Пристегнутая ремнями к своей скамейке на навигационном посту, Ялда отсчитывала паузы. Раньше эта честь выпадала Фридо или Бабиле, но на этот раз, зная, что другой такой возможности у нее уже не будет, Ялда решила взять эту роль на себя.
– Три. Два. Один.
Последовавшая за этим разрядка была хорошим знаком; любое внезапное, ощутимое изменение указывало бы на какую-то серьезную проблему. Прежде, чем Ялда вообще смогла что-то заметить, часы успели отсчитать еще два маха – и даже после этого ее продолжали мучить сомнения; намеки на головокружение, потерю равновесия могли оказаться всего лишь упреждающей реакцией. Уменьшение потока либератора под контролем механиков происходило мучительно медленно; чтобы полностью остановить двигатели, потребуется целый курант.
– Ты это слышишь? – спросил Фридо.
– Слышу что? – Бабила подняла голову, чтобы прислушаться.
– Гору, – ответила Ялда. За ударами двигателей она смогла расслышать низкий скрип, который проникал сквозь потолок. Гора потеряла лишь небольшую часть своего веса, но ее структура уже начала меняться – растягиваясь под уменьшающейся нагрузкой. Ничего плохого в этом не было; лучше пережить эту перестройку сейчас, чем откладывать ее до более позднего этапа, на котором вся энергия будет высвобождена в ходе резкого переходного процесса.
Через четыре маха после остановки двигателей Ялда была готова поклясться, что у нее на спине стала неметь кожа – и даже знание настоящей причины, по которой ее чувства говорили о понижении давления, не делало эту иллюзию менее убедительной. На отметке в семь махов ее убывающий вес начал вызывать вспышки паники, во время которых ей – на мгновение – казалось, что под ней осела скамейка. Теперь двигатели издавали странное и мягкое постукивание; гора над ними умолкла. Впервые с момента запуска она смогла расслышать тиканье часов в противоположной части каюты.
Бабила повернулась, и вытошнила свой последний обед, предусмотрительно позаботившись о том, чтобы он не попался на глаза ее коллегам – правда, на полу это месево, скорее всего, долго не продержится. Уже не надеясь примирить друг с другом видимую устойчивость каюты с тревожным ощущением, что все вокруг так и норовит куда-то ускользнуть, Ялда закрыла глаза. Она поймала себя на мысли, что пытается представить, как выглядит Бесподобная на расстоянии – темный конус на фоне разноцветных шлейфов. Вот только в этом фантастическом видении средняя треть горы стала мягкой, как смола, и теперь Ялда, будто завороженная, с ужасом наблюдала, как она сначала растянулась, превратившись в тонкую трубочку, затем лопнула –
Она приготовилась к удару, жертвой которого, должно быть, пришлось стать каждому из ее предков, имевших несчастье испытать точно такое же ощущение резкого падения. В том, что падение так и не наступило, не было ничего удивительного, хотя облегчения это тоже не принесло; страх получить травму ни за что не хотел ее отпускать.
Тихо рокоча, Ялда лежала на скамейке в ожидании хоть каких-то изменений. Наконец, она достаточно свыклась со своим страхом, чтобы открыть глаза и оглядеться. Фридо сидел, сняв с себя большую часть ремней; Ялда сделала то же самое – хуже не стало. Даже больше того, эти действия принесли ей облегчение, доказав, что она по-прежнему способна контролировать свое тело.
Вдоль каюты на высоте плеч висели полдюжины веревок. Окончательно избавившись от своих ремней, Фридо протянул руку, чтобы ухватиться за ближайшую из них. Сначала он пытался шагать по полу, используя веревку в качестве дополнительной опоры, но его ноги просто соскальзывали с камня. Тогда он сменил тактику и, свернувшись в клубок, ухватился за веревку еще и ногами, которые превратил в дополнительную пару рук. После нескольких неуверенных попыток сохранить равновесие он, наконец, овладел этим способом перемещения и, перебирая руками, быстро добрался по веревке до самой стены. Затем он перемахнул на другую веревку, которая была закреплена рядом с ним на камне, и направился в другую сторону.
Бабила остолбенело наблюдала за его действиями. – Я не стану заниматься этим до конца жизни, – простонала она. – Можете прямо сейчас отправить меня домой.
Ялда расстегнула ремень, который удерживал ее за талию и ухватилась за ближайшую веревку. Следуя примеру Фридо, она перестроила свои ступни и попыталась их поднять, но потом заметила, что медленно вращается между полом и потолком и, держась за веревку одной рукой, не может дотянуться до нее другими конечностями.
– Да согнись ты, дура! – раздраженно подсказала ей Бабила; из-за тошноты ее раздражала даже неуклюжесть Ялды. Хотя сам по себе совет был к месту; Ялда не могла контролировать пространственную ориентацию своего тела, но свести в точке касания с веревкой все четыре руки ей было все еще по силам. Затем, двигая руками вдоль веревки, она добилась более удобного расположения. Ялда оглядела комнату, чтобы изучить метод Фридо – он не убирал с веревки больше одной руки за раз – а затем неуверенными движениями стала перебираться вдоль своей опоры.
Поначалу она не испытывала никаких трудностей, пока ее ощущение вертикали не встало с ног на голову и уютная иллюзия, в которой она свисала с горизонтально натянутой веревки, не уступила место столь же ложному убеждению в том, что она, наоборот, примостилась сверху и теперь балансирует на грани падения, готовая в любой момент свалиться вниз. Она закрыла глаза и представила, что вместо падения поднимается вверх – взбирается по вертикальной веревке. Когда она открыла глаза и снова начала двигаться, выбранная ею иллюзия осталась в силе; легкое сопротивление, которое испытывало ее тело, продвигаясь вдоль веревки, было ориентировано в нужном направлении и поддерживало общую картину ее восприятия.
Немного попрактиковавшись, Ялда стала неплохо управляться с новым способом передвижения, хотя ее и расстраивала необходимость так сильно полагаться на веревки. Если одна из них порвется, заменить ее будет не так просто; теперь уже стало ясно, что они недооценили количество поручней, которые нужно было установить на стенах, чтобы по каюте вроде этой можно было по-прежнему перемещаться – при любых условиях. А если уж подвешивание новой веревки было непростой задачей, то любые строительные работы в таких условиях станут просто невозможными.
