– Держитесь рядом со мной, – окликнула группу Ялда, когда они подошли к изгибу туннеля. – Кто-нибудь чувствует тошноту? Слабость? Головокружение?
В ответ раздался хор усталых отрицаний; эти вопросы им уже порядком надоели. Она строго следила за темпом экскурсии – к тому же внутри горы поддерживалось давление выше атмосферного, – но метаболизм у всех был разный, и Ялда решила, что лучше действовать всем на нервы, чем иметь дело с критической ситуацией. Чего ей точно не хотелось – так это чтобы у одного из потенциальных участников проекта гора стала ассоциироваться с болезнью.
– Ладно, теперь мы отправимся к одному из верхних топливопроводов. – Последние несколько проминок единственным источником света в туннеле служил красный мох, которым были облеплены стены, но из-за поворота уже пробивалось свечение садов, цветовая палитра которых была заметно богаче.
За поворотом их взгляду открылся громадный сводчатый зал – диск почти в полпутины диаметром и высотой где-то в пару долговязей. Три года тому назад его выдолбили в горе при помощи отбойных молотков, работающих на сжатом воздухе; в присутствии обнаженного солярита не использовались ни машины, ни лампы. Уже ставший привычным желтовато-серый мох и неприхотливые лианы с желтыми бутонами покрывали куполообразный свод, но между опорами располагался целый цветочный лабиринт, люминесцирующий всеми цветами спектра. Многие цветы были расположены случайным образом или образовывали небольшие локализованные узоры, однако длинные нити лазурного и нефритового цвета сплетали друг с другом сады, окружая зияющие черные жерла буровых скважин.
– Это место не всегда было таким красочным, – вспомнила Ялда, – но рабочие в течение нескольких лет приносили сюда разные растения.
– А вы сохраните сады после запуска двигателя? – спросил Нино.
– Нет – это помешает работе механизмов, а в долгосрочной перспективе корни могут даже повредить обшивку. Но уничтожать эти растения никто не будет; их перенесут в стационарный сад, который находится выше.
Ялда подвела дюжину своих подопечных к краю одной из буровых скважин и предложила заглянуть в темное отверстие. Где-то глубоко внизу темноту скрашивали четыре блика зеленого и желтого цвета; обвязавшись лианами и прильнув к веревочным лестницам, протянувшимся по всей длине скважины, рабочие осматривали твердолитовый слой, которым был покрыт окружавший их солярит.
– Во время работы двигателей, – объяснила Ялда, – эти отверстия снова закроются, но по краям будет просачиваться либератор. Если в защитном слое останутся прорехи, то возгорание топлива может произойти не там, где нужно.
– Это ведь верхний ярус ракеты, да? – спросил Доротео.
– Да.
– Значит, в ближайшем будущем пользоваться им никто не будет, – заметил он.
– Верно, и я уверена, что перед запуском его проверят еще раз, – сказала Ялда. – Но это вовсе не повод пренебрегать своими обязанностями прямо сейчас. В идеале ей хотелось подготовить все машины к тому, чтобы у путешественников была возможность в любой момент сделать разворот и безопасно вернуться домой – не прибегая к монтажу нового оборудования и тем более к каким-то радикальным инновациям. Но учитывая современную энергоотдачу солярита, этот верхний слой придется сжечь где-то на этапе торможения и разворота, то есть на середине пути. Так что полагаться на статус-кво все равно будет нельзя.
Когда Ялда подвела свою группу к лестничному пролету, идущему по периметру зала, они заглянули вверх и стали рассматривать высокие стены шахты, покрытой светящимся мхом. В центре висели четыре туго натянутых веревочных лестницы – их установили еще в начале строительства и оставили на случай, если они пригодятся в невесомости, – хотя на данный момент для подъема удобнее было воспользоваться винтообразным желобом в три поступи глубиной, который был вырезан в стене; его витки стыковались друг с другом на манер спиральной лестницы.
– Отсюда нам предстоит подняться на четыре проминки, – предупредила Ялда, – так что, пожалуйста, проявляйте осторожность и отдыхайте, когда потребуется.
– Я не чувствую слабости, но немного проголодалась, – сказала Фатима.
– Скоро будет обед, – пообещала Ялда. Фатима была соло, которой едва исполнилось девять лет; видя эту девушку, Ялда каждый раз испытывала тревогу. Какой отец позволил бы ей в одиночку отправиться в такую даль, чтобы стать участницей космического путешествия в один конец? Впрочем, чтобы попасть сюда, она могла ему соврать; может быть, он думал, что в Зевгме она она ищет себе супруга.
Пар и одиночек в группе было поровну; все одиночки, за исключением Нино, были женщинами. Ялда не стала выпытывать у Нино его подноготную, однако интуиция подсказывала ей, что он был представителем редкой и заклейменной позором братии – мужчиной-беглецом.
Они принялись взбираться вверх по лестнице; наклон, по всей видимости, был подобран таким образом, чтобы препятствовать бегу – появись у кого-нибудь такое желание. Их шаги и анекдоты, которые нашептывали где-то впереди Ассунта и Ассунто, отражаясь от нижней стороны лестницы, возвращались многократным эхом. Не считая их собственного присутствия, сверху до Ялды доносилась целая гамма странных вибраций, скрипов и шорохов. Сейчас внутри горы было гораздо меньше рабочих, чем на пике строительства, хотя их количество все равно достигало примерно дюжины гроссов, а работы по большей части велись в жилых помещениях, расположенных намного выше двигателей.
– А пассажиры смогут увидеть звезды? – спросила у Ялды Фатима, которая шла следом за ней на расстоянии в пару шагов.
– Конечно! – заверила ее Ялда, пытаясь отогнать любой намек на то, что пассажиры Бесподобной в конечном счете будут чувствовать себя узниками летающей темницы. – Здесь есть наблюдательные каюты с хрусталлитовыми окнами – и можно будет даже ненадолго выходить наружу.
– И стоять в пустоте? – спросила Фатима скептическим тоном, как будто это было настолько же нереально, как прогулки по Солнцу.
– Я была в гипобарической камере под минимальным давлением, какое только могли выдать насосы, – сказала Ялда. – Я чувствовала… небольшое покалывание, но это не больно, и совершенно безвредно, если не находиться там слишком долго.
– Хмм. – Фатима неохотно согласилась. – А звезды на небе – будут наши или те, чужие?
– Зависит от стадии путешествия. Иногда будут видны и те, и другие. Но об этом я всем расскажу позже. Освещенная мхом лестница была не самым подходящим местом для рисования четырехмерных диаграмм.
Лестница привела их к широкому горизонтальному туннелю; он был расположен по всему периметру горы, но ближайшая развилка находилась всего в нескольких шагах. Ялда не стала предупреждать о том, что находилось за поворотом; свет в какой-то мере служил подсказкой, но новичков это место всегда заставало врасплох.
В ширину этот зал был не больше нижнего, зато в шесть превосходил его по высоте – а широкие каменные колонны, поддерживающе сводчатый потолок, практически терялись среди деревьев. Высоко над ними, но гораздо ниже вершин деревьев, фиолетовые цветы, которыми была украшена сеть лиан, образовали прерывистый навес, разделивший лес по вертикали. Не имея возможности ориентироваться на солнечный свет, эти цветы поделились на две популяции с зигзагообразными суточными ритмами – когда открывалась одна группа, закрывалась другая. Сквозь щели, оставленные обвисшими, дремлющими бутонами, проникали колонны фиолетового света, отраженного от камней наверху – на их фоне виднелись клубящиеся облака пыли и пикирующие стайки насекомых. Здесь даже воздух двигался как-то иначе, подчиняясь сложным температурным градиентам, берущих начало в растительном покрове.
