Лихорадочно вздрогнув – что обычно с ней бывало только во сне, – Лора вдруг замерла, отчего Сэму стало не по себе. – Ты вообще собираешься спать? – с раздражением выпалила она. Она повернулась к стоявшим рядом часам. – Уже четверть третьего!
– Извини. – Он толком и не знал, как умудрился разбудить жену, просто лежа рядом без единого движения, однако ее способность ощущать бодрствование Сэма даже сквозь сон лишь отдаляла перспективу их воссоединения. – Может, мне перебраться в офис?
– Не глупи. Эти дни остались позади.
– Может быть, и зря.
Приподнявшись, Лора оперлась на подушку, и посмотрела ему в глаза. В комнате почти не было света, но глаза Сэма уже успели приспособиться, так что ее лицо он видел вполне отчетливо.
– Нельзя ей поддаваться, – сказала она. – Одно дело – раньше, когда у нее не было никакого выбора и весь мир был готов пойти пловцам навстречу. Но если она вернется к такому состоянию сейчас, то просто сломает себе жизнь. На какую работу она сможет рассчитывать? На какую семью?
– А что с ней станет, если мы и дальше будем лишать ее всех радостей жизни? – Сэм каждый день видел это на лицах бывших пловцов, хоть и не желал в это верить.
– В этом была ее изюминка, – возразила Лора. – Она чувствовала себя особенной, и теперь ей этого не хватает. То же самое было во время Второй мировой войны, когда лондонских детей переселили в глубинку, чтобы защитить от авианалетов. Это было настоящим приключением, пока не пришло время возвращаться назад – где приходилось мириться с пайками, во всем себя ограничивать и учиться снова быть нормальными.
Сэм не мог отрицать, что в ее словах была доля правды. Даже в двадцать с небольшим лет возможность не спать всю ночь казалась ему слаще любых других привилегий взрослой жизни. Получив такую способность в возрасте Эммы, он бы, наверное, вообразил себя властелином мира и уже ни за что бы не расстался с подобной силой по собственной воле.
– Я не хочу сказать, что она жульничает в глубине души, – добавила Лора. – Но ей всего девять, и она хочет то, чего хочет. Когда мне было десять, я три месяца притворялась больной, без малейших угрызений совести. Тогда все считали меня настоящим ангелочком, но я бы сказала что угодно, лишь бы добиться своего.
Когда за завтраком Сэм налил себе третью чашку кофе, Эмма бросила на него понимающий взгляд: «Таблетки велят нам проснуться, и мы просыпаемся». Правда, в отличие от него, Эмма спала всю ночь; чтобы это выяснить, он на цыпочках пробрался в ее комнату, опасаясь, что может снова застать ее за рисованием на полу темной комнаты.
Уроки шли как по маслу, но отнюдь не в хорошем смысле: он зачитывал свои конспекты и переписывал их на доску, почти не думая о том, что говорит. Ученики все прилежно записывали. Сэм даже не останавливался, чтобы задать вопросы, опасаясь не только недостатка концентрации, который мог бы помешать ему их правильно сформулировать, но и того, что ни один из учеников попросту не сможет дать ему ответ.
Он одиноко сидел за столом в учительской, разглядывая доску для объявлений на противоположной стене – не погружаясь в настоящий сон, но готовый вот-вот поддаться галлюцинации наяву.
Кто-то хлопнул его по плечам. – Видок у тебя так себе, – весело сообщил Садик, выдвигая стул.
– Но я все-таки пришел, – сказал в ответ Сэм. – Ведь это наша работа, верно? Потому что все пойдет прахом, если каждый из нас начнет жить по собственным часам.
– Ну да, очень смешно. Должен признать, ты доказал мою неправоту: тебе и твоим друзьям все-таки удалось воплотить эту задумку в жизнь.
– Удалось, значит? – Сэм выдавил из себя одурманенную улыбку. – Миссии «Аполлон», Манхэттенский проект, Блетчли-парк1… и школы «пловцов».
Впрочем, возобновить эти уроки государство им уже не позволит. Теперь все знали, что ради лекарства правительство было вынуждено заплатить свою часть выкупа и теперь рассчитывало поставить в этой истории точку – к чему бы ни привели попытки выкорчевать деньги преступников из рассеянных по миру криптовалютных аккаунтов. Никто и слышать не хотел о том, что лекарство, стоившее таких денег, оказалось хуже самой болезни. Никто, даже он сам.
