Когда Шапирон был вновь признан полностью работоспособным, ганимейцы объявили о своем намерении совершить пробный полет к границам Солнечной системы. Путешествие должно было занять примерно неделю.
В столовой на базе Копёр собралась смешанная компания из ученых, инженеров и сотрудников КСООН, которым хотелось понаблюдать за запуском, транслировавшимся с Ганимед-Центра на настенном экране. Хант, Каризан и Тауэрс сидели за одним столиком в задней части комнаты и пили кофе. По мере того, как обратный отсчет приближался к нулю, голоса начали стихать, и в столовой воцарилась атмосфера напряженного ожидания.
– Все корабли КСООН покинули зону взлета. Можете действовать согласно графику, – прозвучал из динамика голос диспетчера главной базы.
– Принято, – отозвался знакомый голос ЗОРАКА. – С нашей стороны все предпусковые проверки пройдены. Мы приступаем к взлету. До встречи примерно через неделю, земляне.
– Непременно. Будем ждать.
В течение нескольких секунд величественная громада корабля – который к этому моменту уже втянул хвостовую часть и закрыл наружные ниши, – оставалась неподвижной и, устремленная ввысь, возвышалась над территорией базой, неряшливо раскинувшейся перед Шапироном. Затем судно, медленно и плавно, начало подниматься вверх, аккуратно вплывая в нерушимый звездный занавес под пристальным взглядом камеры, пока последний ледяной гребень не исчез за нижним краем экрана. И почти сразу начало стремительно уменьшаться в размерах из-за эффекта перспективы, который быстро усиливался с ростом угла, свидетельствуя о чудовищном ускорении корабля.
– Народ, вы только гляньте, как она несется! – раздался голос с главной базы. – Ю-5, ваш радар еще не потерял контакт?
– Летит, как смазанная молния прямиком из пекла, – отозвался другой голос. – Мы уже начинаем его терять. Картинка рассыпается. Скорее всего, они уже запустили маршевый двигатель – их поле напряжений смазывает эхо. Изображение на оптических сканерах тоже теряет четкость… – Спустя какое-то время: “Вот и все. Корабль исчез… как будто его никогда и не было. Фантастика!”
На этом все закончилось. Тишину столовой Копра нарушило несколько тихих, удивленных присвистов, за которыми последовали приглушенные возгласы и бормотание. Мало-помалу фрагменты разговоров слились друг с другом, превратившись в непрерывный гул, который все нарастал, пока не достиг свой собственной точки равновесия. Картинка на экране сменилась окрестностями Ганимед-Центра, которые теперь выглядели пустыми и незавершенными без стоящего на заднем фоне корабля. Даже после столь недолгого времени вместе людям на Ганимеде не хватало общества Гигантов.
– Ну что ж, мне пора, – сказал Хант, вставая со стула. – Крис хочет что-то обсудить. Еще увидимся. – Двое его собеседников подняли головы.
– Без проблем. Увидимся.
– Пока, Вик.
Направляясь к двери, Хант вдруг понял, что без ганимейцев атмосфера на Копре была уже совсем не той, что раньше. Странно, – подумал он, – что им всем до единого нужно было участвовать в пробном полете; впрочем… землян причины их решения не касались. Придется свыкнуться и с отсутствием ЗОРАКа, – осенило его. Он уже подсознательно привык к возможности напрямую связываться с другими людьми или обращаться за помощью к машине вне зависимости от места и времени. ЗОРАК стал для него гидом, наставником, учителем и советником в одном лице – всезнающим и вездесущим спутником. Без него Хант вдруг почувствовал себя совсем одиноким, будто отрезанным от остальных. Ганимейцы могли оставить на Ганимеде специальный ретранслятор, который бы поддерживал непрерывную связь с ЗОРАКом, однако взаимное замедление времени, вызванное скоростью Шапирона, в сочетании с громадной дистанцией полета, вскоре свело бы нет любую возможность коммуникации. Эта неделя, – втайне признался он самому себе, – будет долгой.
