Уже восьмую ночь подряд Тамара устраивалась на ночлег у входа на ферму – достаточно близко, чтобы никто не мог войти или выйти, не разбудив ее. Если единственный ключ находился у Эрминио, то рано или поздно ему пришлось бы вернуться. Она не представляла, как Тамаро мог бы передать ему сообщение – позвать его на помощь или даже рассказать о рождении внуков – а значит, в скором времени ее отец захочет вернуться домой и лично выяснить, что здесь происходит.
Спала она урывками, просыпаясь от малейшего звука. Но даже в полусне она могла с легкостью классифицировать окружавшие ее звуки: слабое поскрипывание каменных стен, шелест воздуха на пшеничном поле, ящерица, стремительно мчащаяся по земле. Просыпаясь с гаснущим пшеничным светом, она не чувствовала себя отдохнувшей, но знала, что попытка полного отказа от сна привела бы ее в совершенно недееспособное состояние.
Последний раз она ела два дня назад, когда закончился запас хлеба, который она принесла сюда с лужайки; несмотря на это, Тамара решила не рисковать, оставляя дверь без присмотра – без еды она могла обойтись по меньшей мере еще день. Она не могла полностью исключить вариант, что у Тамаро где-то припрятан и свой собственный ключ, но даже будь это так, она не верила, что ее отец сможет терпеливо дожидаться появления Тамаро, сколько бы на это ни потребовалось времени. Слишком многое могло поставить их план под угрозу – и чем больше он ожидал быстрого разрешения проблемы, тем сильнее его будет тяготить затянувшаяся тишина.
Тамара сидела, прислонившись к двери и уставившись на светящийся мох; она пыталась решить, действительно ли Эрминио рискнет рассказать другим людям, что она уже родила. Из-за того, что все женщины голодали в разной степени, понятие нормальной массы новорожденного потеряло смысл, а к моменту, когда дети пойдут в школу, разница в несколько черед между реальным и заявленным возрастом уже не будет очевидна, исходя из особенностей развития, поэтому раскрытие обмана было не таким ж неизбежным. Но если ее друзья из обсерватории, вполне вероятно, и не рассчитывают увидеть детей до того, как те достаточно подрастут и их можно будет к ним принести, люди с соседних ферм должны были навестить их в течение нескольких дней после родов. Иначе говоря, баланс в данном случае был смещен: чтобы избежать излишнего риска, ее отцу следовало бы ничего им не говорить. Тамара часто встречала соседей, уходя с фермы и возвращаясь обратно, но если бы по воле случая они не виделись пару черед, никто не придал бы этому особого значения.
В таком случае самый большой риск, с которым мог столкнуться Эрминио, заключался в том, что о ее предполагаемой участи мог узнать кто-то помимо ее коллег и их ближайшего круга знакомых. Без ложной скромности она могла сказать, что отказ от престижной роли лидера экспедиции к Объекту вызвал бы широкий резонанс, и что вести о ее неожиданном решении – или занятном инциденте – будут распространяться быстрее и дальше, чем если бы она была фермером или подсобным рабочим.
Если бы ложь Эрминио столкнулась с его необъяснимым молчанием по отношению к соседям, люди бы стали задавать неудобные вопросы. Он, конечно, мог бы придумать оправдания, мог бы сослаться на неприкосновенность частной жизни своей семьи, но подобная тактика была не всесильной. Если бы ей удалось продержаться дольше, чем сопутствующая ему удача, и пережить его пустословие, то кто-нибудь, вполне вероятно, отправился бы на ее поиски.
В середине утра Тамаро пришел к ней по тропинке.
– Я по-прежнему здесь, – сказала она. – Всего одна.
– Я принес тебе караваи.
– Зачем? Думаешь, что сможешь одурманить меня червеклятником, а потом вытворять все, что тебе заблагорассудится?
Тамаро, казалось, был настолько оскорблен этим подозрением, как если бы оно не имело под собой совершенно никаких оснований – будто кто-то безо всяких причин оклеветал невиновного. – Если бы я действительно был чудовищем, относящимся к тебе подобным образом, – сказал он, – то не кажется ли тебе, что это бы произошло давным-давно и безо всякого предупреждения?
