– Ты – первый, – сказал Адам. – Спрашивай, что хочешь. Иначе будет нечестно. – Они сидели на диване за столиком в старомодной закусочной «У Цезаря», где Остер предложил встретиться. Людей здесь было немного, и соседние столики пустовали, поэтому им не было нужды тщательно выбирать слова или общаться при помощи какого-нибудь кода.
Остер указал на щедрую порцию торта с шоколадным кремом, который принялся уничтожать Адам. – Ты правда можешь чувствовать его вкус?
– На все сто.
– И он совсем не изменился?
Адам не собирался подстраховывать свои слова софизмами о принципиальной невозможности сравнения квалиа и воспоминаний. – Ни капли. – Он указал большим пальцем в сторону трех столиков, расположенных позади него. – Я не глядя могу сказать, что там едят бекон. И мне кажется очевидным, что с моим слухом и зрением все в порядке, даже если моя память на лица оставляет желать лучшего.
– Значит, остается только…
– Каждый волосок на медвежьей шкуре
, – заверил его Адам.
Остер замешкался. – Никто не запрещает задавать больше трех вопросов, – сказал Адам. – Мы можем заниматься этим весь день, если захочешь.
– У тебя много общего с остальными? – спросил Остер.
– С другими серыми выгрузками? Нет. Раньше мы знакомы не были, так что у них нет причин выходить со мной на связь.
Остер удивился. – Я бы решил, что вы все будете действовать заодно. Пытаться улучшить ситуацию на правовом фронте.
– Пожалуй, так и следовало бы поступить. Но даже если в мире существует тайная группа бессмертных, пытающихся вернуть себе гражданские права, меня в их внутренний круг еще не пригласили.
Адам ждал, пока Остер задумчиво размешивал свой кофе. – Думаю, на этом все, – решил он.
– Ладно. Слушай, извини, что я повел себя грубо на похоронах, – сказал Адам. – Я старался не привлекать к себе внимание; меня беспокоило, как на это могут отреагировать люди.
– Не бери в голову.
– Так ты знал меня в Нью-Йорке? – Адам не собирался говорить в третьем лице; от этого разговор бы стал выглядеть чересчур нелепо. И раз уж он пришел сюда с претензией на эти воспоминания, как на свои собственные, дистанцироваться от них ему хотелось меньше всего.
– Да.
– Мы вели какие-то дела или были друзьями? – Ему удалось выяснить лишь, что Остер написал сценарии для пары независимых фильмов. Не было никаких записей, свидетельствующих о том, что они вдвоем работали над одним проектом; официально их число Бэйкона
равнялось трем, так что к Остеру Адам имел отношение не больше, чем к Анджелине Джоли.
– И то, и другое, я надеюсь. – Немного подумав, Остер с раздражением отрекся от сказанного. – Нет, мы были друзьями. Прости, сложно удержаться от негодования, когда о тебе забывают – пусть даже и ненамеренно.
Адам пытался оценить, насколько глубоко его задело это оскорбление. – Мы были влюблены?
Остер чуть не захлебнулся своим кофе. – Боже мой, нет конечно! Я всегда был натуралом, а когда мы познакомились, ты уже встречался с Карлосом. – Он неожиданно нахмурился. – Ты ведь ему не изменял, а? – В его голосе звучало, скорее, недоверие, чем укоризна.
– Нет, насколько мне известно. – По пути в Гардину Адама мучил вопрос, мог ли старик попытаться заретушировать одну из своих измен. Такой поступок стал бы довольно необычной формой самовлюбленности, лицемерия или какого-нибудь другого прегрешения, для которого еще не придумали название, но даже его простить было бы проще, чем намеренную попытку навредить своему преемнику.
– Мы познакомились в районе две тысячи десятого, – продолжал Остер. – Когда я в первый раз обратился к тебе насчет экранизации «Скорбных земель».
– Ясно.
– Ты ведь помнишь «Скорбные земли», да?
– Мой второй роман, – ответил Адам. – Какое-то мгновение он не мог вспомнить ничего другого, но затем добавил, – Страну охватывает эпидемия самоубийств, которые, на первый взгляд, никак не связаны друг с другом и поражают людей вне зависимости от их демографических особенностей.
– Звучит, как версия, вышедшая из-под пера какого-нибудь критика, – поддразнивая его, заметил Остер. – Шесть лет я пытался добиться результата, периодически отвлекаясь на другие дела.
Адам порылся в своих воспоминаниях, пытаясь отыскать хоть какой-то намек на эти события, которые вполне могли уйти на глубину за давностью лет, но ничего не обнаружил. – Так мне стоит тебя поблагодарить или, наоборот, извиниться? Задал я тебе жару со сценарием?