Данчеккера Хант обнаружил в лаборатории, где тот возился со своими минервианскими растениями; к этому моменту они заселили каждый уголок комнаты и, судя по всему, уже планировали вторжение в коридор. Тема, которую хотел обсудить профессор, касалась теории, сформулированной их общими с Хантом усилиями еще до прибытия ганимейцев. Она была связана с врожденной уязвимостью перед атмосферным углекислым газом, отличавшей все наземные виды минервианской жизни, и утверждала, что эта особенность вместе с базовой системой химического метаболизма досталась обитателям Минервы от общих предков, которые в далекой древности населяли моря планеты. Обсудив этот вопрос с несколькими ганимейскими учеными при посредничестве ЗОРАКа, Данчеккер выяснил, что их с Хантом теория была неверна.
– По сути уже первые из сухопутных жителей Минервы в ходе эволюции выработали весьма эффективный метод, позволявший им справляться с высокой концентрацией CO2. Глядя на их решение задним числом, надо признать, что выглядит оно довольно-таки простым и очевидным. – Данчеккер на мгновение перестал рыться в груде листьев и наполовину повернул голову, чтобы дать Ханту время поразмыслить над сказанным. Хант, как бы между делом примостившийся на одном из табуретов, положив плечо на край рабочего стола, ничего не ответил и просто ждал.
– Они приспособили для поглощения излишков вторичные системы циркуляции, – сказал ему Данчеккер. – Те самые системы, которые изначально как раз и возникли для отведения токсинов. Они стали готовым механизмом, идеально подходящим для этой задачи.
Хант мысленно повертел эту идею в голове и задумчиво потер подбородок.
– То есть…, – чуть погодя, заключил он, – предположение о том, что они унаследовали низкую устойчивость к углекислоте, и близко не похоже на правду… Получается, это полная чушь?
– Полная чушь.
– И этот признак закрепился, верно? В смысле, что всем более поздним видам этот механизм достался по наследству…, и все они были прекрасно адаптированы к своей среде обитания?
– Именно. Прекрасно адаптированы.
– Но кое-что я до сих пор не понимаю, – хмуро заметил Хант. – Если то, что ты сказал – правда, значит, оптимальную сопротивляемость углекислому газу должны были унаследовать и сами ганимейцы. А в таком случае рост уровня CO2 не стал бы для них проблемой. Но они сами сказали, что такая проблема все же существовала. Так в чем же дело?
Данчеккер повернулся к нему лицом и вытер ладони о перед лабораторного халата. Он с улыбкой посмотрел на него сквозь очки, обнажив зубы.
– Ганимейцы ее действительно унаследовали… сопротивляемость CO2. Но проблема у них все-таки была. Видишь ли, все дело в том, что эта проблема была создана искусственно. Они навлекли ее своими же руками, на гораздо более позднем этапе истории.
– Крис, ты говоришь загадками. Почему бы не начать с самого начала?
– Ну что ж. – Данчеккер принялся насухо вытирать инструменты и по ходу объяснения складывать их в один из выдвижных ящиков. – Как я и говорил чуть раньше, с появлением на Минерве сухопутных форм жизни вторичная система циркуляции, которой уже обладали все виды – и благодаря которой они стали ядовитыми – была приспособлена для поглощения излишков углекислоты. Поэтому даже несмотря на то, что по сравнению с Землей в минервианском воздухе содержалось гораздо больше углекислого газа, все появившиеся там формы жизни прекрасно уживались на планете, поскольку эволюция наградила их идеальным механизмом адаптации к среде обитания – что вполне соответствует нашим представлениям о том, как устроена Природа. И когда, спустя сотни миллионов лет, на Минерве возникла разумная жизнь в форме примитивных ганимейцев, их тела обладали тем же базовым строением, которое в сущности осталось неизменным. Пока все ясно?
– Они были такими же ядовитыми и хорошо адаптированными к жизни на Минерве, – ответил Хант.
– Именно так.
– И что произошло потом?
