Когда в иллюминаторах исчез ослепительно яркий свет ракетного выхлопа, и вес Тамары испарился вместе с вибрацией машин, она расслабила свой тимпан и отцепила страховочный ремень. Ее передним глазам кабина, залитая светом звезд, казалась погруженной в темноту, и единственным различимым звуком было тихое и ритмичное тиканье ближайших часов.
Она сняла шлем, который остался соединенным с ее охладительным мешком при помощи короткого шнура. – Все в порядке? – спросила она. Ада, Карла и Иво ответили по очереди; их раздумье говорило, скорее, об аккуратности, чем о недостатке уверенности – ответ был слишком важен, чтобы выдать его, не потратив одну-две паузы на анализ своего физического и умственного состояния.
Тамара ухватилась за веревку рядом со своей кушеткой и подтянула себя к центру кабины, где три взаимно перпендикулярные веревки, слегка смещенные относительно друг друга, сходились почти что в одной точке. Она открыла привыкшие к темноте задние глаза; привнесенная ими картина была настолько четче серых теней впереди, что казалось, будто сзади к ее голове прицеплен фонарь. Теперь она отчетливо видела остальных членов экипажа; Ада уже сняла шлем, а Карла этим как раз занималась. Яркая линия горизонта от их родного звездного скопления – вполне убедительно наклоненная по отношению к оси Москита – пробивалась сквозь иллюминаторы. Эта небольшая геометрическая подсказка сама по себе указывала на то, что они не сильно отклонились от заданного курса: маловероятно, что ориентация корабля изменилась бы так слабо, если бы в двигателях возникла серьезная неполадка.
– Ни боли, ни головокружения, ни проблем со слухом? – спросила она.
– Я в норме, – ответила Ада, отталкиваясь ногами от кушетки. Пролетев через кабину, она ухватилась за одну из поперечных веревок.
– Я тоже, – отозвалась Карла. – Иво снял шлем. – У меня немного болит правое плечо, – сказал он. – Мне кажется, когда двигатели заработали, мою руку зажало в неудобном положении. Ее даже не обязательно втягивать; немного отдыха – и всё будет в порядке.
Тамару это не сильно обеспокоило; в силу возраста Иво был более уязвим, чем остальные члены команды, но сейчас его недомогание казалось не более серьезным, чем приступы боли, которым он поддавался во время самых суровых тренировок. Втянуть и заново отрастить конечность, оставаясь в охладительном мешке, было проблематично, и хотя воздух в кабине прекрасно отводил от них тепло, в идеале они должны были находиться в мешках все время на случай неожиданной протечки.
– Иво, я хочу, чтобы ближайшие шесть склянок ты посвятил отдыху, но когда Карла закончит проверку своего снаряжения, ты должен объяснить ей, как проверить твое.
– Хорошо, – согласился Иво.
Тамара оттащила себя от центра кабины и заняла место у одной из групп теодолитов, установленных внутри многогранного куполообразного иллюминатора. Точно такие же инструменты, включая и собственные часы, были у Ады, находившейся у противоположного иллюминатора. Для начала Тамара произвела кое-какие наблюдения звезд, точно определив ориентацию Москита, после чего нацелила теодолит с самым широким полем зрения в том направлении, где ожидала увидеть очередную предусмотренную графиком вспышку маяка.
– Если бы у нас были достаточно точные часы, – задумчиво произнесла Карла, – мы могли бы узнать расстояние до каждого из маяков, используя время, за которое нас достигает их свет.
Тамара весело прожужжала. – Точные насколько, до одной пикколопаузы? Заодно, может быть, рассчитаешь нашу скорость с помощью геометрического сдвига частоты?
– Кто знает? – вмешалась Ада. – Если люди будут совершать перелеты между Бесподобной и Объектом, думаешь спустя дюжину поколений они по-прежнему будут использовать подобную систему навигации?
– Точность часов нельзя увеличивать безгранично, – ответила Тамара. – В инженерном плане мы уже близки к пределам своих возможностей.
– Но в природе есть немало систем, которые подчиняются своим собственным быстрым и регулярным циклам, – возразила Карла. – И свет, кстати говоря, в их числе.