– Отнюдь. Время от времени я показывал тебе свои черновики, и если у тебя появлялось твердое мнение, ты всегда давал мне знать, но никогда не переходил черту.
– У самой книги дела шли хуже, – вспомнил Адам.
Остер не стал спорить. – Даже издатели перестали использовать фразу «затяжной культовый хит», хотя студия бы наверняка упомянула об этом в пресс-релизе, если бы экранизация увидела свет.
Адам задумался. – А помимо этого что-то происходило? – В то десятилетие старик почти ничего не опубликовал; лишь несколько мелочей в журналах. Продажи его книги сошли на нет, и он брался за всякую странную работу, чтобы свести концы с концами. Но тогда, по крайней мере, у него еще оставались бесценные возможности вроде услуг парковщика. – Мы часто общались? Я что-нибудь тебе рассказывал?
Остер изучил его внимательным взглядом. – Ты ведь пришел не для того, чтобы загладить вину после разговора на похоронах, да? Ты потерял нечто, что, на твой взгляд, может оказаться важным, и теперь решил разыграть Дэшилла Хэммета
по отношению к самому себе.
– Так и есть, – признался Адам.
Остер пожал плечами. – Ладно, почему бы и нет? В «Сердце ангела»
сработало на ура. – Он ненадолго задумался. – Когда мы не обсуждали «Скорбные земли», ты говорил либо о проблемах с деньгами, либо о Карлосе.
– А что конкретно о Карлосе?
– О его проблемах с деньгами.
Адам рассмеялся. – Извини. Собеседник из меня, похоже, был херовый.
– Кажется, Карлос работал на трех или четырех работах, с минимальной зарплатой, а ты работал на двух и оставлял несколько часов в неделю, чтобы писать. Я помню, как ты продал один рассказ журналу «Нью-йоркер», но празднование прошло без особого энтузиазма, поскольку весь гонорар моментально ушел на оплату долгов.
– Долгов? – Адам не помнил, что дела шли настолько плохо. – Я пытался одолжить у тебя денег?
– Ты бы не сделал такую глупость, потому что знал, что у меня с деньгами было немногим лучше. Когда мы уже собирались бросить это дело, я получил на развитие двадцать штук – предполагалось, что за год я должен слепить из «Скорбных земель» нечто, на что могли бы раскошелиться Сандэнс или AMC
– и поверь мне, все эти деньги ушли на съем жилья и продукты.
– А что же мне досталось? – с напускной завистью спросил Адам.
– Две штуки, за опцион. Думаю, если бы дело дошло до пилота, ты бы получил двадцатку, а если бы студия заказала сериал – то и все сорок. – Остер улыбнулся. – Возможно, сейчас тебе это покажется мелочью, но на тот момент это было бы все равно что небо и земля – особенно для сестры Карлоса.
– Да, временами она бывала довольно упертой, – вздохнул Адам. Лицо Остера стало безжизненным, будто Адам только что оклеветал женщину, которую все остальные считали достойной причисления к лику блаженных. – Что я такого сказал?
– Ты даже этого не помнишь?
– Не помню чего?
– Она умирала от рака! Куда по-твоему девались все деньги? Думаешь, вы с Карлосом жили в Ритце или спускали все на дозу?
– Ясно. – Ничего подобного память Адама не сохранила. Он знал, что Аделина умерла задолго до Карлоса, но никогда не пытался вспомнить подробности ее смерти. – Значит, мы с Карлосом работали по восемьдесят часов в неделю, чтобы оплатить счета за ее лечение…, а я скулил и жаловался тебе, будто от этого волшебные голливудские деньги чуть быстрее свалились бы мне в руки?
– Ты преувеличиваешь, – ответил Остер. – Тебе нужно было кому-то выговориться, а я был достаточно далек от ваших проблем, чтобы ими тяготиться. Я мог посочувствовать, а потом просто уйти.
Адам задумался. – Ты не знаешь, я когда-нибудь отыгрывался за это на Карлосе?
– Мне ты о об этом не говорил. Думаешь, если бы это было правдой, вы бы остались вместе?
– Не знаю, – онемело ответил Адам. Возможно, именно в этом и заключалась суть тех самых окклюзий? Когда их взаимоотношения подверглись испытанию, старик cдался, и его настолько замучила совесть, что он попытался стереть все упоминания об этом событии? Как бы он ни поступил, Карлос в итоге его простил, но это, возможно, лишь обострило боль, которую он испытывал от осознания собственной слабости.
– Значит, я его не бросил? – спросил он. – Не оставил Аделину в беде, не сказал Карлосу, чтобы тот катился на хер и платил за все сам?