Фридо покинул навигационный пост и протащил себя сквозь дверной проем, чтобы посмотреть, как дела у механиков в соседней каюте. Бабила с несчастным видом продолжала сидеть на своей скамейке. Ялда подошла к ней.
– Попробуй воспользоваться веревками, – предложила Ялда. – Я буду держаться рядом.
– Я не могу, – заявила Бабила.
– Ты не причинишь себе вреда. Упасть здесь невозможно.
– А если я где-нибудь застряну? – резко возразила Бабила. – И буду плавать в воздухе?
Ее возражение было не таким уж нелепым; высоты каюты вполне хватало, чтобы в ней можно было зависнуть, не имея возможности дотянуться до какого-то твердого предмета – не говоря уж о том, чтобы за что-то ухватиться.
– Даже если ты нечаянно отпустишь веревку, – заметила Ялда, – ты не уплывешь от нее чересчур быстро. Ты всегда успеешь ухватиться за нее снова. А я буду держаться впереди, я позабочусь о том, чтобы с тобой ничего не случилось.
Бабилу это не обрадовало, но она все же протянула руку и ухватилась за висевшую рядом веревку, затем расстегнула ремень на поясе, перестроила ставшие бесполезными ступни и свернулась калачиком, чтобы ухватиться за веревку в четырех местах.
– Мы все стали животными, – с отчаянием в голосе объявила она. – Я чувствую себя древесницей.
– А разве это так плохо? – задумалась Ялда. – Все, что мы умели делать, нам придется осваивать заново, но если мы уже занимались чем-то подобным раньше, в лесах, это только пойдет нам на пользу.
– И что же это за невесомые леса такие? – Бабила на удивление быстро начала подтягиваться вдоль веревки.
Ялда поспешно отпрянула от нее. – В прошлом – никакие, – сказала она, – хотя, наверное, было бы интересно взглянуть, как они теперь справляются с невесомостью. Возможно, нам есть чему поучиться у всех этих животных.
– Они так и не узнают, с чем столкнулись, – выдала свой мрачный прогноз Бабила. – Им придется куда тяжелее, чем нам.
– Может быть.
При всей своей замкнутости Бабила оказалась довольно ловкой. Ялда подозревала, что ее пессимизм по большей части объяснялся тошнотой и что скоро и то, и другое пройдет.
– Часть меня продолжает думать, что все эти перемены временные, – призналась Ялда, хватаясь за веревку у центра комнаты; теперь каюта напоминала ей пространство в форме диска, поставленного на ребро. – Как будто это какой-то трюк, который нам удалось исполнить за счет одного лишь хитроумного управления двигателями, и если он нам надоест, мы сможем в любой момент его отменить.
– Я тебя понимаю, – сказала Бабила. – Как так получается, что нам нужна целая пылающая гора, чтобы поддерживать здесь условия, которые дома не требовали от нас никаких затрат… в то время как то, что дома можно было испытать максимум в течение одной-двух пауз, здесь становится естественным порядком вещей? – Она вздрогнула. – Подумай о людях, которые проведут в таком состоянии – состоянии постоянного падения – всю свою жизнь.
Ялда прислушалась к тишине заглохших двигателей. Она всегда рассчитывала, что встретит этот момент бурным восторгом, но чтобы привыкнуть к отсутствию шума, потребуется какое-то время.
– Им не будет казаться, что они падают, – сказала она в ответ. – Их ощущения будут такими же, как всегда. И о том, что когда-то была такая штука как «падение», которое вызывало точно такие же ощущения, они узнают только их старых книг.
Через день после остановки двигателей Фридо, Бабила и группа механиков отправились в верхнюю часть горы. Их ждала новая работа, ближе к вершине. Ялда задержалась на навигационном посту, пообещав последовать за ними позже; объяснений от нее никто не требовал.
Когда она открыла дверь камеры, в каюту проникло густое облако пыли, казавшейся красной при свете мха. Слой почвы на полу был покрыт точно такой же сеткой, которая использовалась в садах, но без растений, помогавших удерживать ее своими корнями, она легко могла сдвинуться с места.
Нино цеплялся за сетку у задней стены камеры; вокруг него плавали перевязанные веревками стопки бумаг вкупе с несколькими комками экскрементов и полудюжиной мертвых червей.
– Выходи оттуда. – Ялда почувствовала в своем голосе раздражение, как будто Нино сам был виноват в том, что живет посреди такой мерзости. Навестить его следовало бы гораздо раньше.
– Здесь еще кто-нибудь есть? – спросил он.
– Нет.
Нино прополз по полу, цепляясь за сетку. У двери он замешкался, будучи ненадолго сбит с толку, затем Ялда подалась назад и освободила для него место на веревке, которая была закреплена на стене у входа. Он ухватился за веревку, подтянулся к ней, затем протянул руку назад и захлопнул дверь, чтобы в каюту не попало еще больше пыли.
Он взглянул на постель навигатора, которая сверху была целиком закрыта брезентом. – Я так и думал, что вы сделаете нечто подобное. Ей легко пользоваться так, чтобы ничего не высыпалось наружу?
– Не совсем, – призналась Ялда. – Я думаю, нам придется смешивать песок с какой-нибудь смолой.
– У меня была только одна проблема, – сказал Нино, – в такой пыли тяжело читать. Если бы ты могла выделить мне пару таких брезентовых покрывал –
– Забудь про этот бедлам. – Ялда с пренебрежением указала на его камеру. – Я позабочусь о том, чтобы наверху у тебя была нормальная постель.
Нино замешкался; она увидела знакомое напряжение мышц вокруг его тимпана, которое говорило о том, что Нино пытается подобрать наиболее тактичные слова, чтобы выразить свою мысль. – Это очень мило с твоей стороны, – сказал он, – но, думаю, будет лучше, если я смогу привести в порядок то, что у меня уже есть.
– Здесь никого не останется, – сказала она. – Теперь мы движемся ортогонально, и на нашем веку уже никто не станет запускать двигатели – если только не возникнет какая-то экстренная ситуация.
– Я понимаю, – сказал Нино. – Штатные навигаторы больше не потребуются, и тебе придется работать где-то в другом месте. Но мне лучше остаться здесь.