– Очень практично, – парировала Тамара. – Даже если отфильтровать из света лампы один чистый оттенок, луч все равно будет состоять из множества коротких волновых цугов – по несколько колебаний за раз, и фазы у всех будут идти вразнобой. Даже если бы у нас был способ подсчитать количество колебаний, с тем же успехом можно было бы вслушиваться в тиканье гигантской кучи часов, которые начали идти в случайные моменты времени, проработали несколько пауз и затихли.
– Это правда, – сказала Карла. – Но почему бы не поискать тем же часам более удачное применение? Свет, излучаемый зеркалитом, мутнеющим по мере выброса светородов, должен находиться в одной фазе со светом, который, собственно, и послужил стимулом к этому излучению. Если бы мы могли отразить излученный свет, снова направив его на зеркалит и заставив процесс идти по кругу, то, вероятно, сумели бы создать источник, который остается в фазе значительно дольше, чем любой естественный свет.
– Свет, который заставляет излучает свет, который заставляет излучать еще больше света? – пошутила Ада. – Это уже начинает напоминать «вечное пламя».
– Не такое уж и вечное, – с сожалением сказала Карла. – Процесс помутнения израсходует зеркалит точно так же, как любое пламя расходует горючее.
– А циклы ты собираешься считать… как? – не унималась Тамара.
– Этот вопрос пока придется отложить, – ответила Карла.
Тамара чувствовала, как показания шкал под ее пальцами достигают ожидаемой конфигурации. Вспышка от маяка появилась мгновение спустя – почти наверняка из-за того, что ее собственные часы немного спешили. Но светлое будущее Карлы еще не наступило, поэтому важнее всего было не время, а положение маяка относительно звезд. Она записала углы на руке, а затем повернула теодолит в направлении второй цели.
– Первый сигнал получен, – сообщила она. – В ожидаемой зоне, с хорошей точностью.
Иво зарокотал от боли. – Прошу прощения, но мне придется снять мешок. Частично, только с правой стороны.
– Карла, можешь ему помочь? – попросила Тамара.
– Конечно.
Тамара следила за ними, не покидая рабочего места. Маневр был достаточно прост, и даже если именно в этот момент Москит решит развалиться на части и выкинуть их всех в пустоту, у Иво, как и у всех остальных, останется его мешок, шлем и два баллона с воздухом.
Втянув свою правую руку, Иво облегченно защебетал, после чего в течение маха реструктурировал свою плоть изнутри, прежде чем отрастить новую конечность. Карла помогла ему приспособить ее к форме мешка, для проверки пропустив через него воздух.
– Спасибо, – сказал Иво. – Думаю, теперь я сам смогу проверить свое снаряжение.
– Больше не болит? – спросила Тамара.
– Нет. С новой рукой все в порядке.
– Хорошо. – Она бы не стала беспокоиться из-за такой пустяковой травмы, если бы речь шла о ком-то другом, но от сноровки Иво вскоре будет зависеть очень многое.
Тамара повернулась к теодолиту как раз вовремя, чтобы заметить вспышку от другого маяка. – Получен второй сигнал, – сказала она. – В ожидаемой зоне. – Каждая вспышка, наблюдаемая на фоне звезд, соединяла прямой линией Москит и соответствующий маяк. Если бы корабль был неподвижен, его положение можно было бы определить по пересечению двух таких прямых, но даже во время движения хватило бы трех наблюдений, чтобы определить траекторию его движения, а большее их число должно было увеличить точность решения. Все это, конечно, в предположении, что погрешности измерений были случайны, но Тамара и Ада могли сравнить свои результаты, чтобы проверить их на наличие какой-либо систематической ошибки.
– Все еще пусто? – спросила она у Ады, озадаченная тем, что ее партнер-навигатор до сих пор не сообщила ни об одном наблюдении. Каждый маяк посылал сигнал только раз в склянку, однако моменты вспышек были смещены относительно друг друга таким образом, что каждый мах должен был становиться видимым хотя бы один из маяков.
