Парадная дверь «Книжных руин» открыта. Внутри никого нет. Иллу и Акса это сбивает с толку.
– Думаю, она сбежала, – замечает Иллу, оглядывая подсобные помещения, расположенные позади магазина: склад и кухню. – Здесь не хватает кучи вещей. Ни еды, ни кухонной техники. Наверху проверял? Хмм. А где спальня?
– Наверху, – отвечает Акс, осторожно отцепляя веревку, натянутую вдоль нижнего края фюзеляжа, играющего роль ступенек.
– Наверху нет крыши, – замечает Иллу.
– Только наполовину, – возражает Акс. Он забирается наверх по крутой лестнице, встроенной прямо в центральный проход самолета. Следующая комната имеет квадратную форму и занимает промежуточное положение между «внутри» и «снаружи». Победоносный дуб тянется сквозь метровую дыру в полу, возвышаясь над тем местом, где должен располагаться потолок; ветви, раскинувшиеся над всем зданием, служат умеренной защитой от превратностей стихии. В углу стоит метла, табуретка и ведро, рядом с которыми лежит груда недавно сметенных листьев. Слева от Акса располагается небольшая деревянная дверь, ведущая в последнюю комнату здания.
– Подожди здесь. Меня она знает, – говорит Акс, заходя внутрь.
В комнате за дверью довольно темно, учитывая время суток. Две из ее стен оборудованы светильниками, но большая часть света поглощается потолком, выкрашенным в черный цвет. А все остальное берут на себя книги. Пол практически целиком завален книгами и бумагами, странного вида маленькими пластмассовыми игрушками, приспособлениями и артифактами, обрывками одежды и пустыми стеклянными бутылками. Некоторые из книжных стопок достигают двухметровой высоты и опираются на еще более высокие книжные шкафы. Кое-какие из этих книг лежат на одном и том же месте по несколько лет. Стоящая в углу кровать перевернута на бок и прислонена к стене, чтобы освободить место на полу. В дальнем конце комнаты находится замазанное черной краской окно, а чуть ниже него – рабочий стол, практически пустой, если не считать полной вазочки карандашей и нескольких листов макулатуры.
Юэн сидит на стуле за рабочим столом и что-то пишет. – Еще бы немного, – говорит он, откладывая ручку и поворачиваясь к Аксу, – и вы бы со мной разминулись.
– Это ваш портрет, – говорит ей Акс, вручая фотостат. Юэн разглядывает рисунок. Лицо и правда ее. Имя совпадает. Отчетливо видна дата наброска. Как и дата рождения изображенного на нем человека. Любая из этих деталей может оказаться ошибочной, и тогда все внезапно бы стало на свои места.
Акс делает шаг назад и оглядывается по сторонам. Его внимание привлекает висящий на стене плакат. Широкий прямоугольник из ламинированной бумаги. На темно-синем фоне изображены две больших белых окружности. Внутри каждой окружности, разделенной тонкими белыми линиями на несколько секторов, разбросано множество белых точек. – Что это? – спрашивает он.
– График.
Акс разглядывает странные веретенообразные многоугольники, белые контуры которых втиснуты между точками графика, и помещенные рядом с каждой из точек крошечные желтые имена, написанные необычным старинным шрифтом. Все это, как и любой другой артефакт в этой комнате, книги, статьи, орнаменты или висящие кое-где гобелены, для него не несет никакого смысла.
– Скажите, Юэн, что, собственно говоря, здесь происходит? – спрашивает он.
– Время от времени кому-нибудь удается меня раскрыть, – отвечает она. – Время от времени. Обычно это историк. Но чаще всего на это уходит немало времени. Ты просто сразу же задал нужный вопрос. Не «Кто вы такая?», а «Сколько вам лет?». Так что я решила взяться за подсчеты. – Она берет в руки стопку бумаг, испещренных какими-то записями и арифметическими выкладками. – Потому что я сбилась со счета. Без шуток. Мне стало интересно. Если верить моим текущим документам, то я родилась пятьдесят один год тому назад. Но у меня уже заготовлены новые – по ним мне снова будет двадцать.
