Рубрика: Заводная ракета

Многое из того, что мы знаем о физике нашей Вселенной, можно представить в терминах фундаментальных симметрий пространства-времени. Если вы вообразите любой эксперимент, который можно полностью провести на парящей в космосе платформе, то ни изменение ориентации этой платформы в пространстве, ни придание ей произвольной скорости никаким образом не повлияет на результат самого эксперимента. Конкретные направления в пространстве и времени, вдоль которых будет ориентирована платформа, не играют никакой роли.

Однако же в нашей Вселенной законы физики весьма четко разграничивают направления в пространстве и направления во времени. Несмотря на то, что вы, еали пожелаете, вольны отправиться на север, в процессе движения вы будете перемещаться также и во времени (измеряемом, скажем, по нулевому меридиану). Отправиться из Аккры в 1:00:00,000 по Гринвичу и надеяться по прибытии в Гринвич увидеть на часах то же самое время – поскольку вы перемещались «исключительно на север», не обременяя себя этим досадным движением сквозь время в представлении других людей – не просто малость оптимистично, а невозможно физически. «Север» – это «пространственноподобное» направление (несмотря на то, что в других аспектах его, пожалуй, можно считать результатом простой договоренности), в то время как «будущее» – «времениподобное» (насколько бы сильно оно ни отличалось с точки зрения различных людей, движущихся с релятивистскими скоростями). Никакое количество относительного движения не способно превратить пространственноподобное во времениподобное и наоборот.

Физика, лежащая в основе Ортогональной Вселенной, проистекает из попытки стереть это различие между временем и пространством – создав тем самым еще более симметричную геометрию – а затем применить аналогичные рассуждения к тем связям, которые объединяют абстрактную геометрию пространства-времени с материальной физикой нашей собственной Вселенной.

Можно ли сказать, что все до единого явления, описанные в романе, представляют собой строгие математические следствия данного процесса? Конечно же нет! Несмотря на многовековой труд людей, куда более способных, нежели я сам, нам до сих пор не удалось подвести настолько строгую основу даже под физику нашего собственного мира, а ее полная реконструкция на основе альтернативных аксиом – в отрыве от экспериментальных данных – была бы по-настоящему грандиозным предприятием. Поэтому, несмотря на то, что в процессе работы над романом я старался руководствоваться рядом хорошо обоснованных общих принципов, детали описанного мною мира отчасти являются не более чем догадками.

Тем не менее, наиболее удивительные аспекты Ортогональной Вселенной – тот факт, что скорость света в вакууме зависит от его длины волны; тот факт, что энергия, соответствующая массе частицы, противоположна ее кинетической энергии; тот факт, что одноименные заряда на близком расстоянии притягиваются, а на больших испытывают воздействие силы, которая с изменением расстояния осциллирует между притяжением и отталкиванием; существование положительных и отрицательных температур; а также тот факт, что время для межзвездные путешественников течет быстрее, чем для людей, которых они оставили дома – действительно являются прямыми следствиями основной идеи романа.

Свои первоначальные идеи касательно Ортогональной Вселенной мне удалось прояснить, благодаря обсуждению последствий, к которым может привести различное число пространственных и временных измерений, в классической статье Макса Тегмарка «Является ли «теория всего» не более чем теорией конечного ансамбля?»[1] (Журнал «Annals of Physics» № 270, стр. 1-51, 1998; доступна в интернете по адресу arxiv.org/abs/gr-qc/9704009). Вселенные без временных измерений Тегмарк относит к «непредсказуемым» (стр. 34). Однако он, по-видимому, не рассматривает случаи, в которых пространство-время, лежающее в основе соответствующей физики, является компактным многообразием, благодаря чему Вселенная становится конечной. Как следуюе из обсуждения, приведенного в самом романе, в конечных Вселенных подходящей топологии могут действовать законы физики, допускающие прогноз будущего – пусть даже и неидеальный, если доступные данные охватывают расстояние меньше ширины Вселенной. Но это не так уж сильно отличается от ситуации в ньютоновской физике, в которой также существует вероятность, что тело, обладающее сколь угодно большой скоростью, может неожиданно появится в той области пространства, будущее которой вы пытаетесь предсказать.

Читателям с физическим образованием, вероятно, знаком математический прием, известный как поворот Вика, при котором уравнения, применимые к нашей Вселенной – на одном из этапов их решения, – преобразуются в форму с четырьмя пространственными измерениями. Стоит, однако же, обратить особое внимание на то, что уравнения, к которым применен поворот Вика, отличаются от уравнений, описывающих физику Ортогональной Вселенной; ряд дополнительных изменений знака приводит к решения совершенно иного вида.

Дополнительные материалы к роману можно найти на сайте www.gregegan.net.

Грег Иган, 2011 г.

[1] Is ‘the Theory of Everything’ Merely the Ultimate Ensemble Theory?

Фатима двигалась впереди и время от времени останавливалась на пути вниз по центру лестничной шахты, давая Ялде возможность себя догнать. Ялда не возражала против того, чтобы ее так подгоняли; если бы они двигались бок о бок, им пришлось бы провести время за обсуждением причин, побудивших их совершить это путешествие.

Когда они добрались до первого радиального туннеля, Фатима позволила своему телу преодолеть большую часть пути в свободном падении, хватаясь за веревочную лестницу лишь тогда, когда начинала отклоняться от нее в сторону. Ялда не захотела следовать ее примеру и стала опускаться медленно, ступенька за ступенькой. На запертых дверях, которые встретились им по пути, не было никаких отметин, не говоря уже о следах взлома. Ни одном человеку не хватило мотивации на то, чтобы попытаться прикончить полузабытого диверсанта.

На заброшенном навигационном посту, расположенном над двигателями второй ступени, Ялда дожидалась снаружи камеры. Нино доверял Фатиме, поэтому большую часть этой новости ему стоило услышать от нее. Но уже через несколько махов Фатима пригласила Ялду войти.

– Привет, Ялда, – Нино висел в центре изреженной веревочной сети. Он заметно похудел по сравнению с тем Нино, которого она помнила; обращаясь к Ялде, он отвел глаза в сторону.

– Привет. – Камера была завалена книгами и бумагой. Управиться с ними в близком к невесомости состоянии – так же, как и в жилой каюте самой Ялды – было непросто, но сама камера поддерживалась в безукоризненной чистоте.

– Фатима рассказала мне о твоем предложении. Но она не смогла объяснить, что произойдет в случае моего отказа.

– Принуждать тебя никто не станет, – сказала Ялда. – Каким бы ни был твой выбор, я готова взять тебя с собой на вершину и сделать все от меня зависящее для твоей защиты.

– Не уверен, что смогу позаботиться о себе там, наверху, – сказал он. – Не говоря уже… об остальных.

– Я помогу, – тихо произнесла Фатима.

Казалось, Нино было парализован, не в силах принять решение. – Откуда хоть кому-нибудь из них было знать, что возможно, а что нет? Ялда оглядела стопку бумаг, лежавшую у дальней стены. – За этим мы можем вернуться позже, – сказала она. – Если, конечно, тебе что-нибудь не потребуется?

Нино тихо прожужжал. – Я больше не хочу находиться в одной комнате с сагами.

Выйдя из камеры, он замер, вытаращив глаза при виде всей нелепости окружавшего его пространства. Неужели Фатима ни разу не нарушала правила и не выпускала его из камеры во время своих посещений? Возможно, он просто отказывался, опасаясь, что даже маленький глоток свободы превратит его заключение в невыносимое испытание.

На обратном пути Фатима терпеливо показывала Нино, как сбалансировать непостоянные силы, действующие на его тело. Наблюдая за ними, Ялда старалась подбадривать его наравне с Фатимой, но в то же время размышляла, не совершила ли она ужасную ошибку. Нино, возможно, сумеет вернуть былую ловкость, но что же она сотворила с его духом? Во время занятий с ним Ялда не сомневалась, что оставаться в здравом уме ему помогали воспоминания о своих детях. Но уже больше трех лет он был полностью отрезан от нормальной жизни – а она по-прежнему не знала, примет ли его обратно сообщество Бесподобной.

Когда они покинули центральную лестницу в районе академгородка, при виде окружавших их ламп Нино моргнул и прищурился, как будто внезапно оказался под палящим пламенем полуденного Солнца. Когда в их сторону посмотрел первый прохожий, он остановился и крепко ухватился за веревку четырьмя руками, придав своему телу загнанную и настороженную позу. Ялда наблюдала, как выражение смущения и шока на лице женщины сменяется одобрением и пониманием. Пройдя мимо них и направившись к противоположной лестнице, она мельком взглянула на Ялду, вероятно, выразив своим взглядом одобрение ее безрассудного поступка; впрочем, понять, какой именно судьбы она желала счастливой паре, было невозможно.

Фатима всюду водила Нино за собой, знакомя его со своими друзьями, одноклассниками и знакомыми без малейшего смущения, как будто он был давно потерянным дядюшкой, который только сейчас добрался до них каким-то загадочным альтернативным маршрутом. Поначалу Ялда воспринимала это как негласный упрек в сторону ее собственной скрытности в этом вопросе, но потом поняла, что дело было в другом. Люди мирились с совершенно иным отношением со стороны Фатимы, в роли адвоката Нино, но едва бы пошли на это, когда речь шла о женщине, которую они винили в том, что Нино до сих пор жив. Фатима была всецело предана Нино, но ни у кого не было повода считать, будто она действует лишь в угоду собственным интересам.

Каждый день Ялда ходила следом за ними, пока Фатима показывала Нино столовые, мастерские, классные комнаты. Он вновь знакомился с местами, которых не посещал с самого запуска и забредал так далеко от оси ракеты, что постепенно привыкал и к переменной центробежной силе. Некоторые люди обходились с ним грубо, но еще никто не выкрикивал в его адрес угрозы или обвинения. И даже у тех, кто не питал особого уважения ни к Ялде, ни к Фатиме, ни к клятве о защите, данной Фридо, теперь появилась возможность задуматься о том, что выбор супруга со стороны Ялды по существу был самым прямолинейным притязанием женщины на право самой решать, когда и с кем ей заводить детей. В условиях нехватки холина, когда положиться на фармакологию было уже нельзя, любая сугубо культурная сила, способствующая автономии, приобретала особую ценность.

Исидора и Сабино по очереди проводили занятия со старым классом Ялды. Ялда сидела и слушала, наблюдая, как Нино с трудом пытается придать хоть какой-то смысл всем этим заумным техническим формальностям, пока Фатима нашептывала ему объяснения. Теперь его мир был здесь, а не на пшеничных полях, и Нино был вынужден в той или иной мере осваивать его язык и обычаи, какую бы роль в этом мире ни играл он сам.

Ялда приготовила для него постель в своей каюте, и он воспринял этот знак физической близости без намека на недовольство или надменность. В первую ночь, которую они провели вместе, Ялда едва смогла заснуть; она не рассчитывала на то, что он разбудит ее и потребует дать ему обещанное, но в его присутствии мысль о кончине, которую она избрала для себя сама, не выходила у нее из головы. Лучше уж так, чем быть застигнутой врасплох, как Туллия. Единственной альтернативой было вновь запустить себя в космос и дождаться, пока в ее охладительном мешке не закончится воздух, после чего она бы просто зажарилась живьем от тепла, выделяемого ее собственным телом. Потому что каковы бы ни были ее желания в моменты слабости и каким бы сильными ни были порывы отказаться от своих слов, холин, на котором она могла бы протянуть еще год или два, навсегда остался за пределами ее досягаемости.

Ухватившись за веревку у края наблюдательной каюты, Нино посмотрел вниз и вгляделся в бесчисленные разноцветные шлейфики, неподвижно застывшие на каменистым склоном горы.

– Это ортогональные звезды?

– Да, – ответила Ялда.

Он скорчил гримасу. – Они выглядят точно так же, как звезды у нас дома. Но теперь ты говоришь, что их миры могут уничтожить нас одним касанием, даже если мы просто попытаемся на них ступить?

– Похоже на то, – ответила Ялда. – Но с другой стороны, кто знает, что произойдет спустя несколько поколений? Возможно, мы даже научимся добывать там полезные ископаемые, научимся их обезвреживать.

Нино, судя по выражению его лица, воспринял это скептически. Ему до сих было сложно поверить в то, что у Бесподобной вообще есть будущее.

– Посмотри, что нам уже удалось пережить, – сказала она. – Куда сложнее, чем те неприятности, которые ты устроил нам во время запуска.

– Если эти звезды находятся в будущем, – произнес он, – то почему ты не можешь просто обыскать их с помощью телескопов и выяснить, столкнутся они с нашим миром или нет?

– Сейчас свету из их отрезка истории до нас не добраться, – объяснила Ялда. – Когда мы смотрели на обычные звезды у себя дома, то видели их такими, какими они были много лет тому назад. То же самое относится и к этим звездам – только теперь «много лет тому назад» по нашим меркам означает «вдали от нашего мира» – вдали от любых возможных столкновений.

– Но если они продолжат двигаться так, как мы видим их сейчас – ?

– Тогда наш мир попадет в самую гущу, – сказала Ялда. – В этом, по крайней мере, сомнений нет.

Нино молчал. – Наше общее дело может помочь и твоим детям, – сказала Ялда, – и шансов у нас куда больше, чем у Ачилио со всеми его деньгами. Разве ты не хочешь стать частью этого?

– Попытка не пытка, – согласился он. – Это лучше, чем гнить в камере. И если ты и правда можешь доверить мне собственную плоть –

– А разве у меня есть причины поступать иначе? – Ялда всеми силами постаралась заглушить свои страхи. – Ты уже проявил себя как хороший отец. Просто пообещай мне, что не станешь насильно кормить их своими сагами.

– Парочку историй я им, может, и расскажу, – сказал Нино, – но остальные мои рассказы будут о летающей горе, обитатели которой научились останавливать время.

Он протянул руку и положил ее на плечо Ялде. Природа притупила ее страхи, склонив к мысли, будто то, что ожидало ее впереди, в каком-то смысле было правильным и справедливым. Если бы она решила повременить, если бы попросила дать ей время, чтобы попрощаться, то стало бы только тяжелее. В ее руках был последний шанс максимально приблизиться к ощущению свободы: теперь ее воля, ее поступки и ее будущее в этом мире могли слиться в единую гармонию.

– Я хочу, чтобы ты дал нашим детям имена Туллия и Туллио, Вита и Вито, – сказала Ялда. Как бы ни был ей дорог Евсебио, его имя, если он собирается ее пережить, сможет само о себе позаботиться. – А если родится соло, назови ее Кларой.

Нино кивнул в знак согласия.

– Люби их всех, воспитывай их всех.

– Конечно, – пообещал ей Нино. – И ты, Ялда, тоже не будешь для них чужой. То, чего я не знаю о тебе, им расскажут твои друзья. Каждый день Фатима будет рассказывать о тебе по дюжине историй.

Он хотел ее приободрить, но от нахлынувшей печали Ялду охватила дрожь. Можно заставить гору лететь сквозь космос, но увидеть собственных детей ей было не суждено.

Ялда ухватилась за веревки тремя руками; четвертой она подтянула к себе тело Нино. Над ними воронкой расходились разноцветные шлейфы старых звезд. Грудь Нино прижалась к ее, поначалу невинно, но затем их кожа начала слипаться. Ялда дернулась, ведомая паникой и представила, как вырывается, но затем подавила свой страх и позволила процессу продолжиться. Когда она посмотрела вниз, то увидела слабое желтое свечение, пронизавшее их слившуюся плоть – послание, обретшее смысл еще до того, как люди изобрели письменность.

Ее веки отяжелели, а мысли наполнило ощущение умиротворения и уверенности в будущем. Теперь слова были не нужны. Они разделили свет, и этот свет нес в себе обет Нино защищать то, чем она станет.

– Имейте в виду, – сказала Ялда, – что большую часть времени я буду рассказывать о том, чего сама не понимаю. В процессе я поделюсь с вами кое-какими фактами и догадками – а затем объясню, почему этих фактов не вполне достаточно и почему эти догадки не совсем верны.

Она обвела взглядом комнату. Многие лица были ей знакомы – за обучением этих молодых женщин и мужчин она наблюдала с самого начала. Но было здесь и с полдюжины учеников, которых она едва знала – и это воодушевляло ее еще больше. Как только они оставят позади свои варварские наклонности, жизнь разума станет достоянием каждого обитателя Бесподобной. Однажды они все смогут заниматься вращательной физикой с закрытыми глазами, а размышление о симметриях 4-пространства станет таким же естественным, как движение собственных рук и ног.

– Чего же я не понимаю? – продолжила она. – Я не понимаю, почему твердые тела обладают устойчивостью. Я не понимаю, почему газам не присуща липкость. А еще я не понимаю, почему малейший контакт с окружающей нас пылью может раскалить камень добела.

– Я думала, мы уже доказали устойчивость твердых тел, – заметила Авсилия. – На нашем последнем занятии с Северой.

– Насколько я понимаю, – сказала Ялда, – вы доказали существование ряда геометрических структур, которые могут быть образованы решеткой светородов и сохранять форму под действием силы Нерео, действующей между отдельными светородами. Верно?

– Именно так я это и поняла, – ответила Авсилия.

– И как же именно это происходит?

– Каждый светород окружен ямами и пиками потенциальной энергии, – ответила Авсилия. – Если светородов несколько, то каждый из них можно поместить в потенциальные ямы, созданные соседями, получив в итоге красивый и аккуратный узор, в пределах которого частицы должны предпочесть оставаться неподвижными.

– Ты абсолютно права, – подтвердила Ялда. – Но есть пара проблем, о которых Севера не стала упоминать, чтобы не сбить вас с толку, пока вы только осваиваете азы этой науки.

Она изобразила простой одномерный пример.

Светород может располагаться в потенциальной яме своего соседа, – сказала она. – Я поместила его в первую яму, а не в одну из более дальних – и менее глубоких. Но действительно ли это самое глубокое место из всех возможных?

На несколько пауз в классе наступила тишина. – Центральная яма еще глубже, – наконец, высказалась Проспера.

– Именно, – согласилась Ялда. – Яма, в центре которой находится светород, бездонна, хотя я и нарисовала лишь ее небольшую часть. Как только два положительных светорода окажутся достаточно близко друг от друга, сила притяжения между ними начнет возрастать, пока обе частицы не столкнутся. Так почему же светороды, из которых состоит твердое тело, просто не падают в бездонные колодцы своих соседей, превращая целый камень в одну крошечную песчинку?

– Разве это не то же самое, что спрашивать, почему наш мир не сталкивается с Солнцем? – предположила Фатима. – При наличии бокового движения светороды на самом деле не столкнутся друг с другом. Если изначально они находились за пределами колодца, то просто обогнут его, едва коснувшись, и снова окажутся снаружи. И даже если бы они обладали подходящей энергией, которая позволила бы им остаться внутри колодца, разве они не стали бы просто вращаться вокруг общего центра, как Гемма и Геммо?

– Ты права, – сказала Ялда. – Но если два светорода окажутся вовлечены в движение вокруг общего центра, возникает другой вопрос: светород, совершающий колебания вперед-назад, порождает свет. Если же светород порождает свет, то для этого ему потребуется истинная энергия. Но для того, чтобы ее предоставить – то есть потратить, превратив в свет – светороду придется увеличить свою кинетическую или потенциальную энергию. Так почему же они не начинают двигаться все быстрее и быстрее и не разрывают твердое тело на кусочпки?

Снова тишина. Затем Джокондо – молодой человек, имя которого Ялда знала только благодаря его жетону – сказал: «А что если светороды движутся слишком быстро, чтобы порождать свет?»

Ялда дала остальным паузу на осмысление. – Продолжай, – сказала она.

– Частота света ограничена сверху, – нерешительно начал Джокондо. – В уравнении света сумма квадратов частот по четырем направлениям должна быть равна некоторой константе – следовательно, квадрат одной из этих частот не может стать большей этой величины. Если частота колебаний светорода превзойдет этот максимум…, то он не сможет создават свет синхронно со своим движением, поскольку это невозможно физически.

– Верно, – согласилась Ялда. – И рано или поздно мы сможем рассчитать количество истинной энергии, которую осциллирующий светород передает световому полю, и докажем, что поток энергии обращается в нуль, когда частота превышает пороговое значение, которое только что описал Джокондо.

– Тогда в чем состоит проблема? – спросила Авсилия. – А… почему не все светороды в конечном счете попадают на орбиты внутри одного и того же потенциального колодца?

– Потому что пики, окружающие колодец, становятся выше, – ответила Проспера. – Некоторые светороды, возможно, действительно вращаются внутри одних и тех же потенциальных колодцев, но чем их больше, тем выше окружающие их энергетические барьеры.

– Правильно, – сказала Ялда. – Если все светороды находятся в потенциальных ямах или колодцах своих соседей, то по мере увеличения их количества потенциал тоже будет накапливаться: ямы будут становиться глубже, а пики – выше. И рано или поздно колодец станет недоступным, потому что со всех сторон его будут окружать непроходимые пики.

– Значит, именно это не дает всем светородам сбиться в одну кучу, а остальные оседают не в колодцах своих соседей, а в их потенциальных ямах?

– Продолжай, – подтолкнула ее Ялда.

– Полагаю, внутри ям они будут вращаться точно так же, как и в колодцах, – задумчиво произнесла Фатима.

– И если в ямах они будут вращаться достаточно быстро, – добавил Джокондо, – то также сохранят устойчивость. Они не будут излучать свет и не разорвут твердое тело на части.

Ялда просияла. – Вы все молодцы! С начала занятия прошло всего несколько махов, а твердые тела вашими стараниями почти обрели былую твердость.

– Почти? – спросила Авсилия. – А в чем подвох?

– Идея, которую предложил Джокондо, весьма заманчива, – сказала Ялда, – и, насколько мы можем судить по результатам измерений, вполне вероятно, соответствует действительности. По-видимому, форма потенциальных пиков и ям в реальных твердых телах такова, что естественные частоты колебания светородов превосходят максимальную частоту света.

– Единственная проблема состоит в том, что если светород не собирается излучать свет, то прецессия его орбиты становится невозможной – ни внутри колодца, ни внутри ямы. Если в его движении имелся хотя бы малейший дефект с достаточно низкой частотой, то именно он и станет источником света.

– А от этого дефект будет только усиливаться, – сообразила Авсилия. – То есть он будет все быстрее терять истинную энергию, все быстрее набирать силу… и в итоге процесс выйдет из-под контроля.

– Именно, – добавила Ялда. – И все дело в том, что при той форме потенциальной энергии, которую мы получаем из уравнения Нерео, в принципе невозможны ни идеальные орбиты, ни идеальное перекатывание в потенциальной яме. Частота основного цикла колебаний может оказаться достаточно высокой, чтобы избежать излучения света, однако потенциал всегда будет содержать внутренние дефекты, которые гарантированно приведут к дополнительному низкочастотному движению. Избежать этого, по-видимому, нельзя.

– Но ведь твердые тела не взрываются, – раздраженно заявила Фатима. – Если не добавить либератор.

– Разумеется, – согласилась Ялда. – В общем, несмотря на то, что нам, по всей видимости, известна большая часть фактов, и несмотря на то, то они почти не противоречат друг другу… должно быть нечто, что мы упускаем – нечто, пока что недоступное нашему пониманию.

Она дала им немного обдумать сказанное, а затем быстро перешла к следующему вопросу. Слова о том, что ты достиг точки, за которой любое движение вперед становится невозможным без подлинных инноваций, вселяют ужас, когда слышишь их в первый раз.

– Вторая загадка, – продолжила Ялда, – это структура частиц газа. Существует немало симметричных многогранников, которые обеспечивают механически устойчивую конфигурацию, если в каждую из их вершин поместить по светороду – благодаря чему их, по-видимому, можно считать неплохими кандидатами на роль тех самых шариков материи, из которых, как мы ожидаем, состоят газы. Но эти многогранники страдают от той же проблемы, что и твердые тела: движение светородов, перекатывающихся в их энергетических ямах, всегда будет содержать в себе низкочастотные компоненты, а значит светороды должны излучать свет и в конечном счете разорвать всю структуру на части.

– Впрочем, есть и другая проблема: как показали эксперименты Сабино, мельчайшие очищенные фрагменты твердых тел отличаются липкостью. Но газы, из которых состоит воздух, судя по всему, полностью лишены этого качества; будто бы окружающее их поле каким-то образом гасится практически до нуля.

– Когда мы еще жили на нашей родной планете, моей молодой подруге, Валерии, удалось доказать, что если расположить светороды в форме сферической оболочки подходящего размера, то их внешнее поле будет равно нулю – и вы могли бы подумать, что приблизиться к этому можно, заменив сферу на многогранник примерно такого же размера. Проблема состоит в том, что требование механической устойчивости дает для многогранника один размер, а необходимость компенсации внешнего поля – совершенно другой. Похоже, что одновременно удовлетворить обоим критериям нельзя.

На лицах некоторых студентов начало проступать выражение тревоги. Доказательство механической устойчивости многогранника, состоящего из светородов, было непростой задачей, а теперь им приходилось мириться с тем, что проделав всю эту тяжелую работу, они всего лишь ступили на новую, доселе неизведанную территорию.

– Третья загадка, – сказала Ялда, – самая странная и самая опасная. Бесподобная окружена мелкой пылью, которая, как мы считаем, состоит из того же материала, что и гремучие звезды, которые мы видели на нашей планете, когда они сгорали в атмосфере солнечного ветра, двигаясь почти с бесконечной скоростью. Но теперь мы в общем и целом сравнялись с ними по скорости…, так почему же по отношению к нам она должна вести себя иначе, чем любая другая пыль?

Тамара, которую Ялда тоже почти не знала, слышала о теории, которая начала рапространяться спустя несколько дней после того, как стало известно, что вращение Бесподобной остановило ударные вспышки. – Светороды меняют знак, – сказала она. – Положительным светородам в нашей материи будут соответствовать отрицательные светороды пыли, и наоборот.

– А ты можешь объяснить почему? – не унималась Ялда.

– Они добрались до нас…, обогнув космос, – выдавила Тамара, описав одной рукой петлю.

– А почему это важно? – настойчиво спрашивала Ялда. – Почему из-за этого светороды меняются местами?

– Я не знаю, – призналась Тамара.

Ялда изобразила общую идею.

– Предположим, что ортогональные звезды и ортогональные миры – это фрагменты, которые откололись от первородного мира в обратном направлении. Они совершили полный оборот вокруг космоса, и теперь мы движемся вместе с ними, а наши стрелы возрастающей энтропии направлены в одну и ту же сторону. Мы знаем, что направления этих стрел совпадают, потому что в противном случае мы бы не видели ортогональных звезд.

– Но уравнение Нерео связывает поле, окружающее светород, с неким вектором, направленным по касательной к его истории – и нет никакой причины считать, что направление этого вектора имеет какое-то отношение к энтропии; оно просто должно оставаться неизменным на протяжении всей истории светорода. От этого вектора зависит, будет ли светород положительным или, наоборот, отрицательным: мы называем светород положительным, если его вектор направлен в наше будущее, и отрицательным – если он направлен в наше прошлое.

– Так кто же нарисовал стрелки на светородах? – пошутила Фатима.

– Вот именно, – согласилась Ялда. – В действительности смысл этого вектора никто не понимает. Но мы, тем не менее, должны быть в состоянии отличить два разноименных светорода. Вблизи отрицательный светород будет отталкивать положительный, а рельеф потенциальной энергии, окружающей отрицательную частицу, с точки зрения положительной будет перевернут вверх ногами: пики превратятся в ямы, а ямы – наоборот, в пики.

– И их смешение приведет к взаимному уничтожению, – предположила Проспера.

– Необязательно, – возразила Ялда. – Положительный светород нельзя заменить на отрицательный, который бы находился в том же самом месте твердого тела, однако отрицательный светород в любом случае не захочет там находиться – с его точки зрения кривая потенциальной энергии перевернута вверх ногами, поэтому он предпочтет оказаться рядом с пиком, а не ямой. А если он находится вблизи пика, то исходная картина не будет разрушена, а наоборот, усилится.

– То есть на самом деле мы не можем объяснить, почему пылинка, состоящая из перевернутых светородов, должна при столкновении с обычным камнем причинить больший вред, чем обычная пылинка, движущаяся с той же скоростью. С другой стороны…, мы по сути не знаем, ни как работают либераторы растительного происхождения, ни почему камни просто не загораются сами по себе. Иначе говоря, нам предстоит пройти долгий путь, прежде чем мы сможем указать что может вызвать возгорание конкретного твердого тела, а что – нет.

Ялда помедлила, чтобы прочитать выражения на лицах студентов и понять, кого из них начинала тяготить стоящая перед ними неопределенность, а кого восхищала перспектива заняться исследованием чего-то совершенно нового.

– Ответов у меня нет, – сказала она. – Все что я могу – это выдать вам кое-какие инструменты, которые помогут вам в исследовании этих тайн, а затем отойти в сторону и наблюдать за вашими открытиями.

---

– Ялда, могу я с тобой поговорить?

Ялда оторвалась от своих конспектов и подняв голову, увидела Лавинио, который держался за веревки у входа в ее кабинет. – Конечно.

Когда он подошел ближе, серьезность его поведения стала очевидной. – Только не говори мне, что дело в пшенице, – умоляюще произнесла Ялда.

– С пшеницей все в порядке, – заверил ее Лавинио. – Но часть золотарника поражена болезнью.

– Часть?

– Не у каждого растения есть явные признаки заражения, – сказал он, – но, тем не менее, больные растения были обнаружены во всех четырех садах.

– Как такое могло случиться? – К каждому саду был прикреплен свой персонал, и даже Лавинио воздерживался от посещения всех четырех. Инфекция, появившаяся в одном саду, не могла так легко распространиться на остальные.

– Точную причину мы уже не узнаем.

– Но можно ведь предложить какие-то гипотезы, чтобы предотвратить подобное в будущем? – Если протоколы по сдерживанию болезни были несовершенны, нужно было срочно заняться их исправлением.

– Скорее всего, дело в пересадке, которую мы провели перед самым запуском вращения, – сказал Лавинио. – Удержать пыль, которая попала в воздух, было невозможно; так или иначе ее бы разнесло по всей горе.

Довод звучал вполне разумно, и если избежать угрозы было нельзя, у них, по крайней мере, был шанс, что впредь она не повторится.

Ялда собралась с силами. – Итак, как в целом обстоят дела?

– В каждом саду мы сделали обрезку трех кустов золотарника и начали выращивать их в дюжине новых мест, – ответил Лавинио. – Пересадка была произведена со всей тщательностью; каждый черенок по очереди доставляли два курьера, которые ни разу не посещали сады; кроме того, я набрал новых сотрудников, чтобы присматривать за растениями. Но если придерживаться реалистичного сценария, то мы не можем рассчитывать на то, что ни одно из них не будет поражено той же болезнью.

– Верно.

– Слишком рискованно собирать лепестки, пока черенки не укоренятся, – добавил Лавинио. – И прямо сейчас брать слишком много лепестков со старых растений, пожалуй, тоже неразумно; мы не хотим их чрезмерно ослаблять, не будучи уверенными в том, что здоровыми окажутся хотя бы несколько новых растений.

– Я понимаю. – В течение нескольких последующих черед производство холина будет снижено; это было неизбежно.

Но Лавинио уже сделал все возможное, чтобы оградить их будущие запасы. Если им повезет, нехватка не обязательно продлится долго или вызовет серьезные проблемы.

– Дай мне знать, если что-нибудь изменится, – сказала Ялда.

---

В аптеке Сефора проверила запас таблеток холина. – При текущем потреблении холина хватит примерно на семь черед, – сообщила она. – Часть лепестков все еще проходит переработку, но это увеличит запас только на один-два дня.

С самого запуска каждая женщина на борту Бесподобной регулярно принимала холин, дозировка которого определялась в зависимости от возраста в соответствии с таблицами, которые Дария составила с учетом минимизации рисков. До настоящего момента сады предоставляли более чем достаточно лепестков золотарника, чтобы поддерживать запас холина на одном и том же уровне; главным препятствием к строительству более крупного склада бал срок годности самого препарата.