– Либо моя первая цель погасла, либо ее заслонило что-то на поверхности иллюминатора, – объяснила Ада.
– Почему ты мне не сказала? – Тамара была в замешательстве. Обо всем нужно было сообщать четко и ясно, но Ада это прекрасно знала. На тренировках она всегда подходила к делу со всей ответственностью.
– Иво рассказывал мне о своих травмах, я не хотела его перебивать.
– Но как только он замолчал –
– Я знаю, – сказала Ада. – Прошу прощения. – Ее голос звучал ровно, и в нем не было и следа неприязни, но Тамара все же ощутила неловкость за то, что сделала ей замечание.
На тот случай, если иллюминаторы серьезно пострадают от столкновения с ортогональной пылью, был предусмотрен запасной план, в соответствии с которым все наблюдения нужно было выполнять на внешней поверхности корабля, но это была крайняя мера, которая бы существенно усложнила всю процедуру. Редкие частицы от выхлопа самого Москита могли вызвать едва заметные поверхностные повреждения хрусталита, но Тамаре так и не довелось толком продумать ответные меры на случай столь мелкого урона.
– Как только разберемся с маяками, надо будет провести систематическую проверку поверхностных дефектов, – решила она.
– Хорошая мысль, – сказала Ада. И через мгновение добавила, – А, первый сигнал получен! В ожидаемой зоне.
Боль в руке Иво. Кое-какие дефекты на поверхности иллюминаторов. Тамара не собиралась почивать на лаврах, но с такими проблемами можно было смириться. Во время тренировок они отрепетировали полную дезинтеграцию кабины Москита и парили вокруг макета в охладительных мешках до тех пор, пока не научились использовать свои баллоны со сжатым воздухом в качестве ракет, чтобы собраться на двигательном отсеке и приготовиться к возвращению домой без единой стены, которая могла бы их защитить. По менее значимому поводу ей не стоит и беспокоиться.
Когда Тамара и Ада, независимо друг от друга, рассчитали предполагаемую траекторию Москита, их результаты совпали в пределах допустимой погрешности. Как показали расчеты, двигатели нужно будет запустить снова, на короткое время, чтобы направить Москит аккурат к месту встречи, однако еще более точных измерений можно было добиться, повторив их спустя несколько склянок.
Чтобы количественно оценить дефекты на поверхности иллюминаторов, каждая из них произвела наблюдения двух гроссов звезд, которые должны были находиться в поле зрения с соответствующего рабочего места, пытаясь выявить затемненные или искаженные изображения. Тамара обнаружила два случая, когда вместо фрагмента звездного шлейфа наблюдался бледный размытый овал – при этом смещение теодолита в сторону при неизменном направлении позволяло ей перемещать аберрацию в поле зрения, что, несомненно, указывало на наличие дефектов в самом иллюминаторе.
Аде удалось найти три. Этот результат был отнюдь не плох. А когда маяк, пропущенный Адой, должен был передать очередной сигнал, они смогли воспользоваться данными траектории, чтобы с большей точностью предугадать его положение в небе. На этот раз он появился, точно в центре намеченного звездного поля. В чем бы ни заключалась первоначальная проблема, надежды Тамары по поводу надежности самой навигационной процедуры стали оправдываться.
Карла достала из кладовки четыре каравая, и экипаж приступил к совместной трапезе. Женщины согласились удвоить свой привычный рацион; возобновить голодание они могли после окончания миссии, но сейчас самым важным было сохранять ясность ума.
– Я думал о твоих светородных волнах, – сказал Иво, обращаясь к Карле. – Они ведь не ограничены энергетической ямой, верно?
– Не полностью, – подтвердила Карла. – Основная часть волны находится в той части ямы, где бы перекатывалась частица, обладающая точно такой же энергией – но в том месте, где частица бы остановилась и направилась обратно к центру, резкого обнуления волны не происходит. После прохождения этой точки она просто становится слабее.
Она набросала картинку, но при свете звезд разглядеть ее никто не смог, поэтому Тамара зажгла небольшой фонарь и направила его луч на грудь Карлы.