Той ночью усталость развеяла чары бессонницы: упав в кровать, он спал мертвым сном, пока Лора не растолкала его в половине седьмого. Он даже не расслышал сигнал будильника.
Новообретенная ясность мысли лишь усугубила беспокойство, которое Сэм ощущал во время занятий. Чтобы не полагаться на собственную память, гадая, с кем из учеников ему уже приходилось работать, Сэм запросил в администрации школы официальный список бывших «пловцов» – и их коллективные недостатки тут же перешли из разряда отрывочных наблюдений в ранг неоспоримой проблемы. Эти дети выделялись – и, возможно, даже сильнее, чем исстрадавшиеся без сна кофеиновые зомби,… а клинические испытания с всеми их сомнограммами и графиками температуры тела, благодаря которым новый задатчик ритма получил зеленый свет, пусть катятся к чертям – даже если лекарство заставило «пловцов» открыть глаза и встать на ноги, с его ученикам что-то явно было не так.
Когда он поделился своими наблюдениями с Лорой, та отнеслась к ним с изрядной долей скепсиса. – Даже если Эмма не единственная, кто разводит канитель, это еще не означает, что проблема выходит за рамки коллективной хандры.
– Серьезно? Ты думаешь, что мои семнадцатилетние ученики – у которых на кону стоит поступление в университет и будущая карьера – будут оказывать себе медвежью услугу из-за одного только желания провести ночь… даже не на безумных гулянках, а с учителем вроде меня, чтобы побеседовать о том же, о чем мы и так разговариваем днем?
Лора была непреклонна. – Не исключено, что кто-то из них просто не в духе, а кто-то никак не может привыкнуть к смене распорядка – новой школе, новому учителю. У тебя нет ни одного факта, который бы доказывал, что за их поведением стоит нечто большее.
Сэму и сейчас хотелось верить, что она права и скоро порядок в мире будет восстановлен – главное, чтобы люди не теряли решимости и не поддавались на манипуляции горстки неблагодарных «пловцов».
– Тебе стало лучше? – спросил он Эмму по пути домой.
Она не ответила. Сэм бросил на нее беглый взгляд; Эмма смотрела в пассажирское окно. – Ты меня слышишь?
– А разве мое мнение имеет значение? – спросила она.
Сэму стало обидно. – Ты думаешь, мне нет до тебя дела?
– Я думаю, что ты меня не слушаешь. Я уже говорила тебе о своих ощущениях, но от этого ничего не изменилось.
В ее голосе не было и намека на личный интерес; только леденящее своей настороженностью чувство разочарования. Сэм не верил, что Эмма могла им просто манипулировать, сочиняя небылицы из одного только инфантильного желания скинуть с себя оковы навязанного времени сна. – Расскажи мне еще раз. Расскажи, что ты чувствуешь, прямо сейчас.
Эмма ответила не сразу. – Я чувствую себя так, будто сейчас середина ночи, – ответила она. – Будто кто-то разбудил меня и вытащил из кровати, а все вокруг хотят, чтобы я занималась дневными делами, хотя для этого сейчас совсем не время. И даже будь у меня желание к ним присоединиться…, я просто не могу! Я не могу просто притвориться и им подыграть. У меня нет на это сил.
– Значит, ты чувствуешь себя усталой? – спросил Сэм. – Прямо сейчас? Как будто на часах полночь?
– Да, – согласилась она. – Усталой, но не сонной. И от этого только хуже. Даже если я лягу в кровать, то все равно не смогу уснуть. А еще я знаю, что когда мне по-настоящему хочется читать, болтать с друзьями или играть, солнце уже садится, свет гаснет, и я засыпаю еще до того, как успеваю закончить мысль, которая днем мне бы и в голову не пришла.
– Ясно. Думаю, теперь я все понял. – Бессонница, конечно, выбивала Сэма из колеи, но в итоге всегда отступала. Чувствовать себя запертым внутри тела, которое день за днем действовало на автомате, не в состоянии синхронизироваться с самим собой, было сродни пытке.
– Прости, что не стал тебя слушать, – сказал он.
Эмма устало пожала плечами. – И что теперь?
– Не знаю, – признался Сэм. – Но сдаваться я не собираюсь; мы обязательно все исправим. Просто позволь мне найти выход.