– Тебя беспокоит путь наверх? – спросила Ялда. Последнее переселение прошло не так гладко, как могло бы. – Я найду несколько механиков, которые сыграют роль охраны на время подъема. Никто не сможет обвинить тебя в том, что ты сбежал, если у тебя будет такой эскорт.
– Люди ни за что смирятся даже с тем, что я буду просто жить там наверху, – сказал он. – Не говоря уж о том, чтобы видеть, как ты приходишь ко мне в камеру –
– Если по-твоему проблема в этом, – с раздражением перебила его Ялда, – я помещу тебя в камеру внутри своей каюты. Тогда никому не понадобится знать, как часто я тебя навещаю.
Нино прожужжал тоном мрачного изумления. – Сделаешь это, и не пройдет череды, как нас обоих прикончат.
– Я в это не верю.
– Да? Значит, ты не просто не знаешь, на что способны люди.
Теперь Ялда начала злиться. – Не надо меня поучать. Я и сама была в тюрьме, если ты вдруг забыл.
– Ты немного пострадала от рук маменькиного сынка, который в первую очередь хотел причинить вред совсем другому человеку, – заметил Нино. – Это не то же самое, что жить в мире, где тебя окружают одни враги.
– А трюк, который ты провернул для этого же маменькиного сынка, – сердито возразила Ялда, – отнюдь не вопрос жизни и смерти на Бесподобной. У людей есть более насущные проблемы. – Она отпустила веревку и на мгновение зависла в воздухе. – Ты знаешь, как в таком состоянии испечь каравай? Как починить лампу? Как сеять зерно?
– Значит, какое-то время все будут заняты проблемой невесомости, – согласился Нино. – Но это не повод лезть на рожон. Оставь меня здесь и пусть люди обо мне забудут. А даже если и вспомнят, то пусть довольствуются тем, что я изгнан как можно дальше от них самих. Изгнан и забыт.
С этим Ялда смириться не могла. – Забыт, чтобы умереть с голоду? Забыт, чтобы лишиться рассудка?
– Мох вполне съедобен; разве ты никогда его не пробовала? – ответил Нино. – Но если ты хочешь мне помочь…, то выбери того, кому ты доверяешь – того, чьи действия не привлекут к себе внимания – и пусть он раз в пару черед спускается сюда, чтобы принести несколько караваев и книг. Если у меня будет возможность время от времени читать что-нибудь новое, я не сойду с ума. К тому же у меня есть еще один черновик саг, над которым я могу работать.
– Если я брошу тебя здесь в одиночестве, – сказала Ялда, – то что помешает кому-нибудь спуститься в эту каюту и убить тебя? Ты боишься, что если я возьму тебя с собой на вершину и ясно дам понять остальным, что ты находишься под моей защитой, люди будут так возмущены, что пойдут против меня…, но скажи мне, как долго ты продержишься, не имея защиты вообще?
Нино всерьез задумался над ее словами. – Если ты поставишь на их пути достаточно запертых дверей – то это, вероятно, поможет. В качестве оправдания ты можешь сказать, что это не даст мне пробраться на верхние ярусы, даже если я сумею выбраться из своей камеры. Некоторым людям хватит и мысли о том, что я заперт в каком-то глухом подземелье – а тем, кто не успокоится, пока я жив, будет сложнее до меня добраться.
– Если я созову собрание и всем объясню, почему ты сделал то, что сделал, то они наверняка согласятся с тем, что лишение свободы – это вполне адекватное наказание, – сказала Ялда. – Они должны отнестись ко мне не с меньшим, а наоборот, с большим уважением, потому что я отказалась преклоняться перед традициями. Цель Бесподобной – нести перемены. Все до единой беглянки на борту должны быть готовы прокричать: пусть старые порядки катятся на все восемь сторон! Если на самом деле они хотели жить по этим правилам, то им следовало остаться в мире, где они бы по-прежнему задавали тон.
Нино вновь попытался придать своим мыслям тактичную форму. – Это смелая речь, Ялда, сказал он, спустя какое-то время, – и лично я не вижу в ней никаких изъянов. Но прежде, чем ты попытаешься выступить с ней перед всем экипажем… можешь ли ты назвать хотя бы одного человека, который бы благодаря этим отточенным словам, перешел на твою сторону, изначально будучи против твоего решения?
– Ялда! Ты не занята? Пожалуйста, ты должна на это взглянуть!
Исидора обращалась к Ялде, стоя перед ее кабинетом – она была слишком взволнована и не хотела попусту тратить время, втаскивая себя внутрь. Ялда была погружена в длинные расчеты энергии осциллирующих светородов, но мгновение спустя опустила свои конспекты в держатель и защелкнула его. Вспышки энтузиазма со стороны Исидоры порой раздражали, но именно благодаря ее стараниям оптическую мастерскую удалось так быстро привести в рабочее состояние. Если она хотела поделиться своим восхищением от того, что очередной прибор удалось приспособить к работе в условиях невесомости, отказывать ей было бы просто грубо.
Передвигаясь вдоль пары веревок с помощью четырех рук, Ялда преодолела комнату и выбралась наружу через дверь. Она оставила лишнюю пару рук, которыми пользовалась для работы со своими бумагами – с расчетом на то, что ей придется покрутить регулятор фокусировки или настроить угол призмы.
Не успела Ялда приблизиться и на полпоступи, как Исидора уже двинулась назад по коридору, направляясь в сторону мастерской.
– Какое выдающееся достижение нас ждет? – прокричала ей вслед Ялда.
– Тебе надо самой это увидеть! – ответила Исидора.
Стены оптической мастерской постоянно очищались от вездесущего светящегося мха, поэтому густые тени и регулируемое освещение превратили ее в призрачный отголосок мастерской, расположенной в университете Зевгмы – и сюрреалистическое расположение людей и оборудования лишь усугубляло ощущение, будто Ялда забрела в одну из своих ностальгических галлюцинаций. Исидора ждала ее в углу, где молодой исследователь по имени Сабино работал с микроскопом, ухватившись руками за две деревянные стойки, расположенные между бывшим полом и потолком.
Микроскопы вернулись в строй несколько дней тому назад. Заинтригованная, Ялда подошла ближе.
