Месяц: Август 2017

– Ты когда-нибудь строил машину времени? – спрашиваю я, пока мы едем на аэродром, где нас, по всей видимости, дожидается высокоскоростной реактивный самолет.

– Думал об этом несколько раз. Один раз даже нарисовал эскиз ее прототипа, но потом порвал на кусочки и сжег. Риск был слишком велик, а последствия могли оказаться просто катастрофическими.

– Фриуу, – замечаю я. Неужели Эд мог такое сказать?

Спустя один сверхзвуковой перелет, любезно предоставленный американскими ВВС, и десять часов ожидания перед нами раздвигаются двери лифта: оказывается, что внутри гора Керриг в Неваде снабжена кондиционером, на удивлением хорошо освещена и никоим образом не провоцирует клаустрофобию. На глубине около сотни метром под землей перед нами предстает внушительная пещера, выкрашенная в белый цвет и напоминающая складское помещение; вокруг устройства, напоминающего цельносборный действующий ускоритель частиц, расположено достаточно разнообразной тяжелой электроники, чтобы построить из них еще один. У края устройства – большая часть которого занимает оставшуюся часть внутреннего пространства горы – находится кубический проход, сделанный, по всей видимости, из кабины лифта. На территории комплекса находятся несколько ученых, одетых в белые халаты, и, по всей видимости, мы с Эдом.

Встреча с ними производит крайне необычное впечатление. Вот другой я – человек, который, вполне вероятно, знает обо мне все. Я не могу отделаться от неприятного чувства: кто-то помимо меня знает обо мне слишком многое из разряда того, что я предпочел бы скрыть. Но Эда его альтернативная версия, похоже, вполне устраивает.

Они утверждают, что совершили путешествие во времени. Как показали тесты, у нас с ними общие черты лица, отпечатки пальцев и ДНК. У них есть все основания, чтобы называться нами.

Но так ли это? И если да, то что нам с этим делать?

Альтернативный Эд, судя по всему, так же умен, как и обычный, если не считать толики дополнительных знаний – поскольку он, как и следует ожидать от одного из первых в мире путешественников во времени и любителя «научной фантастики на практике», как я привык ее назвать, обладает практическим пониманием временных перемещений и машин времени. Он организовал совещание, на котором собирался объяснить, что именно произошло в полночь два дня тому назад.

Альтернативный Эд – с этого момента я будут называть его «Эд-А», а альтернативного Сэма – «Сэм-А», – привлек к себе внимание целой кучи военных, дюжины ученых, меня, Эда и Сэма-А. А еще у него есть доска, на которой он во время своего рассказа рисует экспрессивные – и совершенно невоспроизводимые – диаграммы. – Дело вот в чем. Модели путешествий во времени, которые все мы видели в фильмах «Назад в будущее», «Лара Крофт: Расхитительница гробниц» и даже в «Терминаторе», парадоксальны по своей сути, а значит, ошибочны. Если путешествие в будущее совершенно законно и в общем и целом равносильно тому, что вы просто исчезаете на тысячу или сколько-то там лет, то отправиться в прошлое и убить своего дедушку невозможно, потому что в тот момент вашего дедушку никто не убивал. Временные парадоксы не могут существовать по определению. Короче говоря, изменить прошлое нельзя.

– Но отправиться в прошлое все-таки можно.

– Эта проблема решается с помощью одного из вариантов теории множественных миров. – Он рисует горизонтальную линию, называет ее «ЛИНИЯ ВРЕМЕНИ А» и отмечает на ней двумя крестиками 1900-й и 2000-й годы. – Предположим, что я нахожусь в 2000-м году и хочу переместиться на сто лет в прошлое. Я настраиваю свою машину, залезаю в нее и включаю. Дальше я появляюсь в 1900-м году. Так вот, в 1900-м году, как нам известно, машин времени не было, и изменить этого я не мог. Вместо этого я создал новую Вселенную. Сам факт моего появления в 1900-м году «передвигает» Вселенную с линии А на новую линию Б. – Он рисует вторую линию, параллельную первой, называет ее «ЛИНИЯ ВРЕМЕНИ Б» и тоже отмечает на ней 1900-й и 2000-й годы. Затем он рисует пунктирную линию, ведущую от 2000-го года линии А к 1900-му году линии Б.

– В 1900-А ничего не случилось. В 2000-А я построил машину времени и отправился на сто лет в прошлое. После этого я навсегда исчез. В 1900-Б произошло нечто новое – а именно появление моей машины времени. Теперь обе Вселенные имеют общее прошлое, но разное будущее, и причина тому – мое перемещение в 1900-й год. Насколько сильно они будут отличаться, зависит от моих последующих действий. Я мог бы сразу же отправиться вперед во времени, что привело бы лишь к самым незначительным переменам в 1900-м году, хотя теория хаоса, как нам известно, обязательно попыталась бы раздуть их у нас за спиной. Или я мог бы, к примеру, найти и убить своего прадеда. По сути в 2000-Б может произойти все что угодно. Как вариант, я-Б, возможно, никогда и не изобретет машину времени.

– Всякий раз, когда кто-то совершает прыжок назад во времени, Вселенная расщепляется. Каждый кусочек фрукта, который был отправлен назад во времени с помощью этой машины – которая, кстати говоря, работает без нареканий; можете свериться с кое-какими чертежами, которые мы захватили с собой – действительно оказывался в прошлом, за несколько минут до начала эксперимента…, но каждый раз попадал в другую Вселенную. Решили ли альтернативные версии ученых в этих альтернативных Вселенных продолжать эксперимент или нет, зависит от случайных факторов, и проверить это мы все равно не сможем; но даже если эксперимент был прекращен, то в худшем случае кусочек фрукта, который оказался бы в их лаборатории, просто бы сгнил.

Эд-А стирает годы и вместо 1900-го пишет «полночь два дня тому назад», вместо 2000-го – «через неделю» и рисует новый крестик между этими двумя событиями в линии времени Б, помечая его как «СЕЙЧАС». – А теперь начинается самое интересное. В нашей линии времени – которую мы назовем линией А – примерно через неделю описанная мной теория будет открыта учеными, работающими в лаборатории Керриг – то есть вами. Чувствуя себя в долгу передо мной, то есть мной-А, они приглашают – где эта книга доктора Дана Стритменшенера про 1001 временную форму¹, когда она так нужна? – они приглашают сюда меня-А и Сэма-А, чтобы мы стали первыми путешественниками во времени. Затем мы отправляемся примерно на одну неделю в прошлое, навсегда исчезая из их временной линии.

– И появляемся в этой.

– Это и есть линия времени Б. Она отделилась от линии А примерно два дня назад, когда я-А и Сэм-А прибыли или не прибыли из будущего. Поэтому вы – показывает он на меня и Эда – это соответственно Эд-Б и Сэм-Б. Всем понятно?

Наступает пауза.

– Мне не понятно, – говорит Эд-Б.

Неужели Эд мог такое сказать?

Часть 1

Я открываю дверь и вижу на пороге двух мужчин в черных пижонских костюмах и темных очках. Они мельком показывают свои удостоверения. – Агенты Малхёрди и Уайт, ЦРУ, – говорит тот, что слева.

– Эд! Это к тебе! – кричу я через плечо.

– Агась! – отвечает он. В течение нескольких следующих секунд обладатель особо тонкого слуха мог бы услышать, как все компьютеры в доме создают аварийную резервную копию на сервере в Эквадоре, а затем приступают к низкоуровневому форматированию всех жестких дисков.

Я впускаю агентов в дом и предлагаю им чашечку чая. Они отказываются.

– В чем дело? – спрашивает Эд, присоединяясь к нам, пока мы устраиваемся на кухне.

– Вы можете опознать этих людей? – спрашивает агент Малхерди, открывая свой портфель и показывая нам большую полноцветную фотографию двух мужчин, глупо улыбающихся на фоне горизонтальных линий, судя по которым их рост составляет 180 см и 193 см.

– Это мы, – замечает Эд.

– Эта фотография была сделана сорок восемь часов назад в сверхсекретном правительственном научно-исследовательском центре США, расположенном под горой Керриг в Неваде. Двое изображенных на ней людей до сих пор содержатся там под стражей.

Эд делает глубокий вдох. – Принимая во внимание тот факт, что никто из нас (официально) уже больше двенадцати месяцев не покидал Соединенное Королевство, можно ли объяснить это фото посредством клонов, роботов, реалистичных кукол, путешествий во времени, двойников, братьев-близнецов, потерявшихся в далеком прошлом, амнезии, инопланетян, магии или фотошопа?

– Путешествия во времени, – отвечает агент Малхерди. Эд понимающе кивает. –Лаборатория Керриг уже около пяти лет всерьез занималась исследованием возможности перемещения вперед или назад во времени. В этом нам оказали помощь ваши собственные исследования, Эдуардо.

