В кабинете Данчеккера, занимавшем один из верхних этажей в главном корпусе Вествудского Биологического Института на окраине Хьюстона, профессор вместе с Хантом наблюдали за Шапироном, полет которого транслировался телескопической камерой, отслеживавшей корабль со спутника высоко над поверхностью Земли. Изображение постепенно становилось все меньше, но затем резко укрупнилось, когда на камере прибавили степень увеличения. После оно стало уменьшаться снова.
– Корабль просто летит по инерции, – заметил Хант, сидевший в кресле сбоку кабинета. – Похоже, что они хотят взглянуть на нас в последний раз. – Данчеккер ничего не сказал и лишь рассеянно кивнул, продолжая наблюдать из-за своего стола. Затем догадку Ханта по аудиосвязи подтвердил голос комментатора.
– Судя по показания радара, корабль все еще движется довольно медленно – если судить по тому, что мы видели раньше. Похоже, он не пытается выйти на орбиту… и с каждой секундой просто удаляется от Земли. У нас есть последняя возможность увидеть это фантастическое судно вживую, так что извлеките из этого момента максимум пользы. Прямо сейчас перед нами разворачивается последняя страницы, пожалуй, самой умопомрачительной главы, когда-либо вписанной в историю человеческой расы. Разве сможем мы когда-нибудь вернуться к прежнему порядку вещей? – Короткая пауза. – Эй, мне говорят, что-то происходит… Корабль начинает ускоряться. Теперь он и правда несется прочь, постоянно наращивая скорость… – Изображение на экране вновь пустилось в безумный и невероятно быстрый танец из попеременного роста и сжатия.
– Они запустили главный двигатель, – заметил Хант на фоне комментаторской речи.
– Изображение теряет четкость… – Уже заметно влияние поля напряжений… Оно все большее… все больше тусклеет.
– Ну что ж. Видимо, на этом и… – Голос прервался вместе с картинкой, когда Данчеккер отключил дисплей, щелкнул кнопкой позади стола.
– Ну вот они и отправились навстречу судьбе, – сказал он. – Счастливого пути. – В кабинете ненадолго стало тихо, пока Хант пытался выудить из карманов зажигалку и портсигар. Затем он снова откинулся на спинку кресла и добавил: “Знешь, Крис, если подумать, то последние пара лет выдались на редкость примечательными”.
– Это еще мягко сказано.
– Чарли, лунарианцы, корабль под базой Копер, ганимейцы, а теперь еще и это. – Он указал на пустой экран. – Разве есть более подходящее время, чтобы родиться? На этом фоне все остальные периоды истории смотрятся как-то скучновато, что скажешь?
– И правда… скучновато не то слово. – Ответ Данчеккера казался машинальным, будто часть его разума продолжала нестись в космическое пространство вместе с Шапироном.
– Хотя в каком-то смысле мне жаль, что все так вышло, – немного погодя добавил Хант.
– Что именно?
– Я про ганимейцев. В некоторых любопытных вопросах мы так и не докопались до истины, верно? Жаль, что они не смогли задержаться хотя бы еще чуть-чуть – пока мы не разгадаем парочку новых ответов. Вообще-то, я немного удивлен, что они улетели так быстро. Ведь был момент, когда некоторые вещи, казалось бы, интересовали их даже больше, чем нас самих.
Судя по всему, Данчеккер долго прокручивал эту мысль у себя в голове. Затем он поднял голову и как-то странно посмотрел на Ханта. Когда он заговорил, его голос прозвучал на удивление вызывающе.
– О, неужели? Ответов на какие вопросы, позволь узнать? – Хант хмуро посмотрел на него, а через секунду выпустил струю дыма и пожал плечами.
– Ты сам знаешь какие. Что случилось с Минервой после отбытия Шапирона? Зачем они перевезли туда всех этих животных? Из-за чего вымерли коренные животные Минервы? И все в таком роде… было бы здорово узнать ответ, даже если сейчас за этим стоит лишь академический интерес – хотя бы для того, чтобы подчистить хвосты.
