Совещание о ходе работ, в главном конференц-зале штаб-квартиры НавКомм, шло уже чуть больше двух часов. Десятка два человек – кто-то сидя, а кто-то и развалившись в кресле – окружали большой стол в центре зала, к этому моменту превратившийся в скопище беспорядочно раскиданных документов, бумаг, переполненных пепельниц и полупустых стаканов.
По-настоящему впечатляющих результатов пока что не было. Докладчики сообщали об итогах последних испытаний; их выводы, в общем и целом, сводились к тому, что с точки зрения сердечно-сосудистой, дыхательной, нервной, эндокринной, лимфатической, пищеварительной и всех прочих систем, которые только можно было себе представить, Чарли выглядел таким же нормальным, как и любой из присутствовавших за этим столом. У него были такие же кости, такая же биохимия, а кровь подчинялась той же классификации, что и у людей. Объем и уровень развития мозга соответствовали норме Homo sapiens, а ряд фактов указывали на то, что при жизни он был правшой. Специалисты проанализировали генетический код в его половых клетках; компьютерное моделирование процесса слияния с генетическими кодами, взятыми у среднестатистической женщины, показали, что рожденное от такого союза потомство обладало бы совершенно нормальным набором характеристик.
Хант, памятуя о своем статусе неофициального гостя, по большей части сохранял роль пассивного наблюдателя и время от времени недоумевал, зачем его вообще пригласили на это совещание. Пока что единственным упоминанием его имени была вступительная речь Колдуэлла, в которой тот, помимо прочего, говорил о неоценимой помощи, которую оказал проекту Тримагнископ; не считая последовавшего за этим одобрительного гомона, никто из присутствующих больше не вспоминал ни о самом инструменте, ни о его изобретателе. Лин Гарланд сказала ему: “Совещание назначено на понедельник, и Грегг хочет, чтобы ты пришел и ответил на детальные вопросы по поводу скопа”. И вот он здесь. Но пока что никто не интересовался подробностями работы самого скопа – только полученными с его помощью данными. На Ханта накатило беспокойное ощущение, будто где-то здесь притаился скрытый мотив.
После подробного разбора половой жизни Чарли в ее компьютеризированном, математическом исполнении, председатель обратил внимание на гипотезу, выдвинутую сидевшим напротив Ханта палеонтологом из Техаса, согласно которой родиной лунарианцев мог быть Марс. Марс находился на более поздней стадии планетарной эволюции, чем Земля, а значит, разумная жизнь могла зародиться там раньше. После этого со всех сторон посыпались доводы и возражения. Исследование Марса уходило корнями в 70-е годы XX века; КСООН уже много лет изучали его поверхность, запуская спутники и строя обитаемые базы. Почему же они не засекли ни единого следа лунарианской цивилизации? Ответ: На Луне мы провели куда больше времени, но первые признаки лунарианцев были обнаружены только сейчас. Значит открытий на Марсе следовало ожидать в будущем. Возражение: Если они прилетели с Марса, значит, именно там и развивалась их цивилизация. Существование полноценной цивилизации должно было оставить куда более явные следы, чем земные полеты на Луну – а значит, на Марсе лунарианцев должны были обнаружить гораздо раньше. Ответ: Примите во внимание скорость эрозии марсианской поверхности. Упомянутые следы были бы по большей части стеры с лица планеты или погребены под слоем грунта. Так, по крайней мере, можно было объяснить отсутствие аналогичных следов на самой Земле. Затем кто-то сказал, что, по сути, это никак не решает проблему, а лишь переносит ее в другое место. Если лунарианцы прибыли с Марса, теорию эволюции ждал все тот же раздрай.
Так что дискуссия продолжалась дальше.
Хант задумался о том, как сейчас дела у Роба Грея в Вествуде. Теперь, помимо ежедневного рутинного сбора данных им приходилось выделять время на подготовку персонала. Примерно неделю тому назад Колдуэлл сообщил им о своем желании подготовить на роль полноценных операторов Тримагнископа четырех инженеров НавКомм. Его объяснение, будто это поможет обеспечить круглосуточную работу скопа и, как результат, более эффективное использование инструмента, показалось Ханту неубедительным, как и заявление о том, что в дальнейшем НавКомм собирается приобрести несколько инструментов, но опыт их использования должно получить уже сейчас, пока есть такая возможность.