– Тебя зовут Эдуардо Макферсон? – недоверчиво спрашиваю я, всегда знавший его под именем Эд.

Цыкнув на меня, он спрашивает агентов: «И как долго вы уже за мной следите?»

– С тех пор, как вы построили гигантского робота.

– А, гигантский робот. И с тех пор вы собираете данные прямо с моих компьютеров?

– Мы в курсе всех ваших секретов, мистер Макферсон.

– Значит, вы знаете и про –

– О, еще бы. Весьма впечатляюще, кстати говоря.

– О чем они говорят?

– Я занял первое место в мире по числу очков в Паззл Боббл, я тебе как-нибудь потом расскажу…

– Возвращаясь к теме нашего разговора, – говорит агент Уайт. – Благодаря технологии червоточин, которую мы, ахм, «позаимствовали» у вас, Эд, ученые в Керриге добились удивительных успехов в создании машины времени. Ровно неделю назад они завершили работу над прототипом, который в теории должен был уметь отправлять предметы в прошлое. Но машина не заработала.

– Мы ожидали, что вторая копия объекта, помещенного в машину – обычно им был кусочек фрукта – появится в ней за несколько минут до начала эксперимента. Вместо этого объекты, помещенные в машину для отправки в прошлое, просто исчезали. Так происходило примерно до полуночи два дня тому назад, когда в машине ни с того ни с сего материализовались двое людей. Они назвались Сэмюэлем Хьюзом и Эдуардо Макферсоном, дали нам ваш адрес и сказали, чтобы мы привезли вас к ним.

– Короче говоря, нам нужно, чтобы вы отправились вместе с нами в лабораторию Керриг и попытались разобраться в этом бардаке, – говорит агент Малхёрди.

Эд смотрит на меня, и я пожимаю плечами. Сопротивление не принесет нам особой выгоды. – Ну тогда ладно.

К началу двадцатого века физики обнаружили целый ряд крайне загадочных явлений – отчасти природного происхождения, а отчасти возникших в результате лабораторных экспериментов – которые невозможно было объяснить в рамках классических законов механики, термодинамики и электромагнетизма. Спектр излучения раскаленного тела выглядел совершенно бессмысленным: на каждую из возможных частот должно было приходиться примерно одно и то же количество энергии, но вместо этого спектр быстро угасал по мере увеличения частоты – это расхождение получило название «ультрафиолетовой катастрофы». И несмотря на то, что атомы, как было доказано, состояли из заряженных частиц – как положительных, так и отрицательных – никто не мог объяснить, почему атомы остаются стабильными, а спектр водорода представляет собой серию строго определенных частот, подчиняющихся простой математической закономерности.

В Ортогональной Вселенной частота света ограничена сверху – из-за этого никакой ультрафиолетовой катастрофы не наблюдается, а спектр, предсказанный классической физикой, лишь немного отличается от своей истинной, квантовомеханической версии. И хотя здесь также имеет место загадка стабильности заряженной материи, не существует прямого аналога водородного атома, который мог бы послужить простейшей испытательной платформой для новой теории. Более того, примитивная электроника, лежащая в основе большинства физических экспериментов в эпоху зарождения квантовой механики в нашем мире, обитателям Ортогональной Вселенной недоступна: сама природа электромагнетизма практически исключает возможность генерации ощутимых и устойчивых электростатических сил на макроскопическом уровне.

У мутнеющих зеркал Карлы, тем не менее, есть параллели и в нашем мире; их ближайшим аналогом является один судьбоносный эксперимент, проведенный на этапе становления квантовой теории – фотоэлектрический эффект. В 1920-х это явление принесло Нобелевскую премию Альберту Эйнштейну за его теоретические изыскания, а также Роберту Милликану – за скрупулезную экспериментальную работу, – несмотря на то, что сам Милликан, по-видимому, пытался эту теорию опровергнуть! Фотоэлектрический эффект заключается в том, что при попадании света той или иной частоты на металлическую поверхность в вакууме из нее вырываются электроны; далее эти электроны можно собрать и измерить количество частиц, испущенных за единицу времени, по величине тока в проводнике. Внезапное прекращение фототока при падении частоты света, попадающего на металлическую поверхность, ниже некоторого критического значения, подтвердило идею о том, что свет может поглощаться и испускаться только дискретными порциями, энергия которых пропорциональна частоте света. Поскольку для извлечения электрона из поверхности металла требовалось определенное количество энергии, образование тока было возможно только в том случае, когда необходимым минимумом энергии обладал каждый отдельный фотон, или квант света.

В Ортогональной версии дело обстоит несколько иначе: поверхность не приобретает энергию за счет поглощения света, а сама испускает свет под действием падающего на нее излучения, что дополнительно сопровождается выработкой обычной энергии. Кроме того, для преодоления разрыва между связанным и свободным светородом, требуется больше одного кванта света, так как при меньшем интервале вещество бы потеряло стабильность.

Не имея в своем распоряжении электроники, Карла может наблюдать только сам процесс помутнения в сочетании с эффектом рассеивания света на светородах, испущенных в вакууме. Неожиданное поведение свободных светородов при взаимодействии со светом перекликается с другим знаменательным экспериментом из нашей Вселенной, в ходе которого Артур Комптон обнаружил, что рентгеновские лучи, рассеиваемые свободными электронами в графите, проявляют характерные свойства частиц.

У ученых Ортогональной Вселенной – несмотря на все трудности, с которыми им приходится иметь дело – все-таки есть одно преимущество: оказывается, математика квантовомеханического спина вписывается в элегантную геометрическую систему, на исследование которой у них были веские основания задолго до открытия самой квантовой механики. В их Вселенной четырехмерные векторы естественным образом отождествляются с числовой системой, которую мы называем кватернионами (за более подробными объяснениями обращайтесь к приложению 3). Примечательно то, что кватернионы можно использовать и для описания объектов, известных нам как спиноры; они соответствуют таким частицам, как электроны – если речь идет о нашем мире, – либо светороды – в случае Ортогональной Вселенной. Наличие готовой математической системы, способной охватить как векторы, так и спиноры, дает возможность существенно сократить путь к тем догадкам, на которые в истории нашей квантовой механики ушли многие годы. Этим озарением я обязан Джону Баэсу, который объяснил мне, как спиноры можно представить в терминах кватернионов.

Хотя в романе и не упоминается слово «магнетизм», в идеях Патриции по поводу выравнивания светородных спинов в твердом теле многие читатели узнают явление, очень похожее на образование постоянного магнита. В Ортогональной Вселенной невозможно добиться единого направления магнитных сил на макроскопических расстояниях (в этом отношении они аналогичны силам электростатического взаимодействия), поэтому магнетизм не входит в число явлений,  знакомых жителям этого мира с давних времен. Но, как это ни удивительно, открытые Патрицией квантовые нюансы, контролирующие параллельную ориентацию спинов, в нашей Вселенной играют даже более важную роль в возникновении постоянных магнитов, чем во Вселенной самой Патриции! В соответствии с правилами нашей физики магнитные взаимодействия между вращающимися электронами побуждают их расположить свои спины противоположно друг другу, скомпенсировав тем самым свои магнитные поля, и лишь благодаря квантовому эффекту, известному как “обменное взаимодействие” – в основе которого лежит зависимость среднего расстояния между электронами, а следовательно, и средней силы их электростатического отталкивания от тех или иных комбинаций спина – такие вещества, как железо, способны удерживать внутри себя сильные магнитные поля.

«Оптические тела», упоминаемые в романе, вероятно, напомнят читателю «оптические решетки», которые в реальном мире применяются исследователями для захвата и изучения атомов при сверхнизких температурах – однако в действительности эти системы существенно отличаются друг от друга. В Ортогональной Вселенной ямы и пики светового электрического поля можно заставить двигаться достаточно медленно, чтобы заряженные частицы оказались заперты в его энергетических ямах и стали двигаться вместе со светом. С помощью комбинации трех световых пучков этому «энергетическому ландшафту» можно придать такую форму, чтобы запертые в ямах частицы были ограничены по всем трем измерениям.

В нашей Вселенной это невозможно: заряженные частицы никогда не смогут угнаться за движущейся световой волной; в условиях же стоячей волны – когда интенсивность света образует в пространстве некую устойчивую картину – электрическое поле продолжает осциллировать во времени – при этом каждая яма превращается в пик, и наоборот, сотни триллионов раз в секунду. Тем не менее, хотя оптическая решетка неспособна поймать запереть заряженные частицы в своем электрическом поле, она может оказывать более тонкие воздействия. Эти воздействия связаны не с направлением электрического поля, а с интенсивностью света, благодаря чему они сохраняют постоянное направление с течением времени и могут использоваться для захвата электрически нейтральных атомов.

Дополнительные материалы к роману можно найти на сайте www.gregegan.net.