– Ты можешь составить новые таблицы с дозировкой? – спросила Ялда.

– Исходя из чего?

– Нам нужно растянуть имеющиеся резервы – но и просто держать холин на полках, пока он не испортится, смысла тоже нет.

 – И… на какой же срок нам их растянуть? – надавила на нее Сефора.

– Сложно сказать, – призналась Ялда. – Мы точно не знаем, когда сады снова станут пригодны для сбора урожая.

– Как сильно ты готова урезать дозировку?

– А насколько это возможно, не подвергая людей риску?

– Точных данных ни у кого нет, – ответила Сефора. – Никто не проводил полноценных исследований эффективности холина и не давал количественных оценок. Все, что мы имеем – это эпизодические сообщения: если ты знаешь о женщине, которую в определенном возрасте не защитила определенная доза холина, которую она по слухам принимала, то ты просто делаешь вывод, что разумнее эту дозу увеличить.

На Бесподобной эта неопределенность должна была компенсироваться постоянным избытком препарата – что должно было стать вполне возможным при наличии четырех садов.

– Полагаю, проводить испытания на древесниках уже слишком поздно, – посетовала Ялда.

– На это уйдут годы, – согласилась Сефора.

– Не говоря уже о холине, который мы могли бы сберечь.

– Я составлю дозировки, которые позволят растянуть наш запас на десять черед. При большем сроке качество препарата окажется под сомнением. Ты хочешь, чтобы я сделала кое-какие исключения?

– Исключения?

– Если мы урежем дозировку для женщин старшего поколения строго пропорционально всем остальным, – объяснила Сефора, – то их риск может вырасти сильнее, и я не могу обещать обратного.

– Хочешь сказать, что снижения дозировки на три части из десяти будет достаточно…? – Она представила Туллию, неподвижно лежавшую на полу своей квартиры. Никто не располагал точными цифрами, но у каждого были свои страхи.

– Я всегда могу оставить без изменений дозировку для женщин старшего возраста, – сказала Сефора. – Если мы сделаем исключение для всех женщин, начиная с возраста в дюжину и десять лет, то это составит менее одной шестой всего женского населения. Если мы разделим остаток между более молодыми поколениями, то разница будет практически незаметной. – Сефора попадала в ту же категорию, что и Ялда, хотя и была моложе нее.

Ялда задумалась над этим предложением. Не будет ли справедливее защитить самых уязвимых членом экипажа? По крайней мере, это будет благоразумно: они не могли позволить, чтобы наиболее опытные женщины покинули их без предупреждения, оставив Бесподобную бесцельно бродить в космической пустоте.

– Думаю, тебе следует именно так и поступить, – сказала она.

---

– Если частица движется внутри потенциальной ямы, имеющей форму параболы, – сказала Ялда своим ученикам, – то она будет снова и снова повторять одно и то же гармоническое колебание, частота которого определяется единственным числом, описывающим форму параболы.

– Вроде груза, совершающего колебания на конце пружины? – подсказала Проспера.

– Или маятника под действием силы тяготения? – добавила Фатима.

– Да, если речь идет об идеальной модели, – согласилась Ялда. – В реальности обе системы испытывают трение, а их потенциал немного отличается от параболического.

– Тем не менее, в отсутствие трения – или генерации света – энергия частицы будет сохраняться, и если она совершает колебания в одном измерении, то даже в том случае, когда форма потенциальной ямы отличается от параболы, частица всегда вернется в исходную точку. Иначе говоря, ее движение будет идеально цикличным, и в нем не будут содержаться какие-либо гармоники с более низкой частотой.

– В двумерном случае, однако же, ситуация становится сложнее. Даже при условии сохранения энергии частица вовсе не обязана в точности повторять свою траекторию. Если потенциальная яма представляет собой идеальный параболоид, частица будет раз за разом повторять один и тот же путь. – Ялда изобразила схематичный пример:

– Но из-за потенциала Нерео это условие не выполняется в случае энергетических ям, возникающих в твердых телах. Форма их поперечного сечения отличается от параболы и меняется в зависимости от направления сечения.

В итоге вместо того, чтобы совершать колебания с единственной частотой, светород, находящийся в такой энергетической яме, будет следовать вдоль траектории, для описания которой потребуется целый спектр различных частот, каждая из которых имеет различный вес.

– Вроде описания интенсивности всех цветов, из которых состоит пламя? – спросила Авсилия.

– Да, очень похоже, – ответила Ялда. – Впоследствии мы попытаемся предсказать как цвета твердых тел в рассеянном свете, так и ожидаемые для них спектры светового излучения. И после этого нам придется ответить на вопрос: Почему наши прогнозы расходятся с реальностью? Почему твердые тела не начинают излучать свет, пока в них не возникнет некая дезорганизация?

После урока половина класса отправилась в столовую, не желая прекращать дискуссию. Ялда видела, как находившиеся среди них молодые женщины глотали две таблетки холина вместе с караваями. Размер каждого кубика уменьшился на одну шестую, благодаря чему гораздо более существенное уменьшение объема было практически незаметным. Впрочем, свою дюжину полноразмерных кубиков она приняла тайно в своей жилой каюте, стыдясь этой разницы даже несмотря на то, что ее, скорее всего, никто бы не заметил.

Ялда прислушивалась к восторженной болтовне учеников и со всей тщательностью отвечала на их вопросы. Кто же еще мог бы научить их гармоническому анализу потенциала Нерео, если не она? Кто еще мог бы наставить их на путь, ведущий в будущее, где они, наконец-то, приобретут все знания, необходимые для того, чтобы Бесподобная смогла пережить свое изгнание и с победой вернуться домой?

Исидора. Сабино. Севера. В целом – наверное, около дюжины людей. Она вовсе не была незаменимой.

Когда все остальные ушли, Фатима задержалась в классе. – После того раза ты думала насчет Нино? – спросила она.

– Ты же знаешь, что я бы с удовольствием его освободила, – ответила Ялда. – Но для этого я должна занимать сильную позицию. Я уверена, что Нино это понимает.

Фатима была непреклонна. – Одной и той же рукой ты спасла наши злаки и отбросила в космос ортогональную пыль! Каждый из нас понимает, что обязан тебе жизнью. Насколько же сильнее ты надеешься стать?

– Проблема с золотарником… – возразила Ялда.

– Едва ли это твоя вина.

– Так это или нет, люди не будут довольны, пока проблема не решится. – Внезапно смутившись, Ялда оглядела зал своим задним зрением, но никто из присутствующих не обращал на них ни малейшего внимания.

– Всегда найдется какая-нибудь причина, – сказала Фатима. – Если бы ты только увидела Нино, если бы поговорила с ним –

– Будь на моем место кто-то другой, его бы уже не было в живых, – с раздражением в голосе заявила Ялда.

Фатима окинула ее неверящим взглядом, а затем погрузилась в укоризненное молчание.

– Я не это имела в виду. Прости меня, – сказала Ялда. – Я снова рассмотрю его ситуацию, когда обстоятельства изменятся к лучшему.

– Ты ведь и сама однажды была в тюрьме, да? – сказала в ответ Фатима. Вопрос был риторическим; она знала ответ. – Ждала, пока кто-нибудь не выпустит тебя на свободу?

– Я его не брошу, – сказала Ялда. – Обещаю. Просто позволь мне выбрать подходящий момент.

---

Десять черенков золотарника поражены болезнью, – объявил Лавинио. – Оставшиеся два, по-видимому, здоровы. Но кроме них, у нас больше ничего не осталось; растения в четырех главных садах погибли.

Впитав эту новость, Ялда попыталась спокойно обдумать последствия. Они не смогут собрать лепестки с черенков, пока те не вырастут – в противном случае есть риск погубить растения. Вероятно, пройдет не меньше полугода, прежде чем производство холина возобновится – и еще год или два уйдет на то, чтобы восстановить нормальную скорость пополнения его запасов.

– А если разделить каждый черенок пополам – спустя несколько черед – и выращивать каждую половинку по отдельности? – предложила она.

– Тогда нам просто дольше придется ждать момента, когда черенки достаточно окрепнут, чтобы пережить сбор лепестков, – объяснил Лавинио. – Самое главное – не дать этим двум растениям ослабнуть и защитить их от инфекции.

– Я понимаю.

– Нам повезло, что не погиб весь золотарник, – без стеснения сказал Лавинио. – И это все еще возможно, если мы не проявим осторожность.

Когда он ушел, Ялда вцепилась в веревки рядом со своим столом, пытаясь побороть нарастающее ощущение беспомощности. Слухи о всей серьезности проблемы не заставят себя ждать; если она не сумеет быстро найти решение, наступит хаос.

Более экономное расходование холина не поможет; нет смысла растягивать его настолько, чтобы он начал терять свою эффективность. Пережить задержку в производстве холина она могла только одним способом – реквизировать достаточное его количество, чтобы со временем увеличивать дозу, компенсируя тем самым снижение качества препарата.

Но даже когда у них снова появится свежий холин, на всех его просто не хватит.

Она могла бы попросить Сефору составить план для спасения самых старых женщин, заставив всех остальных положиться на удачу. Детей на Бесподобной, однако же, не было; поэтому риск коснется всех и каждого. Дефицит плохо отразится на жизни горы – в то время как доля препарата, поддерживающая жизнь каждой из пожилых женщин, могла бы защитить полдюжины их более молодых сокомандниц.

Ялда изо всех сил старалась прояснить свои мысли. Как же ей взвесить возможные варианты и принять верное решение? Чтобы разделить тяготы лидерства, Евсебио оставил ей Фридо, но она сама лишила их шансов на взаимное доверие и похоронила всякую надежду получить от него искренний совет.

При помощи веревок она добралась до входа в свой кабинет и закрыла двери, потянув их на себя. Она дала своему телу полностью расслабиться, а затем почувствовала, как из ее тимпана донесся рокот, а тело охватила дрожь.

Как близко она подобралась к возможности урвать для себя еще несколько лет, рискнув будущим всех молодых женщин, у которых впереди была целая жизнь? Насколько близка она была к тому, чтобы отобрать так тяжело доставшуюся им надежду у Просперы, Авсилии и Фатимы – той самой Фатимы, которая всегда хранила ей верность и которой хватило любви и смелости, чтобы вырвать ее из объятий космоса?

Какую роль, по ее собственному мнению, ей предстояло сыграть? Дожить до конца путешествия? Вернуться в Зевгму, чтобы разделить триумф вместе с Евсебио и присоединиться к празднованиям вместе с утраченными друзьями? Она сделала свой выбор: ей хватало тщеславия, чтобы верить в то, что она нужна Бесподобной. Но гора нуждалась в ней лишь для того, чтобы встать на правильный курс; все остальное принадлежало будущим поколениям.

Ялда собралась с духом. Как только ее тело перестало дрожать, она ощутила умиротворение, и ее сознание прояснилось.

Она сыграла свою роль, и эта роль уже подходила к концу. Но теперь она знала, как следует поступить.

---

Ко Исидоры работал в аптеке – той же работой он занимался и дома на протяжении восьми лет. Ялда встретилась с ним, чтобы оценить его благонадежность. Пока Сефора стояла во главе аптеки, он следовал ее указаниям, но в то же время признавал за Ялдой право ее сместить. К тому же он не хотел, чтобы его собственная ко потеряла контроль над своим телом.

Ялда выбрала дюжину молодых женщин в качестве сопровождающих. Действовать они начала за час до начала основной смены; ни один из младших фармацевтов не оказал серьезного сопротивления, и когда Сефора явилась на работу, команда Ялды уже окружила склад холина.

– Ты собираешься наказать меня за то, что я исполняю твой приказ? – в сердцах сказала Сефора. Она перевела взгляд на своих коллег, обращаясь к ним за поддержкой, но они не смотрели ей в глаза; они были на стороне новой стражи.

– Я тебя вовсе не наказываю, – ответила Ялда. – Ты хорошо послужила Бесподобной, но теперь пришло время передать эту работу кому-нибудь другому. А ты можешь уйти на заслуженный отдых.

– Серьезно? – безрадостно прожужжала Сефора. – И сама ты собираешься поступить точно так же?

– О моих планах ты узнаешь на собрании вместе со всей остальной командой.

---

Ялда оглядела лица собравшейся команды. – Мне бы хотелось, чтобы холина хватило всем жителям горы, – сказала она, – но пока что это не в наших силах. Поэтому для таких женщин, как я, потребляющих большую его часть, пришло время отойти от дел и предоставить оставшиеся запасы тем, чья ставка выше, чем у нас.

Она перечислила замены для дюжины руководящих должностей. По толпе пробежала легкая волна недовольства, но на глаза ей попались и выражения одобрения. Безболезненно преодолеть нехватку холина было невозможно, но любой другой план привел бы к бунту.

– Что же касается моей собственной замены в качестве лидера, – добавила она, – то выбор, как известно всем присутствующим, очевиден. – Ялда протянула руку в сторону Фридо, который держался за веревку у передней стены зала. – Но прежде, чем я назначу своего преемника, я должна узнать, готов ли он выполнить ряд условий.

– Скажи мне, чего ты хочешь, – произнес Фридо.

– Когда я покину свой пост, – сказала Ялда, – я хочу оставить за собой право самой выбрать супруга. И когда меня не станет, я хочу, чтобы моя семья осталась невредимой. Я хочу, чтобы ты уважал и защищал моего супруга и детей; хочу, чтобы они не стали жертвами мести.

Фридо посмотрел на Ялду с выражением уязвленного ужаса на лице. – За какого монстра ты меня принимаешь? Ялда, тебя любит и уважает вся Бесподобная. Никто не станет причинять вред твоей семье.

– Ты даешь мне слово, перед всей командой? – продолжала настаивать она.

– Разумеется. Все, о чем ты просила – обещаю, это будет исполнено.

Ялда не имела понятия, какие мысли кружились в его голове, но что еще он мог сказать? Ялда только что предоставила молодым беглянкам возможность пережить дефицит холина – лучшую, на которую они могли надеяться. Стоило Фридо хотя бы намекнуть, что он по какому-то причудливому патерналистскому праву волен опротестовать ее выбор супруга, они бы просто разорвали его на части.

– Значит, решено, – сказала она. – Я отказываюсь от поста лидера в твою пользу. Если команда тебя примет, то с этого момента Бесподобная в твоих руках.

Фридо переместился вперед, к сцене. У него за спиной половина собравшихся начали скандировать имя Ялды – утверждая принятой ею решение и не отвергая ее преемника, но Фридо от этого все равно передернуло.

Будь начеку, – подумала про себя Ялда. – И привыкай к этому. Такова будет твоя жизнь – отныне и навсегда.

– Я думаю, это лучшее, на что мы способны без гравитации, – сказал Лавинио.

Ялда свесилась с веревок, которые крест-накрест пересекали опытное поле, и осмотрела растения. Стебельки пшеницы едва достигали двух пядей в длину.

– Они… уже созрели? Они производят семена? – Крошечные структуры, выдающиеся из стебельков, определенно напоминали коробочки с семенами, но настолько маленькие, что трудно было сказать наверняка.

– Да, они вполне зрелые, – подтвердил Лавинио.

– Но ведь они в дюжину раз меньше нормальной пшеницы!

– Сколько бы мы ни держали сеянцы в центрифуге, – объяснил Лавинио, – они всегда перестают расти, как только мы их извлекаем – но если мы сначала даем им вырасти до такого размера, то после пересадки на поле они выживают. Они не становятся больше, но, тем не менее, производят собственные семена.

– Чудно.

Это был не тот результат, на который они возлагали надежды, но Лавинио все же не мог скрыть своего восхищения. – Все выглядит так, будто сигналом к началу созревания служит прекращение роста – при условии, что размер растения превосходит некоторую критическую величину. Если бы мы лучше понимали этот механизм, то могли бы воздействовать на него и дальше. Но пока что –

– Пока что у нас есть вариант выращивать зерно по шесть раз в год – с крайне низкой урожайностью. – Ялда потрогала кончиком пальца одну из коробочек с семенами. – И эти семена действительно прорастают?

– Да – если поместить их в центрифугу, точно так же, как и их родителей, – сказал Лавинио. – Вначале сеянцы растут очень медленно, но догоняют взрослые растения примерно к четвертой череде.

Ялда ожидала так или иначе услышать четкий вердикт, который не оставил бы ей выбора. Полный провал затеи с проращиванием семян в центрифуге означал бы, что ей придется привести во вращение Бесподобную, в то время как идеальное решение, позволяющее выращивать старую добрую пшеницу, дало бы ей возможность объявить, что хотя постройка двигателей и была целесообразной предосторожностью, их фактический запуск, к счастью, оказался не нужен. – Так что в итоге? – спросила она.

– Такая пшеница потребует больше труда, чем обычное фермерское хозяйство, сказал Лавинио. – Кроме того, чтобы собирать в год такой же объем зерна, который мы получали при наличии гравитации, нам потребуется как минимум десять дюжин центрифуг.

Десять дюжин центрифуг, которые будут работать круглыми сутками. Сжигать топливо, требовать обслуживания. Для того, чтобы привести гору во вращение, придется потратить часть запасов солярита – зато это нужно сделать всего один раз.

– Прожить на этом можно, – добавил Лавинио. – Не идеально, конечно, но и не сказать, чтобы совсем непрактично.

Ялда поблагодарила его и пообещала принять решение в течение ближайших дней.

Плавно заскользив по веревкам лестничной шахты, она снова направилась к вершине. Если бы речь шла об обычной пшенице на обычных полях, то увеличить урожайность, чтобы прокормить большее население, было бы не так уж сложно. Все изменится, если для того, чтобы увеличить урожайность на 10%, потребуется построить и запустить еще дюжину центрифуг.

 Но что если бы они выбрали второй вариант и раскрутили Бесподобную, а какой-нибудь сбившийся с пути булыжник устроил на склоне горы пожар? Насколько сложнее будет потушить огонь, когда гора станет отбрасывать в космос все, что находится на поверхности?

Ялда покинула лестничную шахту в районе академгородка и, перескакивая с веревки на веревку, добралась до своего кабинета – отвечая на теплые приветствия прохожих, она старалась не выдавать свой тревожный настрой. Теперь, когда туннели были готовы, окончательная работа над вращательными двигателями находилась в руках умелых механиков – и тем не менее, здесь все побывали на склонах горы, в окружении пыли и опасности, и все заслужили права считать этот проект своим собственным.

Некоторые люди отвечали ей взглядом, полным восторга и ожидания; некоторые кричали: «Еще три череды!» Если бы она обернулась и объявила, что вся их работа прошла впустую – и что теперь все они будут довольствоваться скромными запасами хилой пшеницы, взращенной машинным способом – то для оправдания своего решения ей потребуется исключительно весомый довод.

Марция дожидалась Ялду у ее кабинета. – Тестовое устройство готово, – сказала она. – Одно твое слово, и мы приступим к запуску.

– А ты уверена, что это безопасно?

На момент возгорания установка будет находиться от нас на расстоянии в пять путин и продолжит удаляться, – напомнила ей Марция. – Я не знаю, как сделать ее еще безопаснее и при этом сохранить хоть какую-то возможность для наблюдения.

С этим Ялда согласилась, но относиться к этому эксперименту со спокойной душой было непросто. Двигатели Бесподобной не устроили мировой пожар, но они для этого и не предназначались. В то время как устройство Марции было специально разработано для того, чтобы поджечь минерал, горение которого еще никто и никогда не видел – исключением, пожалуй, была только поверхность звезды.

– А если искра отлетит назад и попадет в гору?

– Если обломок будет достаточно горяч, чтобы причинить нам вред, то из-за своей температуры он сгорит задолго до того, как достигнет горы.

– Если ты, конечно, не зажжешь Вечное пламя, – вяло пошутила Ялда.

Марция сердито прожужжала. – Если уж ты решила прибегнуть к подобным выдумкам, то почему бы не добавить еще один неожиданный поворот и позволить нам выжить при любом раскладе? Тогда все мы сможем отправиться домой и встретиться со своими семьями.

– Приступай к запуску установки, – сказала Ялда. – Просто убедись в том, что наблюдающие за пожарной обстановкой знают, чего ожидать.

---

Через три склянки Ялда встретилась с Марцией в наблюдательной каюте академгородка. Марция установила два небольших телескопа и настроила их на экспериментальную установку, которая, отдалившись от горы, теперь, с их точки зрения, выглядела практически неподвижной. При свете звезд устройство казалось всего лишь тонким силуэтом, но после того, как Ялда заглянула в окуляр, чтобы убедиться в правильной настройке инструмента, Марция вручила ей оптический фильтр, который нужно было вставить в телескоп. Изображение должно было стать заметно ярче.

В тот момент, когда Ялда задним зрением сверялась с настенными часами, на конце пассивитовой штанги устройства взорвался шар света, выбросивший в пустоту струю ярких осколков. Штанга проходила прямо сквозь середину шарообразной массы чистого солярита, окруженной сплошной твердолитовой оболочкой; когда по сигналу таймера топливо было насыщено либератором, жар и давление стали нарастать, пока оболочку не разорвало на части. Благодаря небольшому утончению в области экватора, взрыв был направлен наружу штанги, поэтому соединенное с ней оборудование не пострадало, а суммарная сила и крутящий момент были близки к нулю; штанга приобрела едва заметное вращение и осталась точно в поле зрения.

А еще она горела. Солярит разлетелся в стороны, и теперь пылал уже сам пассивит.

Марция ознаменовала это беспрецедентное достижение победоносной трелью. Ялде было бы гораздо приятнее узнать, что пассивит не горит ни при каких условиях – а на звездах и Гемме, скорее всего, просто недоставало минерала, покрывавшего большую часть поверхности их планеты. Пассивитовым песком можно было потушить горящее топливо. Пассивит сдержал Великий пожар Зевгмы. Пассивит перенес запуск Бесподобной, не поддавшись пламени. Теперь же –

– Все дело в воздухе, – радостно пробормотала Марция. – Похожие эксперименты проводились и у нас дома, но воздух всегда забирал с собой часть тепла, поэтому пассивит не достигал точки возгорания.

Вскоре они узнают, будет ли достаточно того же самого эффекта, чтобы погасить уже разгоревшееся пламя. Вдоль штанги, на расстоянии нескольких поступей от детонатора, были размещены четыре емкости со сжатым воздухом, готовые по сигналу часового механизма высвободить свое содержимое, накрыв им пламя. Упустить этот момент было невозможно: когда воздух устремился вдоль штанги, вся установка приобрела ускоренное боковое движение, и чтобы не потерять ее из вида, Ялде пришлось поворачивать телескоп. Как только ей удалось отследить устройство достаточно точно, чтобы стабилизировать изображение, она смогла разглядеть искусственный ветер, который деформировал раскаленный ореол, окружавший штангу – однако яркость самого пассивита меньше не стала. Горение по-прежнему протекало в самоподдерживающемся режиме: создание света каждым кусочком распадающегося минерала сопровождалось выделением достаточного количества тепла, чтобы гарантированно вовлечь в этот процесс его соседей и компенсировать потери из-за рассеивания тепла окружающими газами.

Ялда была обескуражена, но устройство предусматривало еще одну стадию, еще одну хитрость, которая нуждалась в проверке. Спустя одну-две паузы после того, как опустели первые четыре емкости, в ход пошел их второй комплект, однако на этот раз воздух – при более слабом потоке – двигался по трубам, наполовину заполненным порошкообразным твердолитом. Это был самый эффективный аналог ведра с песком: минерал, обладавший самой высокой инертностью, должен был поглотить тепло и прервать энергетический каскад.

Твердолит распылялся радиально в виде четырех симметричных струй, направленных непосредственно на расположенную внизу штангу, чтобы скомпенсировать «эффект ракеты», а также позволить материалу максимально сконцентрироваться в одном месте при отсутствии гравитации. Эта модель описывала наилучший сценарий – аналог тушения пожара на поверхности горы без вращения и вызванных им осложнений.

Время распыления выбиралось на основе догадок, исходя из принципа «чем раньше, тем лучше», к тому же огонь еще не перекинулся на ту часть штанги, которая была подвергнута воздействию газа. Часть твердолита отнесло в сторону, но эта потеря с избытком компенсировалась количеством песка, перетекавшего из труб; Ялда видела, как растет куча песка при свете подступавшего к нему огня.

Когда огонь добрался до кучи, изображение почернело и погасло; после установки фильтра невидимыми стали даже звезды. Ялда держала себя в руках; под песком могло происходить все что угодно. Но если это сработает, – думала она, – то хватит еще одного эксперимента. Если бы они попытались проделать это с вращающейся установкой и обнаружили, что центробежная сила отрицательно влияет на эффект гашения, то чахлая пшеница станет небольшой платой за сохранение способности к самозащите.

Свет дрогнул и засверкал, осветив то, что осталось от экспериментальной установки. Огонь продолжал поглощать штангу; просто теперь она скрылась из вида. «Эффект гашения» себя не проявил, и поддерживать его было бессмысленно.

Ялда повернулась к Марции. – И что теперь? – спросила она онемевшим голосом.

– Мы могли бы поменять кое-какие параметры, – предложила Марция. – Скорректировать расход газа или количество твердолитового порошка.

– Я думала, что параметры уже были подобраны наилучшим образом.

– Так и есть, – сказала Марция. – Но мои догадки могли быть ошибочными; небольшие изменения вполне могут принести улучшения.

– Достаточные, чтобы повлиять на результат? – настойчиво спросила Ялда.

– Это не исключено.

– Тогда стоит попробовать, – сказала Ялда.

Решение должно быть. Она не могла смириться с тем, что жизнь путешественников будет столь же опасной, что и жизнь людей, оставшихся на родной планете. Пока что вспышки света на поверхности горы не приносили вреда – но второй Геммы у них не будет. Доказательство наихудшего сценария они получат лишь тогда, когда пламя охватит саму Бесподобную.

– Ты знаешь, что я изучала химию в Зевгме? – спросила Марция.

– Конечно. Кажется, мы один раз встречались, после моего визита к Корнелио.

– Во время работы мы всегда держали при себе нож, – сказала Марция. – Мы всеми силами защищали свое тело…, но когда что-то шло не так, было бесполезно надеяться на то, что тебе вовремя удастся найти эффективный огнетушитель.

Ялда пришла в ужас. – И, по-твоему, это лучшее, на что мы способны? Подготовиться к ампутации?

– Мне дважды приходилось отрезать себе руку, – ответила Марция. – Либо рука, либо жизнь.

– Я, конечно, восхищаюсь твоей решимостью, – заметила Ялда, – но руки можно отрастить заново. Плоть можно восстановить. А любой выброшенный камень теряется безвозвратно.

Марция задумалась. – В плане обычной материи наш «пустой коридор» оказался не таким уж пустым, как мы надеялись. – Не могли ли мы и часть ортогональной материи проглядеть?

– Вполне возможно. – Скопление ортогональных звезд находилось на расстоянии более дюжины голубых световых лет, однако пыль и обломки самих гремучих звезд окружали их повсюду – к тому же среди несветящихся небесных тел могли быть и более крупные объекты.

– Обкромсать гору в ноль за несколько поколений – это, конечно, тревожная перспектива, – сказала Марция, – но если единственный способ защитить себя – это время от времени сбрасывать пострадавший от огня фрагмент оболочки в космос…, то, возможно, нас утешит тот факт, что утраченный материал вполне поддается замене.

– Я бы не стала называть это утешением, – заметила Ялда.

– Возможно, сейчас перспектива пересечь космос, чтобы попытаться использовать в качестве источника минералов другое небесное тело, выглядит пугающе, – продолжала настаивать Марция, – но кто знает, на что будут способны наши потомки?

– Сколько же еще мы собираемся на них взвалить? – устало спросила Ялда. – Скверно уже то, что мы ожидаем от них изобретения метода, который позволит им вернуться домой на оставшемся топливе. А теперь им еще нужно вовремя найти космические рудники, чтобы подлатать гору прежде, чем ущерб от пожара оставит от нее лишь необитаемую сердцевину.

– А у нас есть выбор? – сказала в ответ Марция. Она указала на догорающие останки экспериментального устройства. – Я буду рада продолжить эксперименты, но я сомневаюсь, что в этом деле нам улыбнется удача. В чем бы ни заключалось решение, мы вынуждены отчасти возложить его поиск на тех, кто последует за нами. Если бы мы сами знали все ответы, то нам вообще бы не пришлось отправляться в эту экспедицию.

---

Трижды в день наблюдающие за пожарной обстановкой спускались по своим веревочным лестницам, чтобы передать вахту своим коллегам. Количество зарегистрированных ими вспышек от ударов становилось то больше, то меньше, но не превышало величину, которую Ялда ожидала от случайных соударений.

Если бы пыль представляла собой какое-то четко очерченное препятствие с известными границами, они могли спланировать обходной маневр или, по крайней мере, произвести расчеты и решить, оправдывает ли это затраты топлива. Но до того, как они потеряли способность видеть перед собой обычную материю из-за своей скорости, на это не было никаких намеков; теперь же любой маневр, призванный избежать проблемы, просто-напросто сведется к случайным изменениям направления, после каждого из которых им нужно будет проверить, изменилась ли ситуация к лучшему или, наоборот, к худшему. Но на это у них бы просто не хватило солярита.

Последующие эксперименты Марции ни к чему не привели. Если горящий пассивит и можно было потушить, от решения этой проблемы они были как никогда далеки.

Ялда разыскала Палладию, которая была самым опытным инженером-строителем, и попросила ее рассмотреть возможные варианты отделения фрагментов горы. Спустя пару дней размышлений над этим вопросом, Палладия вернулась в кабинет Ялды, чтобы обрисовать предварительные идеи.

– Два самых простых варианта, – сказала Палладия, – это установить своего рода расходуемое покрытие – замостить поверхность горы одноразовыми плитками, которые можно будет легко отделить в случае возгорания – либо оставить поверхность без изменений, но при этом быть готовыми при необходимости снести внешнюю стену.

– Снести внешнюю стену? – Ялда уже не была готова к тому, чтобы исключить хоть один вариант. – То есть мы потеряем давление, а затем пару лет проведем в охладительных мешках, пытаясь все отремонтировать?

– Едва ли, – ответила, изумившись, Палладия. – Мы поделим внешние участки на отдельные секции. Мы установим гермостворки во всех ведущих к ним коридорах и заранее разместим в каждой секции несколько взрывных устройств. Как только наблюдающие идентифицируют точное место возгорания, в ход будет пущена следующая процедура: мы запускаем обратный отсчет детонаторов, всех эвакуируем, герметично перекрываем секцию…, после чего стена вместе с пожаром улетает в космос.

– Расскажи мне про первый вариант. – Ялда удержалась от того, чтобы добавить: вменяемый. – Про плитки и покрытие.

– Здесь есть две проблемы, – сказала Палладия. – Сможем ли мы добыть внутри горы достаточно материалов, чтобы разместить на ее поверхности эффективное защитное покрытие, не поставив под угрозу ее структуру? У нас должна быть возможность гарантировать целостность каждой каюты в условиях нагрузки, вызванной центробежной силой, не говоря уже о главных двигателях, которые рано или поздно будут задействованы снова. Но даже если нам хватит исходных материалов, остается другой вопрос: успеем ли мы покрыть плитками всю гору, прежде чем от нас отвернется удача, и на поверхности случится пожар? Работа в любом случае предстоит внушительная – а с учетом вращения этот замысел будет самым сложным из тех, что мы пытались осуществить.

– Мы могли бы повременить с запуском вращения, если дело того стоит, – неохотно предложила Ялда. Они могли бы какое-то время довольствоваться чахлой пшеницей, пока не закончат работу над этим барьером, если он и правда сможет их защитить.

– Давай попробуем все как следует рассчитать.

Вместе они проработали десять дней. Благодаря экспериментам Марции, они знали скорость горения пассивита, и хотя еще никому не удавалось обнаружить места крошечных соударений на поверхности горы, Ялда смогла оценить глубину, на которую частицы пыли той или иной массы должны были проникнуть в защитный слой при ударе на бесконечной скорости. Палладия осмотрела всю гору на этапе строительства, подготовив первый детальный отчет о ее химическом составе, а также лично наблюдала за тем, как различные помещения выдерживали нагрузки во время запуска.