Возможно, Колдуэлл собирался превратить НавКомм в независимый и самодостаточный комплекс по эксплуатации скопов. Но с какой стати ему так делать? Мог ли Форсит-Скотт или кто-то еще оказывать на них давление, чтобы вернуть Ханта в Англию? Если все это было прелюдией к его отправке домой, то сам скоп, очевидно, останется в Хьюстоне. А значит, когда он вернется, то первым делом столкнется с паническим ужасом, ведь там придется в срочном порядке налаживать второй прототип. Подумаешь, великое дело!
В итоге участники сошлись на том, что теория марсианского происхождения создавала больше проблем, чем решала, да и в любом случае была не более, чем гипотезой. После произнесения заключительной ритуальной фразы “Не подкрепляется имеющимися фактами” ее труп был тихо погребен под эпитафией “Отложено”, которая была зафиксирована на разложенных по столу страницах протоколов, в колонке “Принятые меры”.
Далее специалист по криптологии выступил с долгой, сбивчивой речью о закономерностях, которые удалось обнаружить среди групп символов, встречавшихся в личных документах Чарли. Они уже завершили предварительную обработку отдельных бумаг, содержимого бумажника и одной из книг; со второй его группа успела справиться наполовину. В документах имелось довольно много таблиц, но никто пока что не знал, что именно они означают; ряд структурированных строк символов напоминал математические формулы; кое-где в тексте встречались последовательности, совпадавшие с заголовками страниц и параграфов. Одни строки попадались чаще, другие – реже; одни были сосредоточены всего на нескольких страницах, другие – равномерно распределены по всему тексту. Доклад сопровождался целой массой графиков и статистических данных. Но несмотря на воодушевленный настрой докладчика, атмосфера в зале становилась все напряженнее, а вопросов становилось все меньше. Собравшиеся знали, что он умен; они просто хотели, чтобы он перестал об этом говорить.
Наконец, Данчеккер, который отличался молчаливостью на протяжении большей части заседания и, как видно, мало-помалу терял терпение, обратился к председателю с просьбой предоставить ему слово. Он встал, ухватился за лацканы пиджака и, откашлявшись, произнес:
– Как мы только что выяснили, маловероятные и неподкрепленные фактами предположения в итоге оказались несостоятельными, и их дальнейшее обсуждение было бы непростительной тратой времени. – Он говорил уверенным голосом и покачивался из стороны в сторону, как бы охватывая своим жестом весь стол. – Но теперь, джентльмены, пришел момент, когда мы больше не можем валять дурака и обязаны сосредоточить наши усилия на, пожалуй, единственной правдоподобной линии рассуждения. Я со всей категоричностью заявляю, что раса существ, которых мы решили именовать лунарианцами, изначально зародилась здесь, на Земле, как и все остальное человечество. Выбросьте из головы фантазии о пришельцах из других миров, межзвездных путешественниках и им подобных. Лунарианцы – не что иное, как продукт цивилизации, которая развилась на нашей планете и впоследствии погибла в силу причин, которые нам еще предстоит выяснить. Неужели эта мысль кажется настолько странной? Цивилизации успевали появиться и исчезнуть даже за тот короткий срок, который имелся в распоряжении нашей более традиционной истории, и та же закономерность, без сомнения, будет повторяться в будущем. В основе этого вывода лежат исчерпывающие и непротиворечивые свидетельства вкупе с доказанными принципами тех или иных естественных наук. Он не требует никаких допущений, никаких домыслов или подтасовок, а является прямым следствием неоспоримых фактов и элементарного применения хорошо известных методов логического вывода! – Он умолк и обвел взглядом стол, предлагая остальным прокомментировать его слова.
Но комментариев не последовало. Все присутствующие уже знали его доводы. И все же Данчеккер, по-видимому, собирался озвучить их еще раз. Он как будто решил, что попытки заставить остальных принять очевидное, взывая к силе их разума, сами по себе еще не дают гарантии на успех; его единственной надеждой было неустанное повторение одних и тех же аргументов, пока слушатели либо не согласятся, либо не двинутся рассудком.
Хант откинулся на спинку кресла, достал сигарету из стоявшей на столе коробки и бросил ручку на свой блокнот. Ему и сейчас были не по душе догматичные взгляды профессора, хотя вместе с тем он прекрасно понимал, что живых людей, которые бы могли сравниться с Данчеккером в плане успехов на академическом поприще, можно было буквально пересчитать по пальцам. К тому же Хант не был специалистом в этой области. Его главная претензия заключалась в другом – в истине, которую он воспринимал безо всяких прикрас, не делая попыток одурачить себя ложными отговорками: Данчеккер его попросту бесил, с какой стороны ни посмотри. Сам он был слишком худым; его одежда казалась чересчур старомодной, и носил он ее так, будто вывешивал на просушку. Его анахроничные очки в золоченой оправе выглядели просто смехотворно. Его речь звучала слишком формально. За свою жизнь он, наверное, ни разу не рассмеялся. Пустой череп, упакованный в кожу, – подумал Хант.
