Когда планета исчезла в сиянии Солнца, Ялда почувствовала облегчение; долгое прощание наконец-то осталось позади. Череду спустя, когда она вернулась в наблюдательную каюту, невооруженным взглядом было не различить даже Гемму. Через встроенный в теодолит телескоп Солнце и бывшая планета выглядели как ничем не примечательная двойная звезда – яркий первичный компонент и его более тусклый компаньон – с красной и фиолетовой каемкой, которая неизбежно должна была растянуться в полноценный спектральный шлейф. Даже если прямо сейчас небо ее родной планеты озаряли гремучие звезды, на таком расстоянии эти цветные ниточки были слишком бледными, чтобы их можно было разглядеть.
Ялда произвела измерения и рассчитала поправки, необходимые для того, чтобы Бесподобная продолжала следовать намеченным курсом. Насколько ей было видно, ракета направлялась в область беспросветной тьмы, хотя судить об этом с ее наблюдательного пункта не стоило – отсюда можно было координировать работу дозирующих камер, однако обзор искажался из-за дымки, поднимавшейся от выхлопа двигателей. Рядом с вершиной горы, в девственно чистой пустоте космоса группа астрономов при помощи того самого телескопа, который Евсебио выкупил у университета, тщательно обследовала коридор по мере того, как к нему приближалась ракета. Какие бы усовершенствования в оптике ни принесло с собой будущее, именно сейчас нужно было убедиться в том, что прямая дорога, которую они избрали для своего продолжительного марафона, будет свободна от обычного газа и пыли; как только они достигнут максимальной скорости, любое такое препятствие будет вести себя подобно гремучей звезде – его история, с точки зрения путешественников, будет мгновенно размазана по всему пространству, и обнаружить такой объект заранее окажется невозможным.
Подступавшая к ракете темнота казалась Ялде абсолютно закономерной и вместе с тем предельно странной. Зона прямой видимости, расположенная между Бесподобной и областью космоса, который они планировали пересечь, останется свободной от каких-либо препятствий – но по мере того, как их история начнет искривляться по направлению к этому коридору, их зрение будет разворачиваться в противоположную сторону. Природа наделила всех передними и задними глазами, но подобная симметрия действовала лишь в трех измерениях; в 4-пространстве можно было только оглядываться назад. На данный момент свет, который, столкнувшись с расположенной впереди пылью, был рассеян достаточно давно, в 4-пространстве мог добраться до ракеты под таким углом, что с их точки зрения показался бы светом из прошлого. Но уже совсем скоро свет от такого источника будет прибывать к ним из их собственного будущего – а значит, если такой свет попадает им в глаза, они будут его не поглощать, а наоборот, излучать.
Ялда не видела никакой фундаментальной причины, по которой живое существо не могло бы обладать способностью воспринимать свет, излученный собственным телом – однако привычные условия движения и энтропии, в которых зародилась жизнь, свели бы пользу подобного таланта к нулю. Органы чувств, благодаря которым ее предки-древесники смогли бы увидеть ортогональные звезды с опережением в несколько эонов, не помогли бы им понять, в какую сторону через пять высверков прыгнет ящерица.
Необходимые знания, необходимые навыки – старое уступало место новому. Бесподобная выиграла время для мира, оставшегося позади, но воспользоваться этим трюком можно было только один раз; они не могли перепоручить решение собственных проблем второй команде путешественников. Какие бы умения ни потребовались, чтобы выжить в состоянии, ортогональном породившей их истории, освоить их придется всего лишь за полтора года.
Ялда снова отправилась наверх. Ремонт топливопроводов второй ступени был почти завершен, в медицинских садах был наведен порядок, а поврежденный участок земли – вновь засеян. Она встретилась с главным агрономом, Лавинио, и вместе они прошлись по цветущему пшеничному полю. Для растений, которые уже давно привыкли к жизни без солнечного света, переход в это новое состояние бесконечного полета, по-видимому, прошел незамеченным.
Теперь по всей Бесподобной проводились учебные занятия – с таким расчетом, чтобы каждый ученик мог добраться до них в течение полусклянки. Ялда присутствовала на одном из уроков, которые посещала Фатима – их целью было дать рабочим с рудиментарным образованием некие базовые знания, необходимые для понимания вращательной физики. Стать исследователем мог не каждый, но если уровень базовых знаний в их сообществе удастся поднять с обычной арифметики до геометрии четырехмерного пространства, то эта более высокая планка приблизит их к открытиям будущего – и если дело дойдет до того, что любой садовник за прополкой сорняков будет размышлять о проблемах светородной теории Нерео, тем лучше.