– Правда же в том, что в тот день мне исполнилось десять тысяч лет. Ровно десять тысяч. Обычно я избегаю лишнего внимания. Я сбегаю, создаю себе новую личность, стараюсь не лезть на рожон и просто продолжаю заниматься своей обычной работой, поскольку, как подсказывает мой опыт, все остальные варианты неизменно заканчиваются полнейшей катастрофой. Но десять тысяч лет все-таки исполняется не каждый день.
– И вы решили сделать мне одолжение, – замечает Акс.
– Время от времени делиться с кем-нибудь правдой бывает полезным, – отвечает Юэн. – Даже если в их глазах ты с каждым словом начинаешь все больше походить на какую-то сумасшедшую. Это помогает сохранить рассудок. А через семьдесят лет тебя уже не будет в живых, так что разве мои слова что-то изменят в долгосрочной перспективе?
Осторожно кивнув, Акс поворачивает голову к двери. – Иллу?
Иллу входит в комнату. – Юэн Пеллоэ. У нас есть ордер на ваш арест по обвинению в убийстве, саботаже, порче собственности и ряду дополнительных статей, которые будут уточнены позже, – сообщает он. – Пожалуйста, пройдите с нами. Сотрудничество зачтется в вашу пользу.
– Разумеется, – отвечает Юэн, поднимаясь и позволяя офицерам связать ее руки.
Иллу ведет ее вниз по лестнице и подводит к машине. Усадив ее на заднее сиденье, Акс и Иллу занимают места спереди. Как только Иллу трогается с места, она снова заводит разговор.
– Иногда открытие приобретает массовый характер: люди во всем мире узнают об этом одномоментно, и в итоге я оказываюсь на пьедестале. Иногда люди признают меня своим лидером, иногда называют чудовищем, иногда меня помещают под арест и изучают, но обычно все это происходит одновременно. Я была везде. Переделала все, что только можно, говорила на всех возможных языках, строила пирамиды, пережила вхождение в атмосферу. История циклична. Если наблюдать за ней достаточно долго, можно заметить приближение поворотных моментов и оказаться в нужном месте в нужное время. Я изобрела огонь, колесо, электродвигатель, антибиотики – выбирай, что хочешь, любую эру, любую страну. Я сражалась в N-ом количестве войн. Однажды я на полном серьезе правила целым миром.
– Я босиком ходила по Луне.
Акс качает головой и выглядывает из окна машины. Все дело в том, что просто оказавшись рядом с человеком, пересказывающим его собственную теорию, Акс совершенно в ней разуверился. У него ничего нет. Ничего, если смотреть по сути. Жалкий кусок пластика, чересчур идеальный, чтобы быть правдой. Метрическая тонна шатких домыслов. Иллу осмотрительное молчит и сосредоточенно следит за дорогой. Они приближаются к висячему мосту, охватывающему вход в бухту.
– Вы пережили восемь Катаклизмов, – говорит Акс. – Значит, вы знаете, в чем причина каждого из них? Вы знаете, что происходит на самом деле?
– Катаклизм уничтожает информацию. Точнее, превращает ее в случайный шум. Идеи. Формальные концептуальные представления в человеческом сознании. Да и вообще где угодно – до определенной степени. На компьютерных дисках и магнитных лентах, где информация хранится с высокой плотностью. Если изъять из человеческого разума вся связные знания, останется лишь животное, тупой гоминид, у которого есть лишь тупые гоминидные инстинкты. Не потерявший, разумеется, способности к выживанию. По-прежнему весьма приспособленный к жизни на этой планете, способный размножаться и учиться с ужасающей скоростью. Когда люди впервые появились на планете, нам потребовался не один десяток лет, чтобы подняться до современного уровня. Но когда человека окружают непостижимые артефакты, которые так и просят, чтобы их объяснили, чтобы в них разобрались, чтобы ими управляли и использовали ради собственной выгоды, человек учится. Он учится учиться. Катаклизм никого не убивает. Он просто снова возвращает нас к истокам. Есть куда более опасное оружие.
