестве средства обучения – гораздо больше он предпочитал медленный процесс постепенного надстраивания новых знаний над имеющимся фундаментом, когда каждое утверждение проверялось и интерпретировалось, прежде чем стать частью его разума – и все же было бы нелепо отрицать восторг, который доставляло ощущение тысяч новых фактов и озарений, которые внезапно принимались бороться за место в его мозге.
Оборудование, предоставленное Отчуждением, позволяло исследовать метеор вплоть до уровня отдельных атомов; обнаружить и проанализировать его излучение по всей длине спектра от гамма-лучей до микроволн; построить его томографию тысячью разных способов; постучать, похлопать и даже как следует сотрясти метеор, прослушав гармоники, которые он выдавал на манер колокола. Грубый химический состав и редчайшие примеси, кристаллическая микроструктура и ее тончайшие деформации – все это было доступно, стоило лишь попросить. Информация об этом булыжнике, подумал Ракеш, была открыта для них точно так же, как они сами – для Отчуждения.
Вместе с Парантам они плодотворно поработали сообща, обсудив наилучшие стратегии исследования и ведя диалог на тяжелом для понимания профессиональном жаргоне, которые всего несколько минут назад показался бы им обоим полнейшей тарабарщиной. Основным интерфейсом для всех инструментов была консоль с сенсорным экраном, но их возможности, к счастью, не исчерпывались чтением с экрана и нажатием на пункты меню; отчужденные адаптировали интерфейс к особенностям их воплощений, а не предковому фенотипу человека, так что консоль могла обмениваться данными с инфракрасными портами, расположенными на кончиках их пальцев.
Для того, чтобы обнаружить мертвых микробов, было достаточно одной лишь томографии, однако для извлечения заслуживающих доверия цепочек ДНК потребовалось запустить в трещины рой наномашин. После дозы палеогенетических знаний из библиотеки у Ракеша не осталось сомнений в правоте Лал: эти останки не принадлежали микроорганизмам, когда-либо существовавшим в известных ДНК-мирах. За миллиарды лет до этого их предки, вероятно, были выброшены в космос на совершенно другом метеоре; затем он, скорее всего, упал на поверхность одной из планет балджа, став родоначальником новой биосферы. Примерно через миллиард лет эта базальтовая глыба была выброшена в космос; при большей удаче он мог бы внести вклад в саму ДНК-панспермию, но теперь его семена были мертвы. Во всяком случае ни один девственно чистый мир не смог бы вернуть к жизни этих обезвоженных, испытавших шок и прожаренных космическим излучением микробов, хотя если бы им, что маловероятно, повезло упасть на планету, которая уже изобиловала ДНК-жизнью, подходящие виды их отдаленных родственников вполне могли подобрать в их трупах кое-какие фрагменты генов и попытаться найти им новое применение.
– Теперь вопрос в том, – сказала Парантам, – как найти родительскую планету?
Последовательностей ДНК оказалось достаточно, чтобы дать вероятностную оценку «дедушке» метеора – планете диска, засеявшей своими осколками мир, от которого откололся сам булыжник. Но даже эти вероятности не давали четкой картины; итогом стали семь кандидатов, имевших практически равные шансы. Учитывая хаотическую динамику балджа, это не слишком помогало сузить поиск.
Если им не смогла помочь ДНК, то как насчет самого метеора? Три миллиарда лет тому назад лава, пробивавшаяся на поверхность родительской планеты, затвердела, образовав кристаллы оливина, магнезиально-железистого силиката, и авгита, в котором также присутствовали кальций, алюминий и титан. По едва заметным деформациям в структуре этих кристаллов можно было отчасти судить об истории температур и давлений, которые минерал испытывал с тех времен.
Резкий всплеск жара и напряжения от удара, из-за которого метеор и был исторгнут в космос, оставил после себя не только характерные химические следы, но и механические смещения материала. Оказавшись в холоде космического вакуума, некоторые из веществ, возникших в результате огненного выброса метеора, постепенно распались, дав тем самым возможность датировать момент удара – пятьдесят миллионов лет тому назад. В то же самое время высокоэнергетические лучи, порожденные мириадами космических источников и наводнившие балдж, разъели поверхность метеора, оставили на ней собственные химические отложения, выпахали в толще камня борозды и создали следовые количества новых изотопов. Как и утверждала Лал, обе цепочки фактов сошлись на одной и той же датировке – по всей видимости, булыжник, лишенный защиты, которую могла бы дать атмосфера или сила планетарного магнитного поля, дрейфовал внутри балджа примерно пятьдесят миллионов лет.