Учитель, Севера, задала простую задачу. – Если на вспаханном поле с равноотстоящими бороздами натянуть веревку с севера на юг, то она займет три борозды. А если ту же самую веревку на том же самом поле растянуть с востока на запад, то ее длина составит четыре борозды. Если веревка будет натянута так, чтобы пересечь максимальное количество борозд…, то чему будет равно это количество?
На груди у дюжины учеников, которые принялись зарисовывать описанный сценарий, расцвели диаграммы. Как только они получат ответ – и поймут, почему он верен – половина тайн света, времени и движения станут для них привычным делом.
Вернувшись на навигационный пост, Ялда встретилась с собственным учеником. Она рассказала Нино о своих планах, когда сообщила ему об отсрочке казни, но с тех пор была слишком занята, чтобы выполнить свое обещание
Она села на пол, лицом к нему. – Ты можешь прочитать первую дюжину символов? – спросила она.
– Да. – Судя по тону, Нино был оскорблен таким вопросом, но Ялда не представляла, как будет его учить, если они с самого начала не смогут достичь понимания в подобных вещах.
– Ты можешь их изобразить? На своей коже?
В ответ Нино угрюмо посмотрел на нее, никак не прояснив, то ли Ялда лишь усугубила предыдущее оскорбление, то ли произнести ответ на этот раз было слишком унизительным.
– Я делаю это не для того, чтобы тебя наказать, – сказала Ялда. – Я думала, это поможет тебе скоротать время, но если ты хочешь, чтобы я ушла, то я уйду.
– Как пожелаешь, – сухо ответил он.
Ялде захотелось так и сделать. – Почему ты относишься ко мне так, будто я твой враг? – спросила она. – Если я готова поверить в то, что ты не питаешь к нам злобы, то почему ты не можешь ответить тем же?
– Ты мой надзиратель, – сказал Нино. – Я не жалуюсь не утраченную свободу, но надзиратель – это не друг.
Ялда подавила в себе желание ответить гневной тирадой на его неблагодарность. – Если это поможет, я пришлю к тебе другого учителя вместо себя, хотя найти подходящего кандидата будет, пожалуй, непросто, и я не уверена, что на этот счет подумают остальные члены экипажа.
– А как они относятся к тому, что ты сюда приходишь? – спросил он.
– Я не придала это широкой огласке, – призналась Ялда. – Но если бы я послала кого-нибудь еще, разговорам бы не было конца.
Нино подвинул одну ногу. – А какая тебе разница, научусь я читать и писать, или нет?
– Никто не может выжить, полагаясь лишь на собственные мысли, – сказала Ялда. – Если бы кто-то захотел тебя навестить, я бы с радостью позволила им приходить и заряжать тебя оптимизмом так часто, как только их душа пожелает. Но даже если на Бесподобной и есть те, кто когда-то считал тебя своим другом, они либо изменили свое отношение, либо не хотят тебя поддерживать из-за страха, что об этом кто-нибудь узнает.
– Значит, ты научишь меня читать, а потом утихомиришь своими книгами? – Он сказал это так, будто речь шла о плане его порабощения – о захвате его собственного разума, куда более ужасном, чем физическое лишение свободы.
От досады Ялда закрыла лицо руками. – Чего же ты в таком случае хочешь? Я не могу отпустить тебя на свободу.
– Тогда ради чего ты пытаешься успокоить свою совесть? – сурово спросил Нино. – Даже если ты держишь меня здесь, стыдиться тебе нечего.
– Это так, – согласилась Ялда. – Но мне будет совестно, если ты потеряешь рассудок.
– Почему? – В словах Нино не было сарказма; он и правда был озадачен. – Почему совесть должна мучать кого-то, кроме меня?
Может быть, это касалось его чувства гордости? Или уверенности в себе? Меньше всего ей хотелось подрывать ту стойкость, которая уже была при нем.
– Ты поступил глупо и мог нас всех погубить – но пока ты живешь на этой скале, у нас друг перед другом по-прежнему есть обязательства, которые относятся и ко всем остальным. Как только я смогу гарантировать, что ты не повторишь на Бесподобной своих действий, все остальное по-прежнему будет в силе. Как бы то ни было, я обязана – в той мере, в которой это отвечает практическим целям – предоставить тебе полноценную работу и возможность получить образование – а ты, в свою очередь, обязан оказать мне содействие. Мне вовсе не доставляет удовольствия тот факт, что теперь выполнить это требование стало гораздо сложнее, но этого, тем не менее, недостаточно, чтобы я просто закрыла на проблему глаза.
Нино замолчал, но теперь уже, казалось, не был так уверен в своей точке зрения. В том, что его попросили честно выполнить свою часть работы, не было ничего унизительного.
Ялда изо всех сил старалась понять ход его мыслей. Он не питал презрения к своим надзирателям; он бы не присоединился к команде, не подкупи его Ачилио, и однако же пришел к ним, не будучи отравленным презрением к их амбициям. Ачилио нашел оправдание риску массового убийства, дав понять, что смерть путешественников – всего лишь вопрос времени, но даже если Нино скептически относился к будущему этой миссии, он не мог не отдать должное их благим намерениям.