– Скорее всего, ты просто беспокоился о том, что это может сказаться на детях, но теперь готов рискнуть.
Он остановился в нескольких поступях от Тамары и бросил караваи перед ней на землю. – А то готова рискнуть тем, что дети могут остаться без отца?
– Мне от этого ни горячо ни холодно, – невозмутимо ответила Тамара. – Меня эта проблема уже не коснется. И даже если мои дети тебя возненавидят – почему меня это должно заботить? Вряд ли ты зайдешь настолько далеко, чтобы просто поубивать их от злости – тебе помешает страх перед Эрминио. Ты просто не станешь вмешиваться и позволишь ему заняться воспитание внуков.
– Послушала бы ты сама себя, – с грустью произнес Тамаро. Искренность, с которой он цеплялся за право выражать свое разочарование на ее счет, казалась просто абсурдной.
– Но ведь это был его план, не так ли? – съязвила Тамара. – Ты только захлебывался от беспомощного негодования, день за днем, но именно он подтолкнул тебя к героическому спасению семейного наследия.
– Ни я, ни отец не хотели этого делать, – сказал Тамаро. – Никто не виноват в том, что ты не захотела прислушиваться к голосу разума.
– Значит, в этом все дело? В голосе разума?
– Ты могла бы найти себе на замену пожилого мужчину, – не унимался Тамаро. – Разве это уменьшило бы ту пользу, которую нам может принести Москит?
– Кто эти загадочные «мы»? – изумилась Тамара. – Я постоянно слышу от тебя это слово, но что бы ни означали традиционные правила грамматики, я в эти самые «мы», по-видимому, не вхожу.
– Если и так, то только из-за то, что сама себя исключила из их числа.
– А, опять я виновата.
Тамаро наклонил голову в знак согласия – не упуская ее сарказм из вида, а скорее, оставаясь к нему равнодушным.
– Ты меня хоть за человека теперь считаешь? – спросила она.
– Я ни на мгновение не переставал тебя любить, – ответил он.
– Правда? Меня или детей?
Тамаро сердито посмотрел на нее. – Ты хочешь, чтобы я сделал выбор?
– Нет. Я просто хочу, чтобы ты отделял одно от другого.
– Зачем?
– Потому что если ты на это не способен, – сказала она, – то с тем же успехом нас можно считать животными. Вязанками репродуктивных инстинктов, не более того.
Тамара задумался над ее словами. – А если бы я был просто другом или соседом, что бы ты чувствовала по отношению ко мне? Заботило бы тебя, жив я или мертв, если бы мне не было предначертано воспитывать твоих детей?
– До того, как ты отколол этот гнусный номер, – ответила она, – я точно не стала бы пытаться отдать тебя на корм червям только потому, что именно такую судьбу тебе в перспективе уготовала природа.
– То есть мои попытки помешать тебе рисковать своей жизнью ты приравниваешь к убийству?
– Отнюдь, – сказала Тамара. – Я не виню тебя за желание отговорить меня от полета на Моските. Будь я на твоем месте, а ты – на моем, я бы, наверное, столь же горячо уговаривала тебя остаться. Убийству равносильно лишь то, что делаешь сейчас.
Тамаро молчал целый мах. – И сколько, по-твоему, лет ты бы провела в ожидании? – наконец, спросил он. – Хочешь сказать, что если бы не коса в нашей постели, то скорее всего, именно я однажды разбудил бы тебя посреди ночи, а не ты меня?
– Я не знаю, – честно призналась Тамара. – Но обнаружив Объект, я бы никогда не позволила тебе убрать косу прежде, чем совершу это путешествие.
Он развел руками. – И что теперь?
– Позволь мне уйти.
– У меня нет ключа, – заявил Тамаро. – Я не смог бы открыть дверь, даже если бы захотел.
– Я тебе не верю. Либо у тебя есть ключ, либо ты можешь позвать сюда Эрминио.
– Можешь верить во что хочешь.