В консоли, которая позволяла им управлять аналитическими инструментами, имелась и звездная карта. Когда Парантам ее активировала, перед ними открылось представление их собственной траектории и текущего местоположения (помеченного стилизованным изображением кольца), дополненное растянувшейся на несколько сотен миллиардов километров траекторией метеора до момента его захвата (сам метеор был помечен столь же недвусмысленным значком булыжника). Впрочем, «захватом» это можно было назвать с большой натяжкой – судя по всему, жилой модуль построили вокруг самого метеора, двигаясь примерно с той же скоростью, – хотя карта тщательно разграничивала исходный, нетронутый объект и его текущее состояние.
Пометки звезд на карте содержали информацию только об их физических характеристиках, и хотя эта информация была выражена на языке Ракеша, карта отказывалась пользоваться привычными для него каталожными номерам и системой координат. Тем не менее, обратившись к библиотеке, Ракеш смог сопоставить данные отчужденных со своими собственными. Амальгамные карты балджа были фрагментарными, однако общих данных вполне хватало для надежной оценки.
Впервые за все это время они точно знали, где находятся. Покинув Массу, они преодолели около тринадцати тысяч световых лет, и хотя часть этого пути вела на «запад» – по часовой стрелке вокруг галактики, если смотреть со стороны галактического севера, – путешественники проникли вглубь балджа, оказавшись менее, чем в тысяче световых лет от центра галактики. Лал в общем и целом пришла к тем же самым выводам, хотя и не имела при себе карт, которые можно было сравнить с картой отчужденных.
Центральная часть балджа отличалась куда большей плотностью и буйством, чем его внешние границы. Усеянная массивными газовыми облаками, в которых периодически вспыхивала новая жизнь в виде недавно сформировавшихся звезд, и разнородной популяцией старых, попавших сюда из внешних слоев балджа, она отличалась от галактического диска так же сильно, как бурлящая столица отличается от сельского захолустья.
– Как думаешь, где сейчас Кси и остальная банда? – спросил Ракеш.
– Для нас они мертвы, – отрезала Парантам. – И друг для друга тоже.
– Я намекал на непринужденные фантазии, – сухо заметил Ракеш, – а не мрачный философский приговор.
– Ну тогда они наверняка где-то чудесно проводят время, бороздя всей компанией морские просторы.
Парантам, конечно, была права: теперь у них вряд ли найдется хоть что-то общее; они не входили в клан синхронистов и не договаривались о новой встрече. Большую часть последних двадцати пяти тысяч лет они, вполне вероятно, провели в виде неразумных данных, путешествующих по сети Амальгамы, но даже если по какому-то сверхъестественному стечению обстоятельств им бы вновь довелось пересечься, из-за разницы в восприятии времени их бы, скорее всего, разделяла не одна тысяча лет, и общие события они бы уже оценивали совершенно иначе.
– Если им удалось хотя бы выбраться из того узла, я уже буду рад, – заявил Ракеш.
Он снова переключил внимание на карту – он делил ее с Парантам, конструируя внутри своего мозга – объединявшую данную Отчуждения и Амальгамы и снабженную примечаниями в соответствии с главными приоритетами исследователей. Исключить звезды, которые были моложе самого метеора, не составляло труда; следующим очевидным шагом была попытка учесть направление его движения.
На карте отчужденных содержались сведения о текущих скоростях звезд в этой части космоса – которые, как и их координаты, наверняка представляли собой теоретические экстраполяции, основанные на самых актуальных данных, поступивших сюда со скоростью света, – но не было никакой информации об их прошлых траекториях, как наблюдаемых, так и расчетных. Ракеша мучил вопрос, не был ли этот пробел результатом своеобразной самоцензуры; возможно, отчужденные считали, что раскрыв время, в течение которого они следили за этими звездами, дадут подсказку насчет истории их цивилизации, которую Отчуждение не хотело раскрывать чужакам. Едва ли от их внимания ускользнул бы тот факт, что подобная информация может оказаться полезной для их гостей.
– Так они хотят, чтобы мы нашли эту планету или нет? – пробормотал он.