– А потом, судя по всему, произошло кое-что интересное. После своего появления ганимейская раса прошла в своем развитии все стадии, которые можно ожидать от примитивной культуры, встающей на путь цивилизации: изготовление орудий труда, выращивание пропитания, постройка домов и так далее. Так вот, к этому моменту, как нетрудно предположить, древний механизм самозащиты от хищников, который они унаследовали от далеких морских предков, перестал приносить пользу и превратился, скорее, в треклятую помеху. С одной стороны, защищаться от хищников не требовалось, ведь их попросту не было и, как вскоре стало ясно, не могло и появиться. С другой, крайняя подверженность несчастным случаям в результате самоотравления становилась все более серьезным недостатком. Данчеккер поднял палец, показав небольшую полоску клейкого пластыря, обернутого вокруг второго сустава. – Будь я одним из тех первых ганимейцев, наверное, и часа бы не прожил.
– Хорошо, смысл я уловил, – неохотно признал Хант. – Но что они могли с этим поделать?
– Примерно в то время, о котором я веду речь – у истоков цивилизации – древние ганимейцы обнаружили, что токсины в их вторичной системе можно нейтрализовать, регулярно употребляя в пищу определенные виды растений и плесени. Это открытие они сделали, наблюдая за повадками некоторых животных, зная об их способности переживать несовместимые с жизнью ранения. Этот простой шаг, вероятно, стал их самым важным скачком на пути прогресса. В сочетании с интеллектом ганимейцев он практически обеспечил им господство над всеми остальными видами минервианской жизни. Например, благодаря ему, перед ними открылись двери медицинской науки. Хирургия стала возможной после того, как ганимейцы обезвредили механизм самоотравления. На более позднем этапе истории они разработали простой хирургический метод, при помощи которого вторичную систему можно было нейтрализовать раз и навсегда без помощи каких-либо препаратов. Такой процедуре стали подвергать всех ганимейцев вскоре после рождения, и это стало обычным делом. Спустя еще некоторое время, когда их цивилизация превзошла нас в своем развитии, ганимейцы изолировали ген, отвечавший за развитие вторичной системы у плода и полностью от него избавились. Они буквально изжили у себя эту особенность строения. Все ганимейцы, которых мы здесь встретили, – как и многие поколения до них – родились уже без вторичной системы. Довольно изящное решение, не находишь?
– Даже в голове не укладывается, – согласился Хант. – Мне еще не выпало возможности поговорить с ними на такие темы… пока что, во всяком случае.
– О, да. – Данчеккер кивнул. – Они были крайне умелыми генными инженерами, наши ганимейские друзья… очень умелыми.
С секунду подумав, Хант вдруг щелкнул пальцами от внезапного осознания.
– Ну конечно же, – догадался он. – Сделав это, они заодно лишили себя и устойчивости в углекислому газу.
– В точку, Вик. Все остальные животные на Минерве сохранили высокую устойчивость, данную им природой. Но с ганимейцами все было иначе; они пожертвовали этим механизмом, чтобы лучше справляться со случайными травмами.
– Но я ума не приложу, как это вышло, – вновь нахмурившись, заметил Хант. – В смысле, я могу представить, как именно им это удалось, просто не понимаю, почему это сошло им с рук. Ведь им была нужна защита от углекислого газа, в противном случае они бы просто не появились на Минерве. И ганимейцы это наверняка знали. Не могли же они быть настолько глупы.
Данчеккер кивнул, будто уже зная, что имеено хочет сказать Хант.
– На тот момент это могло быть не так очевидно, – сказал он. – Видишь ли, со сменой эпох химический состав минервианской атмосферы претерпевал изменения – примерно так же, как и на нашей Земле. По итогам множества исследований ганимейцы выяснили, что зарождение наземной жизни пришлось на пик вулканической активности; уровень CO2 тогда был крайне высок, поэтому неудивительно, что первые организмы развили в себе высокую устойвость к углекислому газу. Однако со временем этот уровень неуклонно снижался и вышел на плато к моменту появления ганимейцев. В своем защитном механизме они привыкли видеть пережиток далекого прошлого, напоминание о давно минувших условиях жизни, а их опыт подсказывал, что без этого механизма вполне можно обойтись. Запас прочности был невелик – ведь по нашим меркам доля CO2 была довольно высока даже тогда, – но задача казалась посильной. И в итоге они решили избавиться от этой защиты раз и навсегда.
