Рубрика: Накал

Наблюдая, как заполняется расчетная пещера, Рои поняла, что едва ли способна назвать имена и половины собравшихся здесь людей. Это обнадеживало. Пока Бард, Нэт, Руз и Гул делали свою часть работы, Тан вместе с другими теоретиками сумели завербовать новых членов команды. Несмотря на все сильнее донимавший их голод, люди не испытывали желания разграбить истощенные краевые угодья, и вместо этого стремились собраться вокруг посаженных Заком семян, чтобы холить и лелеять совершенно иной урожай.

– Ты готова? – спросил подошедший к ней Тан.

Рои почувствовала подступающую дурноту. Она вспомнила, как перестал отзываться Зак, когда они ждали его на джонубному крае. Если сейчас они потерпят неудачу, те же самые чувства, будто в замедленном времени, испытает каждый обитатель Осколка. Это будет хуже, чем очередной раскол, хуже, чем все, что происходило с ними раньше.

– Само собой, – ответила она.

В тишине, стоя бок о бок, они с Таном погрузились в мир геометрии.

Теперь на каждом шаге вычислений им приходилось иметь дело не с двумя, а пятью неизвестными шаблонами. Один из них был связан с наклоном симметрий в окрестностях Средоточия; второй – со степенью свободы, необходимой для выражения размеров орбит, третий описывал изменение формы пространства-времени по мере удаления от плоскости Накала. Учитывая остальные символы, которые потребовались им, чтобы охватить неизвестными числами все пространство-время, результат занимал так много места, что чудесные рамки Гула пришлось в спешке переделывать.

За работой Рои потеряла счет времени. Она неспешно продвигалась вперед и переходила к следующему шагу, лишь убедившись в правильности предыдущего, и потому не испытывала никаких сомнений, передавая очередную рамку проверяющим. По мере приближения темных фаз новички, совсем недавно завербованные в их команду, заводили световую машину, поддерживая рабочий темп.

Камешки тихо щелкали, шаблоны росли и становились все более замысловатыми. Треть проверяющих сообщили ей об ошибке; забрав рамку, она исправила недочет.

Чтобы выявить все неизвестные величины, принцип Зака требовалось применить не только к прежней, круговой орбите Осколка, но и, как минимум, к трем другим пространственно-временным траекториям. Для большей уверенности в результате она не стала обговаривать выбор этих траекторий с Таном; каждый из них примет собственное решение, а затем сравнит друг с другом их окончательные ответы.

Окончательные ответы? Шансы их получить даже сейчас казались практически несбыточными. Шаблоны разрастались подобно сорнякам. Кто-то принес Рои немного еды. Она уже потеряла счет темным фазам, набежавшим за время ее работы. Завершив первоначальный анализ орбиты Осколка, она выбрала следующую траекторию – орбиту, которая замыкалась вокруг Средоточия в противоположном направлении. В простом варианте геометрии это бы не дало ей никакой новой информации, но с учетом добавленной ими необычной скрученности пространства-времени такая орбита превращалась в совершенно новый вид движения.

Тан объявил о перерыве; им всем нужно было поспать. Рои закрепила держатели на проволочках рамки, чтобы зафиксировать положение камней. Она не стала разговаривать ни Таном, ни с кем бы то ни было еще, а просто нашла в стене пещеры расщелину и отключила зрение.

Когда они вернулись к работе, Рои чувствовала себя отдохнувшей, но прошедшее во сне время растворилось, будто она и не отходила от своих рамок с выкладками. Шаблоны были слишком велики, чтобы радовать глаз своей красотой, но теперь в извивающихся вокруг нее уродливых узлах стали проявляться некие сходства; у Рои появилась надежда, что встретившись друг с другом, эти узлы могут расплестись сами собой.

Наконец, ей представился шанс распутать часть этих безобразных сплетений, воспользовавшись собственным инструментом – свободным шаблоном, связанным с размером орбит. Она замешкалась, пытаясь решить, не слишком ли торопится; как предугадать, не сэкономит ли она усилия, приняв другое решение на более позднем этапе выкладок?

Но прямо сейчас узлы были сосредоточены вокруг этой конкретной точки. Она позволила им слиться друг с другом, расплестись, исчезнуть.

Она завершила работу над третьей, а затем и четвертой траекториями. Она уже четыре раза воспользовалась принципом Зака, исчерпав всю имевшуюся у нее свободу выбора; теперь ей оставалось лишь полировать получившиеся шаблоны, следуя внутренней логике их собственной формы.

Снова сон. Уже?

Проснувшись раньше остальных, Рои тихонько подошла к своим рамкам. Пристально разглядывая зафиксированные на проволочках шаблоны, она мысленно увидела результат, к которому приведут три или четыре последующих шага. Тактика с шаблоном, описывающим размеры орбит, принесла свои плоды: период Ротатора, период вращения Осколка по отношению к траектории брошенного камня, в точности следовал закону квадратов-кубов. То же самое было верно и для простой геометрии, но она не могла и мечтать о том, что подобное соотношение переживет всю мешанину новых осложнений.

Ее проверяющие зашевелились и терпеливо заняли свои места. Рои осмелилась бросить взгляд в сторону Тана; его поза внушала оптимизм. Значит, все это не было простым самообманом. Они не сбились с пути, оказавшись в этом лабиринте математических символов.

Рои прибавила темп в попытке извлечь из имеющихся данных новые результаты. Орбитальный период и отношения весов теперь выражались куда более сложными шаблонами. Рои не видела в них никакой красоты, но это еще не означало, что они неверны.

Оценить размеры орбиты Осколка – выраженные в пока что неизвестных естественных единицах – на этот раз будет недостаточно; ей также придется дать количественную оценку скрученности геометрии в окрестностях Средоточия. Обе величины были опутаны дебрями шаблонов, но с учетом новейших данных – отношения орбитального периода Осколка к периоду шомаль-джонубного цикла – и отношения весов, ставшего их первым наблюдением, у Рои, наконец-то, появилась возможность выразить их в виде конкретных чисел.

Рои завершила расчеты, но у нее не хватало смелости передать рамку для проверки. Она была уверена, что допустила ошибку. В естественных мерах величина скрученности была довольно близка к единице. Хотя она и не представляла, что именно это означает, результат, по крайней мере, был простым.

Размер орбиты Осколка, впрочем, уже не равнялся восьми, как раньше, и был лишь немногим больше двух. Напрямую сравнивать орбиты, принадлежавшие разным вариантам геометрии, было, конечно, нельзя, но ведь орбита вчетверо меньшего размера была попросту невозможной. Разве орбиты не теряли устойчивость уже при размере в шесть единиц?

Ответ звучал так: больше нет. Согласно новой геометрии, орбиты в направлении пространственно-временной скрученности сохраняли стабильность вплоть до единичного размера. Поведение осциллирующих камней по-прежнему служило маркером опасности, однако связь между формой петли и размером орбиты изменилась до неузнаваемости.

Рои не знала, хорошо это или плохо. Реальное расстояние до Средоточия оказалось в четыре раза меньше предполагаемого, но в опасности они окажутся не раньше, чем оно уменьшится вдвое, а не сократится всего лишь на четверть, как раньше.

Передав последнюю рамку проверяющим, Рои растянулась на камне. Она взглянула на Тана; он тоже справился с задачей.

Она ждала финального вердикта. В команде возникло некоторое замешательство; оказалось, что они с Таном выразили свои результаты по-разному из-за отличий в выбранном способе описания размеров орбит. Произведя необходимые преобразования, проверяющие сообщили об идеальном соответствии.

Рои была в восторге от того, что они сумели преодолеть это испытание, добыв осмысленные ответы, но терять бдительности ей все же не следовало. Они доказали, что вращательно симметричная геометрия, удовлетворяющая принципу Зака, возможна. Это был по-настоящему элегантный результат, о котором раньше они могли утверждать лишь на правах гипотезы. Впрочем, тот факт, что скрученность пространства-времени в их геометрии могла быть выбрана произвольным образом, указывал на то, что они еще не подвергли свою теорию настоящей проверке. Новое наблюдение, давшее им величину орбитального периода, целиком ушло на то, чтобы выявить значение этой неизвестной скрученности.

– Молодец! – прощебетал подошедший к ней Тан.

– Ты тоже.

– Я рад, что мы не пошли по одному пути, – сказал он. – Думаю, нам стоит сохранить обе системы; это даст нам возможность для перекрестных проверок.

– Нам уже надо бы подумать и о других наблюдениях в пустоте: об огоньках, о движении Странника. Как только мы вложим все эти данные в нашу геометрию, станет ясно, реальна она или нет.

Тан расслабил ноги, и они обмякли в комичном жесте. – Мне нужен перерыв, – взмолился он. – Хотя бы одна смена ничегонеделания.

Проверяющие разбрелись в поисках еды. Несмотря на все свои возражения, Тан задержался, чтобы внимательно изучить новые шаблоны вместе с Рои в попытке раскрыть смысл стоящей за ними геометрии.

– При переносе вдоль замкнутого контура в искривленном пространстве-времени направление плоскости Ротатора меняется, – сказал он. – Другими словами, период осевого вращения Осколка не совпадает с орбитальным; это было предсказано даже в старом варианте геометрии. Но в этой геометрии мы бы почувствовали вращательный вес, даже если бы никакого орбитального движения не было; даже если бы Осколок неподвижно висел в одной точке, и его гарм-сардовый вес был направлен в сторону Средоточия, Ротатор бы все равно вращался!

Рои проверила; он был прав. При простом переносе вперед во времени направление, указывающее в сторону Средоточия, менялось на противоположное. Не почувствовать вращение можно было лишь одновременно вращаясь вокруг собственной оси, наподобие Ротатора.

– Все это довольно странно, – сказала она. Немного погодя, она заметила кое-что еще. – Если расстояние от Средоточия не превышает двух единиц, то движение по орбите становится единственно возможным вариантом! Пытать стоять на месте равносильно движению со скоростью сверх максимальной!

Рои проследила, как меняется геометрия при движении внутрь, в направлении Средоточия. На единичном расстоянии, как и показывали ее предыдущие расчеты, петлевое движение камней сходило на нет: столкнуть тело с орбиты могло даже малейшее отклонение от траектории. Но это было еще не все: шансы остаться на фиксированном расстоянии от Средоточия оказывались не просто малы, а падали до нуля. Дело не ограничивалось потерей устойчивости, поскольку орбиты как таковые переставали существовать. Единственным разрешенным вариантом было движение к центру. Любая физически допустимая траектория, не важно, естественная или нет, неумолимо вела прямиком к Средоточию.

– Думаю, смерть была бы быстрой, – заметил Тан. – Гарм-сардовый вес вырос бы настолько быстро, что наши тела бы разорвало на части еще до того, как мы успели почувствовать боль.

– Лучше так, чем сгореть в пламени Странника? – Именно это грозило им при попытке отдалиться от Средоточия.

– В чем причина этого безумия? – спросила Рои. – Если мы будем усердно трудиться, то должны жить счастливо. Бывают болезни, бывает голод – этого не избежать. Но погибнуть всем до единого – разве такое возможно?

– Этого никому не понять, – тихо произнес Тан.

– Я не позволю нашим детям жить в таком мире! – воскликнула Рои. – Когда все это закончится, – она беспомощно умолкла. Что именно она сделает? Прогонит всех будущих Странников, которые могли бы нарушить их безмятежное существование? Перегородит пустоту стеной?

– Если мы продолжим трудиться, – сказал Тан, – то повысим свои шансы на выживание. Мы должны, как и раньше, размышлять, заниматься расчетами, наблюдать за пустотой. Но конца этой работе не будет никогда. Мы никогда не сможем вернуться к прежним временам, рассчитывая, что нам ничего не грозит.

После смены отдыха Рои снова встретилась с Таном, чтобы обсудить их дальнейшие планы. Конечная цель требовала освоить геометрию на достаточно высоком уровне, чтобы проложить безопасный маршрут в обход Странника, но им по-прежнему не хватало математических инструментов для расчетов траекторий, выходящих за пределы помимо круговых орбит в плоскости Накала.

Ключевую роль – как в проверке новой геометрии, так и в понимании спектра доступных траекторий – играли наблюдения за пустотой. Рои была уверена, что сумев вписать движение Странница в общую картину, она бы наверняка приблизились к пониманию происходящего. Но для того, чтобы эти наблюдения принесли хоть какую-то пользу, нужно было вначале разобраться с траекториями, по которым видимые ими огоньки двигались в рамках искривленной геометрии, что было ничуть не проще, чем выявить траекторию самого Странника. Простого или очевидного способа разорвать этот круг – пусть он и не был порочным в полном смысле слова – они не знали.

Три смены спустя, когда они так ни к чему и не пришли, у входа в пещеру появилась молодая новобранка.

– Прошу прощения, – сказала она. – Думаю, мне удалось кое-что обнаружить.

Нового члена команды звали Кэм; Тан представил ее Рои. Перед этим он раздал копии наблюдений Рои всем новобранцам, освоившим шаблонную геометрию, и поставил перед ними задачу – придумать способ интерпретации этих данных.

– Я размышляла о симметриях, – сказала Кэм, – и поняла, что если мы рассмотрим соотношение, связывающее направление естественной траектории с движением симметрии, то окажется, что это соотношение должно соблюдаться на всем протяжении траектории. – Этот результат, объяснила она, не был связан с особенностями открытой ими геометрии; он был следствием самого определения симметрии.

После небольшого примера гипотеза стала выглядеть более убедительной. На поверхности идеально сферического камня роль естественных траекторий играли большие окружности – то есть окружности, центры которых совпадали с центром самого камня. Симметрии же сводились к вращениям вокруг произвольной оси. При выборе конкретной окружности в качестве естественной траектории, а одного из ее диаметров – в качестве оси вращения – движение симметрии, отражающее перемещение точек поверхности при повороте камня, оказывалось перпендикулярным направлению самой траектории, в любой ее точке. Если же на роль оси вращения выбиралась прямая, перпендикулярная плоскости большого круга, то движение симметрии во всех своих точках совпадало с направлением естественной траектории. Наконец, если выбранная ось занимала промежуточное положение между этими крайностями, то угол между движением симметрии и естественной траекторией менялся от точки к точке, но одновременно менялась и величина самого движения – которое росло по мере отклонения от параллельности, в точности компенсируя увеличение угла. Совместное влияние обоих эффектов позволяло ввести величину, которая оставалась постоянной на всем протяжении траектории.

Камень, однако же, был не более, чем иллюстрацией. Перетасованные Кэм шаблоны относились ко всем возможным геометриям, а ее доказательство отличалось максимальной общностью.

Рои была в восторге. Интересующая их геометрия обладала двумя симметриями, поэтому любая естественная траектория, любая орбита должна была связана с каждой из них неким фиксированным соотношением, не меняющимся по всей ее длине. В случае круговых орбит, лежащих в плоскости Накала, это не давало им никакой новой информации, но за минувшие три смены им удалось охарактеризовать форму еще двух разновидностей орбит, занимавших ту же плоскость: в одном случае расстояние до Средоточия варьировалось с определенной периодичностью, в другом – орбита начиналась издалека, после чего приближалась к Средоточию по спирали.

С точки зрения математики все было прекрасно, но соответствовали ли эти выкладки действительности? Наблюдения, которые Рои произвела в пустоте, по-прежнему не приносили никакой пользы, потому что даже зная угол, под которым свет достигал Осколка, они не имели ни малейшей возможности измерить его скорость. Возвращаясь вместе с Рузом с джонубного края, она в шутку предложила ему взяться за эту задачу при первой же возможности, но даже зная о его изобретательности, совершенно не представляла, как именно ему бы удалось добиться в этом деле успеха.

– У этой проблемы есть две стороны, – задумчиво произнес Тан. – Даже если мы узнаем, чему равна скорость света, этого все равно будет недостаточно, потому что важна не сама эта величина, а ее отношение к неизвестной скорости Нэт, скорости, которая связывает время и пространство. Знать первое без второго совершенно бессмысленно.

– То есть нам не нужны обе величины, достаточно знать их отношение? – спросила Кэм.

– Знать и то, и другое было бы здорово, но для того, чтобы сделать большой шаг вперед, нам хватило бы и простого отношения скоростей, – ответила Рои.

– Свет движется так быстро, – заметила Кэм, – что мы, вероятно, не сильно ошибемся, если предположим, что это отношение равно единице.

Тан неодобрительно проскрежетал. – Двигаться со скоростью Нэт невозможно. У способного на такое существа было бы небьющееся сердце; время казалось бы ему застывшим, а пространство – расплющенным до идеально плоского состояния.

Рои было нечего возразить против этих нелепостей, но интуиция подсказывала ей, что к делу они особого отношения не имеют. – Но приведет ли эта гипотеза к ошибке, если мы воспользуемся ей в качестве приближения? Мы не станем производить вычисления с точки зрения самого света; все, что нас интересует – это наши собственные измерения. А если мы сделаем выбор в пользу этого предположения, то упростим выкладки. – И это еще мягко сказано. Скорость Нэт обладала замечательным в свой простоте свойством: ее значение не менялось в зависимости от наблюдателя, с какой бы скоростью ни двигался он сам. Если представить, что скорость света совпадает со скоростью Нэт, то наблюдаемый ими свет должен был двигаться с одной и той же скоростью на всем пути из пустоты к Средоточию.

– Тот, кто ест камни, камнями же и испражняется, – угрюмо проскрежетал Тан. – Что мы получим в результате, если будем действовать, исходя из абсурдных допущений?

Кэм, похоже, была обескуражена, но Рои решила стоять на своем.

– Думаю, попытаться все-таки стоит, – сказала она.

Тан оставил их вдвоем, чтобы посвятить время реализации собственных идей. Рои стала работать вместе с Кэм, тщательно подготавливая канву для их выкладок. Строго говоря, их возможности были по-прежнему ограничены световыми траекториями, которые целиком лежали в плоскости Накала, но Рои неоднократно наблюдала в пустоте огоньки, которые будто бы скользили по поверхности камня. Траектории, связывавшие ее глаза с этими отдаленными объектами, были настолько близки к орбитальной плоскости, что разница едва ли имела какое-то значение.

Они провели за расчетами полсмены, после чего привлекли к работе несколько помощников для проверки результатов.

Захватив с собой Кэм, Рои отправилась на поиски Тана. Устроившись в небольшой пещере посреди счетных рамок, он рассеянно терся ногами о свой щиток; кроме него здесь больше никого не было.

– Кажется, я здесь надолго, – признался он. – Никак не могу сдвинуться с мертвой точки.

– Попробуй съесть то же, что и мы.

Рои вручила ему окончательный шаблон, выведенный их общими с Кэм усилиями, чтобы Тан сравнил его с результатами наблюдений. – Все верно, – пробормотал он немного погодя. Отложив первый листок с копией данных, в которых значились измеренные Рои интервалы времени и углы, он взял следующий. Каждый раз вердикт оставался неизменным.

– Двигаться со скоростью Нэт невозможно, – продолжал настаивать он. – Но свет, вероятно, может приблизиться к ней практически вплотную. Настолько, что мы просто не заметим разницы.

– У меня есть кое-какие идеи насчет орбит, выходящих за пределы плоскости, – смущенно заметила Кэм. – Думаю, мы сможем в них разобраться, если применим одну хитрость.

В течение нескольких сердцебиений Рои молча разглядывала Кэм. До Встряски та занималась чисткой сусковых трупов. Обучение Тана, давшего ей все необходимые геометру инструменты, не прошло даром, но источником этих озарений был отнюдь не он сам. Что бы ни стояло за таинственной способностью впитывать и преумножать знания своих учителей, своего расцвета – в масштабах всего Осколка – она достигал именно тогда, когда в ней больше всего нуждались. Где именно она пряталась все это время? Как проявилась? Ответы на подобные вопросы Рои не могла даже вообразить.

Но об этом она будет беспокоиться после того, как решится проблема Странника. Рои мечтала о том, как проведет последние смены своей жизни за систематизацией собственного невежества.

– Расскажи нам о своих идеях, – обратилась она к Кэм. – Объясни, как разобраться в движении Странника.

Ракеш второпях отправил в рот ложку холодного дхала¹. Его поспешность, впрочем, не имела никакого отношения к голоду; чем больше времени он проводил среди обитателей Ковчега, тем большей подпитки требовало ощущение присутствия в его лишенном внимания теле, а знакомый вкус и аромат были лучшим способом привести его в чувство.

– Я схожу с ума, – сообщил он. – Еще один месяц в таком режиме, и можешь передать новости моей резервной копии, а меня самого стереть.

– Не жди от меня сочувствия, – сказала Парантам. – Тот факт, что культура ковчегцев оказалась настолько стабильной, еще не говорит о том, что ты был прав, беря на себя все эти риски.

– Стабильной? Я думаю, ты хотела сказать кататонической. – От острых специй по его затылку струился пот, но он продолжал есть, не снижая темпа и не пытаясь разбавить их жар порцией хлеба или риса.

Каждый раз, когда засыпала Саф, его коллега по Ковчегу, Ракеш отключался от аватара и оставлял его в неактивном состоянии внутри трещины, расположенной неподалеку от той, где отдыхала его спутница. Стоило Саф пошевелиться, как его аватар замечал это движение и перемещал сознание Ракеша обратно. Этих скачков он уже начинал бояться как огня.

Благодаря своей работе, он мог путешествовать по всему Ковчегу, и поначалу был по-настоящему заворожен увиденным. Хотя его биосфера состояла, главным образом, из грибков и бактерий, в ней имелись ниши и для более крупных организмов. Генетический анализ стадных животных, которых выращивали ковчегцы, показал, что они были выведены путем селекции на основе всего двух видов-предшественников. Возможно, что изначально создатели Ковчега снабдили местную экосистему и другими видами, которые впоследствии просто вымерли, но говорить об этой со всей уверенностью было нельзя; неясным оставалось и то, когда именно обитатели Ковчега потеряли имевшуюся у их предков способность к искусственному конструированию животных геномов и были вынуждены вернуться к кропотливому наблюдению признаков, сочетая ее с направленным скрещиванием или искусственным оплодотворением. Способ размножения был примерно одинаков как для крупных животных, так и самих жителей Ковчега: при этом все фертильные самцы испытывали невыносимую боль, а избавлявшие их от мучений самки, которых они изводили своими приставаниями, делали это не столько ради удовольствия, сколько из простой жалости. Ракеш горячо надеялся, что их предки сохранили эту особенность собственной биологии лишь потому, что ее замена была слишком сложна с технической точки зрения. О том, что такое поведение могло быть создано намеренно, не стоило и думать.

Потоки звездного ветра, поступавшего в аккреционный диск нейтронной звезды, служили мощным и относительно постоянным источником энергии; чтобы преодолеть уровень натурального хозяйства, примитивному в технологическом плане обществу хватало даже крошечной доли мощности, которую поглощал Ковчег. Они наладили производство целого ряда базовых товаров, сырьем для которых служили в основном те или иные продукты животного происхождения, хотя использовалось также и небольшое количество металла, подвергавшегося тщательному рециклингу. Спектр услуг варьировался от доставки грузов – вроде той, которой занималась Саф, – до курирования и восстановления архивов, в которых хранились записанные на коже животных документы, содержавшие рецепты разных веществ вроде чернил или клея, а также чертежи полезных инструментов и механизмов.

При всей своей практичности культура ковчегцев казалась совершенно непохожей на те знания, которыми, по идее, должны были обладать их предки. Зародившись на самой обыкновенной планете, ковчегостроители сумели до такой степени обуздать гидродинамику плазмы в аккреционном диске нейтронной звезды, что создали целый мир, способный процветать в принципиально иной среде обитания. Теперешние же обитатели Ковчега, как казалось Ракешу, не смогли бы справиться даже с малейшим отклонением от собственного распорядка.

– Застой в ответ на стабильность не всегда признак какой-то патологии. Возможно, именно об этом и мечтали создатели Ковчега: перенеся столько испытаний, они больше не хотели до скончания веков жить в ожидании удара в спину. Они не хотели тревожиться о том, как переживут очередную непредсказуемую катастрофу.

– Это же балдж, – заметил Ракеш. – Здесь хочешь – не хочешь, а приходится ждать удара в спину.

– В перспективе, возможно, все так и есть, но не забывай, что им удавалось выживать в течение пятидесяти миллионов лет. Возможно, они рассчитали шансы на успех и решили: если мы спрячемся в глубине гравитационного колодца этой нейтронной звезды, то незваный гость, который смог бы нас оттуда вытащить, объявится лишь в очень отдаленном будущем. – Парантам развела руками. – И есть ли смысл, приняв такое решение, интересоваться внешним миром или искать постоянных перемен? Некоторые культуры действительно процветают в условиях неопределенности, но для других нет ничего более напряженного, чем необходимость все время быть начеку.

Ракеш понимал ее доводы, но был не в восторге от того, куда она вела этот разговор. – То есть ты считаешь, что столкнувшись с нейтронной звездой, грозившей разорвать их планету на части, создатели Ковчега по собственной воле лишили себя тех самых качеств, которые помогли им пережить этот катаклизм? Они так сильно презирали непредсказуемую Вселенную, что сознательно подавили собственное любопытство и способность к абстрактному мышлению, породив на свет это гнездо лунатиков?

– А счастливы ли они? – спросила Парантам.

– Несчастными их не назовешь, – с неохотой признал он. – Но лишь потому, что они не знают, чего лишаются.

– Был ли ты счастливее их, пока жил внутри того узла? – возразила Парантам. – Сходил с ума от досады из-за того, что всю галактику успели усмирить еще за миллион лет до твоего рождения, а тебе – с твоим совершенно излишним любопытством и ненужной бдительностью – ничего не осталось? Этого создатели Ковчега должны были пожелать своим детям? Пятьдесят миллионов лет в безопасности – оскверненные пятьюдесятью миллионами лет обиды за то, что их пристанище оказалось чересчур скучным?

Ракеш закрыл глаза, позволив струйке пота скатиться по лбу и обжечь его веки. – Я не знаю, насколько правилен их жизненный уклад, но если они хотят жить в изоляции, то пусть это будет их осознанным решением. У создателей Ковчега выбора практически не было; я не стану бросать этих людей на произвол судьбы только лишь из-за того, что пятьдесят миллионов лет назад их прародители были вынуждены принять непростое решение и поступить так, как посчитали правильным. Я не хочу навязывать им какие бы то ни было перемены, но покидать это место прежде, чем мне удастся до них достучаться, я не стану.

Когда они вместе с Саф добрались до склада, Ракеш был полностью вымотан. В рамках новой программы, нацеленной на улучшение его социальных навыков в среде ковчегцев, – при том, что в библиотеке на этот счет не было никаких указаний, не говоря уже о стандартном пакете проверенных временем корректировок, дающих моментальное понимание местной культуры – он решил поэкспериментировать с достоверным восприятием чувства усталости, обусловленного поведением его аватара. Когда ему не удалось прийти к какому-то однозначному выводу без секвенирования и имитационного моделирования самих обитателей Ковчега, Ракеш все же сумел почерпнуть кое-какие подсказки, изучив физиологию крупных животных. Приливная гравитация была невелика даже на периферии Ковчега, однако после продолжительного «подъема» – вроде того, с которым только что справилась их компания – Саф, похоже, требовался отдых, так что уровень ответных реакций он, по всей видимости, выбрал правильно.

За разгрузку тележки отвечали работники самого склада; Ракеш и Саф просто стояли рядом, иногда отпуская беспричинные замечания по поводу их обращения с грузом. Тем временем внимание Ракеша привлекла одна из работниц, которая разглядывала его с неподдельным удивлением. Не имея какого-либо аналога подвижного лица приматов, ковчегцы выражали свои эмоции при помощи осанки, манеры передвижения и продолжительности взгляда. Из-за своего необычного внешнего вида Ракеш время от времени обращал на себя невольное внимание местных, но если раньше все ограничивалось одним-двумя пристальными взглядами, то эта женщина продолжала оглядываться снова и снова, будто не могла до конца поверить в то, что видит.

Ракеш представился; работница по имени Зей ответила ему тем же. После обмена любезностями разговор сошел на нет, но когда тележка была разгружена, Зей вышла из складской пещеры и снова направилась к ним.

– Будь осторожен, мне кажется, они могут быть заинтересованы в поиске новобранцев, – тихо пробарабанила Саф.

Ракеш не хотел раскрывать ей правду о том, что при всей благодарности, которую он испытывал к ней за предложенную работу, сменить круг общения для него было бы весьма кстати. – Хорошо, – пообещал он.

– Прошу прощения, – сказала Зей, – но я не могла не обратить внимание на то, что внутри ты выглядишь иначе, чем мы.

– Извиняться не за что. Мой облик наверняка выглядит довольно странным – я это прекрасно понимаю.

– Ра утверждает, что «вылупился за пределами нашего мира», – заметила Саф. – Это не его настоящее тело, он просто носит его, чтобы наладить с нами контакт. – Ракеш даже сейчас не мог верно оценить намерения, скрытые за ее изумленным тоном; он не знал, предлагает ли она Зей присоединиться к собственным насмешкам или же молит проявить снисхождение к его заблуждениям.

– Значит, ты наш сродник? – спросила Зей.

Ракеш почувствовал, как по его спине, в кабине управления, побежали мурашки; воспринимать подобные вещи на инстинктивном уровне его аватар просто не мог.

– Зависит от того, что ты имеешь в виду, – осторожно ответил он. Несмотря на то, что в языке ковчегцев имелись термины, описывающие взаимоотношения между взрослыми и их потомством, им редко доводилось знать, кем в действительности были их родственники. Любого незнакомца подходящего возраста можно было назвать «отцом», «матерью», «братом», «сестрой», «дочерью», «сыном». Слово, которое он мысленно перевел как «сродник» – насколько можно было судить, исходя из данных собранных исследовательскими аппаратами – выражало тот факт, что они не приходятся друг другу братом и сестрой, дополнительно подчеркивая их удаленность в пространстве. В этом не было никакой неприязни, но впервые встретив путешественника, преодолевшего путь из другой половины Ковчега, местные бы скорее назвали его «сродником», нежели братом или сестрой, как бы признавая, что рассчитывать на общего родителя в этом случае было бы чересчур наивным.

– Я слышала, что когда-то был не один мир, а целых шесть. Поначалу люди путешествовали между ними, но потом с нашими сродниками что-то произошло, и все связи оборвались.

Ракеш разрывался между решимостью выспросить у нее подробности и желанием создать о себе правильное впечатление.

– Моему народу еще не доводилось здесь бывать, – сказал он. – Я не знаю всей истории этого мира, но думаю, что ваши сродники не путешествовали так далеко, как я.

Зей потребовалось несколько мгновений, чтобы переварить услышанное.

– Ты не знаешь о шести мирах?

– Вдали отсюда миров куда больше шести. Но поблизости я не видел ни одного, откуда к вам мог бы добраться путешественник. – Помедлив, Ракеш добавил: «Миры, о которых ты говоришь, раньше могли быть ближе. Но достоверно мне об этом неизвестно; насчет их судьбы мне остается лишь гадать».

– Ясно. – Зей, казалось, была озадачена и расстроена его ответом, но затем добавила: «Но снаружи ты все-так был?»

– Само собой.

– И что же там?

– Яркие огни. Громадные расстояния. – Ракеш еще не оказывался в ситуации, когда ему задавали так много вопросов. – Там, откуда я родом, мы живем снаружи, на поверхности камня.

– Но тогда бы вы просто заболели и умерли! – с насмешкой возразила Саф.

– Там все иначе, безопаснее.

Саф начала терять терпение. – Нам нужно выспаться, а потом загрузить тележку перед обратной дорогой. Она направилась прочь.

– Думаю, тебе стоить поискать нового напарника, – сказал Ракеш.

– С какой стати?

– Я хочу здесь задержаться, чтобы поговорить с Зей, – ответил он.

– Поговорить с Зей? – Для Саф эта мысль, должно быть, звучала еще более абсурдно, чем самые гротескные космические фантазии Ракеша. – Ты собираешься вступить в новую команду, перемолвившись парой слов с одним работником? Ты вообще когда вылупился?

– Извини, если подвел тебя, – сказал Ракеш, – но это часть моей работы, моя обязанность.

В ответ Саф проскрежетала какое-то слово, плохо поддающееся переводу; суть его, однако же, заключалась в том, что Ракеш был дефективным малолетним простаком, на которого нельзя было положиться ни в одном деле, а его преданность так легко раздавалась направо и налево, и так непринужденно изымалась обратно, что с тем же успехом он мог бы быть парящим на ветру комочком экскрементов.

– У нас нет недостатка в рабочих, – заметила Зей.

– Ты им даже не нужен, придурок! – презрительно пробарабанила Саф.