– Так какие у вас новости? – спросила она. В фокусе прибора находились две хрусталитовые пластины, между которыми был небольшой зазор. Что бы ни находилось внутри, было – как и следовало ожидать – слишком мелким, чтобы его можно было рассмотреть невооруженным глазом; мало того, пластины были соединены с хитроумным механизмом, состоящим из рычагов и колес, который Ялда еще ни разу не видела, а в зазоре между пластинами располагался тонкий стержень. Перед небольшой соляритовой лампой, которая освещала образец, находилась тонкая пластина, сделанная из материала, в котором Ялда узнала поляризационный светофильтр.
– Пожалуйста, посмотри сама, – сказал Сабино. – С Ялдой он вел себя стеснительно, но, несмотря на это она поняла, что взволнован он был не меньше Исидоры.
Он отошел в сторону и дал Ялде ухватиться за стойки перед микроскопом. Даже плотная древесина слегка задрожала от смещения сил, когда они поменялись местами; Ялда дождалась, пока вибрации не утихнут, а затем вгляделась в окуляр.
Поле зрения было заполнено полупрозрачными серыми частицами – по большей части их форма была близка к сферической, но с зазубренными краями. Если не считать формы, то в них не было ничего примечательного, никаких видимых частей или признаков более детальной структуры. Не все частицы находились в фокусе; пластины не были прижаты друг к другу достаточно плотно, чтобы войти в контакт с материалом и удержать его в неподвижном состоянии. Тем не менее, фокальная плоскость микроскопа была настроена на одну конкретную частицу; в отличие от остальных, она была надежно зафиксирована с помощью крошечного кронциркуля, который из-за своей непрозрачности выглядел абсолютно черным. Другие частицы находились в свободном состоянии, но лишь слегка подрагивали, указывая тем самым, что воздух между пластинами был практически неподвижен.
– И на что я смотрю? – спросила Ялда.
– Порошкообразный пассивит, – ответил Сабино.
– Под поляризованным светом?
– Да.
Щепотка мелкого песка – полученного растиранием пассивита или другого материала – обычно выглядела иначе. При поляризованном освещении песчинки, как правило, выглядели неоднородными и состояли из полудюжины серых областей, довольно сильно отличавшихся по своему оттенку. Эти же были окрашены в равномерный цвет и казались вполне однородными.
– Значит, ты их отсортировал? – спросила она Собино. – Ты отобрал самые чистые песчинки, какие только смог найти?
– Да. Такая песчинка попадалась где-то раз в десять гроссов.
– Раз в десять гроссов? Пришлось же тебе потрудиться.
После того, как Ялда покинула навигационный пост, у нее так и не нашлось времени, чтобы разузнать о проекте Сабино, но она, тем не менее, догадывалась о причинах столь изнурительного труда. Если твердые тела наподобие пассивита представляли собой регулярные решетки, состоящие из неделимых частиц – таких как гипотетические светороды Нерео – то лучшим способом изучения их свойств будет получение такой разновидности интересующего материала, в которой эта самая решетка содержала как можно меньше геометрических дефектов. Если решетка частиц поддерживает свою регулярную структуру, ее оптические свойства должны быть одинаковы в любой точке; типичное пестрое обличие крупинок песка при поляризованном освещении не допускало подобного варианта, но всегда было место для случайных исключений. Сабино нашел эти исключения и отмел все остальное.
– Попробуй покрутить колесо, – посоветовал он. – Верхнее, справа от тебя.
Не отводя глаз от окуляра, Ялда протянула правую руку из той пары, которую отрастила у себя на груди, и нашла колесо. Она провела пальцем по ободку, слегка поворачивая его в сторону. В ответ кронциркуль сдвинулся с места и перетащил свой крошечный груз на какую-то долю мизера.
– Что я должна была увидеть? – спросила она. Она не думала, что кто-то будет ждать от нее восхищения одной лишь возможностью передвигать отдельные песчинки.
– Так ты не просто смотри на кронциркуль, – посоветовала ей Исидора. – Следи за тем, что происходит вокруг него.
Ялда снова легонько повернула колесо; что-то привлекло ее внимание, но как только она остановилась, чтобы как следует рассмотреть, оно снова исчезло из вида.
Она повернула колесо еще немного и затем, когда нечто неожиданное и не вполне видимое ее глазу произошло снова, она стала крутить колесо вперед-назад – раскачивая кронциркуль и зажатую в нем песчинку пассивита.
И вслед за этим вторая песчинка, которая лежала поблизости, стала раскачиваться в такт движениям первой. Между двумя частицами был виден свет; они не касались друг друга. Но чтобы она ни делала с захваченной песчинкой, ее дублер повторял все движения так, будто они обе были частями единого твердого тела.
– Сила Нерео, – тихо произнесла Ялда. – Это она? Мы действительно можем ее видеть?
Исидора защебетала от восторга, посчитав ее вопрос риторическим. Сабино был более осторожен. – Я на это надеюсь, – сказал он. – Более подходящего объяснения я найти не могу.
Согласно уравнению Нерео, каждый светород должен быть окружен бороздами более низкой потенциальной энергии, которые были наиболее предпочтительным местоположением любого другого светорода. В случае одного светорода эти борозды представляли бы собой простую последовательность концентрических сферических оболочек, однако тот же самый эффект, действующий на множество частиц, мог соединить их друг с другом в виде некоторой регулярной решетки – и в этом случае закономерность, описывающая расположение углублений энергетического ландшафта, будет соблюдаться и за пределами самой решетки, создав тем самым возможность поймать в нее другой фрагмент материала с аналогичным строением. В результате достаточно чистая частичка минерала могла «приклеиться» к другой такой же частичке без фактического касания.
– Ты пробовал делать это раньше, когда работали двигатели? – спросила Ялда.
– Череда за чередой, – ответил он. – Но эффект, скорее всего, терялся на фоне гравитации и трения, потому что ничего подобного я не видел.
А значит, не видели этого и на родной планете; провести такой эксперимент можно было только в условиях невесомости.
Ялда наблюдала за Сабино задним зрением; теперь, откинувшись от микроскопа, она повернулась к нему лицом. – Ты отлично поработал! – воскликнула она. – Я хочу, чтобы в ближайшие дни ты выступил перед всеми остальными учеными. Есть успехи в плане теории?
Из держателя рядом с микроскопом Сабино достал лист бумаги. – Пока что только это, – ответил он.