Ялда сделала несколько шагов вперед сквозь кусты, высаженные по краю зала, где потолок был слишком низким для деревьев. – Может показаться, будто это какая-то странная прихоть, – призналась она. – Зачем нужна вся эта дикая растительность, когда у нас есть фермы, плантации и медицинские сады? Но если наше выживание зависит от горстки растений, с которых мы научились регулярно снимать урожай, то в этом месте по-прежнему зашифровано больше знаний о свете и химии, чем во всех когда-либо написанных книгах. Каждый живой организм уже нашел решение проблем, связанных со стабильностью материи и энергетическим манипуляциями, которые мы только-только начинаем постигать. Поэтому я считаю, что будет разумным взять с собой как можно больше разнообразных представителей флоры и фауны.
– А какой именно фауны? – спросила Леония; ей не слишком улыбалась перспектива делить Бесподобную с многочисленным зоопарком.
– На данный момент здесь есть насекомые, ящерицы, полевки и землеройки. Скоро мы поселим здесь несколько древесников. – Задним зрением Ялда следила за реакцией группы; наконец, голос подал Эрнесто: «А разве древесники не опасны?».
– Только когда им угрожают, – с уверенностью заявила Ялда. – Рассказы о них – по большей части преувеличение. Как бы то ни было, они наши ближайшие родственники. Если нам нужно будет провести испытания новых методов лечения, то далеко не все можно будет узнать из одних только экспериментов на полевках. – В этом ее убедила Дария – та самая Дария, которая половиной своего состояния была обязана заявлениям импресарио о том, насколько свирепы упомянутые существа.
– А что произойдет, когда исчезнет гравитация? – спросила Фатима. – Разве все… не развалится на части?
Ялда присела на корточки и расчистила небольшой участок почвы, обнажив покрывающий его слой сетчатого материала. – Сеть прикрепляется к породе с помощью равномерно расположенных зубцов. Помимо этого, почву удерживает корневая система – да и сама по себе она довольно липкая. Пригоршня земли легко просочится сквозь пальцы, но лишиться гравитации вовсе не значит перевернуть все с ног на голову. Лично я склоняюсь к тому, что здесь и на фермах пыль образует в воздухе нечто вроде дымки, но одновременно установится равновесие, при котором пыль будет приклеиваться к почве так же часто, как отрываться от нее, поднимаясь в воздух.
Они поднялись по ступенькам на одну из ферм и подкрепились обедом, приготовленным из местных злаков. Пшеница прекрасно приспособилась к отсутствию солнечного света; теперь, когда Гемма практически полностью исторгла ночную темноту, внутри горы она росла быстрее, чем на фермах снаружи. Нарушение ритма, вызванное вторым солнцем, менялось в зависимости от сезона и года – в определенные периоды оно вставало и заходило примерно в то же время, что и первое, практически восстанавливая привычный порядок вещей, – но получив в прошлый раз весточку от Лючио, Ялда узнала, что ему и его двоюродным братьям уже надоело подстраиваться под этот чересчур сложный цикл, поэтому они просто начали закрывать свои поля навесами.
Далее шли кладовые, мастерские и заводы, школа, конференц-зал, жилые каюты. В завершение дня они посетили наблюдательную каюту рядом с вершиной горы, где наблюдали, как Солнце, заходящее над раскинувшейся внизу равниной, обнажает резко очерченную тень горы на фоне соперничающего с ним света с восточной стороны.
Рядом с наблюдательной каютой располагалась столовая. Посреди толпы строителей Ялда нашла на полу свободное место и всех усадила. Здесь наверху они находились достаточно далеко от солярита, так что можно было использовать лампы; место вполне могло сойти за какое-нибудь деятельное учреждение в Зевгме или Красных Башнях.
Ялда прекратила свои вербовочные разглагольствования и позволила новичкам поесть в тишине, если не считать шипения огневитовых ламп и болтовни других обедающих. Они не успели осмотреть всю Бесподобную, но все, что в ней находилось, увидели как минимум в одном экземпляре. Теперь они были в состоянии представить, что значит провести в этой горе всю жизнь.
Леония, которая находилась в напряжении в течение всей экскурсии, теперь не подавала почти никаких признаков волнения; Ялда подумала, что она решила найти более простой способ скрыться от своего ко, чем отправиться в пустоту в компании диких животных. Нино выглядел напуганным, но в равной мере готовым сделать противоположный выбор. В ретроспективе Ялда осознала, что все его вопросы касались лишь совершенно безобидных и тривиальных тем; он как будто хотел выглядеть заинтересованным из простой вежливости, хотя с самого начала был настолько предан своему плану, что предпочитал не касаться вопросов, которые могли бы поколебать его решимость.
Насчет остальных она не была уверена. Преуменьшить проблемы, с которыми предстояло столкнуться путешественникам, было так же легко, как и преувеличить. Тот, кто к концу экскурсии будет убежден, что проект с самого начала обречен на провал, просто уйдет – но точно так же и любой, кто верил, что Бесподобная обязательно вернется с победой, едва ли будет настолько мотивирован, чтобы присоединиться к команде. Вместо того, чтобы приговаривать своих потомков к бессрочному изгнанию, почему бы не пойти другим путем и, переждав каких-то четыре года, не умереть вдали от дома, а стать свидетелем грядущего возвращения союзников, наделенных силой, о которой можно только мечтать? Конечно, к тому времени их мир может испепелить гремучая звезда, но с момента возгорания Геммы прошло уже пять лет, и помыслить, что эта же удача будет сопутствовать им на протяжении еще пяти лет, было не так уж сложно.
Между этими крайностями находилась золотая середина, где потенциал миссии не вызывал сомнения, но гарантий успеха по-прежнему не было – благодаря чему сомневающийся новичок мог представить, что именно его вклад склонит чашу весов в нужную сторону. Именно к такому результату и стремилась Ялда; поступая так, она больше не чувствовала вину и перестала считать, будто манипулирует другими людьми. Говоря по правде, хоть они с Евсебио и распределили все обязанности, в необходимости которых были абсолютно уверены, привлечь в команду новых членов – расширив спектр умений, темпераментов и личного опыта – было отнюдь не лишним. По той же причине они решили устроить в ракете и леса, и фермы – на Бесподобной каждый сможет найти себе применение, даже если еще не знает, в чем именно оно заключается.
– Один вернулся! – в исступлении закричала Бенедетта. Она бежала по песчаной земле, отделявшей главный офис от грузового гаража. В руках у нее был свернутый лист бумаги. – Ялда! Один вернулся!
Ялда знаком велела группе ждать. Она собиралась отвести их на испытательный полигон, где они смогут понаблюдать за демонстрационным полетом, но если она правильно поняла смысл загадочного восклицания Бенедетты, задержка того стоила.
Ялда подбежала к ней. – Вернулся один из зондов?
– Да!
– Ты серьезно?
– Конечно серьезно! Посмотри, что ему удалось заснять.
Она развернула измятый лист.
Ялда едва успела разглядеть брызги черных точек, как Бенедетта перевернула лист, чтобы показать ей обратную сторону. На ней были изображены три подписи, нанесенные красной краской – Бенедетты, Амандо и Ялды, – а также серийный номер, стрелка в углу, указывающая на расположение бумаги в светозаписывающем устройстве… и инструкции, предназначенные для того, кто найдет снимок по возвращении зонда.
Ялда хорошо помнила этот лист – если не считать изображения на его светочувствительной стороне. Он был одним из гросса, который Ялда два с половиной года тому назад подписала по просьбе Бенедетты, чтобы гарантировать их подлинность.