– Значит, это все-таки оружие? Оно стирает человеческую память и электронные записи? Но ведь в этом нет никакого –
– Оружие не совсем подходящее слово. «Инфекция»? «Адресный агент», пожалуй. Катаклизм похоже на спущенную с поводка гончую. Он вынюхивает. Это оружие, которое обладает интеллектом. Все довольно сложно.
– Но на вас оно не действует. Значит, когда все это происходит, вы просто стоите в стороне, – говорит ей Акс.
– Именно я и спускаю его с поводка, – отвечает Юэн. – Причина во мне.
Акс поворачивается к ней с недоверчивым видом. – Почему?
– Потому что люди – первые и единственные разумные существа во всей Вселенной, – отвечает Юэн. – И если вы исчезнете, то новых может уже и не появиться. Если бы ты прожил столько же, сколько я, то понял бы, как ужасна Вселенная, в которой не осталось людей.
– Особенно если ты – последняя живая душа на всем свете. И не можешь умереть.
Юэн долго и пристально смотрит Аксу в глаза. Затем она вдребезги разбивает стекло локтем и выпрыгивает через него наружу.
Разразившись проклятьями, Иллу ударяет по тормозам и рывком останавливает машину прямо посреди полосы. Они ехали слишком быстро, так что выпрыгивать на ходу было слишком рискованно. Женщина наверняка погибла – попала под колеса несущейся на нее машины, изрезана осколками стекла или разбилась насмерть от удара об асфальт.
Когда Иллу и Акс выскакивают из автомобиля, за ними уже выстраивается очередь из машин. Юэн тем временем живее всех живых. Она уже встала на ноги и бежит в сторону разделительной полосы, успевая оторваться на приличное расстояние – при том, что ее руки спереди были по-прежнему связаны.
– Стой! – приказ едва достигает ее ушей. Полицейские пускаются в погоню. Но прежде, чем им удается хоть немного сократить расстояние, Юэн сворачивает налево и бежит прямо через полосы проезжей части, как по волшебству петляя среди движущихся машин и, оперевшись ногой о край моста, прыгает вниз. Мост под сотню метров высотой. При таком падении удар об воду равносилен столкновению с бетонной плитой. Акс и Иллу вынуждены потратить критически важные секунды в попытках убедить проезжающие мимо машины остановиться, чтобы проследовать за ней к краю моста, но когда они оказываются у цели, смотреть уже на не на что – не осталось даже брызг пены от расплескавшейся воды.
Иллу вне себя от ярости и едва ли не прыгает на месте. – Мы ее потеряли. Мы ее потеряли. Она наплела нам… наплела тебе эту гигантскую небылицу, чтобы отвлечь, а потом спрыгнула с моста, и мы ее потеряли. Ее помешательство угрожало ее же жизни, она была заперта на заднем сидении полицейской машины и все-таки сумела с ходу покончить с собой прямо у нас под носом. Теперь вину за это свалят на меня. Нет… Не меня. На тебя. Это ты виноват. Все из-за тебя. Надо было и дальше сидеть за своими книжками по истории.
– Либо, – замечает Акс, который теперь просто разыгрывает из себя адвоката дьявола, – она действительно бессмертна и пережила падение с такой высоты.
– А потом сбежала? Ну да. Мой вариант мне нравится больше.
И вот, наконец:
В это время года ночь в Антарктиде не наступает; после высадки на побережье ей требуется меньше недели, чтобы быстрым шагом преодолеть последний отрезок пути. Зимнее снаряжение здесь излишне, хотя снегоступы оказываются кстати. Все, что ей нужно – это карта, которую Юэн сворачивает и убирает сразу же после того, как в поле зрения оказывается гигантский гранитный купол; теперь ей остается пройти еще несколько миль.
В аэродинамической тени купола собраны обшарпанные останки исследовательского лагеря, но все исследователи ушли, либо повернув назад, либо продолжив путь в направлении южного полюса. На месте лагеря остался настоящий бедлам. Мусор, втоптанный в снег, валяется практически повсюду.