– Это локальные минимумы энергии вокруг шестиугольной решетки светородов, – объяснил он. – Я нарисовал их, когда впервые задумался об этом проекте, еще на земле. На расчеты у меня ушло четыре череды.
– Охотно верю, – ответила Ялда. Это пример прекрасно иллюстрировал именно такую закономерность, которая могла сохраняться за границей твердого тела – к тому же она могла легко представить, как другая решетка увязает в этих энергетических ямах подобно грузовику, осевшему в колесный след, оставленный другой машиной. – Нам нужно найти способы оценки сил, возникающих в гораздо более крупных решетках, – сказала она, – а также полностью учесть трехмерную геометрию. Но пока что не бери это в голову; тебе следует сосредоточиться на уточнении своего эксперимента.
– Хорошо. – Сабино по-прежнему был слегка ошарашен; несмотря на то, что Ялда и постаралась по возможности спустить его с небес на землю, он не мог не осознать важность своего открытия. Если этот эксперимент удастся воспроизвести и развить, то природа самой материи вполне могла стать объектом систематического изучения – положив конец тем дням, когда разница между камнем и клубом дыма не имела лучшего объяснения, чем бессмысленное заклинание в духе «твердые тела занимают определенное пространство». Нерео проложил им дорогу, но вплоть до этого момента вся его элегантная математика оставалась непроверенной гипотезой. Возможно, что в будущем Сабино и Нерео встанут в один ряд с Витторио, объяснившим орбиты планет, но Ялда подумала, что сейчас лучше не забивать молодому ученому голову всякой вульгарной славой и обещаниями бессмертия. Сейчас ему нужно было сосредоточиться на самой работе.
Втроем они обговорили возможные шаги, которые следовало предпринять в дальнейшем; очевидной целью было простое измерение силы, которую нужно было приложить, чтобы отделить одну песчинку пассивита от другой, однако зная вращательные моменты, необходимые для того, чтобы, раскрутив частицы, нарушить их предпочтительное расположение, можно было, вероятно, получить информацию и о геометрии, лежащей в основе этих явлений.
Они перенесли обсуждение в столовую, а затем обратились к вопросу о других минералах: были ли они сделаны из одних и тех же светородов, отличаясь только их взаимным расположением? Можно ли с помощью одной лишь геометрии объяснить разницу между твердолитом и хрусталитом, пассивитом и огневитом? Эксперименты, которые им удалось наметить, будут только началом; Ялда уже представляла, как гонка, начатая Сабино, затянется на целое поколение.
Но добравшись, наконец, до своей каюты, чтобы отойти ко сну, Ялда подумала: В этом-то и вся прелесть – нам некуда спешить. Время на родной планете остановилось, а на самой Бесподобной столкновение с гремучей звездой едва ли оставит хоть царапину. Ресурсы горы не безграничны – и у них точно не хватит солярита, чтобы добраться до дома старым способом – но по крайней мере, в их невежестве наметилась трещинка, благодаря которой они, быть может, узнают, чем этот самый солярит является в действительности.
Ялда забралась в постель, потерлась о просмоленный песок, пока он не покрыл ее тело под брезентом; теперь она более, чем когда-либо, была полна надежд, что они следуют правильным курсом.
Выполнив последнее поручение, Фатима вернулась к кабинету Ялды. Ялда проводила ее внутрь, после чего тихо спросила: «Как там Нино?»
– На вид не так уж плохо, – ответила Фатима. – Он просил поблагодарить тебя за книги.
Ялда смутилась. – Это тебя следовало бы благодарить.
– Я не против носить ему разные вещи, – сказала Фатима. – Раньше преодолеть все эти ступеньки было бы тяжеловато, но теперь это едва ли сложнее любого другого путешествия.
Ялда не считала, что эти вояжи подвергают Фатиму какой-то опасности – никто не станет винить ее только за то, что она следовала указаниям, – но беспокоилась о том, какое влияние может произвести на девушку тот факт, что она была единственным человеком, навещавшим Нино.
– Ты не расстраиваешься от того, что тебе приходится видеть его в таком состоянии?
– По мне так лучше бы его отпустили, – открыто сказал Фатима. – Он достаточно настрадался. Но я знаю, что освободить его ты пока не можешь. Он хорошо ко мне относился, еще когда мы были новичками, поэтому мне в радость навещать его и пытаться как-то подбодрить.
– Ладно. – Так пожелал сам Нино, а идей получше у Ялды пока что не было. – Просто пообещай, что скажешь, как только начнешь испытывать трудности.
– Хорошо. – Фатима качнулась на веревках назад, как будто собираясь уходить, но затем остановилась. – Ах да, на обратном пути я и в лес заглянула.
Ялда едва не забыла о своей просьбе. Наблюдение за крошечным островком дикой природы на Бесподобной не было чьей-то официальной обязанностью, а задействовать ради этого часть фермеров, пока они еще не освоились с новоявленной невесомостью, ей не хотелось. – И как там дела?
– Не так пыльно, как на полях и в садах, – ответила Фатима. – В воздухе полно веточек, лепестков и мертвых червей, но крупнее них ничего не было – ни деревьев, вырванных из земли, ни древесников, барахтающихся под потолком, я там не видела.
– Рада это слышать.
– Правда, с пшеницей, по-моему, дела обстоят не так хорошо, – добавила Фатима.
– С пшеницей?
– На одной из полян есть участок земли, засеянный пшеницей, – объяснила Фатима. – Выглядит все так, будто стебельки перенесли туда целиком – выкопали на поле и посадили заново, а не вырастили сразу на этом участке. Но когда я там была, все их цветки были закрыты.
– Понятно. – Ялда была озадачена; кому бы ни принадлежал этот эксперимент, ее этот человек в известность не поставил.
Ялда отослала Фатиму на занятие по физике, а сама занялась поисками Лавинио, выполнявшего обязанности главного агронома. Согласно записке у входа в его кабинет, ближайшие две череды он должен был провести в полях, несколькими ярусами ниже. Ялда попыталась убедить себя проявить терпение; она не ожидала, что ее будут держать в курсе всей научной деятельности на Бесподобной; к тому же, она вполне могла вызвать неприязнь со стороны Лавинио, решившись покинуть свои обычные места пребывания только ради того, чтобы расспросить его о каком-то тривиальном эксперименте
Вот только насколько тривиальным он был в действительности? Фермеры были слишком заняты, пытаясь оптимизировать уборку урожая в условиях невесомости, чтобы высаживать пшеницу в лесу с единственной целью проверить необоснованную гипотезу о влиянии соседних растений на скорость роста. Никто не стал бы этим заниматься, не будь это важно.