И то же самое верно для светорода, который находится снаружи ямы и пытается попасть внутрь? – полюбопытствовал Иво. – Энергетический барьер на границе ямы не сможет полностью сдержать светородную волну – даже если он непреодолим для частицы с эквивалентной энергией?
– Верно, – сказала Карла. – Для этих волн энергетические барьеры не являются абсолютной преградой – если сравнивать их с частицами.
Какое-то время Иво жевал свой хлеб, обдумывая ее слова. – Тогда каким образом твердые тела сохраняют устойчивость под давлением?
– Под давлением?
– Ты решила исходную проблему стабильности, – сказал Иво. – Ты объяснила, почему светороды в твердых телах не увеличивают свою энергию за счет излучения, что привело бы к разрушению всей структуры. Но теперь мы имеем другую проблему: почему твердое тело не схлопывается, если сжать его с достаточной силой? В рамках старой механики частиц можно мы могли рассчитывать на то, что энергетический барьер между двумя ямами удержит светороды на расстоянии. Но если светородная волна с некоторой вероятностью может пересечь этот барьер, то разве светороды, находясь под давлением, не будут постепенно прижиматься друг к другу на фоне сокращения числа потенциальных ям? Разве камень, находящийся в центре любого мира, не должен рано или поздно превратиться в крошечное плотное ядро, настолько малое, что его невозможно будет разглядеть?
– Если число светородов в каждой яме возрастет, барьеры станут выше, и волнам будет сложнее их преодолеть. С другой стороны, сами ямы при этом станут глубже, а значит, волнам будет проще попасть внутрь. Я не могу с уверенностью сказать, скомпенсируют ли друг друга эти эффекты…
– К тому же с увеличением плотности камня возрастает гравитационное давление, – добавил Иво.
– Именно. Так что все сложно. С твоего позволения, я сделаю кое-какие расчеты, когда мы вернемся на Бесподобную.
– Хмм. – Иво, казалось, был доволен тем, что Карла не дала моментального ответа на его загадку. – И несмотря на все эти новые идеи, способность ортогональной материи действовать в качестве либератора все так же недоступна нашему пониманию.
– Это правда. – Судя по ее голосу, Карлу стало охватывать легкое ощущение, будто ее загоняют в угол. – Обычный либератор растительного происхождения должен обладать характерной формой, которая позволяет ему связываться с конкретным твердым веществом и модифицировать его энергетические уровни – переставляя ступеньки лестницы таким образом, чтобы светород смог выбраться на свободу, излучая всего по одному фотону за раз. Редкое явление пятого или шестого порядка превращается в событие первого порядка; за несколько эонов слабый световой поток становится одномоментной лавиной.
– Но каковы шансы, что ортогональная пыль, падавшая на Бесподобную до ее вращения, обладала именно такой геометрией, которая была необходима для модификации энергетических уровней пассивита? Минерал, выбранный наугад, для этой цели наверняка не подойдет. Если поменять местами положительные и отрицательные светороды, структура материала останется неизменной. Возможно, он будет несколько иначе взаимодействовать с обычным пассивитом – каждый из них будет воспринимать энергетические ямы другого в виде пиков, и наоборот, поэтому крупинки двух минералов, вероятно, будут склеиваться друг с другом на полдлины волны ближе – но такая связь все равно будет слабой и недостаточно тесной. Так что мне непонятно, как он может сравниться с химическими фокусами, которым растения обучились за эоны… и, кстати говоря, либератор для пассивита пока что не удалось получить ни из одного растения.
– Насколько неуловимым может быть ответ после того, как в наших руках окажется целая гора ортогонального вещества, над которым можно будет поэкспериментировать?
– С обычной материей мы экспериментируем уже не одно поколение, – заметила Тамара. – И у нас до сих пор нет всех ответов.
– Если Объект окажется инертным, – высказалась Карла, – то это, вполне вероятно, будет означать, что мы довольно неплохо разбираемся в материи обоих сортов. Нам останется лишь объяснить любопытный исторический факт – пыль, которая угрожала поджечь Бесподобную…, и я полагаю, что ответом может оказаться банальная прихоть случайности.