– А, эти вопросы. – Данчеккер мастерски изображал напускную беспечность. – Думаю, я в состоянии предоставить все нужные тебе ответы. – Будничный тон его голоса буквально лишил Ханта дара речи. Профессор склонил голову набок и смерил его вопросительным взглядом, не сумев, однако же, сдержать толику собственного изумления.
– Ну… Боже правый, да говори уже, – наконец, выдал Хант. Он вдруг заметил, что от удивления выпустил из пальцев сигарету и теперь спешно пытался выудить ее из кресла.
Молча понаблюдав за этой пантомимой, Данчеккер ответил: “Итак, давай-ка поглядим: давать прямые ответы на вопросы, которые ты только что задал, по сути бессмысленно, потому что все они взаимосвязаны. По большей части они вытекают из работы, которой я занимался здесь после возвращения с Ганимеда и которая охватывает целую массу тем. Наверное, будет проще, если я расскажу всю эту историю по порядку с самого начала”. – Хант ждал, а Данчеккер тем временем откинулся на спинку кресла и, опершись подбородком на переплетенные пальцы рук, внимательно изучил дальнюю стену, чтобы как следует собраться с мыслями.
Наконец, он продолжил. – Помнишь статью из Утрехта, на которую ты обратил мое внимание вскоре после нашего возвращения – в ней говорилось о том, как животные производят небольшие порции токсинов и отравляющих веществ для тренировки собственной защитной системы.
– Процесс самоиммунизации. Да, я помню. ЗОРАК тоже это заметил. Такой процесс есть у животных, но не у людей. Но при чем здесь он?
– Эта тема показалась мне крайне любопытной, и после нашего обсуждения я потратил некоторое время, чтобы изучить ее поглубже; помимо прочего, это потребовало долгих и детальных бесед с профессором Татхэмом из Кембриджа, моим старым другом, который как раз специализируется в подобных вещах. В частности, мне хотелось больше узнать о генетических кодах, отвечающих за формирование механизма самоиммунизации у развивающегося эмбриона. Мне казалось, что если мы собираемся искать конкретные причины, которые могли бы объяснить кардинальное различие между нами и другими животными, то сосредоточить усилия стоит именно на этом уровне.
– И…
– И, результаты оказались весьма интересными… я бы даже сказал, удивительными. – Данчеккер понизил голос почти до шепота, подчеркивавшего каждый сказанный им слог. – ЗОРАК выяснил, что генетические коды, обуславливающие механизм самоиммунизации у подавляющего большинства современных земных животных, тесно связаны с кодированием другого процесса; можно даже сказать, что оба процесса являются проявлениями одной и той же программы. Этот другой процесс отвечает за регуляцию поглощения и выделения CO2.
– Понятно… – Хант медленно кивнул. Он еще не понимал, к чему именно клонит Данчеккер, но уже чувствовал, что в его словах скрывается нечто важное.
– Ты всегда говоришь мне, что не любишь совпадения, – продолжил Данчеккер. – Мне они тоже не по душе. А в этой истории их и вовсе сверх меры, так что мы с Татхэмом решили копнуть глубже. Мы изучили эксперименты, проведенные на борту Юпитера-5 и базе Копёр, и обнаружили еще один весьма примечательный факт, который как раз связан с тем, что я рассказывал об олигоценовых животных, найденных на корабле подо льдом. Все животные олигоцена обладают одними и теми же элементами генетического кода, но в их случае есть одно отличие. Я только что говорил о двух процессах: у этих животных подпрограммы, отвечающие за их контроль, оказались разделены; они существуют в виде дискретных групп, которые располагаются бок о бок на одной и той же нити ДНК. Так вот скажи, разве это не удивительно?
Несколько секунд Хант размышлял над его вопросом.
