– Если ты не против, я бы хотел вернуться в твою команду, – сказал Карло. – Пшеница мне надоела. Я снова хочу заняться животными.
Тоско протянул руку к опорной веревке и отодвинулся от своего рабочего стола. – А в чем причина? – спросил он. – Я и не думал, что тебя так легко обескуражить.
Карло попытался отстраниться от тревожного рокота полевок; в клетках, прикрепленных к дальней стене, находилось, наверное, три или четыре дюжины животных. Ему недолго пришлось привыкать к блаженной тишине растительного царства.
– Ты знаешь, каким было мое самое крупное достижение за последние три года? – сказал он. – Я выяснил, почему на одних фермах все цветки пшеницы рано или поздно синхронизируют свою активность, в то время как на других растения делятся на две группы, которые излучают свет по очереди.
– Я бы не стал умалять его ценности, – заметил Тоско. – Сдвиг по времени ведь наверняка дает более высокие урожаи?
– Так и есть, – согласился Карло. – Если половина соседних растений спят, то количество фонового освещения, подавляющего производство семян, становится меньше. Но разница крайне мала, почти незаметна. На самом деле я пытался найти способ, благодаря которому цветки в течение дня могли бы дольше оставаться открытыми – но что бы я ни пробовал, мне не удалось даже приблизиться к своей цели. И если мои усилия ничего не дают, то, может быть, стоит признать, что, поменяв сферу деятельности, я совершил ошибку.
Тоско вытянул верхнюю пару рук, чтобы жестом охватить всю мастерскую. – Так чем именно ты будешь заниматься, если вернешься в нашу команду? – На стоявшем поблизости лабораторном столе одна из бывших коллег Карло, Аманда, проводила вскрытие ящерицы, за которым наблюдала группа студентов. Позади них, в углу другой исследователь по имени Макария, загрузив в центрифугу образцы тканей, опустила защитный экран и сделала шаг назад. Фракции различной плотности, входившие в состав органической материи, иногда были нестабильны сами по себе, что в результате могло привести к взрыву.
Карло немного помедлил, чтобы набраться храбрости; до этого момента он еще ни с кем не делился этой мыслью, облекая ее в слова. – Я хочу найти способ подавления квадратомии.
– Ясно, – произнес Тоско без какого-либо энтузиазма. – Ты знаешь, сколько препаратов было для этого испытано еще до нашего с тобой рождения? Популяция мышей в этой программе сохраняла устойчивость лишь благодаря тому, что летальные исходы в процессе лечения уравновешивались случаями, в которых лекарство просто не давало эффекта.
– Значит, нам может потребоваться не препарат, а что-то другое, – осмелился предположить Карло.
– Мы знаем, как подавить квадратомию, – сказал Тоско. – Может, решение и не такое приятное, как нам бы хотелось –
– Или не такое надежное, – перебил его Карло.
– Оно неидеально, – согласился Тоско. – Но идеального лечения не существует. Способность приносить четверых детей при обычных условиях – неотъемлемое свойство женского организма. Любое вмешательство в настолько фундаментальный процесс по определению наносит вред их здоровью.
– Холин тоже неидеален, – возразил Карло, – но разве он приносит какой-то вред или заставляет людей мучаться?
– Задерживать размножение – это не то же самое, что влиять на его результат.
Доводов против этого у Карло не было, однако согласиться с более громким заявлением он тоже не мог. – Способность к дихотомии – тоже неотъемлемое свойство женского организма. Вполне логично, что в обычных условиях ее инициирует голод; вопрос в том, каков механизм этой инициации? Если бы нам удалось достичь детального понимания этого процесса, разве мы не смогли бы надавить на тот же самый рычаг в обход обычных предпосылок?
– У наших тел нет никаких готовых рычагов, – сказал в ответ Тоско. – Если ты не собираешься решать проблему, перебирая взятые наугад препараты, то с чего ты начнешь?
Карло замешкался, но теперь преуменьшать свои планы не было никакого смысла. – Я хочу как можно тщательнее изучить весь процесс деления. Раскрыть его механизм для дихотомических и квадратомических видов – вплоть до уровня передачи сигналов – а затем найти наиболее безопасную и эффективную точку, в которой на него можно было бы повлиять.
Тоско иронично прожужжал. – Это довольно громкие слова. Думаешь, справиться с этим будет проще, чем поднять урожаи пшеницы?
– Вероятно, нет, – согласился Карло. – Но успех в этом деле принесет гораздо большую пользу.
– Покидая нас, – напомнил ему Тоско, – ты сказал мне, что собираешься удвоить норму пшеницы, а затем отойти от дел и заняться воспитанием детей.