– Кто тебе его прислал?
– Один человек из небольшой деревни вблизи горы Отдохновения, – ответила Бенедетта. – Чтобы выплатить ему вознаграждение, мне потребуется твое разрешение.
– А ты знаешь, в каком состоянии сам зонд?
– В своем письме он сказал, что от зонда мало что осталось, кроме каркаса с несколькими шестеренками, но даже эта находка оказалась слишком тяжелой, так что пересылка была ему не по карману.
– Добавь к его вознаграждению еще немного денег, чтобы покрыть доставку и раздобудь остатки зонда. – Ялда забрала у нее снимок. – Восьмерить меня налево, – пробормотала она. – У вас с Амандо и правда получилось. – Она подняла глаза. – Ты ему еще не говорила?
– Он в Зевгме, помогает Евсебио с каким-то делом.
– Я и не думала, что это сработает, – призналась Ялда.
– Я знаю! – весело прощебетала Бенедетта. – В этом-то вся прелесть.
Ялда все еще с трудом верила в реальность снимка. Она держала в руках лист бумаги, который покинул их мир, пересек космическую пустоту, уступая в скорости только гремучим звездам, сделал разворот и вернулся обратно…, а затем был доставлен сюда по почте с горы Отдохновения.
– На каком этапе сделан снимок?
Бенедетта указала ей на серийный номер.
– То есть…? – Ялда уже забыла, что обозначали эти номера.
– Нечетные числа относятся к первому этапу путешествия, во время которого зонд удалялся от нашего мира.
– Хорошо, – наконец, ошеломленно произнесла Ялда. Она задумалась. – Думаю, тебе стоит рассказать о своей находке моим новобранцам.
– Само собой.
Ялда представила Бенедетту своей группе, а затем вкратце рассказала им предысторию проблемы. Несколько лет тому назад ей удалось обнаружить незначительную асимметрию в шлейфах гремучих звезд, тем самым доказав, что их истории не находились строго под прямым углом к истории нашего мира. Благодаря этому, наконец-то, появилась возможность выяснить, с какой стороны двигались гремучие звезды; раньше светящиеся следы, оставленные этими раскаленными булыжниками, могли указывать на любое из двух возможных направлений. Однако оставался другой вопрос: в какую сторону направлена стрела времени самих гремучих звезды?
Доротео был озадачен. – А почему их стрела времени не направлена просто от исходной точки к месту назначений?
– Представьте, что проезжая через железнодорожный переезд, вы замечаете, что ваша дорога и рельсы не образуют идеальный прямой угол; и когда вы подъезжаете, рельсы приближаются к вам с левой стороны, – сказала Ялда. – Возможно, вы решите, что «начало» железной дороги – это станция, которая расположена позади вас, с левой стороны, но – если считать, что поезда ходят только в одном направлении, – это еще не дает вам повода утверждать, что сам поезд относительно вас будет двигаться слева направо.
Доротео попытался усвоить эту аналогию. – То есть… несмотря на то, что историю гремучей звезды в 4-пространстве геометрически можно представить в виде некоторой гладкой кривой, конкретное направление на этой кривой выбрать нельзя. Мы не можем предполагать, что обнаруженный вами наклон обязательно указывать на то, что стрела гремучей звезды слегка повернута в сторону нашего будущего; она вполне может быть слегка наклонена и в сторону прошлого.
– Именно, – подтвердила Ялда. – Во всяком случае, так было до настоящего момента.
Бенедетта поначалу стеснялась говорить в присутствии незнакомцев, но получив одобрение Ялды, взяла дальнейшие объяснения на себя.
Зонды были запущены два с половиной года тому назад – шесть дюжин ракет были заправлены добытым из горы соляритом, оборудованы одними и теми же инструментами и отправлены в космос, как рой мигрирующих комаров, в надежде на то, что один из них справится со своей задачей и сумеет вернуться домой. Их план полета представлял собой менее амбициозный вариант путешествия Бесподобной – ракеты должны были разогнаться всего лишь до 4/5 скорости голубого света, после чего затормозить и сделать разворот, пробыв в состоянии свободного падения буквально пару склянок. Синхронизация по времени обеспечивалась с помощью сжатого воздуха, часового механизма и распределительных валов, а добавление в конструкцию пары двигателей малой тяги позволило избежать вращения ракеты. Цель проекта состояла в том, чтобы придать светозаписывающему устройству как можно большую скоростью, направив его вдоль траектории гремучих звезд – сначала в одном, а затем в противоположном направлении.
– Бумага была обработана для придания ей чувствительности к ультрафиолетовому свету, который примерно в полтора раза быстрее голубого, – объяснила Бенедетта, показывая потрепанный в дороге листок. – Все ортогональные звезды расположены в нашем будущем, поэтому увидеть или заснять их при обычных условиях мы не можем. Однако само понятие «прошлого» и «будущего» зависит от характера движения наблюдателя.
Она изобразила у себя на груди ключевые линии истории.
– Поскольку скорость зонда составляет 4/5 скорости голубого света, то инфракрасный свет, испущенный ортогональными звездами, должен был достичь его под углом, который в 4-пространстве соответствует ультрафиолетовому свету из прошлого. – Бенедетта снова продемонстрировала им подтверждение этого факта. – Таким образом, нам удалось получить снимок этих звезд – который с нашей точки зрения по-прежнему находятся в будущем – придав зонду такую скорость, при которой часть их истории оказалась в его прошлом.
– А откуда ты знаешь, что на снимке изображены не обычные, а именно ортогональные звезды? – спросила Фатима.
– Бенедетта указал на свою грудь. – Обрати внимание на угол между лучом света и историями обычных звезд. С их точки зрения свет движется назад во времени! Его источником могли быть только ортогональные звезды.
– А если бы будущее ортогональных звезд находилось на противоположной стороне, – добавила Ялда, – то зонд смог бы заснять их только на обратном пути, двигаясь в нашу сторону. В общем, теперь мы знаем направление стрелы времени – но не благодаря самим гремучим звездам, а благодаря свету ортогональных звезд, которые движутся вместе с ними. – Наконец-то было покончено со старыми опасениями Бенедетты – что Бесподобная может направиться прямиков в прошлое ортогонального скопления, а значит, ракете придется работать, одновременно сопротивляясь воздействию внешней энтропийной стрелы. Теперь стало ясно, что столкнуться с этой проблемой экипажу предстоит лишь на обратном пути.
– А насколько они далеко? – спросила Фатима. – Все эти ортогональные звезды?
Бенедетта опустила глаза и взглянула на снимки. – Точно сказать нельзя, потому что мы не знаем их яркости. Но если она примерно соответствует яркости наших звезд, то до ближайшей из них, наверное, не больше дюжины лет.
Группа проглотила эту новость, не проронив ни слова. По утреннему небу лениво тянулись пять гремучих звезд, и хотя сама Гемма еще не поднялась над горизонтом, будущее уже сейчас сулило встречу с незваными гостями куда больше тех безделушек, которые подожгли соседний мир.
Ялда уже начала подумывать, что эта новая неотвратимая угроза могла подтолкнуть часть сомневающихся к решению в пользу полета, но Леония сбила весь настрой. – В космос отправилось шесть дюжин зондов, – заметила она, – но найти удалось только этот? А что с остальными? От них только кратеры остались?
– Это вполне возможно, – согласилась Бенедетта. – Автоматическая посадка – дело непростое. Но главная проблема – попасть в этот крошечный камешек с такого огромного расстояния. Наш мир – это очень маленькая мишень; по нашим оценкам, точность, необходимая для регулировки тяги и ориентации в пространстве, была близка к пределам наших технических возможностей. Нам повезло, что удалось вернуть хотя бы один зонд.