– Я остаюсь, – твердо сказал Ракеш. – Я найду себе занятие где-нибудь поблизости. – На мгновение он осознал, что беспокоится о собственных шансах на успех, как если бы и правда нуждался в работе. И все же сказать это было правильным решением; Зей уже начинала тревожиться, и новость о том, что он, по крайней мере, не станет навязываться в их команду, похоже, немного смягчила ее беспокойство.

Саф удалилась, что-то скрежеща про себя.

– Меня ждет работа, – сказала Зей, – я должна вернуться к своим товарищам.

– Я собираюсь остаться здесь и отдохнуть, но спать сейчас не хочу, – сказал в ответ Ракеш. – Так что если захочешь поговорить после работы…

Зей отвернулась и направилась обратно в пещеру. Ракеш ждал, недоумевая о том, что у нее на уме. До этого момента реакцией на его необычный внешний вид и сомнительные заявления было простое безразличие. Ни одному из местных не хватало любопытства, чтобы расспросить Ракеша о его корнях, не говоря уже о том, чтобы взять на себя труд встроить его ответы в какую-то более масштабную систему. О надежности этих обрывков устных преданий речь не шла; сейчас было важно, что Зей помнила эту историю и могла воспринимать ее, как нечто большее, чем простой миф. Она могла представить себе возвращение их сродников. Она могла поверить в возможность путешествия к другим мирам и в само их существование.

Возможно, она и не станет ключом к событиям прошлого, но помочь проложить дорогу к будущему Ковчега ей вполне по силам.

– Еще семьдесят две смены, и все будет готово! – с гордостью заявил Бард.

Рои заглянула вглубь гигантского туннеля. Его конец скрывался где-то вдали, теряясь на фоне света, исходившего от стен. До нее доносился гул рабочих, пробивавшихся сквозь породу, хотя видеть их она не могла, а добираться до места работ ей, наверное, пришлось бы полсмены. Возможно, в Осколке и раньше встречались туннели такой длины, но не было ни одного настолько же широкого или прямого. В каком-то смысле это зрелище казалось ей еще более странным, чем все, что Рои довелось увидеть в пустоте. Когда ты пытаешься выбраться за границы своего мира, шок от увиденного вполне ожидаем; здесь же, в самом обыкновенном месте, благодаря простой перегруппировке камней и пустого пространства, возникло нечто доселе невиданное – структура, способная сдвинуть с места сам Осколок.

– Всего семьдесят две? Ты уверен? – Они стояли в середине самого длинного отрезка, но кроме него была еще дюжина других, которые продолжали расти, отпочковавшись от своих стартовых точек, и постепенно сближались друг с другом, хотя до их объединения дело еще не дошло.

Бард слегка отошел назад. – Около того. Точно сказать не могу. С момента Встряски команда стабильно набирает численность, но если наш рост остановится, работа может потребовать больше времени. У нас достаточно рабочих, чтобы занять все свободное пространство в плоскости забоя, но не помешало бы привлечь больше людей к разбору завалов.

Новости о проекте Барда разлетелись по всему Осколку. В обычных обстоятельствах это бы ничего не значило, но теперь взглянуть на туннель и выслушать аргументы его строителей, похоже, пришли все, кому удалось сбросил с себя оковы командной преданности. По дороге к сарду Рои насчитала больше дюжины таких путешественников, и все они были готовы внимательно выслушать доводы, которыми она поделилась от имени Барда. Люди, которые – в этом она была уверена – столкнувшись с такой бесполезной метафизической болтовней, раньше бы просто ушли, почувствовав, что эти слова выходят за рамки их понимания и лишь навевают скуку, теперь терпеливо вникали в тонкости веса и движения, пытались разобраться в природе Встряски и понять, как свободное движение ветра сквозь сардовый туннель может вывести Осколок из равновесия, позволив гармовому ветру перенести его в безопасное место.

Бард не мог даже точно сказать, сколько рабочих сейчас трудится под его началом; он назначил кураторов, каждый из которых контролировал работы на определенном отрезке туннеля, от рарбного до шаркного края, а те, в свою очередь, самостоятельно вербовали новичков. Если очередной фрагмент туннеля удавалось завершить раньше времени, что иногда случалось, когда камень оказывался мягче обычного, рабочие просто шли вперед, пока не находили следующий участок, где требовалась их помощь.

Рои пришла, чтобы сообщить Барду об изменениях, которые придется внести в конструкцию туннеля. Из-за Странника, который обращался вокруг Средоточия, они не могли просто открыть туннель для ветра и положиться на удачу, надеясь, что Осколок переместится в безопасное место сам по себе. Чтобы иметь возможность хотя бы отчасти контролировать отталкивание от Средоточия, они должны уметь открывать и закрывать туннель по своему усмотрению.

Бард терпеливо слушал, пока Рои объясняла то, что ей удалось увидеть вместе с Рузом. Она знала, что он уже потерял интерес к тонкостям пространственно-временной геометрии, и что ему нечего было сказать по поводу необычного облика пустоты, однако перспектива сыграть не столь тривиальную роль в дорогом его сердцу творении Барда, похоже, восхищала.

– Мы можем соорудить перекрестные ходы с затычками, которые можно будет выкатывать в основной туннель, – предложил он. – У нас более чем достаточно залежей плотной породы, которую приходилось перемещать как единое целое, потому что ее было слишком сложно разломать. Более того, если мы изготовим целую систему передвижных затычек из разных пород, то по идее сможем обеспечить любой уровень потока, какой только захотим.

– Для начала неплохо, – согласилась Рои. – Но меня беспокоил вопрос: что, если нам потребуется заблокировать или разблокировать туннель в тот момент, когда мы будем находиться внутри Накала?

Бард опешил. – Ты считаешь, нам может понадобиться настолько тонкая регулировка, что ее нельзя будет отложить до начала темной фазы? Разве одна только доставка сообщения о блокировке туннеля не потребует целой смены или даже двух?

– Я не знаю, что именно нам потребуется, – призналась Рои. – И мы до сих не представляем, как именно всего этого добиться: по какой траектории мы направим Осколок и как удостоверимся в том, что он движется строго по плану. Но даже если нам не придется перестраивать туннель по первому требованию, существует вероятность, что отдалившись от Средоточия, мы можем утратить осцилляцию, которая появилась после Встряски; мы можем снова на неопределенный срок погрузиться в Накал. Так что у нас в любом случае должна быть возможность открывать и закрывать туннели, где бы ни находился Осколок – внутри Накала или в пустоте.

Бард обдумал поставленную перед ним задачу. – Мы могли бы соорудить систему канатов. Поставить затычки на тележки с колесами и разместить в перекрестных туннелях людей – которые сами будут надежно укрыты за неподвижными толщами плотной породы и смогут управлять канатами, передвигая затычки на нужное место.

– Звучит просто идеально.

Бард прижался к камню, шутливо показывая своим жестом то давление, которое на него оказали ее слова. – Надеюсь, вы, теоретики, знаете, что делаете.

– Могу тебя заверить, что нет. Геометрия для нас по-прежнему недосягаема. В пустоте я узнала только одно – что наша лучшая догадка явно неверна.

– Звучит обнадеживающе. – Бард заглянул в туннель и проскрипел от досады. – Значит, после того, как эта грандиозная работа будет завершена, вы хотите, чтобы мы закрыли туннель еще на тридцать шесть смен, пока вы занимаетесь расчетами?

– Как минимум, – подтвердила Рои. – Может быть, дольше.

– Так чем же должны заниматься честные работяги вроде нас, пока вы будете оценивать форму пространства-времени?

– У тебя, кажется, были планы насчет второго туннеля? – предложила Рои.

– Нарисовать второй туннель ничего не стоит, – иронично усмехнулся Бард. – Я сделал это на первом же чертеже, когда меня посетила сама идея. Но мне так долго не удавалось приступить к работе над первым, что я уже и думать перестал о таких амбициозных начинаниях.

– Тебе стоит заняться вторым туннелем, если представится такая возможность, – сказала Рои. – А потом и третьим, и четвертым. Велика вероятность, что они нам понадобятся. Когда Осколку придется петлять вокруг Странника и уворачиваться от удара, возможность двигаться максимально быстро нам сильно поможет.

Второй задачей, ради которой Рои отправилась к сарду, было встретиться с Нэт и попробовать убедить ее вернуться в нулевую пещеру. Теоретикам потребуется любая доступная помощь, а битва, которая привела сюда Нэт, завершилась громогласной победой.

Хотя Бард и объяснил ей, как добраться до того места, где она сможет отыскать Нэт, знать обо всех препятствиях и обходных путях в окрестностях Большого проекта не мог никто. Команда разметчиков, наверное, лишилась рассудка, или попросту распалась. Проходя мимо группы рабочих, которые переносили обломки, оставшиеся после строительства туннеля, Рои увидела среди них Джос из группы «осветителей», повстречавшихся ей во время путешествия с Рузом и Заком.

Джос была рада увидеться, но не хотела отрываться от работы, поэтому Рои решила пройтись вместе с ней и помочь донести тяжелый каменный обломок. В идеале все, кто занимался этой работой, должны были перевозить свои грузы на тележках, но столько тележек, судя по всему, не было и во всем Осколке.

– Работа, наверное, не из легких, – заметила Рои. – Смена за сменой. – Она отчаянно пыталась справиться с весом камня, несмотря на то, что нагрузка делилась между ними обеими.

– Все не так уж плохо, – возразила Джос. – Мы всегда переносим обломки вниз, к сарду от туннеля. Бард сказал нам, что каждый передвинутый камень сдвигает Затишье чуть дальше к сарду, увеличивая силу гармовых ветров.

Несмотря на сгустившуюся темноту, Джос настояла на продолжении пути. – Я уже столько раз пользовалась этим маршрутом, что знаю его на ощупь.

Рои оставалось лишь поверить ей на слово. – Что случилось с твоей световой машиной?

– Она на одном из забоев. Там она может подолгу стоять на одном месте, так что пользы от нее больше. Если бы я ее повсюду брала с собой, у меня бы не осталось ни свободного места на спине, ни сил, чтобы нести камни.

– Резонно. – Рои не взяла машину, которую ей дал Кот, хотя поклажи у нее с собой почти не было; на таком удалении к сарду ноша стала бы слишком тяжелой.

– Я до сих все время размышляю о свете, – сказал Джос. – Что это такое, как его создать и как извлечь из него пользу. – Помедлив, она, как будто извиняясь, добавила: «Когда перетаскиваешь камни, другие мысли в голову не приходят».

Рои уже не удивлялась, услышав подобные откровения. Когда-то всем было очевидно, что работа и товарищеский дух, приверженность общему делу и сотрудничество не оставляют места для лишних мыслей. Теперь же странные позывы, из-за которых люди вроде нее и Зака раньше казались не более, чем отклонениями от нормы, стали наводнять половину Осколка. Самым странным было то, что эти изменения не привели ни к анархии, ни к хаосу, ни к голоду или смертям. Люди продолжали выполнять свои обязанности, продолжали следить за тем, чтобы вся необходимая работа доводилась до конца. Но теперь в них появилась какая-то неугомонность, изменчивость, преобразующая устройство Осколка быстрее, чем менялись его камни в клешнях туннельных рабочих.

– А как именно мы могли бы использовать свет? – спросила Рои. – Если не считать очевидных вариантов.

– Представь, что на одном конце туннеля находится плоский лист металла, – сказала Джос. – Я имею в виду обычный туннель, не тот, который мы сейчас строим. Такой лист можно разглядеть даже с большого расстояния – пока он не скроется за поворотом. Но если бы кто-нибудь повернул его к тебе боком, ты бы сразу это заметила. Во время темной фазы рядом с ним пришлось бы поставить световую машину, но при должной аккуратности его видимость можно было бы поддерживать постоянно.

– Звучит разумно, но какая в этом польза?

– Допустим, что тебе нужно передать сообщение человеку, находящемуся в другой половине Осколка. Если бы мы разместили в нужных местах специальных людей, которые бы работали, как одна команда, отслеживая движение в соседних металлических листах, то они смогли бы передать послание быстрее любых ног. Как курьер, доставляющий слова.

– Но ведь слова нужно выстукивать или записывать, – недоуменно возразила Рои. – А как же быть здесь?

– Мы составим общий для всех список простых слов, – ответила Джос. – Дальше мы разделим его пополам, затем еще раз пополам и так далее, пока не дойдем до одного слова. Один наклон металлической пластины покажет, в какой половине списка находится нужное слово, второй – укажет нужную половину этой половины и так далее.

Начинало светать. – Ты уже давно над этим думаешь? – спросила Рои.

– Помогает скоротать время.

Если им требовалось быстро менять расположение затычек в туннеле Барда, подобная система могла оказаться полезной. Рои ломала голову над тем, как они собираются выводить Осколок на орбиту Странника и за ее пределы, учитывая расстояние, отделявшее единственное доступное им место для наблюдений за пустотой от единственной же точки, в которой они могли воздействовать на движение Осколка. Она подумывала о том, чтобы соорудить наблюдательную платформу поближе к туннелю, но из-за направления весов подобная затея выглядела довольно пугающей. Необходимость цепляться за внешнюю поверхность Осколка, свисая с него вниз головой – при том, что приземляться в случае падения было попросту некуда – вряд ли бы способствовала точности измерений.

Рои объяснила все это Джос.

– Так ты считаешь, что это может принести реальную пользу?

– Безусловно! Тебе нужно немедленно этим заняться, – ответила Рои. – Попробуй убедить кого-нибудь из своих коллег присоединиться к твоему проекту. Проработай детали, сгладь острые углы. Потом мы можем встретиться на нулевой линии и ты расскажешь мне, что из этого вышло. – Рои объяснила, как добраться до нулевой пещеры.

От такого поворота событий Джос, похоже, впала в ступор. – Раз ты говоришь, что это важно, я тебе верю, – сказала она. – Но моя работа здесь, среди этих камней. Я пришла сюда, я прислушалась к Барду. – Она смущенно умолкла. Встряска произвела в ней достаточно перемен, чтобы привести сюда и заставить ее мозг бурлить идеями, но не окончательно лишила ощущения, что своей команды стоило держаться как можно дольше.

– Когда же все это закончится? – умоляюще произнесла она. – Я скучаю по старым временам.

– Все вернется на круги своя, – ответила Рои. – Но сначала тебе придется воплотить свою задумку.

Джос жестом попросила ее притормозить, после чего они синхронно встали на месте.

– Ты бросишь его прямо здесь?

– Это уже не моя забота, – ответила она.

Рои обнаружила Нэт в полном одиночестве посреди рамок с шаблонами. Тепло поприветствовав старую знакомую, Нэт выслушала принесенные ею вести.

– Жаль, конечно, узнать о смерти Зака, – сказал она, – пусть я и ожидала этого давным-давно.

Рои не хотелось возвращаться к этой неприятной теме. – Так чем ты здесь занимаешься?

– Я пытаюсь понять, как действует ветер, – ответила Нэт. – Еще до до того, как мы прорубили вход в туннель, перемещение всех этих камней повлияло на ветровые потоки. Все оказалось сложнее, чем предполагает Бард.

– В каком смысле?

Если бы Осколка не было, ветер бы дул по прямой – от рарба к шарку; с этим согласны все. Но лично у меня есть сомнения, что того же эффекта можно достичь, просто прорубив длинный туннель сквозь Осколок. Окружающие породы все равно будут отклонять оставшийся поток и усложнять его движение. В туннеле все это будет перемешиваться. И предсказать результат не так-то просто.

Рои была потрясена. Раньше ей казалось, что самым сложным будет убедить людей присоединиться к строительству туннеля; теперь же, судя по словам Нэт, получалось, что туннель может просто не сработать.

– Что мы можем сделать, если поток окажется слишком слабым, чтобы дать нужный результат? Построить больше туннелей?

– Это может помочь, – ответила Нэт. – Но самое главное – научиться контролировать поток и придавать ему нужную форму, независимо от того, сколько туннелей будет в нашем распоряжении. Ты говорила, что Бард собирается использовать затычки из разных материалов – это неплохо для первого шага, но нам потребуется изучить влияние их конфигураций на потоки ветра, поэкспериментировать с ними, добиться точной настройки.

– И заняться расчетами.

– Само собой.

Рои было непросто смириться с этой новой заминкой. Хотя она и не была полностью уверена в правоте своей подруги, Нэт, по-видимому, глубже других понимала суть проблем, связанных с распределением ветровых потоков. Барду наверняка удастся передвинуть камни и разместить в туннелях необходимое оборудование, но без помощи Нэт все эти усилия могли оказаться напрасными.

Она не могла обратиться к Нэт с просьбой уйти и присоединиться к ним в нулевой пещере.

– Посоветуй, как нам теперь подступиться к расчетам, учитывая мои наблюдения в пустоте? – спросила Рои.

В течение нескольких долгих сердцебиений Рои опасалась, что Нэт может из скромности возразить, будто она не в праве давать советы по таким вопросам, раз уж больше не состоит в команде теоретиков. Это уже не моя забота.

Но даже если у нее и было такое желание, Нэт смогла его преодолеть. – Постарайтесь сохранить как можно больше симметрий, – предложила она. – Вы уже доказали, что в окрестностях Средоточия симметрия между различными направлениями может нарушаться. Но пока мы находились в плоскости Накала, веса оставались неизменными на всем протяжении орбиты. По сути орбитальный период было невозможно вычислить без наблюдений вне Осколка. Это означает, что в процессе нашего движения вокруг Средоточия геометрия не претерпела никаких изменений.

– Но по ходу движения мы все время оставались в одной и той же плоскости, – заметила Рои.

– Да, – согласилась Нэт, – однако простейший способ достичь такой симметрии – это потребовать, чтобы она выполнялась для любой плоскости, параллельной Накалу. В этом случае геометрия не будет меняться при повороте всего пространства-времени относительно оси, проходящей через Средоточие перпендикулярно плоскости Накала. Попробуйте заменить сферическую симметрию на симметрию эллипсоида.

Уходя, Рои с раздражением подумала: Это же так очевидно. Я могла и сама до этого додуматься, без помощи Нэт.

Впрочем, простое казалось очевидным лишь в ретроспективе. Оставалось лишь выяснить, питала ли пустота интерес к доступной их разуму простоте или же принцип Зака был всего-навсего выражением их надежд – изящным, но ошибочным.

Вернувшись в нулевую пещеру, Рои к собственному удовлетворению обнаружила, что та буквально кишит детишками. Здесь был и Гул, который направлял их бурные игры в нужное русло.

Чтобы добраться до него, Рои переползла по одной из натянутых в пещере проволок.

– До меня дошли новости насчет Зака, – сказал он. – Я решил, что ты, скорее всего, будешь слишком занята и нескоро нас навестишь. А потом я подумал, почему бы не дать им возможность испытать невесомость на собственном опыте и увидеть кое-какие эксперименты вместо того, чтобы узнавать обо всем с чужих слов?

Это был новый класс: Рои не узнала ни одного из учеников. Их с Гулом отпрыски почти наверняка были среди них, но даже если и так, Рои не знала, как отличить их от остальных. Она наблюдала за носящимися мимо нее детьми c застенчивым, почти виноватым, трепетом. Как и у Джос, которой было сложно бросить свою команду во второй раз, гибкость Рои имела свои пределы: тайная одержимость будущим собственных детей казалась ей чем-то постыдным и извращенным, и воспринимать ее в ином ключе было не так-то просто.

После Встряски нулевая пещера утратила идеальную невесомость, и хотя перемены были достаточно заметны, чтобы испортить результаты длительных измерений, здесь по-прежнему можно было проводить демонстрации простейших колебаний, не говоря уже о том, чтобы просто испытать радость, паря в воздухе, бросая разные предметы и наблюдая за их движением. Это место навевало воспоминания о Заке, но Рои не чувствовала грусти, видя, как две дюжины детишек купаются в его идеях прямо у нее на глазах.

– Если не торопишься, давай позже, – сказал Гул. – Сейчас мне больно.

Рои видела внутри него семенные пакеты, но решила, что они еще не созрели – настолько хорошо Гул скрывал свое недомогание. На этот раз она не испытывала ни малейшего желания отругать его за то, что он не смог избавиться от этого бремени, обратившись за помощью к кому-нибудь еще. Правда заключалась в том, что ей хотелось от него детей. Чем больше, тем лучше.

Она поразмыслила над этой непостижимой идеей. Почему? Он был хорошим учителем, но чтобы обучать ребенка, ни самому Гулу, ни Рои вовсе не обязательно было приходиться его родителями. Неужели она могла поддаться нелепой мысли о том, что их индивидуальные навыки каким-то образом просочились в их семена и яйца и, объединившись в их потомстве, наделили бы его исключительной способностью противостоять будущим неурядицам? Никто из здешних детишек не делился с ними премудростями пространственно-временной геометрии и шаблонной математики. Если ее дети действительно отличались от остальных, то почему она даже не могла отличить их в общей толпе?

Все это оставалось для нее загадкой, но Рои не хотелось искать ответы; сейчас ей даже не хватало сил, чтобы подолгу об этом размышлять. Если новое поколение было настолько одаренным, то отыскать причину оно сможет и само; ей же хватит и уверенности в том, что детишки выжили.

– Кое-кто дал мне машину, которая может обратить тьму в свет, – сказала она Гулу. – Приходи, когда дети уснут – я покажу тебе, как она работает.

Рои встретилась с Таном, и они приступили к подготовке расчетов, которые по задумке должны были привести их к истинной геометрии.

Хотя принцип Зака оставался их самым надежным ориентиром, было в нем кое-что любопытное. Он позволял вывести недостающие свойства пространственно-временной геометрии, если уже были известны некоторые из них, но не сообщал ничего конкретного, если вы начинали с чистого листа. Он не столько давал описание какого-то однозначно определенного, самодостаточного мира, сколько задавал общее направление, фильтр, допускавший множество вариантов. Прежде, чем его применять, нужно было отсеять большую часть необъятного разнообразия альтернатив, сократив поле поисков до обозримых масштабов.

Согласно гипотезе Нэт, им следовало сохранить максимум симметрий – такая стратегия имела наибольшие шансы на успех. В то же время, излишне ограничив свободу геометрии ради упрощения выкладок, они могли в очередной раз потерпеть неудачу, не сумев ухватить подлинную сложность пространства-времени в окрестностях Средоточия.

– Я верю во вращательную симметрию, – твердо заявил Тан. – Она подтверждается фактами – и не только в плоскости Накала. После Встряски мы стали совершать периодические движения за пределы этой плоскости, а твои наблюдения показывают, что при каждом наступлении шомальной или джонубной темной фазы мы оказывались в разных точках нашей орбиты. Но разные фазы, тем не менее, ничем не отличались друг от друга, если не считать изменения в расположении огоньков, которые ты видела в пустоте. Во время подъема и спуска относительно плоскости орбиты веса немного меняются, но в конкретной точке каждого цикла никаких отличий не чувствуется.

– Мы не так уж сильно удаляемся от плоскости Накала, – осторожно заметила Рои. – Эту величину сложно оценить количественно, но по моим ощущениям она составляет лишь малую долю расстояния между нами и Средоточием.

– Это так, но открытое тобой отсутствие сферической симметрии проявляется в продолжительности шомаль-джонубного цикла, который мы впервые измерили в нулевой пещере при помощи камней, никогда не удалявшихся от плоскости орбиты больше, чем на один размах! Сравнению шомаль-джонубного цикла с периодом орбитального движения помешала лишь невозможность наблюдать за огоньками в пустоте, так как их загораживали Осколок и Накал.

– Верно, – признала Рои. – В любом случае, даже если нам удастся разгадать геометрию только вблизи этой плоскости и воспользоваться ею для объяснения движения Осколка, это уже будет какое-то начало. – Орбита Странника выглядела наклоненной и выходила далеко за пределы плоскости Накала, но с учетом необычных искажений света интерпретация этих наблюдений была делом лишь отдаленного будущего.

– Значит, договорились, – заключил Тан. – Мы будем искать геометрию, которая не меняется при повороте вокруг некоторой фиксированной оси.

Еще одна симметрия, которую они хотели сохранить, заключалась в предположении, что геометрия в окрестности Средоточия не менялась с течением времени. Несмотря на то, что Осколок и другие тела могли перемещаться на другие орбиты, изменение наблюдаемых геометрических свойств вызывал сам факт их движения в пространстве; геометрия как таковая не расплывалась у них под ногами.

– Вопрос, стало быть, в том, – добавил Тан, – как именно связаны друг с другом эти симметрии. Наши последние расчеты были сделаны в допущении, что направление симметрий в пространстве всегда перпендикулярно симметриям во времени. Но есть ли у нас доказательства, которые бы подтверждали эту гипотезу?

Рои надеялась, что идеи, которыми Гул наполнял умы их детей, подготовят подрастающее поколение к подобным вопросам. Она выросла с пониманием, что в пространстве имеется три взаимно перпендикулярных направления – гарм/сард, рарб/шарк, шомаль/джонуб; казалось очевидным, что если добавить к ним время, то четвертое измерение должно быть перпендикулярно первым трем. Тот факт, что именно так измеряли время любые часы, не вызывал сомнений; даже когда речь шла об абстрактном мире геометрии Тана, в любой точке пространства-времени четыре перпендикулярных направления можно было просто выбрать.

Направления симметрии, однако же, не выбирались из соображений удобства и представляли собой свойства геометрии как таковой. Предположение о том, что угол между осями симметрии мог отличаться от прямого, усложняло структуру вычислений, но еще более неприятным сюрпризом стала бы невозможность полагаться на какую-либо меру времени, относительно которой геометрия оставалась неизменной.

– А что именно сошло бы за доказательство? – спросила Рои.

Тан не мог сразу же ответить на этот вопрос. Он взял листок кожи и принялся рисовать. – Выбросим одно из пространственных измерений – то, что перпендикулярно плоскости Накала – и используем его, чтобы изобразить время. – Он отметил точку, обозначающую Средоточие и нарисовал вокруг нее окружность, соответствующую их орбите до Встряски.

– А если временная симметрия не ортогональна вращательной? – предположила Рои. – Она нацарапала рядом с первой диаграммой вторую, на которой кривые, показывающие движение окружности вперед во времени, обвивались вокруг цилиндра в виде винтовых линий. – Разве мы не всегда можем превратить эти линии в прямые? – спросила она. – Можно двигаться по окружности цилиндра, одновременно перемещаясь вдоль его высоты, а можно просто скользить вверх-вниз – геометрия все равно будет той же самой. Ничего не меняется.

Тан ненадолго задумался. – Ты всегда можешь это проделать с конкретным цилиндром, но не забывай об остальной геометрии. – Он нарисовал на диаграмме Рои вторую орбиту большего радиуса, затем набросал несколько винтовых линий с более крутым шагом. – Предположим, что угол между временной и вращательной симметриями зависит от расстояния до Средоточия. Мы вправе скомбинировать это движение как единое целое с любым фиксированным поворотом относительно Средоточия, но не вправе менять угол поворота вокруг Средоточия в зависимости от расстояния, а ведь именно это нам и требуется, чтобы преобразовать кривые линии в прямые.

– Значит, в нашей геометрии всегда будет присутствовать неустранимая скрученность? – Она обдумала этот вывод. – А разве в таком случае движение вокруг Средоточия в направлении закрутки не будет отличаться от движения во всех остальных направлениях?

– Звучит вполне правдоподобно, – согласился Тан.

– Когда мы бросаем камень за пределы плоскости Накала, – заметила Рои, – полный виток орбиты требует гораздо меньше времени, чем падение с последующим подъемом в наивысшую точку. Как будто что-то закручивает его вокруг оси симметрии, заставляя двигаться быстрее шомаль-джонубного цикла, по которому он колеблется одновременно с движением по орбите.

– Думаю, ты только что ответила на свой вопрос, – сказал Тан. – Возможно, есть и другое объяснение, но пока что мы явно не можем принимать ортогональность симметрий в качестве допущения.

Это усложнит расчеты, но, по крайней мере, на то будет веская причина. Рои ощущала прилив вдохновения; мысль о том, что они могли предугадать особенность геометрии, в потенциале позволявшую адаптировать ее к новым наблюдениям, заряжала оптимизмом. Пусть большая часть увиденного в пустоте оставалась для нее загадкой, сейчас они двигались в верном направлении.

– Прежде, чем созывать счетную команду, нам нужно решить еще один вопрос? – сказал Тан. – Как мы теперь будем измерять расстояния до Средоточия?

В предыдущих расчетах связь конкретной точки со Средоточием описывалась размером проходящей через нее сферы. Не было нужды беспокоиться о запутанной геометрии искривленного пространства на всем протяжении от этой точки до самого Средоточия; вместо этого достаточно было представить, как точка вращается вокруг центра во всевозможных направлениях, описывая сферу, площадь которой возрастала по мере удаления от Средоточия.

Потеря сферической симметрии лишила их такой возможности. Они могли заменить сферы кругами – вращая каждую точку вокруг оси симметрии и рассматривая длину очерченной окружности – но было неясно, как соотносились друг с другом окружности, не лежащие в плоскости Накала.

У входа в пещеру появился Руз. Он вежливо поздоровался и извинился, что отрывает их от дел; заметив, как он, сгорбившись, оперся на стену, Рои поняла, что ему не терпелось поделиться важными новостями.

– Наблюдения показывают, что вспышки на Страннике стали происходить чаще, – сообщил он. – В последнем отчете, который я получил, их было девять. – Пока Рои навещала Барда и Нэт, Руз собрал группу новобранцев, которые постоянно находились на джонубном краю Осколка и каждый раз, когда это было безопасно, парами выбирались на поверхность через трещину в стене, чтобы произвести наблюдения.

– Мы не почувствовали новой Встряски, – заметил Тан.

– Именно, – подтвердил Руз, – потому что нам повезло. Но если так продолжится и дальше, то рано или поздно Встряска случится снова. Мало того, наши наблюдения показывают, что орбита Странника меняется: она теряет наклонение, приближаясь к плоскости Накала.

Рои ощутила, как на нее обрушилось давящее чувство безысходности, но постаралась заглушить его усилием воли. Первый туннель был почти готов, а любые проблемы с ветровыми потоками Барду поможет разрешить Нэт. Движение Странника отслеживалось с точностью до биения сердца. Теперь все зависело от команды теоретиков – именно им предстояло отыскать дальнейший путь, проложить маршрут к безопасному пристанищу.

Она обратилась к Тану. – Нам стоит созвать счетную команду, к следующей смене.

– Хорошо, – согласился он. – Но как бы с расстоянием до Средоточия?

Рои задумалась. – Мы забыли упомянуть об одной неизменной симметрии: геометрии нет никакого дела до того, как именно мы ее описываем. – Пространство-время можно было облечь в числовую форму бесчисленными способами, но лежащая внутри этой обертки геометрическая форма оставалась той же самой. – Мы не знаем, как лучше всего выразить расстояние до Средоточия, и любая гипотеза, которую мы выскажем сейчас, в будущем может все усложнить. Так что нам следует оставить себе пространство для маневра – составить шаблоны так, чтобы иметь возможность выбрать самый простой вариант на любом этапе расчетов.

Тан придерживался того же мнения. – Тогда я пойду и передам новости счетной команде.

Когда он ушел, Руз сказал: «Мне, наверное, стоит отправить курьера за новым отчетом».

– Помнишь Джос? – спросила Рои.

– Джос?

– На пути к краю мы встретили людей со световой машиной – она была одной из них.

Руз выглядел усталым. – Смутно. А что?

– Она придумала, как передать сообщение быстрее любого курьера. Думаю, тебе нужно с ней поговорить.

– В том, что они разумны, сомнений нет, – сказал Ракеш. – Как и в том, что балдж не самая безопасная часть галактики. Вопрос в том, поймут ли они, что именно мы можем им предложить.

Парантам пристально посмотрела на него с противоположного конца кабины управления. – Скорее всего, нет. Не сразу. Возможно, со временем мы смогли бы до них достучаться.

– Сколько времени у нас в запасе.

– Сейчас Ковчегу ничего не грозит.

– Мы вряд ли сможем оказать им серьезную помощь, если сами окажемся в изгнании.

– Ты про историю Кси? Боишься, что Амальгама не впустит нас обратно, если мы не успеем выбраться раньше, чем новости о Лал обойдут весь диск?

– По-твоему, я веду себя, как параноик?

– Не знаю. – Парантам задумалась. – В Амальгаме сильны не только традиции гостеприимства, но и склонность разрывать отношения с теми, кто ею злоупотребляет. Я думаю, все сведется к тому, во что поверят люди: была ли Лал частью злого умысла Отчуждения или настоящей путешественницей, которая просто решила замести следы.