– Позвольте напомнить, – продолжил Данчеккер. – Homo sapiens, современный вид человека, относится к типу позвоночных. То же самое верно и для всех млекопитающих, рыб, птиц, амфибий и рептилий, которые когда-либо ходили, ползали, летали, скользили или плавали в одном из уголков Земли. Все позвоночные похожи в плане общего строения тела, которое оставалось неизменным на протяжении миллионов лет, несмотря на внешние, специализированные адаптации, которые, на первый взгляд, лишь разобщают окружающие нас бесчисленные виды живых существ.
– Общий план строения тела позвоночных таков: внутренний скелет, состоящий из костей или хрящей, и позвоночный столб. У позвоночных есть две пары конечностей, которые могут быть как хорошо развиты, так и предельно упрощены; то же касается и хвоста. У них есть сердце, которое располагается в центральной области тела и состоит как минимум из двух камер, а также замкнутая система циркуляции крови, состоящей из красных кровяных телец с гемоглобином. У них есть спинной нервный ствол, который на одном из концов расширяется, образуя головной мозг, состоящий из пяти отделов. У них также имеется полость, в которой располагается система пищеварения и большая часть жизненно важных органов. Все позвоночные удовлетворяют этим принципам, а значит, родственны друг другу.
Профессор сделал паузу и огляделся по сторонам, как если бы его выводы были слишком очевидны, чтобы требовать какого-либо резюме. – Другими словами, строение Чарли целиком и полностью указывает на его прямое родство с миллионом наземных видов животных – вымерших, ныне живущих и будущих. Более того, историю всех земных позвоночных, включая и нас самих, и Чарли, можно проследить в прошлое, опираясь на неразрывную цепь промежуточных ископаемых, которая доказывает, что все они унаследовали общие черты строения тела от самых ранних известных предков позвоночной линии, – голос Данчеккера становился все громче, – от первой костной рыбы, появившейся в океанах девонского периода палеозойской эры, больше четырехсот миллионов лет тому назад! – Он снова сделал паузу, дав остальным время прочувствовать его последнюю реплику, после чего продолжил. – Чарли во всех отношениях – такой же человек, как вы или я. Можно ли в таком случае сомневаться в нашей с ним общности позвоночного наследия, а значит, и наших предков? А если у нас общие предки, значит, общим, вне всякого сомнения, должно быть и место нашего происхождения. Чарли – выходец с Земли.
Данчеккер сел и налил себе стакан воды. Вслед за его речью в зале разразился настоящий гул из шепчущих и бормочущих голосов, который время от времени прерывался шуршанием бумаги и звоном стаканов с водой. То тут, то там слышался скрип кресел, когда чья-нибудь затекшая конечность меняла положение, занимая более удобную позицию. Женщина-металлург, сидевшая на одном из концов стола, жестикулировала, обращаясь к своему соседу. В ответ тот пожал плечами, показал пустые ладони и кивнул в сторону Данчеккера. Его собеседница развернулась и обратился к профессору. – Профессор Данчеккер… Профессор… – Ее голос достиг слуха собравшихся. Фоновый шум затих. Данчеккер поднял глаза. – У нас здесь разгорелась небольшая дискуссия – возможно, вы захотите дать комментарии. Разве Чарли не мог появиться на свет в результате параллельной эволюции где-нибудь в другом месте?
– Меня тоже интересует этот вопрос, – присоединился еще один голос. Прежде, чем ответить, Данчеккер на мгновение нахмурился.
– Нет. Вы, полагаю, упускаете из виду тот факт, что в основе эволюционного процесса лежит последовательность случайных событий. Каждое из ныне живущих существ представляет собой результат цепочки успешных мутаций длиной в миллионы лет. И самый важный момент, который здесь нужно уяснить, заключается в том, что каждая дискретная мутация – это чисто случайное событие, вызванное ошибками генетического кода и смешением половых клеток родителей. От среды, в которой рождаются такой мутант, зависит, выживет ли он, чтобы произвести на свет потомство, или же исчезнет с лица Земли. Таким образом происходит отбор: часть новых признаков сохраняется и становится основой для дальнейших улучшений, другие – сразу же искореняются, третьи – разбавляются за счет скрещивания разных вариаций.