Карло поморщился. Если бы его труд принес хоть какие-то реальные плоды, его юношеское бахвальство не выглядело бы столь самонадеянным, но все равно бы никоим образом не искупило амбиций, направленных на ложную цель. – А если бы кому-то удалось достичь цели – что бы тогда произошло? – спросил он. – Избыток бы продержался одно-два поколения, после чего разросшееся население превысило бы прирост урожая. В действительности нам нужна стабильность. Если я правильно понял историю, на момент запуска на Бесподобной было так много женщин, которые бежали от своих семей, не считавшихся с их мнением, и были готовы умереть бездетными, что в умах людей, по-видимому, сложилось впечатление, будто это поможет уравновесить численность населения: на каждую женщину, родившую четверых детей, будет приходиться другая женщина, которая по собственной воле осталась бездетной. Но теперь это уже не часть нашей культуры.
– Верно. – Тоско смерил его недоуменным взглядом, но не высказал то, что, по мнению Карло, было у него на уме: Теперь культура требует смириться с голоданием среди женщин. Ведь это неплохо помогает, так почему бы не оставить все как есть?
– Позволь мне попробовать, – умоляющим тоном произнес Карло. В отсутствие других вариантов он мог бы работать и самостоятельно, но все будет проще, если ему удастся заручиться поддержкой бывшего наставника и его команды. – Чем мы рискуем в худшем случае? Получить какие-нибудь бесполезные знания о репродуктивном цикле полевок?
– В худшем случае, – сказал Тоско, – урожай не оправдает наших надежд, а ты начнешь жалеть о том, что отказался от своей последней работы. Но если ты действительно считаешь, что тебе хватит терпения дойти до конца –
– Я в этом уверен, – твердо заявил Карло.
Тоско, казалось, был настроен скептически, но продолжать спор больше не собирался. – Как я могу отказать агроному, который готов сойти со своего пьедестала и вернуться к старым друзьям? – сказал он.
Теперь подошла очередь Карло совершить путешествие вниз по оси, чтобы встретиться со своей ко в новом доме, который она обустроила для себя. Большинство друзей говорили ему, что частично раздельное проживание – это худший из возможных вариантов, но он изучил данные последней переписи. Полностью раздельное проживание было неудачной идеей: женщины становились более подверженными риску спонтанного деления, и полностью исключить подобный исход не помогло бы никакое количество холина. Но жить вместе, откладывая момент продолжения рода при помощи одной лишь силы воли, было еще хуже; более половины зарегистрированных родов в подобных обстоятельствах происходили раньше запланированного срока. Хитрость заключалась в следующем: нужно было убедить тело своей ко в том, что ты не бросил ее на произвол судьбы – что если оно согласится повременить с родами, у детей будет опекун – и вместе с тем всеми силами стараться минимизировать риск преждевременного выполнения этого обещания.
Когда он добрался до ее квартиры, Карлы там не было. При свете мха вполне можно было сориентироваться, поэтому лампу он зажигать не стал. Карло захватил с собой четыре каравая для совместной трапезы – на ужин и завтрак; он сложил их в пустой буфет.
Проходя мимо входа в спальню, он увидел лишнее брезентовое покрывало, которое парило между полом и потолком, благодаря легкому восходящему потоку воздуха от системы охлаждения, который компенсировал слабую гравитацию.
Когда из коридора до него донесся резкий звук натянутой опорной веревки, Карло подошел ко входу и распахнул завесу. Увидев его, Карла взволнованно защебетала. – Приготовься услышать хорошие новости, – сказала она.
– Какие – ты выиграла место на Моските?
– Было бы здорово. – Она зашла в квартиру вслед за ним. – Но это даже лучше.
Карло зажег лампу в передней комнате, затем ухватился за веревку рядом с Карлой, пока она сама рассказывала про свой эксперимент с помутнением. Ей уже несчетное число раз доводилось освежать его туманные воспоминания о силе Нерео и загадках Ялды, поэтому он знал, что Карла простит его, даже если он не сможет сразу же осознать значимость этих результатов.
– Пять к четырем, – произнес он. – И что в этом такого особенного?
– Отношение небольших целых чисел – вряд ли простая случайность, – ответила Карла. – Если бы речь шла об отношении нескольких дюжин с чем-то к нескольким дюжинам плюс что-то еще, в этом не было бы никакого смысла, но наше соотношение – довольно веский довод в пользу того, что входящие в него числа скрываются в глубинах самой физики. Четыре единицы чего-то, затем пять единиц чего-то… эти переходы указывают на элементы некой последовательности.
Карло понимал физику только на языке геометрии; он начал изображать у себя на груди рельефные волнистые линии. – То есть их можно нарисовать вот так, умещая в одном и том же интервале времени различное число колебаний?