– Либо, за отсутствием веских доводов и с той, и с другой стороны, – предположил Ракеш, – все сведется к тому, как далеко они будут готовы зайти с презумпцией невиновности – как именно взвесят возможные риски.

– И каковы же эти риски? Даже если отчужденные начнут притворяться гражданами Амальгамы, вместо того, чтобы прятаться у себя в балдже, для нас они из-за этого опаснее не станут.

– Может, и так, но обманывать нас им не следовало. Как раз из-за этого их тяжело простить. И из-за этого же им так сложно доверять.

– Возможно, им пришлось солгать. – Парантам развела руками. – Это мое тело? Была ли я с ним рождена? И лгу ли я, делая вид, что живу в нем так же, как ты живешь в своем?

– Если им по силам притвориться Лал, то они уж точно были в состоянии сказать: «Мы, кстати говоря, не те, за кого себя выдаем».

– То, что мы можем вложить эти слова в уста Лал еще не означает, что они были на это способны – или были в состоянии понять, почему мы от них этого ждем.

Ракеш обхватил голову руками. – Забудем об Отчуждении. Как мы поступим с обитателями Ковчега?

– Будем продолжать их изучать, пока что-то не прояснится, – ответила Парантам. – Если бы ты разрешил мне прогнать кое-какие симуляции…

– Они разумны и имеют право на неприкосновенность частной жизни. Без их информированного согласия так поступать нельзя.

– Однако шпионить за ними мы можем сколько угодно?

– Одно дело, – с жаром возразил Ракеш, – тайно подсылать аватары, чтобы понаблюдать за их поведением на публике, а другое – украсть образцы ДНК для прогона имитационных моделей.

– И чем же их поведение на публике отличается от всего остального? Они не стремятся к уединению, каким бы делом ни занимались.

– Все упирается в их согласие, а не в социальные табу.

Парантам воздела руки в знак капитуляции. – Это ты их собрат, ты дитя ДНК. Тебе и решать, а я буду просто держать рот на замке.

Ракеш понимал, что его слова непоследовательны, но все же был вынужден защищать найденный им компромисс.

Жители Ковчега владели речью – и устной, и письменной. У них были инструменты, сельское хозяйство, промышленное производство. Они практиковали разделение труда: каждый из них играл определенную роль, поддерживая Ковчег в рабочем состоянии. Сначала Ракешу казалось, что эти роли были проявлением врожденных биологических каст, но впоследствии выяснилось, что это не так. Работники вовлекались в коллектив при помощи социально опосредованного механизма формирования привязанности, воздействие которого, несмотря на всю его мощь, все же можно было обратить; в определенных обстоятельствах их могли переманить в другую команду силой.

Их сельскохозяйственные и технологические методы, по-видимому, также не были встроены в геном и передавались за счет культурной преемственности. Культурное достояние ковчегцев включало в себя небольшой объем письменных материалов вкупе с преобладающей смесью устных предписаний и обучения по принципу подражания, но не содержало ничего, что, по мнению Ракеша, можно было бы принять за библиотеку или естественные науки. Судя по всему, они не знали ни о создателях Ковчега, ни о том, что находилось за его пределами.

Разве мог он пригласить их в Амальгаму, если они даже не видели ближайших звезд? Или предложить им убежище, если они даже не представляли, насколько были близки к вымиранию их предки? Прямо сейчас им не грозила неминуемая опасность; даже в этом тесном пространстве хаоса можно было с уверенностью сказать, что Ковчег не сорвется со своей орбиты еще как минимум несколько тысячелетий, а если учесть, как долго его обитателям удавалось выживать до сих пор, оставаться целыми и невредимыми они могут еще на протяжении миллионов лет.

Впрочем, если говорить об отдаленной перспективе, то полагаться на то, что Ковчег защитит своих жителей от всех напастей балджа, было нельзя. Следует ли оставить их в покое, в изоляции и неведении, пока они, наконец, не станут жертвой неизбежного и не сгорят во взрыве сверхновой или же, захваченные очередным Чужаком, направятся прямиком в сингулярность, расположенную в самом сердце Годаль-е-Марказ?

Ракеш дал Лал обещание; была ли она при этом гражданином Амальгамы или некой рукотворной сущностью, засланной Отчуждением, не имело значения. Он согласился с тем, что обязан на полном серьезе относиться к любой ответственности, которую на него могли возложить результаты изысканий, и не воспринимать этих существ как простой трофей, любопытную находку, которую следовало занести в каталог, а потом попросту забыть.

Он повернулся к Парантам. – Думаю, мы должны вернуться в Амальгаму прежде, чем возникнет риск нашей изоляции, но сначала нам стоит все-такие попытаться войти в контакт с ковчегцами. Не исключено, что однажды мы сюда еще вернемся, но прямо сейчас у нас есть возможность поделиться информацией, которая может защитить их в будущем, даже если этот визит станет для нас последним.

Парантам обдумала его предложение. – Контакт может подорвать их устои.

– Как и неожиданное падение на нейтронную звезду, о существовании которой они даже не подозревают.

– Мы могли бы покинуть балдж, – предложила она, – нормализовать наш статус, договорившись с теми, кто прослушивает отчужденных во внутреннем диске, а затем вернуться и закончить начатое безо всякой спешки.

– А сможем ли мы договориться с отчужденными, чтобы они пообещали впустить нас обратно? Или рискнем, понадеявшись на то, что наше путешествие было не просто везением, которое случается раз в миллион лет?

Парантам его ответ не обрадовал. – Если ты настроен всерьез, то помешать я тебе не могу, но и сама в этом участвовать не стану.

– Ясно. – Ракеш был удивлен глубиной ее недовольства. Он засомневался и снова взвесил имеющиеся варианты.

Какой бы из них он ни выбрал, риски оставались всегда; идеального решения просто не было. Но он бы ни за что не покинул балдж прежде, чем сделает все от него зависящее, чтобы помочь жителям Ковчега осознать свою историю и вновь обрести власть над собственной судьбой.

В Ковчеге не было трещин, в которые смог бы протиснуться его новый аватар, поэтому Ракеш протащил его внутрь по частям и собрал уже в туннеле. Несмотря на то, что по размеру и форме он соответствовал среднестатистическому взрослому жителю Ковчега – с шестью конечностями, отличавшими особь мужского пола, – ни один из ковчегцев не спутал бы его с себе подобным. Неполноценность этой имитации была намеренной: он хотел добиться результативного контакта с местными, а вовсе не выдать себя за одного из них. Ракешу хотелось, чтобы это необычное тело послужило доказательством, подтверждающим его неординарные заявления.

Вместе с Парантам они собрали достаточно данных по барабанной дроби, которую обитатели Ковчега издавали при помощи своих ног, чтобы составить более или менее исчерпывающее представление об их языке, а Ракеш внес в свой разум коррективы, которые не только давали ему возможность понимать этот язык и говорить на нем, но и наделяли способностью расширять свой словарный запас и схватывать все прочие нюансы и новшества, которые до этого момента ускользали от его внимания. Переключив свои ощущения на новый аватар, он негромко пробарабанил несколько фраз, чтобы приспособиться к новому режиму.

– Пожелай мне удачи, – сказал он сидевшей в кабине Парантам, обратившись к ней настоящим ртом и на своем родном языке. Парантам промолчала, но Ракеш знал, что она будет за всем наблюдать. Ему было бы приятно осознавать, что она присматривает за всем, что он делает; пусть она и отказалась принимать активное участие в вылазке, Ракеш все же надеялся, что она сможет его предостеречь, если решит, что он излишне давит на жителей Ковчега. Общность репликаторов не давала ему какого-то особого понимания их природы, поэтому он был рад любому мнению со стороны, когда у Парантам было желание им поделиться.

Он зашагал вперед по туннелю.

Приближаясь к пещере, где находились фермеры, он замедлил шаг и прислушался. Когда он был здесь в последний раз, вибрации, достигавшие его аватара, казались бессмысленным шумом; теперь же в этом гомоне проявились отчетливые такты речи – правда, разобрать отдельные слова ему не удалось.

Добравшись до входа в пещеру, он встал на виду у целой рабочей бригады и стал ждать, рассчитывая, что его появление вызовет напряженную тишину или спровоцирует суматоху. Он ничуть не сомневался, что если бы дело происходило на Земле доиндустриальной эпохи, то ходячее пугало, приблизившееся к краю поля, сплошь усеянного фермерами, вызвало бы настоящий переполох.

Фермеры не обращали на него внимания. Хотя ему было сложно судить о поле зрения этих существ, Ракеш знал, что им в принципе было по силам различить его на общем фоне. Он был уверен, что в его стороны посмотрела как минимум дюжина рабочих, которые после этого вернулись к уходу за полем.

Ракеш решил, что это хороший знак: местные не собирались устраивать беспорядки от одного только его вида. Даже если отсутствие любопытства с их стороны казалось ему чем-то чуждым, их предсказуемость явно повышала шансы на то, что страхи Парантам окажутся несостоятельными.

Он спустился по покатой стене пещеры, в самую гущу зарослей, и подошел к одной из работниц.

– За твою жизнь и силу, – пробарабанил Ракеш.

– Взаимно, – ответила она, проходя мимо.

Ракеш развернулся и направился следом за ней. – Подожди, пожалуйста.

– Я занята.

– Мы можем поговорить, пока ты работаешь? – Фермеры постоянно беседовали друг с другом.

– Я занята, – повторила она. В ее голосе, насколько мог судить Ракеш, не было какой-то особенной холодности или агрессии – лишь самая обыкновенная настойчивость. Он попытался представить, как именно выглядел в ее глазах. Как невероятно уродливый представитель ее вида? Он, понятное дело, не был частью ее текущей команды – в этом и заключалось главное отличие.

В его сторону направлялся еще один фермер. Поздоровавшись, Ракеш услышал в ответ то же самое стандартное приветствие.

– Меня зовут Ра, – представился Ракеш.

– Меня – Нэб, – ответил фермер.

– Я прибыл из другого мира, – отважно заявил Ракеш.

– У нас нет недостатка в рабочих, – ответил Нэб. – Прямо сейчас мы вербовкой не занимаемся.

– Я просто хочу поговорить, только и всего.

– Ты что, меня не слышал? – укоризненно произнес Нэб. – Тебе стоит вернуться к своей старой команде или найти новую. Здесь нам работников хватает.

Отойдя в сторону, Нэб принялся целенаправленно изучать грибковую поросль.

Ракеш не оставлял попыток наладить контакт, но всякий раз наталкивался на один и тот же небрежный ответ. Он умел разговаривать и в целом обладал нужным строением тела – этого, по всей видимости, было достаточно, чтобы обитатели Ковчега видели в нем одного из себе подобных; проведя эту черту, они, однако же, не питали никакого интереса к его словам. Будь их коллектив временным, они бы, возможно, и захотели принять Ракеша в свои ряды, но поскольку на деле все обстояло иначе, он был здесь совершенно ни к месту. Если не считать краткого обмена приветствиями, которого удостаивались даже посторонние, общение служило лишь придатком социальных взаимоотношений, а у местных не было ни нужды, ни желания устанавливать подобные связи с кем-то вроде него.

Ракеш неподвижно стоял в пещере посреди ходивших мимо него фермеров. Никто из них не осмелился обмолвиться с ним хоть словом – спросить, откуда он, как сюда добрался, чего хотел. Прибывшему из запределья ходячему пугалу здесь было не место.

Что ж, ладно. Эти фермеры были не единственным коллективом Ковчега; наверняка здесь найдутся и те, кто с радостью примет его в свою команду.

Ракеш покинул пещеру, воспользовавшись выходом, расположенным как раз напротив туннеля, который его сюда и привел. Поначалу вокруг не было ни души, но поднявшись вглубь Ковчега, он стал замечать вдалеке очертания людей, которые двигались впереди него по боковым туннелям. Он уже хотел было пуститься в погоню, но, достаточно долго понаблюдав за типичным поведением ковчегцев, прекрасно понимал, что преследование незнакомцев вкупе с настойчивыми просьбами взять его в команду явно выходило за рамки. Он надеялся, что необычное строение тела станет поводом завязать разговор, но ожидания не оправдались; эксцентричное поведение вряд ли откроет перед ним новые возможности.

Туннель привел его к Т-образному перекрестку; он повернул направо, поскольку дорога там продолжала идти вверх. Впереди он увидел обитательницу Ковчега, которая тянула за собой тележку со шкурами животных.

Поздоровавшись, он представился незнакомке, которую, как выяснилось, звали Саф. Разговор она поддерживала куда охотнее, чем те фермеры; когда Ракеш спросил, куда она направляется, Саф ответила, что везет шкуры на склад, дорога до которого занимала примерно одну смену.

– Могу я пойти с тобой? – спросил Ракеш.

– С какой стати я буду мешать тебе идти куда вздумается? – сказал она в ответ.

Ракеш молча плелся рядом с ней. Теперь ему еще меньше хотелось выдавать свое происхождение, рискуя разрушить эти хрупкие взаимоотношения.

– Ты выглядишь не слишком-то здоровым, – заметила Саф, – но бегаешь быстрее меня и почти без усилий. Я даже не вижу, как у тебя бьется сердце.

– На самом деле я куда здоровее, чем кажусь, – согласился Ракеш.

– Чем ты занимаешься?

– Я не состою в команде. Сейчас я ищу себе новую работу.

– Понятно. – Саф замолчала. Ракеш уже начал сомневаться, правильно ли поступил, признавшись, что у него нет работы; ему еще не доводилось видеть, как жителя Ковчега выгоняют из команды, но если такой исход и правда понижал шансы его вербовки, в этом не было ничего удивительного. Если он хотел, чтобы за его талантами развернулась настоящая охота, надо было притвориться работником какой-нибудь престижной профессии, которого бы кто угодно захотел переманить в свою команду.

– По пути вниз моего коллегу завербовали погонщики сусков, – призналась Саф. – Так что если хочешь тянуть эту тележку вместе со мной, можем поработать в одной команде.

Издав своим настоящим ртом восторженный возглас, Ракеш ответил спокойным и вежливым согласием. После того, как Саф остановилась и показала ему, как надеть вторую упряжь, они продолжили путь вдвоем.

– Всего несколько размахов, и я на месте! – прокричал Зак.

Судя по голосу, он был вымотан, но полон решимости завершить свой трудоемкий подъем. Рои с тревогой бегала вокруг края трещины. Когда она помогла ему добраться до входа, он с трудом держался на крутой, иззубренной поверхности; Рои даже засомневалась, что он сумеет пролезть через внешнюю стену. Но она, как оказалось, недооценила его запасы сил. Во время путешествия он не тратил усилий попусту; он даже не утруждал себя вежливой беседой со своими носильщиками, когда ему хотелось отдыхать. Он копил силы для этого момента, и теперь его стратегия, похоже, начала приносить свои плоды.

Световая машина прекратила свое пыхтение, но теперь она была вне досягаемости, поэтому Рои решила не нарушать опустившейся на них тьмы. По указанию Зака они с Рузом уцепились за потолок; идея была такова: если сила, погубившая тех, кто отважился выйти наружу, присутствовала и в пустоте, и в Накале, то здесь они будут контактировать с ней в меньшей степени, чем на близлежащем полу пещеры. Помогая Заку добраться до выхода, Рои, благодаря созданному машиной свету, смогла выяснить, что трещину было невозможно увидеть насквозь из-за ее изгиба. Тем не менее, во время шомальной темной фазы часть света от Накала каким-то образом достигала пола пещеры, так что опасения Зака были вполне обоснованны.

– Я снаружи! – неожиданно воскликнул Зак. – Я вижу световую дугу, – мгновением позже добавил он. – Я не понимаю, что это.

– Дуга? – Что он имел в виду? – Зак?

После долгой паузы снаружи раздался вымученный голос Зака. – Мне нужно произвести измерения. Я все объясню, когда вернусь.

– Хорошо. – Рои не терпелось узнать, что именно он увидел, но она знала, что было бы нечестным ожидать от него комментариев прямо по ходу дела. Его время было ограниченно, и Заку нужно было сосредоточиться на подготовке инструментов и сборе ключевых данных.

Какие бы открытия ни готовила им пустота, сценарий, вобравший в себя львиную долю их ожиданий – и потраченного на планирование времени – заключался в поиске отдаленного объекта, который Зак смог бы отслеживать достаточно долго, чтобы измерить движение Осколка независимым путем. Находясь внутри Осколка, измерить по сути можно были лишь две независимых величины: первой было отношение гарм-сардового и шомаль-джонубного весов, второй – отношение периода шомаль-джонубного цикла к периоду вращения рамки Ротатора. Эти числа соответствовали принципу Зака, но в остальном не сообщали ничего нового о геометрии пространства, в котором двигался Осколок. Если простая геометрия, которую их команда обнаружила в ходе вычислений, соответствовала действительности, то время полного оборота Осколка вокруг Средоточия должно было совпадать с периодом шомаль-джонубного цикла. Если все орбиты, находящиеся на заданном расстоянии от Средоточия, были идентичны, вне зависимости от угла наклонения, – допущение, постулирующее эту симметрию, как раз и лежало в основе этой простой геометрии – то камень, попеременно движущийся к шомалю/джонубу относительно нулевой линии, должен был завершить один виток орбиты за то же время, что и сам Осколок, и значит, спустя ровно один оборот – как в том, так и в другом случае – должен был вернуться в точку, максимально удаленную от нулевой линии в направлении шомаля.

Вот только как зафиксировать на орбите конкретную точку и измерить время, которое требовалось, чтобы в нее вернуться? Суть допущения, которое они хотели проверить, как раз и заключалась в том, что две орбиты, расположенные под углом друг к друг, всегда пересекались в одной и той же паре точек – так что использовать эту идею в качестве ориентира было нельзя. Единственным методом, который смогла придумать их команда, было прибегнуть к альтернативной гипотезе – постулирующей, что тела, находящиеся на большом расстоянии от Средоточия, двигались по более медленным орбитам, – в расчете на то, что оказавшись вне Накала, они смогут обнаружить в пустоте объект, который можно будет считать неподвижным просто в силу его отдаленности. Видимое движение такого далекого маяка будет – по большей части – объясняться движением самого Осколка вокруг Средоточия.

Пока Рои ходила туда-сюда, Руз стоял на месте, теперь же она услышала, как он зашевелился, сверяясь с часами. – Зак? – позвал он. – Уже прошла половина темной фазы!

Через несколько биений сердца последовал ответ: «Я знаю».

– Нам стоило обвязать его веревкой, – сказал Рои. – Тогда, если он замешкается, мы могли бы просто стащить его вниз.

Зак не взял с собой световую машину из-за ее веса, но изначально они и не рассчитывали, что у них когда-либо появится такое приспособление. Руз изготовил трое часов, показания которых можно было легко считывать на ощупь, а Зак отработал в полной темноте установку своего главного инструмента, с помощью которого ему предстояло измерить движение объекта в поле зрения. Как только устройство было готово к работе, от Зака – пока у него был маяк, на который можно было нацелить прибор, – требовалось лишь фиксировать моменты времени, в которые наблюдаемый объект пересекал прутья металлической решетки. Насколько бы ярко или тускло он ни светился, каким бы ни был его цвет, момент, когда его заслонял металл, можно было определить безошибочно.

– Световая дуга? – удивилась Рои. – Ты не знаешь, что это может быть?

– Нет, – ответил Руз. – Но будь терпеливой. У нас впереди еще весь обратный путь, чтобы его расспросить. Вообще-то нам стоит разузнать у него подробности и все записать – тогда, даже если Осколок безвозвратно погрузится в Накал, у нас останутся письменные свидетельства о том, что лежит за его пределами.

Рои попыталась представить себе на что может быть похож взгляд в пустоту. – Как думаешь, если в прошлом Осколок действительно распался на две части, нам когда-удастся найти его вторую половину? Хотя бы увидеть, даже если не сможем до нее добраться?

Руз задумался над ее вопросом. – Сложно сказать, как далеко может пролегать его орбита. Проблематично давать какие бы то ни было количественные оценки, пока мы не узнаем, сколько размахов отделяют нас от Средоточия. Сейчас мы даже не можем с уверенностью сказать, что размер нашей орбиты равен «восьми», не говоря уже о том, чтобы соотнести эту величину с реальными расстояниями. Сделав паузу, он крикнул: «Осталась четверть темной фазы! Зак, вам нужно немедленно возвращаться». Заку потребовалась почти четверть фазы, чтобы подняться по трещине; спускаться ему, конечно, будет проще, но в целях безопасности изрядную часть времени нужно было оставить про запас.

Рои ждала его неохотного согласия.

Ответа не последовало.

– Зак? – Она прижалась к камню и напрягла слух в надежде расслышать хоть что-то – хотя бы слово или шаг. – Зак?

Она вскарабкалась к устью трещины. – Я лезу вверх. С ним что-то случилось, мне нужно привести его обратно.

– Если он пострадал из-за пустоты, то же самое случится и с тобой, – заметил Руз.

– Ты же знаешь, в каком он состоянии! Ему нездоровилось еще на нулевой линии. Он запросто мог обессилеть от такого подъема.

– Когда мы планировали путешествие, – продолжал настаивать Руз, – то договорились, что никто кроме Зака не станет брать на себя этот риск.

Рои переполняло чувство досады. Он был прав, таков был уговор, но ей было все равно. – Я не стану тратить время на споры, – сказала она.

Рои, так быстро, как только могла, забралась внутрь трещины, стараясь подавить вызванное темнотой инстинктивное желание двигаться медленно и на ощупь. Местами края трещины были острыми, кое-где – покрыты скользкими сорняками, но она твердо держалась на ногах и продолжала двигаться вперед. Она не пыталась оценить расстояние или ход времени, она просто подталкивала себя все дальше и дальше усилием воли.

Когда впереди появились проблески света, она не стала разбираться, что именно он из себя представляет. Несколькими мгновениями позже она выкатилась на поверхность Осколка.

Полоса света раскинулась через темную пустоту в форме дуги, которая начиналась где-то высоко над землей и, сделав четверть оборота, исчезала за громадой Осколка. Цвет ее сияния плавно менялся от внутреннего края к внешнему; внутри дуги медленно дрейфовали яркие точки, которые меняли цвет по мере своего движения. Рои отвернулась; зрелище вызывало ступор и завораживало, но сейчас было не время утопать в трясине вызванных им вопросов. Падавший на землю свет был слабым и тусклым – лишь немного ярче огня, который давала световая машина, – но этого хватило, чтобы без труда отыскать Зака.

Подбежав к нему, Рои забарабанила прямо по его телу. – Что случилось? Вы можете двигаться?

Он шевельнулся, но ничего не ответил.

– Забирайтесь мне на спину. Сможете? – Она легла рядом с ним, распластавшись по земле.

Никакой реакции. Она помедлила несколько сердцебиений, но Зак так и не сдвинулся с места.

– Хорошо. Я постараюсь вас поднять. Попробуйте отцепиться от земли. – Когда она подтолкнула его тело, оно поддалось; услышал ли он ее и сделал, как она просила, или просто отцепился, когда его покинули силы, ясно было одно: за землю он не держался.

Наклонив свой щиток, Рои сумела запустить под Зака все четыре правые клешни. Край ее тела был слишком покатым, чтобы подсунуть его под лежащее тело, поэтому вначале она попыталась поднять Зака своими клешнями. Она была не настолько стара и слаба, чтобы не суметь сдвинуть его с места; к тому же Рои казалось, что она сможет двигаться достаточно быстро, как только Зак окажется у нее на спине.

Она оперлась о камень. Поза, которую она была вынуждена принять, лишала ее сил, но если бы Рои удалось поднять Зака, то ему, по крайней мере, было бы проще завершить начатое своими силами.

Она продолжала толкать, цепляясь за надежду, что всего через несколько биений сердца баланс сил качнется в другую сторону, он скатится ей на спину и они вместе помчатся в безопасное укрытие, но старался ли Зак облегчить ей задачу, или нет, в их паре он едва шевелился.

Сейчас ей была нужна та самая веревка, про которую она в шутку говорила Рузу. Она взглянула на собранное Заком отслеживающее устройство и задумалась, нельзя ли приподнять его тело, воспользовавшись приспособлением на манер рычага. Через некоторое время она заметила, что вокруг неожиданно посветлело, и вокруг далеких камней стал вырисовываться ореол подлинного, мощного сияния.

Рои замешкалась, пытаясь придумать, как спасти их обоих. Если они оба здесь погибнут, создастся впечатление, будто пустота смертоносна сама по себе, а Рузу не хватит безрассудства, чтобы попытаться закончить наблюдения своими силами. И Осколок, скорее всего, уже никто не покинет.

Дернувшись, Зак постучал по ней клешней.

– Убегай, бестолочь!

Рои бросилась к трещине и перелетела через край; по чистой случайности она сорвалась вниз, но затем поняла, что так даже лучше – лучше падать, чем просто спускаться. Отлетев от камня, она, несмотря на боль, продолжала крепко сжимать клешни, не желая сбавлять скорость. Окружающие ее камни начинали светлеть; Рои чувствовала растущий над головой жар грубого, неотфильтрованного Накала.

Ударившись о пол, она, несмотря на ушибы и боль, напрягла свою волю и прихрамывая, побежала по туннелю, прочь от обжигающего света. Когда рядом появился Руз, она забралась ему на спину, вцепившись в щиток. Домчавшись до перекреста, Руз завернул за угол.

Он продолжал бежать, пока не стало ясно, что они надежно укрыты стенами туннеля, а вокруг – самый обыкновенный свет. Рои вслушивалась в бешеный ритм их сердец. Судя по звуку, Руз был потрясен не меньше, чем она сама.

– Он был слишком слаб, чтобы идти, – произнесла она, спустя какое-то время. – Я не смогла сдвинуть его с места.

– Он мог бы умереть в нулевой пещере, – мягко произнес Руз, – но это бы все равно случилось в ближайшее время, так или иначе. Он сам решил взять на себя этот риск.

– Знаю.

– За одну жизнь он успел сделать очень многое. Больше, чем любой из нас. Все, чему он научился, все, чем он научил других, все, что ему удалось изменить.

– Ты прав. – Рои почувствовала накатившую на нее волну грусти. В конечном счете не было ничего, кроме работы, Осколка и следующих поколений детишек, уходящих в будущее без конца и края. Никто не вечен. Но Зак пробудил их ото сна, подарил им новый образ мышления, новую работу, новое ощущение счастья. Уже этим он заслужил себе место в памяти людей – даже если бы на кону не стояла судьба самого Осколка.

– Ты сильно ранена? – спросил Руз.

– Нет. Дай мне одну смену, и я снова буду полна сил.

– Хочешь туда вернуться? – в его голосе звучала беспристрастность; он не собирался давить на нее, вынуждая занять место Зака, но в то же время не стал бы отговаривать Рои от задуманного.

– Один раз я уже контактировала с пустотой, смогу и во второй. Я уверена, что снаружи есть нечто, что можно отследить, нечто, что мы можем измерить. – Рои представила себе диковинную разноцветную ленту, раскинувшуюся на фоне темной пустоты; она не знала, что это такое, но видела, как внутри движутся какие-то огоньки.

– Наверняка это что-то простое, – сказала она. – Мы должны искать и не сдаваться.

Тело Зака было выжжено до неузнаваемости. За свою жизнь Рои видела немало трупов, большинство из которых было наполовину съедено мурче, но ей еще ни разу не приходилось выбирать, как поступить с останками своего друга. Считалось, что мертвые тела должны становиться пищей падальщиков, ведь это было почти так же неизбежно, как и сама смерть, но была ли она обязана позаботиться о том, чтобы та же участь постигла и Зака? Казалось, что правильнее оставить его здесь, ведь именно на этом месте его жизнь забрал Накал.

Отслеживающее устройство, изготовленное из металла и кутикулы сусков, пострадало от коррозии и покрылось матовыми пятнами, но своей работоспособности, на первый взгляд, не потеряло. Подойдя к нему, Рои отрегулировала направление, выбрав в качестве цели яркую точку на краю разноцветной дуги. Она достала из правой полости часы, которые для нее сделал Руз и прижала движущиеся колесики к своей клешне, чтобы засечь момент, когда прутья сетки закроют свет.

Светящаяся точка плавно меняла цвет по мере движения. Вскоре она пересекла всю полосу и бесследно исчезла. Рои не знала, как объяснить это необычное поведение. Был ли этот свет скрыт чем-то находящимся в пустоте – непрозрачным материалом вроде металла – или же просто уничтожен?

Рои отметила время, за которое огонек пересек небольшую часть доступного поля зрения, хоть у нее и не было уверенности в том, что это число сможет пролить какой-то свет на движение самого Осколка. Огоньки не просто меняли цвет; двигаясь вдоль дуги, они отталкивались друг от друга. Было бы до нелепости оптимистичным надеяться на то, что время, за которое они преодолевали одну тридцать шестую всей окружности, окажется прямо пропорциональным длине их пути.

Услышав встревоженные окрики Руза, она вернулась внутрь, имея в запасе уйму времени. Оказавшись в безопасном укрытии бокового туннеля, она объяснила, что именно ей удалось увидеть.

– Мне нужно еще раз выйти наружу, – сказала она. – Возможно, мы найдем всему этому объяснение и придумаем, как рассчитать орбитальный период Осколка исходя из этих данных, но раз уж мы толком не знаем, что именно измеряют наши приборы, то чем больше наблюдений мне удастся сделать, тем лучше.

Вернувшись на поверхность, Рои подтвердила свою предыдущую догадку: если ограничить измерения одной из полос дуги, то на преодоление одного и то же угла всем огонькам требовалось одинаковое время; при этом время менялось, когда она направляла отслеживающее устройство в другую точку.

В середине второй смены отдельные конфигурации огоньков показались Рои знакомыми – будто они уже появлялись в то же самом месте дуги. Особой уверенности у нее, впрочем, не было, потому что она просто не потрудилась их как следует запомнить.

Вернувшись в третий раз, она уже могла с уверенностью сказать, что некоторые из конфигураций действительно повторялись. На пятый раз она была убеждена, что все тела, которые она видела в пустоте, подчинялись одному и тому же периодическому движению. Поначалу ей казалось, что огоньки, дрейфующие внутри дуги, были чем-то вроде пылинок, которые каждый раз представали перед ней в новом свете. Но оказалось, что это не так. Если забыть о том, что их движение сопровождалось изменениях в цвете, направлении и скорости, а сами огоньки время от времени пропадали из вида, из конфигурации оставались неизменными, снова и снова разворачиваясь перед ее глазами.

Период этого движения явно превышал временное окно, которое Рои могла отводить для наблюдений в течение каждой джонубной половины темной фазы; он, однако же, отличался от периода шомаль-джонубного цикла, поскольку при каждом ее возвращении огоньки располагались иначе. Для начала она предположила, что в двух шомаль-джонубных колебаниях умещалось примерно три цикла движения огоньков; как только Рои поняла, что именно нужно искать, ее гипотеза подтвердилась в ходе последующих наблюдений. Величина в две трети, впрочем, была лишь приближенной; более точно значение равнялось тринадцати двадцатым.

Вот тебе и простая геометрия.

– Если мы хоть что-то понимаем в орбитальном движении, – рискнул предположить Руз, – то эта величина должна быть связана с самим Осколком. Орбиты всех остальных тел никак не могли сговориться друг с другом насчет одного и того же периода.

Идея приписать происходящее вращению Осколка принесла бы Рои большее удовлетворение, если бы узоры, составленные из огоньков, двигались по небу на манер жесткой конструкции – именно так менялся окружающий пейзаж, когда она кувыркалась в полете, прыгая между стенами нулевой пещеры.

– Если эти тела действительно неподвижны, – возразила она, – то почему их вид все время меняется?

Руз задумался. – Если они находятся на большом расстоянии от нас, – сказал он, – то естественные траектории света на пути от них к нам могут зависеть от геометрии пространства-времени. Это не то же самое, что наблюдать предмет, который находится прямо перед нами – когда мы можем просто коснуться его и убедиться в том, что видимое реально. Если геометрия способна искривить естественную траекторию Осколка и заставить его двигаться вокруг Средоточия, то почему свет должен быть исключением?

– А. – Рои не понимала, как это допущение могло объяснить ту странную картину, которую ей явила пустота, но определенный резон в нем был. Они привыкли считать, что свет всегда движется по прямой, подобно камню, брошенному с большой скоростью внутри нулевой пещеры – пока какая-нибудь сила не отклоняла его в сторону. Но похоже, что даже свет был слишком медленным, а пустота – слишком большой, чтобы это сравнение оставалось в силе.