– Нет, если только ты не соврал мне, чтобы сохранить лицо, – ответил Остер. – Как только у тебя появлялся лишний доллар, ты отдавал его Аделине, вплоть до самой ее смерти – вот что я слышал. Как раз здесь те самые сорок штук и могли бы сыграть решающую роль – дать ей больше времени или даже спасти жизнь. Я так и не узнал деталей медицинской логистики, но когда случился инцидент с Колманом, вы оба оказались на грани нервного срыва.
– И что это за «инцидент с Колманом»? – устало спросил Адам, отодвигая полупустую тарелку в сторону.
Остер, словно извиняясь, кивнул. – Я как раз к этому вел. В Сандэнсе всерьез заинтересовались «Скорбными землями», но затем до них дошла информация о неком британце по имени Нейтан Колман, который продал Нетфликсу историю, в общем… об охватившей страну эпидемии самоубийств, которые, на первый взгляд не связаны друг с другом, и поражают людей независимо от их демографических особенностей.
– И мы не подали иск и не пустили этого бесстыжего мудака по миру?
Остер фыркнул. – И откуда бы взялись эти «мы» с деньгами на адвокатов? Продюсерская компания, выступавшая держателем опциона, провела анализ рентабельности и решила вовремя свернуть невыгодный проект; двадцать две тысячи были выброшены на ветер, но с другой стороны, у них же не очередную «Игру престолов» увели из-под носа. Нам ничего не оставалось, кроме как смириться, и довольствоваться теми моментами утешения, когда один из фанатов «Скорбных земель» постил язвительный комментарий в каком-нибудь мутном чат-руме.
Пылавшее внутри Адама чувство ярости нисколько не угасло, но по трезвому размышлению такой исход мало чем отличался от его ожиданий.
– Впоследствии я, понятное дело, снова стал верить в карму, – загадочным тоном добавил Остер.
– Я опять запутался. – Успехи старика, после того, как ему удалось потеснить всех посредников и плагиаторов, наверняка стали бальзамом для его измученной души – однако сетевой профиль Остера указывал на то, что третий акт
его жизни не принес особой прибыли.
– Прежде, чем студия закончила съемки второго сезона, в дом Колмана вломился грабитель и статуэткой раскроил ему череп.
– Эмми?
– Нет, просто BAFTA
.
Адам изо всех сил старался не показывать улыбки. – Мы поддерживали связь после того, как «Скорбные земли» потерпели неудачу?
– Не особенно, – ответил Остер. – Я переехал сюда намного позже тебя; пять лет я потратил в тщетных попытках пробиться на Бродвей, чтобы в итоге просто поступиться своей гордостью и смириться с ролью сценариста-консультанта. А ты к тому моменту достиг таких высот, что мне уже было неловко заявляться к тебе с просьбой о работе.
Адаму стало по-настоящему совестно. – Тебе стоило прийти. Я был перед тобой в долгу.
Остер покачал головой. – Я не жил на улице. И устроился здесь довольно-таки неплохо. Я не могу позволить себе то, что есть у тебя… – Он указал на нетленный корпус Адама. – Но с другой стороны, я не уверен, что смог бы справиться с лакунами.
Адам вызвал машину. Остер настоял на раздельном счете.
Промчавшаяся с грохотом официантская тележка принялась убирать со стола. – Я рад, что помог тебе восполнить пробелы, – сказал Остер, – но ко всем моим ответам, пожалуй, стоит добавить одно предупреждение.
– И только сейчас об этом говоришь?
– Случай с Колманом. Не принимай его близко к сердцу.
– А с какой стати? – озадаченно спросил Адам. – Я не собираюсь судиться с его семьей за гроши, которые им до сих пор перепадают. – Вообще говоря, сам он не мог судиться ни с кем и ни по какому поводу, но важно было отношение.
– Хорошо. – Остер был готов закрыть эту тему, но Адаму теперь требовалось внести ясность.
– Насколько тяжело я воспринял это в первый раз?
Остер покрутил пальцем у виска. – Как будто у тебя в мозгах завелся хренов паразит. Он украл твой драгоценный роман и отнял жизнь у сестры твоего любимого человека. Он дал тебе пинка, когда у тебя ничего не было и лишил единственной надежды.
Теперь Адаму стало ясно, почему они потеряли друг с другом связь. Солидарность в тяжелые времена – это, конечно, хорошо, но такое всепоглощающее недовольство вскоре должно было приесться. Остеру тоже приходилось несладко, и он решил оставить прошлое позади.
– С тех пор прошло больше тридцати лет, – сказал в ответ Адам. – Теперь я другой человек.
– Разве того же нельзя сказать про всех нас?
Первой подъехала машина Остера. Адам проводил его взглядом, стоя у входа в закусочную: тот уверенно сидел за рулем, несмотря на то, что для управления машиной ему не пришлось бы даже пошевелить пальцем.