– Но ведь Бесподобная отправится гораздо дальше, – с беспокойством заметила Серафина.
– Люди будут управлять ракетой изнутри, – ответила Ялда. – Чтобы вернуться домой, им не придется полагаться на одни только механизмы.
Леония была непоколебима. – Тем не менее, на шесть дюжин испытаний вашего грандиозного проекта – в его миниатюрной версии – приходится всего один успешный результат. И вы надеялись впечатлить нас, показав фокус с мышами?
В ходе демонстрационного запуска, организованного Ялдой, ракета должна была вывести шесть особей за пределы атмосферы, а затем вернуть их обратно на землю – в надежде на то, что мыши останутся в живых. Подобная демонстрация сама по себе была нетривиальным достижением, хотя назвать ее имитацией полета на Бесподобной было, конечно нельзя – к тому же некоторых людей успокаивал уже хотя бы тот факт, что ракеты Евсебио больше не взрывались во время запуска, а пассажиры не зажаривались насмерть из-за теплоотдачи двигателя.
– Что же вас тогда убедит? – раздраженного спросила Ялда. – Полномасштабный запуск Благолепной с экипажем древесников на борту?
По сравнению с этим насмешливо грандиозным проектом предложение Леонии было куда скромнее. – Если бы вы сами полетели на этой ракете вместо полевок, то, может быть, и был бы какой-то толк.
Прежде, чем Ялда успела дать ответ, Бенедетта сказала: «Я это сделаю».
Фатима издала взволнованный рокот. – Ты серьезно?
Бенедетта обернулась в ее сторону. – Абсолютно! Дайте мне только несколько дней, чтобы перепроверить ракету и заново настроить ее с учетом нового веса.
– Нам нужно это обсудить… – вмешалось было Ялда.
– Это будет гораздо убедительнее мышей! – восторженно заявил Ассунто. Его ко была согласна. – Как можно судить о полетных рисках по животному размером с мою ладонь? – возмутилась она. – Наши тела устроены совершенно иначе.
Ялда беспомощно посмотрела на свою группу, обсуждавшую предложение Бенедетты; вскоре большинство пришло к выводу, что все остальное им уже неинтересно. Только Фатима выразила нежелание наблюдать за столь рискованным предприятием, в то время как Нино изо всех сил делал вид, что ему не все равно.
Ялда не собиралась оспаривать решение Бенедетты перед всеми; она отпустила новичков, чтобы те убили немного времени на рынках Плацдарма.
Бенедетта уже раскаивалась в своих словах. – Я не подумала как следует, – призналась она. – Не стоило вываливать это на тебя вот так, ни с того ни с сего.
– Ладно, забудем про неподходящий момент. – Оказаться в глупом положении перед новичками было меньшей из ее проблем. – Зачем тебе вообще это делать?
– Мы это уже несколько лет обсуждаем, – ответила Бенедетта. – Ты, Евсебио, Амандо… все согласны, что было бы неплохо запустить кого-нибудь в космос, но когда-нибудь потом. А сколько осталось до запуска Бесподобной?
– Меньше года, я надеюсь.
– А мы до сих пор не посадили в ракету ни одного человека!
– Плоть есть плоть, – твердо сказала Ялда. – Из чего сделаны полевки? Из камня? Что касается Бесподобной, то там нам, в первую очередь, придется беспокоиться об охлаждении и управлении ориентацией ракеты – и то, и другое у нас идеально отработано: за последние четыре дюжины испытательных полетов к ним не было ни единого нарекания. Проблемы были только с приземлением.
– Да и то всего три раза, – заметила Бенедетта. – Так что шансы на успех в моем случае не так уж малы.
– Да…, но если ты это сделаешь, то что это нам даст? – сказала Ялда. – Выживешь ты или нет – как это повысит надежность Бесподобной?
Готового ответа у Бенедетты не было. – Ничего конкретного в голову не приходит, – наконец, сказала она. – Но мне все-таки кажется неправильным запускать в пустоту население целого города до того, как там побывает кто-нибудь из нас. Даже если это просто символический жест, он развеет чьи-то страхи, привлечет на нашу сторону еще несколько новичков и утихомирит кое-кого из наших врагов.
Ялда вгляделась в ее лицо. – Ну а почему именно сейчас? Ты видишь будущее – доказательство, что оно неизменно – и потом неожиданно предлагаешь отдать свою жизнь в руки судьбы?
Бенедетта прожужжала, подивившись такому заключению. Она подняла снимок, полученный с зонда. – Как думаешь, если я буду смотреть на него достаточно долго, то смогут увидеть себя, счастливо живущую посреди ортогональных звезд?
– А если я скажу тебе, что видела будущее, и там одни мыши? – сказала в ответ Ялда.
Бенедетта жестом указала в сторону рынков. – Тогда я с уверенностью могу предсказать, что большая часть твоих новобранцев разбегутся уже через пару дней.
Сильвио стоял в дверях кабинета Ялды. – Вам надо взглянуть на новый лагерь, – сказал он. – От города он довольно далеко.
Она опустила глаза к расчетам модифицированного испытательного полета, которые ей передала Бенедетта. Ялда перепроверяла их снова и снова, но до сих пор окончательно не решила, стоит ли давать ей добро.
– А вы уверены, что есть какие-то проблемы? – спросила она. Порой здесь появлялись торговцы, которые разбивали лагерь в каком-нибудь неподходящем месте, но обычно уже через несколько дней они понимали, что выгоднее переехать в Плацдарм.
Сильвио ничего не ответил; он уже дал ей совет и не собирался его повторять. Зарплату ему платил Евсебио, и если уж он поставил Ялду над всем проектом в свое отсутствие, значит, определенное уважение она заслужила – но не слишком большое.
– Хорошо, я иду, – сказала она.
Сильвио отвез ее на пять путин к северу, следуя вдоль грунтовой дороги, которая соединяла Плацдарм с одним из заброшенных входов внутрь горы. Ялда не знала, чем именно он там занимался; возможно, Евсебио поручил ему патрулирование всей территории.
Рядом с заброшенным городком строителей располагалось пять грузовиков, большая часть которых были загружены почвой и принадлежностями для ферм. В поле зрения находилась пара дюжин людей, раскапывающих пыльную землю. В определенном смысле выбор места для фермы был не таким уж плохим, – сообразила Ялда; вероятно, тень от горы могла бы достаточно долго блокировать свет Геммы, чтобы злаки сохранили привычный суточный ритм, не требуя сооружения громоздких навесов. Тот факт, что почву приходилось завозить на грузовиках, конечно, не слишком обнадеживал, но как только растения закрепятся на этой земле, их корни на пару с живущими посреди них червями, сами начнут разрушать нижележащую породу.
Выбравшись из кабины, Ялда подошла к фермерам.
– Здравствуйте, – весело окликнула она. – Может кто-нибудь уделить мне пару махов для разговора?
Она заметила, что несколько человек отвернулись, смутившись от осознания того, что к ним обратилась соло, но один мужчина опустил лопату и подошел к ней.
– Меня зовут Витторио, – сказал он. – Добро пожаловать.
– Меня – Ялда. – Ей очень хотелось пошутить насчет его знаменитого тезки, но она сдержалась; либо такие шутники ему и без того надоели, либо он просто не поймет, о чем идет речь. – Я работаю вместе с Евсебио из Зевгмы – владельцем местных шахт. – Это выражение стало традиционным эвфемизмом, за которым скрывался проект по строительству ракеты; все знали, что именно происходит внутри горы и зачем это нужно, однако некоторые люди, не проявлявшие особого оптимизма в отношении авантюры Евсебио, вели себя менее агрессивно, если им не напоминали о ней открытым текстом.