– Нам придется провести куда больше выкладок, – сказал она. Предположение Руза обнадеживало и обескураживало одновременно; обескураживало, так как усложняло интерпретацию наблюдений, а обнадеживало, потому что в его свете те же самые данные открывали куда большие возможности в плане проверки новых геометрических теорий, нежели единственное число – орбитальный период Осколка, – которое они изначально и собирались измерить.

Выбравшись наружу в восьмой раз, Рои почувствовала слабость. Несмотря на время, которое она отвела для восстановления после ушибов, оставшихся после бегства от Накала, полноценного отдыха у нее не было с самого начала наблюдений.

Здесь ее работа была почти завершена. Пусть огоньки и не двигались, как единое целое, а характер их дрейфа довольно сложным образом менялся в пределах разноцветной дуги, для их описания требовалось лишь ограниченное количество величин; Рои полагала, что уже близка к тому моменту, когда последующие данные будут лишь подтверждать результаты более ранних наблюдений.

Выбрав яркий огонек, за которым было легко проследить, она направила на него устройство слежения. Примерно на середине измерения моменты, в которые объект скрывался за прутьями, стали отличаться от величин, зафиксированных в этой части дуги, и Рои вдруг поняла, что ей следовало бы и раньше обратить внимание на этот яркий объект. Она узнала конфигурацию соседствующих с ним огоньков и могла с уверенностью сказать, что раньше этого лучезарного чужака среди них не было.

А значит?

Этот объект мог располагаться ближе остальных. Возможно, его орбита вокруг Средоточия проходила так близко, что его собственное движение стало заметным на фоне синхронизированного вращения всех прочих тел.

Неужели это и есть их потерянная половина, второй Осколок?

Идея была довольно заманчивой, но с какой стати летящая в пустоте половина Осколка светилась и была видна невооруженным глазом, если на их собственной половине было темно? Поборов усталость, Рои стала внимательно следить за движением объекта, пока крик Руза своевременно не напомнил ей, что пора возвращаться.

Услышав эту новость, Руз воодушевился. – Я должен увидеть это своими глазами, – настоял он. Рои слишком устала, чтобы спорить; нельзя было исключать, что если пустота причиняла ей какой-то вред, то проявиться он мог лишь спустя какое-то время. И все же, после того, как она сама пережила столько вылазок, отказать Рузу в одном коротком путешествии означало поддаться паранойе.

– Сначала мне надо отдохнуть, – сказала она. – Кажется, я знаю, где он появится в следующий раз. Можем подняться туда вместе.

Отыскав в стене подходящую трещину, Рои отключила свое зрение, оставив в сознании лишь круговорот светящихся дуг. Понимание, в котором они так нуждались, казалось недостижимым, но стоило подумать о том, как многому они научились со времен первых экспериментов, которые Зак провел в нулевой пещере, как Рои ощущала прилив оптимизма. Даже Встряска, которая по масштабу угрозы и вызванных ею потрясений, превосходила все, с чем когда-либо сталкивалась Рои, открыла им этот ценнейший источник новой информации.

Иногда ей казалось, будто внутри нее борются два разных человека. Один тосковал по старым временам, когда она ухаживала за полями, наслаждаясь незамысловатым блаженством совместного труда; эта часть ее «я» желала лишь вернуться к той бессменной рутине и чувству принадлежности, настолько сильному, что заглушало все остальное. Чем-то это напоминало сам Накал – нескончаемый свет, нескончаемый источник пропитания.

Другая ее часть от этих воспоминаний приходила в ужас. Она по-прежнему испытывала радость от принадлежности к общему делу, но выбранная ею работа была совершенно иной. Если раньше в конце каждой смены она бездумно удовлетворялась одним и тем же пейзажем здоровых полей, то теперь черпать ощущение успеха ей удавалось лишь в чем-то новом: в открытии, противоречии, неожиданном повороте, который выворачивал их прежние догадки наизнанку. Если бы им однажды удалось раз и навсегда покончить с тайнами веса и движения – и наследие Зака, наконец-то, бы подарило его народу власть над собственной судьбой, – она, как и все остальные, была бы рада возвращению спокойной и безопасной жизни, но в то же время не представляла, как в таком мире сможет выжить ее вторая ипостась.

Руз был моложе и куда более отдохнувшим, чем она сама, поэтому Рои пустила его вперед. Она услышала восторженный возглас, с которым Руз выбрался на поверхность. Когда она присоединилась к нему, он уже стоял рядом с устройством слежения.

– Дай-ка я сориентируюсь, – сказал он. – Рарб в той стороне, по касательной к орбите Осколка. – Он махнул трубкой отслеживающего устройства в направлении центра дуги. – А там – гарм, в сторону Средоточия. Он повернул устройство влево, от дуги. – Значит, если со стороны гарма пустота выглядит совершенно черной, то со стороны сарда эта светящаяся дуга изгибается в направлении рарба. Те же самые основные факты он слышал и от Рои, но наконец-то увидев странную геометрию пустоты собственными глазами, похоже, вновь испытал тягу к поиску объяснений. – Четверть круга. Почему именно четверть? Снизу половину обзора закрывает сам Осколок, но с какой стати мы должны видеть свет только в половине видимого нам неба? Немного помедлив, он сам ответил на свой вопрос. – Недостающая половина находится со стороны Средоточия. Значит, дело именно в нем.

– Ты всерьез считаешь, что отсюда до Средоточия почти столько же, сколько и до самого Осколка – на котором мы сейчас стоим? – удивилась Рои. Подобная перспектива приводила в ужас. В ее представлении Средоточие всегда было чем-то маленьким и далеким и вовсе не производило впечатление нависающей над ними громадины, которую они могли случайно зацепить, подобно невнимательному бегуну, задевающему стены туннеля.

– Может быть, не до самого Средоточия, – ответил Руз. – Но представь, что мы находимся рядом с точкой, в которой орбиты теряют устойчивость. Представь эту область пространства в виде гигантского шара, окружающего Средоточие. Пусть в нем и нет твердой материи, но свет, вполне вероятно, не может пробиться к нам сквозь его объем, так как изгибается и вместо этого попадает в само Средоточие. Рядом с нами нет ни камней, ни металла – ничего, похожего на Осколок у нас под ногами, но геометрия все равно загораживает нам обзор.

– Звучит разумно, – согласилась Рои. Она попыталась представить траектории, по которым бы двигался свет, приходящий к ним из отдаленных глубин пустоты. – Но свет, однако же, не движется по круговым орбитам, так что точки, в которых он захватывается Средоточием, могут не совпадать с точками нестабильности Осколка. Жаль, что я не знаю точного направления на рарб и гарм; если бы мы измерили угол между рарбом и началом дуги, то, возможно, смогли бы добыть из этого полезную информацию.

– Тан, скорее всего, придумает, как это сделать; команде разметчиков приходится заниматься и более хитроумными расчетами – для них это в порядке вещей. – Руз обвел дугу взглядом. – А это и есть тот яркий огонек, про который ты говорила? У правого края, чуть выше Осколка?

– Да.

– Нам нужно отрядить сюда кого-нибудь из новых работников, – предложил он. – Чтобы они постоянно проводили измерения, смена за сменой. Зная орбиту Осколка и траектории, по которым свет движется в пустоте, мы наверняка сможем определить точный вид геометрии.

– Будем надеяться. – Рои точно не знала, насколько сложной может оказаться новый вариант геометрии. Теперь, когда они знали, что ей не свойственна идеальная симметрия, геометрия могла оказаться настолько же запутанной и нерегулярной, как стены их туннелей.

Руз фиксировал время, за которое Странник успевал преодолеть очередной отрезок своего путешествия по дуге. Рои, освободившись от сковывавшего ее взгляд устройства, вглядывалась в пустоту, размышляя над природой этих огоньков. Возможно, они были крошечными кусочками Накала, каким-то образом отделившимися от общей массы? Она не понимала, почему Накал был ограничен всего одной плоскостью, но некоторые его части, как вариант, могли вырываться на свободу, покидая диск.

С другой стороны, все могло быть совсем наоборот. Вероятно, эти огоньки изначально двигались свободно в самых разных направлениях, но геометрия в окрестностях Средоточия со временем собрала их вместе, затянув в общую плоскость. В таком случае огоньки были не отпрысками Накала, а его источником, подпиткой.

У Рои закружилась голова, но ей почти удалось это представить: пустоту, заполненную огоньками, которые устремлялись к Средоточию, сметавшему их в единую плоскость из ветра и света. Таков был мир, окружавший Осколок до Встряски, а ведь изнутри он казался безграничным и неизменным. И все же мало-помалу даже частицы ветра в конечном счете оказывались так близко от Средоточия, чтобы безвозвратно упасть в самый центр. А значит, чтобы питать Накал, снаружи должны прибывать все новые и новые огоньки.

Ей не терпелось поделиться своими идеями с Рузом, но это можно было отложить до возвращения внутрь Осколка; сейчас ему стоило сосредоточиться на измерениях. Она наблюдала за плывущими по разноцветной дуге огоньками, как вдруг Странник неожиданно вспыхнул. На конце острия, рассекшего его на две части, расцвел огонек поменьше, который тут же полетел прочь.

– Ты видела?.. – произнес Руз.

– Да.

– Что это было?

Более мелкая точка исчезла; Рои не знала точно, оказалась ли та за пределами видимости или просто затерялась в общей массе, но сейчас никакого движения она не видела.

– Скорее всего, часть Странника оторвалась под собственным весом, – предположила Рои. – Похоже на деление нашего Осколка.

– Он все еще там, – заметил Руз. – И ничуть не потерял в яркости.

– Это не камень, – сказала Рои. – Он не развалится на части, как твердый материал. Камень сам по себе не светится, а здесь мы имеем дело с ветром и светом – с тем, из чего состоит Накал.

– Разве у ветра и света хватит сил, чтобы не рассеяться в пространстве? – возразил Руз.

– Не представляю, – ответила Рои. – Мы еще так многого не знаем.

Темная фаза почти завершилась; добравшись до трещины, они начали спускаться внутрь.

Они решили, что пора возвращаться на нулевую линию, чтобы сообщить остальной команде печальную новость о смерти Зака, а затем направить их совместные усилия на попытку объяснить новые наблюдения. Они положили световую машину в тележку Зака и стали тянуть ее по очереди.

Путь вниз не требовал больших усилий, а световая машина помогала им избегать лишних остановок и двигаться в хорошем темпе. Пока они пробирались по туннелям в тусклом свете машины, Рои поймала себя на мыслях о собственных детях – вылупились ли они из яиц, начали ли учиться у Гула. Пусть среди них вырастет еще один или два Зака. Осколку они понадобятся.

Неожиданно туннель окатило яркое свечение. Рои напряглась и вцепилась в пол, готовясь к очередной Встряске. Руз тащил тележку позади нее; Рои услышала, как он, не успев затормозить, сделал еще пару неохотных шагов, прежде чем замереть на месте вслед за ней.

Достигнув пика яркости, свет пошел на убыль. Через несколько сердцебиений они снова оказались в темноте; машина продолжала усердно работать, но Рои не заметила ее свечение из-за вспышки, ослепившей ее глаза. Ни Встряски, ни изменений веса не последовало.

Первым заговорил Руз. – Это обломок, который отделился от Странника прямо у нас на глазах.

– И он только что пролетел мимо нас, – добавила Рои. – Встряска могла оказаться чем-то похожим, разве что обломок был крупнее или удар более прямым. – Теперь она не сомневалась в том, что ее догадка насчет огоньков была верной: они питали Накал, и процесс этот протекал довольно бурно. – Геометрия разрывает Странника на части, и некоторые из его осколков падают в Средоточие. А мы расположены так близко к Средоточию, что часть из них неизбежно полетит в нашу сторону.

Световая машина затихла.

– Тогда где же нам будет безопаснее? – спросил Руз. – Нам нужно отдалиться от Средоточия, потому что иначе следующая Встряска может вытолкнуть нас за точку невозврата. Но если туннель Барда будет завершен и мы сможем увеличить расстояние между Осколком и Средоточием, то где гарантия, что в итоге мы не столкнемся с самим Странником?

– Утверждать что-либо наверняка мы не можем, – ответила Рои. – Все, что нам остается – это поступать, как нас учил Зак: измерять, делать расчеты и прилагать усилия, чтобы разобраться в происходящем.

Руз нервно шевельнулся в темноте. – Сколько поколений нам потребуется, чтобы выбраться из этой ловушки, не угробив самих себя?

– Возможно, хватит и одного, – с надеждой в голосе ответила Рои, снова вспомнив о своих детях. Если бы они с самого детства учились жонглировать шаблонами и рассчитывать геометрию пустоты, то им, возможно, пришлось бы не так тяжело, как старшему поколению.

– Столько времени у нас может и не быть, – сказал Руз.

Ракешу снилось, что он был ребенком на Шаб-е-Нуре и нырял в реку вместе со своими друзьями, как вдруг среди них появилась Парантам. Она стояла на берегу и улыбалась. – Мы нашли Ковчег, – сказала она.

– Я сплю или это все наяву? – спросил он.

– И то, и другое, – ответила она.

Его друзей эта новость, похоже, обеспокоила. – Не волнуйтесь, – сказал он им. – Я вернусь, как только улажу это дело. – В его груди возникло нарастающее ощущение паники. Почему он не мог вспомнить имена этих детей?

– Если только мы тебе позволим, – мрачно заметил один из них.

Ракеш проснулся. Слова насчет ковчега ему не привиделись; переданный телескопом отчет проник в его мозг, и новость просочилась в сценарий сновидения.

Он вошел в кабину управления. – Я как раз собиралась тебя будить, – сказала Парантам.

– Новости сделали это за тебя.

– Что скажешь?

Ракеш изучил данные. Нейтронная звезда, рядом с которой обнаружился Ковчег, располагалась в двадцати световых годах от центра галактики. Несмотря на то, что сборка телескопа была завершена на девяносто процентов, изображение их находки представляло собой лишь крохотное пятно темноты на фоне сияния аккреционного диска. Ее спектр, впрочем, не оставлял повода для сомнений; объект состоял из того же материала, что и провальный Ковчег, оставшийся в другой звездной системе.

Найденный ими Ковчег должен был омываться мощными потоками ветра, вызванного разницей в орбитальной скорости по всей длине объекта. Несмотря на агрессивное окружение, его орбита, по всей видимости, не менялась на протяжении пятидесяти миллионов лет; пассивная асимметрия не давала Ковчегу упасть внутрь орбиты, позволяя извлекать энергию из ветра, если он оказывался слишком близко от нейтронной звезды. Он находился именно в той среде, для которой и был создан. Если его создатели выжили, то искать их следовало именно здесь.

– Нас здесь что-нибудь удерживает? – спросил он, как бы размышляя вслух. Они уже построили коммуникационные узлы, при помощи которых телескоп мог передать информацию обо всех новых находках на «Обещание Лал»; перед отправлением они могли бы направить его на их пункт назначения; если же им придется отправиться дальше, на новом месте вместо себя можно было оставить передатчик.

– Лично я никаких причин не вижу, – ответила Парантам.

Ракеша охватило внезапное ощущение тревоги. – А если второй Ковчег тоже окажется пустым?

– Тогда мы дождемся, пока телескоп не найдет следующий. – Даже если все успешные Ковчеги изначально стали спутниками этой нейтронной звезды, отсюда еще не следовало, что она смогла их все удержать. Если их количество было достаточно велико с самого начала – или если Ковчегостроители достигли процветания в своей новой среде и придумали, как построить новые – то жизнеспособные ковчеги вполне могли занять орбиты вокруг нескольких нейтронных звезд.

– А если не найдет?

Парантам подошла к нему и коснулась рукой его щеки – почти что материнский жест, выражавший смесь нежности и раздражения. – Тогда наше пребывание здесь закончится. Мы отправимся дальше. – Она убрала руку. – Но пока до этого не дошло, так что может уже прекратишь ныть? Что бы ни находилось в том Ковчеге, от своих создателей его отделяет пятьдесят миллионов лет, так что я не стану делать каких-либо предположений о природе его обитателей. Но в первом ковчеге жизнь теплилась даже спустя пятьдесят миллионов лет энергетического голода. Мы уже имели дело с наихудшим сценарием. Мы видели пустыню, а теперь отправляемся на поиски оазиса.

Когда их хозяева пересобрали тела Ракеша и Парантам и снова их разбудили, небо из ослепительно яркой соляной крошки превратилось в светящееся молоко. Став в пятьдесят раз плотнее, оно потеряло всякий ощутимый намек на черноту. Ближайшие звезды по-прежнему затмевали яркий фон, образованный расположенным позади них скопищем, но контраст стал куда более размытым. Ночь превратилась в день; казалось, будто они снова оказались на Массе, где звезды балджа можно было увидеть на бледном сумеречном небе задолго до наступления темноты.

Когда в поле зрения показался аккреционный диск, окружающее небо померкло на его фоне, хотя зрелище произвело отнюдь не такое впечатление, какое могло бы, случись это посреди темной ночи в галактическом диске. Хотя там для него все равно не было подходящих условий. Речь, конечно, не шла о пылающей рентгеновским излучением двойной системе, в которой нейтронная звезда энергично срывала кожицу с летающего поблизости компаньона, но по-настоящему изолированных звезд в этой части космоса не было, и свечение аккреционного диска поддерживалось единым выдохом тысяч соседей. Даже сама нейтронная звезда почти что терялась в ярком центре диска, где из орбитальной плоскости вырастал узкий плазменный джет. Дни ее существования в облике обыкновенной звезды давно ушли в прошлое, но жизнь в ее окрестностях, вполне вероятно, появилась только после того, как звезда променяла свой термоядерный свет на эпоху возрождения, обязанную своим существованием силе гравитации.

Поскольку Ковчег был слишком мал, чтобы его можно было рассмотреть невооруженным глазом, находясь на их отдаленной наблюдательной позиции, Парантам направила на него бортовые телескопы, одновременно управляя запуском исследовательских аппаратов. Серый овоид достигал шестисот метров в длину – так же, как и первый ковчег, который они оставили в другой системе, – но его поверхность выглядела гораздо более гладкой. Это могло означать, что грибки лучше справлялись с его восстановлением, а могло всего-навсего указывать на то, что этот Ковчег избежал столкновений с большей частью обломков, оставшихся после разрушения его родной планеты.

Ковчег вращался, находясь под влиянием приливного захвата: оборот вокруг своей оси он совершал ровно за то же самое время, которое требовалось, чтобы завершить один орбитальный цикл, и в результате всегда был обращен к нейтронной звезда одной и той же стороной. Благодаря этому соотношение растягивающих и сжимающих приливных сил оставалось постоянным, а материал ковчега мог раз и навсегда принять под действием этих сил нужную форму вместо того, чтобы претерпевать бесконечные циклы деформаций; так, скорее всего, было не всегда, однако постепенно растрачивание энергии вращения на постоянное изменение формы рано или поздно должно было синхронизировать осевое вращение с орбитальным. В фиксированной ориентации, которой в итоге достиг Ковчег, его длинная ось, однако же, не была направлена прямо на нейтронную звезду; снабженное комментариями изображение, которое им передавал телескоп, отличалось заметным наклоном, и причиной тому был крутящий момент, созданный орбитальным ветром.

Ракеш спрашивал себя, была ли эта накренившаяся башня создана с учетом того, что ей неизбежно пришлось бы встать под углом. Внутри Ковчега, который они посетили, царила практически полная невесомость, здесь же орбита, находившаяся на расстоянии пятидесяти тысяч километров от нейтронной звезды, была достаточно компактной, чтобы Ковчег мог ощутить на себе действие приливных сил. Пока они дожидались исследовательских аппаратов, Ракеш открыл карту первого Ковчега, чтобы выяснить, где по замыслу его создателей должны были находиться «верх» и «низ». Похоже, что ковчегостроители решили перестраховаться: форма большинства пещер была близка к сферической, поэтому выбор той или иной поверхности в качестве «пола» не требовал какой-либо особой ориентации. Той же логике подчинялись и туннели, протянувшиеся во всех возможных направлениях. Создатели Ковчега постарались учесть случайные риски, но явно не рассчитывали на то, что приливная гравитация вырастет настолько, что станет определяющим факторов в жизни его обитателей. Они верили, что благодаря своей ветровой плавучести Ковчег будет находиться в пределах благоприятных орбит, и в данном случае оказались правы: по оценкам максимальная величина местной гравитации, в сочетании с центробежной силой, вызванной вращением самого Ковчега, была примерно в шесть раз меньше силы тяготения на поверхности их родной планеты.

Исследовательские аппараты достигли цели. Ракеш с тревогой наблюдал, как нейтринный томограф медленно накапливал информацию, и из тумана постепенно проступали очертания монолитного лабиринта. Градиенты плотности стен и внутренняя структура в целом довольно сильно напоминали первый ковчег, хотя туннели были проложены иначе. На сей раз эти градиенты оказались к месту: ветер, согласно моделям, рассеивался, проникая в мертвую зону вокруг центра, где скорость обращения плазмы совпадала с орбитальной скоростью самого Ковчега. Собственно говоря, как показало сканирование, главное отличие между двумя ковчегами заключалось именно в их центральной части; если в первом было полно обломков и нуждавшихся в ремонте трещин, то второй находился в идеальном состоянии.

Исследовательские аппараты дополнили эти результаты анализом теплового бюджета, который показал, что значительная часть энергии ветра рассеивалась в виде тепла, причем характер этого превращения нельзя было объяснить за счет одной лишь турбулентности. Отсюда следовало, что по количеству находящейся внутри биомассы этот Ковчег должен был, по крайней мере, в десять тысяч раз превосходить своего менее населенного собрата.

– Давай посмотрим, не захочет ли кто-нибудь с нами побеседовать, – предложила Парантам. При помощи одного из зондов она разослала приветственный сигнал, охватив всю зону спектра от самых длинных волн, какие только можно было применить для этой цели, до глубокого инфракрасного излучения. Плазма аккреционного диска, которую постоянно перемешивало магнитное поле нейтронной звезды, была не самым лучшим радиоприемником, однако более короткие волны не смогли бы пробиться сквозь стены Ковчега, а внешних антенн или детектор, на которые их можно было бы нацелить, обнаружить не удалось. В стенах первого Ковчега имелись длинные жилы, состоящий из проводящего ток материала, но даже если они были изначальной частью его конструкции, к настоящему моменту, скорее всего, рассыпались и превратились в пыль. Это, впрочем, могло и не быть признаком упадка и разрухи, а всего лишь указывать на смену технологической базы, при которой существующая инфраструктура шла в расход, приспосабливаясь для новых целей.

– Мне не по душе вламываться в Ковчег, пока мы не дали им возможности ответить. Сложно сказать, как должно выглядеть наше предупреждение, учитывая, что они, похоже, совсем не интересуются внешним миром, но нам стоит хотя бы попытаться.

– Звучит вполне разумно, – согласилась Парантам.

Но было ли разумным заходить внутрь? Ракеш попытался отстраниться от своих насущных планов и взглянуть на ситуацию объективно. Вне зависимости от того, жили ли в местном Ковчеге потомки единой культурной династии, уходящей корнями в цивилизацию сталеваров, эти существа, а может быть, уже их предки, претерпели немало бед от неподвластной от стихии. Имели ли они право приложить все усилия, чтобы заглушить окружавшую их Вселенную и жить своей жизнью внутри этого кокона? Амальгама действительно была в силах предложить им куда более безопасные условия, чем те, которыми могла похвастаться даже самая стабильная орбита в этой коварной части космоса, но было бы наивным считать, что попытка контакта произведет на них нейтральное впечатление. В диске Амальгама обычно не вступала в контакт с цивилизацией, прежде чем та осваивала межзвездные путешествия; исключения из этого правила нередко заканчивались неприятностями.

Он повернулся к Парантам. – Если предположить, что Ковчег населен, то разве Отчуждение не в состоянии обеспечить их безопасность? По-твоему, они действительно не знали об этом месте, пока сюда не пришли мы?

– А кто сказал, что они за ними не присматривают? – возразила она. – Они может быть, прямо сейчас корректируют орбиты местных звезд. Возможно, они уже заключили эту искру жизни в свои гигантские ладони, чтобы уберечь ее от опасности – и делают это с той же педантичностью, с какой защищают балдж от незваных гостей.

– Тогда зачем мы здесь? Чего они от нас хотят?

Парантам покачала головой. – Я могла бы состряпать полуправдоподобную теорию о том, что они ищут компаньонов для этих одиноких подкидышей, но, по правде говоря, просто не знаю. К тому же читать их мысли – не наше дело; наши обязанности касаются лишь обитателей Ковчега.

– Но в чем именно состоят эти обязанности? – Ракеш сам не до конца осознавал, как сильно был напряжен, пока не услышал это в собственном голосе. Он не хотел взваливать на свои плечи судьбу цивилизации, но в то же время не мог просто развернуться и уйти. Люди, пережившие скитания своего мира между звездами, пережившие его крушение, заслуживали прибежища. Но чего ему точно не хотелось, так это бесцеремонно ввалиться туда и разрушить их рай, если они все-таки сумели обрести его на новом месте.

– Неважно, управляют ли отчужденные нами откуда-то из-за кулис, неважно, есть ли им вообще какое-то дело до этого места – в конечном итоге мы можем полагаться лишь на собственное суждение, – сказала Парантам. – Все, что нам остается – это действовать с осторожностью. Я думаю, нам стоит выждать несколько недель, чтобы дать им возможность ответить на наше сообщение. Если никто не отзовется, мы как можно незаметнее войдем внутрь и посмотрим что к чему.

Стоя на поверхности Ковчега в точке максимального сближения с нейтронной звездой, Ракеш чувствовал плазменный ветер и приливную силу тяготения, которые пытались столкнуть его, отбросив в аккреционный диск. Все равно что висеть вверх ногами на сильном ветру, но при слабой гравитации и очень низком давлении. Липкие подушечки на ступнях желейки могли без труда сопротивляться натиску его веса, но постоянное тянущее усилие все же вызывало дискомфорт. Неудивительно, что за все время наблюдения они ни разу не видели местных жителей, которым бы, несмотря на все риски, хватило глупости выйти наружу.

– Давай, нам сюда, – сказала Парантам. Он направился следом за ней по серой равнине; его липкие стопы ощущали шероховатость, хотя на глаз поверхность казалась гладкой и практически не была изъедена кратерами. Окружавшая их плазма была невероятно горячей, но отличалась крайне низкой плотностью; исходя из абсолютной температуры, можно было подумать, что она способна моментально поджарить все что угодно, однако расчет энергетической плотности показывал, что в реальности все обстояло куда более мирно. Внутренний край диска вместе с падающей на поверхность звезды плазмой испускал жесткое излучение, которое было бы губительным для любой органики, но их аватарам ничего не угрожало, а внутри их защитой будут служить стенки самого Ковчега.

Обнаруженная ими трещина оказалась еще уже предыдущей, и чтобы попасть внутрь, им пришлось уменьшить своих аватаров. Первой вошла Парантам, за ней последовал Ракеш; просунув внутрь руку, он согнулся в три погибели, как следует ухватившись за стену, прежде чем оторвать подошвы от земли. Они могли бы воспользоваться ионными двигателями и возложить навигацию внутри трещины на автопилот, так что им даже не пришлось бы касаться ее краев, но в понимании Ракеша это бы свело на нет все ощущение присутствия; с тем же успехом он мог бы отправить сюда исследовательский зонд и просто наблюдать за происходящим через камеры. Как бы это ни восприняли местные жители, Ракешу было куда приятнее заявиться без приглашения в виде аватара, чем посылать в Ковчег автономное разведывательное устройство; ему казалось, что так он ведет себя более уважительно, а не действует исподтишка. Эта особенность, вне всякого сомнения, была проявлением его культурных предубеждений, но в том, что касалось принятия решений эти установки за неимением лучшего варианта пока что были ничем не хуже других.

Как только они добрались до места, защищенного от прямого воздействия ветра, на каменных породах Ковчега стала появляться грибковая поросль. Ракеш взял несколько образцов и отсеквенировал их ДНК; несмотря на существенные отличия в геноме, отвечавшие за адаптацию к новой среде обитания, в них явно прослеживалось родство с видами, населявшими первый Ковчег. Когда они стали взбираться по стенам, свет звезд вскоре исчез за краем извивающегося прохода, но на этот раз видеть им помогало не только тепловое излучение самого Ковчега: местные породы были прозрачны для полосы терагерцовых волн, которые испускались электронами, закрученными вокруг линий магнитного поля плазмы. Судя по всему, эта часть спектра соответствовала преобладающим частотам плазмы, окружающей естественную орбиту Ковчега и, стало быть, почти наверняка составляла часть общего замысла. Созданное ковчегостроителями убежище не было мрачным миром подземных туннелей и пещер; они создали мир стекла и отправили его в плавание по океану света.

Сочетание методов обработки визуальных данных, которыми они воспользовались в предыдущем Ковчеге, с чувствительностью к этой части спектра, дало на удивление хорошие результаты; несмотря на то, что получаемая ими информация сильно отличалась от той, что давало обычное рассеяние света при контакте с различными поверхностями, использование нужных подсказок позволяло получить не менее богатый и детализированный спектр ощущений. Ракеш осознал, что способен различить большую часть разновидностей грибка по их внешнему виду и даже заметить те, что прятались под слоем другого вида. Поначалу он испытал настоящий шок, обнаружив, что абсолютно непрозрачных материалов в этой части спектра практически не было; но стоило лишь смириться с этим фактом, и потенциальное замешательство теряло силу. Он по-прежнему мог определить, какой из двух предметов в области прямой видимости находится ближе; нужно было всего лишь отказаться от привычных ожиданий, что ближайший объект непременно закроет собой более далекий.

Они миновали точку, где из тела грибка начинали расти усики, оплетавшие разлом по всей его ширине. Имитационные модели на базе грибкового генома, насколько было известно Ракешу, показывали, что эта структура впоследствии должна была разрастись до целой сети, способной захватывать дрейфующий материал – включая как «песок», образующийся в результате эрозии пород Ковчега, так и богатые минералами останки микроорганизмов – а затем использовать его для восстановления стены. Через век-другой трещина, вполне вероятно, закроется полностью.

Они выбрались из трещины и, вскарабкавшись наверх, оказались на полу небольшого туннеля; в ширину он занимал меньше сантиметра, хоть и казался огромным по сравнению с их аватарами. На стенах произрастали дюжины разновидностей грибка, наполнявших кристальную прозрачность слагающих Ковчег пород богатой палитрой цветов. Если в этом месте не окажется более развитых форм жизни, причиной тому будет явно не недостаток в пище. Даже сейчас Ракеш чувствовал дыхание плазменного ветра, проникавшего сквозь стены.

– Видимо, наше появление не вызвало особого шума, – сказала Парантам, – но мне кажется, что непрошеные гости сюда наведываются не так уж часто.

– Похоже на то.

– И что дальше?

– Не будем спешить, – предложил Ракеш. – Дадим им возможность среагировать. Подождем здесь пару часов, чтобы нам не посчитали агрессивными или нетерпеливыми. Если ответа не последует, продвинемся чуть глубже и попробуем еще раз.

Они стали ждать. Ракеш был уверен, что некоторые из цивилизаций, возраст которых насчитывал пятьдесят миллионов лет, неизбежно бы заметили их присутствие в тот самый момент, как их ноги коснулись Ковчега; с другой стороны, если бы обитатели Ковчега принадлежали к такой цивилизации, их бы здесь, скорее всего, уже не было. Возможные варианты, впрочем, друг друга не исключали: технологически развитая раса, возможности которой позволяли путешествовать за пределы ближнего космоса, могла и не покидать Ковчег, а тот факт, что им с Парантам пока что не устроили официальную встречу, еще не доказывал, что обитатели Ковчега вымерли или нашли себе новый дом.

Через два часа, так и не получив намеков на то, что их заметили, Ракеш и Парантам отправились в путь по туннелю.

Когда они приблизились к перекрестку, сенсоры в аватаре Ракеша засекли едва заметный сигнал в виде сложной серии колебаний, доносившихся сюда сквозь каменную толщу стен. Он не совпадал с походкой двенадцатиногих созданий, которых они встретили в первом Ковчеге; если его источником и были живые существа, речь явно шла о большой группе, включавшей не один вид.

На перекрестке они свернули в более широкий туннель, последовав за источником вибраций. Их собственные шаги, похоже, не привлекали внимания, но даже если аватары можно было услышать, эти звуки, вполне вероятно, бы просто потонули в гомоне толпы.