Тамара не была расположена к спору, когда у нее самой не было более удачных идей. Но в такое невезение она не верила.
Зафиксировав шесть новых сигналов от маяков, Тамара объединила свои данные с данными Ады, чтобы уточнить их совместную оценку траектории Москита. Несколько коротких выбросов воздуха из струйного руля развернули корабль таким образом, чтобы дать двигателям возможность слегка подтолкнуть его в нужном направлении. Она ввела параметры ракетного импульса в управляющий механизм, после чего команда снова надела шлемы и пристегнулась ремнями к своим кушеткам.
Свечение выхлопных газов в иллюминаторах было таким же ярким, как в момент запуска, но когда ракетный импульс прекратился, Тамара почти не ощущала собственного веса на кушетке. Ее беспокоило, что включение двигателей могло усугубить недомогание Иво, но он заверил ее, что в этот раз ничуть не пострадал.
Склянку спустя наблюдения показали, что их новая траектория точна настолько, насколько этого можно было желать. Пока что не было смысла выверять курс Москита с точностью до последней проминки, если учесть, что они до сих пор не зафиксировали с той же точностью положение булыжника, который был целью их путешествия. Инфракрасные шлейфы, заснятые на Бесподобной, не позволяли достичь большей точности – но вскоре у них появится возможность произвести новое уточнение траектории Объекта, наконец-то, имея в своем распоряжении более-менее приличный параллакс.
Разглядывая знакомые звезды, Тамара поняла, что никогда не искала на небе Бесподобную. Ее нельзя было увидеть невооруженным глазом, но Тамара не ощущала в себе ни особого желания заниматься ее поисками, ни боли расставания в те моменты, когда гора исчезала из вида. Да и с чего бы ей чувствовать себя потерянной? Свет маяков и звезд образовывал неосязаемую сетку опорных канатов, превращая пустоту вокруг горы в незыблемую и вполне преодолимую местность.
Если бы они смогли найти способ сохранить это достижение, соорудив постоянно действующую сеть маяков и обсерваторий, то небо, видимое на борту Бесподобной, не обязано было оставаться плоским – не обязано было снова превращаться в разукрашенный купол, приличествующий донаучной культуре. Какие бы триумфы и разочарования ни готовил им Объект, сумей они просто сохранить за собой добытые тяжким трудом преимущества параллакса, и, по крайней мере, это достижение войдет в копилку славы ее собственного поколения.
– Четыре разных вида породы, как минимум! – возбужденно объявила Ада. – Разные оттенки, разные текстуры, разные альбедо.
Тамара отошла назад, чтобы Карла и Иво, по очереди, смогли первыми посмотреть в телескоп. Она была не против подождать, выслушав их описания, и лишь затем взглянуть на изображение самой; это было похоже на удовольствие от аромата пряного каравая, которое хочется потянуть как можно дольше, прежде чем, наконец, откусить от него кусочек.
– Чем больше разнообразия, тем лучше, – сказал Иво, который, сощурившись, смотрел в окуляр телескопа. – Ах… разве не идеально было бы, если б только один из этих минералов мог воспламенить пассивит, а все остальные были инертными? Тогда Сильвано мог бы разместить здесь и новые фермы, и шахты по добыче либератора.
Он отошел в сторону, и Тамара приготовилась занять его место. Лучшее изображение Объекта, полученное на Бесподобной, едва ли дало что-то большее, чем грубую оценку его размеров. Вот уже два дня они с Адой отслеживали его с помощью своих теодолитов, используя последовательные местоположения размытого эллипса в качестве дополнительного набора навигационных данных – их наблюдения служили подготовительным материалом для семейства линий, призванных завершить элегантную геометрическую конструкцию, благодаря которой и стало возможным сближение с Объектом. Теперь они находились достаточно близко, чтобы самый большой телескоп Москита – размером почти что с саму Тамару – смог наглядно продемонстрировать цель всей этой подготовки.
