Кейт выбралась со склада сразу после рассвета, пока все остальные спали. Она боялась, что приверженцы Натали могут наладить за ней слежку, но они едва ли могли уследить за всеми потенциальными новобранцами. И даже если она решит их сдать, то что скажет и кому? Что полдюжины бездомных планируют восстание? Достаточно ли хорошо опустошенные мужчины и женщины понимали собственную природу, чтобы воспринимать незараженных, как угрозу? Если они были всего лишь марионетками, проживавшими жизни, изначально принадлежавшие их прежним носителям, разве могли поступки этих людей отражать их отличия от остальных?
Шагая вдоль автострады, она пыталась унять тревогу и сосредоточиться на выборе доверенного лица – кого-то, кто жил достаточно далеко от центра эпидемии, забравшей семью Натали, и у кого было не больше причин оказаться зараженным, чем у случайного прохожего, с которым Кейт могла столкнуться на улице.
Эмили была ее самой близкой подругой в старшей школе, и если за последние несколько лет им редко выпадала возможность личной встречи, причиной тому была лишь их загруженность работой. Она навещала Кейт сразу после рождения Майкла, и вспоминая их разговор, та чувствовала уверенность, что сможет моментально определить, поменялось ли у ее подруги что-то в голове.
Эмили жила в Кумере, примерно в сорока километрах к югу; пешком в такую даль не пойдешь. Кейт нашла остановку, от которой в город можно было добраться на автобусе, и примкнула к небольшой очереди ранних пассажиров. Она встретилась взглядом с какой-то женщиной, и обе вежливо поприветствовали друг друга. Опустошенная или нет? Зараженная или нет? Если болезнь распространялась настолько быстро и легко, то как уцелела она сама? Природный иммунитет? Генетическая особенность? Она не подхватила инфекцию, лежа в одной постели с Резой, но много ли контактов с зараженными пассажирами автобуса она сможет перенести, прежде чем ее удача сойдет на нет?
В Кумеру Кейт добралась только к середине утра, но Эмили работала из дома, так что и сейчас должна была быть на месте. Кейт позвонила в дверь и с тревогой стояла на пороге, дожидаясь ответа. Она чувствовала, как в ней безо всяких предпосылок уже зреет мрачное, преждевременное суждение об исходе этой встречи.
Она снова позвонила, а затем начала стучать в дверь. – Эмили?
Из соседнего дома вышел молодой мужчина.
– Боюсь, ее не будет еще неделю.
– О.
– Либо она просто убедила меня поливать свои растения, а сама целыми днями спит, – пошутил он.
Кейт улыбнулась. – Надо было сначала позвонить. – По дороге к автобусной остановке она вспомнила, как Эмили говорила ей о командировке в Техас, где ей предстояла встреча с потенциальными инвесторами. Она извинялась за ранний визит после того, как Кейт выписалась из больницы вместе с Майклом, но тогда Эмили готовилась уехать уже через пару дней. Кейт об этом не забыла; она просто решила, что к этому моменту Эмили уже вернется домой.
Спустя полчаса долгой поездки на север, автобус миновал обшарпанный таксофон. Кейт подала сигнал и вышла на следующей остановке. Она вернулась к аппарату, пытаясь вспомнить номер Эмили; прошли несколько лет с тех пор, как ей приходилось набирать его вручную. Когда она набрала на клавиатуре свою лучшую догадку, ее отчасти обнадежил монотонный, искусственный голос: «Для набранного вами номера в данный момент включена международная переадресация. Вы хотите совершить звонок?».
– Да, – ответила Кейт.
После шести гудков она услышала: «Вы позвонили Эмили, пожалуйста, оставьте сообщение». Кейт c грохотом опустила трубку. Она узнала голос подруги, но в нем не осталось и намека на былую теплоту и веселый нрав.
Мимо проносились машины, а Кейт стояла у телефонного автомата, пытаясь осознать случившееся. Неужели Эмили подхватила вирус еще до вылета из Брисбена, но сама болезнь проявилась у нее только по прилете в Америку? И… что потом? Она перезаписала приветствие на автоответчике, чтобы то отражало ее новое, выхолощенное состояние сознания? Если она и в самом деле не была ходячей капсулой пришельцев, подающей сигналы другим захватчикам, то с какой стати ей было так поступать?