– Что будет дальше? – спросил он. – Если я научусь тому, чему ты меня хочешь научить, то какая меня ждет работа?
– Сложно сказать, – призналась Ялда. – Но фермером ты стать уже не сможешь. Придется начать свое образование с азов, а потом выяснить, какие у тебя есть склонности.
Нино долго раздумывал над ее словами. Вероятно, он опасался тешить себя излишними надеждами. Ялде не хотелось заранее настраивать его на неудачу, однако несколько скромных шагов, которые вполне могли бы открыть перед ним новые перспективы, – это, надо полагать, лучше, чем позволить ему прозябать здесь до самой смерти.
– В твоих словах есть смысл, – согласился он. – Если ты хочешь заняться моим обучением, я приложу все усилия, чтобы добиться успеха.
По мере приближения к уровню горящего солярита шум и жар двигателей начинали действовать на нервы, и механики вместе с навигаторами стали готовиться к переселению на второй ярус топливопроводов. К этому моменту Бесподобная успела набрать такой импульс, что несколько дней без ручной корректировки не оказали бы на ее курс какого-то заметного влияния, а любое небольшое отклонение можно будет легко устранить после запуска двигателей второй ступени.
– Это будет идеальная возможность избавиться от мусора, – заметила Бабила, окидывая взглядом пустую пещеру навигационного поста, из которого убрали все скамейки и инструменты. – Если мы захотим выкинуть какой-нибудь хлам, просто оставим его здесь, и он сам улетит в пустоту. Ее взгляд задержался на двери тюрьмы.
– Хлам – это наше сокровище, – ответила Ялда. – Мы не настолько богаты, чтобы позволить себе просто выбрасывать вещи.
Фридо уже давно отказался принимать чью-либо сторону – по крайней мере, в открытую. – Поможешь мне проверить взрыватели первой ступени? – попросил он Бабилу; она вышла вслед за ним из каюты. Перед запуском второй ступени они собирались подорвать взрывчатку, заложенную в дозирующих камерах первой ступени, чтобы ослабить часть горы, которую предстояло сбросить в пустоту.
Ялда открыла камеру и выпустила Нино. Первые несколько шагов он был сбит с толку, моргал и ежился от странного впечатления, которое произвело на него пространство, куда более открытое, чем его камера, но быстро собрался с духом. Ялда знала, что утешать его словами сейчас не стоило; они молча шли по пустым дозирующим камерам в сторону лестницы.
– Сколько времени прошло? – прокричал он, когда они начали подниматься. – С момента отлета?
– Для нас – почти полгода, – ответила Ялда. Ее внутреннему учителю хотелось продолжить разговор в письменной форме, но Нино шел впереди и еще не овладел в полной мере навыком письма на спине.
– А дома?
– Почти столько же. Дай-ка подумать. – Ялда не следила за старым календарем; ответ ей пришлось вычислять прямо на ходу. На практике можно было использовать только один метод расчета, который опирался на представление об одновременности событий с точки зрения родной планеты, чтобы увязать друг с другом обе истории; полученная таким образом дата должна была остановиться во времени, когда Бесподобная перейдет к ортогональному движению, но в остальном была вполне корректной. Привязка понятия «сейчас» к искривленной истории самой Бесподобной привела бы к тому, что по мере ускорения ракеты дата на родной планете устремилась бы в бесконечно далекое будущее, после разворота одним махом перенеслась в бесконечно далекое прошлое, а затем пришла в норму как раз к моменту встречи.
– Примерно на десять дней меньше, – ответила она.
– Понятно. – Нино отвернулся от лестницы, над чем-то задумавшись.
– А что?
– Вероятно, у меня скоро родятся внуки, – ответил он.
– О, – Ялда была не уверена, ожидал ли он поздравлений с ее стороны.
– Я наложил на это запрет, пока моим детям не исполнится хотя бы дюжина и два года, – объяснил он. – Я надеюсь, что они потерпят еще несколько лет, но трудно сказать, как именно они поступят.
– Наверняка они сделают разумный выбор, – без особой уверенности предположила Ялда. – Так что ты им сказал насчет своего вступления в команду Бесподобной?
– Я сказал, что Евсебио так отчаянно нуждается в фермерах, что готов платить моей семье в обмен на мои умения.
– И как они это восприняли?
Нино остановился на ступеньках. – Они хотели полететь вместе со мной. Но я сказал, что это слишком опасно, для всех нас.
Шум двигателей постепенно затих. Какую бы тревогу ни вызывали мысли о будущей невесомости, Ялда решила, что одна только возможность избавиться от этого беспрерывного биения пламени о скалу, компенсирует все прочие недостатки.