– Сомневаюсь, что ему принадлежит и вся эта земля, – настороженно заметил Витторио.
– Верно, – Ялда старалась сохранять как можно более дружелюбный тон. – Но если вы собираетесь торговать с его рабочими, то к югу отсюда есть целый город, где вас бы с удовольствием приняли. – Заключив договор на вполне разумных условиях, они могли бы получить под свои фермы столько же земли, сколько и здесь, продавать свою продукцию на рынках и без каких-либо затрат пользоваться бытовыми удобствами Плацдарма.
– Мы тщательно выбирали это место, – заверил ее Витторио.
– Правда? Оно довольно далеко от других поселений, не считая Плацдарма, но в то же время не так близко, как могло бы быть.
Витторио жестом изобразил безразличие. Остальные члены общины тайком наблюдали за ними, но Ялда не чувствовала с их стороны физической угрозы – лишь негодование из-за того, что она вмешивается в их дела.
– Я должна быть с вами честной, – сказала она. – Меньше, чем через год эта земля станет непригодной для фермерства. – Она старалась исходить из самых что ни на есть наивных предположений, какие только пришли ей в голову – якобы хаос, разразившийся в небе, согнал фермеров с их земли в поисках надежного источника ежесуточной темноты, и они просто не знали, как скоро Бесподобная перестанет отбрасывать свою весьма кстати подвернувшуюся тень.
– Вы нам угрожаете? – в голосе Витторио прозвучало неподдельное оскорбление.
– Вовсе нет, – сказала Ялда, – но я думаю, вы понимаете, что я имею в виду. Недостаток тени для посевов станет меньшей из ваших проблем.
– А, стало быть ваш хозяин Евсебио предаст всех нас огню? – с нескрываемым презрением произнес Витторио. – Осознанно пойдет на уничтожение нашей общины?
– Давайте не будем драматизировать, – обратилась к нему Ялда. – Вы едва начали вскапывать свои поля, а теперь знаете о грозящей вам опасности и не станете тратить время понапрасну, пуская здесь корни. Предавать вас огню никто не собирается.
– Значит, судьба Геммы вас ничему не научила?
Ялда смутилась. – Именно Гемма подвигла половину планеты поддержать работу Евсебио.
– Благодаря Гемме – возразил Витторио, – те, у кого есть глаза, поняли, что в огне может погибнуть целый мир. Но ваш хозяин так ничему и не научился и в своем слепом невежестве собирается навлечь ту же участь на всю нашу планету.
Своим «хозяином» Витторио уже начал злить Ялду, но он, по крайней мере, не называл Евсебио ее супругом – хоть какое-то разнообразие. Она оглянулась назад, в сторону грузовика; Сильвио делал вид, что спит.
– Вы думаете, что ракета станет причиной всемирного пожара? – Если он и правда в это верил, Ялде оставалось только восхищаться его решением сыграть роль живого щита перед лицом грозящего им пожарища, но для начала он вполне мог заглянуть в ее кабинет, чтобы задать несколько вопросов. – Гемма загорелась из-за удара гремучей звезды; пока такая звезда не столкнется с нашей планетой, ничего подобного с нами не случится, – заявила она.
– Гремучая звезда, без вариантов? – прожужжал Витторио, удивленный ее словами. – И с чего вы вообще это взяли?
– Я не знаю насчет других вариантов – зато я знаю, на что способна, а на что нет вот эта ракета, – сказала Ялда. – Под запасами солярита в горе расположен пассивитовый пласт; я была там, я касалась его собственными руками. Мы испытали эту комбинацию – поддерживали горение одного минерала поверх другого намного, намного дольше, чем продлится их контакт во время запуска. Под действием пламени пассивит переходит в газообразную форму, но за пределами соответствующей зоны реакция затухает. И прежде чем вы возразите, что пассивит, скорее всего, содержал примеси, мы дополнительно провели испытания на дюжинах других горных пород.
– И насколько большим было ваше пламя? – поинтересовался Витторио. – Размером с гору?
– Нет, но дело вовсе не в этом, – объяснила Ялда. – За счет более длительного удержания пламени в одном месте мы можем достичь точно таких же условий в пластине всего в несколько поступей шириной.
Но Витторио просто не мог с ней согласиться. – Вы поигрались с какими-то игрушечными фейерверками и решили, будто это что-то доказывает. Настоящее доказательство – вот оно, в небе.
– Если вас так впечатлил пример Геммы, то как вы предлагаете бороться с гремучими звездами, которые устроят то же самое в нашем мире? – спросила Ялда. – Мешая Евсебио, вы проблему не решите.
Витторио был по-прежнему невозмутим. – А как по-вашему, на Гемме были люди?
– Нет. – Все это начинало походить на какую-то небылицу. – А что это меняет?
– Люди могут справиться с небольшим пожаром, – ответил Витторио. – Если один минерал горит, то его можно потушить песком, сделанным из другого минерала. Будь на Гемме люди, они бы непременно так и поступили, и их мир бы не пал жертвой огня.
Ялда не знала, как на это ответить. Было бы абсурдным надеяться, что для победы над гремучими звездами хватит простой сообразительности и ведра с песком…, но если развить эту идею до более масштабной и организованной системы – с наблюдателями и графиками дежурств в каждом поселке и полными грузовиками инертных минералов, которыми можно будет воспользоваться в любой момент, то это, вероятно, позволит сдержать последствия небольшого удара.
– И насколько же велика гремучая звезда? – спросил у нее Витторио. Он показал два пальца, примерно на расстоянии мизера друг от друга – Вот такая? Побольше? Поменьше?
– Примерно такая, – согласилась Ялда.
– Значит, мне приходится выбирать между пожаром, который может устроить один камешек и пожаром, который может устроить вот это. – Витторио обернулся и указал на гору. – Только идиот согласится пойти на больший риск.
Стоя на верхушке ракеты, Ялды увидела, как ветер вздымает с равнины бурую пыль, повторяющую движение потоков и завихрений воздуха. – Еще не поздно передумать, – сказала она.
– Но ведь я уже завершила это путешествие, – безмятежно возразила Бенедетта. – Время – круг. Все уже случилось, все уже закончилось; выбирать больше не из чего.
Ялда надеялась, что всей этой фаталистической болтовней Бенедетта ее просто дразнила, но спорить об этом прямо сейчас было бессмысленно. Последняя троица новобранцев, которых она привела, чтобы те с вожделением осмотрели крошечную кабину, спускалась по лестнице на землю. Бенедетта была пристегнута ремнями к скамье, заменившей в первоначальном плане стойку для мышиных клеток; ее тело будут обдувать те же самые прохладные газы, которые во время предыдущих запусках защищали зверьков от перегрева. Окружавший ее замысловатый механизм, который отвечал за регулирование времени работы двигателей и выброса парашюта, проверялся трижды – Фридо, Ялдой и, наконец, самой Бенедеттой. Полевки были удостоены лишь двойной проверки.
– Тогда я не стану желать удачи; тебе она все равно не понадобится, – сказала Ялда.
– Вот именно.
Но Ялде этого было мало; она присела на корточки рядом со скамьей. – Знаешь, если этот полет сделает тебя знаменитой, твой ко, вероятно, станет тебя искать.
– Какой еще ко? – парировала Бенедетта. – Здесь никто не знает моего настоящего имени.
– Да, но много ли таких же чокнутых родилось в Нефритовом Городе?