Числа говорили не в их пользу. Чтобы покрыть гору действенным защитным слоем, придется выпотрошить ее изнутри, ослабив до такой степени, что она может развалиться от одного только вращения. Но даже отказ от вращения их не спасет: когда они снова запустят двигатели, чтобы затормозить, Бесподобная превратится в гору обломков.

– Я хочу, чтобы ты составила планы для… второго варианта, – сказала Ялда.

Палладия посмотрела на нее с выражением, близким к панике.

– Я не прошу тебя торопить события, – заверила ее Ялда. – Тебе следует уделить этому столько времени, сколько потребуется, чтобы все сделать как надо. Но все решения тебе стоит принимать исключительно из структурных соображений. С остальными затруднениями мы будем разбираться отдельно – если нам придется перенести часть оборудования в более безопасное место или продублировать кое-какое техническое обеспечение, значит так тому и быть.

Палладию это все равно не удовлетворило. – Когда ты собираешься обсудить это с Фридо?

– Я обратилась к тебе, потому что знаю, что ты способна довести это дело до конца. Можешь взять себе столько помощников, сколько потребуется – просто выбирай кого хочешь. Часть людей заняты вращательными двигателями, так что тебе, вероятно, придется дождаться окончания работ, но как только двигатели будут готовы, эта задача станет нашим главным приоритетом.

– Я польщена возложенной на меня ответственность, – сказала Палладия, тщательно выбирая слова, – но, при всем моем уважении, мне кажется, что к проекту нужно привлечь Фридо и Бабилу. Помощники могут выполнять мои инструкции и проверять мои расчеты, но им не хватит уверенности, чтобы оспорить мое решение, если я изберу неправильный путь. Это слишком важная задача, чтобы доверять ее одному человеку.

Ялда понимала логику ее рассуждений. – Но почему именно Фридо и Бабила?

– Они самые опытные инженеры из всех, что у нас есть, – ответила Палладия. – К кому же еще мне обращаться за консультацией?

Ялда поняла, что Палладия была напугана. Если в их плане что-то пойдет не так, а Бесподобная понесет непоправимый урон и лишится воздуха, ответственность за это ляжет на авторов проекта. И хотя большую часть вины возьмет на себя Ялда, ее позор разделят и те, кто был с ней чересчур близок. Если же самые могущественные представители единственной жизнеспособной фракции оппозиционеров будут вовлечены в этот проект наравне с ними, Палладия, по крайней мере, не останется без защиты.

Неужели это настолько безрассудно? И даже если оставить политику в стороне, Ялда не сомневалась, что Фридо и Бабила подвергнут план самой тщательной и усердной проверке. Какими бы ни были их разногласия, он не поставит под угрозу Бесподобную только лишь для того, чтобы ее скомпрометировать.

– Хорошо, – сказала она. – Давай поговорим с Фридо.

Фридо был у себя в кабинете. Он терпеливо выслушал суть проблемы и результаты расчетов.

– Конечно, я буду рад помочь, – сказал он. – Но прежде, чем мы предпримем следующий шаг, я думаю, что нам следует вынести этот вопрос на общее собрание – точно так же, как мы поступили в случае с вращательными двигателями.

– Зачем? – удивилась Ялда. – Строительные бригады с этим вполне справятся; мы не будем отвлекать людей от их основной работы.

– Да, – согласился Фридо, – но так или иначе это коснется каждого. К решению о закладке бомб по всей горе нужно отнестись очень серьезно.

Ялда мельком взглянула на Палладию, но та продолжала хранить молчание. – Серьезность наших намерений не должна вызывать сомнений, – сказала Ялда. – Ты поддерживаешь наш план или нет?

– Конечно поддерживаю, – спокойно ответил Фридо. – И я хочу сделать все, чтобы претворить его в жизнь, благополучно и успешно. Вопрос в том, как привить эту мысль всей команде. Можем ли мы убедить их в том, что защищая Бесподобную от внешних угроз, это решение не создаст дополнительную угрозу их жизни со стороны врагов, которые живут среди нас – со стороны саботажников?

---

Ялда спустилась с вершины, чтобы проверить, как идет подготовка к запуску вращательных двигателей. На полях собирали последний урожай зерна, выросшего в пещерах, пока «низ» еще оставался «низом». В садах рабочие переносили растения и почву вместе с опорной сеткой на стены, которым вскоре предстояло стать полом. Помещения были наполнены дымкой, состоящей из пыли и органического детрита; она перетекала в коридоры и лестничные клетки, затмевая светящийся мох и покрывая каждую поверхность слоем черной грязи.

Проконсультировавшись с Лавинио и другими агрономами, Ялда решила оставить лес нетронутым. Он находился достаточно близко от оси симметрии, чтобы на него не действовала центробежная сила; к тому же усилия, которые необходимо было затратить на перенос этого запутанного лабиринта высокоствольных деревьев – а также поимку и переселение древесников – казались непропорционально большими по сравнению с любой выгодой, тем более, что обитающие в нем растения и животные прекрасно обходились и без силы тяготения.

Над винтовыми желобами внешних лестниц разместили доски, перекрывшие просветы в полах туннелей, которыми им предстояло стать. Кольцевые коридоры можно было оставить без изменений, так как их стены были вполне пригодны для прохода, но экипаж занялся пристройкой веревочных лестниц к их боковым ответвлениям.

Каждый завод, каждую мастерскую, каждый кабинет нужно было продумать заново, а то и в буквальном смысле перестроить. Но все, с кем Ялда говорила во время обхода горы – от полей до мельниц и кухонь, от плантаций до плотницкой мастерской, от медицинских садов до склада холина – смирились со столь радикальными переменами безо всяких возражений.

Сейчас было не время отрывать людей от работы, чтобы открыто познакомить их с планом Палладии; к тому же Ялда сомневалась, что Фридо окажется настолько глуп, чтобы сделать это самому. Пока они были настолько поглощены работой, связанные общей целью спасти урожай, другие новости просто не будут представлять интереса.

А что же после окончания работ? Фридо мог скомпрометировать ее, подбрасывая один слух за другим, распространяя собственные новости о новом проекте и заставляя людей задумываться, почему Ялда не объяснила этого сама. Какие бы меры она ни предприняла, надолго отложить этот разговор ей не удастся.

---

Ялда была в обсерватории и ждала начала фейерверков. Она пригласила свою старую команду, но согласились не все; гораздо лучший вид на пиротехническое шоу открывался из некоторых наблюдательных кают, расположенных ближе к основанию горы. Но у нее на уме было кое-что другое: она настроила большой телескоп на точку, находящуюся чуть выше горизонта, чтобы ее компаньоны, взглянув на эту картину, могли сохранить увиденное в памяти. Пламя, вырывающееся из туннелей, которые они помогли вырезать на поверхности горы, само по себе будет эффектным зрелищем, но подлинным доказательством эффективности двигателей, в первую очередь, станет едва заметный сдвиг изображения в телескопе.

Фатима отпустила веревки, за которые держалась, и свернулась калачиком в воздухе. – Это здесь ты открыла вращательную физику, да?

– Скорее всего, – ответила Ялда, – но, честно говоря, это место не кажется мне знакомым. Земля, строения… все изменилось. – Даже телескоп был перестроен, а старые линзы – вставлены в новую оправу.

– Кому-нибудь стоит поставить здесь знак, – предложила Фатима. – Чтобы увековечить память об этом событии.

– Уверена, это можно отложить до моей смерти.

Ялда мельком взглянула на часы рядом с телескопом; до зажигания оставалось еще три маха. Авсилия вместе со своим ко держались за самые низкие поручни, установленные для уборщиков на краю купола, и выжидающе смотрели вниз по склону горы. Проспера и ее друзья нависали над входом, подталкивая друг друга ко все более изощренным рикошетам от хрусталитовых панелей. Зависнуть в воздухе будет непросто, да и риск, что они разобьют купол, Ялду не беспокоил, но столкнись кто-нибудь с телескопом – она была бы раздосадована.

– Вчера я видела Нино, – сказала Фатима.

– И как он? – спросила Ялда, надеясь, что ей не придется выслушивать ответ.

– Так себе.

– Ты передала ему книги?

– Он больше не читает, – сказала Фатима. – Он сказала, что больше не может сосредоточиться; от слов у него только кружится голова.

– Мне жаль, – сказала в ответ Ялда. – Но я уверена, что ты смогла поднять ему настроение.

Лицо Фатимы приняло более ожесточенное выражение. – Если бы он знал, что выйдет на свободу, ему, возможно, было бы легче. Если бы ты могла назначить дату –

– Назначить дату? Думаешь, это так просто?

– Но ты же наш лидер, разве нет? – открыто заявила Фатима. – И с тех пор, как ты решила построить двигатели для вращения горы, все стали уважать тебя еще больше. Ты спасешь урожай, не дашь нам погибнуть от голода! Неужели ты думаешь, что после этого люди и правда решат от тебя избавиться?

– Это зависит от других моих дел, – сказала Ялда.

Фатима начала слишком далеко отплывать от опорных веревок; она вовремя протянула руку, чтобы вытянуть себя обратно.

– Если тебе становится слишком тяжело, то кто-нибудь, наверное, мог бы навещать Нино вместе с тобой, – предложила Ялда.

Фатима повернулась и посмотрела ей прямо в лицо. – Я объясню тебе, как именно все это выглядит, – сказала она. – Я навещаю его раз в две череды. Я приношу ему несколько караваев, делюсь кое-какими слухами, пытаюсь немножко пошутить. Вот и все, на большее я не способна. Когда я разворачиваюсь и ухожу, в его жизни ничего не меняется. Он мой друг, я никогда его не брошу…, но это все равно что держать человека за руку, в то время как его самого подвергают пыткам.

По коже Ялды поползли мурашки. – Мне жаль.

– Хватит извиняться, – раздраженно произнесла Фатима. – Просто помоги ему.

Авсилио восторженно прощебетал, и группа Просперы быстро забралась на край купола, чтобы зацепить взглядом пламя двигателей. Ялда подала Фатиме знак. – Давай посмотрим; через телескоп изменения будут видны не сразу.

С помощью веревок они подтянулись к ближайшей панели. Они видели, как ниже по склону горы из освещенной звездным светом горы вырвались три бледных цилиндра бело-голубого огня. Ялда с тревогой ждала, что что-нибудь пойдет не так; однажды ей приснилось, как один из двигателей вырвался из земли и улетел в космос, по дороге окатив гору огнем. Однако бледные огни горели ровно и неподвижно, а вибрацию двигателей Ялда почти не ощущала.

Ей бы следовало испытать экстаз. Невежество в отношении пшеницы могло их убить, но теперь успех следующего урожая был почти гарантирован. Она вспомнила, как Нино пересказал ей слова Ачилио, насмешливо предсказавшего их судьбу: Станете есть землю. Молить о смерти. И от того, что его предсказание чуть не сбылось, было лишь бесконечно приятнее воображать лицо Ачилио в тот момент, когда Бесподобная вновь озарит небо над Зевгмой.

Но чем она могла помочь Нино? Встать перед всей командой и объявить, что теперь он заслуживает право свободно бродить по ракете – сразу после того, как сообщит о своем желании разместить взрывчатку в каждой стене, отделявшей их от пустоты? Или просто дождаться, пока Фридо не объяснит им, что для претворения в жизнь плана Палладии потребуется новый лидер, который донесет нужную мысль до сознания всех потенциальных диверсантов, которые могли скрываться среди экипажа, наконец-то расправившись с последним из них, кто был пойман с поличным?

– А откуда нам знать, что телескоп не сдвинется с места из-за вибраций двигателей? – спросила Проспера, лишь наполовину шутя. – Откуда нам знать, что гора вообще начала вращаться?

Вся эта тяжелая и опасная работа, это прекрасное пламя, струи которого разливались по склонам горы – все это ради небольшого изменения, которое вполне могло оказаться иллюзией.

– Откуда нам знать? – сказала в ответ Ялда. – Прояви терпение, подожди немного, а потом взгляни еще раз.

---

Через два дня после начала вращения один из наблюдательных постов – предусмотрительно оставленный пустым в течение всего процесса – безвозвратно улетел в космос из-за лопнувших веревок. Исидора, которую Ялда поставила во главе службы наблюдающих, распорядилась вернуть три оставшихся поста, чтобы повысить прочность крепления и проверить его прежде, чем кто-то попытается им воспользоваться.

К моменту остановки двигателей других сообщений о серьезном ущербе не поступило. В академгородке люди столкнулись c мелкими неприятностями – по большей части связанными с осознанием того факта, что центробежная сила в этом месте была достаточно велика, чтобы с ней нужно было считаться, но в то же время слишком слаба, чтобы создать трение, способное удержать предметы на своем месте так, как они к этому привыкли. Оборудование и мебель, которые при старой гравитации бы надежно стояли на месте, теперь приходилось закреплять почти так же надежно, как в условиях невесомости – в противном случае они бы отзывались на толчки и рывки, которые неизбежно возникали при их повседневном использовании.

Ялде пришелся по нраву тот небольшой вес, который она приобретала у себя в кабинете и жилой каюте; она по-прежнему могла использовать для перемещения старую систему веревок, но уже не замечала за собой панического барахтанья, оказавшись вне досягаемости окружавших ее стен, веревок и поручней. Теперь, когда она медленно падала на стены, которые заняли место пола, ее тело смирилось с тем, что не сможет просто зависнуть в воздухе.

Ялда помогла привести в рабочее состояние оптическую мастерскую – теперь у Сабино была собственная, идеально невесомая, комната, расположенная точно на оси вращения – после чего направилась к полям. Когда она летела вниз по лестничной шахте, казалось, будто ничего и не поменялось, но затем, ухватившись за веревочную лестницу у входа в радиальный туннель, добросовестно поменяла форму своих нижних рук и опустилась ногами вперед.

Туннель вел в верхнюю часть ближайшего зала; теперь плоский диск, на который было похоже внутреннее пространство, встал на ребро. Веревочная лестница доходила до одной из каменных поверхностей, и преодолев просвет между двумя отвесными стенами, Ялда поняла, что даже несмотря на свечение мха едва ли может воспринимать это место как подземную пещеру. Теперь это больше походило на спуск в какую-то затерянную долину под покровом ночи.

Гравитация здесь по-прежнему была слабой, но ее хватило, чтобы полностью избавить воздух от пыли. Основание долины было пустынным, но когда Ялда осторожно ступила между бороздами, то увидела, что свежепосаженные растения уже пустили ростки. От увиденного по ее телу пробежала волна облегчения.

Устье радиального туннеля, ведущего в соседнее помещение, было окружено шатким поручнем; теперь этот выход казался совершенно бессмысленным. – Ах, Евсебио, – прошептала Ялда. – Вся твоя элегантная конструкция легла набок. – Проскользнув между поручнями, она протянула руку к веревочной лестнице, которая вела вдоль коридора, примыкая к его бывшему полу. Когда она ухватилась за лестницу сбоку и вся конструкция качнулась в ее сторону, старое, дремлющее ощущение, что падение может причинить ей вред, внезапно дало о себе знать.

Второе поле было засеяно позже первого; ростков не было видно, но Ялда нашла зарытое в землю зерно и убедилась в том, что оно пустило росток. И хотя Лавинио поставил бы ее в известность в случае каких-либо проблем, прикосновение к живому обещанию будущего урожая своими руками вселило в ее надежду, заставило почувствовать собственную силу.

На третьем поле, самом близком к поверхности горы, фермеры все еще были погружены в работу. На веревочном конвейере, протянувшемся от входа в верхней части помещения к углу поля, висели полдюжины огневитовых ламп. Спускаясь, Ялда увидела гигантские тени, которые она отбрасывала на каменных стенах.

Когда она добралась до земли, одна из фермеров, Эрминия, подошла к ней, чтобы поздороваться.

– Я признательна за твою работу, – сказала Ялда. – Когда вы закончите посев?

– Через день, но потом нужно будет браться за второе поле… – Эрминия указала в направлении вершины, не зная точно, как его назвать – ведь теперь у слова «верх» было два разных значения. – Еще два дня там, и будущий урожай будет посажен.

– Мы объединим оба помещения, как только у нас появится такая возможность, – пообещала Ялда.

– Правда? – энтузиазма в голосе Эрминии не прозвучало.

Ялда была озадачена. – Справится с одним большим полем будет проще, так ведь? – Для растений требовалось дополнительное пространство, которое они получат, пробившись сквозь стоящий на пути камень, но так или иначе, ей казалось, что обрабатывать один большой участок земли будет удобнее.

– Я слышала, вы собирались разместить там взрывчатку, – сказала Эрминия, – чтобы взрывом потушить пожар, который может начаться под нами. Если до этого дойдет дело, я бы предпочла свести потери урожая к минимуму.

Замечание было справедливым, но Ялда не ответила; ей не хотелось подтверждать слухи об этом плане в неофициальной беседе, не говоря уж о том, чтобы обсуждать преимущества и недостатки границ между отдельными секциями.

Слухи об этом, тем не менее, уже поползли. И чем дольше она будет оставлять их без внимания, тем слабее будет ее поддержка.

– Ты не могла бы передать своим друзьям и коллегам: через пять дней, в третьей склянке на вершине состоится собрание, – попросила она.

– А по какому поводу? – спросила Эрминия.

Хороший вопрос, – подумала Ялда. Почему тебе совершенно не нужно беспокоиться о том, что пшеничные поля в перспективе могут взорваться у тебя под ногами?

– Мы решили проблему зерновых, – сказала она. – Теперь нам надо поговорить о том, что мы предпримем, чтобы не разделить судьбу Геммы.

---

Ялда ждала у входа в конференц-зал, считая людей, которые заходили внутрь, пока она сама мысленно репетировала две речи.

Первая речь касалась того времени, которое команда провела за работой на поверхности горы, доверяя друг другу свои жизни, и вверив в руки всего экипажа судьбу Бесподобной. Ее саму вызволили из ситуации, которая едва не закончилась фатальным исходом, но у каждого из них были собственные истории о храбрости и находчивости своих друзей. И после этого с чего бы им думать, будто для безопасного существования им обязательно нужно жить под гнетом страха? Один слабовольный фермер с голодающими детьми поддался на уговоры и совершил одно опасное деяние. Однако же Нино раскаялся и понес наказание, и у него больше не было оснований пытаться кому бы то ни было навредить. Ему не обязательно было умирать – ни из-за собственных преступлений, ни ради будущего Бесподобной. Решение оставить его в живых не будет проявлением слабости; оно лишь скрепит их взаимное доверие.

Вторая подготовленная ею речь – на случай, если первая произведет плохое впечатление – касалась оборудования и протоколов, которые можно было разработать для ограничения доступа к заложенной взрывчатке, не снижая при этом скорости реагирования на пожарную опасность до ее полной бесполезности. А если она поддастся отчаянию, то будет готова рассказать о гипотетических запасных планах по спасению тех, кто окажется за пределами горы в случае незапланированного разрушения стен.

Палладия вышла из зала. – Кого ты ждешь? – спросила она Ялду.

Ялда сверилась со списком. – Исидору и еще троих; думаю, они все дежурили на наблюдательных постах. – Смена завершалась точно в эту склянку, но даже если предположить, что их четверка забыла о собрании и осталась работать до обычного времени, они все равно задерживались сильнее, чем ожидала Ялда. – Я дождусь четырех курантов после намеченного времени, а затем мне придется начать без них.

– Ты ведь не думаешь, что кто-то…? – с тревогой спросила Палладия.

– Порвал веревку? – Ялда была слишком рассеянна, и о таком не могла даже подумать, но внезапно уколовший ее страх быстро прошел. – К этому моменту остальные бы уже послали за помощью. – После внедрения новых усиленных конструкций наблюдатели безопасно отработали уже целую смену, но в любом случае протоколы на этот счет были вполне четкими: если кто-нибудь оказывался в космосе, не имея опоры, другие наблюдатели не должны были пытаться самостоятельно вызволить своего коллегу, а сразу же возвращались внутрь, чтобы поднять тревогу.

– Как там настроение? – спросила Ялда. Она приветствовала прибывших, и все они отвечали ей одинаково вежливо. Если даже Бабила и Дельфина поздравили ее с успешным запуском вращения, она едва ли могла рассчитывать на то, что кто-то выдаст свои истинные планы словами или манерами.

– Тебе стоит самой взглянуть, – посоветовала Палладия.

Ялда подтянулась ко входу. В зале было полно свободного места, чтобы разместиться с комфортом, и многие из пришедших именно так и поступили, однако примерно треть команды сгруппировалась в передней части и, ухватившись за опорные веревки, которые помогали им держаться на месте, несмотря на слабую силу тяготения, толкались от возбуждения, жужжали и щебетали.

В центре этой группы, делясь с ней своей мудростью, находился Фридо. Она не слышала, что именно он говорил, но восторженные отклики, которые встречала его речь, были просто оглушительными. Ялда услышала этот шум еще в коридоре, но представляла себе буйную компанию друзей, решивших порадоваться своим свершениям, а никак не одного человека, очаровавшего целую толпу.

Кого она пыталась одурачить? Она не была ни политиком, ни оратором; никто не прислушается к ее словам о будущем, которое строится на доверии. Если она хотела победить Фридо, ей уже давно надо было настраивать против него людей – выдумывая про него истории в духе того, что он силой заставил свою дочь-беглянку вернуться к своему ко. Либо так, либо прислушаться к совету, который Нино почерпнул из саг, и просто от него избавиться.

Она вернулась к Палладии. – Если бы ты предложила ему сделку от моего имени, как думаешь, он бы стал тебя слушать?

– Какого рода сделку?

– Я буду держаться в стороне и не станут ему мешать, если он пообещает оставить Нино в живых. Будущих гипотетических диверсантов может восьмерить, как ему вздумается – просто пусть проявит уважение к решениям, которые я приняла в свое время, и оставит Нино в покое.

– А если он откажется? – спросила Палладия. – Ты ослабишь свои позиции безо всякой пользы.

До Ялды снова донеслась волна шумного веселья со стороны зала. – А что еще мне остается? Спроси его. Пожалуйста.

Палладия неохотно подтянулась на веревке в сторону входа.

– Ялда! Хорошие новости!

Ялда обернулась. Это был голос Исидоры; она кричала издалека и сейчас шла к Ялде в сопровождении еще троих наблюдающих.

Палладия замешкалась. – Значит, все целы?

– Ну, вот же они, – сказала Ялда.

– И это хорошие новости? – Палладия смутилась. – Хорошие, конечно, но все-таки…

Ялда хотела ей сказать, что никакой другой вариант ей и в голову не приходил, но что-то в голосе Исидоры заставило ее остановиться.

Палладия снова подалась в сторону входа. – Постой, – сказала Ялда. – Она обернулась и крикнула Исидоре, которая находилась на другом конце коридора. – А что за новости?

Когда Ялда увидела радостное недоумение, написанное на лице женщины, ее кожу начало покалывать еще до того, как она услышала хоть одно слово.

– Ни одного удара! – прокричала в ответ Исидора. – Две смены, и нииииии одного удара!

Ялда молча дождалась, пока они не подошли достаточно близко, чтобы вести обычный разговор.

– Две смены? – спросила она Исидору.

– Я собиралась рассказать тебе после первой смены, – объяснила Исидора, – но ты была так занята, к тому же я подумала, что новая обстановка могла сбить наблюдателей с толку. Мы поменяли расположение наблюдательных постов… Я знаю, что в этом не смысла, этим нельзя объяснить отсутствие ударов, но мне нужно было убедиться. Мне нужно было увидеть это своими глазами, прежде чем поднимать шум.

– Ни одного удара после начала вращения? Ты серьезно? – спросила Палладия.

– Удивительно, что после четырех склянок наблюдения за темным камнем мне не померещилось ни одной вспышки, – заметила Проспера, которая тоже была одним из наблюдателей пожарной охраны. – Но ноль есть ноль.

Палладия повернулась к Ялде. – Как? Думаешь, мы только что выбрались из пылевого облака?

– Ты веришь в подобные совпадения? – сказала в ответ Ялда.

– А как еще это объяснить? – возразила Палладия.

Ялда обменялась взглядами с Исидорой и позволила ей высказаться. – Вращением, – ответила Исидора. – Что бы ни было источником вспышек, какие бы объекты ни сталкивались с поверхностью горы, центробежной силы, по-видимому, оказалось достаточно, чтобы отбросить их до того, как они успеют раскалить камень.

Палладия отнеслась к ее словам с недоверием. – Если частица пыли обладает бесконечной скоростью, эта сила для нее ничто, она не играет никакой роли! – Она умоляюще посмотрела на Ялду. – Ты ведь со мной согласна, правда? Или здесь все сходят с ума?

Исидора кивнула Ялде: твоя очередь.

– Я полностью с тобой согласна – в том смысле, что источником вспышек не могут быть объекты, движущиеся настолько быстро, – сказала Ялда. – Скорее всего, они происходят из-за столкновения с ортогональной пылью… то есть пылью, которая с нашей точки зрения была ортогональной до запуска, не в данный момент.

Палладия моргнула. – Гремучие звезды? Те, которые преследовали нас с самого начала?

– А как еще это объяснить? – сказала в ответ Ялда. – То, что вызывает вспышки, по сравнению с Бесподобной должно двигаться настолько медленно, что гора отбрасывает этот объект в космос одним своим вращением. И мы всегда знали, что сможем утихомирить гремучие звезды при нашей траектории.

Палладия скорчила гримасу. – Но если мы их утихомирили, то откуда берутся вспышки? Как нечто движущееся настолько медленно может раскалить камень добела?

– Не имею ни малейшего понятия, – призналась Ялда, – но если минерал нагревается не за счет кинетической энергии, то единственное, что мне приходит в голову – это некий химический процесс; к тому же пыль, скорее всего, должна была достаточно долго находиться в контакте с камнем, чтобы каким-то образом с ним прореагировать. Теперь обломки больше не задерживаются на поверхности горы… и вспышки тоже исчезли.

Палладия уже начала злиться. – Хочешь сказать, что гремучие звезды сделаны… из чего? Из либератора, действующего на пассивит? Пыль ортогональных миров, которая заполняет местную часть космоса, на самом деле не камень, а продукт переработки, который люди получают из растений с конкретной целью заставить гореть топливо?

– Я бы опустила последнее саркастической замечание, но чем бы ни были объекты, которые сталкиваются с горой, они, скорее всего, действуют как пассивитовый либератор. Не спрашивай меня, как это получается – но если ты в это не веришь, то скажи, как еще объяснить внезапное прекращение вспышек?

Палладия молча смерила ее сердитым взглядом. – Понятия не имею, – наконец, сказала она. – Но ты права, это не может быть совпадением. Вращение нас защищает. И что бы нас ни атаковало, это явно не вещество, разогнанное до высоких скоростей.

– А значит, сейчас у нас нет никакой причины считать, что фрагмент даже в дюжину раз больший, чем те, что вызывали вспышки, сможет вызвать возгорание на поверхности горы, – предположила Ялда.

– Это правда, – согласилась Палладия.

– Получается, наш план по взрыванию стен оказался излишним?

Палладия замешкалась. – Абсолютно. Расходуемое покрытие все равно потребуется вблизи оси, где нас не защищает центробежная сила… – Она замолчала; от облегчения ее охватила дрожь.

Ялда положила руку на плечо Палладии и повернулась к Исидоре. – Я думаю, нам всем стоит пойти туда и поделиться хорошими новостями с Фридо и его друзьями.

Пока они ждали возле воздушного шлюза, Ялда помогла Фатиме надеть шлем и забраться в охладительный мешок. Никто не имел настолько гибкую плоть, чтобы идеально подстроиться под форму ткани – к тому же весь смысл этого одеяния заключался в том, чтобы дать воздуху возможность беспрепятственно двигаться, оставаясь при этом в контакте с кожей – но если в каком-то месте мешок болтался чересчур свободно, то он просто раздувался, превращаясь в жесткую палатку, с которой приходилось бороться при любом движении. Хитрость состояла в том, чтобы добиться примерного соответствия своего тела форме мешка и одновременно покрыть кожу как можно большим количеством морщинок, создав тем самым множество воздушных канальцев между кожей и тканью.

Ялда, наконец, удостоверилась в том, что костюм сидит нормально. – Думаю, теперь все в порядке, – сказала она.

– Спасибо. – Запустив руку в находившийся рядом фиксатор, Фатима достала две канистры со сжатым воздухом и передала одну из них Ялде. Ялда присоединила ее ко входному отверстию в своем мешке.

– Кому-нибудь стоит подумать над более удобным способом охлаждения, – высказалась Фатима.

– Как раз к следующей смене? – пошутила Ялда.

Авсилио откачал воздух из шлюза; он распахнул внешнюю дверь и, ухватившись за направляющий поручень, расположенный сразу за выходом, вытянул себя наружу. Как только он направился назад, чтобы захлопнуть дверь, Фатима открыла уравнитель давления и воздух с шипением стал медленно просачиваться обратно в замок.

Ялде уже стали надоедать эти утомительные приготовления, смена за сменой, но свое недовольство она держала при себе. Еще три череды, и ей уже больше никогда не придется проходить через всю эту канитель.

Фатима зашла в шлюз и принялась энергично выкачивать воздух, опираясь тремя руками на хрусталитовые стены.

Когда Ялда вышла наружу и оказалась на склоне горы, Фатима вместе с остальной командой уже скрылись из виду. Повиснув между поручнями, Ялда направилась к основанию горы, двигаясь в быстром темпе, но постоянно держась за поручни по крайней мере двумя руками. В отсутствие гравитации ей не следовало бы обращать внимания на крутизну склона, однако перевернутая чаша пестрых разноцветных шлейфов у нее над головой идеально совпадала со старым горизонтом, поэтому воспринимать поверхность горы как ровную было совершенно невозможно.

Новый горизонт представлял собой ослепительно яркий разноцветный круг, в пределах которого самый быстрый ультрафиолетовый свет, созданный старыми звездами, смещался в область видимых частот, прежде чем резко оборваться на абсолютной черноте. Прямо перед ней – «ниже по склону» – спокойно блестели более скромные звезды ортогонального скопления. Вдалеке от направляющих поручней – силуэтами на фоне звезд – виднелись мертвые деревья, раскоряченные под какими-то нелепыми углами. Хотя они и привыкли расти на большой высоте, их корней оказалось недостаточно, чтобы обеспечить охлаждение при полном отсутствии воздуха. Кое-где мертвую древесину колонизировал красный мох, но ему, судя по слабому свечению, тоже приходилось несладко.

На расстоянии нескольких проминок от шлюза Ялда достигла углубления в породе. Свет ламп из глубины туннеля мерцал, отражаясь от пыли, которая проникала наружу из его устья. На первый взгляд, глазу, привыкшему наблюдать за планетами, было нетрудно заметить, что все эти пылинки двигали под действием ветра, но эта иллюзия мигом развеивалась, как только среди пылинок попадались осколки камня размером с большой палец руки – двигались они медленнее, но столь же непринужденно, как и все прочие. Пыль не двигалась под влиянием какой-то внешней силы; она вылетала наружу, благодаря одним лишь случайным соударениям пылинок, которые неизбежно заставляли ее занимать все большее и большее пространство.

Направляющие поручни, установленные здесь еще до запуска, проходили как раз мимо входа в туннель, но не могли провести ее внутрь. Ялда переместила хватку на пару веревок, закрепленных на нескольких деревянных столбах, линия которых изгибалась в сторону света. Пол туннеля был слегка наклонен вглубь горы; чтобы оказаться под крышей, Ялде пришлось преодолеть еще полпроминки.

Пелена из пыли и грязи стала более плотной. Ухватившись за веревку вблизи столбов, Ялда почувствовала вибрацию отбойных молотков. Когда она подняла руку, освещенные сзади частички породы, кружась, улетели от нее прочь, подгоняемые воздухом, который медленно просачивался наружу сквозь ткань. Фатима была права в своем недовольстве; это и правда довольно грубое решение, если для охлаждения приходится постоянно избавляться от теплого воздуха.