Туннель резко ушел в сторону, а затем вывел их в большую пещеру. Поначалу в поле зрения Ракеша попадала лишь противоположная стена, густо покрытая слоем грибка, но когда они приблизились к выходу, он, наконец, увидел пол пещеры. Его глазам предстало несколько дюжин – возможно, даже целая сотня – существ, передвигавшихся по зарослям грибка. Размер каждого из них составлял около сантиметра – в десять раз больше того любопытного членистоногого, которое встретило их в первом Ковчеге. У одних было шесть ног, у других – восемь. Их туловища в форме сплюснутых овоидов были заключены в гладкие экзоскелеты, сегментированные с двух сторон. Внутри Ракеш видел небольшие пульсирующие органы, которые перекачивали жидкость через систему полостей, окружавших внутренние структуры, назначение которых было сложнее уловить с первого взгляда.

Стоя у входа в туннель, они молча наблюдали за этими созданиями. Их движения казались систематичным и целенаправленными. Спустя какое-то время Парантам заметила: «Они не едят грибок – мне кажется, они за ним ухаживают».

Ракеш придерживался того же мнения. Своими клешнями они давили растения, которые местами встречались среди их грибковых полей, а заодно и обитавшую в этих зарослях крохотную живность, но сами, похоже, ничего не ели. Отдавая предпочтение небольшой группке видов, которые явно процветали под их покровительством, они убивали всех, кто в их глазах играл роль сорняков и вредителей.

Это еще не доказывало их разумность; сельское хозяйство было весьма распространенной формой естественного симбиоза. Могли ли настолько умелые генные инженеры, как ковчегостроители, приговорить своих потомков к тяжелой работе на полях? Они бы наверняка создали агрокультуры, не требовавшие специального ухода. Было ли это доказательством того, что инфраструктура пришла в упадок? Или же сама мысль о том, что эти существа влачили жалкое существование, была лишь предубеждением его культуры? Возможно, этот тяжелый труд приносил им радость и был чем-то сродни бодрящей пробежке для представителей ракешева фенотипа.

– Видишь, как они барабанят ногами по своему туловищу? – заметила Парантам.

– Да.

– Вибрации проникают сквозь камень, так что это может оказаться средством коммуникации. Я пыталась найти корреляции с их окружением и поведением, но пока что ничего не обнаружила.

– Значит, либо это не общение как таковое, – заключил Ракеш, – либо оно играет более сложную роль, чем координация их работы.

– Похоже на то, – согласилась Парантам. – Я думала, что они могут оказаться домашними животными, созданными специально для ухода за растительными культурами, но если они беседуют друг с другом о том, что не имеет непосредственного отношения к этому месту и времени, мне бы хотелось верить, что они на самом деле они местные фермеры.

– А что еще это может значить?

– Они могут обладать разумом, но при этом быть рабами.

Ее слова привели Ракеша в ужас. – И откуда ты только берешь эти прелестные гипотезы?

– История знает такие примеры, – сухо ответила Парантам.

Если «фермеры» и заметили их присутствие, то явно не подавали вида. По размеру аватары уступали им в сотню раз, и хотя вредители, которых они извлекали из клубков грибка, были не сильно крупнее, фермерам приходилось иметь с ними дело только вблизи. Ракеш не мог избавиться от ощущения, что если бы они с Парантам забрели вглубь пещеры, отношение местным к ним, скорее всего, бы ничуть не изменилось. Так или иначе, попытка установить контакт на этом этапе была бы преждевременной; сначала нужно было изучить язык, на котором общались эти существа – при условии, что он у них был, и точно выяснить, какие понятия он мог выражать. Перевод фразы «Мы мирные путешественники с другой звезды» мог оказаться непростой задачей, если обитатели ковчега уже несколько миллионов лет не отваживались испытать на себе жесткое излучение внешнего мира. Впрочем, поддаваться предрассудкам было бы неразумно; насколько он мог судить, эти фермеры вполне могли коротать время за космологическими дискуссиями и размышлениями о том, способна ли жизнь существовать вне идеальных условий галактического балджа.

Двое путешественников продолжали терпеливо наблюдать. Когда Ракешу уже стало казаться, что изменений они так и не дождутся – ведь никаких суточных циклов здесь не наблюдалось – фермеры прекратили обход полей и толпами направились к выходам из пещеры. Никто из них не приблизился к туннелю, где стояли Ракеш и Парантам; все двигались в противоположном направлении, вглубь Ковчега.

Ракеш обменялся взглядами с Парантам; при всей невыразительности лиц желейных аватаров им не потребовались слова, чтобы утвердить общее решение. Переключившись на реактивные двигатели, они взлетели и направились к противоположному краю пещеры. Приближаясь к ней, они продолжали следовать негласному консенсусу: вместе влетели в один из туннелей, а затем застыли посреди него, чтобы понаблюдать за миграцией. Фермеры теснились внизу, запрудив небольшой коридор, и иногда забирались на стены и потолок, чтобы обойти своих собратьев; они, похоже, без труда удерживали собственный вес, распластавшись клешнями по поверхности камня, хотя такая поза, скорее всего, требовала определенных усилий, поскольку им все-таки приходилось учитывать влияние гравитации. Находясь в пространстве, близком к вакууму, и не имея возможности коснуться стен, Ракеш уже не мог воспринимать вибрации их гипотетического языка, но каждое из существ в бурлящем вокруг него потоке тел было заметно увлечено все теми же барабанящими жестами – и даже сильнее, чем находясь на поле. Аватары их по-прежнему не интересовали; учитывая слабое свечение ионных двигателей, выходивших далеко за пределы спектра, которым обладал фоновый свет, они, должно быть, казались не более, чем пылинками, поднятыми вверх под ногами бегущей толпы; чтобы задуматься о том, почему они не падают на землю, кому-нибудь из этих существ пришлось бы посмотреть в их сторону дважды, а то и трижды – а шансы на это были невелики.

Когда мимо них промелькнул последний фермер, Ракеш и Парантам сели их компании на хвост. Достигнув развилки, они разделились. Преследовать сразу всех не представлялось возможным, поэтому Ракеш выбрал среди всей толпы группу из пятерых созданий, которые, как ему казалось, держались вместе. Но по мере того, как они преодолевали боковые туннели и маленькие пещеры, группка постепенно редела, когда из нее выбывал очередной фермер. Они протискивались внутрь расщелин в окружающей породе и просто стояли там, погрузившись в сон.

Когда преследовать было уже некого, Ракеш вернулся по туннелям тем же путем и поделился увиденным с Парантам еще до того, как их аватары встретились друг с другом.

– У меня то же самое, – ответила она. – Возможно, ковчегостроители испытывали потребность в чередующихся циклах активности, которые объяснялись физиологией их предков, поэтому ежесуточные сигналы, которые, скорее всего, имели место на их планете, они попытались сымитировать при помощи внутренних или социальных стимулов.

– Сон, блаженный сон, – с восхищением произнес Ракеш. – А мы с ними и правда родственники.

Их аватары вернулись к развилке, где разошлись их пути. – Так что, сейчас все спят, – с недоумением спросил Ракеш, – или пока здесь ночь, у других – наоборот, день? – Он уже хотел предложить Парантам поискать признаки активности, но затем увидел двух похожих на фермеров существ, приближавшихся к ним по туннелю, из которого совсем недавно вышла Парантам.

Двигались они довольно энергично, но время от времени останавливались, чтобы внимательно изучить стены туннеля. Искали вредителей, как те фермеры в пещере? Или рыскали в поисках какой-то конкретной пищи?

Наконец, существа остановились, и Ракеш подлетел поближе, чтобы посмотреть, чем он занимаются. Пока одно их них отскребало грибок со стен своими клешнями, другое раскрыло полость в боковой части туловища и извлекло из нее небольшой, не связанный с остальным телом мешочек или пузырь, заполненный темной жидкостью. Содержимое нельзя было назвать непрозрачным в полном смысле этого слова, и все же под такую характеристику эта жидкость подходила лучше любого другого материала, который Ракешу довелось увидеть в Ковчеге.

Когда первое существо закончило чистку, второе кончиком клешни проделало в пузыре отверстие, после чего принялось медленно и методично выдавливать жидкость на поверхность стены. Заняв более удобную наблюдательную позицию, Ракеш увидел сложный узор из пересекающихся линий, который был нанесен на стену той же самой жидкостью из пузыря – только уже успевшей выцвести и побледнеть. Линия за линией обитатели ковчега восстанавливали обесцветившийся символ.

Догнав его, Парантам зависла рядом и стала молча наблюдать за происходящим. Когда знакописцы закончили свою работу, двое путешественников остались на месте, продолжая разглядывать диковинные символы.

– Тридцать три, – сосчитала Рои, энергично помахивая сначала задней левой, а затем передней левой ногой.

– ТРИДЦАТЬ ТРИ! – ответили в унисон детишки, в точности копируя ее действия.

– Тридцать четыре. – Рои помахала сначала задней левой, затем средней левой.

– ТРИДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ! – эхом отозвалась детвора.

– Тридцать пять, – один взмах задней левой ногой, затем еще один ей же.

– ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ!

– Тридцать шесть. – Рои прыгнула как можно выше, постаравшись дважды, четко и ясно, взмахнуть передней правой ногой, прежде чем снова опустилась на землю.

– ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ! – Хотя детишки не могли прыгать так высоко, как она, им хватало проворства и сил, чтобы повторить ее движения еще до того, как их потянуло вниз.

Рои устало опрокинулась на спину. Детишки, конечно же, скопировали и этот нечаянный росчерк. Порой они и правда доводили до белого каления.

– Я становлюсь слишком старой, чтобы этим заниматься, – проскрипела она Гулу.

– Тебе просто нужно проводить меньше времени на нулевой линии.

– Наверное.

Пока она отдыхала, Гул занял место учителя и, рассыпав по полу мелкий цветной порошок, изобразил на нем борозды в форме простых слов. Пока Рои наблюдала за копировавшей его детворой, ее усталость и раздражение постепенно сошли на нет. Она знала, что обучать этих детей и дарить им понимание окружающего мира будет настоящим удовольствием.

И пусть это накладывало ответственность, от которой становилось не по себе, Рои, тем не менее, была уверена, что со временем стала лучше справляться с работой учителя. Она была наставником уже в семи группах, и насчет последних трех могла с полной уверенностью сказать, что каждый из учеников покидал ее класс с четким пониманием основных фактов, касающихся Осколка. Это знание они пронесут через всю свою жизнь и поделятся им со своими товарищами.

Постройка огромного туннеля, который по плану Барда должен был вывести из равновесия силу ветра, переместив Осколок в безопасное место, пока что откладывалась. Бард, Нэт и еще несколько дюжин человек занимались поисками, вербовали новых членов и, не жалея сил, пытались донести цель постройки туннелям до обитателей сардовой части Осколка, чьи фабрики, склады и пастбища они собирались обратить в руины, но пока что не смогли собрать достаточно рабочей силы, чтобы пробиться сквозь каменную толщу; местные же по большей части были настроены против. Рои сомневалась, что ситуация может хоть как-то измениться, пока риск перехода Осколка на нестабильную орбиту вокруг Средоточия оставался непостижимым для большинства его жителей. Она подозревала, что пройдет не меньше двух поколений, прежде чем идеи Зака укоренятся в их культуре достаточно глубоко, чтобы донести смысл угрозы до каждого человека; по крайней мере, благодаря ей, Гулу и еще дюжине других команд обстоятельства постепенно менялись к лучшему. Нужно сначала сдвинуть с места людей, а за ними последуют и камни.

Детвора закончила выводить слова «левый» и «правый» и принялась разглаживать порошок, возвращая его в исходное, чистое состояние перед тем, как взяться за следующее слово. Неожиданно их вес изменился, и Рои вместе с Гул и детишками подбросило на приличную высоту. Мгновением позже Накал вспыхнул, с шестикратной, с тридцатишестикратной силой, скрывая все вокруг за выжигающей пеленой невидимости.

Рои подумала: Это конец. Так скоро. Безо всякого предупреждения, просто смерть…

Она приземлилась на ноги, ударившись о пол пещеры. Выждав мгновение, она осторожно напрягла ноги; удар оказался болезненным, но в остальном она не пострадала. Рои услышала, как рядом с ней хнычут напуганные детишки; по-прежнему лишенная возможности видеть, она инстинктивно прощебетала, попытавшись их утешить и обнадежить: «Все в порядке! Мы в безопасности! Не волнуйтесь!»

Когда зрение начало возвращаться, Рои увидела, что окружавшие ее стены все еще несли на себе послесвечение яркой вспышки, остаточное сияние, по силе превосходившее любой свет, который ей доводилось видеть раньше, даже на гарм-шаркном краю Осколка. Она чувствовала зловещий скрип камня у себя под ногами. Неужели Осколок сейчас развалится на две части? Или вот-вот сорвется с орбиты и понесется прямо к Средоточию? В ее представлении оба катаклизма начинались совсем не так. Насколько она могла судить, их вес вернулся в норму сразу же после того, как пропало возмущение, оторвавшее их от пола.

Гул, прихрамывая, подошел к ней. – Есть идеи, что сейчас произошло?

– Ни одной.

– Думаешь, нам стоит отправиться к сарду? – Таковая была одна из ответных мер, обсуждавшихся в связи с угрозой раскола – двигаться к сардовой половине Осколка, в надежде, что она окажется дальше от Средоточия.

– До Затишья отсюда далеко, – заметила Рои, – а детвора не сможет идти так же быстро, как взрослые. Нам потребуется не меньше двух смен. Если нас ждет раскол, то впереди может быть опасно. – Если Осколок поделится на две симметричные части, то Затишье будет последним местом, где бы им захотелось оказаться в тот момент, когда половинки с неистовой силой оторвутся друг от друга.

– Верно, – согласился Гул. – И если нас снова подбросит, скорее всего, разумнее оставаться на месте, если только мы не будем уверены, что это угрожает нашим жизням. Давай подождем и посмотрим, сумеем ли мы разобраться в ситуации. – Детишки бесцельно бродили вокруг, издавая жалобные звуки, но маленькие тельца были довольно живучими, и от падения никто из них, похоже, не пострадал. Гул защебетал, успокаивая их самым жизнеутверждающими тоном, на какой только был способен.

Окружавшие их стены стали темнеть. Поначалу Рои казалось, что дело лишь в продолжавшемся затухании остаточного свечения, но когда она попыталась скомпенсировать его, повысив чувствительность своих глаз, то поняла, что достигла предела своих возможностей.

– Я что, слепну? – спросила она у Гула. – Или это Накал затухает? – Вспышка могла повредить ее зрение.

– Либо он действительно затухает, либо слепнем мы оба, – ответил он.

Детишки затихли, будто темнота сама по себе действовала на них успокаивающе. Возможно, она убаюкивала их, погружая в сон, точно так же, как невольное отключение зрение вызывало дремоту. Рои не могла придумать другого примера, чтобы описать эти ощущения; в глубине Осколка сиянию Накала было труднее пробиваться сквозь каменную толщу, чем по краям, но она впервые видела, как свет, пронизывающий весь их мир, менялся прямо у нее на глазах.

Рои старалась сохранять спокойствие на фоне сгущающейся темноты. Что бы ни происходило с Осколком, это явно не укладывалось в чьи бы то ни было прогнозы, но уж лучше оказаться в недоумении и выжить, чем столкнуться лицом к лицу с давным-давно предугаданным катаклизмом.

– Может быть, в Накале есть дыра? – озадаченно произнес Гул. – Лакуна, пустота?

– Если это так, почему мы попали в нее только сейчас?

– Возможно она движется, блуждает в пространстве, – предположил он. – А та яркая вспышка была сиянием Накала, который сконцентрировался на краю пустоты, как обломки камня из вырытой ямы.

Рои не знала, есть ли в этих словах хоть какой-то смысл; она никогда не воспринимала Накал как нечто, в чем можно проделать дыру. – Ты чувствуешь ветер? – Необходимость задать этот вопрос, не доверяя собственным ощущениям, говорила о том, насколько сильно она была дезориентирована.

– Нет. Ничего не чувствую. Камни издают звук, которого я раньше не слышал, но его источник не ветер.

Рои почувствовала облегчение, обрадовавшись этому небольшому сходству. – Думаю, это значит, что простую потерю зрения можно исключить. Ветер и свет исчезли одновременно. – Как они будут питаться, если Накал исчезнет? Как выживут? Если дыра, в которую они попали, окажется не слишком большой, то вскоре, по мере того, как Осколок совершал движение вокруг Средоточия, они должны из нее выйти. Если же пустота окружала всю их орбиту, они будут оставаться в темноте до тех пор, пока она не сдвинется с места сама по себе.

– Как долго, по-твоему, длится темнота? – спросила Рои.

Гул удивленно проскрипел. – Я еще не до конца пришел в себя. Не хотелось бы строить догадок.

– Я бы сказала, что прошло меньше половины шомаль-джонубного цикла. – Рои так часто наблюдала за движением колеблющихся камней, что их ритм был буквально впечатан в ее мозг. – Мы не знаем наверняка, что орбита Осколка имеет тот же самый период, но именно на это указывал простейший вариант геометрии. Так что если внутри Накала есть пустота, которая по размеру уступает нашей орбите, мы должны покинуть ее меньше, чем через один шомаль-джонубный цикл.

– Звучит разумно, – осторожно заметил Гул. – Дело, возможно, осложняется тем, что дыра может двигаться и сама по себе, но если ее движение не слишком быстрое, то все должно повторяться примерно с каждым следующим витком нашей орбиты.

Уже через несколько биений сердца стены пещеры начали светлеть. Рои напряглась, готовясь к повторению яростной вспышки, предшествовавшей наступлению темноты, однако свечение камней медленно, но верно набирало свою обычную силу, а ветер постепенно возобновлял привычный шелест без каких-либо резких изменений веса или ослепляющих взрывов света.

Однако необычные скрипы и скрежетания камней не исчезли.

– Половина шомаль-джонубного цикла, – сказала Рои. – Почти точно половина.

Кое-кто из детворы зашевелился. Гул издал успокаивающие звуки и притянул детишек ближе к себе. – С какой стати дыра в Накале должна быть вдвое меньше нашей орбиты? – спросил он. – Сдается мне, это не просто совпадение.

Рои воспользовалась преимуществами, которые давало привычное освещение, чтобы осмотреть пещеру. Все детишки были на месте, и ни одна из базовых структур пещеры не пострадала – вход не был завален, потолок не обвалился, – однако в стенах появились трещины, которых, Рои была уверена, она здесь раньше не видела. Камни продолжали издавать этот сводящий с ума скрежет. Что могло их истязать, если она не чувствовала изменений в весе?

Она слышала в отдалении голоса людей: они звали друг друга, напуганные и сбитые с толку. – Где нам искать безопасное место? – спросила она.

– Сейчас везде одинаково опасно. Идти некуда.

Свет и ветер снова пошли на убыль. Почему одни явления повторяются, а другие, как вспышка и толчок, происходит лишь единожды?

– Нас что-то подтолкнуло, – сказала Рои. Закономерность не оставляла места для сомнений; она достаточно часто бросала камни в нулевой пещере, чтобы знать, как заставить предметы двигаться вперед-назад с определенной периодичностью. – Именно это и оторвало нас от земли. Тот факт, что мы оказались в пустоте, не был первопричной: сначала был толчок, возмущение. Из-за удара наша орбита слегка изменилась, и этого оказалось достаточно, чтобы вытолкнуть нас в пустоту.

– Но почему эта пустота вдвое меньше нашей орбиты? – возразил Гул.

Темнота сгустилась, и ветер затих. Рои представила себе орбиту Осколка и движение камней в нулевой пещере. Что повторялось дважды за шомаль-джонубный цикл? Встреча «падающего» камня с «неподвижным». Вначале они встречались, когда движущийся камень направлялся в сторону шомаля, затем – когда он двигался в направлении джонуба. Дважды за цикл камни оказывались рядом. И дважды удалялись друг от друга на большое расстояние.

– На самом деле все иначе, – сказала она. – Пустота гораздо больше орбиты Осколка. И она не налетела на нас по чистой случайности; она вообще не двигалась. Все это время она находилась рядом с нами.

Какое-то время Гул молча обдумывал эти загадочные слова. Наконец он произнес: «Если Накал не занимает все возможное пространство и мы просто никогда не выходили за его пределы, то он вполне может ограничиваться тонким слоем, окружающим плоскость нашей старой орбиты. Теперь Осколок испытал какое-то возмущение, и мы впервые стали двигаться по оси шомаль-джонуб – вверх и вниз относительно это плоскости.

– Вот именно! – воскликнула Рои. – За пределы Накала, а потом обратно. Дважды за шомаль-джонубный цикл. Весь Осколок стал чем-то вроде падающего камня.

Она ждала, мысленно представляя движение камней. Когда один из них поднялся из нижней точки и приблизился ко второму, стены начали светлеть.

– Нам повезло, что мы это пережили, – рассудительно заметил Гул. – И что мы в состоянии это понять. – Он восторженно защебетал, разбудив половину детворы. – Мы не умрем! – Схватив пару изумленных детишек, он забросил их себе на спину и начал бегать кругами. – Тьма, свет, не важно! Мы в безопасности, с нами все в порядке. Лучше не бывает.

Рои наблюдала за ним, одурманенная собственным ощущением разрядки, пусть даже и не с таким воодушевлением. Осколку не пришел конец, они не падали в Средоточие, как предсказывала Нэт. Злаки, однако же, понесут потери. Возникнет нехватка еды, и люди будут изо всех сил стараться завершить свой кусочек работы до очередного наступления темноты.

Это странное происшествие не только подтвердило представления Зака об орбитальном движении Осколка вокруг Средоточия, но и принесло им новые знания о самом Накале. Возможно, это даже убедит некоторых людей в справедливости его идей и важности туннеля. Потеря урожая была немалой жертвой, но в перспективе могла изменить ситуацию к лучшему.

Больше всего Рои беспокоил тот факт, что она по-прежнему не имела даже малейшего понятия о том, что за ослепительно яркий объект пролетел мимо Осколка, сбив его с орбиты. Куда он полетел дальше? В Средоточие? В пустоту? Могут ли их пути снова пересечься в будущем?

И если он все-таки вернется, то куда толкнет Осколок при следующей встрече?

Зак вытянул ноги вдоль стены своей пещеры, пытаясь унять боль в суставах. – У меня есть план, – сказал он. – Но мне потребуется твоя помощь.

– Все что угодно, только попросите. – Рои оставила детишек на попечение Гула, чтобы вернуться на нулевую линию и справиться о самочувствии Зака. Несмотря на то, что ему удалось пережить и саму Встряску, и ее последствия, а члены команды теоретиков продолжали регулярно снабжать его пищей, несмотря на собственные проблемы и тревоги, его здоровье начало угасать задолго до инцидента, и Рои подозревала, что жить Заку оставалось совсем недолго.

– Когда я работал в библиотеке, – сказал Зак, – я слышал о трещине в стене на джонубном краю Осколка. Через нее некоторым людям удалось добраться до самого Накала.

Рои была настроена скептически. – Вы уверены, что это не просто чьи-то выдумки?

– У меня есть карта.

– У вас всегда есть карта. Кто-нибудь из них вернулся назад?

– Разумеется, нет. Накал их убил; из тех, кто вошел в него, выжить не удалось никому. И дело не только в силе неотфильтрованного ветра: даже в Затишье снаружи есть что-то смертоносное – что-то, от чего нас защищают камни.

Рои поняла, к чему он ведет. – Вы думаете, что теперь там можно выжить? Когда наша орбита выносит Осколок за пределы Накала?

– Попытка не пытка, – ответил Зак. – Мы не знаем, как долго просуществует новая орбита. Возможно, это наш единственный шанс заглянуть в пустоту.

Уже сейчас изменения в орбите Осколка вполне поддавались измерению. Несмотря на то, что период колебаний между светом и тьмой оставалась неизменным, часы Руза позволили засечь небольшое сокращение времени, которое Осколок проводил в темноте. Это указывало на то, что расстояние, на которое Осколок успевал переместиться, находясь вне старой орбитальной плоскости, стало немного меньше.

Другие эксперименты, проведенные в нулевой пещере, показали, что нулевая линия, строго говоря, исчезла; несмотря на то, все предметы в пределах пещеры имели крайне малый вес, единой линии, на которой бы действовала идеальная невесомость, внутри Осколка больше не было. Измерить эти небольшие веса было непросто, но их, судя по всему, претерпевала циклические колебания. Тан предложил два возможных объяснения этого феномена: либо скорость и ось вращения Осколка изменились так, что вращательный вес больше не компенсировался рарб-шаркным, либо рарб-шаркный вес теперь мог меняться в пределах орбиты и, следовательно, его уже нельзя было скомпенсировать каким бы то ни было постоянным вращением.

Так и или иначе, непрекращающиеся стоны камней, скорее всего, объяснялись тем, что веса в пределах Осколка уже не были постоянными; точная величина сил постоянно менялась, то усиливая, то ослабляя хватку слагающих его пород. Тан считал, что ценой, которую придется заплатить за эту неугомонность, будет постепенное возвращение в состояние равновесия, которое могло потребовать изменений в характере вращения Осколка, его орбиты или и того, и другого.

– Преодолеть такой путь вам будет непросто, – сказала Рои. – Лучше отправить туда кого-то более молодого и здорового.

– Более молодой и здоровый может вылезти наружу через трещину в стене и не вернуться обратно. Будет гораздо разумнее, если я рискну несколькими оставшимися мне сменами, чем позволю кому-то потратить впустую лучшую часть своей жизни.

– Вы же едва ходите, – возразила Рои. – Как вы собираетесь добраться до джонубного края?

– Я договорился с курьерами – они привезут мне тележку.

– А к месту назначения они вас доставят?

– Я хочу, чтобы тележку везла ты, – ответил Зак. – Вы с Рузом. Руз уже смастерил для меня кое-какие инструменты, чтобы я смог произвести наблюдения того, что там увижу.

– То есть вы хотите взять Руза с собой, чтобы он починил эти инструменты, если они сломаются?

– Да.

Рои не стала спрашивать, в чем будет заключаться ее роль, помимо доли в общей ноше. – Остаток жизни вам следовало бы провести в мире и покое, а не в таком опасном путешествии, – сказала она.

– Я мог бы жить в мире, если бы знал, что Осколок ничего не рискует, – раздраженно проскрипел Зак. – Но я уверен, что нам грозит опасность, и в моих силах лишь попытаться изменить ситуацию к лучшему.

Рои издала звук, означающий вынужденное согласие. – Как по вашему, что нам это даст? Взгляд в пустоту? – Объект, касание которого вызвало свечение камней, по-видимому, пропал, но ведь изнутри Осколка и весь Накал будто бы исчезал без следа, когда они выходили за его пределы.

– Во многом мы оказались наполовину правы, но в наших теориях есть какой-то изъян, упущение, природу которого нам еще только предстоит разгадать. Если мы не сумеем в нем разобраться, то поплатимся жизнью.

Когда Рои вернулась в пещеру с детворой, чтобы рассказать о своих планах, то обнаружила, что Гул мучился от боли из-за созревших семенных пакетов. Она уже много раз помогала ему избавиться от этой ноши, но была удивлена тому, что он никого не нашел в ее отсутствие.

– Я был занят с детворой, – сказал он. – Что мне оставалось делать? Бродить по туннелям, упрашивая потенциальных партнерш для спаривания, пока детишки ходят за мной хвостом , копируя каждое мое движение?

Сейчас дети спали, так что об этом можно было уже не волноваться, однако у Рои не нашлось противозачаточных листьев. Она слишком устала, чтобы заниматься поисками этой дурацкой травы, но просто стоять и смотреть, как мучается Гул, Рои не могла.

– Раскрой щиток, – сказала она. – Я их заберу.

– Уверена?

– Быстрее, пока не стемнело. Мне надо видеть, что я делаю, иначе сам пожалеешь.

Когда Рои срезала семенные пакеты и переместила их в свои яйцевые полости, удовольствие, разлившееся по ее телу, оказалось приглушенным. Выделяемые ими секреты были гораздо слабее, чем те, к которым привыкла Рои, ведь теперь им не нужно было конкурировать с контрацептивом. Ей так и не удалось до конца разобраться в том, почему желание избегать оплодотворения собственных яиц всегда казалось разумным выбором; она понимала, что Осколок может прокормить лишь ограниченное число ртов, но другие люди постоянно производили на свет потомство. Теперь, когда площадь зерновых сократилась, эта причина должна была стать как никогда весомой, но даже после того, как прилив удовлетворения сошел на нет, Рои не почувствовала сожалений в содеянном.

Она собиралась провести здесь меньше смены, а затем снова вернуться в Затишье, чтобы встретиться с Заком и Рузом, но в итоге задержалась, дождавшись момента, когда сможет отложить яйца. Шесть из них были оплодотворены, и когда их оболочки, наконец, затвердели, Рои отыскала укромную расщелину неподалеку от пещеры, где работал Гул, и аккуратно сложила яйца в просвет между камнями.

Она осознавала, насколько чудаковатым было ее желание не полагаться на удачу, а намеренно устроить все так, чтобы наставником этих детей стал именно их отец. Ведь главное – это работа, а члены любой бригады, не говоря уже о детворе, должны быть взаимозаменяемыми. И все же в эти опасные времена в знаниях, которым мог обучить Гул, нуждался каждый ребенок. То же самое она бы посоветовала любому незнакомцу.

Вернувшись в Затишье, Рои обнаружила, что несмотря на ее опоздание, тележку, которую Зак рассчитывал заполучить еще несколько смен тому назад, доставили только сейчас. Тот факт, что слесари, курьеры и работники хранилищ сумели выполнить его заказ – при том, что запасы пищи вокруг них постоянно редели, а мир неизменного света, который они знали всю свою жизнь, теперь то исчезал, то появлялся снова – лишь доказывал стойкость рабочего коллектива. Некоторые люди, думала Рои, не пропустили бы своей смены, даже из-за разлома самого Осколка.

Тележка была достаточно большой, чтобы помимо Зака и инструментов, которые для него изготовил Руз, в нее поместился еще и умеренный запас провизии. Несмотря на припасы, собранные по дороге в Затишье, Рои потратила на поиски пищи еще целую смену, пока не набрала столько, сколько они смогли бы унести. По мере удаления от нулевой линии пустынность Затишья должна была постепенно сходить на нет, а значит их дорога теоретически лежала в направлении более изобильной части Осколка, но Рои провела в окрестностях нулевой линии так много времени, что уже знала целую дюжину мест, где имели обыкновение укореняться и прорастать залетевшие вместе с ветром семена. Во время путешествия знания подобных местных тонкостей ей будут недоступны.

Тележка была снабжена двумя упряжками, связанными на манер тандема – благодаря этому они с Рузом могли при желании делить нагрузку пополам, либо тянуть тележку по очереди, не рискуя ее опрокинуть.

Провожать их пришла вся команда теоретиков; Тан обратился к Заку от лица всего коллектива. – Мы желаем вам счастливого пути и четких наблюдений, – сообщил он. – Мы уже подготовили рамки для ваших чисел и шаблонов. Вы создали эту команду с нуля; возможно, по возвращении вы принесете нам недостающие знания, которые доведут начатое дело до конца. – Зак лишь пробормотал что-то в знак благодарности, но добрые пожелания его, похоже, воодушевили.

Рои первой взялась за упряжку, дав Рузу возможность идти впереди нее, .упреждая возможные угрозы и расчищая путь. Из-за Встряски повсюду валялись обломки камней, и чем более нехоженым был туннель, тем меньше шансы, что кто-то взялся за его расчистку.

На всем протяжении пути, который вел их к рарбу и джонубу, им придется идти вверх, однако пройдет какое-то время, прежде чем их вес станет играть заметную роль. Тележка была довольно неповоротливой даже в условиях, близких к полной невесомости, но больше всего неприятностей пока что доставляла темнота. Во время первых путешествий между детишками и нулевой пещерой Рои обнаружила, что даже передвигаясь налегке и в одиночку, не может продолжать путь, когда меркнет свет и перестает работать зрение. Впереди могли быть целые дюжины размахов свободного пространства, а Рои могла сколько угодно убеждать себя в том, что не навлечет на себя беду, просто двигаясь в темноте размеренным шагом – но ее тело упорно отказывалось подчиняться уже после нескольких нетвердых шагов. Пытаться сделать нечто подобное, когда у нее за спиной раскачивалась тележка с Заком, было просто немыслимо, даже если Руз сам находился в упряжке и, стало быть, вел себя вполне предсказуемым образом. Периоды вынужденного отдыха могли оказаться кстати, если бы не тот факт, что наступали они куда чаще, чем требовалось, и в итоге не столько помогали восстановить силы, сколько вызывали раздражение.

– Что же такое свет? – подумала вслух Рои, дожидаясь, когда рассеется тьма.

– Возможно, он состоит из очень мелких частиц ветра, – предположил Зак. – Это бы объяснило, почему он может проникать в камни глубже, чем все остальные фракции. Похоже, что он может проходить сквозь любой материал, кроме металла.