Бенедетта приятно удивилась. – По-твоему, я из Нефритового Города?
– А разве нет? – В этой части ее истории Ялда никогда не сомневалась. – Твой акцент звучит вполне натурально.
– Тебе стоит послушать, как я имитирую еще шесть наречий.
Ялда сжала ее плечо. – Скоро увидимся. – Она распрямилась и выбралась из кабины; примостившись на выступе, нависавшем над лестницей, она плотно задвинула крышку люка. Через окно она увидела, как Бенедетта жестом указала на пусковой рычаг, а затем показала ей руку с четырьмя пальцами, что означало: она запустит ракеты, когда часы возле скамьи пробьют четыре куранта. Протокол был стандартным, однако в отличие от полевок инициировать процесс ей придется самой.
Ялда обычно не испытывала проблем с высотой, и все же, спускаясь по лестнице, ощутила нечто вроде взаимного головокружения при мысли о той высоте, на которой вскоре должна была подняться ракета.
Спустившись на землю, она потянула лестницу в сторону, позволив ей упасть набок. Теперь новобранцы вели себя тихо; даже Леония присмирела, когда они направились в сторону бункера.
Когда порыв ветра поднял с земли облако колючей пыли и обдул их лица, Фатима сказала: «Надо бы сделать грузовик, работающий на сжатом воздухе».
– Надо, – согласилась Ялда. В какой-то момент это, вероятно, выносилось на обсуждение, но впоследствии выпало из списка первоочередных задач; многие хорошие идеи постигла та же судьба. Неимоверная сложность проекта усугублялась еще и тем, что некоторые из соинвесторов Евсебио требовали ограничить непосредственное использование их вложений одной лишь ракетой, чтобы по возвращении будущих поколений путешественников не оказаться в роли второстепенных игроков. Ялде казалось забавным, что кто-то верил, будто подобными решениями можно гарантировать свое право на тот самый лакомый кусочек, которым, в конечном счете, должен был стать проект. Если Бесподобная действительно вернется домой, проведя целый век в пустоте, – вооруженная технологиями, способными победить не только гремучие звезды, но и все, что грозило последовать за ними – то они сами будут решать, с кем торговать и на каких условиях. Определенная доля сочувствия, которую путешественники могли проявить к своим далеким двоюродным братьям и сестрам, была пределом ее мечтаний; любой план, предполагающий строгое следование контрактам, подписанным их давно почившими предками, был не более, чем фантазией, которую Евсебио поддерживал ради того, чтобы, расставаясь с колоссальными суммами, плутократы имели возможность оставаться в стороне от ужасающей правды жизни – что их деньги в действительности расходуются на общее благо.
Фридо ждал ее рядом с бункером. – Как она? – обеспокоенно спросил он.
Держится спокойно, – ответила Ялда. – Подразнила меня напоследок.
Фридо оглянулся и пристально оглядел равнину. Ялда решила, что им двоим предстоит ощутить вкус настоящего космического детерминизма; решение стартовать или отступить по-прежнему было за Бенедеттой, но никакие поступки ее друзей повлиять на этот выбор уже не могли.
Все забрались в бункер. Последний раз ракета взрывалась во время испытаний несколько лет назад, однако подобные меры предосторожности не требовали больших усилий, и хотя пыли в бункере было еще больше, чем снаружи, возможность спрятаться от ветра была очень кстати.
Ялда лежала между Фридо и Фатимой, наблюдая за зеркальным отражением горизонта. На фоне бурой дымки ракеты было почти не видно. Она взглянула на часы; до старта оставалось еще три маха.
– А если она сначала засомневается, а потом снова соберется с духом? – спросила Леония. – Если эта штука рванет, когда мы выйдем из бункера –
– Этого не случится, – ответила Ялда. – Либо она приступит к запуску точно по графику, либо запуска вообще не будет.
– А если что-нибудь заклинит в топливопроводе? – спросила Эрнеста. – Разве можно спокойно закрыть на это глаза, если в любой момент топливопровод может расклиниться и запустить двигатели?
– На этот случай есть резервная система, закрывающая баки с либератором. А если и это не сработает, то Бенедетта сумеет разобрать топливопровод своими силами. – Неужели нельзя наблюдать молча и ни во что не вмешиваться? Она закрыла глаза; в голове у нее стучало.
Время прошло в молчании. Фатима осторожно коснулась ее руки. Ялда открыла глаза и посмотрела на часы. Фридо тихонько отсчитывал: «Три. Два. Один».
Сияние пылающего солярита прорвалось сквозь дымку и осветило равнину. Бенедетта не отступила; после удара часов она не замешкалась ни на один высверк. Когда ракета плавно поднялась в небо, стены бункера затряслись, но это был всего лишь легкий толчок. Ялда почувствовала, как ей передался восторг Бенедетты. Эта отважная женщина повернула рычаг, и ракета подчинилась ее воле. Ее кожу будет обдувать прохладный ветерок, ее вес увеличится не более, чем в полтора раза, а если она придаст своему тимпану необходимую жесткость, то и шум двигателя не причинит ей особых неудобств. Сама Ялда поступила точно так же, и когда до нее долетел звук старта, она его едва расслышала.
Когда ракета скрылась за краем зеркала, Ялда выбралась из бункера и стоя наблюдала, как она набирает высоту. Фридо последовал за ней, и хотя она не давала никаких указаний своим новобранцам, вскоре к ним присоединились и все остальные.
Не пройдет и куранта, а Бенедетта уже достигнет высоты в четыре стези над поверхностью земли – это почти в девять раз выше Бесподобной. Со своей скамьи она будет вглядываться в окно и наблюдать, как расширяется горизонт. Ялда опосредованно ощутила, как покалывает ее кожа от предвкушения еще более грандиозного путешествия: вознестись к звездам и вернуться, не испытав горечи вечного расставания со своим миром.
Рядом с бункером Фридо разместил треногу с теодолитом, но Ялда была готова ограничиться собственным невооруженным зрением, просто сверяясь с часами, которые висели у них за спиной. Вскоре расстояние превратило ракету в едва заметную белую точку, которая, тем не менее, была видна достаточно хорошо, чтобы по ней можно было безошибочно угадать момент отключения двигателей, когда ракета окончательно скроется из вида. Теперь Бенедетта окажется в состоянии невесомости, будто примерив на себя кожу кого-нибудь из своих потомков, для которых все остальное кажется совершенно неведомым.
Ракета успеет подняться еще на две стези, прежде чем остановится под действием гравитации. Спустя пять махов Ялда представила, как она замедляет свой ход, подбираясь к верхней точке траектории. Сможет ли Бенедетта понять, что достигла середины пути, кроме как взглянув на показания своих часов? Насколько точно можно оценить собственную скорость, если ландшафт – единственный доступный ориентир – находился на таком большом расстоянии? Ялда попыталась представить вид, который открывался с такой высоты, но задача оказалась ей не по силам. Придется проявить терпение и узнать об этом со слов самой путешественницы.
Еще пять махов она проведет в свободном падении, затем двигатели снова заработают и разгорятся еще яростнее, нежели во время подъема, чтобы сбить ее скорость до той отметки, когда можно будет переключиться на парашют, который смягчит приземление. Ялда не сводила задних глаз с часов, а передними наблюдала за зенитом, стараясь не отвлекаться на гремучие звезды.
Где же эта святящаяся точечка? Она мельком взглянула на Фридо, но он тоже ничего не заметил. Она заставила себя успокоиться; ветер взбивал вокруг них пыль, к тому же заметить остановку двигателей было проще, чем их повторное зажигание.