– Хочешь сказать, что у современных животных оба этих процесса присутствуют, но перемешаны друг с другом, а у олигоценовых видов существуют раздельно?
– Да.
– У всех олигоценовых видов? – уточнил Хант после секундного размышления. Данчеккер удовлетворенно кивнул, видя, что Хант движется в правильном направлении.
– Вот именно, Вик. У всех.
– Но в этом нет никакого смысла. Ведь первое, что приходит в голову – это идея о некой мутации, которая превратила одну форму в другую – спутанную в разделенную или наоборот. Процесс мог идти в любом направлении. В одном случае спутанная форма могла сыграть роль “естественного” земного шаблона, который впоследствии мутировал на Минерве; это бы объяснило, почему у минервианских животных такая форма есть, а у потомков тех, что остались на Земле – нет. Можно предположить и обратное: что двадцать пять миллионов лет назад преобладала именно разделенная форма – что сразу же объясняет ее присутствие у животных олигоцена, – но последующая эволюция на Земле изменила ее, превратив в спутанную. – Он посмотрел на Данчеккера и широко развел руками. – Но в обеих гипотезах есть один и тот же фундаментальный изъян – этот процесс должен был одновременно затронуть целую массу самых разных видов.
– Именно. – Данчеккер кивнул. – И если мы согласны с принципами отбора и эволюции, то, по-видимому, должны исключить и возможность какой бы то ни было мутации – во всяком случае, естественного происхождения. Совершенно немыслимо, чтобы одно и то же случайное событие могло без какого-либо вмешательства одновременно коснуться множества не связанных друг с другом эволюционных линий… просто уму непостижимо.
– Естественная мутация? – Хант выглядел озадаченным. – И что ты предлагаешь?
– Все донельзя просто. Мы согласились с тем, что это различие не могло возникнуть в силу естественных мутаций. Но раз оно все-таки имеет место, остается только одно возможное объяснение: мутации имеют неестественное происхождение.
В голове Ханта пронеслась череда безумных мыслей. Прочитав его выражение лица, Данчеккер озвучил эти мысли за Ханта.
– Другими словами, они не просто произошли; кто-то этому поспособствовал. Генетические коды были изменены намеренно. Мы говорим об искусственной мутации.
На мгновение Хант был ошарашен. Слово “намеренно” означало осознанное проявление воли, что, в свою очередь, подразумевало наличие разума.
Данчеккер снова кивнул, подтверждая его догадку. – Если позволишь перефразировать твой вопрос минутной давности, то по сути мы хотим знать, изменились ли животные, которых перевезли на Минерву, или же те, что остались на Земле? А теперь добавь к уравнению наш недавний вывод – о том, что кто-то намеренно воплотил эти изменения в жизнь – и из всех возможных объяснений останется только одно.
Хант закончил мысль за него. – За последние двадцать пять миллионов лет назад на земле не появилось никого, кто мог бы такое провернуть, а значит, все произошло на Минерве. Но тогда напрашивается единственный вывод… – его голос сошел на нет, как только Ханту стал ясен весь масштаб последствий.
– Ганимейцы! – воскликнул Данчеккер. Дав Ханту время осмыслить сказанное, он продолжил. – Ганимейцы изменили генетические коды земных животных, которые они перевезли на свою планету. Я более, чем уверен, что образцы, добытые на корабле с базы Копёр, были потомками тех самых мутантов, которые исправно передавали исходную мутацию из поколения в поколение. Это единственный логичный вывод, который можно сделать из рассмотренных нами наблюдений. К тому же в его пользу говорит еще один факт.
К этому моменту Хант уже был готов к чему угодно.
– О? – сказал он в ответ. – И каким же?