– А дети твоего брата старше или младше? – спросила она.
– Младше.
– Ты не думаешь, что он станет давить на своих племянников и племянниц?
– Нет, – ответил Нино. – Это не в его характере. Я, скорее, беспокоюсь о том, что они сами не смогут себя сдержать.
Они покинули лестничную клетку у самого верха второго яруса. Единственный путь к новому навигационному посту вел через дозирующие камеры, которые наверняка уже были заняты людьми.
– Держи руки у себя за спиной, – настойчиво потребовала Ялда. – Просто для вида.
Нино послушался; она сдавила его руки друг с другом, а затем обернула их одной из собственных, более крупных рук. Она бы никогда не стала пользоваться клейкой смолой, но если люди, которым они попадутся на глаза, не смогут с первого взгляда понять, что ее пленник свободен с точки зрения топологии, хуже от этого не будет.
Внешнюю камеру они преодолели незамеченными, но в следующей была Дельфина, которая как раз занималась проверкой самописца. – Ты позволяешь этому убийце здесь разгуливать? – закричала она, не веря своим глазам.
– По-другому до его камеры не добраться, – ответила Ялда. Механики потратили несколько дней, чтобы почистить и проверить новые блестящие топливопроводы; в сложившихся обстоятельствах ей было понятно, почему присутствие Нино должно было вызвать такую негативную реакцию. Но выбора у нее не было.
Дельфина подошла ближе. – Я не могу с этим смириться! – в сердцах воскликнула она. – Неужели ты думаешь, что, назначая тебя лидером, Евсебио хотел, чтобы ты поставила жизнь одного предателя превыше всех остальных?
Ялда уже приучила себя не тратить попусту время, оспаривая подобную гиперболу. – Я рада, что ты оказалась здесь, – сказала она. – Я хотела найти еще одного охранника, который помог бы мне присмотреть за заключенным, пока я сопровождаю его в новую камеру, но Бабила и Фридо заняты проверкой взрывателей.
Дельфина замешкалась, но отказать в просьбе означало признать, что Нино больше не представляет угрозы.
– Не могла бы ты пойти вперед, – предложила Ялда, – чтобы быть наготове, если он попытается сбежать…?
Они молча пробрались сквозь ряды нетронутых механизмов и попали в следующую камеру. Онеста проверяла клапаны у основания бака с либератором, но увидев Дельфину во главе процессии, просто кивнула в знак приветствия.
На навигационном посту Дельфина стояла и ждала, пока Нино не был заперт в своей камере.
– Спасибо тебе за помощь, – сказала Ялда.
– Такой необходимости вообще не должно было возникнуть, – сказала в ответ Дельфина. – От заключенного надо было избавиться, и переводить бы никого не пришлось.
– И тем не менее, я тебе признательна, – настойчиво добавила Ялда.
– Дело не в этом.
– Не забудь про тренировочный переход на вторую ступень, – напомнила ей Ялда. – Это будет послезавтра.
Дельфина сдалась. Когда она ушла, Ялда проверила, как дела у Нино. – Тебе здесь будет…
– Удобно? – подсказал Нино. – Эта камера ничем не отличается от предыдущей.
– Если тебе хочется чего-то конкретного, – сказала Ялда, – то сейчас у меня как раз есть возможность это что-то незаметно пронести.
– В сагах, – задумчиво произнес Нино, – выживали именно те правители, которым удавалось вовремя распознать своих врагов и быстро с ними расправиться.
– Я учту это на будущее. – Ялда уже было собралась уходить, но затем остановилась и обернулась к Нино. – Ты учил саги?
– Конечно.
– И ты запомнил их наизусть?
– Меня им научил мой отец, – ответил Нино. – Любую из них я могу процитировать слово в слово.
– А как ты относишься к тому, чтобы записать их на бумаге?
Нино был озадачен. – Зачем?
– Было бы неплохо сохранить их для библиотеки. – На самом деле Ялда подозревала, что один экземпляр в библиотеке уже есть. Но в каждой семье из поколения в поколение передавались свои версии историй и, быть может, в будущем, кому-нибудь захочется поразмыслить над характером этих вариаций? – Если я принесу тебе краску и бумагу, готов ли ты приступить к делу? А там посмотришь, как дело пойдет? – Письменная речь Нино, вероятно, еще не доросла до такой задачи, но любые трудности, с которыми он столкнется, дадут им тему для последующих занятий.
Нино задумался над ее словами. Они оба знали, что по сравнению с уходом за пшеничными полями такая работа будет надуманной, но даже если он еще не устал от всех этих банальных упражнений в каллиграфии, которые для него готовила Ялда, то ей самой выдумывать их уже порядком надоело.