Вот она! Ниже и западнее того места, где ее искала Ялда – бледная, но, без сомнения, та самая. Боковой ветер должен был придать ракете непредсказуемый толчок в горизонтальной плоскости, помешав ей вернуться по той же самой траектории. К тому же Ялда подозревала, что слегка дезориентировалась – убеждала себя в том, что наблюдает за одной и той же точкой, а сама в это время периферийным зрением следила за разноцветной полосой, медленно дрейфующей по небу.
Что-то не так, – сказал Фридо, обращаясь к ней одной. – Она спускается слишком быстро.
Ялда не могла согласиться. Он видел больше запусков, чем она, но ведь и его мучило беспокойство; его восприятие было искажено.
Пламя приблизилось, на него уже стало больно смотреть; мысленно Ялда проследила его спуск вплоть до точки на расстоянии всего нескольких путин от места старта. Бенедетта встретит их на полпути через равнину, победоносно крича и размахивая руками.
Она ждала, когда огонь погаснет, и следила за часами по мере того, как приближался нужный момент. Но когда он прошел, двигатели все еще продолжали ярко полыхать.
– Что-то не так, – тихо повторил Фридо. – Похоже, двигатели заработали с опозданием.
Пока он говорил, пламя погасло. Ялда мысленно зафиксировала показания часов: отставание от графика – шесть пауз. Если зажигание произошло на шесть пауз позже, то в момент остановки двигателей и развертывания парашюта скорость ракеты превышала намеченную более, чем на десять дюжин поступей в паузу. Ракета падала быстрее и с меньшей высоты.
– Что ты сейчас видишь? – спросила его Ялда. Новобранцы уже стали замечать их перешептывания, но Ялда, не обращая на них внимания, смотрела, как Фридо обыскивает небо с помощью небольшого телескопа, встроенного в теодолит. Разглядеть неосвещенную ракету с такого расстояния невозможно, но если парашют раскрылся, его белая ткань должна была отразить солнечный свет.
Ялда увидела это первой – у нее был более широкой обзор, который к тому же не требовал телескопа. Не трепет солнечного света на куске ткани – перед ней снова пылал настоящий соляритовый огонь. Она коснулась плеча Фридо; он посмотрел вверх и в изумлении выругался.
– Что она делает? – спросил он онемевшим голосом.
– Берет управление на себя, – ответила Ялда. Двигатели не были предназначены для ручного управления, но Бенедетта, скорее всего, вытащила бесполезный часовый механизм и заново открыла систему подачи либератора собственными руками.
Фатима подошла к ним. – Я не понимаю, – возмутилась она.
Ялда обратилась к новобранцам, объяснив им то, что, по ее мнению, сейчас происходило с ракетой. По-видимому, таймер заклинило на несколько пауз, когда ракета находилась в состоянии свободного падения, и после этого в работе механизма появилась задержка. Парашют, скорее всего, сорвало ветром после того, как он раскрылся на такой большой скорости. Теперь оставался только один способ замедлить падение ракеты – пустить в ход двигатели. Бенедетта попытается выполнить серию зажиганий, которые позволят ей безопасно опуститься на землю.
Больше она не сказала ни слова; теперь им всем оставалось только смотреть и надеяться. Даже при идеальных знаниях и точности управления посадка с работающими двигателем требовала идти на компромисс. Прежде, чем заглушить двигатели, нужно было опуститься как можно ниже, чтобы уберечь себя от падения с высоты – однако чем ниже опускалась ракета, тем большее количество тепла от ракетного выхлопа успеет скопиться над поверхностью земли.
К тому же идеальных знаний у Бенедетты не было – она могла откалибровать силу тяги двигателей, исходя из ощущения собственного веса и оценить высоту и скорость, ориентируясь по наклонному виду окружающего ландшафта, но не более того. Ялда заметила, что зажигание, которое должно было замедлить падение ракеты, продолжалось слишком долго; на мгновение пронзительно яркий свет завис над равниной, а затем снова вознесся в небо.
Пламя погасло, и ракета снова исчезла из вида. Ялда попыталась мысленно проникнуть в кабину в надежде заново обрести чувство сопереживания, которое сопровождало ее в момент запуска. Бенедетта уже продемонстрировала решительность и быстроту ума, но ее главной потребностью была информация.
Двигатели снова оживились, и ракета появилась гораздо ниже, чем раньше. С опасением, что торможение окажется недостаточно быстрым, Ялда наблюдала, как ракета приближается к линии горизонта, но когда корабль вошел в пылевую дымку, окатив всю равнину рябью световых лучей, она воспряла духом. Теперь оценить траекторию ракеты было проще, и она была настолько же близка к идеалу, насколько этого можно было пожелать. Если Бенедетта остановит двигатели в нижней точке, ей, вероятно, удастся пережить падение.
Пламя слегка ослабло, но полностью не исчезло. Ялда всматривалась в пыль и слепящий свет, стараясь различить хоть какие-то признаки движения. Фридо протянул руку и дотронулся ей до руки Ялды; он наблюдал за происходящим через теодолит. – Она пытается спуститься ниже, – сказал он. – Она знает, что уже близко, но думает, что этого еще недостаточно.
– А этого достаточно?
– Думаю, да, – ответил Фридо.
Тогда глуши двигатели, – стала умолять ее Ялда. – Глуши двигатели и падай.
Свет стал ярче, но с места не двинулся. Ялда была в замешательстве, но затем поняла: Бенедетта не увеличила тягу двигателей, однако ракета опустилась так низко, что под действием ее выхлопа земля раскалилась и уже начала светиться.
Из тимпана Фридо вырвался тревожный рокот. – Поднимайся! – взмолился он. – Ты упустила свой шанс; дай ей время остыть.
Свет ярко вспыхнул и рассеялся. Ветер переменился, расчистив дымку, и Ялда, наконец, увидела подлинную картину происходящего. Земля пылала, в то время как ракета, поддерживая пламя, медленно двигалась в ее сторону.
Ялда прокричала «Ложись!» и успела толкнуть Фатиму в направлении бункера прежде, чем споткнулась, ослепленная вспышкой света. Она лежала там, где упала, лицом в грязи, прикрыв задние глаза рукой.
Земля содрогнулась, но сильного взрыва не последовало; большая часть солярита и либератора уже была израсходована. Она ждала, что на них посыплются обломки, но даже если они и были, то явно упали в другом месте. Расслабив свой тимпан, она не услышала ничего, кроме ветра.
Ялда поднялась на ноги и огляделась по сторонам. Фридо прижался к земле рядом с ней, обхватив голову руками. Нино стоял – по-видимому, невредимый, – остальные новобранцы все еще пытались встать на ноги. Фатима выглянула из бункера, тихонько рокоча от горя.
В отдалении над землей задрожал бело-голубой всполох. Ялда не смогла разобрать, было ли это рассыпанное топливо или пыль и камни самой равнины. Она молча продолжала смотреть, пока огонь окончательно не погас.
– Когда Бенедетта хотела запустить свои светозаписывающие зонды, – вспомнил Евсебио, – она буквально взяла меня измором. Шесть дюжин она хотела – шесть дюжин и получила. И если бы я был здесь во время испытательного полета, ничего бы не изменилось. Каковы бы ни были мои опасения, она бы все равно меня переубедила.
– Жаль, что мы не знаем, как связаться с ее семьей, – сказала Ялда. – Или хотя бы с друзьями. Должен же быть кто-то, кому она хотела бы передать эту новость.
Евсебио жестом выразил беспомощность. – Она была беглянкой. Если бы у нее оставались прощальные слова, она бы сказала их давным-давно.