Постепенно в поле зрения стала вырисовываться плоскость забоя, окруженная пылающими соляритовыми лампами. Семь членов команды обрабатывали ее с помощью отбойных молотков, облокотившись на скалу в своих клетках. Три туго натянутых троса соединяли верхушку каждой клетки со стеной туннеля, удерживая на месте и саму клетку, и находящегося в ней рабочего, несмотря на безжалостные толчки инструмента. Ялда занималась этой трясучей работой две череды, после чего решила, что с нее хватит.

Еще четверо рабочих перемещались между клетками, цепляясь за тросы и хватая раскрытыми мешками для мусора обломки породы, которые выбивались из горы отбойными молотками. Собрать весь мусор было невозможно, но благодаря их усилиям в рабочей зоне можно было, по крайней мере, более-менее сносно ориентироваться.

Фатима заметила Ялду и помахала ей рукой, после чего снова сосредоточила внимание на преследуемых ею обломках. Из-за того, что охладительные мешки целиком покрывали кожу, общение здесь ограничивалось взглядами и движениями рук. Прислонившись к другому человеку, можно было обменяться несколькими приглушенными словами, но по большей части каждая смена проходила в обстановке своеобразного товарищеского духа, в котором рабочие ритмы – будь то перемещение клеток с отбойными молотками или перенос натяжных тросов – были вынужденной заменой дружеских подколок.

Два полных мешка были уже готовы и дожидались, пока их не выбросят; кулисы, расположенные в их верхней части, были затянуты и привязаны к крюкам на веревочном конвейере, протянутом через весь туннель. Передвинув канат, Ялда подтянула мешки к себе, перекинула кулисы через плечи и направилась обратно ко входу в туннель.

Катапульта располагалась по другую сторону направляющих поручней. Положив мешки с мусором на фиксирующие крюки, находящиеся сбоку механизма, Ялда ухватилась двумя левыми руками за ближайший опорный столб и принялась вращать рукоятку, которая приводила в действие храповой механизм, отодвигающий пусковую платформу катапульты вдоль ее направляющих и растягивающий несколько нижележащих пружин. Когда сопротивление рукоятки стало усиливаться, Ялда почувствовала, что опорный столб начал расшатываться и уже не держался в земле достаточно крепко. Выругавшись, она ухватилась нижними руками за катапульту, затем извлекла из отсека для инструментов киянку и ударила ей по столбу с полдюжины раз.

Ялда проверила столб; судя по ощущениям, держался он крепко. Однако, наклонившись, чтобы вернуть киянку на место, она ощутила легкое покачивание самой катапульты: она умудрилась расшатать часть заостренных деревянных колышков, с помощью которых основание механизма крепилось к земле.

Не важно; с этим она разберется позже. Она закинула первый мешок на пусковую платформу, убедилась в том, что он как следует завязан и расположен точно на платформе, а затем протянула руку и освободила защелку в нижней части катапульты. Платформа подскочила на целую поступь, прежде чем ее остановила пружина, вызвав тем самым резонанс во всем механизме. Мешок полетел дальше и плавным движением направился в пустоту. У Ялды подобный способ избавления от камней вызывал сомнения; кто знает, какие потребности будут испытывать их потомки в отношении даже самых обыденных материалов? Однако усилия, которые пришлось бы затратить, чтобы надежно укрепить обломки на поверхности – не говоря уж о том, чтобы пронести их через шлюзы и складировать где-нибудь внутри горы – были за рамками их возможностей.

Отправив в небытие второй мешок, Ялда снова направилась к туннелю.

Пелена становилась все плотнее. Двое бурильщиков наткнулись на пудритовую жилу – твердых фрагментов, которые можно было бы собрать в мешки, там не оказалась, и теперь ее содержимое просто расплывалось наподобие дыма, покрывая все смотровые щитки слоем серой пыли.

На конвейере дожидались еще четыре мешка. Сняв два из них, Ялда остановилась, чтобы очистить свой шлем и украдкой взглянуть на забой. Рассыпавшийся пудрит, конечно, прибавил хлопот, но зато теперь работа пойдет быстрее. Как только завершится основная часть карьерной разработки, позади забоя будет построено полдюжины небольших дозирующих камер, соединенных с особым туннелем, ведущим прямо на поверхность. Впервые – если не считать зондов Бенедетты – они будут испытывать двигатель, в котором подача либератора к топливу осуществляется не самотеком, а с помощью сжатого воздуха. Уже сейчас это вызывало у Ялды беспокойство, хотя в определенном смысле испытание будет не таким уж строгим. Самое главное – это геометрические особенности расположения двигателя; небольшие отклонения в тяговом усилии некритичны.

Она медленно побрела обратно к катапульте. Когда она начала вращать рукоятку, опорный столб, за который она держалась, расшатался снова. Она стала шарить в поисках киянки – теперь эта простая задача осложнялась полосами серого порошка, который упрямо прилипал к ее смотровому щитку, – но потом поняла, что один из мешков перекрыл переднюю часть отсека, в котором хранились инструменты, и переложила его на пусковую платформу. Затем, для надежности ухватившись нижней парой рук за основание катапульты, она принялась колотить по столбу.

Когда Ялда почувствовала, как что-то тянет ее за нижнее запястье, она висела вниз головой и находилась в двух поступях над землей; бросив киянку, она лихорадочно потянулась к катапульте, но хвататься за нее было уже поздно. Ее задний взгляд застыл на кулисе мешка, в которой запуталась ее рука. Должно быть она оставила ее болтаться сбоку пусковой платформы, а затем угодила рукой в петлю.

Ее первым, идиотским, импульсом было желание просто выпутаться из этого мешка – как будто он был единственной причиной всех ее проблем, и стоило от него освободиться, как она медленно опустится обратно на землю. Ее следующей мыслью было притянуть мешок поближе к своему телу, что она и сделала. Затем, освободив свое запястье из петли, она прижалась грудью к грубой ткани мешка, но вовремя успела остановиться и не стала подбрасывать мешок вверх, чтобы подтолкнуть себя в сторону горы. Инстинктивное ощущение, что эта тактика непременно сработает, было практически непреодолимым; и она бы действительно сработала, окажись Ялда одна посреди каюты внутри Бесподобной. Но даже если бы она оттолкнула мешок, вложив в удар всю силу своих четырех рук – даже если бы она разорвала швы своего охладительного мешка и отрастила еще две конечности – этого бы все равно не хватило. Она знала, сколько времени трудилась над катапультой, проворачивая ее рукоятку, сколько энергии вложила в пружины. Одно-единственный бросок на пике сил с этим никак не сравнится. К тому же частичная победа, которая бы всего-навсего замедлила ее подъем, не принесла бы никакой пользы, если в процессе она потеряет возможность предпринять что-нибудь еще.

Ялда мельком оглянулась на гаснущий свет, исходивший из устья туннеля. Если бы она запаниковала и поступила бездумно, то уже была бы мертва. Расстояние до земли увеличивалось с ужасающей быстротой, но главным ее врагом было не оно. Не важно, сколько времени уйдет на то, чтобы обратить направление движения; как только она начнет двигаться обратно, к безопасной земле, продолжительность пути не будет играть никакой роли. Или почти никакой: единственное условие – вернуться до того, как закончится воздух в канистре, которая была рассчитан на полную шестискляночную смену.

А нельзя ли извлечь пользу из самой канистры? Ялда провела рукой по ее прохладной поверхности, представив, как быстрая струя воздуха отправляет ее в стремительный полет к земле. Но она сомневалась, что сможет вскрыть клапан, ограничивающий истечение воздуха, без каких-либо инструментов – и даже если бы ей это удалось, импульс заключенного внутри газа мог оказаться слишком мал для достижения цели. Более того, подобный успех на грани провала поставил бы ее в зависимость от расстояния; если она будет медленно опускаться на землю, то без охлаждения может запросто погибнуть от гипертермии. В отсеке для инструментов, которым была снабжена катапульта, хранилась дюжина запасных канистр, но действительно ли ей хотелось разломать свою, чтобы затем рискнуть, положившись на то, что она вовремя успеет добраться до остальных?

Значит, никаких воздушных ракет. На роль реактивной тяги годились только камни в мешке, а полагаться можно было только на собственную силу. Однако катапульта, из-за которой она оказалась в таком состоянии, работала исключительно на запасенной мышечной силе; если она разделит мусор на части таким образом, чтобы энергия, затраченная на возвращение, превысила энергию, которую она накопила, вращая рукоятку, то, скорее всего, сможет обратить последствия выстрела.

Из-за медленного вращения, которое испытывал ее тело, Ялда снова оказалась лицом к свету, исходящему из входа в туннель. Коллеги наверняка заметят ее отсутствие, когда конвейер начнет заполняться мешками с мусором, но спешить с поисками они не станут; она ведь вполне могла потратить все это время на мелкий ремонт катапульты. Серьезные инциденты происходили в самом забое; каким дураком надо быть, чтобы запустить себя в космос? Но когда бы они ни начали беспокоиться из-за ее отсутствия, на то, что ей бросят веревку, можно было не надеяться; она уже была слишком далеко.

Не важно; если она будет сохранять спокойствие, то сможет все исправить. На горизонте звездных шлейфов она – так точно, как смогла – нашла точку, которая указывала направление ее движения – аккурат напротив уменьшающегося светлого пятна на земле. Она ослабила кулисы и приоткрыла мешок, опасаясь рассыпать содержимое своими толчками; затем она опустила в мешок руку и извлекла пригоршню камней. Она дождалась, когда вращение в очередной раз направит ее лицом к цели; Ялда не собиралась перестраивать свое тело, чтобы придать эквивалентную силу своим обратным броскам. Затем она отвела руку назад и что есть сил запустила пригоршню камней в пустоту.

Усилие показалось ничтожным и безрезультатным – и тут Ялда внезапно поняла, что в спешке и возбуждении действовала под влиянием еще одного заблуждения. Если бы она бросила тяжелый предмет, вроде целого мешка с камнями, то вложенная в него энергия была бы ограничена максимальным усилием, которую могут выработать ее мышцы. Если же она разделит мешок пополам и сделает два броска, то та же самая сила позволит ей разогнать половину мешка до большей скорости, чем целый, передав каждой из половин количество энергии, которое она бы передала полному мешку.

Два броска, двойная порция энергия – ура! Но двух бросков все равно будет недостаточно, так почему бы не довести их число до четырех, дюжины, гросса, потратив больше времени, но зато увеличив общую энергию настолько, насколько это было необходимо? Вот о чем она думала: чтобы компенсировать энергию, переданную катапульте, нужно всего лишь аккуратно поделить на порции содержимое мешка.

Но возрастание скорости по мере уменьшения массы груза не будет продолжаться беспредельно; для половины мешка – да, но пригоршня камней – совсем другое дело. При такой массе роль ограничивающего фактора будет играть не сила ее мышц, а скорость их сокращения. При фиксированной скорости энергия, которую можно было вложить в заданное количество камней становилась пропорциональной их массе – а это означало, что суммарная энергия будет одинаковой, независимо от числа бросков.

Не важно, сколько сил оставалось в ее теле; не имело значения и то, что она могла без устали провернуть рукоятку катапульты еще десять дюжин раз. Ее участь зависела исключительно от общей массы камней в мешке и скорости, которую она могла придать грузу – не максимальному, а наоборот, минимальному из имеющихся.

Ялда снова посмотрела на гору. Теперь ее взгляду открылись еще три стройплощадки – яркие устья туннелей, расположенных ниже по склону. Но ее траектория отклонялась в сторону, и теперь прямо под ней простиралась громада темного камня. Еще одна линия стройплощадок находилась на противоположной стороне горы; полный комплект двигателей будет включать в себя дюжину диаметрально противоположных пар. Но если хотя бы одна из этих площадок попала в поле зрения, Ялда бы поняла, что допустила ошибку – что выбрав неправильные направления бросков, нечаянно изогнула свою траекторию.

Она достала из мешка очередную пригоршню камней, дождалась появления цели и сделала бросок. Вращение придавало этому процессу определенный ритм, благодаря которому она могла дать своей руке отдохнуть и при этом не слишком задерживать очередной бросок. Дюжину циклов спустя она поменяла руки. Она не могла отрастить новые конечности, не повредив свой охладительный мешок, но несмотря на долю дискомфорта, который она ощущала после каждого броска, в совокупности они не причиняли настолько сильной боли или вреда, чтобы замедлить ее движения.

Впрочем, хорошая рогатка ей бы сейчас не помешала.

Теперь взгляду Ялды открывались десять стройплощадок, а оставшиеся две с ее стороны горы, скорее всего, были просто скрыты за небольшими выступами. Все эти двигатели будут построены – с ней или без нее. Бесподобную заставят вращаться, и зерновые снова заживут припеваючи. Скоро на первый план выйдет настоящая цель их путешествия. Сабино проложил путь, по которому последуют самые смышленые молодые ученики – Фатима, Авсилия и Проспера. Жизнь будет продолжаться и после ее смерти.

А Нино? Она прервала этот нездоровый ход мыслей. В мешке еще оставалось больше половины камней, признавать ее ситуацию безвыходной пока что не было оснований.

Когда Ялда бросила очередную пригоршню камней, ее задний взгляд уловил вспышку света. Она попыталась точно определить ее положение, чтобы проследить источник по следовому образу, но вращение сбило ее с толку. Могла ли она увидеть одну из стройплощадок, когда свет в ближайшем туннеле ненадолго пробился за край горы? Но ведь свет был слишком ярким, так? Устья всех туннелей по окружности горы направлены одинаково – а значит, туннели, расположенные рядом с другими стройплощадками, будут направлены от нее. В лучшем случае она бы увидела капельку света вблизи карьера и ее рассеянный отблеск на фоне пылевой дымки. Как же такой свет мог оказаться ярче огней стройплощадок, когда она смотрела аккурат в сторону туннелей?

Несколько оборотов спустя Ялда снова повернулась лицом к горе и увидела вторую вспышку – вдали от стройплощадок, на фоне черноты. Она подумала, не зажег ли кто-нибудь соляритовую лампу внутри одной из наблюдательных кают – вот только зачем это делать, не говоря уж о том, чтобы зажигать свет всего на одно мгновение?

Третья вспышка произошла в другом месте и снова вдали от стройплощадок; Ялда решила, что она была слишком краткой и слишком яркой для искусственного источника света. Должно быть, что-то столкнулось с Бесподобной – что-то мелкое, но в то же время обладающее достаточной энергией, чтобы раскалить камень добела.

Как показали телескопы, коридор был свободен от какой-либо материи, но точность этих наблюдений имела свой предел. Для Бесподобной любая пылинка, неспешно дрейфующая на фоне обычных звезд, теперь будет вести себя подобно гремучей звезде. Они приручили гремучие звезды, сравнявшись с ними в скорости, но это имело свою цену: теперь самая обыкновенная пыль могла причинить горе столько же вреда, сколько гремучая звезда – обыкновенной планете.

Вот тебе и город беззаботных ученых, которые в безопасности и умиротворении будут работать, пока перед ними не раскроются тайны космоса. Наравне с людьми, оставшимися на родной планете, они будут жить в постоянном страхе стать жертвами огня. И не годами, а целыми поколениями.

Хуже всего, – поняла Ялда, – было то, что она, скорее всего, оказалась единственным очевидцем этих событий. Пыль могла осаждать гору несколько дней, но большую часть поверхности нельзя было увидеть ни со стройплощадок, ни из наблюдательных кают. Ей придется вернуться назад и организовать на Бесподобной пожарную охрану; они должны быть готовы к тому, чтобы добраться до любого места возгорания на склоне горы и потушить пожар, а иначе рискуют разделить участь Геммы.

Ялда бросила еще несколько камней – мысленно придав им больший вес, чтобы обманом заставить свое тело приложить чуть больше силы. В мешке оставалась всего четверть первоначального груза. Она была уверена в том, что по-прежнему удаляется от горы, но судить о едва заметных изменениях с такого расстояния было почти невозможно.

А как же они будут следить за пожарами? Из привязанной к горе клетки, которая будет парить высоко над поверхностью…, каким-то образом сохраняя устойчивость. Правда, как только гора начнет вращаться, основной проблемой станет не устойчивость, а прочность веревки.

 А еще, как только гора начнет вращаться, передвигаться по поверхности будет намного труднее. В невесомости это и без того было нелегко, но теперь склон горы превратится в сплошной потолок. Как тушить огонь, который разбушевался на потолке?

Мешок опустел. Ялда прижала его к груди, не желая признавать, что он стал для нее бесполезным. Так приближается ли она к горе или все-таки удаляется? С какого-то момента угол, под которым она видела гору, перестал меняться, но она была слишком растеряна, чтобы как следует над этим подумать. Нужно было выбрать несколько заметных звезд вблизи края горы, затем дождаться, пока они либо отползут от нее подальше, либо силуэт горы медленно разрастется и скроет их из вида.

С горы до нее долетела очередная вспышка света – на этот раз совсем рядом с одной из стройплощадок. Может быть, ее увидел тот, кто дежурил на катапульте и находился снаружи туннеля? Сосчитав количество светящихся углублений от вершины и ниже по склону, Ялда поняла, что это рабочее место принадлежало ей самой.

Снова вспышка, и точно такое же направление. Значит, это не столкновение. К этому моменту, – поняла Ялда, – ее команда уже бы начала прочесывать территорию в ее поисках, время от времени направляя свет своих соляритовых ламп прямо в небо. Ялда представила, как они обследуют катапульту, видят, как сильно она расшаталась и начинают задумываться, не мог ли кто-нибудь оказаться настолько неосторожным, чтобы…

Тот же свет вспыхнул снова; на этот раз он был ярче и так медленно пересек ее линию прямой видимости, что Ялда на время ослепла. Когда она сделала половину оборота, свет ударил ей в задние глаза и не исчез – он слегка подрагивал, но не затухал окончательно.

Лампа находилась не на поверхности горы; она двигалась прямо к ней сквозь пустоту. К тому же лампа не могла прицеливаться и разыскивать ее сама по себе.

Ялда расправила перед собой пустой мешок, надеясь сделать из него мишень, которая была бы крупнее и лучше отражала свет. Приближающееся к ней свечение слегка подрагивало, как будто она видела его сквозь какое-то марево. Сквозь воздушные струи, которые растекались в пустоте. Какой-то распрекрасный идиот отправился следом за ней – запустив себя в космос по той же траектории при помощи катапульты – и теперь использовал сжатый воздух для торможения. И вооружен он был не крошечной канистрой вроде той, которая была у самой Ялды, а одним из гигантских баллонов, на которых работали отбойные молотки.

Ослепительно яркий луч света, оказавшись сбоку, пролетел мимо нее. Отрекошетив, он снова пролетел мимо, но уже в другом направлении. Это было настоящим мучением, но встретиться со своим спасителем на полпути Ялда не могла. Методом проб и ошибок, при помощи одного лишь глазомера и реактивных струй воздуха разделявшие их расстояние и разницу в скорости удалось сократить настолько, что необходимость в лампе отпала, и ее погасили. Теперь, когда ее свечение больше не слепило Ялде глаза, при свете звезд увидела перед собой человеческую фигуру, одетую в знакомый охладительный мешок; в руках она сжимала баллон с воздухом и моток веревки.

Ухватившись за один кусок свернутой веревки, Фатима бросила его Ялде. Ее отбросило назад, но компенсировать отдачу она не стала – просто дала веревке размотаться. Ялда протянула руку и взялась за ее конец, затем дважды обернула веревку вокруг талии и крепко за нее ухватилась.

Когда веревка натянулась, их тряхнуло, после чего они были связаны друг с другом и стали двигаться по большой окружности вокруг общего центра. Потянув за веревку, Ялда немного сократила разрыв, затем подала Фатиме знак, чтобы та частично компенсировала их угловой момент. Когда они, наконец, смогли дотянуться друг до друга рукой, их вращение почти прекратилось.

Фатима ухватилась за шлем Ялды и прижала его к своему. – Помоги мне спуститься. Пожалуйста.

В ее голосе прозвучал ужас, и сначала Ялда даже не нашла, что ответить. Как она вообще смогла отправиться на ее поиски, если так боялась?

– Дай-ка я заберу у тебя канистру, – осторожно предложила Ялда. – Не отпускай ее, пока я сама ее не возьму.

Фатима держала баллон, обхватив его двумя руками. Ялда сделала то же самое, а затем постепенно извлекла его из рук Фатимы.

Свободными руками она свернула веревку, сделав из нее два кольца и обернув вокруг их тел, после чего закрепила петли с помощью нескольких узлов. Фатима дрожала; она и так сделала то, о чем Ялда бы никогда и никого не попросила. Вернуть их обеих на землю – это уже ее обязанность.

– Я все думаю о Бенедетте, – сказала Фатима. – Самое сложное – это приземление.

– На этот раз все будет иначе, – пообещала ей Ялда. – Ни огня, ни жара, никакого риска… – Она заметила соляритовую лампу, которая все еще была закреплена у Фатимы на плече. – Больше она нам не понадобится. – Ялда вытащила лампу и легким шлепком отправила ее в пустоту; было чудом, что при всей тряске, которую ей пришлось выдержать, лампа до сих пор не взорвалась.

Ялда заметила на горизонте цель и слегка приоткрыла клапан в воздушном баллоне; непринужденный толчок, который ощутили ее руки, был самым прекрасным ощущением, которое она когда-либо испытывала. Она никогда не узнает, двигалась ли в сторону горы прежде, чем до нее добралась Фатима; ей и не хотелось этого знать.

Внизу на темном камне вспыхнула светящаяся точечка. – Ты это видела? – спросила у Фатимы Ялда. Она надеялась, что перед этим испытала галлюцинации – или что Фатима во время своего подъема столько раз отклонялась от курса в неожиданном направлении, что все можно было объяснить с помощью ее поискового фонаря.

– Да. И что это было?

– Понятия не имею, – солгала Ялда. – Не беспокойся; потом мы в этом разберемся.

Приближаясь к громаде Бесподобной, они увидели раскинувшуюся внизу линию стройплощадок, самые дальние из которых терялись где-то в темноте. Ялда скорректировала боковой курс, направившись вместе с Фатимой к входу в их туннель. Когда этот островок яркого камня начал угрожающего увеличиваться в размерах, она выпустила воздух, замедлив падение. На одну-две паузы ей показалось, что она перестаралась, и они снова оттолкнулись от горы, но теперь они находились достаточно близко, так что вскоре ориентиры дали вполне однозначный ответ. Сделав еще один быстрый толчок, она замедлила горизонтальное движение, чтобы они не содрали себе о камни всю кожу.

Когда в их поле зрения неожиданно появились направляющие поручни, расположенные за входом в туннель, Ялда заметила кое-что новое: их команда привязала к поручням дюжины веревок, которые покрывали примерно пару долговязей, а их свободные концы, направленные наружу от горы, парили высоко над поверхностью. Если бы только ей удалось сменить курс в сторону этой мягкой, податливой сети…

– Постарайся ухватиться за веревку! – поторопила она Фатиму, когда они вдвоем пролетали мимо. – Чем больше рук окажут сопротивление, тем лучше.

За высверк до того, как эта чудесная «ловушка для дураков» оказалась в пределах досягаемости, Ялда воспользовалась едва заметным толчком от своего баллона, чтобы слегка подтолкнуть их вверх. Затем она сбросила баллон и завертелась на месте, сумев ухватиться за одну из веревок. Фатима схватилась за другую, в двух местах. Прежде, чем веревка натянулась, Ялда успела взяться за нее всеми остальными руками; она закричала от боли, ощутив напряжением в своих суставах, но веревку не отпустила.

Они находились в нескольких поступях над направляющими поручнями. Ялда ожидала, что ей придется самой опускаться на землю, по очереди перебирая руками, однако упругое натяжение веревок вызвало большее усилие, чем было необходимо для остановки, и теперь они вдвоем медленно опускались на поверхность горы.

Фатима зарокотала от шока. Ялда чуть было не последовала ее примеру, но испугалась, что начав, уже никогда не сможет остановиться.

– Мы в безопасности, – сказала она. – У тебя получилось, мой друг, и теперь мы обе спасены.

Пристегнутая ремнями к своей скамейке на навигационном посту, Ялда отсчитывала паузы. Раньше эта честь выпадала Фридо или Бабиле, но на этот раз, зная, что другой такой возможности у нее уже не будет, Ялда решила взять эту роль на себя.

– Три. Два. Один.

Последовавшая за этим разрядка была хорошим знаком; любое внезапное, ощутимое изменение указывало бы на какую-то серьезную проблему. Прежде, чем Ялда вообще смогла что-то заметить, часы успели отсчитать еще два маха – и даже после этого ее продолжали мучить сомнения; намеки на головокружение, потерю равновесия могли оказаться всего лишь упреждающей реакцией. Уменьшение потока либератора под контролем механиков происходило мучительно медленно; чтобы полностью остановить двигатели, потребуется целый курант.

– Ты это слышишь? – спросил Фридо.

– Слышу что? – Бабила подняла голову, чтобы прислушаться.

– Гору, – ответила Ялда. За ударами двигателей она смогла расслышать низкий скрип, который проникал сквозь потолок. Гора потеряла лишь небольшую часть своего веса, но ее структура уже начала меняться – растягиваясь под уменьшающейся нагрузкой. Ничего плохого в этом не было; лучше пережить эту перестройку сейчас, чем откладывать ее до более позднего этапа, на котором вся энергия будет высвобождена в ходе резкого переходного процесса.

Через четыре маха после остановки двигателей Ялда была готова поклясться, что у нее на спине стала неметь кожа – и даже знание настоящей причины, по которой ее чувства говорили о понижении давления, не делало эту иллюзию менее убедительной. На отметке в семь махов ее убывающий вес начал вызывать вспышки паники, во время которых ей – на мгновение – казалось, что под ней осела скамейка. Теперь двигатели издавали странное и мягкое постукивание; гора над ними умолкла. Впервые с момента запуска она смогла расслышать тиканье часов в противоположной части каюты.

Бабила повернулась, и вытошнила свой последний обед, предусмотрительно позаботившись о том, чтобы он не попался на глаза ее коллегам – правда, на полу это месево, скорее всего, долго не продержится. Уже не надеясь примирить друг с другом видимую устойчивость каюты с тревожным ощущением, что все вокруг так и норовит куда-то ускользнуть, Ялда закрыла глаза. Она поймала себя на мысли, что пытается представить, как выглядит Бесподобная на расстоянии – темный конус на фоне разноцветных шлейфов. Вот только в этом фантастическом видении средняя треть горы стала мягкой, как смола, и теперь Ялда, будто завороженная, с ужасом наблюдала, как она сначала растянулась, превратившись в тонкую трубочку, затем лопнула –

Она приготовилась к удару, жертвой которого, должно быть, пришлось стать каждому из ее предков, имевших несчастье испытать точно такое же ощущение резкого падения. В том, что падение так и не наступило, не было ничего удивительного, хотя облегчения это тоже не принесло; страх получить травму ни за что не хотел ее отпускать.

Тихо рокоча, Ялда лежала на скамейке в ожидании хоть каких-то изменений. Наконец, она достаточно свыклась со своим страхом, чтобы открыть глаза и оглядеться. Фридо сидел, сняв с себя большую часть ремней; Ялда сделала то же самое – хуже не стало. Даже больше того, эти действия принесли ей облегчение, доказав, что она по-прежнему способна контролировать свое тело.

Вдоль каюты на высоте плеч висели полдюжины веревок. Окончательно избавившись от своих ремней, Фридо протянул руку, чтобы ухватиться за ближайшую из них. Сначала он пытался шагать по полу, используя веревку в качестве дополнительной опоры, но его ноги просто соскальзывали с камня. Тогда он сменил тактику и, свернувшись в клубок, ухватился за веревку еще и ногами, которые превратил в дополнительную пару рук. После нескольких неуверенных попыток сохранить равновесие он, наконец, овладел этим способом перемещения и, перебирая руками, быстро добрался по веревке до самой стены. Затем он перемахнул на другую веревку, которая была закреплена рядом с ним на камне, и направился в другую сторону.

Бабила остолбенело наблюдала за его действиями. – Я не стану заниматься этим до конца жизни, – простонала она. – Можете прямо сейчас отправить меня домой.

Ялда расстегнула ремень, который удерживал ее за талию и ухватилась за ближайшую веревку. Следуя примеру Фридо, она перестроила свои ступни и попыталась их поднять, но потом заметила, что медленно вращается между полом и потолком и, держась за веревку одной рукой, не может дотянуться до нее другими конечностями.

– Да согнись ты, дура! – раздраженно подсказала ей Бабила; из-за тошноты ее раздражала даже неуклюжесть Ялды.  Хотя сам по себе совет был к месту; Ялда не могла контролировать пространственную ориентацию своего тела, но свести в точке касания с веревкой все четыре руки ей было все еще по силам. Затем, двигая руками вдоль веревки, она добилась более удобного расположения. Ялда оглядела комнату, чтобы изучить метод Фридо – он не убирал с веревки больше одной руки за раз – а затем неуверенными движениями стала перебираться вдоль своей опоры.

Поначалу она не испытывала никаких трудностей, пока ее ощущение вертикали не встало с ног на голову и уютная иллюзия, в которой она свисала с горизонтально натянутой веревки, не уступила место столь же ложному убеждению в том, что она, наоборот, примостилась сверху и теперь балансирует на грани падения, готовая в любой момент свалиться вниз. Она закрыла глаза и представила, что вместо падения поднимается вверх – взбирается по вертикальной веревке. Когда она открыла глаза и снова начала двигаться, выбранная ею иллюзия осталась в силе; легкое сопротивление, которое испытывало ее тело, продвигаясь вдоль веревки, было ориентировано в нужном направлении и поддерживало общую картину ее восприятия.

Немного попрактиковавшись, Ялда стала неплохо управляться с новым способом передвижения, хотя ее и расстраивала необходимость так сильно полагаться на веревки. Если одна из них порвется, заменить ее будет не так просто; теперь уже стало ясно, что они недооценили количество поручней, которые нужно было установить на стенах, чтобы по каюте вроде этой можно было по-прежнему перемещаться – при любых условиях. А если уж подвешивание новой веревки было непростой задачей, то любые строительные работы в таких условиях станут просто невозможными.

Фридо покинул навигационный пост и протащил себя сквозь дверной проем, чтобы посмотреть, как дела у механиков в соседней каюте. Бабила с несчастным видом продолжала сидеть на своей скамейке. Ялда подошла к ней.

– Попробуй воспользоваться веревками, – предложила Ялда. – Я буду держаться рядом.

– Я не могу, – заявила Бабила.

– Ты не причинишь себе вреда. Упасть здесь невозможно.

– А если я где-нибудь застряну? – резко возразила Бабила. – И буду плавать в воздухе?

Ее возражение было не таким уж нелепым; высоты каюты вполне хватало, чтобы в ней можно было зависнуть, не имея возможности дотянуться до какого-то твердого предмета – не говоря уж о том, чтобы за что-то ухватиться.

– Даже если ты нечаянно отпустишь веревку, – заметила Ялда, – ты не уплывешь от нее чересчур быстро. Ты всегда успеешь ухватиться за нее снова. А я буду держаться впереди, я позабочусь о том, чтобы с тобой ничего не случилось.

Бабилу это не обрадовало, но она все же протянула руку и ухватилась за висевшую рядом веревку, затем расстегнула ремень на поясе, перестроила ставшие бесполезными ступни и свернулась калачиком, чтобы ухватиться за веревку в четырех местах.

– Мы все стали животными, – с отчаянием в голосе объявила она. – Я чувствую себя древесницей.

– А разве это так плохо? – задумалась Ялда. – Все, что мы умели делать, нам придется осваивать заново, но если мы уже занимались чем-то подобным раньше, в лесах, это только пойдет нам на пользу.

– И что же это за невесомые леса такие? – Бабила на удивление быстро начала подтягиваться вдоль веревки.

Ялда поспешно отпрянула от нее. – В прошлом – никакие, – сказала она, – хотя, наверное, было бы интересно взглянуть, как они теперь справляются с невесомостью. Возможно, нам есть чему поучиться у всех этих животных.

– Они так и не узнают, с чем столкнулись, – выдала свой мрачный прогноз Бабила. – Им придется куда тяжелее, чем нам.

– Может быть.

При всей своей замкнутости Бабила оказалась довольно ловкой. Ялда подозревала, что ее пессимизм по большей части объяснялся тошнотой и что скоро и то, и другое пройдет.