– Некоторым людям до сих пор сложно согласиться с этим принципом – что, как мне кажется, в первую очередь, объясняется их неспособностью вообразить последствия временных масштабов и чисел, выходящих за рамки тех, что встречаются в нашей повседневной жизни. Напоминаю, что речь идет о миллиардах миллиардов комбинаций, сталкивающихся друг с другом на протяжении миллионов лет.
– Партия в шахматы начинается всего с двадцати допустимых ходов. Но хотя в каждый момент игроку приходится иметь дело лишь с ограниченным набором вариантов, количество возможных расстановок фигур после всего лишь десяти ходов выражается астрономическим числом. А теперь представьте количество перестановок, которые могут возникнуть, если игра будет длиться миллиард ходов, а у игрока будет миллиард возможных вариантов хода. Это и есть игра в эволюцию. Было бы чересчур наивным предполагать, что две независимые последовательности могут привести к идентичному результату. Законы вероятности и статистики непреклонны, когда речь идет о достаточно больших наборах данных. Законы термодинамики, к примеру, есть не что иное, как выражение наиболее вероятного поведения молекул газа, но числа, которыми они оперируют, настолько велики, что мы с полной уверенностью принимаем их в качестве строгих правил; наши наблюдения ни разу не зафиксировали существенного отклонения от этих постулатов. Существование упомянутой вами параллельной линии эволюции настолько маловероятно, что скорее тепло начнет передавать от чайника к огню или все молекулы воздуха соберутся в одном углу, отчего все мы самопроизвольно разлетимся на кусочки. Да, с математической точки зрения вероятность параллелизма не равна нулю, но она так невообразимо мала, что ее дальнейшее рассмотрение не имеет никакого смысла.
В этот момент к спору присоединился молодой инженер-электронщик.
– Нельзя ли отнести это на счет Бога? – спросил он. – Или, по крайней мере, некой направляющей силы или принципа, которые пока что недоступны нашему пониманию? Разве одного и того же замысла нельзя достичь двумя разными, изолированными друг от друга, эволюционными линиями?
Данчеккер покачал головой и улыбнулся почти что добродушной улыбкой.
– Мы ученые, а не мистики, – ответил он. – Один из фундаментальных принципов научного метода гласит, что новые, неподтвержденные гипотезы не заслуживают рассмотрения до тех пор, пока наблюдаемые факты получают адекватное объяснение в рамках существующих теорий. Многие поколения исследований не выявили ничего, хотя бы отдаленно напоминающего вселенскую направляющую силу, а поскольку наблюдаемые факты имеют адекватную трактовку в рамках упомянутых мною общеизвестных принципов, нет никакой необходимости привлекать или изобретать новые объяснения. Представления о направляющей силе или вселенском плане существуют лишь в сознании заблуждающегося наблюдателя, но никак не в самих наблюдаемых фактах.
– Но допустим, что Чарли окажется пришельцем с другой планеты, – настаивал металлург. – Что тогда?
– А! Что ж, это была бы совсем другая история. Если бы нам каким-то иным способом удалось доказать, что раса Чарли действительно возникла не на Земле, параллельную эволюцию пришлось бы признать как наблюдаемый и не поддающийся сомнению факт. Поскольку данный факт невозможно объяснить в рамках существующей моделей, это бы доказало крайнюю несостоятельность общепринятых теорий. Именно тогда нам следовало бы поразмыслить над новыми факторами. Возможно, что в таком случае сюда бы вписалась и ваша вселенская направляющая сила. Но всерьез рассматривать подобные идеи на данном этапе – это, говоря начистоту, все равно что пытаться бежать впереди паровозного дыма. Поступая так, мы были бы виновны в нарушении одного из самых фундаментальных научных принципов.
Кто-то еще из участников попытался атаковать профессора с другой стороны.
– Что, если речь идет не о параллельных, а конвергентных эволюционных линиях? Возможно, принципы отбора действуют таким образом, что различные линии развития сходятся друг с другом, стремясь к одному и тому же оптимальному результату. Другими словами, они изначально движутся в разных направлениях, но рано или поздно упираются в одно и то же наилучшее конструктивное решение. К примеру… – Он замешкался в поисках аналогии. – К примеру, акулы – это рыбы, а дельфины – млекопитающие. Они произошли от разных предков, но в итоге приобрели более или менее одинаковую форму.