– Хорошо, – согласился он.
Ялда почувствовала облегчение. – Я принесу тебе нужные материалы, пока не пришли Фридо и Бабила.
– Я пересказал саги своим сыновьям, несколько лет тому назад, – сказал Нино. – После этого мне казалось, что эти знания мне больше не понадобятся – я думал, что просто их забуду.
– Но ты не забыл?
– Нет.
– Я принесу тебе все, что потребуется, – сказала Ялда.
Запуск новых двигателей прошел без сбоев, и кусок горы, располагавшийся поверх первой ступени, улетел в космическую пустоту. Под радостные возгласы Фридо и Бабилы Ялда представляла, как поздравляет Евсебио с тем, как успешно проявила себя в деле сконструированная им ракета. На днях она поймала себя на мысли о возвращении Бесподобной, как если бы она присутствовала там лично – но с другой стороны, гуляя по улицам Зевгмы, она нередко воображала рядом с собой Туллию; так неужели представлять саму себя в роли призрака еще абсурднее?
Нино заполнял своими стенограммами страницу за страницей. Ялда навещала его, чтобы прочитать первые наброски и предложить кое-какие исправления – но только в те моменты, когда один из ее коллег-навигаторов спал, а другой выполнял наблюдения на краю горы. Никто никого не обманывал, но так Ялда, по крайней мере, могла придерживаться своего спорного решения, не вызывая раздражения у других людей. Астрономы, находящиеся на вершине горы, не обнаружили впереди каких-либо препятствий, однако даже поддержание заданного курса требовало таких усилий, что работой не был обделен никто из окружавших ее людей, включая и механиков с навигаторами, и работы этой было более, чем достаточно, чтобы у обитателей ракеты не возникало желания поднять бунт, если их к этому не принудят обстоятельства.
Когда стадия ускорения была наполовину завершена, и скорость Бесподобной сравнялась со скоростью голубого света, Ялда отправилась наверх, чтобы поговорить с учениками Северы.
Они встретились в одной из наблюдательных кают. Когда они вошли, ученики притихли; им уже объяснили, чего стоит ожидать, но Ялда могла понять, насколько, должно быть, обескураженными они себя чувствовали, наблюдая, как звезды, которые видели с самого рождения – каждое едва заметное, неповторимое пятнышко света, каждая Сита, Тарак, Зенто и Джула – превратились в размазанные цветные полосы, больше напоминающие шквал гремучих звезд, чем что-либо еще.
Именно с такой панорамой им пришлось столкнуться в первую очередь – достаточно было взглянуть вперед, стоя у края горы, где слабые и случайные движения звезд заметно уступали Бесподобной в скорости. Гора двигалась так быстро, что все разноцветные шлейфы приняли вертикальное положение, придав небу вид вспаханного поля с параллельными бороздами. Начальные и конечные точки шлейфов были разрозненны, но каждый из них охватывал угол, равный примерно половине прямого, причем верхняя часть шлейфов была красной, а нижняя – фиолетовой. В этой истории, облеченной в видимую форму, очередной фиолетовый сигнал указывал на более низкое положение звезды, чем его более медленная, красная версия.
Стоило, однако же, поднять глаза к зениту, и надежды на то, что эта закономерность будет просто повторяться с увеличением расстояния, разбивались в пух и прах. Здесь собственное боковое движение звезд могло составить конкуренцию поступательному движению ракеты, и это достаточно сильно усложняло геометрию, чтобы не дать звездным шлейфам сойтись в одном идеально точном центре перспективы. Еще больше удивлял тот факт, что многие шлейфы – если сравнивать с нормальным небом – изменили свое направление на полностью противоположное и теперь указывали красным концом вниз; к тому же и те, и другие шлейфы затухали, так и не дойдя до конца спектра – шлейфы с красным концом обрывались на зеленом цвете, а фиолетовые едва достигали оттенков синего. В довершение всего казалось, что в верхней части неба скопилось больше звезд, чем в нижней, что производило довольно странное впечатление, будто бы звезды, к которым приближалась Бесподобная, каким-то образом отдалялись от нее и скучивались друг с другом подобно зданиям, которые вы оставляете позади, уезжая из города.
Ялда обратилась к ученикам. – Я знаю, что вам это кажется странным, но мы здесь как раз для того, чтобы разобраться в происходящем. Все, что вы видите, можно объяснить с помощью простой геометрии.
Севера заблаговременно дала классу задание соорудить два макета как раз для такого случая. Ялда взяла у нее макеты и установила их на полу каюты. – Для начала я бы хотела, чтобы вы изучили эти объекты и зарисовали их вид сбоку.
Макеты представляли собой бумажные восьмиугольные пирамиды, установленные на простых деревянных стойках; одна – сравнительно пологая, другая – с гораздо более крутым склоном. Ученики собрались вокруг них и присели на корточки, чтобы их взгляд был перпендикулярен основаниям пирамид.