– Часть меня продолжает думать, что все эти перемены временные, – призналась Ялда, хватаясь за веревку у центра комнаты; теперь каюта напоминала ей пространство в форме диска, поставленного на ребро. – Как будто это какой-то трюк, который нам удалось исполнить за счет одного лишь хитроумного управления двигателями, и если он нам надоест, мы сможем в любой момент его отменить.

– Я тебя понимаю, – сказала Бабила. – Как так получается, что нам нужна целая пылающая гора, чтобы поддерживать здесь условия, которые дома не требовали от нас никаких затрат… в то время как то, что дома можно было испытать максимум в течение одной-двух пауз, здесь становится естественным порядком вещей? – Она вздрогнула. – Подумай о людях, которые проведут в таком состоянии – состоянии постоянного падения – всю свою жизнь.

Ялда прислушалась к тишине заглохших двигателей. Она всегда рассчитывала, что встретит этот момент бурным восторгом, но чтобы привыкнуть к отсутствию шума, потребуется какое-то время.

– Им не будет казаться, что они падают, – сказала она в ответ. – Их ощущения будут такими же, как всегда. И о том, что когда-то была такая штука как «падение», которое вызывало точно такие же ощущения, они узнают только их старых книг.

---

Через день после остановки двигателей Фридо, Бабила и группа механиков отправились в верхнюю часть горы. Их ждала новая работа, ближе к вершине. Ялда задержалась на навигационном посту, пообещав последовать за ними позже; объяснений от нее никто не требовал.

Когда она открыла дверь камеры, в каюту проникло густое облако пыли, казавшейся красной при свете мха. Слой почвы на полу был покрыт точно такой же сеткой, которая использовалась в садах, но без растений, помогавших удерживать ее своими корнями, она легко могла сдвинуться с места.

Нино цеплялся за сетку у задней стены камеры; вокруг него плавали перевязанные веревками стопки бумаг вкупе с несколькими комками экскрементов и полудюжиной мертвых червей.

– Выходи оттуда. – Ялда почувствовала в своем голосе раздражение, как будто Нино сам был виноват в том, что живет посреди такой мерзости. Навестить его следовало бы гораздо раньше.

– Здесь еще кто-нибудь есть? – спросил он.

– Нет.

Нино прополз по полу, цепляясь за сетку. У двери он замешкался, будучи ненадолго сбит с толку, затем Ялда подалась назад и освободила для него место на веревке, которая была закреплена на стене у входа. Он ухватился за веревку, подтянулся к ней, затем протянул руку назад и захлопнул дверь, чтобы в каюту не попало еще больше пыли.

Он взглянул на постель навигатора, которая сверху была целиком закрыта брезентом. – Я так и думал, что вы сделаете нечто подобное. Ей легко пользоваться так, чтобы ничего не высыпалось наружу?

– Не совсем, – призналась Ялда. – Я думаю, нам придется смешивать песок с какой-нибудь смолой.

– У меня была только одна проблема, – сказал Нино, – в такой пыли тяжело читать. Если бы ты могла выделить мне пару таких брезентовых покрывал –

– Забудь про этот бедлам. – Ялда с пренебрежением указала на его камеру. – Я позабочусь о том, чтобы наверху у тебя была нормальная постель.

Нино замешкался; она увидела знакомое напряжение мышц вокруг его тимпана, которое говорило о том, что Нино пытается подобрать наиболее тактичные слова, чтобы выразить свою мысль. – Это очень мило с твоей стороны, – сказал он, – но, думаю, будет лучше, если я смогу привести в порядок то, что у меня уже есть.

– Здесь никого не останется, – сказала она. – Теперь мы движемся ортогонально, и на нашем веку уже никто не станет запускать двигатели – если только не возникнет какая-то экстренная ситуация.

– Я понимаю, – сказал Нино. – Штатные навигаторы больше не потребуются, и тебе придется работать где-то в другом месте. Но мне лучше остаться здесь.

– Тебя беспокоит путь наверх? – спросила Ялда. Последнее переселение прошло не так гладко, как могло бы. – Я найду несколько механиков, которые сыграют роль охраны на время подъема. Никто не сможет обвинить тебя в том, что ты сбежал, если у тебя будет такой эскорт.

– Люди ни за что смирятся даже с тем, что я буду просто жить там наверху, – сказал он. – Не говоря уж о том, чтобы видеть, как ты приходишь ко мне в камеру –

– Если по-твоему проблема в этом, – с раздражением перебила его Ялда, – я помещу тебя в камеру внутри своей каюты. Тогда никому не понадобится знать, как часто я тебя навещаю.

Нино прожужжал тоном мрачного изумления. – Сделаешь это, и не пройдет череды, как нас обоих прикончат.

– Я в это не верю.

– Да? Значит, ты не просто не знаешь, на что способны люди.

Теперь Ялда начала злиться. – Не надо меня поучать. Я и сама была в тюрьме, если ты вдруг забыл.

– Ты немного пострадала от рук маменькиного сынка, который в первую очередь хотел причинить вред совсем другому человеку, – заметил Нино. – Это не то же самое, что жить в мире, где тебя окружают одни враги.

– А трюк, который ты провернул для этого же маменькиного сынка, – сердито возразила Ялда, – отнюдь не вопрос жизни и смерти на Бесподобной. У людей есть более насущные проблемы. – Она отпустила веревку и на мгновение зависла в воздухе. – Ты знаешь, как в таком состоянии испечь каравай? Как починить лампу? Как сеять зерно?

– Значит, какое-то время все будут заняты проблемой невесомости, – согласился Нино. – Но это не повод лезть на рожон. Оставь меня здесь и пусть люди обо мне забудут. А даже если и вспомнят, то пусть довольствуются тем, что я изгнан как можно дальше от них самих. Изгнан и забыт.

С этим Ялда смириться не могла. – Забыт, чтобы умереть с голоду? Забыт, чтобы лишиться рассудка?

– Мох вполне съедобен; разве ты никогда его не пробовала? – ответил Нино. – Но если ты хочешь мне помочь…, то выбери того, кому ты доверяешь – того, чьи действия не привлекут к себе внимания – и пусть он раз в пару черед спускается сюда, чтобы принести несколько караваев и книг. Если у меня будет возможность время от времени читать что-нибудь новое, я не сойду с ума. К тому же у меня есть еще один черновик саг, над которым я могу работать.

– Если я брошу тебя здесь в одиночестве, – сказала Ялда, – то что помешает кому-нибудь спуститься в эту каюту и убить тебя? Ты боишься, что если я возьму тебя с собой на вершину и ясно дам понять остальным, что ты находишься под моей защитой, люди будут так возмущены, что пойдут против меня…, но скажи мне, как долго ты продержишься, не имея защиты вообще?

Нино всерьез задумался над ее словами. – Если ты поставишь на их пути достаточно запертых дверей – то это, вероятно, поможет. В качестве оправдания ты можешь сказать, что это не даст мне пробраться на верхние ярусы, даже если я сумею выбраться из своей камеры. Некоторым людям хватит и мысли о том, что я заперт в каком-то глухом подземелье – а тем, кто не успокоится, пока я жив, будет сложнее до меня добраться.

– Если я созову собрание и всем объясню, почему ты сделал то, что сделал, то они наверняка согласятся с тем, что лишение свободы – это вполне адекватное наказание, – сказала Ялда. – Они должны отнестись ко мне не с меньшим, а наоборот, с большим уважением, потому что я отказалась преклоняться перед традициями. Цель Бесподобной – нести перемены. Все до единой беглянки на борту должны быть готовы прокричать: пусть старые порядки катятся на все восемь сторон! Если на самом деле они хотели жить по этим правилам, то им следовало остаться в мире, где они бы по-прежнему задавали тон.

Нино вновь попытался придать своим мыслям тактичную форму. – Это смелая речь, Ялда, сказал он, спустя какое-то время, – и лично я не вижу в ней никаких изъянов. Но прежде, чем ты попытаешься выступить с ней перед всем экипажем… можешь ли ты назвать хотя бы одного человека, который бы благодаря этим отточенным словам, перешел на твою сторону, изначально будучи против твоего решения?

---

– Ялда! Ты не занята? Пожалуйста, ты должна на это взглянуть!

Исидора обращалась к Ялде, стоя перед ее кабинетом – она была слишком взволнована и не хотела попусту тратить время, втаскивая себя внутрь. Ялда была погружена в длинные расчеты энергии осциллирующих светородов, но мгновение спустя опустила свои конспекты в держатель и защелкнула его. Вспышки энтузиазма со стороны Исидоры порой раздражали, но именно благодаря ее стараниям оптическую мастерскую удалось так быстро привести в рабочее состояние. Если она хотела поделиться своим восхищением от того, что очередной прибор удалось приспособить к работе в условиях невесомости, отказывать ей было бы просто грубо.

Передвигаясь вдоль пары веревок с помощью четырех рук, Ялда преодолела комнату и выбралась наружу через дверь. Она оставила лишнюю пару рук, которыми пользовалась для работы со своими бумагами – с расчетом на то, что ей придется покрутить регулятор фокусировки или настроить угол призмы.

Не успела Ялда приблизиться и на полпоступи, как Исидора уже двинулась назад по коридору, направляясь в сторону мастерской.

– Какое выдающееся достижение нас ждет? – прокричала ей вслед Ялда.

– Тебе надо самой это увидеть! – ответила Исидора.

Стены оптической мастерской постоянно очищались от вездесущего светящегося мха, поэтому густые тени и регулируемое освещение превратили ее в призрачный отголосок мастерской, расположенной в университете Зевгмы – и сюрреалистическое расположение людей и оборудования лишь усугубляло ощущение, будто Ялда забрела в одну из своих ностальгических галлюцинаций. Исидора ждала ее в углу, где молодой исследователь по имени Сабино работал с микроскопом, ухватившись руками за две деревянные стойки, расположенные между бывшим полом и потолком.

Микроскопы вернулись в строй несколько дней тому назад. Заинтригованная, Ялда подошла ближе.

– Так какие у вас новости? – спросила она. В фокусе прибора находились две хрусталитовые пластины, между которыми был небольшой зазор. Что бы ни находилось внутри, было – как и следовало ожидать – слишком мелким, чтобы его можно было рассмотреть невооруженным глазом; мало того, пластины были соединены с хитроумным механизмом, состоящим из рычагов и колес, который Ялда еще ни разу не видела, а в зазоре между пластинами располагался тонкий стержень. Перед небольшой соляритовой лампой, которая освещала образец, находилась тонкая пластина, сделанная из материала, в котором Ялда узнала поляризационный светофильтр.

– Пожалуйста, посмотри сама, – сказал Сабино. – С Ялдой он вел себя стеснительно, но, несмотря на это она поняла, что взволнован он был не меньше Исидоры.

Он отошел в сторону и дал Ялде ухватиться за стойки перед микроскопом. Даже плотная древесина слегка задрожала от смещения сил, когда они поменялись местами; Ялда дождалась, пока вибрации не утихнут, а затем вгляделась в окуляр.

Поле зрения было заполнено полупрозрачными серыми частицами – по большей части их форма была близка к сферической, но с зазубренными краями. Если не считать формы, то в них не было ничего примечательного, никаких видимых частей или признаков более детальной структуры. Не все частицы находились в фокусе; пластины не были прижаты друг к другу достаточно плотно, чтобы войти в контакт с материалом и удержать его в неподвижном состоянии. Тем не менее, фокальная плоскость микроскопа была настроена на одну конкретную частицу; в отличие от остальных, она была надежно зафиксирована с помощью крошечного кронциркуля, который из-за своей непрозрачности выглядел абсолютно черным. Другие частицы находились в свободном состоянии, но лишь слегка подрагивали, указывая тем самым, что воздух между пластинами был практически неподвижен.

– И на что я смотрю? – спросила Ялда.

– Порошкообразный пассивит, – ответил Сабино.

– Под поляризованным светом?

– Да.

Щепотка мелкого песка – полученного растиранием пассивита или другого материала – обычно выглядела иначе. При поляризованном освещении песчинки, как правило, выглядели неоднородными и состояли из полудюжины серых областей, довольно сильно отличавшихся по своему оттенку. Эти же были окрашены в равномерный цвет и казались вполне однородными.

– Значит, ты их отсортировал? – спросила она Собино. – Ты отобрал самые чистые песчинки, какие только смог найти?

– Да. Такая песчинка попадалась где-то раз в десять гроссов.

– Раз в десять гроссов? Пришлось же тебе потрудиться.

После того, как Ялда покинула навигационный пост, у нее так и не нашлось времени, чтобы разузнать о проекте Сабино, но она, тем не менее, догадывалась о причинах столь изнурительного труда. Если твердые тела наподобие пассивита представляли собой регулярные решетки, состоящие из неделимых частиц – таких как гипотетические светороды Нерео – то лучшим способом изучения их свойств будет получение такой разновидности интересующего материала, в которой эта самая решетка содержала как можно меньше геометрических дефектов. Если решетка частиц поддерживает свою регулярную структуру, ее оптические свойства должны быть одинаковы в любой точке; типичное пестрое обличие крупинок песка при поляризованном освещении не допускало подобного варианта, но всегда было место для случайных исключений. Сабино нашел эти исключения и отмел все остальное.

– Попробуй покрутить колесо, – посоветовал он. – Верхнее, справа от тебя.

Не отводя глаз от окуляра, Ялда протянула правую руку из той пары, которую отрастила у себя на груди, и нашла колесо. Она провела пальцем по ободку, слегка поворачивая его в сторону. В ответ кронциркуль сдвинулся с места и перетащил свой крошечный груз на какую-то долю мизера.

– Что я должна была увидеть? – спросила она. Она не думала, что кто-то будет ждать от нее восхищения одной лишь возможностью передвигать отдельные песчинки.

– Так ты не просто смотри на кронциркуль, – посоветовала ей Исидора. – Следи за тем, что происходит вокруг него.

Ялда снова легонько повернула колесо; что-то привлекло ее внимание, но как только она остановилась, чтобы как следует рассмотреть, оно снова исчезло из вида.

Она повернула колесо еще немного и затем, когда нечто неожиданное и не вполне видимое ее глазу произошло снова, она стала крутить колесо вперед-назад – раскачивая кронциркуль и зажатую в нем песчинку пассивита.

И вслед за этим вторая песчинка, которая лежала поблизости, стала раскачиваться в такт движениям первой. Между двумя частицами был виден свет; они не касались друг друга. Но чтобы она ни делала с захваченной песчинкой, ее дублер повторял все движения так, будто они обе были частями единого твердого тела.

– Сила Нерео, – тихо произнесла Ялда. – Это она? Мы действительно можем ее видеть?

Исидора защебетала от восторга, посчитав ее вопрос риторическим. Сабино был более осторожен. – Я на это надеюсь, – сказал он. – Более подходящего объяснения я найти не могу.

Согласно уравнению Нерео, каждый светород должен быть окружен бороздами более низкой потенциальной энергии, которые были наиболее предпочтительным местоположением любого другого светорода. В случае одного светорода эти борозды представляли бы собой простую последовательность концентрических сферических оболочек, однако тот же самый эффект, действующий на множество частиц, мог соединить их друг с другом в виде некоторой регулярной решетки – и в этом случае закономерность, описывающая расположение углублений энергетического ландшафта, будет соблюдаться и за пределами самой решетки, создав тем самым возможность поймать в нее другой фрагмент материала с аналогичным строением. В результате достаточно чистая частичка минерала могла «приклеиться» к другой такой же частичке без фактического касания.

– Ты пробовал делать это раньше, когда работали двигатели? – спросила Ялда.

– Череда за чередой, – ответил он. – Но эффект, скорее всего, терялся на фоне гравитации и трения, потому что ничего подобного я не видел.

А значит, не видели этого и на родной планете; провести такой эксперимент можно было только в условиях невесомости.

Ялда наблюдала за Сабино задним зрением; теперь, откинувшись от микроскопа, она повернулась к нему лицом. – Ты отлично поработал! – воскликнула она. – Я хочу, чтобы в ближайшие дни ты выступил перед всеми остальными учеными. Есть успехи в плане теории?

Из держателя рядом с микроскопом Сабино достал лист бумаги. – Пока что только это, – ответил он.

– Это локальные минимумы энергии вокруг шестиугольной решетки светородов, – объяснил он. – Я нарисовал их, когда впервые задумался об этом проекте, еще на земле. На расчеты у меня ушло четыре череды.

– Охотно верю, – ответила Ялда. Это пример прекрасно иллюстрировал именно такую закономерность, которая могла сохраняться за границей твердого тела – к тому же она могла легко представить, как другая решетка увязает в этих энергетических ямах подобно грузовику, осевшему в колесный след, оставленный другой машиной. – Нам нужно найти способы оценки сил, возникающих в гораздо более крупных решетках, – сказала она, – а также полностью учесть трехмерную геометрию. Но пока что не бери это в голову; тебе следует сосредоточиться на уточнении своего эксперимента.

– Хорошо. – Сабино по-прежнему был слегка ошарашен; несмотря на то, что Ялда и постаралась по возможности спустить его с небес на землю, он не мог не осознать важность своего открытия. Если этот эксперимент удастся воспроизвести и развить, то природа самой материи вполне могла стать объектом систематического изучения – положив конец тем дням, когда разница между камнем и клубом дыма не имела лучшего объяснения, чем бессмысленное заклинание в духе «твердые тела занимают определенное пространство». Нерео проложил им дорогу, но вплоть до этого момента вся его элегантная математика оставалась непроверенной гипотезой. Возможно, что в будущем Сабино и Нерео встанут в один ряд с Витторио, объяснившим орбиты планет, но Ялда подумала, что сейчас лучше не забивать молодому ученому голову всякой вульгарной славой и обещаниями бессмертия. Сейчас ему нужно было сосредоточиться на самой работе.

Втроем они обговорили возможные шаги, которые следовало предпринять в дальнейшем; очевидной целью было простое измерение силы, которую нужно было приложить, чтобы отделить одну песчинку пассивита от другой, однако зная вращательные моменты, необходимые для того, чтобы, раскрутив частицы, нарушить их предпочтительное расположение, можно было, вероятно, получить информацию и о геометрии, лежащей в основе этих явлений.

Они перенесли обсуждение в столовую, а затем обратились к вопросу о других минералах: были ли они сделаны из одних и тех же светородов, отличаясь только их взаимным расположением? Можно ли с помощью одной лишь геометрии объяснить разницу между твердолитом и хрусталитом, пассивитом и огневитом? Эксперименты, которые им удалось наметить, будут только началом; Ялда уже представляла, как гонка, начатая Сабино, затянется на целое поколение.

Но добравшись, наконец, до своей каюты, чтобы отойти ко сну, Ялда подумала: В этом-то и вся прелесть – нам некуда спешить. Время на родной планете остановилось, а на самой Бесподобной столкновение с гремучей звездой едва ли оставит хоть царапину. Ресурсы горы не безграничны – и у них точно не хватит солярита, чтобы добраться до дома старым способом – но по крайней мере, в их невежестве наметилась трещинка, благодаря которой они, быть может, узнают, чем этот самый солярит является в действительности.

Ялда забралась в постель, потерлась о просмоленный песок, пока он не покрыл ее тело под брезентом; теперь она более, чем когда-либо, была полна надежд, что они следуют правильным курсом.

---

Выполнив последнее поручение, Фатима вернулась к кабинету Ялды. Ялда проводила ее внутрь, после чего тихо спросила: «Как там Нино?»

– На вид не так уж плохо, – ответила Фатима. – Он просил поблагодарить тебя за книги.

Ялда смутилась. – Это тебя следовало бы благодарить.

– Я не против носить ему разные вещи, – сказала Фатима. – Раньше преодолеть все эти ступеньки было бы тяжеловато, но теперь это едва ли сложнее любого другого путешествия.

Ялда не считала, что эти вояжи подвергают Фатиму какой-то опасности – никто не станет винить ее только за то, что она следовала указаниям, – но беспокоилась о том, какое влияние может произвести на девушку тот факт, что она была единственным человеком, навещавшим Нино.

– Ты не расстраиваешься от того, что тебе приходится видеть его в таком состоянии?

– По мне так лучше бы его отпустили, – открыто сказал Фатима. – Он достаточно настрадался. Но я знаю, что освободить его ты пока не можешь. Он хорошо ко мне относился, еще когда мы были новичками, поэтому мне в радость навещать его и пытаться как-то подбодрить.

– Ладно. – Так пожелал сам Нино, а идей получше у Ялды пока что не было. – Просто пообещай, что скажешь, как только начнешь испытывать трудности.

– Хорошо. – Фатима качнулась на веревках назад, как будто собираясь уходить, но затем остановилась. – Ах да, на обратном пути я и в лес заглянула.

Ялда едва не забыла о своей просьбе. Наблюдение за крошечным островком дикой природы на Бесподобной не было чьей-то официальной обязанностью, а задействовать ради этого часть фермеров, пока они еще не освоились с новоявленной невесомостью, ей не хотелось. – И как там дела?

– Не так пыльно, как на полях и в садах, – ответила Фатима. – В воздухе полно веточек, лепестков и мертвых червей, но крупнее них ничего не было – ни деревьев, вырванных из земли, ни древесников, барахтающихся под потолком, я там не видела.

– Рада это слышать.

– Правда, с пшеницей, по-моему, дела обстоят не так хорошо, – добавила Фатима.

– С пшеницей?

– На одной из полян есть участок земли, засеянный пшеницей, – объяснила Фатима. – Выглядит все так, будто стебельки перенесли туда целиком – выкопали на поле и посадили заново, а не вырастили сразу на этом участке. Но когда я там была, все их цветки были закрыты.

– Понятно. – Ялда была озадачена; кому бы ни принадлежал этот эксперимент, ее этот человек в известность не поставил.

Ялда отослала Фатиму на занятие по физике, а сама занялась поисками Лавинио, выполнявшего обязанности главного агронома. Согласно записке у входа в его кабинет, ближайшие две череды он должен был провести в полях, несколькими ярусами ниже. Ялда попыталась убедить себя проявить терпение; она не ожидала, что ее будут держать в курсе всей научной деятельности на Бесподобной; к тому же, она вполне могла вызвать неприязнь со стороны Лавинио, решившись покинуть свои обычные места пребывания только ради того, чтобы расспросить его о каком-то тривиальном эксперименте

Вот только насколько тривиальным он был в действительности? Фермеры были слишком заняты, пытаясь оптимизировать уборку урожая в условиях невесомости, чтобы высаживать пшеницу в лесу с единственной целью проверить необоснованную гипотезу о влиянии соседних растений на скорость роста. Никто не стал бы этим заниматься, не будь это важно.

Ждать две череды она не могла.

Под действием невесомости лестничные пролеты из источника нескончаемого каторжного труда превратились в самую комфортную транспортную магистраль Бесподобной. При помощи пары веревок, находившихся в ее полном распоряжении, и не видя никого в поле зрения, Ялда перешла на более быстрый способ передвижения: она подталкивала себя вперед одновременным усилием четырех рук, затем отпускала веревку и старалась как можно дольше двигаться по баллистической траектории, после чего снова касалась веревок теми руками, которые были необходимы, чтобы скорректировать боковой дрейф и восстановить скорость. Мимо проносились освещенные мхом стены, а угрожающие края винтообразного желоба, окружавшего Ялду и своими зазубренными ступеньками возвещавшего головокружительное падение, которое в конце должно было непременно размозжить ей голову, только усиливало ее победоносное чувство контроля. Все казалось возможным, если тебе удавалось выжить, сбросившись с лестницы высотой в целую гору.

Чтобы добраться до яруса, на котором располагался лес, Ялде – по ее ощущениям – потребовалось меньше склянки. Когда она переместилась из лестничного пролета в соединительные туннели, ее разум упорно настаивал на том, что защищенные от древесников двери, попадавшиеся ей на пути, на самом деле были крышками люков, и попав в нужный зал, она отчетливо ощутила, что поднимается сквозь пол. Деревья, которые тянулись у нее «над головой», изо всех сил старались заставить ее переосмыслить свое чувство вертикали, но этому довольно сильно мешал рыхлый детрит, который парил вокруг них прямо в воздухе.

Переоснащение этого зала было сделано на скорую руку – с крюков на стене свисало лишь несколько непарных опорных веревок, поэтому, чтобы попасть в сам лес, Ялде пришлось оттолкнуться от каменной стены, а затем двигаться в воздухе по инерции. Правда, оказавшись посреди деревьев, благодаря их ветвям, она уже не испытывала недостатка в опоре для рук. Мимо нее, полные жизнерадостной силы, проносились темные зудни, которые исчезали через высверк после того, как появлялись. Испещренная зелеными пятная ящерица засеменила прочь с ее пути – с неизменной ловкостью цепляясь когтями за кору дерева. Какими бы древними и неизменными ни были их инстинкты, с переменами эти животные справились.

Она отыскала поляну, о которой говорила Фатима – и заодно встретила Лавинио. Чтобы было проще добраться до гибнущей пшеницы, он искрестил веревками небольшое пространство, где не росло никаких деревьев. Только сейчас Ялда почувствовала, что почва вместе со своим сетчатым каркасом находится под ней: сейчас она была воздушным шпионом, крадущимся сквозь лесной полог подобно древеснику из дедушкиного рассказа. Спускаясь, она постаралась издать как можно больше скрипов, чтобы никто не подумал, будто она подкралась исподтишка.

Лавинио молча наблюдал за приближением Ялды. Его мрачное лицо не выражало никакого удивления, будто его уже постигла такая неудача, что он только и ждал непрошеного гостя, готового заявиться именно в этот момент.

– Можешь объяснить мне, зачем это нужно? – спросила она, карабкаясь вниз по стволу, а затем ухватившись за одну из его веревок.

– Я надеялся, что деревья, возможно, научат пшеницу, – ответил он.

– Чему научат?

– Где находится верх.

Ялда подтянулась ближе. К ее смущению лесной пол снова стал для нее вертикальным, превратившись в стену пещеры, из которой окружавшие их стволы торчали как гигантские ощетинившиеся побеги. Стебли пшеницы, впрочем, тянулись вдоль деревьев – но, по-видимому, их так посадили специально, так чему же здесь учиться?

– Я не понимаю, – сказала она. – Разве на полях что-то не так? – Она указала на серые обвисшие цветки пшеницы.

– Да, но иначе, чем здесь, – ответил Лавинио. – Здесь цветки не знают, когда нужно открываться; местный свет почему-то сбивает их с толку. Но на полях зрелые растения по-прежнему здоровы.

– Это хорошая новость. А что с семенами?

Лавинио опустил руку в землю между стеблями и немного покопавшись, извлек одно из семян. Скорее всего, туда его поместили вручную, в рамках отдельного эксперимента; ни одно из окружавших его больных растений не смогло бы произвести семена и тем более не обладало способностью внедрить их в землю.

Ялда взяла семя из рук Лавинио и внимательно его рассмотрела. Оно было покрыто дюжинами тоненьких белых корешков, которые пробивались сквозь кожицу во всевозможных направлениях, не отдавая предпочтения какой-либо из сторон. Но ни ростка, ни зачатка стебля при этом не было. Семя не знало, в какую сторону расти.

– Мне казалось, что при формировании стебля растение ориентируется на свет и воздух, – сказала она.

– Так меня учили. Это считалось догмой; я никогда не ставил ее под сомнение. – Лавинио забрал у Ялды семя и повертел его между пальцами. – Но на какую бы глубину я их не сажал…, им, похоже, никак не удается найти верх. Даже если семя зарыто только на половину – и его верхняя часть контактирует со светом и воздухом – они все равно не понимают подсказок.

– Значит, после того, как экспериментальные семена, которые ты посеял на поле, не дали побегов, ты спустился сюда, чтобы проверить, не окажет ли лес более сильного влияния?

– Да, так я планировал, – ответил Лавинио. – Я надеялся, что если весь растительный материла будет ориентирован в одном и том же направлении, то деревья смогут передать пшенице одно из своих веяний. Однако зрелая пшеница здесь просто погибает, а семена ведут себя точно так же, как и на полях.

Ялда заставила себя успокоиться. Зрелые растения на полях по-прежнему были здоровы, так что за ближайший урожай можно не опасаться; в ближайшее время голодная смерть им не грозит. Но времени на решение проблемы было не так уж много – в противном случае очередной урожай станет для них последним.

– А как дела в медицинских садах? – спросила она.

– Там кусты вырастают не из семян, а из побегов, – ответил Лавинио. – Некоторые из них прорастают под необычными углами, но стоит садовникам их подправить, дальше они растут безо всяких проблем.

– Это уже кое-что.

Лавинио что-то проворчал в знак согласия; катастрофа не приняла глобальные масштабы. Но прожить на одном только холине и болеутоляющих было невозможно.

– Я бы предпочла узнать об этом раньше. – Она понимала, что он хотел доказать свою компетентность, пытаясь справиться с проблемой своими силами, но на кону сейчас стояло слишком многое.

– Фридо решил, что будет лучше сначала найти решение, – объяснил Лавинио. – Вместо того, чтобы без нужды сеять панику.

Ялда поразмыслила над этой новостью. Фридо знал о пшенице и держал это в тайне от нее? Лавинио, вероятно, считал, что никто, кроме него, не несет ответственности за урожай, но у Фридо-то какое оправдание?

– Я не заинтересована в распространении паники, – сказала она. – Но нам нужно, чтобы этой проблемой занялось как можно больше людей.

– Я уже провел все эксперименты, какие только можно пожелать, – настаивал Лавинио. – Я рассматриваю все возможные комбинации факторов: свет, почва, воздух, растения по соседству… какие еще остались варианты?

– И никаких результатов не видно?

– Пока что нет.

– Тогда мы оба знаем, чего не хватает, – сказала Ялда. – До недавнего времени пшеница была в порядке – и изменилось на корабле только одно.

Лавинио невесело прожужжал. – Так что нам теперь делать? Снова запустить двигатели и остановить их, когда укоренится очередное поколение пшеницы? И так раз за разом?

– Едва ли. Через поколение у нас закончится солярит, а еще через несколько лет мы все умрем с голода.

– Тогда что? – строго спросил Лавинио. – Если пшеница не станет расти без силы тяготения –?

Ялда подняла руку и покрутила пальцем. – Гравитацию можно создать и при помощи вращения. Мы могли бы поместить семена во вращающийся механизм – центрифугу – и дождаться, пока они не прорастут.

Лавинио обдумал ее предложение. – Это мысль, – сказал он. – Но что если прорастания недостаточно? Что если ось роста у растений формируется под действием гравитации на протяжении половины сезона?

Ялде не хотелось отвечать на этот вопрос. Экипаж ракеты до сих с трудом адаптировался к последнему изменению – перестраивая каждое жилое помещение, каждую мастерскую, каждый коридор; заново осваивая самый обыкновенный быт. Сколько недовольства породит ее объявление о том, что все их усилия были ошибочны и что все их достижения вскоре потеряют актуальность?

Но без пшеницы им не выжить. К тому же мечтать о безболезненном решении проблемы было бесполезно; сейчас им нужно готовиться к худшему.

– Если прорастания будет мало, – сказала она, – нам придется привести во вращение всю гору.

---

Намеченное время уже давно прошло, а конференц-зал все еще продолжал медленно заполняться людьми, но Ялда не собиралась начинать, пока все сообщество не будет в сборе. Люди приходили со всех уголков Бесподобной, и многие из них еще ни разу не предпринимали подобного путешествия в условиях невесомости.

Ялда стояла у входа, приветствовала прибывших и вносила их имена в список. Фридо предложил заняться этим вместо нее, но Ялда настояла на том, чтобы извлечь максимальную пользу из представившейся возможности вновь встретиться лицом к лицу с каждым членом команды – какой бы короткой эта встреча ни была.