Тамара прикрыла три глаза, четвертым прижавшись к инструменту. На этот раз эллипс сменился четким изображением нестандартного овала, ужатого вдоль идущей под углом средней линии. Примерно треть одного из полушарий была красной, как огневит, в то время как на остальной поверхности виднелись пятна коричневого, серого и белого цветов. На фоне звездного света картинка была бледной и приглушенной – и сравнивая ее с образцами минералов в хорошо освещенной лаборатории или кладовой, она не могла рассчитывать на надежные результаты – однако обнажения коричневой породы более или менее соответствовали пассивитовой поверхности Бесподобной, наблюдаемой в аналогичных условиях. Повсюду виднелись россыпи небольших кратеров – структур, которые Тамаре раньше доводилось лицезреть лишь в виде схематичных рисунков в книгах по астрономии, написанных предками во времена наблюдения внутренней планеты Пио.
– Теперь у нашего мира наконец-то появилась сестра, – сказала она.
– Сестра или ко? – сказала в ответ Ада.
– По размеру он от нас почти не отличается, – заметила Карла. – Ко был бы меньше.
– Важнее то, что происходит, когда они соединяются вместе, – сказал Иво.
– Так или иначе, – сказала Тамара, – незнакомым он не кажется. – После трех поколений одиночества, проведенных в космической пустоте, любой компаньон наверняка стал бы для путешественников чем-то из ряда вон. Но эти скалы по сути выглядели совершенно обычными, старыми и изрытыми, как после долгого путешествия. Если к их истокам действительно можно было вернуться, обогнув историю целого космоса и вернувшись к нацеленной в прошлое дезинтеграции первородного мира, тем разительнее выглядело их сходство с веществом Бесподобной. Независимо от места, материя оставалась материей, сформированной по одним и тем же правилам и под действием одних и тех же сил – и выглядела одинаково, даже если вы сталкивались с ней в обращенном времени.
Два небольших импульса подтолкнули траекторию Москита к месту встречи. Экипаж снова и снова возвращался к телескопу по мере того, как медленное вращение Объекта открывало взгляду всю его поверхность: больше тех же самых минералов, больше маленьких кратеров.
– Не хватает только жизни, – произнесла Карла. – Ни одного клочка травы, ни одного пятнышка мха.
– Пио, Гемма и Геммо тоже были мертвы, – напомнила ей Тамара. – Химия, может быть, и универсальна, но жизнь, похоже, – редкое явление, как ни крути.
Иво заглянул в телескоп, дождавшись своей очереди. – Забудь про жизнь, – сказал он. – Я был бы рад увидеть хоть какие-то признаки рыхлой породы.
Тамара чувствовала то же самое. Если Объект представлял собой всего-навсего непрочную груду камней, то об изменении его траектории можно было и не мечтать; с другой стороны, фрагментация, достаточная для того, чтобы Иво не пришлось самому откалывать от Объекта образцы, дала бы колоссальное преимущество. Объект вращался достаточно медленно, так что даже его слабое гравитационное поле, в теории, могло поддерживать то зыбкое притяжение, которое удерживало булыжники, разбросанные по его поверхности, однако зарождение и продолжительность существования подобных объектов должны были зависеть от полной истории небесного тела во всех ее деталях. Со временем мельчайшие частички пыли должны были покинуть Объект под давлением излучения звездного света, но это было даже к лучшему: частицы, которые невозможно было разглядеть в силу их малого размера, лишь усугубили бы опасность.
Пока Тамара была заперта на ферме, Иво работал над своими методами получения образцов. На данный момент он мог получить вполне приемлемые результаты, используя в качестве целевого материала пудрит или пассивит, а в качестве режущего инструмента – соответственно чистый воздух или воздушные струи с примесью твердолита, играющего роль абразива. Но если в первом случае результат давался легко, то во втором работа могла занять целый день.
Кроме того, он пытался резать огневит, используя воздух с добавлением соответствующего либератора. Выжигание борозд в огневите не представляло трудностей, однако отделить образец от большого куска, не повредив его в процессе, оказалось невозможным.
Люди изучали огневит с древних времен. Но если бы Иво был вынужден отсечь кусочек Объекта, используя в качестве единственного режущего инструмента лишь родственный Объекту огонь, ему пришлось бы научиться этому в течение нескольких дней.