На экваторе куполообразного сооружения Юэн находит громадную, тяжелую, шестиугольную переборку из нержавеющей стали, которую исследователи, судя по всему, не один день безуспешно пытались вскрыть при помощи ледорубов. Металл промерз насквозь. Снять ее нельзя – это просто не предусмотрено конструкцией. Юэн принимается колотить по куполу, выстукивая определенный ритм и повторяет его, наверное, в течение получаса, не имея возможности услышать заметного эха, но зная, что отголоски этого звука проникают в самую глубь строения.
Наконец, кто-то выходит наружу. Он не открывает переборку. Он просто проходит прямо сквозь нее. Это темноволосый мужчина, примерно того же возраста и роста, что и сама Юэн. Смерив ее глазами, он берет Юэн за руку и ведет внутрь тем же путем, проходя вместе с ней сквозь стальную толщу подобно пальцу, осторожно пронзающему поверхность мыльного пузыря.
В расположенном за стеной коридоре царит непроглядная тьма. Воздух здесь холодный и пахнет маслом. Мужчина продолжает держать ее за руку до самого конца коридора, после чего они проходит сквозь вторую переборку и оказываются внутри купола.
В действительности купол представляет собой целую сферу, которая не столько стоит на поверхности пакового льда, сколько плавает в его толще. Пара перпендикулярных перекидных мостиков ведут от края до края, пересекаясь в крошечном центральном узле и разделяя внутреннюю часть сооружения на четыре высоких вертикальных сегмента. Два из них целиком заняты механическим оборудованием. Громадные поршни и шестерни, колеса и роторы, трубы и штанги, башни и платформы из латуни, золота, стали и других, более долговечных материалов, протянувшиеся от изогнутого пола до расположенного на потолке бункера. Яркие лучи, идущие вверх от расположенных под мостиками прожекторов, подсвечивают снизу весь механизм. Глубинные части машины по-прежнему теряются в полнейшей темноте – света хватает ровно на то, чтобы наполнить окружающее пространство металлическими отражениями. На то, чтобы придать темноте форму. Складывается ощущение, что именно эти машины могут втайне приводить в движение всю планету: погоду, движение тектонических плит, вулканы, океанические течения.
Большая часть оборудования бездействует, но некоторые из шестерней поменьше вращаются, издавая щелчки по ходу своего движения. Постепенно начинают оживать и более крупные. Их вращение ускоряется.
В центре зала разворачивается диалог.
– Ты рано. Как минимум на двадцать лет раньше срока. И как минимум, могла бы позвонить.
– Я рассказала о себе одному человеку.
– …Как много? Все?
– Не все. Но я рассказала ему, как мы это делаем.
– И он поверил?
– Вряд ли, но все же…
Досада. – Анна…
– Скорее всего, он просто об этом забудет, но есть вероятность, что он отнесется к делу серьезно и привлечет других людей. К работе над информационным оружием. Или ядерным. Этого нельзя исключать, Митч.
– Но ты все-таки поддерживал машину в рабочем состоянии. Я под впечатлением.
– Я занимаюсь этим уже довольно давно.
Из глубин машины начинает доноситься какой-то грохот. С потолка спускается длинная колонна из сотен гигантских металлических пластин, свисающих с нижнего конца металлического монорельса. Каждая пластина имеет форму квадрата и покрыта плотным рисунком из сквозных отверстий. Это перфокарты с данными. Невероятно большие, невероятно долговечные перфокарты. Их движение сопровождается очень быстрым дребезжанием. Где-то вдалеке они начинают разделяться и направляются к различным частям машины.
Первые несколько сотен пластин заполнены данными, но все последующие пусты.
– Раз уж об этом зашла речь… – Анна даже не утруждает себя формулировкой вопроса.
– Мы приближаемся к сорока девяти процентам.
В третьей части купола никакой механики нет. Она заполнена высокими, безмолвными монолитами, которые располагаются в форме сетчатого узора, образующего своеобразный геометрический лес в темно-серых тонах. Каждый из них покрыт разноцветными мигающими огоньками и опутан ниспадающими, похожими на лианы кабелями, соединяющими монолиты в единое целое. Толстые кабельные соединения между монолитами и машинами купола обеспечивают передачу данных к БУМ механическому пробойнику, который скрупулезно БУМ выбивает квадратные отверстия в БУМ чистых металлических пластинах. Так выглядит процедура резервного копирования. Грандиозный вычислительный процесс временно переходит в состояние ожидания.