– Но, скорее всего, легко рассеивается, – заметил Руз, – иначе в Затишье бы стояла вечная темнота. Камни не могут полностью остановить движение света, но могут менять его направление.

– Именно. – Зак был заинтригован наблюдением Руза, но не знал, как развить эту мысль.

– Если свет – это часть ветра, то разве мы сможем хоть что-то увидеть, оказавшись за пределами Накала? – спросила Рои.

– Свет Накала может частично достигать нас за счет рассеяния, – ответил Зак. – Но слабый ветер может исходить и из самой пустоты.

– Включая свет?

– Будем надеяться, – сказал Зак. – Насчет пустоты с уверенностью можно сказать только одно: это область, в которой разрежение Накала достигает такой степени, что к нам, сквозь камни, он уже не проникает. Но это еще не означает, что там ничего нет.

Туннель снова начал светлеть. Стенам всегда требовалось какое-то время, чтобы засветиться в полную силу, но оставалось неясным, в какой степени это объяснялось временем, необходимым свету, чтобы пробиться сквозь породы Осколка, а в какой – постепенным переходом между пустотой и Накалом. Снаружи им, возможно, бы удалось оценить четкость границы, разделявшей эти области пространства, но оставаться там дольше, чем длилось полное затмение, было бы небезопасно.

Когда часы Руза показали, что их путешествие длится уже без малого полторы смены, они решили остановиться на ночлег. До Встряски большинство людей имели более или менее одинаковые представления о продолжительности смены и чувствовали утомление примерно после одного и того же периода бодрствования. Из-за периодического наступление темноты это время возросло, но конкретная величина варьировалась от человека к человеку.

Когда они проснулись, Руз первым занял место в упряжке. После дюжины циклов света и тьмы его место заняла Рои, которая в этот раз, наконец-то, ощутила тяжесть тележки, которую приходилось тянуть вверх. С расстоянием джонубный вес возрастал в два с лишним раза медленнее, чем гармовый и сардовый – одновременно они двигались и в сторону рарба, вклад которого в общий вес был равен нулю – но если забыть о подобных оправданиях, этот факт демонстрировал, насколько медлительным было их продвижение, раз уж пришлось так долго добираться до места, где, наконец-то, стала иметь значение разница между верхом и низом.

Затишье выглядело как никогда пустынным; если не считать попадавшихся им время от времени курьеров, которых Рои опознавала издалека по их собственным тележкам, в туннелях, казалось, не было ни души. Участники экспедиции коротали время, строя непринужденные теории и догадки, и воздерживались от мрачных прогнозов насчет судьбы Осколка. К концу второй смены Рои и Руз тащили тележку вместе, а тому, кто оказывался спереди приходилось еще и следить за возможными препятствиями. Дорога стал тяжелой, и Рои начало казаться, что их вынужденные привалы были не такими уж и частыми.

В середине третьей смены, когда компания замедлила шаг перед наступлением темноты, Рои заметила впереди проблеск света. Сначала она подумала, что это всего лишь рудная жила, которая затухала медленнее окружающих ее камней, но когда темнота сгустилась, контраст стал только сильнее. Красноватое пятно света четко выделялось на фоне черноты; свечение было неровным, но полностью не исчезало. Оно медленно двигалось, подчиняясь ритму, который напомнил Рои человеческую походку, будто кто-то нес источник света им навстречу.

– Ты слышишь шаги? – спросил Руз.

Рои прислушалась. – Да.

– Там пять человек, – сообщил Руз. – И какая-то машина.

– Поверю тебе на слово. – Дюжину сердцебиений спустя она смогла различить двоих человек впереди небольшой группы. К спине одного из них был привязан какой-то предмет, который и был источником света.

– Что я дожил до таких чудес, – тихо произнес Зак.

Рои прокричала слова приветствия, не зная наверняка, смогли ли незнакомцы разглядеть их троицу при помощи своей диковинной иллюминации. Те поприветствовали ее в ответ, опасливо, но в то же время дружелюбно.

Когда группа подошла ближе, Рои поняла, что Руз оказался прав: их было пятеро. Они познакомились; того, кто нес светильник, звали Луд, остальных – Джос, Руд, Кот и Сад.

Свет, исходивший от машины на спине Луда, был слаб, и выхватывал из темноты лишь общие черты их группы. Были виды лишь контуры их тел, которые выдавало мерцание поверхностей, выглядевших так, будто их щитки превратились в металл. Но суть была отнюдь не в том, чтобы видеть бьющиеся сердца своих спутников; даже при помощи этого непритязательного источника света путники могли видеть препятствия и уверенно двигаться в темноте.

– Куда держите путь? – вежливо спросил Руз. Рои была уверена, что узнать о том, как работала световая машина, ему не терпелось вдвое сильнее, чем ей самой, но было бы бестактным поднимать этот вопрос в самом начале разговора.

– У нас пока что нет конкретной цели, – ответила Джос. – Мы хотим выяснить, что происходит с Осколком, и покинули свои команды в поисках ответов.

Рои было нелегко поверить ее словам. Покинули свои команды? Как? Неужели Встряска просто вырвала их из коллектива, как обломки из стены?

– У нас есть кое-какие идеи насчет происходящего с Осколком. Мы считаем, что он испытал толчок и теперь падает попеременно вверх-вниз, то выходя за пределы Накала, то возвращаясь обратно.

– Падает попеременно вверх и вниз? – переспросил Луд.

– Если, находясь на нулевой линии, бросить какой-нибудь предмет в направлении шомаля, то он сначала пролетит некоторое расстояние, затем упадет обратно на нулевую линию, какое-то время будет двигаться в сторону джонуба, а потом снова полетит к нулевой линии, и так далее. Мы считаем, что Накал исчезает, когда мы слишком сильно удаляемся от него к шомалю или джонубу – этим и объясняется периодическое наступление темноты.

Обсудив эту новость между собой, группа попросила рассказать им подробности. Зак молчал – обычно это означало, что он устал или страдал от боли – поэтому объяснением его идей насчет вращения Осколка вокруг Средоточия и экспериментов в нулевой пещере, судя по всему, подтверждавших эту точку зрения, занялась Рои.

Пока они разговаривали, созданный машиной свет стал меркнуть, а исходившее от нее жужжание стихло. Стены, впрочем, уже начали светлеть, и вскоре Рои смогла как следует рассмотреть всех присутствующих. При них имелась небольшая тележка, заполненная металлическими деталями.

Кот забрался на спину Луда и принялся вращать рукоятку машины. Руз больше не мог сдерживаться. – Это ведь пружинный механизм, верно?

– Разумеется, – ответил Луд. – Плавно вращать рукоятку во время ходьбы не получится.

– Но откуда берется свет? – Голос Руза был настолько пропитан нетерпением, что с тем же успехом мог принадлежать голодному ребенку, умоляющему поделиться с ним едой.

Луд защебетал от изумления. – Он создается за счет трения двух сдавленных шероховатых поверхностей. Достаточно шероховатых, чтобы создать заметное возмущение, но не настолько, чтобы они слиплись друг с другом.

– Я обнаружила этот эффект по чистой случайности, – добавила Джос. – Я делала порошок, перетирая растения между двумя жерновами, и в какой-то момент мне надоело устраивать перерыв с каждым наступлением темноты. Когда я терла друг от друга камни, между которыми ничего не было, мне показалось, что из места контакта исходит слабое свечение. Сначала я подумала, что схожу с ума из-за темноты, но чем большее усилие я прикладывала и чем меньше между камнями было кашицы, которая смягчала их движения, тем ярче становился свет.

– Значит, вы оставили свои старые команды? – спросила Рои. – Вы объединились в новую и теперь вербуете новых членов?

– Не совсем, – ответил Кот, который энергичными движениями старался полностью завести пружину до наступления темноты. – Мы до сих пор не знаем, как лучше всего поступить. Мы создадим новую команду, если возникнет такая необходимость, но мы готовы примкнуть и к уже существующей группе, если она сможет убедить нас в том, что понимает суть происходящего и пытается изменить ситуацию к лучшему.

Стоило Рои подумать, что шокировать ее уже невозможно, как ее новым знакомым снова удавалось превзойти самих себя. Чтобы отделиться от своей старой бригады и присоединиться к Заку, ей пришлось пройти немалые испытания. Во время своего первого путешествия в нулевую пещеру она так и не смогла признаться в своих истинных намерениях, даже самой себе. Теперь же по Осколку скиталось пятеро человек, которые бросали вызов каждому встречному, чтобы те предложили им обоснованную компенсацию за свой труд, как будто сама идея вербовки перевернулась с ног на голову.

– Часть людей пытается построить туннель, который изменит давление ветра на Осколок, – тихо произнес Зак. – Они считают, что если их начинание достигнет цели, ветер сам перенесет Осколок в безопасное место. Я уверен, что ваши навыки им бы пригодились.

– Не могу ничего обещать, но мы будем рады поговорить с ними и выслушать их доводы.

– Мы можем нарисовать вам карту, объяснить, как до них добраться, – предложил Руз.

– А сами вы к ним не собираетесь? – спросил Сад.

– У нас есть свое задание. – Рои рассказала про трещину в стене и наблюдения, которые, как они надеялись, смогут пролить свет и на обычное движение Осколка, и на природу Встряски.

Идея вызвала среди «осветителей» живой интерес, и теперь они, похоже, не могли решить, присоединиться ли им к экспедиции Зака или отправиться к сарду, где располагались строители туннеля. Зак, однако же, объяснил им, что наблюдениями будет заниматься в одиночку, и пара помощников – это все, что ему нужно.

– Тогда хотя бы возьмите это с собой, чтобы облегчить путь, – предложил Кот. Открыв тележку, он извлек из нее второй экземпляр световой машины. – У нас более чем достаточно запчастей и есть две запасных машины. Даже если вы возьмете одну из них себе, путь к сарду мы преодолеем без проблем.

– Спасибо, – поблагодарил Зак. Рои бы предпочла пару лишних тел, которые бы помогли им тащить тележку Зака; теперь им придется нести еще и машину, а повода отдохнуть с наступлением темноты у них уже не будет. Но так они, по крайней мере, смогут идти в выбранном ими темпе.

Рои нарисовала для осветителей карту, которая показывала, как добраться до команды Барда, и на этом пути их групп разминулись. Руз согласился нести световую машину на спине; он взял на себя заднюю упряжь, чтобы не загораживать Рои обзор.

Не жалея сил они двигались к джонубу, устраивая привал, когда хотели, и пользуясь машиной, чтобы двигаться в темноте. Поначалу этот странный и поверхностный свет сбивал Рои с толку, но спустя дюжину циклов она привыкла, и ее мозг стал легко переключаться с одного типа зрения на другой.

Заводить пружину, однако же, было непросто. – Я хочу, чтобы ты улучшил ее конструкцию, – сказал она Рузу.

– Как именно?

– Я хочу машину, которая будет работать без участия человека – заряжаться светом, когда он в избытке, а затем высвобождать его в темноте.

По мере приближения к краю в туннелях становилось все больше обломков, а в стенах – все больше трещин. Отчасти в этом могла быть виновата Встряска, но Рои доводилось слышать описания этой местности, которые появились задолго до инцидента. Поверить, что именно здесь располагалась трещина во внешней стене, было нетрудно – пусть даже и легче, чем до нее добраться.

Руз, замерявший продолжительность светлых и темных периодов, сообщил, что, наконец-то, стал замечать небольшую асимметрию между последовательными промежутками, в течение которых они находились в темноте. Теперь, после того, как они заметно удалились от нулевой линии, темнота наступала раньше и длилась дольше, когда Осколок покидал Накал, двигаясь в направлении джонуба, а при движении к шомалю, наоборот, проходила быстрее. Рои уже заметила разницу в том, как сияние Накала пробивалось сквозь камень – свет быстрее набирал силу, когда проникал сверху, и медленнее, когда подбирался к ним снизу – но важен был каждый факт, подтверждавший их догадки насчет движения Осколка сквозь Накал. Помимо прочего им придется положиться на то, что каменные породы Осколка защитят Зака от смертоносного излучения; им явно не хотелось ошибиться с фазой цикла и отправить его наружу в неподходящий период темноты, чтобы в итоге он оказался аккурат под лучами Накала.

Расчистить дорогу так, чтобы тележке хватило места проехать по туннелю, оказалось невыполнимой задачей. Рои помогла Заку уложить инструменты в его полости, после чего он забрался ей на спину. Несмотря на то, что до цели, если верить карте Зака, оставалось совсем немного, никакой информации о сложности маршрута, пролегавшего вдоль изображенных туннелей – и уж тем более никаких правок, учитывающих недавние повреждения из-за Встряски, – на карте не было.

Еще до того, как почувствовать слабое дуновение ветра, который поднимался и затихал вместе со светом, Рои заметила, что скудная растительность, покрывавшая стены туннелей, стала немного гуще. Учитывая их близость к Затишью, это могло означать лишь одно: даже слабому ветру в этом месте почти не требовалось прилагать усилий, чтобы пробиться сквозь камни. Она осторожно двигалась вперед, опасаясь, что в какой-то момент над ними может внезапно не оказаться потолка, но когда они приблизились к перекрестку, который, согласно карте, располагался непосредственно под разломом внешней стены, наступление очередной светлой фазы обошлось без слепящих глаза сюрпризов. Если уж на то пошло, на вид здесь было темнее, чем на гарм-шаркному краю Осколка.

Однако с того момента, как они покинули нулевую пещеру, Рои еще не доводилось видеть более густой растительности, чем та, что покрывала потолок этих туннелей. Спустив Зака на землю, она взобралась по стене, чтобы обследовать камни. Она уже давно не ходила при таком весе вниз головой, а закоснелая поверхность лишь усложняла ей задачу.

Она осторожно ощупала потолок своими клешнями. – На ощупь камень крепкий, – сообщила она. – Ни зазоров, ни трещин.

– Возможно, он восстановился благодаря растительности, – отозвался Руз.

– Все мои карты слишком старые, – сокрушенно заметил Зак. – Нам стоило захватить инструменты, чтобы пробить путь наружу.

– Инструменты и приличных размеров бригаду, – предположила Рои. До нее доходили слухи, что внешняя стена достигала не меньше дюжины размахов в толщину, но подобные заявления, как и многие из общеизвестных фактов, могли и не иметь под собой серьезных оснований.

– Если здесь есть система трещин, то могут быть и другие выходы на поверхность, – сказал Руз. – Даже если растительность добралась до всех старых трещин, новый проход мог открыться благодаря Встряске.

Рои спустилась на землю. – Останься с Заком, – попросила она. – А я пока осмотрюсь.

Она двинулась дальше по туннелю, который привел их к этому перекрестку. Когда вокруг сгустилась темнота, она замерла и оглянулась, но в отдалении не было знакомого тусклого огонька; она не потрудилась завести световую машину – и Руз, по всей видимости, тоже.

Когда в туннеле снова стало светло, она медленно двинулась вперед, прислушиваясь к ветру. В этих звуках было какое-то странное, резонирующее биение, которое она слышала первый раз в жизни; по мере приближения к следующему перекресту оно становилось громче.

Она свернула направо в поперечный туннель, следуя за источником звука. На земле высились горы обломков – здесь было проще забраться на потолок и идти прямо по нему. Очередное наступление темноты уже ни на что не повлияло; здесь, конечно, могли встретиться трещины, но, по крайней мере, не было риска поскользнуться на шатких камнях. Медленным шагом она двигалась вперед сквозь тьму.

Когда снова поднялся ветер, Рои с трудом верилось, что она находится в Затишье. Ничего подобного она не ощущала даже на гарм-шаркном краю; от натиска ветра ее щиток стало покалывать, будто она стояла под шквалом мелкого песка.

Ей еще не доводилось видеть настолько яркого сияния. Оно окружало ее со всех сторон, а часть стены, расположенная впереди, напротив входа в боковой туннель, пылала так неистово, что едва не слепила глаза.

Она насколько это было возможно приглушила свое зрение и осторожно приблизилась к перекрестку. Повернувшись, чтобы заглянуть в боковой туннель, она увидела, что земля перед ней была залита сиянием, которое нестерпимо жгло глаза. С бешено колотящимся сердцем она вернулась назад.

Когда подошло время очередной темной фазы, и свет отступил от окружающих ее камней, странное сияние перекрестка не исчезло полностью. Рои снова приблизилась ко входу в боковой туннель и взглянула туда, откуда чуть раньше исходил поток невыносимо яркого света. Она увидела в потолке дыру, освещавшую неровный участок расположенного под ней пола. Сейчас Накал был где-то вдалеке, но часть его света, по-видимому, достигала Осколка через это отверстие.

В сознании Рои не осталось сомнений: это и есть трещина на краю Осколка, ведущая к тому, что лежало за его пределами. Когда темнота опустится в следующий раз, они, ничем не рискуя, окажутся по другую сторону от Накала, и пустота раскроет свои секреты тому, кто отважится сделать шаг наружу.

Ближе к центру околоядерного звездного диска плотность звезд стала угрожающе нарастать. Внутри скопления шириной в двести световых лет миллиарды звезд мчались по сложному переплетению орбит, и чем глубже ты погружался в этот рой, тем плотнее и агрессивнее он становился. Ракешу он напомнил гнездо разъяренных муравьев, оказавшихся на краю обрыва и удерживаемых от падения в бездну одной лишь энергией собственного движения.

На дне этой ямы располагалась Годаль-е-Марказ, черная дыра с массой трех миллионов солнц, единственное место, дальше которого падать было уже некуда. Добраться до этого надира было непросто: зона захвата черной дыры в диаметре достигала почти пятидесяти миллионов километров, а звезды нечасто теряли настолько большую долю своего момента импульса, чтобы устремиться аккурат в пропасть небытия.

Попадание в центр мишени, впрочем, было не единственной дорогой, ведущей к уничтожению. Примерно раз в сто тысяч лет одна из звезд пролетала в достаточной близости от Годаль-е-Марказ, чтобы почувствовать на себе катастрофическое действие приливных сил. Устремляясь к черной дыре, звезда вытягивалась вдоль своей орбиты, одновременно испытывая давление в перпендикулярных направлениях и все сильнее сжимая и распаляя вспучившуюся полосу термоядерного огня. Иногда встреча с черной дырой могла просто разорвать звезду на части, рассеяв ее останки по целой массе орбит, но если приливное давление было достаточно велико, чтобы вызвать всплеск новых термоядерных реакций, то как только давление спадало вслед за удалением от черной дыры, звезда могла взорваться с силой сотни сверхновых. Последствия этих взрывов можно было наблюдать даже тысячи лет спустя в виде разреженных, но все же несущих немалую энергию, газовых оболочек, расширяющихся в направлении от галактического ядра.

Обычные сверхновые, разумеется, встречались еще чаще, и центральное скопление было практически завалено их останками: белыми карликами, черными дырами звездной массы и нейтронными звездами. Подобная перепись производила обескураживающее впечатление, а хаотичная динамика этой области космоса не позволяла исключить из рассмотрения больше нескольких процентов звезд, потенциально виновных в смерти мира ковчегостроителей.

Стоя в кабине управления «Обещания Лал» и всматриваясь в сияние звезд, за которым скрывалась цель их поисков, Ракеш спросил у Парантам: «Ты бы согласилась по очереди посетить пятнадцать миллионов нейтронных звезд в поисках живого ковчега?».

– Абсолютно, – без колебаний ответила она.

На мгновение Ракеш задумался о том, не поймать ли ее на блефе, но он был уверен, что его собственный энтузиазм даст слабину задолго до нее. Выбирая черты синтетов, их создатели были склонны останавливаться на крайностях, которые нечасто встречались даже в тех вариантах наследственности, которые по максимуму использовали последние достижения технологий. Никакой ген заинтересованности не сравнился бы с железной волей Парантам.

– Думаю, нам пора соорудить приличный телескоп, – сказал он.

Она кивнула в знак согласия, не выдав даже малейшего намека на облегчение от того, что он не был всерьез настроен на личное изучение каждого из кандидатов. – Где именно?

– Это место ничем не хуже любого другого, – предложил Ракеш. – По крайней мере, здесь полно сырья. – Они могли бы попытаться выбрать точку наблюдения, которая бы находилась еще ближе к центру галактики, однако шансы обнаружить звезду, у которой бы до сих пор имелся солидный пояс астероидов, были не так уж высоки.

– Вполне справедливо, – заметила Парантам, – что мы воспользуемся небольшой частью мира ковчегостроителей, чтобы найти их новый дом. За это они бы вряд ли нас осудили.

Ракеш ощутил уже ставшее для него привычным чувство дискомфорта, сопровождавшее мысли о том, что их действия могут оказаться надругательством над святыней. Однако вокруг не было никого, кто мог бы оскорбиться их поступками – не считая Отчуждения, которое, не сомневался Ракеш, постоянно стояло у них над душой с готовностью наложить вето на любое проявление недопустимого поведения.

С такого расстояния шестисотметровый ковчег, расположенный в пределах центрального скопления, теоретически можно было разглядеть в оптический телескоп шириной четыре миллиона километров, однако для получения четкого спектра, который бы дал однозначный ответ на вопрос о материале стенок, планку разумнее было поднять.

– Десять миллионов километров? – предложил он.

– Думаю, этого хватит.

Ракеш позаимствовал из библиотеки кое-какие стандартные модели и подкорректировал их, чтобы приспособить под конкретные цели и условия. Они могли заняться добычей сырья на руинах, оставшихся от планеты ковчегостроителей, затем направить очищенные материалы на свободную от пыли и микрометеоров орбиту, где будет происходить сборка сегментов зеркала. Поскольку основными источниками энергии станут солнечный свет и звездный ветер, работа будет продвигаться довольно неспешно, и для ее завершения потребуется больше года. Но это задержка была ничтожно мала по сравнению с тем, что они уже затратили на путешествие внутри балджа, не говоря уже времени, которое бы ушло на прыжки между нейтронными звездами.

Ракеш запустил процесс, направив в пояс астероидов двенадцать транспортировочных модулей для засевания минералов инженерными спорами.

– Никакого вмешательства со стороны Отчуждения, – заметил он. – Они не впускают споры извне, но против распространения этих ничего не имеют.

– Значит, они либо нам доверяют, – заключила Парантам, своим тоном ясно давая понять, как она относилась к подобному предположению, – либо следят за нами так пристально, что в точности знают, на что эти споры способны, а на что – нет.

– Что, если бы мы попытались построить здесь узел? – задумчиво произнес Ракеш. – В соответствии со стандартами Амальгамы? У нас бы появился собственный короткий путь через балдж.

– Я бы сказала, что мы находимся слишком далеко от края, чтобы установить надежную связь с сетью Амальгамы, – ответила Парантам, осторожно выбирая слова.

– Возможно, – согласился Ракеш. – Но дело не в этом. Что, если бы мы все-таки попытались?

– Я думаю, что если бы мы всерьез вознамерились пойти против правил, за соблюдением которых Отчуждение следило в течение миллиона лет, то наши хозяева в ту же секунду превратили бы наши тела в пыль и отправили ее прямиком в Годаль-е-Марказ. Мы находимся здесь с их разрешения. Нам не следует даже задумываться о том, чтобы испытывать здесь свою удачу. – Она улыбнулась. – Тебе сняться сны, Ракеш?

– Да.

– Тогда составь перечень тем для своего цензора сновидений. Мы же не хотим, чтобы Отчужденные нас неправильно поняли.

Ракеш последовал за одним из зеркальных пауков, зависнув рядом, пока тот поглощал сырье, поступавшее к нему из пояса астероидов. Внешне поток напоминал жидкость молочно-белого цвета, хотя в действительности состоял из крошечных гранул, каждая из которых представляла собой ядро летучих веществ, окруженное специфической минеральной оболочкой, которая предназначалась как для защиты, так и для маркировки содержимого. Благодаря острому зрению и проворным ротовым органам, паук мог извлекать из струи необходимые ему вещества, в то время как весь остальной поток направлялся к следующему потребителю.

Заполнив расположенный в животе мешок, он направился обратно к своей паутине, придав себе ускорение при помощи едва заметной ионной струи. Он уже соорудил жесткий скелетообразный каркас отведенного ему зеркального сегмента. Ширина каждого из зеркал равнялась километру, но даже после того, как все десять миллиардов сегментов будут собраны, их суммарная площадь составит лишь одну десятитысячную от восьмидесяти триллионов квадратных километров пространства, охватывающего габариты телескопа. Если бы кто-то взглянул на зеркальный массив в целом, то увидел бы по большей части пустое пространство; такая разреженность зеркал, впрочем, никоим образом не ухудшала светособирательную способность отдельных сегментов, а разрешение телескопа при этом возрастало в сотню раз.

Расположившись на краю каркаса, паук начал выделять блестящую полимерную пленку, больше похожую на ленту с металлическим отливом, чем на шелковую нить. Благодаря подвижным электронам, полимер по своей отражающей способности не уступал серебру, но при этом был легче и прочнее любого металла. Точная молекулярная структура полимера постоянно корректировалась по мере его синтеза, подстраивая естественную кривизну пленки под параболическую форму зеркала: итоговая погрешность оказывалась меньше, чем длина световой волны.

Поскольку каркас вращался, пауку требовалось лишь медленно продвигаться к его центру, нанося пленку в виде плотно скрученной спирали вслед за поворотом растущего зеркала. Ракеш терпеливо следил за процессом: наконец, кольцеобразная полоса выросла настолько, что он смог уловить в ней отражение яркого марева центрального скопления – настолько четкое, что оно напоминало, скорее, разрыв ткани пространства, нежели простое изображение в зеркале.

Когда сегмент будет завершен и перемещен на нужное место, за его ориентацией в пространстве будет следить массив прецизионных акселерометров, измеряющих фазовый сдвиг между вращающимися в противоположные стороны токами внутри сверхпроводящего материала, и для того, чтобы обеспечить идеально точное расположение зеркал хватит едва ощутимого дуновения его ионных двигателей. Комплект похожих на глаза насекомого инструментов, расположенных в фокусе телескопа, был уже готов и проходил тестирование и калибровку. Как только примерно миллион из десяти миллиардов сегментов будут расположены на своих местах, станет возможным провести хоть сколько-нибудь результативный сбор данных, пусть даже и с гораздо меньшей скоростью, чем это позволит вся площадь светособирающей поверхности. К этому моменту телескоп будет одновременно фиксировать аккреционные диски тысяч нейтронных звезд, пытаясь обнаружить среди них характерный спектр синтетических стенок ковчега.

Прочесав заваленный булыжниками центр единственного оставшегося в этой системе ковчега, зонды не обнаружили ни артефактов, ни мумифицированных останков его изначальных обитателей. Несмотря на то, что верхние ярусы экосистемы, живущей за счет звездного ветра, скорее всего, потерпели стремительный крах, здесь даже сейчас обитала достаточно большая популяция микробов, которая могла в два счета расправиться с любой органикой, а медленное истирание обломков стен на протяжении тысячелетий обратило в пыль любые следы материальной культуры бывших хозяев ковчега. Ракеш не осмеливался строить догадки о том, с какой вероятностью ковчег, захваченный нейтронной звездой, мог превратиться в процветающий мир – пусть даже ненадолго, не говоря уже о пятидесяти миллионах лет – но ему уже доводилось преждевременно списывать своих инопланетных родственников со счетов, и он отнюдь не собирался совершать ту же ошибку дважды.

Он отвернулся от зеркала и оставил свой аватар дрейфовать в космосе, медленно вращаясь вокруг своей оси. Он переместил зрение ниже по спектру, в область инфракрасного и микроволнового излучения, пригасив свет звезд, но вместе с тем обнажая окружавший их потусторонний мир газа и пыли, наполненный более тонкими, деликатными и расплывчатыми структурами. Плазменные оболочки тысячелетних сверхновых висели в пространстве наподобие дыма, созданного замедленным во времени фейерверком. С полдюжины ярких нитей, выстроившихся перпендикулярно плоскости галактического диска сияли синхротронным излучением электронов, мчавшихся по спиральным траекториям вдоль линий магнитного поля. Из газового кольца шириной в несколько десятков световых лет вырастала причудливая двойная спираль, протянувшаяся через все небо: так в инфракрасном спектре светилась пыль, захваченная волной в ловушку магнитного поля, деформированного движущимся по орбите газом, который служил для него своеобразным якорем в пространстве.

Отчуждение каким-то образом сумело взять это прекрасное и полное опасностей место под контроль и заявить на него свои права. Пока незадачливые двоюродные братья и сестры Ракеша подвергались безжалостным ударам стихии – возможно, вплоть до своего полного уничтожения – отчужденные нашли способ превозмочь или попросту обойти эти лишения, превратив окружающую часть космоса в свой ревностно охраняемый дом. Достигли ли они зрелости внутри диска и пришли сюда лишь позднее, уже располагая хитроумными технологиями, или с самого начала были невосприимчивы к опасностям балджа в силу особенностей своей природы – об этом можно было только гадать. Ракеш не рассчитывал получить от них ответы – во всяком случае, не напрямую – но в то же время не мог полностью отказаться от наивной надежды, что уже сама возможность преодолеть этот космический кордон и увидеть то, что видели сами отчужденные, погрузиться всем телом в то же самое космическое излучение и ощутить те же самые звездные ветра и приливы, позволит ему в какой-то мере выкристаллизовать в своем сознании представление об их природе, которое ему, находясь в диске, никогда бы не удалось получить за счет одних лишь праздных домыслов.

Его грезы лопнули, как мыльный пузырь, когда Парантам нарушила тишину.

– Мы не одни.

Это утверждение было настолько странным и неожиданным, что какое-то время Ракеш просто молча парил в воздухе, не желая покидать своего паучьего святилища, чтобы выяснить, шутит она или говорит на полном серьезе.

– Ты о чем? – наконец, спросил он.

– Кто-то направил к нам посланника. Я уже спросила, о чем он хотел рассказать, но он настаивает на том, что будет говорить только с нами обоими.

Ракеш отключился от аватара, и ощущения снова вернулись к его телу, сгорбившемуся на кушетке в кабине управления «Обещания Лал».

Рядом с Парантам стояла фигура, по виду напоминавшая Кси – такого, каким Ракеш воспринимал его еще находясь в том узле: та же лысина, те же серьезные манеры, тот же едва заметный намек на улыбку. В отличие от самого Кси, спрашивать у посланника, как он выглядел на самом деле, было бессмысленно; будучи лишенным разума курьером, он не обладал самовосприятием, не говоря уже о потребности в физическом воплощении. Их хозяева просто загрузили его в один из процессоров жилого модуля и позволили программе общаться с ними при помощи стандартных протоколов Амальгамы.

Ракеш поднялся на ноги и обнял посланника. – Добро пожаловать в балдж! – Он не был его старым другом, но был создан так, чтобы с ним можно было общаться, как с самим Кси; возможно, он даже мог переслать тому слова Ракеша. Некоторые людям в присутствии посланников начинали смущаться, но политика, которой придерживался Ракеш, требовала относиться к посланнику точно так же, как и к его отправителю и отходить от этой роли лишь в абсурдных ситуациях. В объятиях с этой неразумной галлюцинацией глупости было не больше, чем в теплом и искреннем ответе на письмо или видеосообщение. – Как дела? Откуда ты прибыл?

– С Дарья-е-гашанг. Через несколько лет после того, как вы с Парантам покинули узел, туда прибыл странствующий фестиваль – «Океан десяти миллионов миров». Я присоединился к ним и с тех пор мы путешествуем вместе.

– Океан десяти миллионов миров?

– Каждый месяц мы купаемся, плаваем или ныряем в водах очередной планеты.

Ракеш улыбнулся, вспомнив свое «мокрое» прощание. – Звучит здорово. – В действительности подобные фестивали представляли собой всего-навсего большие группы совместно путешествующих друзей, но у каждого из них, как правило, была своя, уникальная атрибутика: претензии на новую социальную структуру, художественное окружение или выбор цели путешествия с целью воздать должное какой-то определенной стороне жизни. Самым соблазнительным в них было то, что эти группы предлагали своим участникам удовлетворительную смесь стабильности и новизны. До тех пор, пока ты оставался их членом, тебе не было нужды обрывать связи со всеми, кого ты знал, ради простой смены обстановки.

– Так с чего ты вдруг вспомнил о нас? – спросила Парантам.

– До меня дошли кое-какие новости насчет Лал, – ответил посланник.

– Лал? – Ответ удивил Ракеша почти так же, как и само появление посланника. – И что же она сделала, чтобы стать знаменитостью?

– Она покинула балдж, не входя в него.

– Ясно, – ответил Ракеш. Если его слова были правдой, это вполне могло повлечь за собой некоторую дурную славу.