Она набрала тот же номер, снова вслушиваясь в запись. За последние десять лет она слышала эти слова не один десяток раз. Промежутки, тон и интонация казались точно такими же, как раньше.
Она позвонила в третий раз, прикрыв левое ухо, чтобы не слышать шума машин. Форма и положение каждого слога ничуть не изменились – как и веснушки на плечах Резы. Они лишь утратили более глубокий смысл.
Но ведь это был всего лишь цифровой файл, звуковой сигнал – и если он буквально не претерпел никаких изменений, значит неизменным должен был остаться и смысл, который в него вкладывал говорящий.
Кейт сделала еще один звонок, постаравшись заглушить эмоциональную реакцию на голос Эмили и воспринимать его исключительно как последовательность сигналов на проверке слуха у отоларинголога. Результат оказался неожиданным: безэмоциональный гул, который она слышала прежде, напротив, стал больше походить на человеческий голос.
Сразу после звукового сигнала, предлагавшего оставить сообщение для адресата, едва слышное шипение в линии изменилось, и живой, заспанный голос произнес:
– Алло?
– Эмили? – произнесла Кейт.
– Кейт? Что-то случилось?
– Нет. Я тебя разбудила?
– Все в порядке; здесь еще не настолько поздно.
– Я и не думала, что ты до сих пор в отъезде.
– Да… Проект был довольно интересным, но такие вещи никогда не идут по плану.
Кейт продолжала поддерживать разговор, стараясь говорить как можно меньше, и подталкивала Эмили непринужденной беседой, одновременно корректируя собственные ожидания то в одну, то в другую сторону. Чем больше внимания она уделяла поискам ощущения близости и покоя, тем более искусственным и разочаровывающим ей казался голос подруги. Но когда она опустошала свой разум и просто слушала, все казалось совершенно нормальным.
– Ты уверена, что у тебя все хорошо? – спросила Эмили. – Ты как будто не в своей тарелке.
– На работе сумасшедший дом, – ответила Кейт. – Мы ведем одно дело… Прямо сейчас рассказать не могу, но, возможно, когда ты вернешься.
Повесив трубку, она села на бетон у телефонного аппарата. Из всего этого можно было сделать лишь один осмысленный вывод, но принять его было сродни попытке взять под контроль оптическую иллюзию. Кубу нужно был вывернуться наизнанку; вазе – исчезнуть в промежутке между профилями двух лиц. Все это время она путала фигуру с фоном. Кейт оказалась права в том, что пострадавшими от болезни были именно те, кто сбежал от своих семей, но ошиблась, решив поменять свое мнение на противоположное. Потому что по той же самой причине сбежала и она сама.
Она чувствовала, как дрожит всем телом, будто только что сумела выбраться из зияющей пропасти. Майкл и Реза не были больны. Бет, Крис и Эмили были абсолютно здоровы. А от чего бы ни пострадала она сама, Кейт приходилось верить, что эта болезнь излечима. Ей ничего не оставалось, кроме как цепляться за эту надежду, как и раньше, когда все роли казались ей вывернутыми наизнанку.
Кейт с трудом поднялась на ноги. Она подумала, не позвонить ли Резе, чтобы его приободрить, но побоялась, что голос мужа может вернуть ее к прежнему наваждению.
По пути к автобусной остановке она представила себя в отделении скорой помощи – где ей и следовало остаться, прислушавшись к увещеваниям Резы несколько ночей тому назад. Но как только бы ее положили в больницу, как только бы психиатры и неврологи взялись за обсуждение причин и масштабов ее умопомрачения, насколько серьезно к свидетельствам Кейт отнеслись бы ее собственные коллеги? Многому ли из добытой ею информации они бы поверили?
Как быстро они среагируют, чтобы защитить семьи, которым грозила та же участь, что и родным Натали?
Ее слова могли попросту проигнорировать, но Кейт не была готова идти на такой риск. Она не могла просто сбежать и спрятаться в больничной койке, пока в городе собирается армия правоверных бойцов с опустошенными людьми, и истовые верующие готовы оказать честь своим любимым, позволив тем упокоиться с миром.