– Нет, нет, нет! – с упреком возразила Карла. – Ты все сделал наоборот!
– А чем ошибка? – спросил он. – Разве отсюда не следует, что частоты относятся как четыре к пяти?
– Следует, – согласилась она. – Но сейчас я прорабатываю гипотезу, согласно которой частота уменьшается при увеличении соответствующего целого числа, а закономерность, которую ты только что описал, действует в противоположном направлении. В твоем случае при более высокой частоте – «частоте шесть», в инфракрасной части спектра – должен происходить еще один переход, после которого помутнение будет происходить с еще большей скоростью. Но проблема в том, что если бы эта скорость действительно изменялась таким образом, то зеркала Марцио приходилось бы полировать через каждые пару черед, а не раз в пару лет.
– Хорошо, – сказал Карло. – И как же мне тогда это нарисовать?
– Я пока не знаю, – призналась Карла. – Могу сказать только, что свет способствует быстрому помутнению, когда четырехкратная частота становится больше некоторого значения. Когда частота уменьшается настолько, что для достижения того же порога ее нужно умножать на пять, эффект неожиданно становится гораздо слабее – и еще больше ослабевает, когда частоту приходится умножать на шесть. Возможно, что при таких частотах эффект и вовсе исчезает; чтобы сказать наверняка, мне потребуется провести эксперимент с гораздо большим временем выдержки.
Карло обдумал сказанное. – А разве не проще проследить эту закономерность в другом направлении? Если эффект становится слабее по мере того, как это волшебное число пробегает значения четыре, пять, шесть…, то как насчет тройки? Не должна ли волна вызвать сверхбыстрое помутнение, если ее частота достигает порогового значения уже при умножении на три?
– Таких волн не существует, – ответила Карла. – Пороговое значение более чем в три раза превышает максимальную частоту света, поэтому его нельзя достичь простым утроением.
– Ага. – На лице Карло появились проблески понимания. – Что для зеркалита очень кстати, да? Если бы он так легко разрушался, от него бы уже ничего не осталось.
– Именно! – глаза Карлы удовлетворенно расширились. – Что бы ни происходило в действительности, сейчас мы наблюдаем границу устойчивого поведения. Возможно, у каждого минерала, у каждого твердого тела, как и у зеркалита, есть собственное «пороговое значение» – только в случае, скажем, твердолита оно настолько велико, что для совершения перехода не хватит даже ушестеренной максимальной частоты.
– Эмпирическое правило выглядит довольно просто, – заметил Карло. – Трудности, насколько я понимаю, возникнут при попытке объединить его с теорией – с уравнением Нерео и светородной моделью?
– Да.
– И…? – подтолкнул он Карлу.
– И прямо сейчас, – призналась она, – я не имею ни малейшего понятия, как этого добиться.
Карло рассказал ей о своей встрече с Тоско. Он не предупреждал ее о планах вернуться в группу по изучению физиологии животных – и теперь никак не объяснял свой поступок, но говоря, следил за выражением ее лица. Карла слушала вежливо, не произнося ни слова, но ее едва не передернуло, когда Карло начал описывать свою новую исследовательскую программу. И это несмотря на то, что тему исследования он описал в наиболее абстрактной и обезличенной форме: сравнение дихотомического и квадратомического деления с целью найти механизм, позволяющий некоторым видам переключаться между двумя вариантами.
Он понимал, почему эти слова причиняли Карле такую боль. За спокойным объявлением о своих карьерных переменах он нашептывал обещание, давать которое не имел права: Я найду способ избавить от голодания если не тебя, то хотя бы нашу дочь. Он не имел на это права, потому что до него люди уже предпринимали подобные попытки и всякий раз терпели неудачу: бесчисленные женщины, ведомые голодом, бесчисленные мужчины, ведомые страданием, свидетелями которого они становились. Сейчас они находились в состоянии какого-то кошмарного равновесия, и негласный консенсус сводился к тому, что единственным реальным выходом было безропотно сносить то, что выпадало на твою долю, полагаясь на собственную стойкость, доставшую ценой огромных усилий.
Так жить Карло больше не мог, но он понимал, что следовать по выбранному им пути ему придется без лишнего шума, чтобы всем, кто его окружает было как можно проще не обращать на это внимания. Когда он сказал все, что требовалось сказать, дабы удовлетворить собственную честность, он увел разговор в сторону тайн света и материи. Неудача на этом поприще могла привести к тому, что они застрянут в космосе, миссия будет обречена на провал, а их предки будут убиты – но по крайней мере, над ними не висело проклятие какой-то гнусной полумеры, которое иссушало их решимость и мешало достижению реальных целей.