Данчерккер вновь твердо покачал головой. – Забудьте об идее совершенства и идеальных конечных решений, – сказал он. – Вы снова, сами того не подозревая, попадаете в ту же самую ловушку вселенского замысла. Человеческое тело далеко не так идеально, как вы себе, должно быть, представляете. Природа не производит на свет лучшие решения – она пробует все, что получится. Единственное условие отбора – способность выжить и оставить потомство. Видов, которые вымерли, так и не придя к процветанию, куда больше, чем выживших – гораздо, гораздо больше. Упустив из виду этот факт, можно легко представить себе предначертанное стремление к некоему идеалу – все равно что смотреть сверху вниз на древо жизни в его теперешнем виде, уже зная о нашей собственной, успешной ветви, но забывая о бесчисленных ответвлениях, которые так ни к чему и не привели.
– Повторюсь, забудьте об идее совершенства. Линии развития, которые мы наблюдаем в естественной природе – это всего лишь примеры решений, которые достаточно хороши, чтобы справиться со своей задачей. Как правило, есть множество гипотетических вариантов не хуже – а иногда и лучше – существующих.
– Возьмем, к примеру, характерный узор бугорков на первом нижнем моляре человека. Он состоит из пяти основных зубцов, перемежающихся сложной структурой желобков и рубчиков, которые помогают нам перемалывать пищу. Нет причин считать, что этот конкретный узор справляется с задачей лучше любой из гипотетических альтернатив. Однако именно этот узор изначально появился в результате мутации у наших предков и с тех пор передавался из поколения в поколение. Тот же узор можно обнаружить и на зубах других гоминид; это доказывает, и мы, и они унаследовали его от общего предка, которому этот узор достался по воле случая.
– На всех зубах Чарли повторяется узор, характерный для человека.
– Многие из наших адаптаций далеки от идеала. Расположение внутренних органов оставляет желать лучшего, и виной тому доставшаяся нам в наследство система, изначально адаптированная для горизонтального положения тела, но никак не для прямохождения. Если говорить, к примеру, о дыхательной системе, то отходы и грязь, накапливающиеся в глотке и носовой полости, в нашем случае стекают не наружу, как происходило изначально, а внутрь; именно в этом заключается основная причина жалоб на бронхиальные и грудные боли, от которых не страдают четвероногие животные. Такое вряд ли можно назвать идеалом, не так ли? – Данчеккер сделал глоток воды и обратился с призывным жестом к публике в целом.
– Иначе говоря, мы видим, что идея конвергенции к идеалу не поддерживается известными нам фактами. Чарли обладает не только нашими преимуществами, но и всеми нашими изъянами и несовершенствами. Мне жаль – я прекрасно понимаю, что эти вопросы озвучены в рамках замечательной традиции, требующей исследовать все возможные варианты, за что я готов выразить вам признательность, но если говорить серьезно, то все они несостоятельны.
После его заключительной реплики зал погрузился в молчание. Казалось, что участники в глубокой задумчивости разглядывают кто стол, кто стены, кто потолок.
Колдуэлл оперся обеими руками о стол и огляделся по сторонам, пока не убедился, что остальным нечего добавить.
– Похоже, что эволюция пока не готова сдавать позиции, – проворчал он. – Благодарю вас, профессор.
Данчеккер кивнул, не поднимая взгляда.
– Тем не менее, – продолжил Колдуэлл, – цель наших собраний – дать всем возможность не только слушать, но и свободно выражать свое мнение. До этого момента некоторым из присутствующих сказать было почти нечего – в особенности кое-кому из новичков. – Хант испуганно осознал, что Колдуэлл смотрит прямо на него. – Возьмем, к примеру, нашего британского гостя, с которым большинства из вас уже знакомы. Доктор Хант, есть ли у вас соображения, о которых нам следует знать…?
Находившаяся рядом с Колдуэллом Лин Гарланд даже не пыталась скрыть своей широкой улыбки. Хант сделал глубокую затяжку, воспользовавшись этой паузой, чтобы собраться с мыслями. Пока он хладнокровно выдыхал длинное, расплывчатое облако дыма и стряхивал пепел, разрозненные кусочки паззла в его голове, наконец, сложились в единую картину с безупречной точностью двоичных отрядов, марширующих по регистрам компьютеров на нижнем этаже. Неустанные перекрестные проверки со стороны Лин, ее визиты в Оушен, ее присутствие на этом собрании – Колдуэлл подобрал нужный катализатор.
Хант обвел взглядом строй внимательных лиц. – Большая часть сказанного подтверждает общеизвестные принципы сравнительной анатомии и эволюционной теории. Хочу сразу пояснить на случай, если кто-то поймет меня неправильно – у меня нет цели ставить эти принципы под сомнение. Тем не менее, общий вывод можно свести к следующему: поскольку у нас с Чарли общие предки, он, так же, как и мы, должен быть родом с Земли.