– Тот странный фермент, который встречается у всех олигоценовых видов, – ответил Данчеккер. – Теперь мы знаем его функцию. – Ханту не было нужды задавать вопросы, его лицо сделало это за него. – Фермент был создан для одной конкретной задачи, – продолжил Данчеккер. – Он разрезал цепь ДНК ровно в том месте, где соединялись две кодирующие группы – естественно, у тех видов, в клетках которых они в итоге и были разделены. Другими словами, этот фермент отвечал за изоляцию генетического кода, определявшего устойчивость организма к CO2.
– Допустим, – медленно произнес Хант, все еще не до конца понимая доводы Данчеккера. – Поверю тебе на слово… Но как именно это подтверждает твою теорию насчет ганимейцев? Я не совсем…
– Этот фермент не был результатом какого-то естественного процесса! Его изготовили и внедрили искусственным путем. Вот откуда взялись продукты радиоактивного распада; фермент был создан искусственно и включал изотопные индикаторы, при помощи которых можно было отслеживать и измерять его перемещение в теле носителя. Мы и сами часто используем тот же метод в медицинских и физиологических исследованиях.
Хант поднял руку, жестом попросив Данчеккера на время воздержаться от дальнейших объяснений. Он наклонился вперед и на секунду закрыл глаза, мысленно прокрутив в голове цепочку рассуждений, которую ему вкратце изложил профессор.
– Да… Допустим… Мы говорим, что отличить радиоактивный изотоп от обычного чисто химическим путём нельзя. Каким же тогда образом этот фермент отбирал изотопы, которые входят в его состав? Ответ: никак; скорее всего их отобрали намеренно, а сам фермент был создан искусственным путём. Зачем понадобились радиоактивные изотопы? Ответ: для изотопных индикаторов. – Хант снова посмотрел на профессора, который внимательно следил за его словами и одобрительно кивал. – Однако этот фермент воздействует только на модифицированную ДНК а ты уже выяснил, что ДНК животных завезённых с Минервы была изменена искусственно… А, теперь я понял… Теперь я вижу, как эти два факта связаны друг с другом. Ты хочешь сказать, что ганимейцы изменили ДНК земных животных, а затем создали специальный фермент, который мог воздействовать на модифицированный геном.
– Именно.
– И в чем была их цель? – Хант начинал все больше распаляться. – Есть идеи?
– Да, – ответил Данчеккер. – Думаю, есть. Собственно говоря, для обоснованной догадки достаточно уже известных нам фактов. – Он откинулся на спинку кресла и снова сплел пальцы. – Если фермент действовал именно так, как я только что описал, цель этой процедуры становится вполне ясна. По крайней мере, мне так кажется… Если фермент был введён животным с уже изменённой ДНК, изменения должны были затронуть и хромосомы в их репродуктивных клетках. Это давало возможность вывести потомство с изолированным кодом CO2-устойчивости, который можно было сравнительно легко “извлечь”, а затем манипулировать им, как компактной, независимой единицей. Можно сказать, что он позволял отделить этот конкретный признак от остальных – скорее всего, именно на нем ганимейцы собирались сосредоточить эксперименты с последующими поколениями животных… – На последних словах в голосе Данчеккера послышались нотки любопытства – будто намек, что он вот-вот озвучит главный вывод своей диссертации.
– Я понимаю, о чем ты говоришь, – сказал в ответ Хант. – Но не понимаю, зачем это было нужно. Чего они собирались добиться?
– Так они хотели привести в порядок экологию своей планеты после того, как все остальные планы потерпели неудачу, – ответил Данчеккер. – Скорее всего, эта идея возникла на поздних этапах ганимейской истории – уже после того, как Шапирон отправился в экспедицию к Искарису, ведь в противном случае Шилохин и остальные уже бы знали об этом плане.
– Но в чём именно заключалась их решение? Прости, Крис, боюсь, я пока что не до конца понимаю ход твоих мыслей.