– А, но затем уровень CO2 начал снова расти, – догадался Хант.
– Резко и катастрофическим образом, – подтвердил Данчеккер. – Во всяком случае, по геологическим меркам. В ближайшем будущем опасность им не грозила, но все измерения и выкладки показывали, что если доля углекислого газа продолжит расти, то либо они сами – либо их потомки, так или иначе – столкнутся с серьезными проблемами. Они бы не смогли выжить без древнего механизма, который обеспечивал устойчивость к CO2, но этот механизм их раса давно искоренила. Прочие животные бы без труда приспособились к новым условиям, но сами ганимейцы оказались в безвыходном положении.
Хант, наконец, осознал весь масштаб проблемы, с которой пришлось иметь дело ганимейской расе. Все равно что купить билет в один конец, надеясь сбежать из концлагеря, чтобы в итоге угодить прямиком в камеру смертников.
– Какие у них были варианты? – спросил Данчеккер, после чего принялся отвечать на свой же вопрос. – Во-первых, искусственно сдерживать уровень CO2 при помощи технологических средств. Ганимейцы рассмотрели такую возможность, но их математические модели не смогли гарантировать достаточно точную степень контроля над этим процессом. Существовал немалый риск спровоцировать полное обледенение планеты, и, будучи осторожными по натуре, они решили так не поступать – во всяком случае до тех пор, пока у них был выбор.
– Во-вторых, они могли, как и в первом случае, понизить уровень CO2, но при этом иметь наготове некий метод, при помощи которого можно было разогреть Солнце, компенсируя потерю парникового эффекта, если атмосферная инженерия все же выйдет из-под контроля. Они испробовали этот вариант на Искарисе, но попытка закончилась неудачей, о чем ученые Минервы узнали из сообщения, которое Шапирон успел отправить перед отлетом.
Хант не пытался вмешаться, поэтому Данчеккер продолжил. – В-третьих, они могли переселиться на Землю. Ганимейцы пытались проделать это в порядке эксперимента, но это также ни к чему не привело. – Данчеккер пожал плечами и задержался в такой позе, широко расставив руки в знак того, что исчерпал все возможные альтернативы. Хант выждал еще немного, но профессору, похоже, было нечего добавить.
– Так что за чертовщину они провернули? – спросил Хант.
– Понятия не имею. Ганимейцы тоже не в курсе, ведь какое бы решение не пришло им в голову, произошло это уже после того, как они покинула Минерву. Они заинтригованы не меньше нас – могу представить, что даже больше. Как-никак это была их планета.
– Но животные с Земли, – настаивал Хант. – Их ведь завезли позже. Разве они не могут быть как-то связаны с решением этой проблемы?
– Могут, конечно, но я ума не приложу, как именно. И ганимейцы этого тоже не знают. Радует, правда, что целью явно не могло быть поглощение CO2 при помощи экосистемы земного типа. Такой подход бы попросту не сработал.
– И на этой идее пришлось поставить крест, да?
– Пришлось, – решительно согласился Данчеккер. – Зачем они привезли туда животных и было ли это как-то связано с атмосферными проблемами, пока что остается тайной. – Профессор умолк и напряженно взглянул поверх очков. – Но теперь, судя по нашему разговору, есть и другая загадка – и при том совершенно новая.
– Другая? – Хант с любопытством посмотрел на него в ответ. – И какая же?
– Остальные животные Минервы, – неторопливо ответил Данчеккер. – Видишь ли, если все они имели отлаженный механизм для защиты от углекислого газа, то изменения в атмосфере Минервы не могли спровоцировать их массовое вымирание. Но если причина была не в этом, то в чем же тогда?