По плану торможение должно было пройти в три этапа. Тамара абстрагировалась от всего, что могло ее отвлекать и полностью посвятила себя искусству навигатора. Больше ее не заботила иззубренная красота их небесного компаньона; все, что имело значение – это геометрия и время сближения.
Первый и наиболее продолжительный импульс избавил их от большей части скорости относительно Объекта – однако нацелить двигатели с идеальной точностью было невозможно, и вскоре наблюдения показали, что, замедлив движение корабля, они вместе с тем слегка отклонили его от заданного курса.
Для компенсации Тамара скорректировала параметры второго ракетного импульса. Он привнесет свои собственные ошибки, но реактивная тяга будет слабее, а последствия – менее заметными.
Перед третьим импульсом они с Адой провели полдня, фиксируя и перепроверяя сигналы от маяков, и отслеживая медленное движение Объекта относительно звезд. Теперь их цель становилась заметно больше с каждой склянкой, и хотя их целью было оказаться от Объекта на приемлемом расстоянии, даже небольшая ошибка могла привести к столкновению. Тамара действовала с должной педантичностью – и все-таки было сложно не поддаться своего рода потайной гордости от мысли, что подобная смерть – это отнюдь не худший исход. Заблудиться в космосе было бы унизительно – не говоря уже о тех неприятных ощущениях, которые пришлось бы испытать из-за гипертермии – но если бы Москит и правда врезался в эту одинокую песчинку, преодолев столь колоссальное расстояние, их гибель, по крайней мере, стала бы свидетельством практически безупречных навигационных навыков экипажа.
Тамара установила часовой механизм для запуска двигателя и после того, как Ада проверила показания приборов, перепроверила их еще раз, сама. Она пристегнулась к кушетке и впервые закрыла передние глаза перед стартом.
Кушетка прижалась к ее спине, и вибрация двигателей пронзила кости. Свечение выхлопных газов прошло сквозь веки, и там, где должны были находиться иллюминаторы, в темноте расцвели две гигантских серых звезды.
Серые звезды померкли. Тамара открыла глаза, сняла шлем и отстегнула себя от кушетки. Сделав несколько шагов по кабине, она увидела уже знакомый рельеф Объекта, заслонивший собой небо в левом иллюминаторе – он не приближался и не удалялся, создавая ощущение полной неподвижности.
Это, конечно, было невозможно, но именно так все и обстояло – в той мере, в которой конкретное мгновение можно было назвать моментом прибытия. Попытка заставить Москит раз и навсегда двигаться по строго определенной орбите была бы чересчур амбициозной: притяжение Объекта было настолько мало, что и орбитальную, и вторую космическую скорости можно было считать всего-навсего разновидностями быстрой ходьбы. Тем не менее, тщательных наблюдений и эпизодических толчков, достигаемых с помощью реактивных воздушных струй, должно быть достаточно, чтобы их корабль, петляя туда-сюда, смог удержаться между безопасной высотой и случайным уходом с орбиты.
Карла первой поднялась, чтобы присоединиться к Тамаре и с восторгом защебетала, увидев неподвижно висящий под ними ландшафт. – Вы молодцы! – сказала она, обернувшись, чтобы охватить своими словами и Аду.
– Раз уж мы на месте…, – сказала Ада, – почему бы нам не отдохнуть, а потом вернуться назад и сообщить неприятную новость о том, что Объект оказался инертным?
Ада, конечно, пошутила, но ее предложение было не лишено озорного очарования. – Возможно, нам это и сойдет с рук, – сказала в ответ Тамара. – Есть вероятность, что Сильвано попытается отправить вторую экспедицию, чтобы проконтролировать результат, но я сомневаюсь, что он сможет добиться от Совета ее поддержки. Притащить сюда какой-нибудь гигантский автономный аппарат, настолько большой, чтобы захватить вот это при помощи одной лишь грубой силы..? – Своей рукой она описала настораживающих размеров дугу, которую в данный момент охватывал Объект.
– Они так не сделают, будь уверена, – сказал Иво. – Хватит и того сумасбродства, что мы сами задумали.