В ответ на его слова Ялда почувствовала вспышку гнева, хотя и не знала точно почему. Манипулировал ли он людьми, помогая им сбежать от своих ко? Предложить выход – не преступление, при условии, что ты честно предупреждаешь о возможных последствиях.
Хижину освещала единственная лампа, стоявшая на полу. Евсебио оглядел пустую комнату оценивающим взглядом, но воздержался от каких-либо комментариев. Ялда провела здесь последние десять дней, изо всех сил пытаясь извлечь хоть какую-то пользу из бессмысленной смерти Бенедетты.
– Нам нужно проявить большую осторожность во всем, что мы делаем, – сказала она. Мы всегда должны думать о наихудших сценариях.
Евсебио отрывисто прожужжал. – Их довольно много; может уточнишь?
– Возгорание планеты.
– А, синдром Геммы, – устало произнес он. – Ты думаешь, фермеры, которые в спешном порядке стали выращивать злаки в зоне удара, пришли сюда сами? У Ачилио есть люди, которые распространяют эти идеи и организуют платные переселения.
– Как-то многовато хлопот ради одного только желания тебе досадить, – заметила Ялда. – Может быть, он действительно верит в то, что есть риск?
– Риск по сравнению с чем? – парировал Евсебио. – По сравнению с ничегонеделанием, с ожиданием, когда на нас налетит скопление ортогональных звезд? Я видел снимок с зонда; это уже не какие-то безумные догадки, это факт.
– Худший вариант, – продолжала настаивать Ялда, – это сбой, из-за которого двигатели Бесподобной не смогут обеспечить необходимую подъемную силу. Но будут продолжать работать курант за курантом – может быть, даже склянка за склянкой или день за днем, если в живых не останется никого, кто смог бы их заглушить. Должен наступить определенный момент, после которого здесь повторится то же самое, что и с Геммой. Мы провели испытания, чтобы исключить такой вариант, если все сложится удачно – но мы не можем проверить крайний случай; нет такой масштабной модели, которая бы предсказала нам, что произойдет, если целая гора солярита будет несколько дней подгорать снизу, продолжая стоять на месте.
Евсебио протер глаза. – Хорошо, предположим я дам тебе то, что ты просишь… каков твой план?
– Воздушный зазор по всему периметру горы.
– Воздушный зазор?
– Траншея, – объяснила Ялда. – До глубины самых нижних двигателей и шириной где-то в путину. Затем мы выроем под двигателями каналы для отводы выхлопных газов. Это намного лучше, чем позволить теплу накапливаться внутри породы – если двигатели будут работать, а гора так и не взлетит.
– В путину шириной? – Евсебио закрыл глаза и откинулся назад, стараясь воздержаться от нецензурных выражений.
– Посмотри на это с другой стороны: такая широкая траншея избавит нас от назойливых фермеров – по причинам, которые они просто не смогут оспорить. Ты даже мог бы попросить у Ачилио помощи с оплатой расходов, раз уж он так заботится о противопожарной защите.
Евсебио открыл глаза и с сожалением посмотрел на Ялду. – Ну да, необходимость занять разумную и последовательную позицию моментально переманит его на нашу сторону.
– А разве нет?
– У каждого есть своя собственная форма тщеславия, – сказал он. – Нам с тобой нравится быть правыми – мы хотим разобраться в том, как устроен мир, а затем унизить своих врагов, доказав ложность их догадок. Как… у тебя с Людовико.
– Хмм. – Со смерти Людовико прошла уже пара лет, но Ялда не могла не согласиться с тем, что его поражение в вопросе о природе гремучих звезд доставило ей немалое удовольствие.
– Это в не характере Ачилио, – продолжил Евсебио. – Да и воспитывали его наверняка совсем по-другому. В глазах его семьи все меркнет перед тем фактом, что мой дед обманом завладел неким перспективным коммерческим направлением, которое они считали принадлежащим себе по праву. И теперь мое унижение – дело их чести. И для этого Ачилио вовсе не обязательно быть в чем-то правым; все, что ему нужно – это увидеть, как я потерплю неудачу.
Ялда уже устала от всей этой глупой вражды, но если Ачилио был готов столь ревностно чинить им препятствия, им ничего не оставалось, кроме как пытаться их преодолеть. – Может быть, Паоло оплатит строительство траншеи, – сказала она.
Евсебио встал. – Дай мне об этом подумать.
– Нам нужно сделать кое-что еще, – предупредила она.
– Ну конечно нужно, – он снова сел.
– Нам нужен план, – сказала она, – который даст людям шанс пережить столкновение с гремучей звездой, пока Бесподобная будет в пути. Потребуются наблюдательные посты в каждом поселке, снаряжение для тушения огня…
Ялда замолчала; Евсебио колотила дрожь. Она подошла к нему и, присев рядом на корточки, обняла его за плечи.
– Моя ко родила, – произнес Евсебио, с трудом выдавливая из себя слова. – Поэтому я и ездил в Зевгму; повидаться с детьми.
– Она – ?
– Без меня, – сказал он. – Не по своей воле. Если бы она захотела, мы бы сделали это вместе. Но мы решили повременить, а меня не было рядом, и ее тело просто… приняло решение за нее.
– Сочувствую. – Ялда не знала, как его утешить. Она хотела рассказать ему, что и сама проходила через подобный шок, однако любое сравнение с Туллией его бы только оскорбило.
– Мой отец сказал, что все это случилось из-за того, что меня долго не было дома, – продолжал Евсебио. – Если бы я оставался рядом с ней, ее тело осознало бы, что мы ждем подходящего момента. Но оставшись без ко, оно потеряло всякую надежду на то, что у детей будет отец.
Ялда точно не знала, была ли здесь замешана подлинная биология, или все это было лишь смесью старых народных поверий вкупе с попытками замять разговоры о холине. Одно дело – предоставить препарат экипажу корабля, но Евсебио ни за что бы не признал, что холином пользуются члены его собственной семьи.
– И все-таки отец у них есть, – сказала она.
– Увы, это не так, – прямо ответил Евсебио. – Конечно, я люблю их несмотря ни на что, но мы не связаны обетом. Когда я их вижу, я не… – Он ударил себя кулаком в грудь.
Ялда знала, о чем он говорит. Она всеми силами заботилась о детях Туллии, но несмотря на все моменты подлинного счастья, которые ей довелось испытать в их присутствии, знала, что ее чувства не могли сравниться с любовью родного отца.
Когда Евсебио ушел, Ялда погасила лампу и осталась сидеть в темноте. Определенность можно было найти лишь в волнах, опоясывающих космос, как морщинки на ее тюремном рукаве – совершив полный оборот, они вернутся к своему началу, вместе со всем, что сотворили по пути. Ни на что другое положиться нельзя. На самом деле никто не имел контроля над собственным телом; никто не властвовал даже над малейшей частью этого мира.
И все же… каждый человек в силу своей природы продолжал верить в то, что его воля, поступки и их последствия все-таки могут находиться в гармонии друг с другом. Ни о каких гарантиях речь, конечно же, не шла, но, с другой стороны, не настолько редкое это явление, чтобы видеть в нем лишь бессмысленный фарс. Воля, тело и окружающий мир никогда не достигнут полного единения, но благодаря знаниям, связку этих трех нитей можно сделать прочнее. Будь у Туллии и Евсебии нужные знания, они бы лучше контролировали собственное тело; будь у Бенедетты нужные знания, она бы вернулась на землю живой и невредимой.
Ялда устала от траура; ни мертвым, ни прошедшим через деление помочь было нельзя. И не было иного пути отдать должное их памяти, кроме как разыскать те знания, которые избавят грядущие поколения от тех же самых страхов и рисков.