Путешественники Бесподобной придумали способ умножения и деления четырехмерных векторов, позволяющий построить на их основе полноценную числовую систему, похожую на более знакомые нам вещественные и комплексные числа. В нашей культуре эта система носит название кватернионов и была открыта Уильямом Гамильтоном в 1843 г. Подобно тому, как вещественные числа образуют одномерную прямую, а комплексные числа – двумерную плоскость, кватернионы формируют четырехмерное пространство, что делает их идеальной числовой системой для описания геометрии в четырех измерениях. В нашей Вселенной полноценное использование кватернионов невозможно в силу принципиального отличия между временем и пространством, однако в Ортогональной Вселенной геометрия 4-пространства и арифметика кватернионов органично сочетаются друг с другом.

В том варианте, который применяется жителями Бесподобной, главные направления четырехмерного пространства-времени называются Восток, Север, Верх и Будущее, а соответствующие им противоположные направления – Запад, Юг, Низ и Прошлое. Будущее играет роль единицы: при умножении или делении произвольного вектора на Будущее он не меняется. При возведении в квадрат любого из трех других главных направлений – Восток, Север и Верх – всегда получается Прошлое, или минус единица, поэтому в данной числовой системе существуют три независимых квадратных корня из минус единицы; для сравнения, в системе комплексных чисел такой корень всего один – это i. (Разумеется, что при возведении в квадрат противоположных направлений – Запад, Юг и Низ – также получается Прошлое по аналогии с тем, как в системе комплексных чисел квадрат –i также равен –1, однако эти направления не считаются независимыми квадратными корнями).

Умножение в данной системе не обладает свойством коммутативности: a × b, вообще говоря, не совпадает с b × a.

Таблица умножения векторов
×	Восток	Север	Верх	Будущее
Восток	Прошлое	Верх	Юг	Восток
Север	Низ	Прошлое	Восток	Север
Верх	Север	Запад	Прошлое	Верх
Будущее	Восток	Север	Верх	Будущее

Таблица деления векторов
/	Восток	Север	Верх	Будущее
Восток	Будущее	Низ	Север	Восток
Север	Верх	Будущее	Запад	Север
Верх	Юг	Восток	Будущее	Верх
Будущее	Запад	Юг	Низ	Будущее

Каждому ненулевому вектору v соответствует обратный вектор, обозначаемый v^-1, и удовлетворяющий следующему соотношению:

v × v^-1 = v^-1 × v = Будущее

Так, Восток^-1 = Запад, Север^-1 = Юг, Верх^-1 = Низ, а Будущее^-1 = Будущее. В первых трех случаях обратный вектор совпадает с противоположным, но в общем случае это неверно.

Векторное частное w / v определяется как результат умножения (справа) на v^-1 :

Поскольку умножение не обладает свойством коммутативности, при вычислении обратного вектора или частного двух векторов необходимо внимательно следить за порядком аргументов. Обращение произведения двух векторов меняет их порядок на противоположный:

(v × w)^-1 = w^-1× v^-1

Перемена мест сомножителей гарантирует, что исходные векторы будут взяты в надлежащем порядке и дадут в итоге результат, равный Будущему.

(v × w)^-1 × (w^-1× v^-1) = v × Будущее × v^-1 = Будущее

(w^-1× v^-1) × (v × w)^-1 = w^-1 × Будущее × w = Будущее

Аналогичным образом порядок меняется и при делении на произведение векторов:

u / (v × w) = u × (v × w)^-1 = u × w^-1× v^-1 = (u / w) / v

Хотя в таблицах умножения и деления приведены только результаты для четырех главных векторов, эти операции применимы к любым векторам (исключение составляет деление на нулевой вектор). В общем случае произвольный вектор можно представить в виде суммы векторов, кратных четырем главным направлениям:

v = a ∙ Восток + b ∙ Север + c ∙ Верх + d ∙ Будущее

Здесь a, b, c, d  – вещественные числа, которые могут быть положительными, отрицательными или равными нулю. Определим теперь еще один вектор w, используя другой набор вещественных чисел A, B, C, D:

w = A ∙ Восток + B ∙ Север + C ∙ Верх + D ∙ Будущее

Для умножения v и w мы можем воспользоваться правилами обычной алгебры, принимая во внимание порядок сомножителей:

v × w =
= (a ∙ Восток + b ∙ Север + c ∙ Верх + d ∙ Будущее) ×
× (A ∙ Восток + B ∙ Север + C ∙ Верх + D ∙ Будущее) =
= aA∙ Восток × Восток + aB∙ Восток × Север +
+ aC∙ Восток × Верх + aD∙ Восток × Будущее +
+ bA∙ Север × Восток + bB∙ Север × Север +
+ bC∙ Север × Верх + bD∙ Север × Будущее +
+ cA∙ Верх × Восток + cB∙ Верх × Север +
+ cC∙ Верх × Верх + cD∙ Верх × Будущее +
+ dA∙ Будущее × Восток + dB∙ Будущее × Север +
+ dC∙ Будущее × Верх + dD∙ Будущее × Будущее =
= (aD + bC – cB + dA) ∙ Восток +
+ (–aC + bD + cA + dB) ∙ Север +
+ (aB – bA + cD + dC) ∙ Верх +
+ (–aA – bB – cC + dD) ∙ Будущее

Длину вектора можно определить с помощью четырехмерного аналога теоремы Пифагора. Для обозначения длины вектора v мы будем использовать запись |v|. Через компоненты четырех главных направлений она выражается следующим образом:

|v|² = a² + b² + c² + d²

При умножении двух векторов длина их произведения совпадает с произведением длин сомножителей:

|v × w| = |v||w|

Для заданного вектора v часто полезным оказывается понятие сопряженного вектора, который мы будем обозначать v^* и определять как вектор, компоненты которого по трем пространственным направлениям противоположны соответствующим компонентам v, а временная компонента совпадает с временной компонентой v:

v^* = – a ∙ Восток – b ∙ Север – c ∙ Верх + d ∙ Будущее

Умножение исходного вектора на сопряженный к нему дает очень простой результат:

v × v^* = (a² + b² + c² + d²) ∙ Будущее = |v|² ∙ Будущее

Поскольку Будущее в этой числовой системе играет роль единицы, то для вектора v единичной длины сопряженный вектор v^* будет совпадать с обратным v^-1. Если же длина вектора v отлична от единицы, то обратный вектор также можно выразить через сопряженный, разделив последний на квадрат длины:

v^-1 = v^* / |v|²

В силу этой тесной взаимосвязи между сопряженным и обратным векторами нетрудно увидеть, что при вычислении сопряженного произведения их порядок нужно поменять на противоположный так же, как и в случае с делением:

(v × w)^* = w^*× v^*

Спроецировав на направление Будущее произведение вектора v и сопряженного вектора w^*, можно получить полезную информацию о геометрических свойствах векторов v и w:

Проекция v × w^* на Будущее = aA + bB + cC + dD = |v||w| cos (угол между v и w)

Величина, стоящая в правой части первого равенства, и представляющая собой сумму произведений четырех компонент (a, b, c, d) вектора v на соответствующие компоненты (A, B, C, D) вектора w, называется скалярным произведением векторов v и w. Как показывает второе равенство, скалярное произведение зависит только от длина векторов и угла между ними.

Любой поворот четырехмерного пространства можно описать парой фиксированных векторов g и h, причем для осуществления поворота заданный вектор нужно умножить слева на g, а затем поделить справа на h. Иначе говоря, поворот вектора  выражается так:

v → g × v / h

Так, поворот, меняющий местами Север и Юг, а также Будущее и Прошлое, оставляя неизменными все векторы, перпендикулярные этой четверке, можно описать с помощью пары g = Юг, h = Север. Как доказать, что эта операция действительно является поворотом? Во-первых, она, как легко убедиться, не меняет длину вектора v, поскольку |g| = |h| = |h^-1| = 1 и

|g × v / h| = |g||v||h^-1| = |v|

Кроме того, мы можем выяснить, как та же самая операция, примененная к двум векторам, влияет на угол между ними, применив ее к v × w^*:

v → g × v / h
w → g × w / h

v × w^* → (g × v / h) × (g × w / h)^* =
= g × v × h^-1 × (g × w × h^-1)^* =
= g × v × h^-1 × h × w^* × g^-1 =
= g × (v × w^*) × g^-1

Поскольку g × Будущее / g = Будущее, то эта операция не меняет проекцию  на вектор Будущее. А так как данная проекция определяет угол между v и w – вместе с их длинами, которые, как нам уже известно, остаются неизменными, – то неизменным остается и этот угол.

Все повороты, ограниченные тремя пространственными измерениями, можно описать как частный случай исходной формулы, положив в ней h = g:

v → g × v / g

Например, повороту на 180⁰ в горизонтальной (Север-Восток) плоскости соответствует g = Верх.