– Давай ещё раз пройдёмся по ситуации, в которой оказались ганимейцы, – предложил Данчеккер. – Они знали, что уровень CO2 на Минерве начал расти и что атмосфера рано или поздно станет для них токсичной; это бы не затронуло другие виды исконно минервианских животных, но ганимейцы оказались под ударом, после того как потеряли устойчивость к углекислому газу, пожертвовав ею, чтобы уменьшить риск смерти от случайных травм. Они лишились её, когда приняли решение навсегда избавиться от вторичной системы циркуляции. Они отказались решать проблему методами климатической инженерии и попытались мигрировать на Землю, предварительно испытав метод на Искарисе, но оба плана завершились неудачей. И спустя какое-то время, у них, должно быть, возникла новая идея, которую они решили попробовать на практике.
Хант был весь внимание. – Продолжай, – просто сказал он, сопроводив свои слова жестом безоговорочной капитуляции.
– На Земле ганимейцы обнаружили формы жизни, которые зародились в более теплом климате, чем обитатели Минервы, и никогда не сталкивались с проблемой распределения нагрузки, благодаря которой двойная система циркуляции стала стандартным решением на их собственной планете. Особый интерес представлял тот факт, что в процессе эволюции земная жизнь выработала совершенно иной механизм утилизации CO2, для которого вторичная система циркуляции была не нужна.
На лице Ханта возникло недоверчивое выражение. С секунду он пристально смотрел на Данчеккера, пока профессор дожидался его ответа.
– Ты же не хочешь сказать… неужели они попытались его присвоить?
Данчеккер кивнул. – Если мои подозрения чего-то стоят, именно это они и попытались провернуть. Земных животных перевезли на Минерву ради крупномасштабных генетических экспериментов. Цель у этих экспериментов, как мне кажется, была троякой: во-первых, изменить ДНК таким образом, чтобы выделить фрагмент, отвечавший за устойчивость к CO2 из его, как ты выразился, спутанной формы – той самой, которая появилась на Земле естественным путем; во-вторых, отточить механизм – то есть фермент, – при помощи которого этот фрагмент кода можно было изолировать и передать более поздним видам в качестве цельной, рабочей единицы; в-третьих, хотя это лишь догадка, внедрить эти коды животным Минервы, чтобы выяснить, способна ли минервианская жизнь развить альтернативный механизм утилизации CO2, который бы не зависел от вторичной системы циркуляции. Известные нам факты указывают на то, что ганимейцы достигли первых двух целей, но третья – во всяком случае, пока – остается предметом догадок.
– Но если они достигли успеха и по третьему пункту, то следующим шагом должно было стать… – Хант вновь умолк. Ганимейский план оказался настолько изобретателен, что ему было сложно принять его без лишних вопросов.
– Если все это сработало и обошлось без нежелательных побочных эффектов, то их конечной целью наверняка должно было стать внедрение тех же генетических кодов в свои собственные тела, – подтвердил Данчеккер. – Тогда они смогли бы воспользоваться врожденной устойчивостью к CO2, которая бы без проблем воспроизводилась в каждом новом поколении, и одновременно сохранить все преимущества, которые им дал отказ от вторичной системы циркуляции. Поразительный пример того, как разум может улучшить Природу, когда эволюция подкидывает тебе не лучшее решение, не правда ли?
Хант поднялся со стула и начал медленно прохаживаться по кабинету, изумляясь невероятной дерзости, которая требовалась уже для того, чтобы выдумать подобный план. Ганимейцы поражались той готовности, с которой Человек лицом к лицу встречал любые нападки Природы, но такая проблема, без сомнения, поставила бы человечество в тупик. Врожденные инстинкты заставляли ганимейцев избегать физической опасности, конфликтов и других подобных ситуаций, однако их жажда интеллектуальных приключений и баталий казалась попросту ненасытной; именно этот стимул и вывел их к звездам. Данчеккер молча наблюдал и ждал, зная, что за этим непременно последует тот самый вопрос. Наконец, Хант остановился и развернулся лицом к столу.