– Стержень каждой стойки отображает короткий отрезок истории Бесподобной до ее запуска, – объяснила Ялда. – Время измеряется по вертикали, прямо от пола; пространство – по горизонтали. На тот момент звезды по отношению к нам двигались медленно, поэтому мы можем считать, что они равномерно распределены по всему полу, а их истории поднимаются вверх почти вертикально. – Она мельком взглянула на аккуратный, стилизованный рисунок Фатимы.
– А пирамиды – это свет? – спросил Авсилио.
– Именно, – подтвердила Ялда. – Свет, который движется в нашу сторону. Давным-давно он был испущен окружающими звездами и, наконец, достигает нас на вершине пирамиды. Две пирамиды соответствуют фиолетовому и красному свету – в нашем восприятии. Пологая пирамида – это…?
– Красный, – вызвалась Проспера. – Вдоль ее ребер на единицу времени приходится меньшее количество пространства – значит, скорость там ниже.
– Верно, – согласилась Ялда. – Более точной моделью был бы конус, показывающий все лучи заданного цвета, но восьми ребер каждой из пирамид вполне достаточно, чтобы получить неплохое представление о том, как себя ведет свет – и тот факт, что они составляют равные углы с историей Бесподобной нам еще пригодится.
С первой картинкой все справились. – А теперь будьте добры, посмотрите на пирамиды сверху вниз, – велела Ялда, – и нарисуйте то, что увидите.
Ялда продолжила, когда на груди у большинства учеников появились новые наброски. – Задумайтесь о световых лучах, – сказала она – которые достигают нас между боковыми сторонами каждого из этих треугольников. Когда Бесподобная находилась в состоянии покоя относительно звезд, каждый из этих равных друг другу сегментов неба в нашем восприятии получал свет от равного же среза окружающего мира. Звезды были равномерно распределены в окружающем пространстве – более или менее – поэтому нам казалось, что они равномерно разбросаны по небу, а все направления выглядели совершенно равноправными.
Ялда оглядела класс и остановилась на одной из молчаливых учениц: Авсилии, чей ко, как правило, говорил за них двоих. – Не могла бы ты наклонить стержни? Постарайся сделать угол с вертикалью максимально близким к одной восьмой оборота. На полпути к ортогональности. Как у голубого света.
Стержни были соединены с основанием при помощи шарнирного сочленения; Авсилия старательно отнеслась к заданию и несколько раз делала шаг назад, чтобы оценить величину угла.
– А теперь я попрошу вас всех зарисовать новую конфигурацию, – сказала Ялда. – Сначала сбоку.
Севера подошла к ней и в шутку прошептала: «Ты ведь понимаешь, что лишаешь их того громадного удовольствия, которое они могли бы испытать, когда мы научимся проделывать все это с помощью алгебры?»
– Ха! И когда это будет?
– Через пару лет, я думаю.
– А много ли из них продержатся в этом классе так долго?
Севера задумалась. – Больше половины.
Ялда почувствовала воодушевление; для первого поколения это будет приличный результат. Но прямо сейчас она собиралась позаботиться о том, чтобы любой из присутствующих мог объяснить окружавшую их панораму, полагаясь лишь на свое зрение и свою интуицию.
Она снова обратилась к классу. – Глядя на этот рисунок, можно сразу сделать один вывод – насчет того, что мы ожидаем увидеть, находясь на Бесподобной. Какие будут предложения?
– Фиолетовый свет, который догоняет нас сзади, – сказала Проспера, – наклонился так сильно, что… оказался по другую сторону горизонтали. – Судя по ее тону, Проспера знала, что должно было произойти какое-то важное изменение, но не вполне понимала, что именно отсюда следует.
– Значит, если ты будешь двигаться вдоль луча в нашу сторону, – подсказала Ялда, – то что будет происходить с его высотой?
– Чем ближе к вершине, тем она будет меньше, – ответила Проспера.
– То есть высота будет уменьшаться. А что высота обозначает на этом рисунке?
– Время. – Проспера ненадолго над этим задумалась. – Значит, свет будет двигаться из будущего?
– Именно. Он будет двигаться назад во времени. Не для нас – он по-прежнему движется из нашего прошлого – а с точки зрения испустившей его звезды. То есть твое наблюдение говорит нам о том, что обычная звезда, расположенная точно позади нас – в задней восьмушке нашего поля зрения или чуть дальше – не будет выглядеть для нас фиолетовой, так как в противном случае ей пришлось бы испустить свет в собственное прошлое.
– Но ведь в случае ортогональной звезды все будет иначе, да? – с нетерпением спросила Фатима.