Ждать две череды она не могла.
Под действием невесомости лестничные пролеты из источника нескончаемого каторжного труда превратились в самую комфортную транспортную магистраль Бесподобной. При помощи пары веревок, находившихся в ее полном распоряжении, и не видя никого в поле зрения, Ялда перешла на более быстрый способ передвижения: она подталкивала себя вперед одновременным усилием четырех рук, затем отпускала веревку и старалась как можно дольше двигаться по баллистической траектории, после чего снова касалась веревок теми руками, которые были необходимы, чтобы скорректировать боковой дрейф и восстановить скорость. Мимо проносились освещенные мхом стены, а угрожающие края винтообразного желоба, окружавшего Ялду и своими зазубренными ступеньками возвещавшего головокружительное падение, которое в конце должно было непременно размозжить ей голову, только усиливало ее победоносное чувство контроля. Все казалось возможным, если тебе удавалось выжить, сбросившись с лестницы высотой в целую гору.
Чтобы добраться до яруса, на котором располагался лес, Ялде – по ее ощущениям – потребовалось меньше склянки. Когда она переместилась из лестничного пролета в соединительные туннели, ее разум упорно настаивал на том, что защищенные от древесников двери, попадавшиеся ей на пути, на самом деле были крышками люков, и попав в нужный зал, она отчетливо ощутила, что поднимается сквозь пол. Деревья, которые тянулись у нее «над головой», изо всех сил старались заставить ее переосмыслить свое чувство вертикали, но этому довольно сильно мешал рыхлый детрит, который парил вокруг них прямо в воздухе.
Переоснащение этого зала было сделано на скорую руку – с крюков на стене свисало лишь несколько непарных опорных веревок, поэтому, чтобы попасть в сам лес, Ялде пришлось оттолкнуться от каменной стены, а затем двигаться в воздухе по инерции. Правда, оказавшись посреди деревьев, благодаря их ветвям, она уже не испытывала недостатка в опоре для рук. Мимо нее, полные жизнерадостной силы, проносились темные зудни, которые исчезали через высверк после того, как появлялись. Испещренная зелеными пятная ящерица засеменила прочь с ее пути – с неизменной ловкостью цепляясь когтями за кору дерева. Какими бы древними и неизменными ни были их инстинкты, с переменами эти животные справились.
Она отыскала поляну, о которой говорила Фатима – и заодно встретила Лавинио. Чтобы было проще добраться до гибнущей пшеницы, он искрестил веревками небольшое пространство, где не росло никаких деревьев. Только сейчас Ялда почувствовала, что почва вместе со своим сетчатым каркасом находится под ней: сейчас она была воздушным шпионом, крадущимся сквозь лесной полог подобно древеснику из дедушкиного рассказа. Спускаясь, она постаралась издать как можно больше скрипов, чтобы никто не подумал, будто она подкралась исподтишка.
Лавинио молча наблюдал за приближением Ялды. Его мрачное лицо не выражало никакого удивления, будто его уже постигла такая неудача, что он только и ждал непрошеного гостя, готового заявиться именно в этот момент.
– Можешь объяснить мне, зачем это нужно? – спросила она, карабкаясь вниз по стволу, а затем ухватившись за одну из его веревок.
– Я надеялся, что деревья, возможно, научат пшеницу, – ответил он.
– Чему научат?
– Где находится верх.
Ялда подтянулась ближе. К ее смущению лесной пол снова стал для нее вертикальным, превратившись в стену пещеры, из которой окружавшие их стволы торчали как гигантские ощетинившиеся побеги. Стебли пшеницы, впрочем, тянулись вдоль деревьев – но, по-видимому, их так посадили специально, так чему же здесь учиться?
– Я не понимаю, – сказала она. – Разве на полях что-то не так? – Она указала на серые обвисшие цветки пшеницы.
– Да, но иначе, чем здесь, – ответил Лавинио. – Здесь цветки не знают, когда нужно открываться; местный свет почему-то сбивает их с толку. Но на полях зрелые растения по-прежнему здоровы.
– Это хорошая новость. А что с семенами?
Лавинио опустил руку в землю между стеблями и немного покопавшись, извлек одно из семян. Скорее всего, туда его поместили вручную, в рамках отдельного эксперимента; ни одно из окружавших его больных растений не смогло бы произвести семена и тем более не обладало способностью внедрить их в землю.
Ялда взяла семя из рук Лавинио и внимательно его рассмотрела. Оно было покрыто дюжинами тоненьких белых корешков, которые пробивались сквозь кожицу во всевозможных направлениях, не отдавая предпочтения какой-либо из сторон. Но ни ростка, ни зачатка стебля при этом не было. Семя не знало, в какую сторону расти.
– Мне казалось, что при формировании стебля растение ориентируется на свет и воздух, – сказала она.
– Так меня учили. Это считалось догмой; я никогда не ставил ее под сомнение. – Лавинио забрал у Ялды семя и повертел его между пальцами. – Но на какую бы глубину я их не сажал…, им, похоже, никак не удается найти верх. Даже если семя зарыто только на половину – и его верхняя часть контактирует со светом и воздухом – они все равно не понимают подсказок.
– Значит, после того, как экспериментальные семена, которые ты посеял на поле, не дали побегов, ты спустился сюда, чтобы проверить, не окажет ли лес более сильного влияния?
– Да, так я планировал, – ответил Лавинио. – Я надеялся, что если весь растительный материла будет ориентирован в одном и том же направлении, то деревья смогут передать пшенице одно из своих веяний. Однако зрелая пшеница здесь просто погибает, а семена ведут себя точно так же, как и на полях.
Ялда заставила себя успокоиться. Зрелые растения на полях по-прежнему были здоровы, так что за ближайший урожай можно не опасаться; в ближайшее время голодная смерть им не грозит. Но времени на решение проблемы было не так уж много – в противном случае очередной урожай станет для них последним.
– А как дела в медицинских садах? – спросила она.
– Там кусты вырастают не из семян, а из побегов, – ответил Лавинио. – Некоторые из них прорастают под необычными углами, но стоит садовникам их подправить, дальше они растут безо всяких проблем.
