Элис сидела на скамейке рядом со скульптурой, приветствовавшей путников по дороге в Ритер; форма кривобокой пирамиды внушала уверенность в том, что встреча, на которую она так надеялась, все-таки состоится. Все балки по-прежнему выглядели в равной степени надежными; увидев эту конструкцию в первый раз, Элис бы вряд ли смогла угадать, к какой фракции принадлежала каждая из них.
Она заметила на дороге отца, который быстрым шагом направлялся в ее сторону. Элис поднялась и помахала ему рукой, не зная, стоит ли ей выбежать ему навстречу. В ответ он поднял руку, и Элис показалось, что на его лице появилась улыбка.
– Есть новости? – прокричала она, когда решила, что он подошел достаточно близко, чтобы расслышать ее голос.
– Они сворачивают изоляцию! – объявил Николас. – Перевес был небольшим…, но решающим!
Элис направилась к нему. – Поздравляю! – При мысли обо всех обвинениях, которыми ей раньше доводилось бросаться в его адрес, она ощутила укол стыда. В итоге он действительно ратовал за правду; просто потребовалось какое-то время, чтобы его убедить.
Когда они встретились, Николас бросил беглый взгляд на скульптуру; он быстро обнял дочь, и они вместе направились в сторону города.
– Мистер Уоткинс, наверное, жутко злорадствовал?
– После голосования он, похоже, был крайне доволен собой, – ответил ее отец, – но боюсь, что к нашим наблюдениям он отнесся с тем же недоверием, что и к моей теории межфракционного загрязнения.
– А миссис Кенворт?
– Продолжает стоять на своем, как ты, наверное, догадалась.
– Но голосование есть голосование? – осторожно спросила Элис. – У нее нет другого выбора, кроме как согласиться с решением большинства?
– Она определенно не станет мешать тем, кто захочет покинуть город. Но я бы не стал списывать со счетов ее сторонников: не исключено, что они станут терроризировать гостей, так что всех наших соседей нужно предупредить, чтобы те действовали с осторожностью. Возможно, уже через несколько месяцев в наши города снова вернутся ярмарки, но нельзя рассчитывать, что все вернется в норму за одну ночь.
– Это точно. – Элис рассмеялась и повернулась лицом к Солнцу. – Но какой-никакой, а прогресс, верно? – В своих мыслях она лелеяла сумасбродную фантазию, в которой все соседние города, подражая примеру Ритера, начали организовывать собственные исследовательские группы. Надеяться на то, что к подобной затее присоединится и сам Митон, было явно преждевременно, но это не исключало всего остального. Разве есть более подходящий способ приблизить победу над болезнью, чем подвергнуть ее еще более пристальному изучению – особенно теперь, когда с карантином было покончено, а Дисперсия, наконец-то, начала раскрывать свои секреты?
Отец произнес что-то неразборчивое; взглянув на него, Элис заметила, что он уже начал растворяться в воздухе.
– Не беспокойся, я тебя провожу! – прокричала она. Они оба носили кольца и браслеты; Николас мог идти следом за дочерью, уверенный, что она успеет предотвратить контакт со случайным прохожим, ведь в противном случае им грозить взаимно травматичная колокация.
– Отлично, – крикнул он в ответ. Его голос звучал совсем не так, как если бы отец обращался к ней издалека; судя по всему, ослабление взаимодействия между ним и фракцией воздуха, колебания которой могли уловить уши Элис, варьировалось в зависимости от конкретных обертонов, что придавало его голосу пугающе пронзительный тембр.
Она медленно вошла в город, стараясь как можно чаще оглядываться назад – проверяя, не отстал ли отец, и есть ли у нее самой четкое понимание размеров тыльной зоны, которую ей нужно было оберегать от посторонних. Несколько прохожих смерили их осуждающим взглядом, но в итоге ничего не сказали и решили остаться на почтительном расстоянии. Элис не могла винить их за неодобрительное отношение, но ведь это она упрашивала отца как можно скорее вернуться с новостями о референдуме, так что ответственность за столь неудачное стечение обстоятельств по большей части лежала на самой Элис.
Проводив мистера Пемберти в его съемную комнату, Элис направилась к больнице. В коридоре она увидела мистера Болтона, отца Тимоти, который как раз выходил из палаты.
– Я могла бы вернуться позже, – сказала она.
– Возможно, сейчас самое время прекратить, – посоветовал он.
– Прекратить что?
– Возвращаться.