– Метеор находится у них уже как минимум пятьдесят тысяч лет, – невозмутимо заявила Парантам. – Если бы они, в первую очередь, хотели облегчить нам задачу, то могли бы уже давным-давно найти эту планету и переслать нас к ней в момент нашего прибытия. Но такого уговора не было. Ради этой цели нам придется поработать. Мы это знали.
Даже лучшая из имевшихся в библиотеке динамических моделей не могла отмотать время на пятьдесят миллионов лет назад, не породив в процессе погрешностей, в несколько раз превышающих среднее расстояние между звездами. Лал упоминала шестьсот звезд-кандидатов; пользуясь одной лишь небесной механикой, Ракешу удалось сократить этот список только до пяти сотен.
Ситуация изменилась, когда они приняли в расчет химию метеора. – Карта отчужденных была снабжена спектрами высокого разрешения для каждой из звезд, что позволяло точно судить о химическом составе внешних слоев. Используя модель формирования планетарной системы, можно было оценить вероятность того, что планета, которой когда-то принадлежал метеор, возникла в той же туманности, что и любая конкретная звезда. Эти рассуждения также были сопряжены с рядом неопределенностей; тем не менее, полученные результаты позволили исключить из первоначального списка более трехсот кандидатов и переранжировать оставшиеся две сотни.
Но прежде, чем Ракеш успел применить артиллерию статистического анализа, Парантам сказала: «Здесь какая-то ошибка». Можно было бы предположить, что в результате химического ранжирования отдельные кандидаты немного опустятся вниз, в то время как другие, наоборот, поднимутся на несколько позиций, но анализы показали совершенно иной результат, практически перевернув первый список с ног на голову. Судя по химическому профилю звезд в интересующей их области пространства, истоки метеора находились совершенно не там, откуда он, казалось бы, прибыл.
– Скорее всего, он испытал резкую смену курса, – предположил Ракеш. – Возможно, даже пересек другую планетарную систему.
– Либо так, либо его химический состав каким-то образом исказился, – заметила Парантам.
– Так по по какому следу мы пойдем?
– По обоим, я полагаю.
– То есть вместо того, чтобы сократить наш финальный список наполовину, мы его только что удвоили?
– Еще не вечер, – сказала Парантам.
– Ясное дело. При желании мы бы наверняка добавили туда еще тысячу кандидатов.
Парантам поочередно открывала карту близлежащих окрестностей разных звезд, но в данных Отчуждения не было никаких сведений об окружавших их планетах. Информация просто не была внесена на карту, будто простые каменные шары были на ней столь же незначительны, как муравьи на обычной карте дорог. Ракеш всерьез и не рассчитывал найти родительскую планету посреди всего этого великолепия, изобилующего давно потерянными родственниками по линии ДНК, просто сидя здесь и просматривая в увеличенном масштабе карту балджа, однако чуть больше деталей бы явно не повредило. Карты Амальгамы отражали известные, учитывая ограничения, знания, но если бы хоть одна планета внутри балджа прокричала «Я живая» настолько громко, чтобы ее расслышала обсерватория в галактическом диске, никакой новости бы в этом уже не было.
Фрагменты генов, которые они обнаружили, изучая метеор, содержали кое-какие заманчивые намеки на характерные свойства планетарной атмосферы, которые могли бы указывать на наличие соответствующего метаболизма, хотя свои неоднозначности были и здесь; спустя пятьдесят миллионов лет, микробы, обитавшие на этих камнях, могли и не оказаться доминирующей и даже типичной формой жизни на родительской планете метеора.
– Нам нужно самим произвести непосредственные наблюдения, – сказал Ракеш. Используя оснащение мастерской, они могли построить достаточно мощный телескоп, однако имевшихся в их распоряжении материалов не хватило бы на постройку настолько большого устройства, чтобы с его помощью можно было проанализировать атмосферу планеты на расстоянии в несколько сотен или даже тысяч световых лет. Сидеть на месте не вариант; выбора у них не было.
В главном меню консоли не было ни одной категории, связанной с путешествиями в космосе. Ракеша вдруг осенило, что Лал так и не объяснила им, как именно ей удалось сообщить хозяевам жилого модуля, что она больше не может тратить время на изучение метеора и хочет отправиться дальше.
Исследовав все опции, касающиеся непосредственно жилого модуля – включая возможность по команде изменить внешний вид ванной комнаты – Парантам, наконец, заметила, что при выборе звезды на карте появляется вложенное меню с непримечательной командой «Посетить звезду». При выборе этой опции точка наблюдения и масштаб карты не менялись; вместо этого карта вежливо уточнила: «Вы уверены, что хотите посетить эту звезду?».
