– Я готова дать тебе то, о чем ты просишь, – сказала Ракешу Зей. – Ты можешь взять часть моего тела для изучения.
Она только что завершила свою смену и вернулась со склада. Остальные работники все еще слонялись без дела, беседуя друг с другом, прежде чем направиться в туннели и отойти к сну.
Ракеш посчитал, что спрашивать, уверена ли она в своем ответе, было бы излишним; в конце-концов, информированное решение было целью всех разговоров, которые они вели последнюю дюжину смен. Он, однако же, решил, что Зей заслуживает капельку драматизма и поэтому не стал признаваться в том, что благодаря их длительному контакту аватар был практически усеян ее клетками и брать их образцы ему по сути и не требовалось; вместо этого он протянул к ней одну из своих клешней и легонько оцарапал мягкую часть ближайшей ноги.
Наномашины, роящиеся внутри аватара, окружили клетки Зей: одни были подвергнуты деструктивному анализу, в другие машины внедрились, чтобы понаблюдать за их компонентами вживую. Последовательности ДНК составляли лишь часть анализа; вне контекста всей биохимической машины в низ не было бы никакого смысла.
– Вместо того, чтобы ставить свою потребность в привычных формальностях выше реальных этических проблем, – донесся из кабины голос Парантам, – ты мог бы сделать это сразу же, как только я предложила. – Ракеш не придал ее словам значения.
Взяв собранные наномашинами данные, он построил грубые имитационные модели морфогенеза, достаточно точные, чтобы получить четкое представление о строении тела среднестатистического ковчегца и наиболее значимых влияниях, которые каждый из индивидов мог испытывать под влиянием генетики и внешней среды, но не настолько детальные, чтобы наделить чувственным восприятием саму модель.
Обобщенная карта мозга, полученная в результате симуляции, подтвердила то, о чем Ракеш уже давно подозревал: способность формировать абстрактные символы и осуществлять над ними те или иные манипуляции была достаточно развитой, чтобы с самого рождения наделить ковчегцев базовыми проявлениями разума. Несмотря на то, что источником данных служила лишь ДНК Зей, генов, принимавших участие в этом процессе, было слишком много, чтобы у Зей имелись мутации в каждом из них; обобщенная карта охватывала весь биологический вид. Как и любой человек со времен каменного века, как и предки всех граждан Амальгамы, обитатели Ковчега могли охватить своим разумом все, на что была способна окружающая их Вселенная. Они не были умными лишь с виду, как животные, располагавшие жестко прошитым репертуаром впечатляющих, но не поддающихся развитию навыков. При достаточной мотивации и отсутствии отвлекающих факторов – и, пожалуй, чуть большей продолжительности жизни – они могли постичь все что угодно. Во всей миллионнолетней сокровищнице знаний Амальгамы не было ничего, что выходило бы за рамки их возможностей – кроме разве что субъективных особенностей языка и искусства, которые всегда требовали определенных корректировок для преодоления межвидовых барьеров.
Таковы были способности и потенциал, заложенные в каждом из жителей Ковчега. Которые, однако же, не испытывали ни малейшей тяги к их реализации: ни любопытства, ни радости открытий, ни беспокойства, ни досадной неудовлетворенности. Этот интеллектуальный багаж вовсе не был бесполезным рудиментом, лежавшим мертвым грузом в их геноме, ведь вся его мощь требовалась для овладения сложными профессиями, отведенными ковчегцам в их текущем социальном укладе. Он служил живым, дышащим воплощением способности к самопознанию, которой была наделена материя, но Ракеш первые видел, чтобы подобный разум был настолько усмирен и ограничен в своих действиях. Время от времени он мог подниматься над своей клеткой, чтобы преодолеть ограниченный выбор бытовых препятствий и проблем, но никогда бы не смог по-настоящему воспарить в небо.
Если говорить об обитателях Ковчега в целом, то Ракеша этот исход ничуть не удивил. Сделанные им выводы идеально вписывались в результаты наблюдения за их поведением. Но понять природу Зей ему пока что не удалось. Ракеш ожидал, что Зей – пусть она и не могла сильно отличаться от своих соплеменников с точки зрения генетики – окажется носительницей двух копий некоего редкого, рецессивного гена, который мог бы объяснить, почему лишь она одна чувствовала потребность в полномасштабном использовании своих умственных способностей. Но если бы это было правдой, то грубая симуляция не смогла бы выявить массовый вариант такого гена, а значит, не смогла бы и стереть атипичные влечения Зей из обобщенной карты мозга.
Это доказывало, что причины, делавшие ее непохожей на других, не могли быть обусловлены одними лишь генами. Имитационная модель сгладила вероятные воздействия внешней среды на развитие мозга, усреднив их до некоторого правдоподобного сценария, но в процессе явно упустила ту деталь, в которой, с точки зрения самой Зей, и заключалась вся разница.
Ракеш копнул глубже, нацелившись на гены, которые активировались лишь в редких случаях, хотя и не были редкими сами по себе. Воспользовавшись более детальной симуляцией эмбрионального развития, он стал искать потенциальные всплески в концентрации морфогенов и волны изменений, которые они могли повлечь за собой.