– Это уже кое-что.
Лавинио что-то проворчал в знак согласия; катастрофа не приняла глобальные масштабы. Но прожить на одном только холине и болеутоляющих было невозможно.
– Я бы предпочла узнать об этом раньше. – Она понимала, что он хотел доказать свою компетентность, пытаясь справиться с проблемой своими силами, но на кону сейчас стояло слишком многое.
– Фридо решил, что будет лучше сначала найти решение, – объяснил Лавинио. – Вместо того, чтобы без нужды сеять панику.
Ялда поразмыслила над этой новостью. Фридо знал о пшенице и держал это в тайне от нее? Лавинио, вероятно, считал, что никто, кроме него, не несет ответственности за урожай, но у Фридо-то какое оправдание?
– Я не заинтересована в распространении паники, – сказала она. – Но нам нужно, чтобы этой проблемой занялось как можно больше людей.
– Я уже провел все эксперименты, какие только можно пожелать, – настаивал Лавинио. – Я рассматриваю все возможные комбинации факторов: свет, почва, воздух, растения по соседству… какие еще остались варианты?
– И никаких результатов не видно?
– Пока что нет.
– Тогда мы оба знаем, чего не хватает, – сказала Ялда. – До недавнего времени пшеница была в порядке – и изменилось на корабле только одно.
Лавинио невесело прожужжал. – Так что нам теперь делать? Снова запустить двигатели и остановить их, когда укоренится очередное поколение пшеницы? И так раз за разом?
– Едва ли. Через поколение у нас закончится солярит, а еще через несколько лет мы все умрем с голода.
– Тогда что? – строго спросил Лавинио. – Если пшеница не станет расти без силы тяготения –?
Ялда подняла руку и покрутила пальцем. – Гравитацию можно создать и при помощи вращения. Мы могли бы поместить семена во вращающийся механизм – центрифугу – и дождаться, пока они не прорастут.
Лавинио обдумал ее предложение. – Это мысль, – сказал он. – Но что если прорастания недостаточно? Что если ось роста у растений формируется под действием гравитации на протяжении половины сезона?
Ялде не хотелось отвечать на этот вопрос. Экипаж ракеты до сих с трудом адаптировался к последнему изменению – перестраивая каждое жилое помещение, каждую мастерскую, каждый коридор; заново осваивая самый обыкновенный быт. Сколько недовольства породит ее объявление о том, что все их усилия были ошибочны и что все их достижения вскоре потеряют актуальность?
Но без пшеницы им не выжить. К тому же мечтать о безболезненном решении проблемы было бесполезно; сейчас им нужно готовиться к худшему.
– Если прорастания будет мало, – сказала она, – нам придется привести во вращение всю гору.
Намеченное время уже давно прошло, а конференц-зал все еще продолжал медленно заполняться людьми, но Ялда не собиралась начинать, пока все сообщество не будет в сборе. Люди приходили со всех уголков Бесподобной, и многие из них еще ни разу не предпринимали подобного путешествия в условиях невесомости.
Ялда стояла у входа, приветствовала прибывших и вносила их имена в список. Фридо предложил заняться этим вместо нее, но Ялда настояла на том, чтобы извлечь максимальную пользу из представившейся возможности вновь встретиться лицом к лицу с каждым членом команды – какой бы короткой эта встреча ни была.
Теперь Фридо ждал в переднем ряду, цепляясь за веревки рядом с Бабилой и полудюжиной бывших механиков, работавших в дозирующих камерах. Ялда не смогла заставить себя встретиться с ним лицом к лицу, чтобы обвинить в недобросовестности. Она подозревала, что проблему с пшеницей Фридо держал в тайне, чтобы укрепить свои позиции и надеясь предстать перед экипажем эдаким героем, после того, как объявит о простом, биологическом решении, способном избавить всех жителей от голодной смерти – пусть и созданном стараниями Лавинио, но, тем не менее, разработанном под его покровительством, в то время как сама Ялда проявила в этом деле небрежность. Не приходилось сомневаться и в том, что решение с центрифугой он тоже был готов выдать за свое – если бы об этом зашла речь. Более того, Ялда помнила, что Фридо был членом группы, которая обсуждала возможности вращения Бесподобной на этапе разработки первых реальных планов в отношении горы. Достигнутый ими консенсус заключался в том, что ради кое-каких весьма неравномерных преимуществ в плане комфорта придется существенно усложнить навигацию и корректировку курса. Им и в голову не пришло, что гравитация может оказаться вопросом жизни и смерти.
Полсклянки спустя список отсутствующих сократился до одного имени, от которого уже было никак не отделаться. Ялда кратко выразила собравшимся свою признательность, после чего представила им Лавинио, который объяснил, что именно ему удалось увидеть и какие эксперименты провести.
– По-видимому, в пшеничном зерне есть нечто чувствительное к воздействию гравитации, – неохотно заключил он. – После трех дней, проведенные в центрифуге, семена дают ростки, но их рост прекращается, когда перестает действовать силя тяготения. На полях укоренившиеся растения не погибли после остановки двигателей, поэтому мы будем пытаться увеличить период работы центрифуги в надежде найти тот момент, после которого сеянцы можно будет извлечь и пересадить в землю. Но нет никакой гарантии, что такой момент вообще может наступить до полного созревания растения.
Он отошел в сторону, и Ялда снова перебралась на сцену. Ухватившись четырьмя руками за веревки позади себя, и обозревая встревоженную толпу, она задумалась, что произойдет, если кто-нибудь воспользуется этой возможностью, чтобы отчитать ее за снисходительное отношение к саботажнику. Однако эти люди только что узнали о риске умереть голодной смертью; Нино же был давно побежденным врагом, который гнил в своей тюрьме неведомо где.
– В течение ближайшей дюжины черед, – начала она, – мы, вероятно, обнаружим, что сможем полностью решить нашу проблему, оснастив фермы большей рабочей силой и еще несколькими центрифугами. Но если эта надежда окажется ложной, единственной альтернативой будет привести во вращение саму Бесподобную, что потребует времени и сил. Поэтому нам нужно немедленно заняться подготовкой на этот случай и приложить максимум усилий, чтобы все было готово к следующему сбору урожая – даже при том, что мы по-прежнему надеемся обойтись без вращения горы.