– Нет, мы пока не уверены, но спасибо, что спросили, – ответил Ракеш.
– Как именно посетить? – спросила Парантам. – Каким способом? Сколько времени это займет? – Карта не отвечала. Она выбрала ту же самую команду и карта снова спросила, уверена ли она в своем выборе, но по-прежнему не реагировала на какие-либо вопросы, касавшиеся деталей путешествия.
– Попробуй еще несколько звезд – посмотрим, везде ли есть такая опция. – Они просмотрели сотню кандидатов. И в каждом случае карта утверждала, что сможет доставить их в нужную точку.
– Получается, все эти звезды входят в их сеть? – удивилась Парантам. Амальгамцы, которые отслеживали данные, просачивавшиеся из балджа, сумели закартировать лишь небольшую часть сети Отчуждения вблизи границы центрального скопления. Ее узлы не были привязаны к конкретным звездам, но плотность расположения известных определенно уступала плотности, с которой были распределены сами звезды. Если у отчужденных действительно имелись приемники во всех местах, куда их могла доставить карта – по ее же собственному заверению, – то либо эта область была самой связной во всей галактике, либо у них были приемники рядом с каждой звездой балджа, и точка.
– Вряд ли, – сказал Ракеш. – Скорее всего, они просто автоматизировали процесс создания новых узлов. Во внешней части диска сооружение нового приемника было серьезным предприятием. Сначала нужно было получить разрешение у распорядителей местных материальных ресурсов. Затем – организовать транспортировку спор для постройки самого приемника. За тысячи лет технология была доведена до совершенства – и немалую роль в этом сыграли желающие подслушать переговоры Отчужденных, вынужденные гоняться за попавшими во внешний диск данными из балджа – но все же не стала настолько обыденным делом, чтобы ее можно было поручить неразумной программе, просто показав на карте какую-то невразумительную звезду.
– Меня часто мучил вопрос, – сказал Парантам, – не могла ли изученная нами сеть оказаться чем-то вроде обманки, которую они соорудили, чтобы ввести нас в заблуждение, будто мы понимаем их лучше, чем есть на самом деле.
– В смысле, не понимаем вообще?
– Мы убеждали себя в том, что в основе их коммуникационной сети лежит та же технология, которой пользуемся мы сами. Модуляция гамма-лучей пакетами данных. Независимое распространение ключей шифрования. И все такое удобное и знакомое, как будто это единственный возможный вариант.
Ракешу нечего было возразить против ее скептицизма. Конвергентные технологии – это одно, и тем не менее, в эпоху Великих открытий путешественников приводили в изумление мириады способов решать одни и те же задачи у разных цивилизаций; не менее часто, впрочем, они с удивлением обнаруживали в чуждой культуре жутковатое отражение собственных изобретений. – Думаешь, это они первыми изучили нашу сеть, а потом решили создать ее имитацию, чтобы потешить наше любопытство?
– Чтобы потешить наше любопытство. Чтобы приманить нас лакомым кусочком. Их мотивы мне неизвестны. Но я бы не удивилась, если бы весь тот «трафик», который мы наблюдали последние триста тысяч лет, на самом оказался не более, чем мусором, а настоящие магистрали Отчуждения все это время были полностью скрыты от наших глаз.
– Не знаю даже, хорошо это или плохо, – сказал Ракеш. – Думаешь, они позволят нам прокатиться по настоящей магистрали? – Он уже преодолел ощущение собственной уязвимости, но никак не мог решить, было ли что-то унизительное или попросту будоражащее в мысли о том, чтобы пронестись через световые годы, полагаясь на совершенно непонятный для него процесс.
Парантам вывела на экран первого кандидата из химического списка, звезду главной последовательности возрастом около четырех миллиардов лет, которая располагалась на расстоянии в двести семьдесят девять световых лет. По сравнению с их модулем эта звезда находилась дальше от плотного галактического центра, но с точки зрения Амальгамы ее изображение все же искажалось за счет расстояния и препятствий. Слабое периодическое движение звезды указывало на наличие в ее системе по меньшей мере трех газовых гигантов, но выяснить что-либо в деталях с такого расстояния было невозможно.
– Если только один способ это выяснить, – ответила она.