Два других особых случая вращения достигаются при h = Будущее, то есть умножении слева на g:

v → g × v

и g = Будущее, при котором поворот сводится к делению на h:

v → v / h

Обе операции всегда осуществляют поворот сразу в двух ортогональных плоскостях – причем на один и тот же угол. Например, при умножении слева на Восток происходит поворот на 90⁰ как в плоскости Будущее-Восток, так и в плоскости Север-Верх.

Рассмотрим поворот, который описывается величинами g и h, преобразующими векторы в соответствии со стандартной формулой:

v → g × v / h

Существуют еще две разновидности геометрических объектов, которые описываются с помощью кватернионов, но при этом не являются векторами, поскольку при том же самом повороте подчиняются другим правилам преобразования:

l → g × l
r → h × r

Эти любопытные объекты называются «спинорами»: l – «левым», а r – «правым». В нашем мире математика спиноров не так проста, как в случае Ортогональной Вселенной, но обе математические системы, тем не менее, довольно похожи, а спиноры и в той, и в другой Вселенной играют ключевую роль при описании поведения некоторых фундаментальных частиц в процессе поворота.

Карло проснулся голодным, но буфет отпирать не стал. Он постарался как можно быстрее покинуть свою каюту, зная, что промедление могло обернуться соблазном нарушить сложившийся распорядок дня.

До входа в обсерваторию он добрался на несколько курантов раньше срока, но Карла уже ждала его на месте.

– Я думал, ты будешь снаружи – заниматься предстартовой проверкой, – сказал он.

Карлу позабавили его слова. – Если что-нибудь сломается после всех тех проверок, которые мы уже провели, то теперь заниматься починкой уже слишком поздно. Сегодня я просто заводила пружины и устанавливала время запуска – не более того.

Судя по голосу, Карла чувствовала себя спокойнее, чем он сам, а тревожась от ее лица, он бы ей ничем не помог. Расширив глаза, он подал ей руку. – В таком случае – идем?

На невесомой платформе обсерватории специально для этого случая протянули сетку из опорных веревок, но пока что здесь были только Патриция и ее дочь. Когда они подошли ближе, Карло поздоровался.

– Наконец-то, важный день! – с восторгом воскликнул он.

– Я уже три склянки не сплю, – с гордостью ответила Леония.

– Что правда, то правда, – посетовала Патриция.

– Я тоже плохо спал, – сказал Карло. – Не каждый день выпадает шанс увидеть ракету нового типа.

Следующим появился Онесто, архивариус. Он по пятам ходил за Карлой и Патрицией с того самого момента, как они начали работу над проектом, записывая каждый их шаг.

– Прибыл официальный свидетель исторического события, – поддразнивая его, сказал Карло. – Он посетил нас, чтобы запечатлеть этот момент для будущих поколений.

– В этом смысле мое присутствие совершенно излишне, – сказал Онесто. – Уверен, что рассказать о том, что произошло, смогут все присутствующие.

– Но ты сделаешь это более профессионально, – признал Карло.

– Возможно, – сказал Онесто. – Жаль только, что я не стал вашей тенью раньше. По чистой случайности мне доводилось принимать участие в ваших первых обсуждениях, но самые важные обошли меня стороной.

– Мы же рассказали тебе все, что помнили! – воскликнула Карла.

– Вот именно, – с грустью согласился Онесто. – После того, как ваши слова были подчищены, отредактированы и прошли цензуру. Я вас не виню, но так уж устроена наша память.

– А разве это важно? – удивилась Патриция. – Действенные методики будут повторяться, доказанные нами результаты будут снова и снова вкладываться в головы нового поколения. Разве кому-то обязательно знать, сколько промахов мы совершили, прежде чем достигли цели?

– Представь, что через дюжину поколений волновая механика будет снабжать энергией каждую машину и все до единого будут воспринимать ее как должное. Ты действительно хочешь, чтобы люди думали, будто она упала с неба, в готовом виде – при том, что в действительности своим благоденствием они обязаны самому мощному в истории локомотиву перемен – людям, которые спорят о науке?

На платформе появились Ассунто и Ромоло – в прошлом Карлины начальник и ученик; за ними последовали Тамара с Эрминией, а затем и Ада со своим ко и дочерью Амелией. Пока Карла предавалась воспоминаниям вместе с Адой, Ромоло взахлеб беседовал с Карло о своем последнем путешествии к Объекту. Похоже, он нисколько не обижался на своих коллег, отодвинувших его работу на второй план.

– Скоро мы будем проверять теорию светородного поля с точностью единица на гросс в четвертой степени! – с восхищением заявил он.

– Впечатляет. – Карло отметил про себя, что надо бы просить у Карлы, правда ли это, или Ромоло просто преувеличил в порыве энтузиазма.

За полкуранта до запуска на платформу вошла шеренга из двенадцати Советников, и вся праздная беседа сошла на нет. Советник Массимо выступил с речью, в которой поздравил Карлу и Патрицию, отметив проявленную ими настойчивость, но вместе с тем подстраховавшись на случай, если что-то пойдет не так.

Когда Массимо закончил, Леония взяла на себя обязанность начать обратный отсчет до запуска. Вскоре к ней стали присоединяться все остальные. Карло заметил Карлу и подобрался поближе к ней.

– Так где, ты говоришь, это самое «устройство отдачи»? – шутя, спросил он.

Она указала на кубическую конструкцию примерно в поступь шириной, которая располагалась снаружи купола, занимая платформу наверху короткого шеста.

– И ты надеешься, что мы поверим, будто эта штука будет ускоряться до скончания веков?

– Пока не перегреется, – ответила Карла. – Если повезет, ее хватит на полгода.

– Три! – завопила Леония, которой не терпелось перекричать всех, кто ей помогал. – Два! Один!

Карло увидел, как из шасси вырвался бело-голубой свет – яркий, но по своей силе и близко не похожий на яростный выхлоп соляритового двигателя. Немного топлива сжигалось и в этой ракете, но оно не использовалось для создания тяги. Испускаемый свет служил затравкой для удивительного устройства Карлы – кристалла, энергетические уровни которого были тончайшим образом разделены под действием его собственного регулярного, поляризованного светового поля. Несмотря на все объяснения принципов его работы, несмотря на все лабораторные испытания, свидетелем которых был сам Карло, какая-то его часть, говоря начистоту, все равно отказывалась верить в то, что лампа, запертая в ящике, умела летать.

И все же ракета с дерзким названием Вечное пламя, устремилась вверх, проскользнув мимо платформы, не дававшей ей улететь в космос под действием слабого центробежного усилия Бесподобной, и перелетев через край, мучительно медленно вырвалась в пустоту. Выхлоп ракеты представлял собой когерентный пучок ультрафиолетового излучения, поэтому невооруженным глазом увидеть можно было только проникавший наружу свет ее лампы. С одной стороны, Карло наполняли восторженные чувства триумфа и гордости, с другой – в голову лезли неподобающие мысли о том, как легко можно было добиться тех же результатов с помощью небольшого потайного баллона, заполненного сжатым воздухом.

Когда ракета, наконец, поднялась над куполом, на платформе раздались овации. Чтобы подняться на вдвое большую высоту, ей, по-видимому, потребовалось меньше половины первоначального времени. Леония стала приставать к Тамаре, чтобы та позволила ей посмотреть на ракету в телескоп; когда она добилась своего, ее просьба обрела смысл: Карло едва мог различить ракету невооруженным взглядом. Когда подошла его очередь заглянуть в телескоп, Тамара установила флуоресцентный УФ-фильтр – и основание удаляющейся ракеты превратилось в ослепительный круг. Если бы пучок лучей не был направлен на одну из боковых сторон купола, он был бы ярким до рези в глазах.

Вторым с речью выступил Советник Просперо, который напомнил всем, что всегда был против присутствия ортогональной материи на борту Бесподобной и одобрительно отозвался об многообещающем свидетельстве в пользу того факта, что в скором времени эта опасная стратегия окажется совершенно излишней. Карло подумал о Сильвано – надо бы и навестить своего друга. Теперь, потеряв свой высокий пост после очередных выборов, он наверняка стал бы куда более приятным собеседником.

Патриция разносила еду, но Карло тактично обходила стороной. Он уже привык видеть ее рядом с Карлой: одну после родов, другую – в состоянии поста, и разница в их размерах уже не казалась ему чем-то странным. Но закрыть глаза на такое количество женщин, которые свободно ели у всех на виду, было непросто. Проснувшись ночью от мучившего его голода, Карло мог напомнить себе о том бремени, которое он делил со своей ко; сложнее было справиться с напоминанием о том, что это бремя само по себе было совершенно излишним.

К вечеру празднества пошли на убыль. Один за другим, гости уходили, поздравив на прощание экспериментаторов. Леония, пристегнутая страховочными ремнями, сидела у телескопа, неустанно проверяя и перепроверяя движение ракеты.