– Именно так, – вставил Данчеккер.
– Хорошо, – ответил Хант. – Что ж, по большому счету, это ваша проблема, а не моя, но раз уж вы спросили моего мнения, я сформулирую тот же вывод несколько иначе. Поскольку Чарли родом с Земли, значит, именно здесь должна была возникнуть его цивилизация. Все указывает на то, что по уровню развития его цивилизация примерно соответствовала нашей – возможно, даже опережала ее в паре областей. Следовательно, мы должны были обнаружить следы ее присутствия. Но их нет. Почему?
Собравшиеся все как один повернулись к Данчеккеру.
Профессор вздохнул. – Единственное, что нам остается, – это предположить, что оставленные ими следы были уничтожены естественными процессами выветривания и эрозии, – устало произнес он. – Есть несколько вариантов: они могли исчезнуть в результате катастрофы, которая попросту стерла все следы их существования; либо их цивилизация занимала области, которые сейчас находятся на дне океана. Дальнейшие поиски, без сомнения, дадут ответ на этот вопрос.
– Если бы катастрофа такой мощи произошла в недавнем прошлом, мы бы о ней уже знали, – заметил Хант. – Большая часть тогдашней суши так и осталась сушей, так что затонуть в океане они, на мой взгляд, тоже не могли; кроме того, даже беглого взгляда на нашу собственную цивилизацию хватит, чтобы понять: она не локализована в каких-то определенных местах, а рассредоточена по всему земному шару. И как же так выходит, что мы без труда находим разный мусор, принадлежащий более примитивным народам – кости, копья, дубинки и тому подобное, – но до сих пор не обнаружили ни одного артефакта, относящегося к этой цивилизации, якобы стоящей на высоком уровне развития? Ни винтика, ни обрывка проволоки, ни пластмассовой прокладки. Как по мне, это просто абсурд.
Вслед за возражениями Ханта в зале разгорелась очередная волна бормотания. – Профессор? – нейтральным голосом произнес Колдуэлл, предлагая тому ответить на критику.
Данчеккер сжал губы, состроив на лице гримасу. – О, я согласен, согласен. Все это удивительно – удивительно, если не сказать большего. Но какую альтернативу вы предлагаете? – В его голосе послышались нотки сарказма. – Хотите сказать, что человек и все животные прибыли на Землю в гигантском подобии Ноева ковчега? – Он рассмеялся. – Тогда это противоречит палеонтологической летописи за последнюю сотню миллионов лет.
– Кажется, мы в тупике. – Комментарий принадлежал профессору Шорну, эксперту в области сравнительной анатомии, который несколько дней тому назад прибыл из Штудгарта.
– Похоже на то, – согласился Колдуэлл.
Данчеккер, однако же, продолжал стоять на своем. – Не будет ли доктор Хант так любезен ответить на мой вопрос? – с вызовом произнес он. – Какое именно место он имеет в виду, говоря о происхождении Чарли?
– Я не имел в виду ничего конкретного, – спокойно ответил Хант. – Я просто хочу сказать, что на этом этапе нам, возможно, требуется проявить в этом вопросе большую гибкость ума. Ведь Чарли мы нашли совсем недавно. Исследования будут продолжаться еще не один год; я более чем уверен, что со временем мы обнаружим новые данные, которых у нас нет сейчас. Я считаю, что еще слишком рано забегать вперед и пытаться предугадать будущие ответы. Сейчас нам лучше продвигаться вперед мелкими шажками и использовать каждый имеющийся клочок информации, чтобы собрать единую картину происхождения Чарли. Может оказаться, что он родом с Земли. Но, возможно, и нет.
Колдуэлл подтолкнул его чуть дальше. – И как, на ваш взгляд, подступиться к этой проблеме?
Хант задумался, не было ли это прямым намеком. Он решил пойти на риск. – Как вариант, мы могли бы внимательнее изучить вот это. – Он достал из лежавшей перед ним папки лист бумаги и толкнул его к центру стола. На нем была изображена сложная табличная структура из лунарианских чисел.
– Что это? – спросил чей-то голос.
– Это страница одной из карманных книг, – ответил Хант. – Мне кажется, эта книга чем-то напоминает наш ежедневник. А вот эта таблица, – с этими словами он указал на лист, – вполне может оказаться календарём. – Заметив лукавую улыбку на лице Лин, он хитро улыбнулся ей в ответ.
– Календарь?
– Почему вы так решили?
– Чертовщина какая-то.
Несколько секунд Данчеккер пристально разглядывал бумагу. – Вы можете доказать, что это календарь? – спросил он.