– Что ж, на этом рисунке их время горизонтально, а будущее совпадает с направлением нашего движения, но…
Фатима подбежала к краю пещеры и посмотрела вниз, вдоль склона горы.
– … но, к несчастью, гора под нами скрывает эту часть неба из вида. – Из-за горы и выхлопа двигателей наблюдать ортогональные звезды пока что не представлялось возможным.
Ялда попросила студентов зарисовать наклоненные пирамиды сверху. Несколько человек были сбиты с толку или вместо настоящего вида сверху изобразили нечто, соответствующее их собственным представлениям, но заметив консенсус, который постепенно вырисовывался среди их одноклассников, исправляли ошибки, повторно взглянув на макет.
Ялда ждала, пока каждый из учеников сумеет правильно отразить на рисунке ключевые особенности двух фигур.
– Каждый из восьми сегментов по-прежнему отображает равные доли видимого нам неба, – напомнила она. – Но их соотношение с окружающим миром изменилось. Давайте начнем с фиолетового света, с более широкой пирамиды. Кто-нибудь может объяснить, что происходит в этом случае?
Авсилия не удержалась. – Спереди, – сказала она, указывая на треугольник у себя на груди, – угол между ребрами пирамиды при виде сверху стал намного больше 1/8.
– А значит…? – налегла на нее Ялда.
Авсилия замешкалась, но затем довела дело до конца. – Значит, в 1/8 неба с нашей точки зрения сосредоточен свет от более, чем 1/8 звезд?
– Именно! – Ялда подошла к ней и развернула так, чтобы ее рисунок был виден всему классу. – В направлении движения Бесподобной этот сектор видимого неба имеет больший охват, поэтому в нем скапливается свет от большего числа звезд. Мы по-прежнему воспринимаем его как ровно 1/8, но с точки зрения окружающего нас мира в нем умещается гораздо больше. – Оно отошла от Авсилии и указала в направлении зенита. – Сосредоточьтесь на фиолетовых оконечностях шлейфов. До запуска они были равномерно распределены в окружающем нас пространстве; теперь же они группируются вокруг направления нашего движения. И объясняется это просто: если мы возьмем две линии, образующие друг с другом фиксированный угол – как, например, боковые стороны переднего треугольника – то чем больше мы их наклоняем, тем больше будет казаться угол между ними.
Дождавшись, пока эта простая логика не увяжется с фактами, которые они наблюдали собственными глазами, Ялда добавила: «В обратном направлении эффект будет противоположным. Из-за горы наблюдать его проблематично – и ко всему прочему мы уже доказали, что позади нас есть область, из которой до нас никогда не доберется фиолетовый свет, испущенный обычными звездами – но, оглянувшись назад, мы, вообще говоря, увидели бы более разреженную картину звезд».
Теперь ближе к ней стояла не Авсилия, а Фатима, поэтому Ялда встала рядом с ней и указала на ее рисунок красной пирамиды.
– А как насчет красного света? Если сравнить задние треугольники двух пирамид, становится ясно, что угол, соответствующий красному свету, еще меньше, чем в случае фиолетового – поэтому с нашей точки зрения красные изображения позади нас разбегаются по небу сильнее фиолетовых – по сравнению с фиолетовым светом их как будто проталкивает вперед. И это различие не исчезает по мере удаления от заднего ребра. Для любой конкретной звезды красный свет будет в большей степени удален от надира. Вам это ничего не напоминает? – Ялда указала на вертикальные шлейфы у себя за спиной; все они были обращены красными концами вверх.
– Но что произойдет с красным светом, – продолжила она, – если мы обратим свой взгляд в направлении движения Бесподобной? Из восьми треугольников, составляющих пирамиду, здесь мы видим только пять. Что же происходит с тремя треугольниками, которые смотрят вперед?
Фатима любезно добавила три линии, благодаря которым стали видны скрытые треугольники.
– Теперь они направлены назад, – сказала Авсилия.
– Да! – Ялда подняла глаза к зениту. – Видите эти странные красные оконечности шлейфов, которые торчат не в ту сторону? Это звезды, которые в действительности находятся позади нас! Как показывает пирамида, мы не можем видеть красный свет, исходящий от объектов впереди – в том же смысле, который вкладывает в понятие «впереди» наблюдатель, движущийся вместе со звездами. Тем не менее, красный свет в этом направлении мы по-прежнему видим – просто он относится не к объектам, расположенным перед нами, а к тем, что находятся позади нас.
– И все это в двух экземплярах, – добавила Фатима, проводя пальцем по диаграмме в направлении вершины. – Каждую звезду, которую мы видим в красном свете позади…, мы одновременно видим в красном свете впереди.
– Верно, – согласилась Ялда. – Но несмотря на то, что и тот, и другой свет испущены одной и той же звездой и мы не видим различий в их цвете – они все-таки отличаются друг от друга.