Карла подошла к нему. – Я ухожу, – сказала она. – Может, пройдемся вместе?

– Не вопрос. – Карло попрощался с остальными и пощекотал Леонию, пока она не отодвинулась в сторону и не дала ему в последний раз взглянуть на Вечное пламя.

В коридоре Карла погрузилась в меланхоличные раздумья.

– Сколько, по-твоему, уйдет времени, чтобы повторить это в большем масштабе? – спросил он. – Чтобы довести до размера двигателя?

– Дюжина лет, как минимум, – сказала она. – Может быть, даже вдвое больше.

На столь пугающие временные рамки ей случалось намекать и раньше, но Карло это не убедило. – Ты слишком долго вымаливала нужные ресурсы, и в итоге стала пессимисткой. Но все это изменится – теперь ты как-никак любимица Совета.

Карла зажужжала. – Каким бы великодушным ни был Совет, речь идет о таком количестве спин-поляризованного хрусталита, которым можно было бы покрыть все подножие горы. У нас даже обычного хрусталита столько не наберется – вне зависимости от разновидностей. Придется найти способы его производства.

– Я знаю. Но стоит лишь взяться за дело, – предсказал Карло, – как появляются и новые идеи, и новые хитрости, и новые улучшения. Ведь так всегда бывает, разве нет?

– Надеюсь, ты прав, – сказала она. – Может быть, двигатели построят при жизни Леонии. В ее поколении, если все пойдет гладко.

Они добрались до каюты Карло.

– Не хочешь меня пригласить? – спросила она.

Теперь он был напуган. – А есть повод?

Карла положила руку ему на плечо. – Я получила от жизни все, чего хотела. Я довела до конца все дела, какие только надеялась завершить. Теперь пришло время родиться нашим детям – пока ты еще не слишком стар. Разве ты не хочешь увидеть наших внуков?

Карло ощутил в своем теле дрожь. – Меня это не волнует. Я не хочу тебя потерять.

– А я не хочу, чтобы меня постигла участь мужчин, – сказала она. – Со мной это чуть не произошло – там, у Объекта. Я не хочу, чтобы моя жизнь закончилась вот так.

– Если бы ты увидела свою дочь, смириться было бы проще. Именно это облегчает жизнь мужчинам. Тебе надо поговорить с Патрицией! Она тебе все объяснит!

Карла была непреклонна. – Ты ведь знаешь, что это решение я приняла давным-давно.

– Так передумай, – умолял он. Решив разделить с ней пост, он убеждал себя в том, что это ослабит ее решимость: позволив себе есть чуть больше, она бы стала на шаг ближе к Патриции, и смогла бы мыслить достаточно трезво, чтобы почувствовать зависть – от того, что ее концентрация все еще недостаточно хороша.

– Не могу, – сказала Карла. – Это не по мне. Именно так я все представляла с самого детства.

– Потому что не знала, что у тебя будет выбор! – Карло вздрогнул. – Ради чего я тогда сражался, если не ради этого выбора? – в сердцах добавил он.

Карла сжала его плечо. – И теперь я делаю этот выбор. Ты не потратил время впустую. Возможно, наша дочь поступит иначе.

Она распахнула дверь и перебралась внутрь каюты. Карло цеплялся за веревку в коридоре, раздумывая, как она поступит, если он просто сбежит. Он не верил, что она перестала принимать холин; она бы постаралась убедить его, не прибегая к таким топорным угрозам. Но если он все время будет отвечать ей отказом – череда за чередой, год за годом – Карла без особых проблем сможет найти ему замену.

Именно так я все представляла с самого детства. Эти слова были в равной степени верны и для него самого. И если отбросить ту часть сознания, которая понимала, как много возможностей остаются позади, то хотелось ему лишь одного – поддаться мучавшей его боли и удовлетворить это страстное и восхитительное желание.

Карла появилась в дверях.

– Иди в постель, – сказала она. – Нам стоит отложить это до завтра. Можем просто провести вместе эту ночь, а что будет утром – увидим.

Тамара очнулась от боли. Началось все с состояния стихийной паники, ощущения травмы – настолько острого, что затмевало собой любые представления о форме ее тела; но по мере того, как это чувство проникало в ее сознание, оно принимало очертания тревожной стесненности в районе живота – как будто некое гигантское существо схватило ее тело и попыталось перекусить его пополам.

Попыталось и, вероятно, достигло своей цели.

Она открыла глаза. Ада держалась за веревку рядом с ее постелью.

– Сколько я проспала? – спросила у нее Тамара.

– Примерно сутки. Как себя чувствуешь?

– Так себе. – Она попыталась прочесть выражение лица Ады. – Что случилось?

– У тебя дочь, и у нее все хорошо, – обнадежила ее Ада. – Хочешь, я ее тебе принесу?

– Нет! – Узнав об исходе операции, Тамара ощутила добросовестное облегчение, будто только что узнала, как незнакомый ей человек пережил встречу со смертью – однако мысль о предстоящей встрече с существом, вырвавшимся из ее тела, приводила Тамару в ужас.  – Не сейчас, – добавила она, испугавшись, что Ада могла прочитать ее мысли. – Я все еще слишком слаба.

Она опустила глаза на свое тело. Перед началом процедуры она втянула все конечности и теперь не могла даже представить, чтобы у нее нашлись силы для исправления ситуации. Ее туловище, причудливо сужавшееся на манер клина, было искрещено швами, которыми начинались посередине груди.

– Ты голодна? – спросила Ада. – Аманда сказала, что тебе следует есть как можно больше.

Тамара просто умирала с голоду. – У меня нет рук, – сказала она.

– Я могу помочь. – Ада достала каравай из буфета рядом с постелью.

Глотать было больно, но Тамара проявила настойчивость. Доев каравай, она почувствовала, как ее живот сводят судороги и как напрягаются швы, но заставила себя удержать пищу внутри.

– Я пропустила какие-нибудь новости? – спросила она.

– Мне кажется, твоя дочь вне конкуренции, – ответила Ада.

– Люди об этом знают? Это больше не тайна?

– Да, никакой тайны, – сухо ответила Ада.

Тамару накрыло внезапное чувство страха. – И что? Мы на осадном положении?

– Снаружи постоянно толпится народ, – сказала Ада. – Чтобы принести подарки ребенку и пожелать тебе всего наилучшего.

Тамара не смогла понять, есть ли в ее словах сарказм. – Ты серьезно?

 – Абсолютно, – ответила Ада. – Советников пока не было, но это лишь вопрос времени – иначе и быть не может.

Тамару охватила дрожь. Ей следовало радоваться, но она ощущала лишь боль и смятение.

– С тобой все будет в порядке, – сказала Ада.

---

Тамара погрузилась в сон. Открыв глаза, она сверилась с часами, которые стояли у ее постели. Прошло три склянки.

Аду сменила Патриция. – Вы не голодны? – спросила она. И прежде, чем Тамара успела ответить, Патриция уже протягивала ей каравай.

Тамару мучил голод, но это было неправильно. – Я уже поела, недавно.

– Правила изменились, – сказала Патриция. – Теперь вам голодать не нужно – особенно вам и особенно сейчас.

– Разве? – Какой бы разумной ни была эта мысль, отказ от привычек, выработанных на протяжении всей жизни, по-прежнему вызывал со стороны Тамары сопротивление. – А я-то надеялась, что уже навсегда распрощалась со всей этой массой.

Патриция приблизила каравай к ее рту. – Нет, дай-ка я… – сказала Тамара. Она закрыла глаза и представила, как из ее плеч вырастают две руки, но попытка оказалась тщетной.

Смирившись, она позволила Патриции себя покормить. Она потеряла немало плоти, и не могла рассчитывать на то, что сразу же окажется в добром здравии. Но что, если лучше не станет?

– А теперь не хотите увидеть ребенка?

Тамара задумалась. Эта мысль больше не вызывала в ней отторжения, но ведь она даже не сможет взять свою дочь на руки. – Не знаю.

– Вы уже решили, как ее назовете?

– Пока нет.

– Как насчет Ялды? – предложила Патриция.

Тамара зажужжала, против своей воли, отчего у нее разболелись швы. – Тебе не хватает мятежей? – С момента запуска еще никто не дерзнул дать своему ребенку имя Ялды. Используй она его для подобной цели, и это стало бы мощнейшей провокацией, на которую они только были способны – не считая рождения самого ребенка.

– Возможно, вам стоит ее вначале увидеть, – решила Патриция. Прежде, чем Тамара успела ответить, она скользнула за занавеску и исчезла в наружной комнате.

Рана Тамары заныла, вызвав в ней некое ощущение преждевременного опасения – как если бы своенравная плоть, причинившая ей столько вреда, по возвращении могла снова разодрать ей кожу. Она была искалечена, она была обессилена, она не была готова.