Теперь Фридо ждал в переднем ряду, цепляясь за веревки рядом с Бабилой и полудюжиной бывших механиков, работавших в дозирующих камерах. Ялда не смогла заставить себя встретиться с ним лицом к лицу, чтобы обвинить в недобросовестности. Она подозревала, что проблему с пшеницей Фридо держал в тайне, чтобы укрепить свои позиции и надеясь предстать перед экипажем эдаким героем, после того, как объявит о простом, биологическом решении, способном избавить всех жителей от голодной смерти – пусть и созданном стараниями Лавинио, но, тем не менее, разработанном под его покровительством, в то время как сама Ялда проявила в этом деле небрежность. Не приходилось сомневаться и в том, что решение с центрифугой он тоже был готов выдать за свое – если бы об этом зашла речь. Более того, Ялда помнила, что Фридо был членом группы, которая обсуждала возможности вращения Бесподобной на этапе разработки первых реальных планов в отношении горы. Достигнутый ими консенсус заключался в том, что ради кое-каких весьма неравномерных преимуществ в плане комфорта придется существенно усложнить навигацию и корректировку курса. Им и в голову не пришло, что гравитация может оказаться вопросом жизни и смерти.

Полсклянки спустя список отсутствующих сократился до одного имени, от которого уже было никак не отделаться. Ялда кратко выразила собравшимся свою признательность, после чего представила им Лавинио, который объяснил, что именно ему удалось увидеть и какие эксперименты провести.

– По-видимому, в пшеничном зерне есть нечто чувствительное к воздействию гравитации, – неохотно заключил он. – После трех дней, проведенные в центрифуге, семена дают ростки, но их рост прекращается, когда перестает действовать силя тяготения. На полях укоренившиеся растения не погибли после остановки двигателей, поэтому мы будем пытаться увеличить период работы центрифуги в надежде найти тот момент, после которого сеянцы можно будет извлечь и пересадить в землю. Но нет никакой гарантии, что такой момент вообще может наступить до полного созревания растения.

Он отошел в сторону, и Ялда снова перебралась на сцену. Ухватившись четырьмя руками за веревки позади себя, и обозревая встревоженную толпу, она задумалась, что произойдет, если кто-нибудь воспользуется этой возможностью, чтобы отчитать ее за снисходительное отношение к саботажнику. Однако эти люди только что узнали о риске умереть голодной смертью; Нино же был давно побежденным врагом, который гнил в своей тюрьме неведомо где.

– В течение ближайшей дюжины черед, – начала она, – мы, вероятно, обнаружим, что сможем полностью решить нашу проблему, оснастив фермы большей рабочей силой и еще несколькими центрифугами. Но если эта надежда окажется ложной, единственной альтернативой будет привести во вращение саму Бесподобную, что потребует времени и сил. Поэтому нам нужно немедленно заняться подготовкой на этот случай и приложить максимум усилий, чтобы все было готово к следующему сбору урожая – даже при том, что мы по-прежнему надеемся обойтись без вращения горы.

– Идея раскрутить Бесподобную относительно горизонтальной оси в надежде, что гравитация на полях окажется как можно ближе к своему первоначальному направлению, может показаться заманчивой, но, боюсь, центр масс горы находится так низко, что нужного эффекта мы не добьемся. Кроме того, существует проблема устойчивости: если попытаться раскрутить конус вокруг прямой, которая не совпадает с его осью симметрии, малейшее возмущение может вызвать раскачивание оси вращения. Так что в действительности выбора у нас нет: нам нужно раскрутить гору относительно вертикальной оси, соединяющей ее вершины с основанием.

Ялда опустила мимолетный взгляд на Фридо. Следовало ли поставить его рядом, чтобы он мог ее подстраховать, подтвердить ее заявления насчет технической стороны вопроса? Центробежную силу понимали все, однако более тонкие моменты половина экипажа все равно будет вынуждена принять на веру.

Фридо смотрел на Ялду с нейтральным выражением лица. Они оба знали, что он готовится выступить против нее. Теперь пытаться привлечь его на свою сторону было слишком поздно.

– Нам понадобится установить две дюжины небольших двигателей, – продолжала Ялда, – распределенных по всему склону горы, вдоль двух прямых, на противоположных сторонах оси. Эти двигатели будут гораздо слабее тех, что мы использовали для ускорения, но нам все равно придется разместить их в глубоких колодцах, чтобы реактивная тяга не вырвала их самих и не содрала с горы часть ее поверхности.

– Это означает, что нам придется выйти наружу и заняться раскопками при отсутствии гравитации, которая могла бы удержать нас на поверхности. Это также означает, что для защиты от перегревания нам придется работать в охладительных мешках, заполненных воздухом. Раньше никто ничего подобного не делал. И каким бы оптимистичным ни был наш настрой, объем работы таков, что наши штатные строительные бригады ни за что не успеют справиться с ней до того, как наступит время посева. Всем, кто не работает на фермах, придется оказать помощь. Как только строительные бригады разработают необходимые протоколы, они займутся обучением других людей, которые впоследствии присоединятся к работам. Одним из первых учеников стану я сама – потому что это задача первостепенной важности.

– Провести в пустоте несколько черед за опасной работой, которая, может статься, ни к чему не приведет? – вставила вопрос Дельфина. Она стояла в первом ряду, на несколько поступей левее Фридо. – Так ты предлагаешь решить нашу сельскохозяйственную проблему?

– А что ты предлагаешь взамен? – спросила Ялда.

– Найти другой источник пищи, который не так сильно зависит от силы тяготения, – ответила Дельфина. – Чем питаются древесники, в своем лесу?

– В основном ящерицами. Которые питаются зуднями, а те, в свою очередь, – корой и лепестками.

– Мы могли бы привыкнуть к мясу ящериц, – заявила Дельфина. – Если оно годится для наших двоюродных братьев и сестер, то почему бы и нам самим не попробовать?

– Думаю, это вполне возможно, – согласилась Ялда. – Но ресурсов, которые предоставляет весь лес, хватает шести древесникам.

– А разве мы не можем разводить ящериц более интенсивно?

– Об этом… стоит подумать, – сказала Ялда. – Но это тоже риск, и даже если мы преуспеем, отдачу от этого предприятия мы получим слишком поздно. С уверенностью можно сказать только одно – мы можем выращивать пшеницу при наличии силы тяготения. Как только нам удастся привести Бесподобную во вращение, нам останется только подготовить новые поля и засеять их семенами.

– И где именно? – не унималась Дельфина. – Разве у нас есть каюты, в которых потолок ориентирован в сторону оси?

– С первым урожаем придется импровизировать, – согласилась Ялда. – Нам придется расположить поля на поверхностях, которые раньше играли роль стен – высекать каюты с идеальной геометрией будет некогда.

– А что произойдет, если нам придется снова запустить двигатели? Чтобы избежать столкновения с каким-нибудь непредвиденным препятствием. – Разговор доставлял Дельфине удовольствие; кто-то ее неплохо подготовил.

Ялда как могла старалась сохранять спокойствие. – Ситуация такова, что в первую очередь нам придется остановить вращение. Но в принципе нет никакой причины, по которой мы не могли переделать систему управления ориентацией и топливопроводы, чтобы они могли действовать одновременно с вращением Бесподобной.

Дельфина замешкалась, будто перечень заученных ею возражений, наконец, подошел к концу. Однако ее вклад этим не ограничился.

– Извини, – сказала она, – но твои слова меня не убедили. В общем и целом, я не думаю, что твой план оправдывает все риски. Я не стану вступать в рабочие бригады, которые имеют отношение к этому проекту.

– У нас никто никого не принуждает, – сказала в ответ Ялда. – В этом вопросе ты вольна поступать так, как считаешь нужным.

– И вольна склонять друзей на свою сторону, я надеюсь? – весело добавила Дельфина.

– Разумеется. – Ялда уже начала злиться, но вовсе не собиралась менять тактику и переходить к угрозам. Или ты поможешь раскрутить гору, или к следующему урожаю останешься без еды.

Гораздо лучше будет вывести вредителей на чистую воду.

– Тем не менее, нам уже нужно приступать к составлению рабочих графиков, – заметила она, – поэтому прямо сейчас мне бы хотелось узнать конкретные цифры. Сколько человек готовы взяться за работу, чтобы воплотить этот план в жизнь – либо на фермах, либо на склонах горы? Кто согласен – поднимите, пожалуйста, руку.

Примерно треть команды незамедлительно дали ответ. В течение последовавшей за этим долгой и мучительной паузы Ялде казалось, что вся ее поддержка ограничится этой вспышкой энтузиазма, но затем число ее сторонников стало расти.

В конечном счете на сторону Дельфины решило встать лишь около двух дюжин людей. Большинство из них работали в дозирующих камерах и посылали ей сообщения насчет Нино. Несомненно, смерти диверсанта хотели и многие другие, но они не собирались рисковать урожаем – или даже тем, что об их рискованном отношении к урожаю узнают другие люди – только лишь для того, чтобы выплеснуть свою злость по совершенно другому поводу.

Фридо не вошел в число оппозиционеров. В какой-то момент он оценил количество голосов среди окружавших его людей и решил поднять руку.

Когда планета исчезла в сиянии Солнца, Ялда почувствовала облегчение; долгое прощание наконец-то осталось позади. Череду спустя, когда она вернулась в наблюдательную каюту, невооруженным взглядом было не различить даже Гемму. Через встроенный в теодолит телескоп Солнце и бывшая планета выглядели как ничем не примечательная двойная звезда – яркий первичный компонент и его более тусклый компаньон – с красной и фиолетовой каемкой, которая неизбежно должна была растянуться в полноценный спектральный шлейф. Даже если прямо сейчас небо ее родной планеты озаряли гремучие звезды, на таком расстоянии эти цветные ниточки были слишком бледными, чтобы их можно было разглядеть.

Ялда произвела измерения и рассчитала поправки, необходимые для того, чтобы Бесподобная продолжала следовать намеченным курсом. Насколько ей было видно, ракета направлялась в область беспросветной тьмы, хотя судить об этом с ее наблюдательного пункта не стоило – отсюда можно было координировать работу дозирующих камер, однако обзор искажался из-за дымки, поднимавшейся от выхлопа двигателей. Рядом с вершиной горы, в девственно чистой пустоте космоса группа астрономов при помощи того самого телескопа, который Евсебио выкупил у университета, тщательно обследовала коридор по мере того, как к нему приближалась ракета. Какие бы усовершенствования в оптике ни принесло с собой будущее, именно сейчас нужно было убедиться в том, что прямая дорога, которую они избрали для своего продолжительного марафона, будет свободна от обычного газа и пыли; как только они достигнут максимальной скорости, любое такое препятствие будет вести себя подобно гремучей звезде – его история, с точки зрения путешественников, будет мгновенно размазана по всему пространству, и обнаружить такой объект заранее окажется невозможным.

Подступавшая к ракете темнота казалась Ялде абсолютно закономерной и вместе с тем предельно странной. Зона прямой видимости, расположенная между Бесподобной и областью космоса, который они планировали пересечь, останется свободной от каких-либо препятствий – но по мере того, как их история начнет искривляться по направлению к этому коридору, их зрение будет разворачиваться в противоположную сторону. Природа наделила всех передними и задними глазами, но подобная симметрия действовала лишь в трех измерениях; в 4-пространстве можно было только оглядываться назад. На данный момент свет, который, столкнувшись с расположенной впереди пылью, был рассеян достаточно давно, в 4-пространстве мог добраться до ракеты под таким углом, что с их точки зрения показался бы светом из прошлого. Но уже совсем скоро свет от такого источника будет прибывать к ним из их собственного будущего – а значит, если такой свет попадает им в глаза, они будут его не поглощать, а наоборот, излучать.

Ялда не видела никакой фундаментальной причины, по которой живое существо не могло бы обладать способностью воспринимать свет, излученный собственным телом – однако привычные условия движения и энтропии, в которых зародилась жизнь, свели бы пользу подобного таланта к нулю. Органы чувств, благодаря которым ее предки-древесники смогли бы увидеть ортогональные звезды с опережением в несколько эонов, не помогли бы им понять, в какую сторону через пять высверков прыгнет ящерица.

Необходимые знания, необходимые навыки – старое уступало место новому. Бесподобная выиграла время для мира, оставшегося позади, но воспользоваться этим трюком можно было только один раз; они не могли перепоручить решение собственных проблем второй команде путешественников. Какие бы умения ни потребовались, чтобы выжить в состоянии, ортогональном породившей их истории, освоить их придется всего лишь за полтора года.

---

Ялда снова отправилась наверх. Ремонт топливопроводов второй ступени был почти завершен, в медицинских садах был наведен порядок, а поврежденный участок земли – вновь засеян. Она встретилась с главным агрономом, Лавинио, и вместе они прошлись по цветущему пшеничному полю. Для растений, которые уже давно привыкли к жизни без солнечного света, переход в это новое состояние бесконечного полета, по-видимому, прошел незамеченным.

Теперь по всей Бесподобной проводились учебные занятия – с таким расчетом, чтобы каждый ученик мог добраться до них в течение полусклянки. Ялда присутствовала на одном из уроков, которые посещала Фатима – их целью было дать рабочим с рудиментарным образованием некие базовые знания, необходимые для понимания вращательной физики. Стать исследователем мог не каждый, но если уровень базовых знаний в их сообществе удастся поднять с обычной арифметики до геометрии четырехмерного пространства, то эта более высокая планка приблизит их к открытиям будущего – и если дело дойдет до того, что любой садовник за прополкой сорняков будет размышлять о проблемах светородной теории Нерео, тем лучше.

Учитель, Севера, задала простую задачу. – Если на вспаханном поле с равноотстоящими бороздами натянуть веревку с севера на юг, то она займет три борозды. А если ту же самую веревку на том же самом поле растянуть с востока на запад, то ее длина составит четыре борозды. Если веревка будет натянута так, чтобы пересечь максимальное количество борозд…, то чему будет равно это количество?

На груди у дюжины учеников, которые принялись зарисовывать описанный сценарий, расцвели диаграммы. Как только они получат ответ – и поймут, почему он верен – половина тайн света, времени и движения станут для них привычным делом.

---

Вернувшись на навигационный пост, Ялда встретилась с собственным учеником. Она рассказала Нино о своих планах, когда сообщила ему об отсрочке казни, но с тех пор была слишком занята, чтобы выполнить свое обещание

Она села на пол, лицом к нему. – Ты можешь прочитать первую дюжину символов? – спросила она.

– Да. – Судя по тону, Нино был оскорблен таким вопросом, но Ялда не представляла, как будет его учить, если они с самого начала не смогут достичь понимания в подобных вещах.

– Ты можешь их изобразить? На своей коже?

В ответ Нино угрюмо посмотрел на нее, никак не прояснив, то ли Ялда лишь усугубила предыдущее оскорбление, то ли произнести ответ на этот раз было слишком унизительным.

– Я делаю это не для того, чтобы тебя наказать, – сказала Ялда. – Я думала, это поможет тебе скоротать время, но если ты хочешь, чтобы я ушла, то я уйду.

– Как пожелаешь, – сухо ответил он.

Ялде захотелось так и сделать. – Почему ты относишься ко мне так, будто я твой враг? – спросила она. – Если я готова поверить в то, что ты не питаешь к нам злобы, то почему ты не можешь ответить тем же?

– Ты мой надзиратель, – сказал Нино. – Я не жалуюсь не утраченную свободу, но надзиратель – это не друг.

Ялда подавила в себе желание ответить гневной тирадой на его неблагодарность. – Если это поможет, я пришлю к тебе другого учителя вместо себя, хотя найти подходящего кандидата будет, пожалуй, непросто, и я не уверена, что на этот счет подумают остальные члены экипажа.

– А как они относятся к тому, что ты сюда приходишь? – спросил он.

– Я не придала это широкой огласке, – призналась Ялда. – Но если бы я послала кого-нибудь еще, разговорам бы не было конца.

Нино подвинул одну ногу. – А какая тебе разница, научусь я читать и писать, или нет?

– Никто не может выжить, полагаясь лишь на собственные мысли, – сказала Ялда. – Если бы кто-то захотел тебя навестить, я бы с радостью позволила им приходить и заряжать тебя оптимизмом так часто, как только их душа пожелает. Но даже если на Бесподобной и есть те, кто когда-то считал тебя своим другом, они либо изменили свое отношение, либо не хотят тебя поддерживать из-за страха, что об этом кто-нибудь узнает.

– Значит, ты научишь меня читать, а потом утихомиришь своими книгами? – Он сказал это так, будто речь шла о плане его порабощения – о захвате его собственного разума, куда более ужасном, чем физическое лишение свободы.

От досады Ялда закрыла лицо руками. – Чего же ты в таком случае хочешь? Я не могу отпустить тебя на свободу.

– Тогда ради чего ты пытаешься успокоить свою совесть? – сурово спросил Нино. – Даже если ты держишь меня здесь, стыдиться тебе нечего.

– Это так, – согласилась Ялда. – Но мне будет совестно, если ты потеряешь рассудок.

– Почему? – В словах Нино не было сарказма; он и правда был озадачен. – Почему совесть должна мучать кого-то, кроме меня?

Может быть, это касалось его чувства гордости? Или уверенности в себе? Меньше всего ей хотелось подрывать ту стойкость, которая уже была при нем.

– Ты поступил глупо и мог нас всех погубить – но пока ты живешь на этой скале, у нас друг перед другом по-прежнему есть обязательства, которые относятся и ко всем остальным. Как только я смогу гарантировать, что ты не повторишь на Бесподобной своих действий, все остальное по-прежнему будет в силе. Как бы то ни было, я обязана – в той мере, в которой это отвечает практическим целям – предоставить тебе полноценную работу и возможность получить образование – а ты, в свою очередь, обязан оказать мне содействие. Мне вовсе не доставляет удовольствия тот факт, что теперь выполнить это требование стало гораздо сложнее, но этого, тем не менее, недостаточно, чтобы я просто закрыла на проблему глаза.

Нино замолчал, но теперь уже, казалось, не был так уверен в своей точке зрения. В том, что его попросили честно выполнить свою часть работы, не было ничего унизительного.

Ялда изо всех сил старалась понять ход его мыслей. Он не питал презрения к своим надзирателям; он бы не присоединился к команде, не подкупи его Ачилио, и однако же пришел к ним, не будучи отравленным презрением к их амбициям. Ачилио нашел оправдание риску массового убийства, дав понять, что смерть путешественников – всего лишь вопрос времени, но даже если Нино скептически относился к будущему этой миссии, он не мог не отдать должное их благим намерениям.

– Что будет дальше? – спросил он. – Если я научусь тому, чему ты меня хочешь научить, то какая меня ждет работа?

– Сложно сказать, – призналась Ялда. – Но фермером ты стать уже не сможешь. Придется начать свое образование с азов, а потом выяснить, какие у тебя есть склонности.

Нино долго раздумывал над ее словами. Вероятно, он опасался тешить себя излишними надеждами. Ялде не хотелось заранее настраивать его на неудачу, однако несколько скромных шагов, которые вполне могли бы открыть перед ним новые перспективы, – это, надо полагать, лучше, чем позволить ему прозябать здесь до самой смерти.

– В твоих словах есть смысл, – согласился он. – Если ты хочешь заняться моим обучением, я приложу все усилия, чтобы добиться успеха.

---

По мере приближения к уровню горящего солярита шум и жар двигателей начинали действовать на нервы, и механики вместе с навигаторами стали готовиться к переселению на второй ярус топливопроводов. К этому моменту Бесподобная успела набрать такой импульс, что несколько дней без ручной корректировки не оказали бы на ее курс какого-то заметного влияния, а любое небольшое отклонение можно будет легко устранить после запуска двигателей второй ступени.

– Это будет идеальная возможность избавиться от мусора, – заметила Бабила, окидывая взглядом пустую пещеру навигационного поста, из которого убрали все скамейки и инструменты. – Если мы захотим выкинуть какой-нибудь хлам, просто оставим его здесь, и он сам улетит в пустоту. Ее взгляд задержался на двери тюрьмы.

– Хлам – это наше сокровище, – ответила Ялда. – Мы не настолько богаты, чтобы позволить себе просто выбрасывать вещи.

Фридо уже давно отказался принимать чью-либо сторону – по крайней мере, в открытую. – Поможешь мне проверить взрыватели первой ступени? – попросил он Бабилу; она вышла вслед за ним из каюты. Перед запуском второй ступени они собирались подорвать взрывчатку, заложенную в дозирующих камерах первой ступени, чтобы ослабить часть горы, которую предстояло сбросить в пустоту.

Ялда открыла камеру и выпустила Нино. Первые несколько шагов он был сбит с толку, моргал и ежился от странного впечатления, которое произвело на него пространство, куда более открытое, чем его камера, но быстро собрался с духом. Ялда знала, что утешать его словами сейчас не стоило; они молча шли по пустым дозирующим камерам в сторону лестницы.

– Сколько времени прошло? – прокричал он, когда они начали подниматься. – С момента отлета?

– Для нас – почти полгода, – ответила Ялда. Ее внутреннему учителю хотелось продолжить разговор в письменной форме, но Нино шел впереди и еще не овладел в полной мере навыком письма на спине.

– А дома?

– Почти столько же. Дай-ка подумать. – Ялда не следила за старым календарем; ответ ей пришлось вычислять прямо на ходу. На практике можно было использовать только один метод расчета, который опирался на представление об одновременности событий с точки зрения родной планеты, чтобы увязать друг с другом обе истории; полученная таким образом дата должна была остановиться во времени, когда Бесподобная перейдет к ортогональному движению, но в остальном была вполне корректной. Привязка понятия «сейчас» к искривленной истории самой Бесподобной привела бы к тому, что по мере ускорения ракеты дата на родной планете устремилась бы в бесконечно далекое будущее, после разворота одним махом перенеслась в бесконечно далекое прошлое, а затем пришла в норму как раз к моменту встречи.

– Примерно на десять дней меньше, – ответила она.

– Понятно. – Нино отвернулся от лестницы, над чем-то задумавшись.

– А что?

– Вероятно, у меня скоро родятся внуки, – ответил он.

– О, – Ялда была не уверена, ожидал ли он поздравлений с ее стороны.

– Я наложил на это запрет, пока моим детям не исполнится хотя бы дюжина и два года, – объяснил он. – Я надеюсь, что они потерпят еще несколько лет, но трудно сказать, как именно они поступят.

– Наверняка они сделают разумный выбор, – без особой уверенности предположила Ялда. – Так что ты им сказал насчет своего вступления в команду Бесподобной?

– Я сказал, что Евсебио так отчаянно нуждается в фермерах, что готов платить моей семье в обмен на мои умения.

– И как они это восприняли?

Нино остановился на ступеньках. – Они хотели полететь вместе со мной. Но я сказал, что это слишком опасно, для всех нас.

Шум двигателей постепенно затих. Какую бы тревогу ни вызывали мысли о будущей невесомости, Ялда решила, что одна только возможность избавиться от этого беспрерывного биения пламени о скалу, компенсирует все прочие недостатки.

– А дети твоего брата старше или младше? – спросила она.

– Младше.

– Ты не думаешь, что он станет давить на своих племянников и племянниц?

– Нет, – ответил Нино. – Это не в его характере. Я, скорее, беспокоюсь о том, что они сами не смогут себя сдержать.

Они покинули лестничную клетку у самого верха второго яруса. Единственный путь к новому навигационному посту вел через дозирующие камеры, которые наверняка уже были заняты людьми.

– Держи руки у себя за спиной, – настойчиво потребовала Ялда. – Просто для вида.

Нино послушался; она сдавила его руки друг с другом, а затем обернула их одной из собственных, более крупных рук. Она бы никогда не стала пользоваться клейкой смолой, но если люди, которым они попадутся на глаза, не смогут с первого взгляда понять, что ее пленник свободен с точки зрения топологии, хуже от этого не будет.

Внешнюю камеру они преодолели незамеченными, но в следующей была Дельфина, которая как раз занималась проверкой самописца. – Ты позволяешь этому убийце здесь разгуливать? – закричала она, не веря своим глазам.

– По-другому до его камеры не добраться, – ответила Ялда. Механики потратили несколько дней, чтобы почистить и проверить новые блестящие топливопроводы; в сложившихся обстоятельствах ей было понятно, почему присутствие Нино должно было вызвать такую негативную реакцию. Но выбора у нее не было.

Дельфина подошла ближе. – Я не могу с этим смириться! – в сердцах воскликнула она. – Неужели ты думаешь, что, назначая тебя лидером, Евсебио хотел, чтобы ты поставила жизнь одного предателя превыше всех остальных?

Ялда уже приучила себя не тратить попусту время, оспаривая подобную гиперболу. – Я рада, что ты оказалась здесь, – сказала она. – Я хотела найти еще одного охранника, который помог бы мне присмотреть за заключенным, пока я сопровождаю его в новую камеру, но Бабила и Фридо заняты проверкой взрывателей.

Дельфина замешкалась, но отказать в просьбе означало признать, что Нино больше не представляет угрозы.

– Не могла бы ты пойти вперед, – предложила Ялда, – чтобы быть наготове, если он попытается сбежать…?

Они молча пробрались сквозь ряды нетронутых механизмов и попали в следующую камеру. Онеста проверяла клапаны у основания бака с либератором, но увидев Дельфину во главе процессии, просто кивнула в знак приветствия.

На навигационном посту Дельфина стояла и ждала, пока Нино не был заперт в своей камере.

– Спасибо тебе за помощь, – сказала Ялда.

– Такой необходимости вообще не должно было возникнуть, – сказала в ответ Дельфина. – От заключенного надо было избавиться, и переводить бы никого не пришлось.

– И тем не менее, я тебе признательна, – настойчиво добавила Ялда.

– Дело не в этом.

– Не забудь про тренировочный переход на вторую ступень, – напомнила ей Ялда. – Это будет послезавтра.

Дельфина сдалась. Когда она ушла, Ялда проверила, как дела у Нино. – Тебе здесь будет…

– Удобно? – подсказал Нино. – Эта камера ничем не отличается от предыдущей.

– Если тебе хочется чего-то конкретного, – сказала Ялда, – то сейчас у меня как раз есть возможность это что-то незаметно пронести.

– В сагах, – задумчиво произнес Нино, – выживали именно те правители, которым удавалось вовремя распознать своих врагов и быстро с ними расправиться.

– Я учту это на будущее. – Ялда уже было собралась уходить, но затем остановилась и обернулась к Нино. – Ты учил саги?

– Конечно.

– И ты запомнил их наизусть?

– Меня им научил мой отец, – ответил Нино. – Любую из них я могу процитировать слово в слово.

– А как ты относишься к тому, чтобы записать их на бумаге?

Нино был озадачен. – Зачем?

– Было бы неплохо сохранить их для библиотеки. – На самом деле Ялда подозревала, что один экземпляр в библиотеке уже есть. Но в каждой семье из поколения в поколение передавались свои версии историй и, быть может, в будущем, кому-нибудь захочется поразмыслить над характером этих вариаций? – Если я принесу тебе краску и бумагу, готов ли ты приступить к делу? А там посмотришь, как дело пойдет? – Письменная речь Нино, вероятно, еще не доросла до такой задачи, но любые трудности, с которыми он столкнется, дадут им тему для последующих занятий.

Нино задумался над ее словами. Они оба знали, что по сравнению с уходом за пшеничными полями такая работа будет надуманной, но даже если он еще не устал от всех этих банальных упражнений в каллиграфии, которые для него готовила Ялда, то ей самой выдумывать их уже порядком надоело.

– Хорошо, – согласился он.

Ялда почувствовала облегчение. – Я принесу тебе нужные материалы, пока не пришли Фридо и Бабила.

– Я пересказал саги своим сыновьям, несколько лет тому назад, – сказал Нино. – После этого мне казалось, что эти знания мне больше не понадобятся – я думал, что просто их забуду.

– Но ты не забыл?

– Нет.

– Я принесу тебе все, что потребуется, – сказала Ялда.

---

Запуск новых двигателей прошел без сбоев, и кусок горы, располагавшийся поверх первой ступени, улетел в космическую пустоту. Под радостные возгласы Фридо и Бабилы Ялда представляла, как поздравляет Евсебио с тем, как успешно проявила себя в деле сконструированная им ракета. На днях она поймала себя на мысли о возвращении Бесподобной, как если бы она присутствовала там лично – но с другой стороны, гуляя по улицам Зевгмы, она нередко воображала рядом с собой Туллию; так неужели представлять саму себя в роли призрака еще абсурднее?

Нино заполнял своими стенограммами страницу за страницей. Ялда навещала его, чтобы прочитать первые наброски и предложить кое-какие исправления – но только в те моменты, когда один из ее коллег-навигаторов спал, а другой выполнял наблюдения на краю горы. Никто никого не обманывал, но так Ялда, по крайней мере, могла придерживаться своего спорного решения, не вызывая раздражения у других людей. Астрономы, находящиеся на вершине горы, не обнаружили впереди каких-либо препятствий, однако даже поддержание заданного курса требовало таких усилий, что работой не был обделен никто из окружавших ее людей, включая и механиков с навигаторами, и работы этой было более, чем достаточно, чтобы у обитателей ракеты не возникало желания поднять бунт, если их к этому не принудят обстоятельства.

---

Когда стадия ускорения была наполовину завершена, и скорость Бесподобной сравнялась со скоростью голубого света, Ялда отправилась наверх, чтобы поговорить с учениками Северы.

Они встретились в одной из наблюдательных кают. Когда они вошли, ученики притихли; им уже объяснили, чего стоит ожидать, но Ялда могла понять, насколько, должно быть, обескураженными они себя чувствовали, наблюдая, как звезды, которые видели с самого рождения – каждое едва заметное, неповторимое пятнышко света, каждая Сита, Тарак, Зенто и Джула – превратились в размазанные цветные полосы, больше напоминающие шквал гремучих звезд, чем что-либо еще.

Именно с такой панорамой им пришлось столкнуться в первую очередь – достаточно было взглянуть вперед, стоя у края горы, где слабые и случайные движения звезд заметно уступали Бесподобной в скорости. Гора двигалась так быстро, что все разноцветные шлейфы приняли вертикальное положение, придав небу вид вспаханного поля с параллельными бороздами. Начальные и конечные точки шлейфов были разрозненны, но каждый из них охватывал угол, равный примерно половине прямого, причем верхняя часть шлейфов была красной, а нижняя – фиолетовой. В этой истории, облеченной в видимую форму, очередной фиолетовый сигнал указывал на более низкое положение звезды, чем его более медленная, красная версия.

Стоило, однако же, поднять глаза к зениту, и надежды на то, что эта закономерность будет просто повторяться с увеличением расстояния, разбивались в пух и прах. Здесь собственное боковое движение звезд могло составить конкуренцию поступательному движению ракеты, и это достаточно сильно усложняло геометрию, чтобы не дать звездным шлейфам сойтись в одном идеально точном центре перспективы. Еще больше удивлял тот факт, что многие шлейфы – если сравнивать с нормальным небом – изменили свое направление на полностью противоположное и теперь указывали красным концом вниз; к тому же и те, и другие шлейфы затухали, так и не дойдя до конца спектра – шлейфы с красным концом обрывались на зеленом цвете, а фиолетовые едва достигали оттенков синего. В довершение всего казалось, что в верхней части неба скопилось больше звезд, чем в нижней, что производило довольно странное впечатление, будто бы звезды, к которым приближалась Бесподобная, каким-то образом отдалялись от нее и скучивались друг с другом подобно зданиям, которые вы оставляете позади, уезжая из города.

Ялда обратилась к ученикам. – Я знаю, что вам это кажется странным, но мы здесь как раз для того, чтобы разобраться в происходящем. Все, что вы видите, можно объяснить с помощью простой геометрии.

Севера заблаговременно дала классу задание соорудить два макета как раз для такого случая. Ялда взяла у нее макеты и установила их на полу каюты. – Для начала я бы хотела, чтобы вы изучили эти объекты и зарисовали их вид сбоку.

Макеты представляли собой бумажные восьмиугольные пирамиды, установленные на простых деревянных стойках; одна – сравнительно пологая, другая – с гораздо более крутым склоном. Ученики собрались вокруг них и присели на корточки, чтобы их взгляд был перпендикулярен основаниям пирамид.

– Стержень каждой стойки отображает короткий отрезок истории Бесподобной до ее запуска, – объяснила Ялда. – Время измеряется по вертикали, прямо от пола; пространство – по горизонтали. На тот момент звезды по отношению к нам двигались медленно, поэтому мы можем считать, что они равномерно распределены по всему полу, а их истории поднимаются вверх почти вертикально. – Она мельком взглянула на аккуратный, стилизованный рисунок Фатимы.