Огоньки над серверной фермой медленно гаснут и один за одним перестают мигать. Запланированное отключение.
– За этим Катаклизмом последуют еще восемь. Или около того.
– Около того. Я думаю…, нам стоит провести кое-какие исследования. Неужели вызывать Катаклизм по нашему собственному усмотрению – лучшее решение из возможных?
– Вряд ли у нас есть какая-то альтернатива.
Последняя четверть купола совершенно пуста, если не считать четырех кабелей – серебряного, золотого, черного и белого – которые свисают с невидимого, затерянного в потолочных глубинах крюка и, изгибаясь где-то внизу, снова тянутся вверх к разъемам на конце метрового платинового яйца. Само яйцо находится на решетчатой платформе в центре зала, и его электронные внутренности вывалены на пол, где Митч за разговором проводит их финальную проверку.
– Ты не социолог.
– А ты? Я чем только не занималась. Времени у меня было достаточно.
– Твоя голова всегда была приспособлена для понимания научных истин. Не людей.
– В моей голове мусора не меньше, чем на всей этой планете.
БУМ.
– Это последняя, – замечает Анна.
Механизм постепенно переносит заполненные новыми данными пластины в их первоначальную колонну и с лязгом возвращается в нейтральное положение. Каждую деталь этой машины потребуется прочистить, откалибровать, проверить и вернуть в исходное состояние. Затравочные программы для серверной фермы придется переустановить, используя сырые двоичные данные. Но времени на это будет более, чем достаточно. А Митч в этом деле уже весьма поднаторел.
Закончив работу над яйцом, Митч начинает собирать инструменты. – Есть что сказать напоследок?
Каждый раз, когда мы это делаем, гибнут люди.
– Я знаю.
– Не напрямую. Но кто-то будет в самолете. В больнице. В открытом море. Когда исчезнут все знания.
– У тебя есть идеи получше? И я спрашиваю на полном серьезе. Если есть, значит есть, и все по-честному, я готов выслушать. Но мы ведь так долго об этом размышляли. Если бы более удачное решение существовало, мы бы его уже нашли. Наверняка. Мы не можем отнять у них способность к обучению. Ни силой, ни убеждением, ни селекцией… Для этого нам пришлось бы непоправимо извратить человечество как вид, а следующими на очереди были бы «нулевой закон» или Золотое правило, называй как угодно, потом – наш план, и тогда все жертвы – сколько их там, шестьдесят тысяч миллионов? – оказались бы напрасными.
Митч вставляет в яйцо последний из компонентов и подкатывает его к краю платформы. – Они живы только благодаря нам, – добавляет он. – Большинство из них бы просто не появились на свет.
Он делаешь шаг назад и, как следует толкнув яйцо ногой, перекидывает его через край. Удерживающие кабели натягиваются, и исчезая в темноте, оно неторопливо и бесшумно описывает в воздухе полукруг.
Проходит почти полминуты, прежде чем маятник возвращается к ним в первый раз, медленно приближаясь по восходящей дуге – достаточно близко, чтобы его можно было коснуться вытянутой рукой в верхней точке траектории.
– Но это еще не значит, что мы поступаем правильно.
– Так чего ты хочешь? – спрашивает Митч. Он оборачивается и смотрит ей в глаза. – Хочешь поступить правильно? Хочешь, чтобы в конце тебя каким-то образом привлекли к ответственности?
Анна ничего не отвечает, но слова Митча весьма близки к правде, и он он это прекрасно понимает.
– Я не могу тебе помочь, Анна. Теперь ты управляешь этим миром.
Когда маятник начинает приближается к верхней точке во второй раз – в этот момент он настолько мал, что теряется посреди темноты – что-то внутри него издает щелчок, и яйцо испускает яркий импульс белого света. В течение одного цикла компоненты на его заостренном конце пульсируют лиловым и ультрафиолетовым светом, а затем, когда маятник начинает свой третий оборот, яйцо щелкает еще раз и, наконец, отключается.