Патриция откинула занавеску своей головой: одной рукой она держалась за веревку, а в другой несла ребенка. – Забрать ее у остальных было не так-то просто, – недовольно сказала она. – Но возможно, вам удастся на какое-то время отвадить конкурентов.

Тамара глазела на ребенка. Ее дочь с некоторым интересом и безо всякого страха глазела на нее в ответ.

– Не очень-то она похожа на древесника, – заметила Патриция.

– Нельзя же получить все сразу, – сказала Тамара.

Патриция подошла ближе. Она положила младенца Тамаре на грудь, но осталась рядом, готовая схватить ребенка, если тот соскользнет. Девочка положила одну руку Тамаре на плечо, а другой потрогала ее лицо.

Почти не раздумывая, Тамара отрастила две руки. Девочку это, похоже сильно удивило, несмотря на то, что совсем недавно этот фокус, скорее всего, удался и ей самой. Она зажужжала и обвила своей рукой руку Тамары.

– Что скажете? – не унималась Патриция.

– Эрминия, – решила Тамара.

– В честь вашей матери? – Обдумав этот выбор, Патриция выразила свое одобрение. – А почему бы и нет? Возможно, вам выпала последняя возможность сделать это, не вызывая никакой путаницы.

– Мне всегда говорили, что материнская плоть дана мне взаймы, – сказала Тамара. Она обвила палец вокруг запястья Эрминии. – Она прекрасна. – Она чувствовала самую обыкновенную нежность, которую в ней мог бы вызвать любой другой ребенок – не больше и не меньше. Смогла бы она научиться оберегать ее столь же ревностно, как любой отец – позволяя вместе с тем плоти Эрминии оставаться собственностью самой Эрминии, а не наследством, переданным ей на ответственное хранение?

– Надеюсь, вы нам ее вернете, – сказала Патриция. – Иначе тетушки и дядюшки снаружи поднимут бунт.

– Думаю, мне надо вернуться ко сну.

Эрминия обнаружила Тамарины швы и пыталась их вскрыть; Патриция наклонилась и бережно сняла ее с матери.

---

– Ей ничего не угрожает? – с тревогой спросила Тамара. Эрминия цеплялась за ее грудь, беспечно сплевывая пищу ей на плечо.

– А разве можно знать это наперед? – без обиняков ответила Аманда. – Может быть, все эти доброжелатели только притворяются, что они на твоей стороне? А может быть, это относится только к некоторым из них. Но уходить тебя никто не заставляет; можешь оставаться здесь вместе со своей дочерью, сколько душе угодно. Если хочешь, я поменяюсь с тобой каютами.

– Если вы выйдете наружу, то по каждую сторону от вас будут люди, которым вы доверяете, – сказала Патриция. – Но если хотите, мы можем пускать сюда свидетелей по одному за раз, а они уже расскажут обо всем своим друзьям. При любом раскладе в день голосования будут и убежденные, и скептики.

– Я не хочу жить здесь, как пленница, – сказала Тамара. Она окинула взглядом комнату, посмотрела на своих друзей, на скучившихся у входа телохранителей. Может статься, что Эрминии опасность будет грозить всю ее жизнь, но самую лучшую защиту она получит после того, как потеряет свою уникальность, а затем и вовсе перестанет быть чем-то необычным. Если на первых порах ей придется сыграть роль своеобразного политического маскота – чтобы у этих перемен появились хоть какие-то шансы воплотиться в жизнь – то планировать иное развитие событий было уже слишком поздно.

Она повернулась к Аманде. – Спасибо за предложение и за твое гостеприимство. Но я думаю, мне пора возвращаться домой.

Амандо и Макарио вышли первыми, чтобы попросить людей снаружи немного расступиться. Тамара слышала возбужденный гомон, который распространялся по толпе вслед за осознанием новости. Спустя какое-то время Амандо вернулся. – Мы не можем заранее расчистить весь маршрут, – сказал он. – Но, думаю, для начала этого будет достаточно.

Сначала в коридор выбрались мужчины; за ними следовали четверо женщин, входивших в диверсионную группу вместе с Тамарой. Сжимая свою дочь, Тамара приблизилась к выходу и выбралась наружу. Стараясь не обращать внимания на своих защитников, она увидела людей, выстроившихся вдоль стен – их вереница уходила вдаль, где терялась из вида за изгибом коридора.

Кто-то рядом с ней заметил Эрминию. – Это тот самый ребенок, – тихо сказала женщина своей подруге. Тамара встретилась с ней взглядом; женщина слегка наклонила голову в знак ни к чему не обязывающего приветствия.

Ада прикоснулась к плечу Тамары. – Займи центральную веревку; я буду впереди, Карла сзади, а Патриция с Макарией – по бокам.

– Хорошо.

Пять женщин заняли свои места, после чего их ряды пополнили Аддо с Пио и Амандо с Макарио. Тамара гадала, как долго ей придется вот так передвигаться. Еще пару дней? Или пару лет?

Группа начала движение по коридору. Тамара бережно держала Эрминию в правой верхней руке, используя оставшиеся три, чтобы крепко держаться за веревку, не теряя равновесия. Присутствие всех этих незнакомцев, судя по всему, не тревожило ребенка; девочка глазела на Тамару и наобум корчила рожи, останавливаясь только в том случае, когда выбранная ею цель подражала ей в ответ или отвечала радостным жужжанием.

Склонив лицо к своей дочери, Тамара могла задним зрением следить за встречными прохожими. Она боялась, что даже самые доброжелательные из них, желая познакомиться с Эрминией, могут подойти слишком близко, что грозило опасным столкновением. Но все держались на почтительном расстоянии, пристально наблюдая за приближением матери с дочерью, тихо беседовавших друг с другом.

В толпе было и несколько мужчин, но даже если они испытывали неприязнь, то хорошо ее скрывали: лица большинства из них расцветали, стоило им увидеть ребенка. Никакой опасности – за исключением плотности самой толпы – Тамара не ощущала; любого человека, который попытался бы броситься на нее из этой толпы приверженцев, схватили бы задолго до того, как он успел встретиться с ее официальными телохранителями. Необходимость быть частью этого представления вызывала странные и обескураживающие чувства, но Тамара не боялась.

Когда группа приблизилась к первому повороту, Тамара заметила Эрминио и Тамаро. Она скользнула по ним взглядом, сделав вид, что их не узнала. Несмотря на их каменные лица, Тамара могла представить, насколько они были вне себя. Она сосредоточила внимание на своей дочери и изо всех сил постаралась не выдавать каких бы то ни было эмоций – ни злорадства по поводу своей победы, ни страха перед возмездием. Теперь их жизнь не имела никакого отношения к ее собственной – вне всякого сомнения. Пусть они живут по своим правилам с теми, кто готов их поддержать, а она пойдет собственным путем.

– Новости разлетятся быстро, – с восторгом заметила Патриция. – К завтрашнему дню на всей Бесподобной не останется ни одной женщины, которая сочтет эти исследования слишком опасными.

– Может быть.

– Правда, не помешало бы взять с собой немного еды, – посетовала Патриция. – Мы должны показать людям, как вы едите досыта. Это стало бы символом, к которому в день голосования могла бы обратиться любая женщина – каждый приступ боли, вызванной голодом, стал бы напоминанием о том, как лично она могла бы навсегда распрощаться со своим постом.

– Вот теперь ты начинаешь меня пугать, – сказала Тамара.

Возможно, голосование и правда сложится в их пользу, – подумала она. Теперь их положение не было безнадежным. Но даже если и так, то что это будет значить? На каждого, кто воспримет это первое, неуверенное свидетельство в пользу безопасности метода как знаменательную новость, найдутся и те, кто по-прежнему будет воспринимать идею в штыки. На каждого Амандо, который бы с радостью отнес ее к почетным представителям мужского племени, найдется свой Тоско, готовый изобличать ее непригодность к воспитанию детей, в то время как она сама предвещала будущую гибель его пола.

У них не было надежды на победу – речь шла лишь о перемирии, подкрепленном балансом сторон. К какому бы результату ни привело голосование, подлинной свободы так или иначе пришлось бы дожидаться не одно поколение.

Когда Карло настоял на том, чтобы лично увидеть, что стало с лесом, Тамара решила присоединиться к Аде, Патриции и Карле, чтобы сопроводить его вниз по оси. У Макарии уже не осталось сил, чтобы взглянуть суровым новостям в лицо. Она поблагодарила Тамару и направилась домой вместе со своим ко.

Когда группа вошла в центральный коридор, Тамара уже чувствовала следы разносившегося по горе дыма. Ей достаточно часто доводилось видеть, как ее отец выжигал больные посевы, чтобы поразиться тому, как растения умели ограничивать распространение огня: во всяком случае, большую часть пшеничного стебля защищала кожица, которую можно было сбросить в случае возгорания. Но все живое – даже самые могучие деревья – так или иначе было уязвимым. При достаточно высокой плотности огня уже одного только жара, разносимого по воздуху, было достаточно, чтобы вызвать дестабилизацию любой органической материи.