– Отчет о внутрисетевом трафике узла, который, по словам самой Лал, послужил ей точкой входа в балдж, наконец-то, достиг узла, послужившего ей точкой материализации, – объяснил посланник. – На это ушло какое-то время, поскольку ее слова о нехватке ключей шифрования, связывающих эти узлы, оказались правдой. Когда дефицит ключей был устранен, и оба узла сравнили свои данные, стало ясно, что Лал солгала о своем происхождении.

– Но ведь отсюда еще не следует, что она ни разу не попадала внутрь балджа, – возразила Парантам. – Она могла войти в него из другой точки, а данные, когда ты сверялся с ними в последний раз, возможно, еще не были синхронизированы.

– Когда я покидал Дарья-е-гашанг, это, строго говоря, было возможно, – неохотно согласился посланник, – но даже тогда возможностей для подобного маневра оставалось совсем немного. Сейчас на значительной территории западного внутреннего диска распространено убеждение, что ее сотворили отчужденные: что воспользовавшись знаниями обо всех незашифрованных путешественниках, которых они могли изучать в течение тысяч лет, они создали правдоподобного гражданина Амальгамы, а потом заслали ее в диск… в общем, с какой-то непонятной целью.

– И где же она теперь? – спросил Ракеш.

– Никто не знает. О ее отправлении с узла, где мы с ней встретились, нет никаких записей.

Ракеш рассмеялся. Он не был уверен в том, что Лал чем-то отличалась от самого обыкновенного путешественника, не желавшего оставлять подробных записей о своем передвижении; возможно, ее рассказ о клане синхронистов был прикрытием для более сложной и скверной правды. И пусть даже она была посланником Отчуждения – которое, предлагая «потомку ДНК» заняться исследованием метеора, от недостатка коммуникабельности было вынуждено сформулировать свою просьбу в слегка недобросовестной манере – разве это само по себе давало повод для беспокойства?

– Я рад, что ты решил поделиться с нами этой новостью, – сказал Ракеш, – но на наши планы она никак не повлияет. Я не одобряю мошенничество, но послание Лал по своей сути не было какой-то выдумкой. Парантам рассказала тебе о наших открытиях?

– Да.

– Тогда как нам следует поступить? Если Отчуждение хотело нам навредить, мешать им уже слишком поздно, а тот факт, что ты смог добраться до нас, чтобы сообщить эти подозрения, лишь понижает шансы такого расклада.

– Я прибыл не для того, чтобы предупредить вас насчет Отчуждения, – сказал посланник. – Я прибыл, чтобы предупредить вас насчет Амальгамы.

– О. – В этот момент Ракеш ощутил накатившую на него волну неловкости.

– Нешифрованные, не прошедшие аутентификацию путешественники, пользующиеся коротким маршрутом, который проходит через балдж, всегда действовали на свой страх и риск. Дело не только в том, что с ними могут сделать сами отчужденные; принимающие узлы на противоположной стороне балджа, вообще говоря, не обязаны материализовывать или перенаправлять данные, не подтвердившие свою подлинность. Со времен Лейлы и Джазима и первой волны ажиотажа, последовавшего за открытием сети Отчуждения, обитатели внутреннего диска стали на регулярной основе делать исключения для данных, двигающихся по короткому пути. Но по мере распространения слухов о том, что Отчуждение действует за нашей спиной – штампуя самозванцев, которых они выплевывают в наши сети в качестве шпионов и саботажников – эта беспечная политика начинает вызывать сомнения.

– Значит, когда наши дела здесь будут завершены, и придет время возвращаться назад…, – сказала Парантам.

– Это может оказаться сложнее, чем вы думали, – закончил за нее посланник. – Амальгама, возможно, не захочет принять вас обратно.

– Когда команда собралась в расчетной пещере, Рои заметила Нэт и с надеждой в голосе объявила: «Удача приходит с шестой попытки!»

– С шестой? – переспросила Нэт. – А разве не с третьей?

– Сформулировать гипотезу и проверить ее на практике – это два разных дела, – настоятельно заметила Рои. – Так что в итоге получается шесть отдельных шагов.

Нэт была слишком вежлива, чтобы возразить, и, пожалуй, чересчур серьезна, чтобы распознать в словах Рои шутку. Если в пословице и был какой-то толк, ее точно не стоило воспринимать буквально. Она, впрочем, поощряла упорство, а интуиция подсказывала Рои, что в этот раз их целеустремленность, наконец-то, будет вознаграждена.

Когда Нэт обнаружила, что орбиты вокруг Средоточия могут потерять устойчивость, около дюжины членов первоначальной команды Зака ушли, чтобы обучить подрастающее поколение секретам веса и движения; еще дюжина отправилась к сарду, поставив перед собой еще более амбициозную цель сколотить новую команду для постройки предложенного Бардом туннеля. Задачей оставшихся был поиск геометрии пространства-времени, способной удовлетворить принципу Зака – в надежде пролить свет на опасности, с которыми Осколок мог столкнуться в будущем.

Тан до такой степени отточил свой подход к описанию геометрии, что теперь мог рассчитать естественные траектории – ближайшие аналоги прямых линий – для любой искривленной поверхности. Оставался, тем не менее, один ключевой шаг: найти верный переход от геометрии чистого пространства к геометрии, включающей как пространство, так и время.

Анализируя траекторию на искривленной поверхности, Тан разбивал ее на множество крошечных прямолинейных отрезков равной длины. Эти короткие прямые линии выступали в качестве меток, указывающих направление кривой. После этого геометрию поверхности можно было охарактеризовать простым математическим правилом, которое Тан называл «связностью». При помощи связности можно было перенести направление из заданной точки в соседнюю с учетом геометрии поверхности. Если кривая представляла собой естественную траекторию, то после разбиения ее на отдельные сегменты и применения связности для сдвига каждого из них на один шаг вперед, оказывалось, что сдвинутые сегменты совпадают с исходными: сдвиг первого на один шаг вдоль кривой дает направление второго и так далее. Если же кривая отличалась от естественной траектории, направления оказывались рассогласованными, а разница между ними служила мерой отклонения кривой от траектории, заданной геометрией поверхности.

Тот факт, что кривая всегда разбивалась на сегменты равной длины, представлял собой ключевой момент всей процедуры, поскольку результаты анализа не должны были меняться при повороте поверхности или зависеть от того, под каким углом на нее смотрит конкретный наблюдатель. При выборе другого способа разбиения – например, на отрезки, имеющие одну и ту же длину в горизонтальном направлении – различные наблюдатели не смогли бы прийти к соглашению о том, какое именно направление следует принять за «горизонталь». Если же речь шла о том, имеют ли два соседних отрезка одну и ту же длину, подобных разногласий не возникало. Если связность учитывала это правило – сохраняя длину отрезков при перемещении от точки к точке – то все складывалось как нельзя лучше, и вопрос о том, является ли заданная траектория примером естественного движения, имел один и тот же ответ вне зависимости от конкретного наблюдателя.

Но что происходило, когда движение брошенного камня рассматривалось с учетом его движения не только в пространстве, но и во времени? Изобразить на клочке кожи его траекторию, выбрав определенное направление в качестве оси времени, мог кто угодно, но как прийти к соглашению насчет масштаба такой диаграммы? Отрезок времени, отделявший верхний край листка от нижнего, мог быть выбран совершенно произвольно: с равным успехом он мог занимать и один удар сердца, и одну смену, и целую жизнь.

Но допустим, что масштаб выбран. Что произойдет, если разделить траекторию камня на отрезки равной длины? Если бы Рои бросила в Нулевой пещере камень так, чтобы с ее точки зрения он преодолевал по одному размаху за каждое сердцебиение, траектория, которую бы она начертила на листке кожи, выглядела бы как наклонная линия. Если бы Зак при этом двигался в том же направлении и с той же скоростью, то с его точки зрения камень бы выглядел неподвижным, а значит для него траектория бы выглядела как линия, строго параллельная оси времени. Предположим, что спустя пять биений сердца камень налетает на препятствие. Длина линии Зака составила бы ровно «пять сердцебиений» с учетом выбранного масштаба рисунка. Линия Рои, с другой стороны, оказалась бы длиннее, поскольку занимала бы не только пять сердцебиений по оси времени, но еще и покрывала пять размахов пространства. Выводы обоих экспериментаторов должны были каким-то образом согласовываться друг с другом, но рассчитывать на то, что начертив свои диаграммы, они получат траектории одной и той же длины, было нельзя.

Что могло объединять обоих наблюдателей? Самым простым ответом, который удалось предложить команде, был интервал времени. Если поделить траекторию камня на отрезки, соответствующие равным интервалам времени, то количество отрезков, заключенных между начальной и конечной точками будет одинаковым для всех наблюдателей. Если бы удалось отыскать связность, которая учитывала эту схему, сохраняя интервал времени, соответствующий отдельному отрезку, дела, возможно, пошли бы на лад.

Именно эту идею команда опробовала в первую очередь. Они занялись поиском геометрии пространства-времени, которая удовлетворяла принципу Зака и имела связность, сохраняющую величину временных интервалов.

Решение заняло меньше одной смены. Полученная геометрия была симметрична относительно одной особой точки, в которой, вполне вероятно, находилось Средоточие. Естественные траектории включали в себя круговые орбиты с центром в Средоточии. Квадрат периода каждой из таких орбит оказался пропорционален кубу ее размера. А отношение гарм-сардового и шомаль-джонубного весов в точности равнялось трем. Вблизи Средоточия, вдали от Средоточия, всегда и везде – трем.

Это был тот самый результат, который Зак предугадал давным-давно, исходя из того, что карта весов по-прежнему соответствует действительности. Но несмотря на свою изящную простоту, этот вывод противоречил наблюдениям. На данный момент отношение весов было равно двум с четвертью, что подтверждалось дюжиной измерений.

Неудача поставила под сомнению саму идею о том, что естественное движение можно было описать при помощи тех же геометрических принципов, которые действовали в отношении пространства. Поразмыслив о кардинальной смене направления поиска, команда, тем не менее, пришла к консенсусу, решив раньше времени не ставить крест на идеях Тана.

Могла ли связность удовлетворять какому-то другому правилу, способному объяснить результаты наблюдений? Существовал ли способ, несмотря на очевидные сложности, применить в новом контексте идею «равных длин», которая так успешно работала в отношении пространства?

Решение подсказала Нэт: именно она привлекла внимание команды к тому факту, что на пространственно-временной диаграмме с непомерно огромным масштабом по оси времени – скажем, тридцать шесть в квадрате размахов на каждое сердцебиение – точки зрения наблюдателей, движущихся с близкими, но различными скоростями, можно было довольно точно описать с помощью небольших поворотов диаграммы, при которых траектория наблюдателя оказывалась направленной параллельно оси времени. Но оставалась другая проблема: если считать неизменными длины на этой диаграмме, то каждый из двух наблюдателей, движущихся с разными скоростями, решил бы, что сердце другого бьется быстрее, чем при движении с одной и той же скоростью, поскольку линия длиной в «одно сердцебиение» занимала бы меньший интервал времени и длилась бы меньше по ощущениям наблюдателя, линия времени составляла с ней некоторый угол. Впрочем, в реальности при достаточно большом масштабе эффект мог оказаться неизмеримо малым. Кто сказал, что они не живут именно в таком мире?

Гипотеза звучала довольно смело, но более удачных идей ни у кого не нашлось. В поисках соответствующей геометрии команда провела пять смен. Когда их труды увенчались успехом, результат, несмотря на смешанные чувства, убедил Рои в том, что они движутся в правильном направлении.

Вторая геометрия отчасти напоминала первую: она также была симметрична относительно одной особой точки и допускала существование круговых орбит. Вдали от Средоточия периоды этих орбит приближенно описывались старым правилом квадратов-кубов, однако для орбит меньшего размера аппроксимация давала неверные результаты, и величина периода оказывалась больше, чем предсказывало это правило.

Как следствие, отношение гарм-сардового и шомаль-джонубного весов теперь могло отличаться от тройки. Для орбит, расположенных на большом расстоянии от Средоточия, оно примерно равнялось трем, что вселяло некоторую надежду. проблема состояла в том, что по мере приближения к Средоточию отношение не уменьшалось, а наоборот, становилось больше. Оно всюду было больше трех, и наблюдаемая величина, равная двум с четвертью, в эту геометрию совершенно не вписывалась.

Команда потратила еще шесть смен, проверяя и перепроверяя полученный результат. Чтобы склонить в неверную сторону отношения весов и величины орбитальных периодов, хватило бы одной-единственной ошибки. Но расчет оказались верными. Найденная ими геометрия удовлетворяла принципу Зака – согласно которому сумма истинных весов без учета вращения должна быть равна нулю – а ее связность соответствовала идеям Нэт о том, что длина кривой, описывающей движение тела на пространственно-временной диаграмме, должна быть одинаковой вне зависимости от конкретного наблюдателя. В этом решении было больше элегантности, чем в первом, менее замысловатом варианте геометрии; оно определенно открывало более широкие возможности. Но реальные Осколок и Средоточие подчинялись иным законам.

Внимательно изучая выкладки в поисках крошечной, едва заметной ошибки, Рои осенило; идея, которая пришла ей в голову, была почти столь же невероятной, что и первоначальная гипотеза Нэт. Среди прочего они искали ошибку в выборе знака: сложение вместо вычитания или наоборот. Корнем проблемы вполне могла оказаться подобная оплошность. Но если в выкладках знаки были расставлены правильно, то как насчет самой гипотезы?

Нэт предполагала, что инвариантные для всех наблюдателей длины в пространстве-времени подчинялись тем же правилам, что и длины в пространстве. Квадрат длины в пространстве был равен сумме квадратов компонент по трем осям: гарм-сард, шомаль-джонуб и рарб-шарк. Нэт просто добавила к ним квадрат компоненты по оси времени, предварительно домножив его на масштабный коэффициент, связывающий время и расстояние.

Но с какой стати квадрат времени должен прибавляться? Столь идеальная симметрия намекала на то, что время и пространство по сути одно и то же, что за исключением выбора единиц измерения оба понятия неотличимы друг от друга. Для Рои же разница между пространством и временем была очевидна: если по оси гарм-сард можно было сколько угодно гулять в обе стороны, то проделать нечто подобное с прошлым и будущим едва ли представлялось возможным. Если в первом варианте они признали время абсолютной, универсальной и неизменной величиной, сделав его слишком непохожим на пространство, то во втором они, возможно, зашли слишком далеко и угодили в другую крайность?

Что, если в качестве компромисса они озадачатся поисками геометрии, связность которой сохраняет величину, немного отличающуюся от предложенной Нэт: что, если вместо суммирования квадратов всех четырех компонент взять сумму квадратов по пространственным осям и вычесть из нее квадрат по оси времени?

На обсуждение плюсов гипотезы Рои у команды ушло больше полусмены. Многие сетовали на то, что идея выглядела неэлегантной и надуманной. Гул отметил, что любое тело было неподвижным относительно самого себя, поэтому «длина» его пути в пространстве-времени должна был равняться нулю размахов в квадрате минус квадрат одного сердцебиения, выраженного в размахах, что в итоге давало отрицательное число. Если же, с точки зрения другого наблюдателя, скорость движения тела превышала скорость, соответствующую заданному Нэт масштабному коэффициенту между сердцебиениями и размахами, длина его пути в пространстве-времени, по мнению такого наблюдателя, оказалась бы положительной. Как увязать эти факты друг с другом, если длина пути должна оставаться неизменной?

– Возможно, дело в том, – предположил Тан, – что ни одно тело не может двигаться со скоростью, превышающей эту величину.

– Тогда что произойдет, – возразил Гул, – если я двигаюсь относительно Осколка со скоростью в три четверти от критической в сторону шомаля, а ты движешься с той же скоростью в сторону джонуба? Какова будет моя скорость относительно тебя?

Тан на какое-то время погрузился в вычисления, после чего вернулся с ответом. – Каждый из нас будет считать, что другой движется со скоростью в двадцать четыре двадцать пятых от критической. Теперь нельзя просто складывать скорости друг с другом, как мы это делали в первом варианте геометрии.

Хотя размышления над этими словами не развеяли всех сомнений Гула, он, как бы рассуждая вслух, сказал: «Значит, критическая скорость в принципе может быть вполне наблюдаемой. Это не просто какое-то большое магическое число, которое мы выбрали ради собственного удобства, чтобы увязать время с пространством и заставить математику работать».

В итоге команда согласилась взяться за проверку гипотезу Рои, начиная со следующей смены. Если этот путь, как и все остальные, заведет их в тупик, они оставят геометрические идеи Тана в покое и займутся поисками принципиально иной теории движения.

В расчетное пещере собралось двадцать шесть человек. По пути Рои заглянула к Заку; он оказал ей моральную поддержку, но был слишком утомлен, чтобы прийти и понаблюдать за собранием лично, не говоря уже о том, чтобы принять в нем активное участие.

По общей договоренности Рои и Тан были назначены главными вычислителями на время собрания. Им предстояло работать независимо друг от друга, в то время как вся остальная команда, разбившись на две группы, должна была сыграть роль проверяющих. Ответ будет признан заслуживающим доверия только в том случае, если обе группы придут к одному и тому же результату.

Чтобы свести к минимуму выцарапывание математических шаблонов на коже – процесс неэкономный и физически утомительный – Гул придумал хитроумную систему, благодаря которой для представления шаблонов и выполнения над ним операций можно было использовать набор камешков, перемещающихся по проволочному каркасу. Чтобы овладеть этим методом, Рои потребовалось не одна смена, но теперь она даже не представляла, что можно работать как-то иначе. Заполнив очередную рамку с шаблонами, она перенесла последнее выражение на новую, после чего передала готовую рамку первому из проверяющих.

Благодаря тому, что их команда неоднократно вычисляла и пересчитывала результаты, вытекавшие из идей Нэт, а новые шаблоны по своей структуре были очень похожи на предыдущие, Рои быстро продвигалась к цели; каждый раз, мельком оглядывая пещеру, она замечала, что проверяющие держат тот же темп. В сходстве шаблонов, впрочем, имелись и свои минусы; память о старой геометрии была еще свежа, из-за чего небольшие изменения, внесенные Рои, казались «ошибочными», воспринимались, как незначительные огрехи, требующие исправления. Несколько раз Рои ловила себя на попытке вернуться к старым шаблонам.

Наконец, она добралась до шаблона, описывающего связность, которая учитывала новое определение длины в пространстве-времени, и характеризовала геометрию, симметричную относительно Средоточия. Тот факт, что ей удалось зайти настолько далеко, не столкнувшись с новыми проблемами, был обнадеживающим знаком, хотя пока что это не давало ей никакой конкретной информации, поскольку все выражения по-прежнему зависели от двух неизвестных шаблонов, вид которых еще только предстояло найти.

Воспользовавшись связностью, Рои проанализировала возможные круговые орбиты вокруг центральной точки новой геометрии. В пространстве-времени круговое движение превращалось в винтовую линию, непрерывно растущую вдоль временной оси по мере того, как ее витки раз за разом окружали Средоточие. Но с точки зрения новой связности эта кривая будет считаться естественным движением – пространственно-временной траекторией невесомого, свободно падающего тела – лишь при определенном значении ее шага.

Зная форму винтовой линии, описывающей естественное движение, Рои могла рассчитать период любой круговой орбиты. Поскольку геометрия была симметричной относительно Средоточия, период зависел только от размера орбиты, а два камня, орбиты которых имели один и то же радиус, но были наклонены друг к другу под небольшим углом, будут встречаться и расходиться с периодом, равным периоду самой орбиты. Другими словами, теперь ей был известен период шомаль-джонубных колебаний, а значит, и величина шомаль-джонубного веса.

Далее Рои рассчитала, как с точки зрения новой связности будут меняться направления при переносе вдоль винтовой линии, характеризующей орбиту Осколка. Скорость, с которой – относительно рамки Ротатора – вращались направления гарма или шарка, позволяла оценить величину скрытого вращательного веса, компенсирующего вес по оси рарб-шарк.

В случае с третьим весом она рассмотрела точку, связанную с Осколком, но смещенную относительно его центра в направлении гарма или сарда. Винтовая линия, которую такая точка описывала в пространстве-времени, должна была обвивать Средоточие с тем же периодом, что и центр Осколка, однако ее движение, в отличие от центра, естественным назвать было нельзя. Связность указывала ей на вес, который должен был наблюдаться в этой точке; сюда входил и вес, вызванный вращением, но она могла легко вычесть его, получив в результате истинный вес по оси гарм-сард.

Просуммировав веса, возникавшие в каждом из трех направлений, Рои воспользовалась принципом Зака, приравняв сумму к нулю.

В результате два неизвестных шаблона оказались связаны определенным соотношением, но этого все еще было недостаточно, чтобы определить, чему равен каждый из них. Поэтому Рои повторила те же самые выкладки для другого набора условий, просуммировав веса, которые бы возникли внутри Осколка, если бы он мчался прямиком к Средоточию, а не обращался вокруг него по орбите. Принцип Зака опять-таки требовал, чтобы эта сумма равнялась нулю.

Теперь она, наконец-то могла решить получившиеся уравнения и найти неизвестные шаблоны, придав своим пока что абстрактным результатам вполне конкретный смысл.

Если не считать перещелкивания камешков, в пещере стояла практически полная тишина. Рои боялась, что ее «ошибка в знаке» просто скомпенсирует сама себя, но минус, судя по всему, без особых проблем проникал в последующие шаблоны, распространяя едва заметные изменения по всем проделанным выкладкам.

Она вывела шаблон, характеризующий величину орбитальных периодов. На большом расстоянии они примерно следовали закону квадратов-кубов, но по мере приближения к Средоточию оказывались меньше, чем предсказывало это простое правило – следуя противоположной закономерности, чем в геометрии Нэт.

Она рассчитала отношение весов. Вдали от Средоточия оно примерно равнялось трем, но по мере приближения становилось не больше, а меньше.

Рои передала рамку Нэт для проверки и мысленно задержала внимание на последнем шаблоне. Отношение гарм-сардового и шомаль-джонубного весов равнялось трем, минус шесть, деленное на размер орбиты. Определить, в каких именно единицах измерялся этот размер, было нельзя, поскольку они, помимо прочего, зависели от неизвестного масштабного множителя Нэт, введенного для перевода времени в расстояние. Впрочем, для достаточно небольшой орбиты отношение действительно могло равняться двум с четвертью; для этого нужно было лишь довести ее размер до «восьми единиц», чему бы они ни равнялись в размахах.

Из этого шаблона столь же ясно следовало, что для орбиты размером в «шесть единиц» отношение уменьшится до двух. Иначе говоря, гарм-сардовый вес будет вдвое превышать шомаль-джонубный.

Принимая во внимание принцип Зака и тот факт, что вращательный вес в точности компенсировался рарб-шаркным, можно было легко вычислить и другую величину: отношение гарм-сардового веса к вращательному. Когда первое отношение уменьшалось до двух, второе, наоборот, увеличивалось до четырех. А когда второе отношение достигало четырех, орбиты вокруг Средоточия, как уже показала Нэт, теряли устойчивость.

Если орбита Осколка уменьшится на четверть своего текущего размера, то хватит даже малейшего толчка в сторону гарма, чтобы их мир сорвался с орбиты и полетел прямиком к Средоточию.

– Ошибок нет, – объявил Руз, последний из проверяющих Рои. Вскоре после этого Кал вынес тот же вердикт для расчетов Тана. Их выводы, полученные независимо друг от друга, были сведены воедино и сверены друг с другом.

– Расхождений нет, – сообщил Руз.

Рои знала, что смысл сказанного должен быть понятен всем присутствующим, но на дюжину сердцебиений в пещере воцарилась тишина. Рои казалось, будто ее со всех сторон окружает броня защитного скептицизма: тот факт, что их эзотерические выкладки, наконец-то, произвели на свет величины, не противоречащие реальности, еще не доказывал истинность теории как таковой.

Первым заговорил Руз. – Орбиты размером шесть единиц неустойчивы, но меня ставит в тупик то, что происходит еще ближе к Средоточию. Похоже, что орбиты радиуса три и меньше невозможны физически, так как находящемуся на них телу пришлось бы двигаться со сверхкритической скоростью.

– При размере в две единицы, – добавил Гул, – все становится интереснее. Направление в пространстве, указывающее в сторону Средоточия, приобретает отрицательную пространственно-временную длину, как если бы вместо него речь шла о направлении во времени.

– Многие моменты потребуют более тщательного изучения, – сказал Тан. – И даже если эта геометрия верна, мы еще не доказали, что она представляет собой единственно возможный вариант. Могут быть и другие геометрии, которые также удовлетворяют принципу Зака и приводят к наблюдаемым отношениям весов.

Рои почувствовала облегчение; ей нечего было возразить насчет замечаний Тана. Они сдвинулись с мертвой точки, но реальные доказательства были еще впереди.

Смена еще не окончилась, но расчеты оказались довольно утомительным делом, поэтому некоторые из собравшихся направились к выходу из пещеры, чтобы перекусить. Рои отправилась с ними; она пообещала Заку, что при первой же возможности поделится с ним результатами проверки; к тому же по пути она могла захватить ему еды.

Когда она уже собиралась уходить, к ней подошла Нэт. – Удача приходит с шестой попытки, – сказала она. – Поздравляю.

– Это тебя надо поздравить. Идея принадлежит тебе, я ее просто слегка видоизменила.

В ответ Нэт лишь издала звук, указывающий на ее скромную роль и предлагавший воздержаться от дальнейших взаимных похвал. – Мне было приятно работать вместе с тобой, Рои. Надеюсь, мы еще встретимся.

– Ты о чем? – Рои замерла и недоуменно посмотрела на Нэт. Как другая команда умудрилась завербовать одного из их лучших работников прямо у них на глазах? – Ты что, стала курьером?

– Я не ухожу из команды, – ответила Нэт. – По крайней мере, не в моем понимании. Я отправляюсь к сарду, чтобы помочь в работе над туннелем.

Рои вежливо прощебетала в знак одобрения, хотя по правде признание Нэт стало для нее еще большим шоком. Даже находясь в окружении своих коллег и поглощенная их уникальной работой, Нэт нашла в себе силы для единоличной перебежки, ограничившись лишь собственной мотивацией; даже если сама она решила относиться к строителям туннеля, как к членам той же самой команды, именно теоретики были теми, кто впервые завладел ее преданностью, теми, кто подкреплял ее смена за сменой. – Ты наш лучший вычислитель, – посетовала Рои. – Ты лучше всех управляешься с шаблонами. Лучше всех понимаешь их смысл.

– Эти навыки не пропадут даром, когда я буду работать со строителями, – ответила Нэт. – Им тоже понадобятся математики.

– Но разве тебе больше не любопытно, – не унималась Рои, – выяснить, куда нас приведет эта теория? Увидеть, как наши идеи будут доведены до совершенства? Увидеть, как мы разберемся в этой новой геометрии, доказать или опровергнуть ее единственность, разобраться во всех ее следствиях?

Нэт замешкалась. – Конечно мне любопытно. И я надеюсь, что в нашу следующую встречу тебе будет что рассказать обо всех этих вещах. Но сейчас для меня важнее туннель. Дважды мы сталкивались в перспективой опасности. Дважды математика оказалась не в силах сбросить ее со счетов. Пусть у нас еще нет весомых доказательств, но то, что мы мимолетом увидели где-то вдалеке, для меня стало вполне реальным предупреждением. Я не готова дожидаться катастрофы, которая докажет нашу правоту.

В центре балджа полтора миллиарда звезд вращались вокруг диска шириной в полторы тысячи световых лет. Астрономы Амальгамы называли его ОЗД – околоядерным звездным диском – и уже давно привыкли наблюдать за ним лишь издалека, воспринимая как всего лишь очередной пример структуры, обнаруженной в миллиарде других галактик. Это был телескопический объект, а отнюдь не туристическое направление.

Многие из звезд ОЗД были космическими вундеркиндами – горячими, яркими, быстрогорящими гигантами, рожденными несколько десятков миллионов лет тому назад в облаках газа, увлекаемого к центру сложной динамкой галактического ядра. Путешествие других, более старых и менее массивных, звезд растягивалось на миллиарды лет, и их орбиты постепенно сокращались вместе с потерей энергии в случайных столкновениях.

Метеор, захваченный отчужденными, сумел лишь немного перебраться через край ОЗД. Поскольку составляющие его породы не расплавились от удара, скорость, с которой он мог отколоться от родительской планеты, была ограничена. Если на тот момент планета была связана со звездой, то чтобы распрощаться с метеором, этой звезде бы потребовалось вполне ощутимое время.

За пятьдесят миллионов лет эта пара успела совершить с десяток оборотов вокруг галактического центра, и их орбиты постепенно отдалялись друг от друга по мере того, как оба небесных тела попадали под влияние разных соседей. Если, однако же, допустить, что звезда, о которой шла речь, действительно была Чужаком, вырвавшим из звездной системы планету, которую Ракеш назвал Стальным Следом, то круг потенциальных вариантов сильно сужался. Многие из звезд, которые в теории могли оказаться в нужной близости от метеора, за последние двести миллионов лет явно не успели удалиться от галактического центра на достаточно большое расстояние, чтобы похитить планету сталеваров. Согласно моделям, которые прогнал Ракеш, лишь сорок шесть звезд могли захватить планету, погрузиться вглубь ОЗД, а затем оказаться в нужном месте пятьдесят миллионов лет тому назад, чтобы объяснить траекторию метеора.

Когда стало ясно, что оставшиеся соседи Стального Следа, три газовых гиганта вместе со своими спутниками, сами по себе были лишены каких бы то ни было следов, Парантам попросила карту доставить «Обещание Лал» к первой из сорока шести звезд.

На этот раз таинственный турагент Отчуждения лишил их маршрут приятных неожиданностей. После очередного скачка в их восприятии небо заполнили горячие голубые звезды, куда ярче солнца, на орбите которого оказался их корабль. Но шли секунды, иллюминатор кабины успел охватить все триста шестьдесят градусов панорамы, а на глаза им не попалось ни одной планеты.

Они просканировали окружающее пространство при помощи своих инструментов, но единственным спутником этой звезды оказался разреженный диск из булыжников: мелкую пыль, которую можно бы было здесь ожидать, сдуло ветром соседних звезд. Ни газа, ни льда; только голые камни. При такой редкости летучих компонентов, – подумал Ракеш, – инженерным спорам отчужденных, наверное, пришлось потрудиться, чтобы наскрести исходные материалы, необходимые для постройки корабля – разве что в их распоряжении имелись настолько хитроумные фемтомашины, что с их помощью элементы было эффективнее трансмутировать, чем добывать в готовом виде.

Второй кандидат из их списка сумел удержать на орбите еще меньше мусора, чем первый. Ветра, исходившие от новорожденных гигантов, здесь были не так сильны, но если эту звезду когда-то и сопровождали хоть сколько-нибудь приличные планеты или астероиды, их уже давно сместили с орбит назойливые соседи. Ракеш еще будучи ребенком усвоил, что жизнь не способна достичь процветания за пределами галактического диска, и как бы сильно сталевары ни продвинулись в своем развитии, воспринимать их как исключение из этого местечкового правила становилось все труднее. Возможно, жизнь смогла развиться и в этой части космоса, заняв пока что неизвестную нишу, для которой не требовались планеты, в течение миллиардов лет сохранявшие устойчивые орбиты вокруг своей звезды; возможно, потомками таких существ были и сами отчужденные. Факт, тем не менее, оставался фактом: дальние родственники Ракеша, судя по всему, сделали ставку на жизненный уклад, который в местных условиях просто не мог обеспечить им продолжительного существования.

У третьей звезды имелся внушительный пояс астероидов, но все так же не было планет. «Вот так все и будет: где-то больше камней, где-то меньше», – подумал Ракеш. Набор расчищенных орбит должен был немного меняться в зависимости от истории близких контактов конкретной звезды, но вокруг каждого из солнц всегда оставалась хоть какая-то горстка мусора.

– Большинство этих астероидов имеет ту же изотопную сигнатуру, что и наш булыжник, – спокойно сообщила Парантам.

Ракеш просмотрел данные. Точки совпадали, планки погрешностей накладывались друг на друга. Более того, запущенные им модели отвергли гипотезу о том, что эти астероиды сформировались в том же газовом облаке, что и звезда, вокруг которой пролегали их орбиты. Все выглядело так, будто они действительно нашли и самого Чужака, и раздробленные остатки планеты сталеваров.

Ракеш был потрясен, хотя и знал, что не имеет права удивляться тому, что их поиски завершились печальным финалом. Чужак затянул планету на еще более опасную территорию; сам факт, что они так долго наслаждались эрой безопасности и стабильности в окрестностях своей родной звезды, был настоящим чудом. – Стало быть, это их кладбище, – произнес он.