Элис замешкалась. – Болезнь перекинулась на его легкие, – ответил мистер Болтон. – Сейчас ему тяжело не то, что говорить, а даже просто дышать. Ему, наверное, осталось всего несколько дней, но поддержать разговор он уже не сможет.
Элис не хотелось оплакивать Тимоти в присутствии его отца; это казалось нарушением личных границ, попранием его собственной скорби. – Вы должны знать, что его идеи оказывают нам неоценимую помощь, – сказала она. – Без них мы бы до сих пор блуждали во тьме.
Мистер Болтон рассеянно кивнул, будто это казалось ему столь же бессмысленным, как и любая другая попытка утешения. – Он хотел передать тебе кое-что из своих записей. Ты можешь забрать это у медсестер.
– Спасибо.
Элис подошла на сестринский пост и стала ждать, не желая отвлекать тех, кто был занят своими обязанностями в палатах. Она злилась на себя из-за того, что оказалась настолько неготовой к этому моменту; Элис слишком часто доводилось видеть, как резко ухудшалось состояние других больных, чтобы случай с Тимоти застал ее врасплох. Неужели она и правда думала, что шестерка сможет так быстро распутать эту загадку, чтобы найти для него лекарство? Даже с учетом подброшенных им озарений, добиться цели за столь короткий срок было невозможно.
Она поймала на себе взгляд медсестры и объяснила, что именно ей нужно. Корешки страниц держали в воде, и слова Тимоти по-прежнему выглядели свежими на переплетенных стеблях камыша.
Элис прочла новые заметки на обратном пути к складу; там были кое-какие выкладки, но куда большую часть занимали объяснения, гипотезы и советы. – Следует помнить, что все формулы описывают идеальное движение, в то время как реальная траектория неодушевленной материи расходится от нее подобно волне. Живые существа, однако же, избрали именно этот, идеализированный путь, сделав его целью собственной стратегии: они впитывают и отторгают вещество по мере необходимости, чтобы держаться вблизи намеченной траектории, даже когда законы природы, на глубочайшем из своих уровней, пытаются силой увести их в сторону. Необычный организм, который вам удалось открыть, наверняка следует собственной стратегии – не исключено, столь же древней, что и известные нам фракции. И если это действительно так, то причина, по которой мы никогда не страдали от этой болезни в прошлом, возможно, заключается в том, что от нее раньше не страдал и этот микроб. Если она вредит нам сейчас, то дело, вероятно, в том, что она и сама больна.
Элис прокручивала эту мысль в голове, стараясь облечь ее в нечто большее, чем поэтические слова. Организм, научившийся удерживать себя в пределах одной области взаимодействия, не смог бы надолго заразить обычное существо; если он не мог жить самостоятельно, то в лучше случае ему оставалось надеяться лишь на нового хозяина из другой фракции. Однако человеческие фракции, даже в лучшие времена, никогда не смешивались друг с другом в достаточной степени, чтобы такое поведение смогло развиться в действенную стратегию выживания.
У других видов фракции также сохраняли чувствительностью к риску колокации, хотя и не отличались настолько жесткой сегрегацией по географическому признаку. Не исключено, что естественным местом обитания вторженца было тело птицы, лисы или стрекозы, а ветер переносил его между ветвями шестистороннего семейного древа, не создавая потребности в поисках жертвы, отличавшейся особенно широким ареалом.
Но как же он в таком случае умудрялся месяц за месяцем разрушать тело Тимоти? На этот вопрос у Элис было лишь два варианта ответа: либо существовало целое множество инфекционных агентов, которые были распределены по всем трем областям взаимодействия, поочередно занимая и покидая тело носителя. Либо крупинки, которые они увидели под микроскопом, вели себя совершенно иначе в окружении живой ткани. Чтобы заразить человека и продержаться в его теле больше нескольких дней, они должны были перемещаться из одной области в другую.
Элис сидела в своем кабинете, раз за разом перечитывая заметки. Тимоти нашел одну из возможных, идеальных траекторий, которой мог придерживаться вторженец – по крайней мере, в своей наблюдаемой форме, будучи запертым рядом с омертвевшей тканью на предметном стекле микроскопа. Правда же заключала в том, что самый главный вопрос по-прежнему оставался без ответа: каким образом инфекции удавалось так долго оставаться внутри тела и почему она причиняла столько вреда, когда, наконец, вырывалась на свободу?
Она отложила бумаги и разрыдалась, прикрыв рот рукой, чтобы приглушить звук – пусть даже у ближайших соседей Элис не было ни единого шанса услышать ее голос.