Когда до леса оставалось всего два уровня, дым уже был настолько густым, что свет мха, рассеиваясь в нем, превращался в красную дымку, которая мешала ориентироваться. Тамара с трудом видела на дюжину поступей впереди себя; с тем же успехом можно было разослать приглашения для желающих устроить им засаду. Жар становился практически осязаем, а Карло едва успел оправиться от последнего приступа гипертермии. Когда он начал пошатываться, и ему стало все труднее держаться за свою веревку, Карла, наконец, сумела уговорить его не идти дальше.

– Если мы на таком расстоянии едва держимся, – сказала она, – представь, каково было внутри самого зала. Древесники бы не выжили. С этим мы ничего не сможем поделать.

Тамара уже давно пришла к этому выводу, но старалась не думать о последствиях. Кто теперь станет голосовать за продолжение исследований? Кто захочет поддержать подобный проект, когда людей до сих пугают отчеты о вскрытии обезображенных древесников – даже с учетом запоздалого опровержения со стороны Карлы, – а решить вопрос путем проведения новых испытаний на животных уже не представляется возможным?

Каюта Карлы была недалеко. Тамара посоветовала им двоим там отдохнуть, а когда сама вызвалась добровольцем, чтобы их покараулить, Патриция и Ада предложили составить ей компанию.

Они развернулись и снова направились вверх по оси сквозь дым, который приставал к их коже. Болезнь, поразившая древесников, была выжжена огнем прежде, чем успела распространиться. Тамаре был знаком этот запах истребления.

---

– Мы не можем этого так оставить! – гневно заявила Патриция. – Мы должны отплатить им той же монетой!

Тамара указал рукой на свой тимпан. Карла и Карло спали в соседней комнате.

– А как же твоя полиция, которую должен назначить Совет? – язвительно ответила Ада. – Теперь ты хочешь сжечь несколько ферм? Или будешь просто похищать случайных прохожих?

Патриция нахмурилась. – Конечно нет. Но мы должны показать им, что бывает с теми, кто пытается победить на выборах при помощи силы. Мы должны придумать, как им навредить.

– Войны во имя мести даже нашим предкам дались тяжело, – сказала Ада. – А у нас нет такого запаса прочности, как у культуры целой планеты. Если люди начнут отвечать насилием на насилие, то через год от нас ничего не останется.

В этом Тамара не сомневалась. Мысль, что в будущем образ мышления ее отца может снова занять главенствующее место, выводила ее из себя – но это не лишило ее рассудка. Каким бы ни был конфликт, Бесподобная не смогла бы пережить его эскалацию. Рано или поздно Совет найдет тех, кто понесет наказание за похищения и пожары, а ей ничего не остается, кроме как смириться с этим исходом.

Патриция, не в силах оставить все, как есть, возбужденно раскачивалась на веревке вперед-назад. – Никакого насилия, – наконец, сказала она. – Но мы все еще можем их задеть. У нас есть кое-что, чего они боятся больше всего на свете.

– Для меня лично это загадка, – призналась Ада.

Тамара поняла. – У нас все еще есть записи, – сказала она. – Мы могли бы провести еще один эксперимент – прежде, чем пройдет голосование, и Совет запретит дальнейшие исследования.

– Ты хочешь провести эксперимент в меньшем масштабе – заменить древесников полевками? – спросила Ада.

– Наоборот, в большем, – поправила ее Патриция. – Нам нужно, чтобы женщина родила ребенка, до голосования. Чтобы доказать, что метод работает; чтобы доказать, что он безопасен. Показать всей горе, что это действительно возможно.

Ада после этих слов умолкла. Умолкли все трое. Тамара глазела на стену, изумляясь пропасти, отделявшей радость, которую она ощущала, представляя себе реакцию похитителей и поджигателей на первые слухи о подобном происшествии, от подсознательного чувства паники, которое охватывало ее при мысли о том, какую цену придется заплатить, чтобы воплотить эти слухи в реальность.

– Я сделаю это, если придется, – сказала Патриция.

– Ты слишком молода, – отрезала Тамара.

– Что – вы думаете, я еще не достигла детородного возраста?

– Я имею в виду, что ты слишком молода, чтобы так рисковать.

– Кому-то нужно быть первым, – ответила Патриция. – Испытаний на древесниках больше не будет. Кому-то придется взять на себя этот риск и выяснить, безопасна ли эта процедура для женщин.

– Если доброволец и найдется, то это должна быть соло, – сказала Ада. – За один день с таким решением не смирится ни один ко: нельзя же просто взять и сказать мужчине, что ему придется отказаться от планов стать отцом в привычном понимании – без предупреждения и заранее не обсудив. Никто с этим не согласится, да и требовать от них такого согласия было бы нечестно.

Тамара была согласна. – Такое решение никому не дастся легко, а найти пару, которая смогла бы достичь согласия в этом вопросе до проведения выборов, просто невозможно.

Патриция странно посмотрела на нее, и в ее взгляде промелькнуло нечто большее, чем простое негодование из-за конкретной формулировки закона.

– Я бы на это согласилась, но у меня больше нет нормы, – сказала Тамара. – Я не могу подарить жизнь своей дочери, если мне будет нечем ее кормить.

Патриция замешкалась, но затем отодвинула свою сдержанность на второй план. – По договору о раздельном проживании ваши дети ничего не получат? – спросила она.

– Верно, – ответила Тамара. – Вся норма перейдет по наследству детям моего ко.

– Что, если я передам вам двенадцатую часть своей нормы? – предложила Патриция.

Тамара подняла руку. – Ты не можешь морить голодом своих потомков, это несправедливо –

– Я никого не станут морить голодом, – настаивала Патриция. – Если метод сработает, численность населения упадет. Теперь никто не может позволить себе раздаривать дробные нормы для третьего и четвертого ребенка – что, конечно, печально, но в этом есть своя безжалостная логика. Но совсем другое дело – передать часть нормы единственному ребенку женщины.

– Она права, – сказала Ада. – Я тоже отдам тебе двенадцатую часть. И сообщу стольким женщинам, сколько нам потребуется – если ты действительно этого хочешь.

Тамара подавила волнение усилием воли. Никто из них не пытался загнать ее в угол; они просто поверили ей на слово. Стоило ей сказать нет, и на этом бы все закончилось.

 Чего же она хотела? Она хотела победить фанатиков, которые пытались силой навязать свою волю жителям целой горы. Она хотела быть свободной от всех мужчин, считавших ее плоть своей собственностью – оберегать, контролировать и, наконец, пожать ее плоды, по своему усмотрению.

Но в то же время ей хотелось ребенка, на собственных условиях.

Она могла уступить первенство кому-нибудь другому, чтобы сначала испытать метод Карло, выяснить, не представляет ли он опасности. Но что, если точно также бы поступила каждая соло, вдова и беглянка, к которым они бы обратились с подобным предложением? До голосования оставалось четыре дня. Если все воспримут идею в штыки, шансов не останется ни у кого.

– Как думаешь, Карло на это пойдет? – спросила Тамара.

– Он и близко не готов, – ответила Ада. – Как и Макария. Просить их об этом было бы просто нечестно, и, если начистоту, то лично я бы ближайшие три череды вообще не подпускала их к операциям над живыми существами.

– Значит, остается Аманда. Я с ней ни разу не говорила. – Тамара тихо прожужжала. Неужели она и правда собирается попросить незнакомку вспороть себе живот и пронзить ее тело светом спаривающихся древесников?

– Я с ней виделась, – сказала Патриция. – В день похищения.

– Тогда тебе стоит нас познакомить, – намекнула Тамара. – Меня ее телохранители, скорее всего, не пропустят.

---

В задней комнате своей квартиры, вдали от телохранителей, Аманда вежливо выслушала Тамарин план. Но затем она стала выдвигать возражения.

– Мы знаем, как эти сигналы влияют на древесников, – сказала она. – Нам неизвестно, как они могут сказаться на самке другого вида.

– Но как иначе это выяснить? – возразила Тамара.

– Возможно, нам и не придется, – ответила Аманда. – Если бы записи были получены не от самки древесника, а от женщины –

– Думаешь, за оставшиеся четыре дня мы сумеем найти женщину, которая добровольно согласится на такое? – Мысль о том, что кого-то можно было привлечь подобной идеей, просто не укладывалась у Тамары в голове.

– Нет.

– А затем Совет подсчитает голоса, и подобные процедуры окажутся вне закона.

– Возможно, – неохотно согласилась Аманда.