– А пирамиды – это свет? – спросил Авсилио.

– Именно, – подтвердила Ялда. – Свет, который движется в нашу сторону. Давным-давно он был испущен окружающими звездами и, наконец, достигает нас на вершине пирамиды. Две пирамиды соответствуют фиолетовому и красному свету – в нашем восприятии. Пологая пирамида – это…?

– Красный, – вызвалась Проспера. – Вдоль ее ребер на единицу времени приходится меньшее количество пространства – значит, скорость там ниже.

– Верно, – согласилась Ялда. – Более точной моделью был бы конус, показывающий все лучи заданного цвета, но восьми ребер каждой из пирамид вполне достаточно, чтобы получить неплохое представление о том, как себя ведет свет – и тот факт, что они составляют равные углы с историей Бесподобной нам еще пригодится.

С первой картинкой все справились. – А теперь будьте добры, посмотрите на пирамиды сверху вниз, – велела Ялда, – и нарисуйте то, что увидите.

Ялда продолжила, когда на груди у большинства учеников появились новые наброски. – Задумайтесь о световых лучах, – сказала она – которые достигают нас между боковыми сторонами каждого из этих треугольников. Когда Бесподобная находилась в состоянии покоя относительно звезд, каждый из этих равных друг другу сегментов неба в нашем восприятии получал свет от равного же среза окружающего мира. Звезды были равномерно распределены в окружающем пространстве – более или менее – поэтому нам казалось, что они равномерно разбросаны по небу, а все направления выглядели совершенно равноправными.

Ялда оглядела класс и остановилась на одной из молчаливых учениц: Авсилии, чей ко, как правило, говорил за них двоих. – Не могла бы ты наклонить стержни? Постарайся сделать угол с вертикалью максимально близким к одной восьмой оборота. На полпути к ортогональности. Как у голубого света.

Стержни были соединены с основанием при помощи шарнирного сочленения; Авсилия старательно отнеслась к заданию и несколько раз делала шаг назад, чтобы оценить величину угла.

– А теперь я попрошу вас всех зарисовать новую конфигурацию, – сказала Ялда. – Сначала сбоку.

Севера подошла к ней и в шутку прошептала: «Ты ведь понимаешь, что лишаешь их того громадного удовольствия, которое они могли бы испытать, когда мы научимся проделывать все это с помощью алгебры?»

– Ха! И когда это будет?

– Через пару лет, я думаю.

– А много ли из них продержатся в этом классе так долго?

Севера задумалась. – Больше половины.

Ялда почувствовала воодушевление; для первого поколения это будет приличный результат. Но прямо сейчас она собиралась позаботиться о том, чтобы любой из присутствующих мог объяснить окружавшую их панораму, полагаясь лишь на свое зрение и свою интуицию.

Она снова обратилась к классу. – Глядя на этот рисунок, можно сразу сделать один вывод – насчет того, что мы ожидаем увидеть, находясь на Бесподобной. Какие будут предложения?

– Фиолетовый свет, который догоняет нас сзади, – сказала Проспера, – наклонился так сильно, что… оказался по другую сторону горизонтали. – Судя по ее тону, Проспера знала, что должно было произойти какое-то важное изменение, но не вполне понимала, что именно отсюда следует.

– Значит, если ты будешь двигаться вдоль луча в нашу сторону, – подсказала Ялда, – то что будет происходить с его высотой?

– Чем ближе к вершине, тем она будет меньше, – ответила Проспера.

– То есть высота будет уменьшаться. А что высота обозначает на этом рисунке?

– Время. – Проспера ненадолго над этим задумалась. – Значит, свет будет двигаться из будущего?

– Именно. Он будет двигаться назад во времени. Не для нас – он по-прежнему движется из нашего прошлого – а с точки зрения испустившей его звезды. То есть твое наблюдение говорит нам о том, что обычная звезда, расположенная точно позади нас – в задней восьмушке нашего поля зрения или чуть дальше – не будет выглядеть для нас фиолетовой, так как в противном случае ей пришлось бы испустить свет в собственное прошлое.

– Но ведь в случае ортогональной звезды все будет иначе, да? – с нетерпением спросила Фатима.

– Что ж, на этом рисунке их время горизонтально, а будущее совпадает с направлением нашего движения, но…

Фатима подбежала к краю пещеры и посмотрела вниз, вдоль склона горы.

– … но, к несчастью, гора под нами скрывает эту часть неба из вида. – Из-за горы и выхлопа двигателей наблюдать ортогональные звезды пока что не представлялось возможным.

Ялда попросила студентов зарисовать наклоненные пирамиды сверху. Несколько человек были сбиты с толку или вместо настоящего вида сверху изобразили нечто, соответствующее их собственным представлениям, но заметив консенсус, который постепенно вырисовывался среди их одноклассников, исправляли ошибки, повторно взглянув на макет.

Ялда ждала, пока каждый из учеников сумеет правильно отразить на рисунке ключевые особенности двух фигур.

– Каждый из восьми сегментов по-прежнему отображает равные доли видимого нам неба, – напомнила она. – Но их соотношение с окружающим миром изменилось. Давайте начнем с фиолетового света, с более широкой пирамиды. Кто-нибудь может объяснить, что происходит в этом случае?

Авсилия не удержалась. – Спереди, – сказала она, указывая на треугольник у себя на груди, – угол между ребрами пирамиды при виде сверху стал намного больше 1/8.

– А значит…? – налегла на нее Ялда.

Авсилия замешкалась, но затем довела дело до конца. – Значит, в 1/8 неба с нашей точки зрения сосредоточен свет от более, чем 1/8 звезд?

– Именно! – Ялда подошла к ней и развернула так, чтобы ее рисунок был виден всему классу. – В направлении движения Бесподобной этот сектор видимого неба имеет больший охват, поэтому в нем скапливается свет от большего числа звезд. Мы по-прежнему воспринимаем его как ровно 1/8, но с точки зрения окружающего нас мира в нем умещается гораздо больше. – Оно отошла от Авсилии и указала в направлении зенита. – Сосредоточьтесь на фиолетовых оконечностях шлейфов. До запуска они были равномерно распределены в окружающем нас пространстве; теперь же они группируются вокруг направления нашего движения. И объясняется это просто: если мы возьмем две линии, образующие друг с другом фиксированный угол – как, например, боковые стороны переднего треугольника – то чем больше мы их наклоняем, тем больше будет казаться угол между ними.

Дождавшись, пока эта простая логика не увяжется с фактами, которые они наблюдали собственными глазами, Ялда добавила: «В обратном направлении эффект будет противоположным. Из-за горы наблюдать его проблематично – и ко всему прочему мы уже доказали, что позади нас есть область, из которой до нас никогда не доберется фиолетовый свет, испущенный обычными звездами – но, оглянувшись назад, мы, вообще говоря, увидели бы более разреженную картину звезд».

Теперь ближе к ней стояла не Авсилия, а Фатима, поэтому Ялда встала рядом с ней и указала на ее рисунок красной пирамиды.

– А как насчет красного света? Если сравнить задние треугольники двух пирамид, становится ясно, что угол, соответствующий красному свету, еще меньше, чем в случае фиолетового – поэтому с нашей точки зрения красные изображения позади нас разбегаются по небу сильнее фиолетовых – по сравнению с фиолетовым светом их как будто проталкивает вперед. И это различие не исчезает по мере удаления от заднего ребра. Для любой конкретной звезды красный свет будет в большей степени удален от надира. Вам это ничего не напоминает? – Ялда указала на вертикальные шлейфы у себя за спиной; все они были обращены красными концами вверх.

– Но что произойдет с красным светом, – продолжила она, – если мы обратим свой взгляд в направлении движения Бесподобной? Из восьми треугольников, составляющих пирамиду, здесь мы видим только пять. Что же происходит с тремя треугольниками, которые смотрят вперед?

Фатима любезно добавила три линии, благодаря которым стали видны скрытые треугольники.

– Теперь они направлены назад, – сказала Авсилия.

– Да! – Ялда подняла глаза к зениту. – Видите эти странные красные оконечности шлейфов, которые торчат не в ту сторону? Это звезды, которые в действительности находятся позади нас! Как показывает пирамида, мы не можем видеть красный свет, исходящий от объектов впереди – в том же смысле, который вкладывает в понятие «впереди» наблюдатель, движущийся вместе со звездами. Тем не менее, красный свет в этом направлении мы по-прежнему видим – просто он относится не к объектам, расположенным перед нами, а к тем, что находятся позади нас.

– И все это в двух экземплярах, – добавила Фатима, проводя пальцем по диаграмме в направлении вершины. – Каждую звезду, которую мы видим в красном свете позади…, мы одновременно видим в красном свете впереди.

– Верно, – согласилась Ялда. – Но несмотря на то, что и тот, и другой свет испущены одной и той же звездой и мы не видим различий в их цвете – они все-таки отличаются друг от друга.

Фатима призадумалась. – Красный свет, который мы видим, оглядываясь назад, движется по отношению к звезде под большим углом, нежели мы сами. То есть, покидая звезду, он не был красным светом, так как двигался с большей скоростью… но поскольку мы от него удаляемся, то он нагоняет нас не так быстро, как если бы мы находились в состоянии покоя. Из-за нашего движения фиолетовый или утрафиолетовый свет превратился в красный.

– Правильно. А как же другой свет? – подтолкнула ее Ялда. – Красный свет, который был испущен той же самой звездой и который мы видим, когда смотрим вперед?

Фатима стала пристально разглядывать диаграмму, стараясь найти ответ. – Судя по величине углов, я думаю, что он покинул звезду на довольно низкой скорости. Но если он движется настолько медленно, то как ему удалось нас догнать?

– Если начинаешь путаться, – сказала Ялда, – просто нарисуй… то, что тебе потребуется.

Фатима сделала новый рисунок, помедлила, а затем добавила к нему кое-какие пояснения.

– Красный свет, который с нашей точки зрения движется нам навстречу, – сказала она, – должен был давно покинуть звезду, расположенную позади нас…, но теперь мы его нагнали и уходим вперед. Вот почему нам кажется, что он движется навстречу. Сама звезда расположена за нами, но ее свет поджидал нас впереди.

Фатима посмотрела вверх, в направлении зенита, и ее посетило новое озарение. – Так вот почему эти перевернутые звездные шлейфы затухают на оттенках зеленого! Сколько бы времени ни прошло с того момента, как свет покинул свою звезду, угол между его и нашей историями никогда не превысит угол, соответствующий голубому свету. Но голубой свет – это абсолютный предел – свет, пришедший к нам из бесконечно далекого прошлого. В реальной жизни мы не можем рассчитывать на то, что нам удастся заглянуть так далеко.

Она изменила диаграмму, чтобы пояснить сказанное.

– Все это верно, – сказала в ответ Ялда, – правда, отсутствие видимого голубого света в этих шлейфах объясняется еще и мощностью излучения звезды в различных частях спектра. Свет, которые мы бы восприняли как голубой, должен был покинуть звезду, находясь в глубоко инфракрасной части спектра, и двигался бы крайне медленно. Следовательно, он не смог бы обеспечить достаточно быстрый перенос энергии звезды… а это, в свою очередь, означает, что звезда сама по себе не будет ярко светиться в этой части спектра.

Авсилия внимательно следила за этой дискуссией, хотя Ялда и не могла сказать наверняка, как много ей удалось понять. Но затем она указала на грудь Фатимы и сказала: «Если бы такая звезда оказалась перед нами, то наиболее медленный свет с ее стороны тоже бы показался нам голубым, верно? Она бы просто приблизилась к этому цвету с противоположной стороны спектра. То есть ее шлейф бы начинался с фиолетового цвета и затухал, едва достигнув голубого».

Сначала она засомневалась, но потом, чтобы проиллюстрировать свои слова, нарисовала диаграмму, аналогичную диаграмме Фатимы.

Ялда защебетала от восторга. Она подала Авсилии знак, чтобы та повернулась и все остальные увидели ее рисунок. – Это ответ на последнюю загадку: почему часть шлейфов над нами состоят только из фиолетовых и синих оттенков. И вот пожалуйста: вдвоем вы разгадали тайну целого неба.

На самом деле не все ученики смогли угнаться за Фатимой и Авсилией, но Ялда отошла в сторонку и дала ученикам возможность преодолеть это затянувшееся недоумение совместными силами. И по мере того, как их взгляд скользил между звездным небом и диаграммами, увязывая рисунки с особенностями разноцветных шлейфов, класс постепенно охватывало волнующее чувство понимания.

Теперь это чуждое небо принадлежало им. С ускорением Бесподобной его превращение будет принимать еще более невероятные формы, однако новый образ мышления, который они приобрели сегодня, поможет им легко справиться с этими переменами.

Ялда знала, что лишь немногие из них станут настоящими учеными и лишь немногие – учителями. Но даже если они просто передадут свои знания детям своих друзей, это будет способствовать укреплению общей культуры и даст гарантию, что в этом новом, необычном состоянии их потомки будут чувствовать себя спокойно и непринужденно.

А самым прекрасным в происходящем, – поняла Ялда, заново осознав ту мысль, которую привыкла воспринимать почти как нечто само собой разумеющееся – было то, что у каждой из этих соло и беглянок и каждой из женщин, имевших пару – вместе со своими ко, – будет шанс прожить свою жизнь без всякого принуждения и найти применение своим талантам, не будучи связанными традициями старого мира.

Забудь о гремучих и ортогональных звездах. Уже ради этого стоило трудиться, не жалея сил.

Ялда сидела на своей скамейке на навигационном посту и, то и дело поглядывая на часы, которые висели на противоположной стене позади Фридо и Бабилы, ждала, когда аналогичные часовые механизмы откроют топливопроводы и воспламенят внутренности горы.

Двигатели, которым предстояло поднять Бесподобную, управлялись тремя дюжинами дозирующих камер, распределенных по всему диаметру горы. Внутри каждой камеры была расположена система механизмов и гироскопов, регулирующих поток либератора на пути к нижележащему соляриту с учетом как общего плана полета, так и точной настройки баланса сил, необходимой для того, чтобы во время набора высоты ракета не перевернулась и не отклонилась от курса. За каждой дозирующей камерой следила пара механиков, готовых произвести несложную корректировку или ремонт механизма; кроме того, с помощью системы сигнальных веревок можно было позвать на помощь одного из ближайших – а в случае необходимости и дальних – соседей.

За последний год механики и навигаторы отработали способы реагирования на дюжины аварийных ситуаций. Первые сценарии написали Евсебио и Фридо, затем к ним присоединились Ялда и инженер из Красных Башен по имени Бабила; работа завершилась лишь после того, как были готовы планы на случай любой аварийной ситуации с шансами на выживание, которую они только могли себе вообразить, а протоколы были согласованы со всеми членами команды. Мастерски исполненные заводные фигурки, – шутила Ялда, – могли бы сделать всю работу за них, но тогда им потребовались бы новые протоколы – на случай, если эти фигурки сломаются.

– Зажигание через два маха, – объявил Фридо, как будто больше никто не следил за часами. К этому моменту Плацдарм уже должен был опустеть, а последний поезд – давно направляться в сторону Зевгмы; до пункта назначения он, впрочем, доберется уже после того, как пламя поглотит дальний конец железной дороги. Если бы кто-нибудь приложил ухо к пассивитовым рельсам, то, вероятно, смог бы услышать запуск еще до того, как вибрация доберется до них по менее плотным, неоднородным слоям нижележащих горных пород. Бесподобная бесшумно поднимется над горизонтом Зевгмы, яркая, как Гемма на восточном небе; грохот земли и свист воздуха последуют позже. Стоя на балконе вместе с Лидией и Дарией, Валерия и Валерио, наверное, помашут своей тетушке на прощание. Евсебио все еще будет в поезде, направляющемся на запад; Ялда подумала, что он, должно быть, забронировал для себя весь задний вагон – ради того, чтобы увидеть запуск.

– Один мах.

Ялда ощутила внезапное инстинктивное желание сбежать, или совершить какой-нибудь акт насилия, или обратиться к кому-нибудь с мольбой – лишь бы избавить себя от нависшей угрозы. Но думать о возвращении на твердую землю было уже поздно – теперь это было не под силу даже всемогущей властительнице Бесподобной. Предыдущий рубеж Фридо позволил себе обойти молчанием: остановить запуск можно было не позже, чем за три маха до зажигания. Передача приказа с помощью сигнальных веревок до самого края горы могла занять всего-навсего полтора маха – при условии, что все будут действовать быстро, без задержек и сбоев, – но выбирая точку невозврата они решили перестраховаться. Если сообщение получат не все, а только часть дозирующих камер, в то время как остальные будут запущены согласно расписанию – хуже варианта даже представить невозможно.

– Шесть пауз.

На этой отметке Ялда снова легла на свою скамейку и крепко пристегнулась – точно так же, как во время тренировок. После гибели Бенедетты никто не пытался повторить или довести до совершенства ее достижение, однако двум древесникам, находящимся под воздействием сильного успокоительного, удалось пережить аналогичные полеты; когда действие препаратов прошло, они были рассержены, но физически невредимы. Было доказано, что путешествие сквозь космическую пустоту само по себе не представляет какой-либо угрозы для жизни. А поскольку наиболее рискованная часть полета – приземление – откладывалась на неопределенный срок, шансы Бесподобной были не так уж и малы. Единственное отличие от испытательных полетов заключалось в масштабе путешествия.

– Три, два, один, – отсчитал Фридо.

В этот момент по всей горе уже должно было начаться открытие топливопроводов, по которым либератор будет просачиваться сквозь щели в твердолитовой оболочке, защищавшей горючее. Ялда повернула голову, чтобы взглянуть на часы; прошло всего две паузы, а серому порошку – прежде, чем он достигнет обнаженного солярита – предстояло преодолеть немаленький путь. Бабила взяла на себя отсчет времени по спуску либератора: «Пять. Шесть. Семь».

Ялда напрягла свой тимпан.

– Восемь.

Не прошло и высверка, как волна давления со свистом ударила сквозь толщу пород. Через скамейку Ялда почувствовала первые настойчивые толчки, исходившие от ближайших точек зажигания, затем к ним стало присоединяться грохотание других двигателей, пока, наконец, самые дальние из них не добрались до ее тела, обрушив на него свою назойливую бомбежку. На мгновение она, оторопев, не смогла заметить каких-либо изменений в собственном весе – ее кожа сообщала лишь о вибрациях скамьи, – но затем, попытавшись поднять руку, ощутила явное сопротивление – достаточно слабое, чтобы легко преодолеть, но достаточно сильное, чтобы развеять ее страхи. Если бы двигателям не хватило мощности, чтобы оторвать гору от земли, ничего подобного она бы не почувствовала. Никакой размах тщетного пламени и неистовства, никакие удары и встряски не смогли бы подделать этот чудесный почерк подлинного ускорения.

Спохватившись, Ялда проверила показания весов, которые стояли рядом с ней и были изолированы от дрожащего пола с помощью рамы, поглощающей вибрации. Груз из отполированного твердолита весом в одну скупь растянул пружину почти вдвое от первоначальной величины, что примерно соответствовало ожидаемой силе тяги. Сомнений не было – Бесподобная набирала высоту, все быстрее и быстрее возносясь в небо.

По каюте циркулировал прохладный воздух; система охлаждения работала без сбоев. Мало того, что гора не превратилась в кучу дымящихся обломков и не осталась на земле, накапливая тепловую энергию, пока от нее не загорится вся планета – пассажиры, по всей видимости, тоже не сгорят в ней заживо.

Облегчение сменилось приятным возбуждением. Ялда попыталась представить, как происходящее выглядело с земли: как пламя вырывается из дыры, которая осталась на месте вырванной из земли горы; как раскаленный газ и разгоревшаяся пыль закружили над равниной, поглотив пустые здания Плацдарма. Если сейчас у Ялды и был повод для зависти перед Евсебио – так это возможность увидеть ослепительно белую светящуюся полосу, расколовшую восточную часть неба, в то время как ей приходилось довольствоваться лишь трясущейся пещерой, заполненной красным светом. Впрочем, не важно; она напишет ему письмо и позаботится о том, чтобы его высекли в камне, сохранив на века: Ты видел запуск во всем его великолепии, зато когда я посмотрела на твой мир сверху вниз, то увидела лишь маленький камешек.

Каюта содрогнулась; Ялду отбросило в сторону, но ремни ее удержали, хотя вся эйфория тут же испарилась. Она взглянула на гироскопы в центре комнаты и попыталась как-то истолковать их вибрации. Вместе с Фридо и Евсебио она рассчитала движение этих устройств на случай любой мыслимой катастрофы, но теперь в ее разуме царила пустота, и ей не удавалось соотнести увиденное ни с одним из известных ей прогнозов.

Бабила привлекла ее внимание последовательностью символов, изображенных на ладони вытянутой руки: Один двигатель отказал, но мы выправили курс. Звучит разумно – если бы ракета не восстановила равновесие и гора начала опрокидываться, оси гироскопов бы заметно отклонились от первоначальных отметок. Машины, управляющие подачей топлива, обнаружили, что ракета вот-вот отклонится от курса, и в дело вступили механизмы, ответственные за компенсацию.

Не сработал один топливопровод из трех дюжин. Не хуже, чем доля новичков, отказавшихся от полета. Пока двигатели выдают дополнительную тягу, пытаясь преодолеть притяжение планеты, механики, отвечающие за топливопровод, не станут даже вставать со своих скамеек, чтобы заняться ремонтом. Речь не шла об аварийной ситуации – подобный сбой был предусмотрен заранее. Можно было подождать еще шесть курантов, пока их вес не вернется в норму.

Ялда сверилась с часами; прошел один курант. К этому моменту Бесподобная должна была достичь высоты примерно в один край. Ей не хватало окна – и какой-нибудь магии, которая бы позволила им воспользоваться, наделив ее способностью видеть сквозь пламя – но даже те, кому повезло оказаться в самых высоких наблюдательных камерах, смогут увидеть лишь отдаленный горизонт, который будет становиться все тоньше и тоньше, пока его полностью не скроет из вида яркое свечение выхлопных газов. Когда траектория ракеты изогнется настолько, что они смогут оглянуться назад и посмотреть на место старта, мир и правда сожмется до размеров камешка.

Каюта снова накренилась; рывок, от которого к горлу подступала тошнота, внезапно сошел на нет. Придав своему телу устойчивое положение, Ялда с тревогой взглянула на гироскопы; ракета продолжала лететь ровно. Это заглох второй двигатель или самопроизвольно заработал первый? Даже два сломанных двигателя не угрожали их устойчивости, но если они продолжат глохнуть в том же темпе, опасности не избежать. Чтобы ни произошло, механики на месте аварии сейчас уже должны были встать со своих скамеек, произвести осмотр и доложить о результатах.

Ялда взглянула на Фридо; он кратко сигнализировал: Терпение. Навигаторы не смогут ничего предпринять, пока не получат больше информации. Бесподобная по-прежнему находилась под контролем, а скорость подъема примерно соответствовала запланированной. Если удача их не покинет, то через два куранта они достигнут точки, в которой можно будет заглушить все двигатели, не опасаясь упасть на землю. Двигаясь по широкой, медленной орбите вокруг Солнца, они смогут оценить ситуацию и произвести необходимый ремонт. Какой бы удручающей ни оказалась эта заминка, лучше потерять время и отчасти пожертвовать своим моральным состоянием, чем позволить Бесподобной превратиться в летящий по спирали фейерверк.

В третий раз ракета пошатнулась и снова восстановила равновесие. Ялде чувствовала себя так, будто снова оказалась на пешеходном мосту, перекинутом через траншею, парализованная видом бездны, открывшейся у нее под ногами – в то время как поддерживающие ее веревки лопались одна за другой прямо у нее на глазах. Где же отчеты от механиков? Она пристально смотрела на выстроившиеся в ряд самописцы, соединенные с сигнальными веревками. Несмотря на то, что эти устройства не использовались за пределами Бесподобной, на этапе строительства они оказались просто незаменимыми. Непосредственно друг с другом были соединены только смежные камеры; сообщения для более отдаленных адресатов передавались путем ретрансляции от оной камеры к другой. Конкретно эти устройства были тщательно испытаны – в последний раз это было сделано, когда механики добрались до своих станций перед запуском ракеты.

Наконец, один из самописцев начал извергать сообщение. Бабила могла прочитать его, не вставая со скамьи; она схватила конец ленты и еще до того, как сообщение было окончено, хмурясь, стала пристально разглядывать надпись. Добиться того, чтобы устройство печатало настоящие символы было довольно сложно, поэтому они разработали и выучили наизусть простой код, который можно было передавать, дергая за одну из двух веревок.

– От камеры №4, – написала она на своей ладони, растянув руку, чтобы вместить больше слов. – Топливопровод остановлен. Ожидаем. Камера №4 располагалась у края; до них сообщение дошло через двух посредников.

Это была первая авария, в ответ на которую механик в соответствии с протоколом должен был произвести осмотр после того, как тяга уменьшится и по ракете будет легче передвигаться. Но практически следом пришло второе сообщение. От камеры №3. Топливопровод остановлен. Выясняем причину.

Третья камера также находилась у края горы, в непосредственной близости от четвертой. Какая причина могла вызвать аварии, – размышляла Ялда, – в смежных камерах? Неужели пыль от строительного мусора – которую каким-то образом не заметили во время всех осмотров – из-за вибраций выбралась из своего укромного места и разлетелась по воздуху?

Правда, особого смысла в этом не было. Достаточно крупные обломки могли заклинить механизм – и тем самым задержать первоначальное открытие топливопровода – но Ялда могла с уверенностью сказать, что в машине не было таких частей, которые – попади на шестерни грязь – могли бы закрыть топливопровод после того, как он открылся.

Сначала камера №4, теперь камера №3… она не собиралась дожидаться, когда до нее дойдет информация о месте третьей аварии. Она подняла руку, подавая Бабиле знак. – Сообщение для камеры №2 и всех соседних камер: произвести полный осмотр.

Бабила приступила к передаче сообщения. Фридо поймал взгляд Ялды.

– Саботаж? – спросил он. Его лицо выражало неверие. Подобного сценария они не предусмотрели.

– Просто проявляю осторожность, – ответила она. Какова бы ни была причина первых двух аварий, гипотезу о том, что их близость не была простым совпадением, проверить не помешает.

Ялда повернула голову к часам; через пару махов они достигнут первой космической скорости. В соответствии с протоколом, три аварии были максимально допустимым пределом; еще одна – и ей придется заглушить все двигатели, как только это не будут угрожать безопасности, и позволить Бесподобной лечь в дрейф вокруг Солнца, пока им не удастся найти и устранить причину неполадки.

Заработал второй самописец. Он находился вне досягаемости Бабилы, поэтому, расстегнув страховочный ремень, она направилась к нему, ступая по полу тяжелыми шагами и делая остановки, чтобы усилить свои ноги дополнительной плотью из туловища. Когда она начала читать сообщение, ее тимпан резко вздрогнул, как будто она не смогла сдержать свою беззвучную ругань. Затем, отвернувшись от машины, она написала у себя на груди: От камеры №4. Замечен нарушитель. Преследуем.

Ялда и Фридо помогли ей распространить эту новость – в первую очередь, к тем камерам, которые были расположены рядом со второй, но еще не получили сообщение. Веревочная система опережала любого пешего курьера, но даже она начинала казаться безнадежно медленной и громоздкой.

Когда дело было сделано, Ялда встала рядом с самописцами, раздосадованная и сбитая с толку. Нарушитель? Смириться с этой мысль было не просто само по себе, но Ялде, учитывая ее роль, приходилось особенно тяжело. Ей бы стоило бегать по дозирующим камерам, пытаясь поймать диверсанта, а не сидеть сложа руки, разыгрывая из себя почтового служащего.

Через шесть курантов после зажигания – в точном соответствии с расписанием – оставшиеся топливопроводы подтвердили свою идеальную работоспособность, снизив ракетную тягу с двух g до одного, одновременно обеспечивая мягкую балансировку, компенсирующую заглохшие двигатели. Сейчас Бесподобная находилась в четыре раза дальше от центра мира, чем в момент старта – и двигалась в пять раз быстрее, чем требовалось, чтобы неограниченно продолжать набор высоты. С точки зрения астрономов, следящих за полетом с земли, путешествие должно было выглядеть совершенно нормальным. Но если заклинит еще хоть один топливопровод, об их неприятностях узнает весь мир.

Ялда осторожно расслабила свой тимпан; стук двигателей по-прежнему был неприятным, но вполне сносным.

– Думаю, мы снова можем говорить, – прокричала она своим коллегам.

Что? – написала у себя на груди Бабила.

Ялда повернулась к Фридо. – И кто же главный претендент на роль организатора диверсии?

По выражению лица Фридо было ясно, что он понимает, кого Ялда имела в виду, хотя саму идею он все равно воспринял в штыки. – Шесть гроссов погибших, ни в чем не повинных людей…?

– Если за этим стоит Ачилио, то он явно не убить нас пытался, – ответила Ялда. – В противном случае целью его диверсантов стали бы гироскопы; он мог уничтожить Бесподобную, когда она едва оторвалась от земли, и устроить из этого грандиозное шоу для все, кто наблюдал за запуском из Зевгмы.

– Так он хотел, чтобы мы дрейфовали в космосе? – предположил Фридо. – Чтобы мы, деморализованные отказом двигателей, кружились по орбите пока не разберем все топливопроводы и не проверим каждую деталь по дюжине раз? Все остались в живых, но этой заминки будет достаточно, чтобы поставить Евсебио в неловкое положение.

– А кто такой этот Ачилио? – спросила Бабила.

– Один из Советников Зевгмы, – устало объяснила Ялда. – Его дед и дед Евсебио кое-что не поделили в сфере бизнеса –

Бабила прервала ее, подняв руку. – Меня не волнуют распри чьих-то там прародителей. Мы знаем его имя и должность ­– людям, которые вернутся обратно, этого должно хватить, чтобы найти его и убить.

– Верно, нам нет никакого дела до их варварских междуусобиц, растянувшихся на несколько поколений, – сказала Ялда.

Ожил один из самописцев; Ялда сделала шаг вперед и приступила к расшифровке сообщения. – От четвертой камеры, – прочитала она. – Нарушитель пойман. Утверждает, что он один. Ведем его к вам.

Спустя полсклянки в каюту навигационного поста вошли четверо механиков. Пия, Дельфиния и Онеста шли единой колонной, держа пленного на своих плечах; чтобы удержать его, они отрастили дополнительные руки, хотя освободиться он, кажется, и не пытался. Четвертый механик, Северо, был слишком мал ростом, чтобы присоединиться к их формации, поэтому шел перед женщинами в качестве караульного.

Механики бросили свою ношу перед навигаторами; диверсант, опустив голову, сидел, скорчившись на каменном полу. На нем не было именного жетона, но Ялда была почти уверена, что узнала его.

– Нино?

Он не ответил. Ялда присела на корточки, чтобы лучше разглядеть; это был он. Она все еще помнила, как выдавала ему жетон перед той многозначительной речью Евсебио.

– Зачем? – с недоумением и злостью спросила она. Нино был свидетелем крушения Бенедетты, но несмотря ни на что, решил остаться в команде; она сочла это знаком его преданности. – Что тебе предложил Ачилио?

При упоминании имени Нино мигнул ей задними глазами, практически подтверждая ее догадку. – Кто-нибудь еще из его людей здесь есть? – спросила она.

За шумом двигателей ответ Нино было не разобрать. – Говори громче, – закричала Ялда. – Кого еще он завербовал?

– Я знаю только насчет себя, – настаивал Нино. – Если и были другие, мне о них не рассказывали.

Ялда обратилась к механикам. – Вы отлично потрудились. Но сейчас вам следует вернуться на свои посты; мне бы не хотелось оставлять топливопроводы без охраны.

– А вы уверены, что справитесь с ним? – спросила Дельфина. – Бегает он быстро. Не помешает клейкая смола.

Клейкая смола? – Мы не выпустим его из его комнаты, – сказала Ялда. – Пожалуйста, займитесь охраной топливопроводов.