Когда он нашел то, что искал, то был настолько поражен, будто увидел, как с обоев сошел самый настоящий слон. Обнаруженная им гигантская сеть взаимосвязанных генов и белков могла оказывать влияние на нейронные структуры – как эмбриона, так и взрослой особи, – и несла на себе явный отпечаток биоинженерного замысла. Следы вмешательства ковчеготворцев в этой части генома были практически повсюду.
Если среднестатистическому ковчегцу и недоставало живительной искры, эти гены были созданы специально для того, чтобы ее разжечь. Без томографии мозга Зей он не мог точно сказать, далеко ли от среднего увела ее та случайная биохимическая тропа, которой она прошла, еще находясь в яйце, однако с вероятностью один на десять тысяч всплеск активности должен был запустить каскад процессов, которые гарантировали жажду познания, сравнимую с любой из базовых потребностей. И хотя такие индивиды, по очевидным причинам, составили бы лишь малую часть всей популяции, Ракеш был абсолютно уверен в том, что Зей появилась неслучайно. Ковчеготворцы действительно хотели, чтобы в сообществе их потомков встречались подобные ей – пусть и не слишком часто.
Он был уверен, что такой Зей была с самого рождения – или, точнее, вылупления из яйца, – так как если бы причина заключалась в каком-то другом известном ему факторе, то это бы никак не объяснило апатичность ее соплеменников. В мозге взрослого ковчегца те же нейронные структуры могли развиться под действием экстремального стресса. В умеренно тяжелых условиях такой каскад бы не запустился; помогло бы лишь радикальное и долговременное изменение внешней среды. В зависимости от конкретных обстоятельств и точного диапазона индивидуальной восприимчивости пройти через подобную трансформацию могло от тридцати до шестидесяти процентов всей популяции – но только при условии, что массовые потрясения затронут сам Ковчег.
Далее процесс нарастал лавинообразно, и в каждом последующем поколении все больше жителей Ковчега увлекалось непреодолимым желанием разобраться в сути окружающего их кризиса. Когда угроза исчезала, все постепенно возвращалось на круги своя; если верить результатам имитационного моделирования, то уже после нескольких десятков поколений безмятежная жизнь брала свое, и это пламя угасало. Впоследствии носителями подобных качеств вновь становилась лишь горстка индивидов – и так до очередного кризиса.
Зей уже не терпелось узнать ответ, хотя на весь анализа у Ракеша ушло не больше пары ее сердцебиений.
– Каков твой вердикт? – спросила она. – В чем природа моей болезни?
Ракеш объяснил ей все, что ему удалось разузнать – стараясь изъясняться максимально понятным языком. Он уже поделился с ней всеми своими знаниями насчет создателей Ковчега, поэтому новость о том, что именно они придали форму естеству ее соплеменников, не стала для Зей шоком сама по себе.
– Но зачем тогда я здесь нужна? – спросила она. – Конечно, если бы мир разваливался на части, люди, пытающиеся его исправить, вместо того, чтобы просто пасти свои стада и ждать смерти, пришлись бы весьма кстати. Но почему такие, как я, вылупляются, даже когда в этом нет никакой необходимости – зачем это было нужно нашим предкам?
– Не знаю, – признался Ракеш. – Я не могу прочесть их мысли и не знаю, о чем они думали. Возможно, они хотели оставить своего рода стражей – небольшую группу, которой хватит бдительности, чтобы заметить первые признаки опасности и принять подготовительные меры, пока имеющиеся факты не дотягивали до уровня остального сообщества. Или же им была нужна линия культурной преемственности для передачи неких ключевых идей, которые в глазах остальных выглядели бы слишком непрактичными, чтобы хранить их и дальше.
– Но до тех пор, пока миру не грозит опасность, – с горечью заметила Зей, – от меня нет никакого толка, верно?
– Знание хорошо само по себе, – возразил Ракеш. – Как и понимание сути вещей.
Зей защебетала в знак удивления. – С этим мне не поспорить, верно? Ведь я была создана, чтобы мыслить, как ты. Но в мире, откуда ты родом, твоего мнения не разделяет лишь унылое и чудаковатое меньшинство. Тебе не приходилось всю свою жизнь мириться с ролью единственного сторонника подобных взглядов.
Ракеш не знал, что ей ответить. Никому из них не было под силу преодолеть бездну, разделявшую Зей и ее соплеменников. Она никогда не смогла бы стать его посланником, а он не мог и надеяться на то, чтобы вступить в прямой диалог с обитателями Ковчега – выманить их из своих коконов, открыть перед ними новые перспективы, обратить их взгляды к звездам. Они были физически неспособны интересоваться чем-то подобным, пока очередная катастрофа не сыграет роль спускового крючка.
Сейчас мысли Зей опережали его собственные. – Я бы никогда не стала просить, чтобы ты навлек беду на моих братьев и сестер, причинил вред моему миру, сеял смерть и страх. Но ведь перемен можно достичь и иначе.
– Что ты имеешь в виду? – взволнованно спросил Ракеш.
– Эти гены, эти молекулы, эти сигналы в наших телах – мои прародители заставили их работать определенным образом, – но ты, как мне кажется, могущественнее их. Ведь все состоит из атомов, не так ли? Твои крошечные машинки могут перемещать их с места на место точно так же, как я доставляю груз с одного склада на другой. При желании ты мог бы попросить их внедрить эти сигналы во все наши тела, без какой-либо причины или угрозы извне.
– Если бы ты захотел, то смог бы пробудить нас ото сна.
ок