– Если мы больше не можем друг другу доверять, нам лучше расстаться, – сказала Тамара. – Если ты хочешь, чтобы я рассказала всем твоим друзьям, что наш разрыв – моя вина, я так и сделаю.
Ее слова задели Тамаро. – Думаешь, я не отпускаю тебя из гордости? Или хуже того: что меня беспокоит мнение других людей?
– Нет, – согласилась Тамара. – Я думаю, ты беспокоишься о том, как прокормить своих детей. И именно поэтому я готова передать тебе свою норму.
Тамаро удивленно посмотрел на нее. Впервые с момента этого происшествия она увидела его по-настоящему шокированным.
– С какой стати мне в это верить? – сказал он. – И с какой стати тебе соблюдать подобное соглашение?
– Если я подпишу его в присутствии свидетелей, разве у меня будет выбор? Можешь привести сколько угодно соседей, и подпишу передачу прав у них на глазах.
– А как же твои собственные дети?
– Я бы нашла вдовца, владеющего своей нормой. Но гарантий в этом деле нет, я понимаю. Так что я должна быть готова разделить участь мужчин.
Тамара заметила, что она задумался над ее словами. Это само по себе вселяло в нее надежду: если бы он не мог ее освободить, то какой смысл взвешивать все за и против?
– Ты знаешь, что я готова рискнуть своей жизнью, – сказала она. – Если бы ты в это не верил, мы бы никогда не оказались в этом тупике.
Ее слова как будто подтолкнули его к решению, но не в том направлении, на которое она надеялась. – А с чего бы мне отбирать норму у своей собственной семьи? – раздраженно спросил Тамаро. – Даже если ты лишаешь меня шанса стать отцом твоих детей, они все равно останутся плотью моей родной матери.
Ну вот, опять пошли разговоры о матери. Если бы только Эрминия могла предвидеть будущее и оставила бы по уши влюбленному в нее сыночку кое-какие письменные распоряжения.
Тамара устала. Она наклонилась и подняла один из караваев. – Ну ладно. Я упрощу твой выбор. Уж лучше так, чем голодать, но уступить я готова только при условии, что мы покончим с этим прямо сейчас.
– О чем ты говоришь?
– Мне надоело с тобой бороться, – устало произнесла она. – Это не то, чего я хотела, но выбора у меня нет.
Тамаро неподвижно стоял в недоумении. – Ты серьезно? Ты готова прямо сейчас?
– Мое тело готово уже несколько дней, – призналась она. – Ночью я постоянно просыпаюсь, думая, что ты рядом. – Она умоляюще посмотрела на Тамаро. – Разве это не повод помириться? Разве не можешь ты проявить милосердие и под конец позволить мне почувствовать себя любимой?
Тамара пристыженно опустил глаза. – Прости, что я так сурово с тобой обошелся, – сказал он. – Я не хотел, чтобы все закончилось вот так.
Когда он снова взглянул на нее, Тамара радостно прожужжала. Она отбросила каравай и поманила его к себе.
Она заставила себя дождаться, пока он не окажется чуть ближе, чем на расстоянии вытянутой руки – в противном случае он мог вырваться и вовлечь ее в погоню, которая могла оказаться не по силам ее изголодавшемуся телу. Но прежде, чем он успел ее обнять, Тамара схватила его за шею и силой развернула кругом. Затем она подсекла его ноги и наклонила вперед, прижав его к земле лицом вниз.
Он раздраженно уставился на нее задними глазами. Тамара накрыла их рукой и отрастила еще два конечности; он и сам выпустил пару дополнительных рук, надеясь вырваться на свободу, но они были короткими и хилыми, и больше мешали, чем помогали.
– Где ключ? – тихо спросила она. Тамаро не ответил. – Где бы он ни был, я его найду. – Она ощупала его тело при помощи новых рук, начав чуть ниже тимпана; все время, пока Тамара искала характерную складку кармана, кончики ее пальцев оставались острыми и чувствительными.