– Идея раскрутить Бесподобную относительно горизонтальной оси в надежде, что гравитация на полях окажется как можно ближе к своему первоначальному направлению, может показаться заманчивой, но, боюсь, центр масс горы находится так низко, что нужного эффекта мы не добьемся. Кроме того, существует проблема устойчивости: если попытаться раскрутить конус вокруг прямой, которая не совпадает с его осью симметрии, малейшее возмущение может вызвать раскачивание оси вращения. Так что в действительности выбора у нас нет: нам нужно раскрутить гору относительно вертикальной оси, соединяющей ее вершины с основанием.
Ялда опустила мимолетный взгляд на Фридо. Следовало ли поставить его рядом, чтобы он мог ее подстраховать, подтвердить ее заявления насчет технической стороны вопроса? Центробежную силу понимали все, однако более тонкие моменты половина экипажа все равно будет вынуждена принять на веру.
Фридо смотрел на Ялду с нейтральным выражением лица. Они оба знали, что он готовится выступить против нее. Теперь пытаться привлечь его на свою сторону было слишком поздно.
– Нам понадобится установить две дюжины небольших двигателей, – продолжала Ялда, – распределенных по всему склону горы, вдоль двух прямых, на противоположных сторонах оси. Эти двигатели будут гораздо слабее тех, что мы использовали для ускорения, но нам все равно придется разместить их в глубоких колодцах, чтобы реактивная тяга не вырвала их самих и не содрала с горы часть ее поверхности.
– Это означает, что нам придется выйти наружу и заняться раскопками при отсутствии гравитации, которая могла бы удержать нас на поверхности. Это также означает, что для защиты от перегревания нам придется работать в охладительных мешках, заполненных воздухом. Раньше никто ничего подобного не делал. И каким бы оптимистичным ни был наш настрой, объем работы таков, что наши штатные строительные бригады ни за что не успеют справиться с ней до того, как наступит время посева. Всем, кто не работает на фермах, придется оказать помощь. Как только строительные бригады разработают необходимые протоколы, они займутся обучением других людей, которые впоследствии присоединятся к работам. Одним из первых учеников стану я сама – потому что это задача первостепенной важности.
– Провести в пустоте несколько черед за опасной работой, которая, может статься, ни к чему не приведет? – вставила вопрос Дельфина. Она стояла в первом ряду, на несколько поступей левее Фридо. – Так ты предлагаешь решить нашу сельскохозяйственную проблему?
– А что ты предлагаешь взамен? – спросила Ялда.
– Найти другой источник пищи, который не так сильно зависит от силы тяготения, – ответила Дельфина. – Чем питаются древесники, в своем лесу?
– В основном ящерицами. Которые питаются зуднями, а те, в свою очередь, – корой и лепестками.
– Мы могли бы привыкнуть к мясу ящериц, – заявила Дельфина. – Если оно годится для наших двоюродных братьев и сестер, то почему бы и нам самим не попробовать?
– Думаю, это вполне возможно, – согласилась Ялда. – Но ресурсов, которые предоставляет весь лес, хватает шести древесникам.
– А разве мы не можем разводить ящериц более интенсивно?
– Об этом… стоит подумать, – сказала Ялда. – Но это тоже риск, и даже если мы преуспеем, отдачу от этого предприятия мы получим слишком поздно. С уверенностью можно сказать только одно – мы можем выращивать пшеницу при наличии силы тяготения. Как только нам удастся привести Бесподобную во вращение, нам останется только подготовить новые поля и засеять их семенами.
– И где именно? – не унималась Дельфина. – Разве у нас есть каюты, в которых потолок ориентирован в сторону оси?
– С первым урожаем придется импровизировать, – согласилась Ялда. – Нам придется расположить поля на поверхностях, которые раньше играли роль стен – высекать каюты с идеальной геометрией будет некогда.
– А что произойдет, если нам придется снова запустить двигатели? Чтобы избежать столкновения с каким-нибудь непредвиденным препятствием. – Разговор доставлял Дельфине удовольствие; кто-то ее неплохо подготовил.
Ялда как могла старалась сохранять спокойствие. – Ситуация такова, что в первую очередь нам придется остановить вращение. Но в принципе нет никакой причины, по которой мы не могли переделать систему управления ориентацией и топливопроводы, чтобы они могли действовать одновременно с вращением Бесподобной.
Дельфина замешкалась, будто перечень заученных ею возражений, наконец, подошел к концу. Однако ее вклад этим не ограничился.
– Извини, – сказала она, – но твои слова меня не убедили. В общем и целом, я не думаю, что твой план оправдывает все риски. Я не стану вступать в рабочие бригады, которые имеют отношение к этому проекту.
– У нас никто никого не принуждает, – сказала в ответ Ялда. – В этом вопросе ты вольна поступать так, как считаешь нужным.
– И вольна склонять друзей на свою сторону, я надеюсь? – весело добавила Дельфина.
– Разумеется. – Ялда уже начала злиться, но вовсе не собиралась менять тактику и переходить к угрозам. Или ты поможешь раскрутить гору, или к следующему урожаю останешься без еды.
Гораздо лучше будет вывести вредителей на чистую воду.
– Тем не менее, нам уже нужно приступать к составлению рабочих графиков, – заметила она, – поэтому прямо сейчас мне бы хотелось узнать конкретные цифры. Сколько человек готовы взяться за работу, чтобы воплотить этот план в жизнь – либо на фермах, либо на склонах горы? Кто согласен – поднимите, пожалуйста, руку.
Примерно треть команды незамедлительно дали ответ. В течение последовавшей за этим долгой и мучительной паузы Ялде казалось, что вся ее поддержка ограничится этой вспышкой энтузиазма, но затем число ее сторонников стало расти.
В конечном счете на сторону Дельфины решило встать лишь около двух дюжин людей. Большинство из них работали в дозирующих камерах и посылали ей сообщения насчет Нино. Несомненно, смерти диверсанта хотели и многие другие, но они не собирались рисковать урожаем – или даже тем, что об их рискованном отношении к урожаю узнают другие люди – только лишь для того, чтобы выплеснуть свою злость по совершенно другому поводу.
Фридо не вошел в число оппозиционеров. В какой-то момент он оценил количество голосов среди окружавших его людей и решил поднять руку.