Фатима призадумалась. – Красный свет, который мы видим, оглядываясь назад, движется по отношению к звезде под большим углом, нежели мы сами. То есть, покидая звезду, он не был красным светом, так как двигался с большей скоростью… но поскольку мы от него удаляемся, то он нагоняет нас не так быстро, как если бы мы находились в состоянии покоя. Из-за нашего движения фиолетовый или утрафиолетовый свет превратился в красный.
– Правильно. А как же другой свет? – подтолкнула ее Ялда. – Красный свет, который был испущен той же самой звездой и который мы видим, когда смотрим вперед?
Фатима стала пристально разглядывать диаграмму, стараясь найти ответ. – Судя по величине углов, я думаю, что он покинул звезду на довольно низкой скорости. Но если он движется настолько медленно, то как ему удалось нас догнать?
– Если начинаешь путаться, – сказала Ялда, – просто нарисуй… то, что тебе потребуется.
Фатима сделала новый рисунок, помедлила, а затем добавила к нему кое-какие пояснения.
– Красный свет, который с нашей точки зрения движется нам навстречу, – сказала она, – должен был давно покинуть звезду, расположенную позади нас…, но теперь мы его нагнали и уходим вперед. Вот почему нам кажется, что он движется навстречу. Сама звезда расположена за нами, но ее свет поджидал нас впереди.
Фатима посмотрела вверх, в направлении зенита, и ее посетило новое озарение. – Так вот почему эти перевернутые звездные шлейфы затухают на оттенках зеленого! Сколько бы времени ни прошло с того момента, как свет покинул свою звезду, угол между его и нашей историями никогда не превысит угол, соответствующий голубому свету. Но голубой свет – это абсолютный предел – свет, пришедший к нам из бесконечно далекого прошлого. В реальной жизни мы не можем рассчитывать на то, что нам удастся заглянуть так далеко.
Она изменила диаграмму, чтобы пояснить сказанное.
– Все это верно, – сказала в ответ Ялда, – правда, отсутствие видимого голубого света в этих шлейфах объясняется еще и мощностью излучения звезды в различных частях спектра. Свет, которые мы бы восприняли как голубой, должен был покинуть звезду, находясь в глубоко инфракрасной части спектра, и двигался бы крайне медленно. Следовательно, он не смог бы обеспечить достаточно быстрый перенос энергии звезды… а это, в свою очередь, означает, что звезда сама по себе не будет ярко светиться в этой части спектра.
Авсилия внимательно следила за этой дискуссией, хотя Ялда и не могла сказать наверняка, как много ей удалось понять. Но затем она указала на грудь Фатимы и сказала: «Если бы такая звезда оказалась перед нами, то наиболее медленный свет с ее стороны тоже бы показался нам голубым, верно? Она бы просто приблизилась к этому цвету с противоположной стороны спектра. То есть ее шлейф бы начинался с фиолетового цвета и затухал, едва достигнув голубого».
Сначала она засомневалась, но потом, чтобы проиллюстрировать свои слова, нарисовала диаграмму, аналогичную диаграмме Фатимы.
Ялда защебетала от восторга. Она подала Авсилии знак, чтобы та повернулась и все остальные увидели ее рисунок. – Это ответ на последнюю загадку: почему часть шлейфов над нами состоят только из фиолетовых и синих оттенков. И вот пожалуйста: вдвоем вы разгадали тайну целого неба.
На самом деле не все ученики смогли угнаться за Фатимой и Авсилией, но Ялда отошла в сторонку и дала ученикам возможность преодолеть это затянувшееся недоумение совместными силами. И по мере того, как их взгляд скользил между звездным небом и диаграммами, увязывая рисунки с особенностями разноцветных шлейфов, класс постепенно охватывало волнующее чувство понимания.
Теперь это чуждое небо принадлежало им. С ускорением Бесподобной его превращение будет принимать еще более невероятные формы, однако новый образ мышления, который они приобрели сегодня, поможет им легко справиться с этими переменами.
Ялда знала, что лишь немногие из них станут настоящими учеными и лишь немногие – учителями. Но даже если они просто передадут свои знания детям своих друзей, это будет способствовать укреплению общей культуры и даст гарантию, что в этом новом, необычном состоянии их потомки будут чувствовать себя спокойно и непринужденно.
А самым прекрасным в происходящем, – поняла Ялда, заново осознав ту мысль, которую привыкла воспринимать почти как нечто само собой разумеющееся – было то, что у каждой из этих соло и беглянок и каждой из женщин, имевших пару – вместе со своими ко, – будет шанс прожить свою жизнь без всякого принуждения и найти применение своим талантам, не будучи связанными традициями старого мира.
Забудь о гремучих и ортогональных звездах. Уже ради этого стоило трудиться, не жалея сил.