– Я смотрю, тебя это не сильно беспокоит. – Тамара была в замешательстве; именно от этой женщины она слышала серьезные доводы в пользу продолжения исследований.

– Мы всегда должны стараться собрать как можно больше информации, – сказала Аманда. – Но даже если люди проголосуют против применения этого метода, исследования фертильности будут проводиться и дальше.

– Но будет ли у женщин возможность выжить после рождения ребенка? – не унималась Тамара.

Аманда ненадолго задумалась. – В этом поколении, скорее всего, нет.

Тамара начала понимать, какой позиции придерживалась Аманда: не будучи сторонницей метода Карло, она, тем не менее, была готова проявить безукоризненную честность, когда дело касалось его обсуждения.

– Итак, если я соглашусь, в чем именно будут состоять риски? – спросила у нее Тамара.

– «В чем именно»? Хочешь, чтобы я обозначила границы? – Аманда развела руками. – Я и понятия не имею, как это сделать.

– Я могу умереть или получить травму, – сказала Тамара. – Ребенок может погибнуть или родиться с жуткими уродствами.

– Да. Возможен любой из этих вариантов.

– Я могу родить какого-нибудь гибрида? Наполовину человека, наполовину древесника?

Аманда замялась. – Полностью исключить этого я не могу, но если мы правы насчет природы этих сигналов, то такого произойти не должно. Мы не считаем, что в них закодированы какие-либо признаки родителей; кое-какие доводы против этой гипотезы мы получили в ходе наблюдений за самими древесниками. По всей видимости, эти сигналы представляют собой обобщенные инструкции для живой плоти, которые запускают в ней определенный процесс организации, причем детальная реализация этого процесса является неотъемлемым свойством самого тела.

– То есть настоящий вопрос, – поняла Тамара, – в том, используем ли мы для этой же цели точно такие же сигналы, как и наши двоюродные родственники из мира животных?

– Да, – ответила Аманда.

– Вместо того, чтобы указывать моей плоти: сделай это, затем это, а затем еще вот это, в мельчайших подробностях… эти сигналы больше похожи на простой приказ: сделай то, что ты уже умеешь делать, чтобы произвести на свет ребенка?

Глаза Аманда расширились в знак согласия.

– Напоминает общий язык двух групп людей, которые какое-то время жили изолированно друг от друга, – сказала Тамара. – Возможно, для обозначения одного и того же они стали пользоваться разными словами, а, возможно, и нет.

– Такова теория, более или менее, – подтвердила Аманда.

– А если ты, на языке древесников, прикажешь моей плоти сформировать ребенка – в то время как она пользуется другими словами и не поймет того, что записано на этих бумажных лентах – есть ли основания полагать, что в ответ она искалечит мое тело и произведет на свет изуродованного ребенка?

– Я не могу дать тебе точного объяснения, как именно это произойдет, – призналась Аманда. – Как не могу и объяснить, что именно из себя представляет эта штуковина, которую мы образно называем «языком», и как он действует.

Тамара вспомнила инцидент с рукой Карло; там события и правда приняли скверный оборот. С другой стороны, как ей объяснила Карла, в том эксперименте использовались детальные инструкции – бесконечный повтор точных команд, записанных на ленте, и причиной было не столько ошибочное толкование инструкций, сколько нарушение ритма.

– Ты честно рассказала мне о предстоящих рисках, – сказала Тамара. – И за это я благодарна. Но я все равно хочу это сделать.

Аманду ее ответ не обрадовал. – Я не знаю, как на это отреагируют люди. Это может только усугубить ситуацию.

– Неужели ты хочешь, чтобы наша жизнь находилась в руках этих головорезов? – спросила ее Тамара. – Неужели последнее слова будет за тем, кто устроит пожар?

– Нет, – тихо ответила Аманда. – Этого я не хочу.

Тамара и не осознавала, как сильно она была напугана. Но если они позволят другим держать себя в страхе, то ничего не изменится.

– Сколько времени уйдет на подготовку оборудования? – Тамара слышала, что лаборатория Карло была полностью демонтирована.

Аманда обдумала логистику. Если ответом будет пять-шесть дней, – размышляла про себя Тамара, – то кто сможет ей возразить?

– Одна-две склянки, – ответила Аманда. – Но ты должна понимать: даже если все сработает идеально, на восстановление у тебя уйдет пара дней.

---

Тамара ждала на квартире у Аманды, пока необходимые препараты и оборудование доставлялись из разных укромных мест. Карло, как и Макария, в итоге рассказал похитителям о местоположении спрятанных им копий с записями древесников, но насчет сохранности собственных записей Аманда была вполне уверена.

Патриция составила Тамаре компанию, а спустя несколько курантов к ним присоединилась Ада. – Я собрала двенадцать подписей, – сказала она.

– Значит, оправданий у меня не осталось, – ответила Тамара, постаравшись подать свои слова, как шутку.

Ада сжала ее плечо. – Все остальные женщины в истории проходили через это в ожидании смерти. Если ты разорвешь эту связь, то станешь героем всех времен.

– Ты как будто завидуешь, – поддразнивая, ответила Тамара. – Уверена, что не хочешь поменяться местами?

– Нет – теперь, по прошествии времени, я думаю, что было бы справедливым уступить мне командование Москитом, – решила Ада. – Я всегда заслуживала этой должности. Здесь нет места конкуренции.

Тамара тихо прожужжала, однако притворяться было не так просто. Все остальные женщины в истории проходили через это в ожидании смерти. Но несмотря на свою правдивость, эта мысль не приносила ей утешения. Она даже не могла вызвать в своем сознании образ будущего супруга, чтобы убедить свое тело в том, что ее ждала более привычная участь. Когда-то она могла забыть о своих страхах в объятиях Тамаро; она точно знала, что даже неминуемая аннигиляция ужасала бы ее куда меньше, чем ее теперешняя судьба.

Она заглянула в переднюю комнату. Постепенно она заполнялась странными механизмами и яркими разноцветными пузырьками – это были световые проигрыватели и препараты для наркоза.

Аманда вернулась с мешком в руках; внутри находился деревянный ящик с лентами.

– Ты уверена, что тебя никто не видел? – спросила Тамара. Аманда не ответила; сдержать подобное обещание было просто невозможно. Если кто-то увидел ее с лентами, то сейчас за дверью вполне могла поджидать толпа, готовая сжечь квартиру со всем, что в ней находилось.

– Чтобы подключить световые проигрыватели, мне придется проделать в постели несколько отверстий, – объяснила Аманда.

– Хорошо.

– Но сначала мне нужно снять с тебя кое-какие мерки.

Аманда приложила к коже Тамары измерительную ленту и отметила краской три точки в нижней части ее спины. Именно сюда предстояло вставить трубки.

– Ты не обязана этого делать, – спокойно сказала она. Должно быть, Аманда почувствовала дрожь, охватившую тело Тамары.

– Но все-таки сделаю, – ответила Тамара. Чего ей было бояться? Препараты по большей части избавят ее от боли. Она могла бы погибнуть на ферме, могла бы погибнуть на борту Москита. А если ей удастся вернуться назад и добыть эту награду – или хотя бы сделать ее доступной для любой женщины на Бесподобной, прежде чем та ускользнет в космическую пустоту – такое достижение будет бесконечно ценнее открытого ею Объекта.

Аманда принялась сверлить наклонное отверстие в пассивитовом основании постели. Тамара перебралась в переднюю комнату, чтобы это не происходило у нее на глазах.

Амандо стоял на страже с того самого момента, как сюда пришла Тамара. Он кивнул ей в знак приветствия.

– Как ты ко всему этому относишься? – спросила она, настолько приободрившись собственным страхом, что ее смелость перешла всякие границы общепринятого этикета. – Приведет это, по-твоему, к истреблению мужчин?

– Нет.

– Ты не боишься за своего внука?

Амандо указал на свою ко. – У нас есть собственные планы, – ответил он. – Я не знаю, какое решение примут мои дети, когда наступит их время. Но возложить на них этот выбор я не боюсь.

– А что, если через дюжину поколений все решат последовать моему примеру?

Амандо задумался над этой перспективой. – В нашем мире все равно будут рождаться дети и будут люди, которые станут о них заботиться. Если они не будут справляться с этим так же хорошо, как это делают мужчины, то до всеобщего применения, о котором ты говоришь, дело просто не дойдет. Если они хотят называть себя женщинами – пусть называют себя женщинами. Но кто знает? Может быть, исчезнут вовсе не мужчины – может быть, слово «мужчина» навсегда закрепится за людьми, которые растят детей?

Тамара пристально посмотрела на него в ответ; мысль ее приятно удивила и капельку вскружила ей голову. – Значит, за истребление женщин, – сказала она. – Этих раздражающих существ, которые только и умеют, что жаловаться – и никогда, никогда не помогают с детьми.

– Тамара? – позвала ее из спальни Аманда. – Мы тебя ждем.