– Не могу. Но я проанализировал числовую закономерность и могу с уверенностью сказать, что она состоит из идущих по возрастанию групп, которые повторяются внутри множеств и их подмножеств. Кроме того, последовательности букв, которые, по-видимому, играют роль меток для множеств верхнего уровня, соответствуют заголовкам, объединяющим группы последующих страниц – что удивительно напоминает структуру ежедневника.
– Пфффф! Больше похоже на какой-нибудь предметный указатель в табличной форме.
– Вполне возможно, – согласился Хант. – Но почему бы просто не подождать? Как только станет чуть больше известно о языке лунарианцев, многие данные из этой таблицы, скорее всего, удастся сверить с другими источниками. Именно в этом вопросе нам, пожалуй, и следует проявить чуть меньше предубеждения. Вы утверждаете, что Чарли родом с Земли; я отвечаю, что это вполне возможно. Вы утверждаете, что это не календарь; я не исключаю и такой вариант. На мой взгляд, убеждения, подобные вашим, слишком закостенелы, чтобы дать вам оценить проблему со всей беспристрастностью. Вы заранее определились, какие ответы вас устраивают, а какие – нет.
– Хорошо сказано! – раздался чей-то голос с края стола.
Данчеккер заметное покраснел, но Колдуэлл вмешался прежде, чем он успел ответить.
– Вы же проанализировали эти числа, верно?
– Да.
– Хорошо, допустим на время, что это календарь – какие выводы вы могли бы сделать?
Хант наклонился вперед и указал ручкой на лист бумаги.
– Для начала два допущения. Первое: естественной единицей измерения на любой планете будут сутки, то есть период, за который она совершает полный оборот вокруг своей оси…
– При условии, что она вращается, – ввернул кто-то.
– Это второе допущение. Однако единственные известные нам случаи, когда небесное тело не испытывает вращения, – или когда его орбитальный период равен осевому, что, по сути, одно и то же – это системы, в которых объекты, обращающиеся вокруг более массивных тел, захлестывает приливными силами, как нашу Луну. Для того, чтобы это произошло с объектом планетарных размеров, такая планета должна находиться очень близко к свое й родительской звезде – слишком близко, чтобы на ней могла появиться жизнь, похожая на нашу.
– Звучит разумно, – сказал Колдуэлл, обводя взглядом стол. Кое-кто из собравшихся ответили кивками согласия. – Что нам это дает?
– Хорошо, – продолжил Хант. – Если предположить, что интересующая нас планета вращается, и сутки представляют собой естественную меру времени для ее обитателей – а эта таблица описывает полный оборот планеты вокруг своего солнца, то в соответствующем ей году насчитывается тысяча семьсот дней, по одному на каждую клетку.
– Довольно много, – рискнул высказаться один из участников.
– Для нас – да: во всяком случае, отношение продолжительности года к длине суток довольно велико. Это может указывать на большой радиус орбиты, малый период суточного вращения, а, возможно, и то, и другое. Теперь взгляните на большие группы чисел – те, что выделены жирными буквенными пометками. Их в общей сложности сорок семь. Большинство содержат по тридцать шесть чисел, но девять – по тридцать семь: первая, шестая, двенадцатая, восемнадцатая, двадцать четвертая, тридцатая, тридцать шестая, сорок вторая и сорок седьмая. На первый взгляд, это кажется немного странным, но ведь то же самое верно и для нашей собственной системы – если бы в ней попытался разобраться тот, кто с ней не знаком. Возможно, это намек на то, что кому-то пришлось ее откалибровать, чтобы привести к рабочему виду.
– Ммм… как с нашими месяцами.
– Именно. Именно таким жонглированием приходится заниматься, чтобы добиться хоть сколько-нибудь разумного деления нашего года на двенадцать месяцев. Это происходит из-за того, что орбитальные периоды планеты и ее спутника не связаны каким-то простым соотношением – да, в общем-то, и не должны. Я полагаю, что если перед нами календарь с другой планеты, то странная смесь тридцати шести и тридцати семи объясняется той же причиной, что и проблемы в нашем собственном календаре: у этой планеты был спутник.
– Значит, эти группы не что иное, как месяцы, – подытожил Колдуэлл.
– Если это действительно календарь, то да. Каждая группы делится на три подгруппы – недели, если хотите. Обычно в каждой из них по двенадцать дней, но в девяти длинных месяцах средняя неделя на один день длиннее.
Данчеккер долго рассматривал таблицу, пока по его лицу медленно расползалось выражение мучительного недоумения.