Когда они ушли, Ялда села на пол перед Нино. – Скажи мне правду, – стала упрашивать она. – Здесь есть кто-нибудь еще? Ты тоже рискуешь жизнью, если Бесподобная пострадает.

– В соседней каюте есть инструменты, – мрачно заметила Бабила. – Фридо мог бы за ними сходить.

– Инструменты?

– Отвертки, стамески, шила, – пояснила Бабила.

– Просто… дай мне с ним поговорить, – сказала Ялда.

Она снова повернулась к Нино. – Давай сначала. Если хочешь, чтобы мы тебе поверили, придется все рассказать.

Нино не поднимал глаз. – Я вам солгал, – признался он. – У меня есть дети.

Ялда припоминала, как он утверждал, будто его ко умерла еще в юности, хотя сама этим словам не верила с самого начала; она решила, что он просто бежал от давления общества, не желая растить собственную семью. – Так зачем их бросать?

– Гемма уничтожила мою ферму, – сказал он. – А я и без того задолжал денег. Советник сказал, что оплатит мой долг – и заплатит моему брату достаточно, чтобы он смог присмотреть за детьми.

– В обмен на что?

– Сначала я должен был вступить в вашу команду и… собирать для него сведения. – Голос Нино дрогнул, хотя Ялда и не могла сказать наверняка, стыдился ли он своих поступков или просто чувствовал себя неловко. – Я надеялся, что этого будет достаточно – что мне не придется самому лететь в пустоту. Но потом он передал мне инструкции, как перекрыть топливопровод, и сказал, что удвоит платеж, если Бесподобная заглохнет в течение склянки с момента запуска.

– Как он разузнал подробное устройство топливопроводов? – Ялда забыла, где именно должен был работать Нино, но он точно не проходил обучение на механика.

– Не знаю, – ответил Нино. – Советник знал об этой ракете больше, чем я сам. Скорее всего, у него были и другие шпионы.

– Где именно? – надавила Ялда. – Среди строителей или путешественников?

– Не знаю, – без обиняков произнес Нино.

– Как именно ты заклинил топливопровод? – спросила она.

– С помощью этого. – Он открыл два кармана и вытащил несколько маленьких камешков. – Я зажал их под рычагами аварийного отключения для баков с либератором. Мне велели застопорить как можно больше топливопроводов, пока механики не получат приказ об остановке всех двигателей.

В каждой дозирующей камере таких рычагов было несколько – и некоторые из них располагались вдали от постов, на которых находились механики. Камеры были настолько загромождены оборудованием, что войти и выйти незамеченным было не таким уж сложным делом – особенно если все остальные в это время не вставали со своих скамеек.

Ялда взяла у него один камень. Это была разновидность мягкого пудрита: мелкий песок осыпался с него прямо у нее в руках. Зажатый под рычагом, он бы в скором времени просто раскрошился и выпал. Если бы Нино не поймали с поличным, они бы, вероятно, никогда и не узнали, что произошло на самом деле, и в итоге пришли бы к выводу, что неисправность заключалась в самих топливопроводах.

– И что потом? – спросила она.

– Потом – ничего, – ответил Нино. – Если бы меня не поймали, я должен был снова влиться в коллектив – просто вернуться на свою станцию и делать свою работу.

– То есть покончив с диверсией, ты был бы готов добросовестно выполнять свои обязанности? – с сарказмом спросила Ялда. – Снова стать частью команды?

– Я никому не хотел причинять вреда! – с негодованием возразил Нино. – Бесподобная должна была какое-то время дрейфовать в космосе – и на этом все. Советник получил то, что хотел – так с чего бы мне проявлять к вам враждебность?

– Каковы бы ни были твои мотивы, – сказала в ответ Ялда, – с тех пор, как мы взяли тебя в команду, ты видел более чем достаточно, чтобы понимать, насколько это опасно. Только не делай вид, будто ни разу не задумывался о том, что мог всех нас погубить.

В ответ на обвинение Нино раздраженно напрягся, но его молчание продолжалось слишком долго, чтобы в итоге завершиться возмущенным отрицанием. – Я спрашивал об этом у Советника, – наконец, признался он. – Он сказал, что вам бы повезло, если бы гора просто рухнула на землю.

– Повезло?

Нино поднял глаза и встретился взглядом с Ялдой. – Он сказал, что сама идея космического города – это безумие. Мало-помалу вы будете сталкиваться с разными проблемами – проблемами, которые не сможете решить без посторонней помощи. Пройдет поколение, и вы будете умирать от голода. Станете есть землю. Молить о смерти.

---

Ялда отправила сообщение в ближайшую строительную мастерскую, вызвав людей, которые обладали навыками, необходимыми для создания надежной тюремной камеры, но рассчитывала, что на дорогу сюда у них уйдет три дня – учитывая, что материалы им придется тащить самим. В качестве временной меры она перенесла продукты из кладовой, обслуживавшей навигационный пост, и приладила к дверце импровизированную щеколду, используя инструменты и запчасти из соседней дозирующей камеры. Навигаторы будут спать посменно, так что в каюте всегда будут бодрствовать как минимум двое из них – а придвинув кровать вплотную к дверце кладовой, она соорудила баррикаду и даже спящему дала возможность сыграть роль третьего охранника.

Бабила предложила препроводить Нино в верхнюю часть горы и позаботиться о его заключении в отдаленной кладовой – чтобы упрятать его как можно дальше от уязвимых частей ракеты, где можно было бы провернуть очередную диверсию, – но Ялда предпочла, чтобы он находился поблизости – на случай, если ей в голову придет какой-нибудь важный вопрос насчет плана Ачилио, который она по той или иной причине не смогла задать раньше. Согласно информации из его личного дела, Нино не учился в школе, но будучи опытным фермером, был обречен продолжать свою работу и на Бесподобной. И хотя у Ялды не было причин верить его словам, объяснение, которое он дал своим поступкам, показалось ей вполне правдоподобным – пусть даже он и приукрасил свой рассказ или опустил кое-какие детали, чтобы выставить себя в наиболее выгодном свете.

Когда шок и гнев стали угасать, Ялда, осознав, как именно сложились события, ощутила нечто вроде слабого, но пьянящего веселья. Бесподобная трижды споткнулась, но сумела удержать равновесие – и даже если само испытание не вызывало одобрения, его исход был достойным поводом для радости. Они доказали, что машины, от которых зависела их жизнь, по своей безотказности полностью оправдали их ожидания – да еще и сумели при этом посрамить своего врага.

Возможно, c ее и Евсебио стороны было глупо не предвидеть, что Ачилио способен зайти так далеко. Но что еще они могли сделать, чтобы себя защитить? Нанять людей, чтобы те объехали весь мир и проверили, что все члены экипажа говорят правду? С темпами набора путешественников это бы сотворило настоящее чудо – и не дало бы им никакой ценной информации, потому что каждая беглянка скрывала правду, имея на то веские причины.

Но если саботаж и правда ограничивался тем, что сделал Нино – жалкой пощечиной, которую им на прощание приготовил старый мир, – то это тоже было поводом для радости. Расставание, как говорила Дария, причиняет боль, но старым веяниям пора было уйти в прошлое.

---

– Мы не можем оставить его в живых, – сказал Ялде Фридо, изобразив слова у себя на груди. Возможно, он молчал, заботясь о чувствах заключенного – но с другой стороны, Бабила сейчас спала, да и им время от времени надоедало перекрикивать шум двигателей.

– И почему же? – Ялда не удивилась его совету, хотя и боялась, что рано или кто-нибудь выскажет эту мысль вслух.

– Как только мы получим от него всю возможную информацию, – ответил Фридо, – нашей главной задачей будет сдержать всех остальных подельников Ачилио. Если мы не сможем найти других агентов, то, по крайней мере, должны их настолько запугать, чтобы они ничего не предприняли.

Ялду его слова не убедили. – Как только нас станет не видно с земли, Ачилио потеряет к нам интерес. Какие бы неудачи на нас ни свалились, они не повредят репутации Евсебио, если останутся незамеченными. И даже если бы Ачилио хотел и дальше нас изводить, как засланные им агенты могут получить награду за выполнение его поручений, если она никоим образом не зависит от результата? – Она еще могла понять сделку, которую Ачилио заключил с Нино: пусть даже сам Нино никогда не узнает, сдержал ли Советник свое слово, зато его брат мог прийти к Ачилио со словами: «Все видели, как погасла ракета, так где же обещанные деньги?». Но если учесть, что Ачилио не пытался уничтожить Бесподобную во время запуска, ей с трудом верилось в то, что он мог пообещать деньги семье второго саботажника при условии, что Бесподобная никогда не вернется назад.

– Возможно, ты и права на этот счет, – согласился Фридо, – но даже если он и не пытался нас убить, в том, что он предатель, сомнений нет. Среди нас ему больше нет места. Нам придется его убить – на меньшее люди не согласятся.

– То есть если я откажусь, ты планируешь организовать восстание? – Ялда сомневалась, что сарказм, который она намеревалась вложить в свои слова, удастся передать с помощью одних лишь символов, но прокричав свой вопрос на фоне шума двигателей, уже не была уверена в том, что смена способа общения принесла ощутимую пользу.

– Я просто хочу сказать, что это ослабит твой авторитет, – прокричал в ответ Фридо.

– Значит, ради сохранения авторитета мне следует пойти на убийство?

Фридо всерьез задумался над ее вопросом. – Полагаю, это зависит от того, сколько, по твоему мнению, погибнет людей, если ты утратишь здесь контроль.

Я не тешу себя мыслью, что я единственный оплот здравомыслия, без которого Бесподобная собьется с пути, – сказала Ялда.

– Я этого и не имел в виду, – заверил ее Фридо. – Но всякий раз, когда власть переходит из рук в руки, возникает риск насилия – если, конечно, ты не уйдешь в отставку при первом же намеке на недовольство.

Ялда не знала, что на это ответить. Метил ли Фридо на ее место? Прошло меньше двух дней с момента запуска и меньше четырех – с тех пор, как Евсебио облачил ее этой ролью. Ялда видела в ней обузу до того нежеланную, что до этого момента и подумать не могла, будто кто-то будет гореть желанием занять ее место. Но если эта власть ей и правда настолько неприятна, то, может быть, ей следует от нее отказаться? Если бы Евсебио назначил Фридо правителем Бесподобной, она бы и слова против не сказала; почему бы не внести поправки в его решение, пока люди еще не слишком привыкли к текущему положению дел?

И тогда вместо того, чтобы умирать ради сохранения ее власти, Нино мог умереть, чтобы облегчить ей жизнь.

---

Наблюдательная каюта представляла собой неглубокую пещеру, вырезанную сбоку горы; со стороны безвоздушного пространства ее плотно закрывал наклонный купол, составленный из хрусталитовых панелей. Стоя на краю пещеры, Ялда заглянула вниз, вдоль склона, и убедилась в том, что равнины, над которыми некогда возвышалась гора, действительно исчезли. Подножие горы было окружено туманной, переливающейся через край, дымкой рассеянного свечения двигателей – оно будто предвещало наступление какой-то рассветной феерии – при том, что настоящее Солнце хотя и опустилось на невиданную доселе высоту, в этот момент неподвижно пылало над самим ореолом. Ялда вытянула руку и задними глазами увидела тень, которую она отбрасывала на крыше пещеры.

Окружавшие ее хрусталитовые многоугольники были покрыты выбоинами от ударов камней во время запуска; эти дефекты улавливали солнечный свет, создавая яркие, сбивающие с толку точки, которые отвлекали внимание от настоящего неба. Поиск цели стоил бы ей немалых трудов, если бы она заранее не знала, куда смотреть – примерно посередине между Солнцем и «горизонтом», который был косвенно очерчен полом каюты.

Невооруженным глазом она видела лишь тонкий месяц, обхвативший невыразительный диск серого цвета, но стоило взглянуть в теодолит, как темная сторона планеты открывала перед ней замысловатую мозаику оттенков. В нескольких крошечных пятнышках она узнала чистый свет пшеницы, но большая часть лесов и полей были так плотно переплетены друг с другом, что различить их было просто невозможно. Она подумала о том, как Туллия – которая не так уж давно посещала вершину этой самой горы – искала спектральные характеристики растений в других мирах.

Города с такого расстояния было не разглядеть. Как и крупные пожары; даже если на земле до сих пор дымился кратер, оставшийся на месте Бесподобной, доказательство, что запуск ракеты не породил очередную Гемму, было налицо. Ялда вздрогнула, представив на мгновение, каково было бы, оглянувшись назад, увидеть, что мир, защите которого они отдали столько сил, погиб в огне.

Она переписала показания со шкал теодолита, затем произвела наблюдения Геммы, внутренней планеты Пио и дюжины ярких звезд.

На расчеты ушло больше склянки, но результаты выглядели обнадеживающе: местоположение и ориентация Бесподобной довольно точно соответствовали величинам, указанным в плане полета, а с небольшими корректировками, которые она передаст в дозирующие камеры, корабль без проблем ляжет на идеальный курс.

Уходить Ялде не хотелось. Она снова направила телескоп на свой бывший дом, стараясь запечатлеть его незнакомый лик в своей памяти. На земле прощаниям не было конца, но теперь они действительно расставались навсегда.

Чувствуя нарастающую боль одиночества, Ялда попыталась смягчить ее, встретившись с проблемой лицом к лицу. Будь у нее возможность взять с собой кого только пожелаешь, на ком бы она остановила свой выбор? Евсебио и Дарии бы хватило, чтобы составить ей компанию, – решила она; Лидию с детьми, Джорджо со его семейством, Лючио и всех остальных лучше было оставить дома. Если бы все, кто ей небезразличен, присоединились к этому путешествию, Ялде бы, вероятно, захотелось и вовсе распрощаться с мыслью о том, что Бесподобная однажды вернется домой, удовольствовавшись тем, как эта немногочисленная и самодостаточная группка счастливых, огражденных от опасностей людей бесцельно плывет в космической пустоте, крепко зажмурив свои задние глаза.

---

Удовлетворенная тем, что критическая ситуация миновала, и новые диверсанты навряд ли объявятся в ее отсутствие, Ялда решила совершить непродолжительный вояж к верхним ярусам горы. До нее дошли новости о мелких повреждениях в веревочной сети, и хотя ремонт, согласно отчетам, продвигался без каких-либо проблем, с положением дел ей хотелось ознакомиться самой.

В одной из дозирующих камер, контролирующих двигатели второго яруса, во время запуска обвалилась часть потолка; в это время в камере было пусто, поэтому никто не пострадал. К моменту появления Ялда рабочая бригада все еще перетаскивала обломки, а Палладия – бывший горный инженер, принимавшая участие в проекте на этапе строительства – оценивала размеры повреждений на месте обвала и вырабатывала планы по установке новой опорной колонны.

– Вы сможете исправить это за пять черед? – спросила у нее Ялда. Второй ярус не будет пущен в ход так скоро, но помимо замены поврежденных частей механизм топливопровода придется почистить, осмотреть и проверить – а сделать это во время строительных работ не представлялось возможным.

– Три череды, – пообещала Палладия. Ялда обвела взглядом камеру: женщины и мужчины, вооружившись ручными тележками, лопатами и метлами, собирали все, начиная от обломков твердолитового покрытия размером с кулак и заканчивая безобидными, на первый взгляд, разводами порошкообразного солярита, просочившегося сквозь разломанный потолок из окружающей жилы. Если бы прорвались баки с либератором, слово «безобидный» стало бы явно не к месту.

– Мне кажется, возможность взяться за ремонт поднимет моральный дух, – задумчиво произнесла Палладия. – Тот, кто лично приложил руку к ремонту дома, уже не останется безразличным к его судьбе.

– Возможно, вы и правы, – сказала Ялда. Никто не хотел чувствовать себя мышью в клетке, которую Евсебио запустил в космическую пустоту – племенным животным, которое оказалось здесь ради одних лишь достижений своих потомков из далекого будущего. – Но лично я бы все-таки не стала излишне на это надеяться.

– Сжимающие силы, которые мы испытали во время старта, больше не повторятся, – ответила Палладия, – а вот когда гора полностью потеряет свой вес, начнется эксперимент, который мы до этого еще не проводили.

Когда рабочие устроили перерыв на обед, Ялда села, чтоб поесть вместе с ними, а потом присоединилась к одной из групп для короткой игры в шесть костей. Кладовые на каждом уровне были заполнены караваями – и холином, который женщины передавали друг другу без всякого зазрения совести, как какую-нибудь приправу. Немногочисленные мужчины на борту, многие из которых находились в сопровождении своих ко, по-видимому, не испытывали особых неудобств, попав в это новое и необычное окружение, и даже если кто-то испытывал сожаление о разорванных узах, здешний товарищеский дух, несомненно, притуплял боль расставания.

После обеда разбор завала продолжился, но из-за разницы во времени Ялда, в отличие от здешних рабочих, отчаянно нуждалась во сне. Проснувшись, она пожелала Палладии и бригаде рабочих и продолжила свое долгое и утомительное восхождение.

Освещенный мхом лестничный пролет у нее над головой тянулся без конца и края, и сколько бы Ялда ни поднималась, вид ее окружал практически один и тот же. Повреждения не коснулись двигателей на более высоких ярусах – во всяком случае, их поверхностный осмотр ничего не выявил, а более пристальное изучение можно было отложить до тех пор, пока второй ярус не удастся привести в идеальную форму – так что бродить в этих пустынных камерах ей было ни к чему. До нее по-прежнему доносился шум нижних двигателей, но расстояние лишило его раздражающих нот, не оставив почти ничего, кроме успокаивающего жужжания.

Оставшись в одиночестве, она проводила время, мысленно перебирая длинный список всего, что вызывало у нее беспокойство. Смогут ли эти беглянки добиться большего успеха в воспитании детей, рожденных своими подругами, чем она – в случае с детьми Туллии? По крайней мере, дети, оставшиеся без отца, не станут здесь меньшинством, подвергаемым всяческим издевкам – но если бы это было решающим фактором, то какая судьба ждет немногочисленных детей, рожденных от отца? Кроме того, в будущем неизбежно должен был произойти определенный переход – восстановление баланса полов в последующем поколении, за которым последуют новые проблемы. Бесподобная стала подарком для беглянок, но отсюда бежать было уже некуда. Единственная надежда для их детей – это настолько глубоко привить им принцип автономии, чтобы ни у кого не осталось оснований бояться собственных ко.

Добравшись до первого уровня над самым верхним ярусом двигателей, Ялда отодвинула засовы на защитной двери и покинула лестничную клетку; короткий туннель, в котором находилось еще три группы дверей, привел ее к краю большой пещеры. Древесникам незачем было покидать самое удобное для них место на всей Бесподобной, но Ялде все же не хотелось, чтобы сбитое с толку животное буйствовало где-нибудь в дозирующих камерах этажом ниже.

Она стояла посреди кустов, наблюдая за соседним деревом – одна из веток задрожала, когда по ней, преследуя зудней, пробежала пара ящериц. В создание этого глубинного леса было вложено столько труда, что после того, как в нем появились первые признаки благоденствия – задолго до старта – она чувствовала себя так, будто им уже удалось перенести целый мир в пустоту космоса. Но даже если эти чувства были преждевременными, то запуск ракеты, во всяком случае, не нанес лесу вреда; деревья оказались достаточно выносливыми, а ящерицы казались такими же энергичными, как и всегда. Она бы не стала искать древесников, чтобы расспросить их об их самочувствии, зная, в каком настроении были эти существа после испытательных полетов – однако ускорение в этих полетах превышало ускорение на Бесподобной, а древесники, тем не менее, остались целы и невредимы.

Слабый запах разложения, который ощущался в этом месте, не был в точности похож ни на один из запахов, который Ялда помнила из своего детства, а фиолетовый свет, отражавшийся от потолка, вызывал не столько ностальгию, сколько суеверный страх. Тем не менее, людям, пожалуй, будет полезно время от времени приходить сюда, чтобы вспомнить – или, в случае будущих поколений, представить – тот мир, из которого был выхвачен этот маленький и несовершенный образец многообразия жизни.

---

Ялда не получала отчетов об ущербе, причиненном фермам, но, тем не менее, остановилась у одной из пшеничных пещер, чтобы осмотреть растения своими глазами. Как и расположенный под ним лес, это поле было создано несколько лет тому назад, и раз уж ему удалось пережить кратковременное увеличение гравитации, за его процветание можно было не опасаться. Половина красных цветков были открыты и сияли здоровым светом, в то время как другая половина дремала. Одиноко прохаживаясь между рядами пшеницы, она время от времени замечала надломленный стебель или растрепанный цветок, но ни одно из растений не было вырвано с корнем. На ферме ей доводилось видеть поле и в более плачевном состоянии – после нескольких порывов сильного ветра.

В одном из медицинских садов обвалился потолок, поэтому именно здесь Ялда сделала очередную остановку. По мере того, как она углублялась в туннель, ответвившийся от лестничной клетки, желтовато-серое свечение мха сменялось более разнообразной палитрой света, исходившего от леса, и ее первый беглый взгляд уловил насыщенную и красочную мозаику растений, охвативших собой всю пространство пещеры. И лишь добравшись до входа, она увидела кучу обломков с левой стороны и где-то дюжину людей, которые пытались расчистить ее, не наступив на драгоценные кустики.

Ялда подошла к ним поближе и громко поздоровалась. Каждый из присутствующих вежливо ответил на ее приветствие, но лишь один из работников решил не ограничиваться одним лишь почтительным кивком.

– Ялда! Привет!

– Фатима?

Фатима подошла к ней, осторожно пробираясь через обломки и раздавленные растения.

– Никто не ранен? – спросила Ялда.

– Нет, когда это случилось, мы все были в общежитии.

– Ничего себе. – Ялда взглянула на потолок, от которого отвалился кусок размером с небольшой дом; они находились выше соляритовой толщи, поэтому стены не нуждались в защитном покрытии, однако естественное минералообразование, обнаженное в процессе раскопок, по-видимому, оказалось не таким устойчивым, как полагали инженеры. – А что с растениями?

Фатима указала на завал. – Раньше здесь рос солдатский лекарь. – Ялда был знаком этот кустарник с голубыми цветками, который разросся рядом с их фермой без всякого присмотра. Его смола способствовала заживлению ран, но один не слишком услужливый химик придумал, как сделать из нее клейкую субстанцию, которую так любили полицейские.

– Не стоит так уж сильно расстраиваться, – сказала Ялда. – Его полно в других садах, да и здесь он снова начнет расти через одну-две череды.

Но Фатима вовсе не выглядела подавленной из-за гибели кустов. – Наш мир правда остался где-то позади? – спросила она.

– Несомненно, – заверила ее Ялда.

– Ты видела его, когда оглянулась назад?

– Да. – Ялда не сомневалась: Фатима должна была прекрасно понимать, что если бы ракета не достигла космического пространства, они бы просто погибли – но теперь, когда все предметы вернули свой первоначальный вес, ничто в этой пещере с точки зрения ее ощущений не выдавало истинного положения дел. – Тебе стоит самой это увидеть. Всем вам. Кто руководит бригадой?

– Джоконда, – показала Фатима.

Ялда подошла к этой женщине и спросила, как продвигается работа, а затем договорилась в течение склянки устроить перерыв, во время которого все желающие могли вместе с ней посетить ближайшую наблюдательную каюту.

– Я бы и сама хотела взглянуть на наш мир, – сказала Джоконда. – Пока он не стал слишком тусклым.

Пока они ждали, Ялда помогала расчищать завал. Джоконда собиралась использовать обломки, чтобы устроить в саду несколько тропинок – покрыть голую землю между участками земли, которые в данный момент служили убежищем для семян – но более крупные камни придется раскалывать на части, а дорожное покрытие для тропинок – прикреплять к сетке, чтобы оно осталось на месте после того, как Бесподобная прекратит ускоряться.

Работа действовала расслабляюще, и команда, по-видимому, была в хорошем настроении. Как только начнутся занятия в школах, – решила Ялда, – эту летающую гору вскоре удастся обустроить не хуже, чем любой городок. Она никогда не сравнится с Зевгмой по ассортименту всевозможных кушаний – и ни один шоумен не приедет сюда на гастроли, – но это вовсе не означает, что местные жители не смогут придумать свои собственные блюда или развлекательные программы.

Наблюдательная каюта находилась не так уж далеко; до края горы отсюда было меньше путины, после чего короткий спуск привел их к пещере с прозрачным куполом, очень похожей на ту, что располагалась на этаже навигаторов. У Ялды не было с собой готовых координат, но ей все-таки удалось обнаружить крошечный полумесяц планеты, избежав излишне досадной задержки.

Садовники выстроились в очередь к теодолиту, а Ялда наблюдала за выражением их лиц в тот момент, когда они отходили в сторону – молчаливые и задумчивые. Сейчас главная цель Бесподобной была как никогда далека – место, куда они надеялись однажды вернуться, растворится и исчезнет в космической пустоте, и за всю свою жизнь они его уже никогда не увидят. Но Ялда не заметила следов отчаяния. Они больше не принадлежали старому миру, у них был собственный дом, который нужно было совершенствовать и защищать. А лучше всего было то, что даже после расставания они не стали ни беглецами, ни соперниками – ведь если Бесподобная добьется успеха, то и старый мир получит свою часть награды.

Когда все увидели то, ради чего пришли, Ялда показала им пустынный рельеф Пио, а затем – великолепный шлейф Ситы со всеми его цветами.

– Когда мы сможем увидеть ортогональные звезды? – нетерпеливо спросила Фатима.

– Еще не скоро, – ответила Ялда. – Пока что угол между нами и светом звезд почти не изменился. – Она оглядела каюту и всех присутствующих. – Может быть, вы хотели бы увидеть что-нибудь еще?

Одна из садовников, Калогера, жестом указала на оголенный склон горы за пределами купола. – Я бы хотела увидеть, как падает этот предатель Нино: как его сбросят с вершины горы и он полетит прямиком в пламя двигателей.

Ялда молчала, пока не затихли возгласы одобрения, и это дало ей время решить, что отвечать на эту реплику не стоит. – Мне пора идти, – сказала она. – Мне нужно сделать еще несколько осмотров. Желаю вам удачи с ремонтом.

---

Ялда вернулась на навигационный пост. В углу комнаты соорудили камеру, однако строители постарались придать ей незаметный вид – ее стена органично сливалась с первоначальной стеной комнаты, а дверь с тремя засовами была практически не видна. Открыв небольшой люк, Фридо и Бабила закидывали туда караваи, не обмолвившись с ее обитателем ни единым словом; экскременты пленника поедали черви, живущие в слое почвы, которым был покрыт пол, так что отпирать дверь не было необходимости.

Прошло два дня, прежде чем Ялда набралась смелости, чтобы отодвинуть засовы и войти в камеру. Они не истязали своего пленника тьмой; стены здесь так же, как и снаружи, источали красный моховой свет. Нино не был обездвижен и просто сидел в углу камеры; когда Ялда закрыла за собой дверь и подошла ближе, он не поднял на нее глаз.

Ялда села перед ним на пол. – Ты ничего не хочешь мне рассказать? – спросила она.

– Я уже все сказал, – отрешенно ответил Нино. – Даже если есть и другие саботажники, Советник о них не упоминал.

– Хорошо. Я тебе верю. – С чего бы Ачилио стал рассказывать этому человеку что-то помимо инструкций, необходимых для выполнения поставленной перед ним задачи? – Ты во всем признался. И что теперь?

– Моя жизнь в твоих руках, – произнес Нино, не поднимая глаз.

– Может и так, – сказала Ялда. – Но у тебя наверняка есть и собственные желания?

– Желания? – Он произнес это слово так, будто это был бессмысленный лепет младенца.

– А если бы у тебя был выбор, – не унималась Ялда, – какая бы тебя ждала судьба?

Нино ответил не сразу. – Не слушать Советника. Не влезать в долги. Не видеть в небе второго солнца.

– Я не это имела в виду. – В своем воображении Ялда представляла этот разговор совершенно иначе. – Сейчас ты здесь; что сделано, то сделано – этого уже отменить. Но что дальше? Ты хочешь положить этому конец?

Нино был потрясен. – Никто не хочет умирать, – сказал он, подняв на нее глаза. – Я ожидаю такого исхода, но умолять о нем не стану. Я стыжусь того, что сделал, но я еще не окончательно растерял чувство собственного достоинства.

– Да? – Ялда развела руками, охватив его камеру. – И о каком же достоинстве здесь может идет речь?

Нино сверкнул на нее глазами, после чего коснулся своего лба. – У меня остался мой разум! У меня остались дети!

– Хочешь сказать, у тебя остались воспоминания?

– У меня есть свое прошлое, – сказал Нино, – и их будущее. Без второго платежа от Советника моему брату придется нелегко, но он все равно выложится на полную – я это знаю.

– То есть… ты будешь просто сидеть здесь и фантазировать о том, как они живут?

– С удовольствием – пока у меня будут оставаться силы, – дерзко ответил Нино.

Ялде стало стыдно. Она пыталась убедить себя в том, что предлагает ему милосердный выход, но, говоря по правде, подобная логика была столь же гнусной, что и логика Ачилио. Когда-то она и сама думала, что проведет в неволе всю оставшуюся жизнь, будучи убежденной в том, что никто, способный ей помочь, не стал бы даже задумываться о ее тяжелой участи. В темноте своей камеры, пока в сознании еще были свежи воспоминания о поддержке, которую ей оказывала Туллия, Ялда, ни много ни мало, отгадала форму космоса – но едва ли ей бы удалось надолго сохранить свою умственную дисциплину, лишившись всякой возможности общения. Пока что Нино тоже мог продержаться, полагаясь на свой разум – но вечно это продолжаться не будет.

Ялда оставила его в покое. Она стояла за своим столом, делая вид, будто изучает карту звездного неба, и не обращая внимания на вопросительные взгляды Фридо.

Какая обязанность лежала на ней перед экипажем Бесподобной? Обеспечить их безопасность – но убивать Нино для этого было вовсе не обязательно. Удовлетворить их желание отомстить? Многие будут рады увидеть его смерть, но разве она обязана потакать подобным желаниям?

А в чем ее обязанность перед самим Нино? Он был слаб и поступил глупо, но разве это лишало его права на жизнь? Когда Ачилио втянул ее в свою глупую вражду, ее собственная гордость стоила Антонии свободы. Кто она такая, чтобы заявлять, что Нино не заслуживал сострадания из-за тяжести своего преступления?

Но если она сохранит ему жизнь, этим дело не кончится. Заперев его в камере, она не сможет изгнать его собственных мыслей, притворившись, что не несет ответственности за его благополучие и душевное равновесие.

Она разглядывала карту, сосредоточившись на нескольких крестиках, которыми было помечено пространство вблизи начала траектории, уходившей за пределы карты. В чем ее обязанность перед будущими поколениями, которые последуют проложенным ей курсом? Дать надежду на правосудие не столь грубое, как у ее предшественников – когда благодаря нескольким прицельным взяткам и прихоти сержанта, любого человека можно было на всю жизнь упрятать за решетку. Ради них она была обязана стремиться к большему.

Ялда взглянула на Фридо. – Казни не будет, – произнесла она.

Фридо это не обрадовало, но по ее тону он понял, что спорить бессмысленно. – Решать тебе, – сказал он. – Не хочешь перевести его наверх?

– Нет, пока я здесь, – ответила Ялда.

– У тебя еще остались к нему вопросы?

– Нет. Ему больше нечего сказать об Ачилио.

Фридо был в замешательстве. – Тогда зачем его здесь держать?

Ялда заметила, что своими криками они разбудили Бабилу, но ей тоже нужно было это выслушать.

– Если я собираюсь лишить его свободы, то именно мне придется разбираться с последствиями. Мне надо будет придумать, как обеспечить его работой.

– Какой работой? – возразил Фридо. – Он фермер, а не ремесленник; не сделаешь же ты из его камеры мастерскую.

– Таких амбициозных планов у меня не было, – сказала Ялда.

Бабила поднялась с постели. – Тогда что?

– А с чего все начинают? – сказала Ялда. – Если мои данные верны, он никогда не посещал школу. Так что первым делом мы научим его читать и писать.