От прикосновения к коже Тамаро запах его тела стал сильнее, чем он казался ей в течение многих лет, заставив Тамару вспомнить, как они вдвоем боролись, еще будучи детьми. Она без колебаний пользовалась своим преимуществом в размерах, чтобы его одолеть, хотя ей становилось стыдно всякий раз, когда это происходило в порыве ярости, и причиняло Тамаро вред. Но позволить подобные сентименты в данный момент она не могла. Он больше не был ее ко, он был просто тюремщиком, который хранил секрет, ставший для нее жизненно важной необходимостью.
Тамара обыскала каждый мизер его тела; карманов на нем не было. – Где он? – строго спросила она. Он не стал бы прятать ключ в известных ей погребках, а на раскопки всей фермы ушел бы целый год.
– Я же сказал тебе: ключ есть только у Эрминио, – произнес он.
– Открой рот, – сказала она, переворачивая его набок.
– Слезь с меня!
Крепко ухватившись за его нижнюю челюсть, Тамара потянула ее вниз. Тамаро заострил кончики пальцев и попытался проткнуть ей руку, но она упрочнила свою кожу и упорно стояла на своем. От голода у нее кружилась голова, и она не была уверена, что мыслит трезво, но ее сила все еще была при ней.
Ей удалось открыть рот Тамаро достаточно широко, чтобы заглянуть внутрь. Растянув по два пальца с каждой стороны, Тамара прижала их к его скулам и придала своим суставам твердость, чтобы ей не пришлось напрягаться, удерживая их от сгибания. Затем она отрастила у себя на груди пятую конечность – длинную и тонкую, с небольшими пальцами, расположенными наподобие круглого веера, как лепестки цветка.
Сначала она проверила его нёбо, затем отвела в сторону язык и ощупала пространство под ним.
– Ты родишь детей здесь, – радостно заявил он. – Что бы ты ни делала, этого не изменить. А я буду любить этих детей точно так же, как своих собственных. Они даже не узнают о том, что я им не отец.
Тамара просунула руку вглубь его пищевода и растопырила пальцы, одновременно борясь с собственным отвращением и мышечными сокращениями трубочек, ответвлявшихся от основного прохода. Она стала обшаривать гущу пережеванной пищи и пищеварительной смолы, ожидая наткнуться на какой-нибудь твердый предмет. Ключ был не так уж мал, поэтому протиснуться в эти боковые каналы он мог лишь до определенного предела. Правда, внутри тела он мог находиться как угодно глубоко.
Мучения Тамаро невольно выдавал его рокот – такой тихий, что Тамара едва ощущала движение его тимпана. Неужели она и правда верила, что он бы стал глотать ключ, или же ей просто хотелось его унизить? Что она собиралась делать дальше – засунуть руку ему в анус? Разрезать его с головы до ног?
Она извлекла руку из глотки Тамаро и втянула запачканную конечность; налипшая на нее кашица потекла у нее по груди.
– Возьми мою норму, – произнесла она умоляющим голосом. – Это все, что я могу тебе дать.
– А с чего мне идти на компромисс? – сказал в ответ Тамаро.
– С того, что это моя жизнь, – ответила она. – Что здесь непонятного?
Тамаро ничего не ответил. Даже если бы она схватила его за ноги и ударила головой об землю, он бы умер, так и не признав, что их судьбы хоть в чем-то подобны друг другу. Да и что бы ей это дало? Возможность обыскать ферму, пока никто не будет мешать и не сможет перепрятать ключ?
Осуществить это было бы несложно. Она бы смогла сделать все быстро. Позже она, конечно, будет скорбеть и оплакивать его смерть, но удовлетворение от самого поступка будет несравненно выше. Теперь ты в состоянии понять мое упрямство? Теперь ты понимаешь, насколько плохо тому, чей мозг рассечен пополам?
Она продолжала мысленно прокручивать это восхитительный образ, теша себя головокружительной перспективой воздаяния даже в тот момент, когда усилием воли заставила себя ослабить хватку. Тамаро вырвался и пополз по земле, выплевывая разрозненные остатки пищи. Затем он поднялся на ноги и убежал по тропинке.
Тамара закрыла глаза. Если бы у нее не было иной надежды, она бы сделала что угодно. Но Эрминио не удастся сбежать от собственной лжи, и кто-нибудь обязательно начнет ее разыскивать.