– Вы предлагаете это в качестве серьезной научной теории? – сдавленным голосом спросил он.
– Разумеется, нет, – ответил Хант. – Это не более, чем гипотеза. Но она указывает нам возможные направления для исследований. Эти буквенные группы, к примеру, могут служить опорными данными, которые лингвистам, возможно, удастся отыскать в других источниках: даты на документах или штампы с указанием дат на предметах одежды и прочем снаряжении. Кроме того, вам, вероятно, удастся найти другой, независимый способ подсчитать количество дней в году; если оно окажется равным тысяче семистам, это будет явно не случайным совпадением, верно?
– Что-нибудь еще? – спросил Колдуэлл.
– Да. Компьютерный анализ корреляций может выявить в этом наборе чисел скрытые привнесенные колебания; в конце концов, у планеты могло быть и больше одной луны. Этих данных, помимо прочего, должно хватить для расчета семейства кривых, описывающих возможную связь между отношениями масс планета/спутник и средним радиусом орбиты. Впоследствии вам, возможно, удастся собрать достаточно информации, чтобы выделить одну из этих кривых. Может оказаться, что эта кривая описывает систему Земля-Луна; но, возможно, что нет.
– Несуразный бред! – взорвался Данчеккер.
– Непредвзятое мнение? – возразил Хант.
– Возможно, стоит попробовать кое-что еще, – вмешался Шорн. – Пока что ваш календарь – если это действительно он – описывался исключительно в терминах относительных величин – количество дней в месяце, месяцев в году и так далее. Нет никаких данных, которые вывели бы нас хоть на одно абсолютное значение. Так вот, пока еще рано говорить о результатах, но, используя детальный химический анализ, мы мало-помалу движемся к построению количественной модели, описывающей метаболические циклы в клетках Чарли и функционирование его ферментов. Возможно, нам удастся рассчитать скорость накопления токсинов и продуктов жизнедеятельности в крови и тканях, а затем, используя эти данные, – оценить естественную продолжительность периодов сна и бодрствования. Если бы это позволило определить длительность суток, то сразу же стали бы известны и другие величины.
– Зная это, мы смогли бы вычислить период орбитального вращения планеты, – заметил кто-что другой. – Но можем ли мы оценить ее массу?
– Как вариант, можно провести структурный анализ костей и мышечных структур Чарли и на его основе рассчитать удельную мощность, приходящуюся на единицу веса, – вклинился второй.
– Это даст нам среднее расстояние планеты от ее солнца, – добавил третий.
– Только если оно похоже на наше.
– Массу планеты можно прикинуть, изучив стекло и другие кристаллические материалы в его снаряжении. Зная кристаллическую структуру, мы, скорее всего, сможем определить силу гравитационного поля, в котором они образовались.
– Как нам оценить плотность?
– Нам все равно нужно знать радиус планеты.
– Он такой же, как мы, значит, и гравитация на поверхности должна совпадать с земной.
– Очень может быть, но давайте это докажем.
– Сначала докажите, что это календарь.
Комментарии текли рекой со всех сторон. Хант удовлетворенно размышлял над тем, что ему, по крайней мере, удалось оживить собрание и придать ему толику энтузиазма.
Данчеккера это нисколько не впечатлило. Когда общий гомон сошел на нет, он снова поднялся с кресла и сочувственно указал на единственный листок бумаги, по-прежнему лежавший в центре стола.
– Полнейшая ахинея! – прошипел он. – Вот к чему сводятся все ваши факты. Вот это, – он пододвинул к таблице Ханта объемную папку, топорщившуюся от заметок и бумаг, – мои доводы, за которыми стоят библиотеки, банки данных и архивы по всему миру. Чарли родом с Земли!
– Где же тогда его цивилизация? – спросил Хант. – Может, ее увез огромный космический мусоровоз?
Вернувшаяся к Данчеккеру колкость была встречена всеобщим смехом. Профессор помрачнел и, похоже, собирался выдать какую-то нецензурную реплику. Колдуэлл поднял руку в попытке его удержать, но Шорн спас ситуацию, прервав из разговор в своей спокойной, невозмутимой манере. – Дамы и господа, похоже, что до поры до времени нам придется пойти на компромисс, приняв как данность чисто гипотетическую ситуацию. Чтобы удовлетворить профессора Данчеккера, мы должны признать, что лунарианцы произошли от тех же предков, что и мы сами. А чтобы довольным остался доктор Хант, нам придется считать, что их эволюция происходила где-то еще. И пока что я не берусь даже гадать, как именно нам удастся примирить эти две непримиримых стороны.