– Мы этого не знаем, – возразила Парантам. – Нам известно, что сталевары построили как минимум один межпланетный зонд. На определенном этапе они вполне могли построить межзвездные корабли или инженерные споры. Они могли покинуть этот мир задолго до того, как он развалился на части.

У Ракеша были сомнения насчет того, что сталевары – как биологический вид, не говоря уже о конкретной технологической культуре – смогли бы пережить захват планеты Чужаком. Было, однако же, не исключено, что за минувшие с тех пор сто миллионов лет на их месте мог возникнуть новый вид разумных существ. Так или иначе, он сдержит обещание и тщательно просеет эти руины. Он нес обязательство перед сталеварами и теми, кто пришел им на смену – приложить все усилия, чтобы узнать их историю и донести ее до Амальгамы.

Динамические модели указывали на то, что мир сталеваров, скорее всего, не пострадал от лобового столкновения, а был разорван на части приливными силами. За пятьдесят миллионов лет до этого через их солнечную систему пролетел компактный остаток – скорее всего, это была нейтронная звезда – который оказался настолько близко, что разница в гравитационных силах, действующих на разные стороны планеты, вырвала из ее мантии булыжники размером с астероид, запустив их прямиком в космос. Здравый смысл подсказывал, что на такое способна лишь по-настоящему чудовищная сила, но согласно моделям, приливное растяжение превзошло силу тяготения планеты лишь на довольно скромную величину – вероятно, не более пятидесяти процентов. Если на планете еще обитали незадачливые потомки сталеваров, то приливные силы сами по себе не причинили бы им вреда, но это была наименьшая из ожидавших их проблем. Кому-то из них, вероятно, удалось бы пережить начальные толчки – после того, как давление, сковавшее внутренности планеты, ослабло в одних местах и усилилось в других, отчего планетарная кора полопалась, как кожица сдавленной виноградины. Некоторые бы ощутили, как растет, оставаясь при этом вполне посильной ношей, их вес, и даже там, где приливное растяжение развернуло гравитацию вверх, кому-то могло хватить присутствия духа, чтобы ухватиться за предметы, надежно зафиксированные на поверхности планеты, и бороться за жизнь еще несколько минут, пока окружавший их воздух становился все более и более разреженным. Однако у самой земли, в конечном счете, не нашлось опоры, способной выдержать ее собственный, инвертированный, вес, и планета попросту развалилась на части.

Вместе с Парантам Ракеш разработал рой зондов для исследования руин. Каждый из зондов, размером около микрона, должен был совершать прыжки между астероидами, путешествуя в потоках звездного ветра – не слабого дуновения, исходившего от Чужака, а всепоглощающего дыхания соседних гигантов. На каждом из посещенных ими астероидов зонды будут собирать энергию солнечного света, питая ей небольшой отряд исследовательских наномашин.

Ветер не мог доставить зонды от «Обещания Лал» до самого пояса астероидов, поэтому они дали мастерской задание построить полдюжины доставочных модулей на ионной тяге: каждый из них нес около килограмма зондов, которые предстояло рассеять в космосе по ходу движения вдоль края пояса. Помимо прочего эти модули должны были сыграть роль ретрансляторов и были снабжены инструментами для тщательного отслеживания зондов и извлечения сохраненных в них данных.

Вереница модулей покинула мастерскую; прежде, чем зажглись сопла, центробежная сила уже успела оттолкнуть их от корабля. Ракеш наблюдал за их голубым выхлопом через иллюминатор. – Теперь ты жалеешь, что полетела вместе со мной? – спросил он Парантам.

– Вовсе нет! – воскликнула она. Вопрос ее, похоже, шокировал. – С какой стати?

– Если сталевары погибли и не оставили потомства.

– То это печально, – сказала она, – но история полна трагических глав. Если я не смогу встретиться с ними лицом к лицу, то с радостью возьмусь за археологию. В диске с археологией покончено – все руины затомографированы с молекулярной точностью, каждый клочок древнего языка и каждый артефакт переведен вдоль и поперек. Когда я соглашалась на эту авантюру, мне обещали всего-навсего булыжник, напичканный микробами, помнишь? И ты думаешь, что я стану сомневаться в своем решении только из-за того, что разумный вид, который мы здесь нашли, мог просуществовать меньше ста пятидесяти миллионов лет?

Возразить Ракешу было нечего, хотя сам он придерживался совершенно иного мнения. – Возможно, что в моем подсознании наихудшим сценарием была нудная и кропотливая работа на протяжении тысячи лет, после которых мы бы не нашли ничего, кроме бактерий, а наилучшим – прямая дорога на «Планету давно потерянных братьев и сестер», которых я смог бы пригласить в Амальгаму, где они бы жили долгой и счастливой жизнью. Но теперь, когда нам удалось краешком глаза увидеть реальную картину, мне кажется, что наилучшие шансы жить долго и счастливо были как раз-таки у бактерий.

Он без труда мог представить свой родной поселок на Шаб-е-Нуре: небо с летящей по нему темной точкой, грохот земли, зловещее сияние. В Эру Амальгамы, понятное дело, такого бы просто не случилось; во всем диске не осталось ни одной мыслимой угрозы, которую бы нельзя было засечь и нейтрализовать. Подобные уязвимости стали достоянием истории. Но навязчивость, с которой этот образ катастрофы преследовал Ракеша, выходила за рамки простого сочувствия гипотетическим жертвам. При мысли, что он, в самом широком смысле слова, случайно увернулся от того же самой космической секиры, его до самых костей пробирал холод. Просто его предкам повезло больше, чем сталеварам – вот и все разница.

Когда пришла первая волна результатов зондирования, Ракеш был на кухне и готовил завтрак.

Мертвые микробы были обнаружены в более, чем шестидесяти процентах обследованных астероидов. Показатель был на удивление высоким; либо биосфера мира сталеваров простиралась вглубь его мантии, либо обломки, вырванные из недр планеты, претерпели перекрестное заражение фрагментами, расположенными ближе к ее поверхности.

Фрагменты генома и общая морфология довольно точно соответствовали микробам, найденным в метеоре отчужденных. В сочетании с распределением изотопов этот результат не оставил у Ракеша и тени сомнений в том, что они действительно нашли то, что искали. Окружавший Чужака пояс астероидов наполовину состоял из камней, практически неотличимых от того самого обломка, который и послужил началом их поисков.

– Отчуждению самое время угостить нас каким-нибудь лакомством и почесать за ушком, – сказал он Парантам, накладывая еду на тарелку.

Она уставилась на него так, будто он выжил из ума.

– На моей родной планете, – объяснил он, – люди держат домашних животных, которые могут находить предметы по запаху. Ты даешь им что-нибудь понюхать для затравки, а потом они отправляются на поиски предмета с тем же самым запахом.

– У вас нет машин, которые могли бы это сделать за них?

– Конечно есть. Но эти животные получают удовольствие от самого процесса, это продукт их эволюции. Им становится до смерти скучно, если эти навыки не находят применения на практике.

– Как наша банда в том узле? – иронично предположила Парантам.

– Ну да. – Он не хотел, чтобы это сравнение было воспринято буквально, но на мгновение ощутил нервную дрожь от охватившего его чувства неловкости. – Полагаю, это одна из теорий, которые мы не можем полностью исключить: Отчуждение сжалилось над нами и подарило шанс погоняться за новым необычным запахом в своем загоне.

– Если такую возможность они предоставляют только раз в миллион лет, да и то всего паре людей, то никакой особой жалости в этом нет. – Парантам покачала головой. – Мы не их домашние питомцы. Кое-что они от нас утаили; тем лучше для них. Это еще не делает их превосходящей расой.

– Кое-что? – рассмеялся Ракеш. – Мы составили карту их гамма-лучевой маршрутизации данных. Они могут прочитать наш разум, вплоть до последнего байта. И это ведь ты предположила, что гамма-лучевая сеть может оказаться не более, чем приманкой для хакеров.

– Я и не утверждаю, что мы с ними на равных, – с неохотой признала Парантам. – Они нас определенно обфигачили.

– Обхитрили? – подсказал Ракеш. – Обдурили? Обвели вокруг пальца?

– Обошли нас в загадочности, – ответила она. – Мы целый миллион лет вглядывались в балдж, пытаясь добиться хоть какой-то реакции, а они просто смотрели на нас в ответ, с каменным лицом. Мы сделали куда больше, чем просто моргнули; мы вообще отказались от этой игры в гляделки. Но я не думаю, что это принесло нам вред. Я не считаю, что для нас это обернулось поражением, а для них победой. Это всего лишь разница в нашей природе. Мы никогда не хотели удержать свою натуру и историю в секрете. Это игра, победа в которой нам была не нужна.

Ракеша разбудила очередная волна результатов. Он просматривал крутящиеся в его голове данные и образы, направляясь по коридору в кабину управления, где уже сидела Парантам.

– Оно живое! – радостно воскликнула она. – С ДНК-основой, многоклеточное, рукотворное. Правда, после этого оно испытало генетический дрейф и десятки миллионов лет развивалось, как ему вздумается.

Зонды обнаружили пленку грибкообразной поросли, местами покрывавшую некоторые из астероидов. Это были не просто колонии микроорганизмов; клетки обладали специализацией и были объединены в четкие кластеры. Несмотря на то, что анатомия кластеров включала в себя защитную оболочку, клетки и по отдельности обладали достаточной прочностью, чтобы сохранять внутри себя жидкую воду в широком диапазоне температур и даже контактируя с вакуумом; при этом прочность клеточных стенок дополнялась антифризами и препятствующими испарению растворимыми полимерами. Геном выказывал явные признаки сложной инженерной работы, и хотя эти организмы имели общего предка с мертвыми микробами, большая часть признаков, обеспечивавших их выживание в современных, суровых условиях, по-видимому, были результатов искусственной модификации.

Точно датировать момент создания вида можно были лишь после оценки частоты мутаций и времени жизни одного поколения, но исходя из общих биохимических соображений, грибок, вполне вероятно, был намеренно создан примерно в то же самое время, когда мир сталеваров разлетелся на куски.

Ракеш погрузился в изучение диаграмм метаболических путей. – Оно живет за счет звездного ветра, – изумленно произнес он. – Это его источник энергии. Для добычи сырья оно использует астероиды, но кое-какие рудиментарные ферменты указывают на то, что эти организмы могли успешно существовать на немного ином субстрате. Значит, они попали на астероиды откуда-то еще и со временем приспособились к новой среде обитания, хотя изначальный вид больше предпочитал другие условия.

– Ты смотришь в небо и видишь надвигающуюся нейтронную звезду, – сказала Парантам. – Транспортной сети, через которую можно было бы умчаться в безопасное место, нет; сбить этого планетарного убийцу с курса не вариант. Как ты поступишь?

– Построю космический корабль.

– И куда ты на нем полетишь? Вокруг полно звезд, но ни у одной из них нет спутников. Сто миллионов лет назад твои предки посещали другую планету, но с тех пор космическая программа успела слегка заржаветь.

Ракеш состроил гримасу. – То есть я отказываюсь от плана бегства и вместо этого создаю грибок, который меня переживет? Понимаю, я испорчен высокотехнологичным бессмертием, но меня бы такой выход не сильно утешил.

– Возможно, это лишь низшее звено пищевой цепи, – сказала Парантам. – Сначала ты создаешь грибок, который может тебя пережить, затем – несколько видов, которые могут им питаться, и так далее. А потом ты рожаешь ребенка, который может жить за их счет.

– Возможно. – Ракеш провел рукой по волосам. – Но где именно жить? Я говорил о старых генах, но на большинстве астероидов нет элементов, на которые полагались закодированные в них ферменты. Если ты знаешь, что твой мир вот-вот разорвет на части, а в поле зрения нет других планет, то где ты собираешься жить, если не на оставшейся после катастрофы мусорной куче?

Ответ нашелся несколько часов спустя, и помогли в этом не столько зонды, сколько телескопы. Оказалось, что на орбите у края пояса посреди других камней находится шестисотметровый объект с крайне атипичным спектром. Телескоп показал серый эллипсоид – несмотря на покрывавшие его ямы и следы коррозии, для астероида объект явно имел слишком правильную форму. Спектроскопический анализ показал, что в его поверхности содержатся молекулярные нити – углеродные нанотрубки, подвергнутые сложными химическим модификациям, которые придавали им большую прочность, одновременно защищая от звездного ветра. Разновидность затвердевшего в вакууме грибка, которые они обнаружили на астероидах, встречалась в углублениях ударных кратеров, где их не мог достать ветер.

– Этот материал, конечно, выходит за рамки технологии сталеваров, – задумчиво произнес Ракеш, – но не опережает ее на сто миллионов лет. Должно быть, они прошли через долгий период Темных веков, прежде, чем их цивилизация снова воспряла духом. – И все ради того, чтобы стать жертвой еще одной катастрофы? Ответ был неясен. Их родная планета лежала в руинах, но этот артефакт остался целым и невредимым.

– Поверхность выглядит так, будто ее пятьдесят миллионов лет не ремонтировали, – заметила Парантам.

– Не всем есть дело до поверхности, – сказал в ответ Ракеш. – Возможно, здесь и сейчас кто-то живет.

Они направили к артефакту геодезический зонд, который провел его томографию при помощи фоновых нейтрино. Внутри располагался настоящий лабиринт туннелей и пещер. Но даже без учета этих пустот плотность объекта подчинялась какой-то хитроумной закономерности: местами его стенки были твердыми, как базальт, а местами казались рыхлыми и проницаемыми, как известняк.

При помощи зонда Парантам передала артефакту радиосигнал – простое приветственное сообщение, повторяющееся по всему спектру. Слабое пассивное эхо, которым ответил объект, позволяло предположить, что внутри имелись протяженные слои проводящего материала, но не было никаких колебательных контуров: электропроводка, впрочем, не исключалась, но о явных низкотехнологичных приемниках или передатчиках говорить не приходилось.

Анализ теплового излучения артефакта не выявил внутри него значимых источников тепла, если не считать того, что можно было бы ожидать от небольшой популяции грибка и, вполне возможно, некоторых других видов. Не было здесь и очевидного потока отходов, органических или иных, который бы выводился наружу артефакта; впрочем, если учесть, что единственным источником ресурсов для этой гипотетической экосистемы был звездный ветер, за любые материалы ей пришлось бы держаться мертвой хваткой.

– Пора засылать к ним наши желейки, – сказал Ракеш.

– Ха! Со Стальной Горой ты вел себя куда осторожнее, – напомнила ему Парантам.

– Если наши действия вызовут какую-нибудь хитроумную защитную реакцию, – ответил Ракеш, – то я, по крайней мере, умру счастливым. Зная, что эта цивилизация не канула в лету.

Артефакт не имел специального входа, однако геодезический зонд обнаружил в его внешней стенке систему узких трещин, которые в конечном счете вели в один из внутренних туннелей. Воспользовавшись еще более миниатюрными аватарами – примерно одна пятая миллиметра в высоту – они бы смогли протиснуться в одну из таких щелей.

В последний раз взглянув на небо, полное горячих голубых звезд, Ракеш последовал за Парантам в открывшуюся перед ними бездну.

По мере продвижения вглубь окружавшие их стенки изгибались и закручивались: вскоре звезды исчезли из вида, и пространство утонуло в густых тенях вакуума; переключившись на инфракрасное зрение, они, однако же, смогли наощупь отыскать путь вниз, ориентируясь по тепловому излучению внешней среды. На ладонях и ступнях их аватаров располагались липкие подушечки, подогнанные под химические свойства оголенной поверхности, но их хватку ослаблял поселившийся на стенках грибок.

Ракеш воспользовался запасом наномашин в руке своего аватара, чтобы отправить часть их в грибковую поросль для ее секвенирования. Анализ выявил по меньшей мере девять различных видов, и все они заметно отличались от грибков, обнаруженных на астероидах. Рудиментарные ферменты, на которые он обратил внимание, здесь производились в гораздо большем количестве и, по-видимому, взаимодействовали с некоторыми компонентами материала, составляющего стены туннелей. Размышляя над модифицированной схемой метаболических путей, он понял суть происходящего. Стены играли роль резервуара исходных материалов, необходимых для роста грибка, однако сам грибок делал нечто большее, чем просто поглощал питательные вещества из окружающей среды. В процессе своего жизненного цикла он возвращал все, что когда-то позаимствовал, а вместе с тем еще и восстанавливал структурные дефекты стен. Система, конечно, была неидеальной, но несколько трещин за пятьдесят миллионов лет – отнюдь не плохой результат.

Прокладывать маршрут по извилистым трещинам было непросто, но Ракешу не хотелось отключать свое восприятие, вверяя аватар в руки автопилота. Он не знал, куда пытается проникнуть – в поросшую ли плесенью гробницу или процветающий мегаполис, – но вовсе не хотел смягчать впечатление или как-то отстраняться от происходящего. Какой бы болезненной ни казалась необходимость столкнуться лицом к лицу с мрачными перспективами жизни в пределах галактического ядра, эта экспедиция была именно тем, что он искал после отлета со своей родной планеты. Кто еще на всем Шаб-е-Нуре, кто еще в целом диске смог бы сказать своим потомкам: «Мы пролезли через дыру в стене и спустились вниз, не зная, что именно ждет нас внутри этой структуры спустя пятьдесят миллионов лет»?

Когда они добрались до туннеля, все поле зрения Ракеша заполнило безликое сияние. Распределение температуры в туннеле было настолько близким к равномерному, что с точки зрения теплового излучения все окружающее пространство выглядело как одноцветный фон безо всякого намека на контраст. Невозможно было даже понять, что именно находится у него перед глазами, не говоря уже о том, чтобы проложить на основе этой информации хоть какой-то маршрут.

– Это только я ничего не вижу? – спросил он у Парантам.

– Чувствительности ИК-сенсоров не хватает. Нам нужно переписать всю систему обработки визуальных данных, – предложила она.

Ракеш обратился к библиотеке. Помимо обонятельных и осязательных модальностей – ориентации в темноте по запаху или наощупь – многие из обитавших под землей видов могли ощущать вибрацию или использовать некое подобие сонара. Но возможности подобных сенсоров были ограничены, даже при том, что стенки туннелей служили отличным проводником звука. Ракешу удалось обнаружить вариант инфракрасного зрения, которым пользовались роботы, ведущие добычу ископаемых на астероидах, и некоторые виды, обитавшие в туннелях. Суть его сводилась к считыванию и интерпретации незначительных изменений температуры под действием источников тепла; именно это и было нужно ему с Парантам.

Туннель резко сфокусировался, и на стенах проявились замысловатые узоры, созданные многообразием грибковой поросли. При всей необычности открывшейся перед ним картины новая система воспринималась вполне естественно: Ракеш знал, где находится в данный момент, как нужно двигаться, и что ожидать от своего зрения по ходу движения. Ему было не по себе от напоминания о том, что зрение было доведенной до совершенства формой знания, набором суждений о мире, которые требовалось вывести из имеющихся фактов, а вовсе не пассивным потоком данных, который втекал в его голову с той же легкостью, с которой камера впитывает свет.

Аватары зашагали по туннелю, который нависал над ними, как монументальное достижение инженерного искусства. В ширину он занимал пару сантиметров, но Ракеш не мог знать, как именно его воспринимали сами строители: как узкий коридор, огромную магистраль или нечто среднее.

Они решили не использовать датчики вибрации в качестве основной модальности восприятия, однако это не помешало им засечь слабый, но нарастающий ритм, доносившийся через стены туннелей. – Может, нам стоит пойти и выяснить, что это? – спросила Парантам.

– Судя по звуку, оно уже движется в нашу сторону, – заметил Ракеш.

Из-за поворота туннеля выбежало гигантское существо. Оно передвигалось на двенадцати ногах на манер деловитого членистоногого размером около миллиметра. Благодаря их новому зрению, существо казалось полупрозрачным – внутри него прослеживались очертания изгибающихся и сокращающихся мембран и полостей.

Когда оно сменило направление и бросилось прямо к ним, Ракеш подавил настойчивое желание сбежать; аватары отличались высокой прочностью и даже в крайнем случае их было легко заменить на новые. Остановившись, существо наклонило к нему ось своего тела; предполагать, что оно опустило к ним своей лицо, было бы, пожалуй, чересчур самонадеянно, учитывая, что Ракеш не смог сразу же разобраться в той запутанной массе щетинок, шишек и щупалец, с которыми ему пришлось столкнуться лицом к лицу. Один из пучков, образованных этими органами, неожиданно бросился вперед и вступил в контакт с аватаром Ракеша, обхватив его и зажав в крепкой хватке. Он мысленно приготовился к шоку от опосредованного заглатывания, но спустя мгновение существо отпустило желейку и оставило ее в покое. Секунду или две оно стояло неподвижно, как бы раздумывая, следует ли сделать еще одну попытку, но затем развернулось и направилось дальше по туннелю, так же быстро, как и появилось.

– Нам стоит пойти за ним, – сказала Парантам.

– Да.

Аватары были оснащены небольшими ионными двигателями, которые работали на термоядерном синтезе и были присоединены на манер ранца; не встречая сопротивления со стороны гравитации или воздуха, догнать существо и лететь над ним на высоте пары сантиметров, было довольно просто. Один раз сбросив их со счетов, как несъедобных, существо, по-видимому, не было обеспокоено их присутствием, если вообще их замечало.

Часть клеток существа осталась на аватаре Ракеша, и он велел наномашинам провести секвенирование, пока сам летел по туннелю. Они обладали некоторыми признаками твердеющего в вакууме грибка, с которым их роднила и значительная часть других генов, как естественных, так и привнесенных искусственным путем.

– Мне бы хотелось прогнать морфогенетическую модель, – сказала Парантам. – Что скажешь?

– Поставь низкую гранулярность – думаю, это не вызовет проблем с этикой. – Программное обеспечение могло сымитировать развитие эмбриона, располагая информацией о его геноме. Имитационная модель с высокой гранулярностью неизбежно испытала бы на себе все то, через что проходит настоящий организм, в то время как модель с низкой гранулярностью могла предоставить информацию о спектре возможных генетических вариантов, не заставляя кого бы то ни было испытывать их на себе.

– Хорошо.

В отдельном уголке разума Парантам постепенно обретал форму грубый набросок виртуального организма. Пока Ракеш наблюдал за семенящей внизу взрослой особью, которая время от времени останавливалась, чтобы пощипать грибковую поросль, в его втором поле зрения отображалась размеченная схема развивающегося эмбриона в яйцевой капсуле. Морфогенные градиенты омывали делящиеся клетки, формируя восемь четких сегментов: на шести средних медленно вырастало по паре плотно сложенных ног. Из растущей массы клеток выделились части ротового аппарата, органы выделения и размножения. Развивающаяся нервная система оказалась крайне простой, и к моменту вылупления из яйца представляла собой довольно жестко заданную структуру: благодаря горстке врожденных мотиваций и рефлексов, это существо могло передвигаться, питаться и спариваться, но не имело потенциала к более сложной деятельности.

Как и вся жизнь, в основе которой лежала ДНК, эти организмы были дальними родственниками Ракеша, но вряд ли вели свой род непосредственно от создателей этого ковчега.

– Они вообще не пользуются инфракрасным излучением, – заметила Парантам. – Они вслушиваются в звуки, которые проводятся стенками туннелей.

– Как же одно из них нашло меня, пока я стоял как вкопанный? – Ракеш внимательнее изучил результаты моделирования. – Ага. Резонансы, вызванные его собственными шагами. Значит, все-таки некое подобие сонара. Дать точный ответ на вопрос о том, как жили их предки, было непросто, однако искусственные признаки, которые обладали эти существа, были довольно обширны и изобретательны. Ковчегостроители, возможно, и не располагали технологией, необходимой для обнаружения другой планеты, похожей на их собственную, не говоря уже о полете к ней, но они приложили все усилия, чтобы адаптировать жизнь к новым условиям обитания.

– Где же его создатели? – спросил он Парантам.

– Прояви терпение, – ответила она. – Это только вершина айсберга.

Добравшись до развилки туннеля, они запустили небольшой зонд, который должен был следовать за двенадцатиногим созданием, а сами свернули в другую сторону, направившись к центру ковчега.

Ракеш все еще ожидал, что перед его глазами разразится буйство жизненных форм – что он в какой-то момент пересечет черту, отмечавшую конец безжизненных окраин и станет свидетелем неожиданного взрыва разнообразия – но вокруг них не было ничего, кроме тех же самых грибков и все тех же поедавших их паукообразных существ. Мало того, чем дальше они продвигались, тем более скудной становилась грибковая поросль.

– Вся эта экосистема работает на звездном ветре, – задумчиво произнесла Парантам. – Но на такую глубину он почти не проникает. Стенки для него местами проницаемы, а местами – нет; ковчег будто спроектирован с таким расчетом, чтобы в нем существовал определенный поток материи – некая система пронизывающих его течений. Но тогда ветер, скорее всего, был гораздо сильнее. Сейчас он слишком слаб и уже не справляется с этой задачей. А другого механизма для переноса энергии к центру ковчега здесь, по-видимому, нет.

Ракеш ничего не ответил, но все же не смог удержаться от того, чтобы довести ее рассуждения до логического конца. Ковчегостроители изобрели целую экосистему, в которой они смогли бы выжить после смерти своей планеты, но прихоти галактического ядра снова взяли над ними верх. Решив использовать горячие ветра ближайших звезд-гигантов в качестве основного источника энергии, они пренебрегли относительно слабым излучением приемной звезды – пусть и слабой, но зато стабильной. Жизнь гигантов коротка, и несмотря на то, что в галактике такие звезды рождались постоянно, в любом конкретном месте поток звездного ветра мог кардинально поменяться даже в масштабе нескольких миллионов лет. Чужак, возможно, и прикончил сталеваров, но для тех, кто пришел им на смену, он вполне мог стать источником более или менее стабильного света на последующие три миллиарда лет.

Залетев еще глубже, они обнаружили, что грибок окончательно исчез. Внутренности ковчега были полностью лишены жизни. Оставшись без живых ремонтников, стенки туннелей растрескивались все сильнее; тепловое напряжение, накопившееся за тысячи лет, разорвало структуру на части, местами превратив ее в рыхлые груды обломков. Электромагнитные зонды выявили остатки того, что некогда могло быть сетью медных проводников, пронизывающих стены туннелей – возможно, использовавшихся для передачи энергии или информации; теперь от нее остались лишь разрозненные сегменты, обветшавшие и разломанные по действием крошечных, но бесконечно терпеливых сил.

Примерно на полпути к центру дорогу перекрыла стена из обломков. Они отправил и вперед рой микроскопических зондов, которые могли протиснуться сквозь оставшиеся щели, а сами отправились назад и свернули вбок, чтобы выяснить, есть ли там нечто, что они могли бы исследовать «своими силами». Ракеш уже привык к своему новому телу и не очень-то хотел прекращать поиски, чтобы в итоге снова очнуться на «Обещании Лал».

– Пятьдесят миллионов лет – долгий срок: вряд ли можно ожидать, что кто-то все это время проведет в такой тесноте. Возможно, ковчегостроители, наконец-то, освоили межзвездные путешествия, занялись добычей ресурсов на астероидах, а потом решили покинуть ОЗД в поисках более безопасного дома.

– Не исключено, – согласилась Парантам. – И если мы не видим дыру, через которую они вылупились из этого кокона, то ее, вполне, возможно, запечатал грибок. – Она замешкалась. – Хотя сама конструкция этого ковчега мне все равно кажется странной. Даже если на момент его строительства звездные ветра были гораздо сильнее, я не могу понять, какую цель преследовали его создатели, оптимизируя внутренний поток. Плотность материала, из которого состоят стенки, подчиняется очень точной закономерности; она слишком регулярна, чтобы оказаться случайной, так что либо это инженерная особенность, которую я просто не понимаю, либо отражение каких-то очень странных эстетических предпочтений. Если разрезать ковчег пополам вдоль длинной оси, то поток в одной из половин будет больше, чем в другой. В чем здесь смысл? А еще я готова поклясться, что локальные перепады подобраны так, чтобы вызванная им турбулентность способствовала как можно большему рассеянию грибка, вот только нет ни одного правдоподобного сценария, в котором бы ветер, обдувающий такую систему, обладал бы нужной аэродинамикой.

Путь снова перегородила завеса из обломков. Ракеш затормозил и остался висеть посреди туннеля.

– Двигателей у этой штуковины нет, – заметил он. – Как им, по-твоему, удалось доставить ее со своей планеты, когда через их систему пролетела нейтронная звезда?

Парантам пожала плечами. – Возможно, они транспортировали ее по кусочкам, а потом склеили их друг с другом при помощи грибка.

– Это при условии, что у них вообще были ракеты, – сказал Ракеш.

– Ну да. В противном случае они могли просто соорудить ковчег на поверхности планеты, чтобы он поднялся под действием приливных сил. Правда, полагаться на такую стратегию было бы довольно рискованно.

– Но где бы находилось самое безопасное место для запуска? – Взглянув на модель, Ракеш сам ответил на свой вопрос. – В точке максимального удаления от нейтронной звезды в момент, когда приливные силы с ее стороны в точности уравновешивались тяготением планеты. Если бы ковчег выдержал тряску, то просто лег бы в дрейф и улетел в космос.

– Но большой форы перед полетевшими следом булыжниками у него бы не было. Столкновения между обломками должны были перераспределить их импульс, породив несколько фрагментов, движущихся быстрее общей массы. Его бы как следует изрешетило, и это в лучшем случае.

– Думаю, они могли построить несколько ковчегов, чтобы повысить шансы на успех, – предположил Ракеш. – Остальные могли быть уничтожены обломками планеты или захвачены нейтронной звездой.

Парантам издала протяжный укоризненный стон. – Захвачены нейтронной звездой?

– По-твоему, это невозможно? – изумленно спросил Ракеш.

– Конечно возможно. И именно в этом заключалась их цель! Этот ковчег – неудачный экземпляр, который остался за бортом.

– Разве в их случае остаться за бортом – это неудача?

– Звездный ветер гигантов, – ответила она, – имеет более высокую плотность энергии, чем свет зрелой звезды, но кое-что могло бы придать ему еще большую мощь – гравитационное поле нейтронной звезды. Такая звезда бы затянула ветер в окружающий ее аккреционный диск, который содержит гораздо больше энергии, чем любой другой объект в поле зрения. Ковчегостроители увидели приближение этого чудища и подумали: раз уж он собирается стереть наш дом в порошок, то лучше научиться пить из этого водоворота, чем прятаться посреди руин в ожидании очередной катастрофы.

– Этот ковчег и все, что в нем находится, было создано для выживания в аккреционном диске. Сквозной асимметричный поток должен был придать определенную плавучесть, которая бы выталкивала ковчег на более высокую орбиту всякий раз, когда он оказывался слишком близко к звезде. – Парантам запустила модель и перенаправила Ракешу ее выходные данные. – Сила ветра была бы достаточно велика, чтобы грибок мог расти практически в любом месте, поддерживая пищевую цепь в масштабах всего ковчега.

Ракеш впитал результаты моделирования. Спорить с выводами Парантам было сложно.

– Значит, это место изначально было обречено на голодную смерть? – произнес он. – Не попав на орбиту нейтронной звезды, они потеряли всякую надежду? – Потомки ковчегостроителей, созданные для того, чтобы избежать судьбы прикованных к планете родителей, оказались выброшенными на произвол судьбы с чуждой для этого мира биологией, попав в ловушку хитроумной машины, предназначенной для добычи энергии из нового экзотического источника, который каждую секунду удалялся от них на несколько сотен километров.

– Надежду потеряли лишь они сами, – ответила Парантам. – Но я не думаю, что ковчег был всего один. Их создатели могли построить десятки, а то и тысячи таких сооружений. Если они и правда посчитали невозможным сбежать от нейтронной звезды, все ресурсы планеты были бы брошены на то, чтобы приумножить шансы проехаться автостопом.

Ракеш обвел взглядом руины этой отчаянной стратегии и попытался представить жизнь, бурлившую в местных туннелях, пока в их стенах гуляли горячие ветра аккреционного диска, окружавшего нейтронную звезду. Возможно, эта невероятная ставка могла принести свои плоды, если бы они сделали нужное число попыток.

– Если им удалось поймать нейтронную звезду, то куда же она их унесла? – Когда он и Парантам впервые осознали, что именно эта звезда должна была породить местный пояс астероидов, они прогнали динамические модели и сверились с картами, но так и не смогли определить местоположение виновницы. Единственное, что им удалось выяснить – это общее направление ее движения.

– К центру, – ответила Парантам. – Вглубь ядра.