– Что ж, план был сработан на совесть, не поспоришь, – согласился он. – Но в итоге он все-таки не возымел успеха, да, Крис?
– Увы, да, – нехотя признал Данчеккер. – Но, боюсь, вовсе не по тем причинам, за которые следовало бы винить самих ганимейцев. Возможно, мы еще отстаем от них в техническом плане, но понять, где они ошиблись, нам, скорее всего, по силам. – В этот раз он не стал дожидаться очевидного вопроса и просто продолжил. – У нас есть преимущество, ведь о жизни на собственной планете мы знаем куда больше, чем могли знать они. Мы имеем доступ к работам тысяч ученых, столетиями изучавших эту область знания, чего не скажешь о ганимейцах, прибывших на землю двадцать пять миллионов лет тому назад. В частности, они не могли знать того, что совсем недавно обнаружили профессор Татхэм и его команда из Кембриджа.
– Смешение генетических кодов, отвечающих за самоиммунизацию и устойчивость к углекислому газу?
– Именно. Ганимейские специалисты по генной инженерии не могли знать, что изолировав вторые – ради простоты будущих экспериментов – они потеряли первые. Из-за выбранной ими методики, потомки экспериментальных животных стали идеальными подопытными для новых исследований по устойчивости к CO2, но в то же время лишились способности к самоиммунизации. Другими словами, ганимейцы собственноручно создали и взрастили целую плеяду мутантных животных, у которых не осталось и следа древнего механизма, который стимулировал их собственные защитные процессы, наводняя их тела малыми дозами токсинов – механизма, который мы, по понятным причинам, и сейчас наблюдаем у животных, оставшихся на Земле и продолжавших эволюционировать естественным путем.
Хант перестал ходить взад-вперед и посмотрел на Данчеккера; по его лицу медленно расплывалось хмурое выражение, будто Виктора только что посетила очередная мысль.
– Но ведь это еще не все, верно? – добавил он. – Процесс самоиммунизации как-то связан с высшей нервной деятельностью… Ты думаешь о том же, о чем и я?
– Видимо, да. Ты уже знаешь, что у современных животных токсины, попадающие в тело за счет процесса самоиммунизации, угнетают развитие высших нервных центров. И еще кое-что: последняя работа Татхэма указывает на то, что из-за особенностей земной эволюции развитие этих центров коррелирует со склонностью к агрессии и насилию. Так что попытавшись создать варианты нужного им генетического кода, ганимейцы неизбежно убрали бы барьер, сдерживавший развитие высшей нервной деятельности, а вдобавок получили бы особей с повышенной агрессивностью. Зная о характере ганимейцев, я сильно сомневаюсь, что они бы стали продолжать эксперимент при таком исходе. Они бы никогда не рискнули внедрить подобные гены самим себе, невзирая на всю экстренность их положения. Никогда.
– То есть они признали план неудачным и отправились туда, где трава зеленее, – подытожил Хант.
– Может, да, а может, и нет. Точно сказать нельзя. Но ради Гарута и его друзей я надеюсь, что именно так они и поступили. – Данчеккер наклонился ближе к столу, и его настрой тут же стал серьезнее. – Но что бы там ни произошло на самом деле, у нас, по крайней мере, есть ответ на другой вопрос – тот, что ты задавал в самом начале.
– А именно?
– Что ж, представь ситуацию, которая сложилась на Минерве, когда ганимейцы уже успели смириться с тем, что их амбициозный проект в области генной инженерии не сулит особого успеха. Они могли либо отправиться в другую звездную систему, либо остаться на своей планете и погибнуть. В любом случае дни, которые им предстояло провести на Минерве, были сочтены. Но что останется, если вывести их за рамки уравнения? Ответ: две популяции животных, хорошо приспособленных к особенностям местной среды обитания. Первая – это исконные виды Минервы, вторая – искусственно созданные мутанты, которые произошли от завезенных животных с Земли, и могли свободно бродить по планете, когда на ней не осталось ганимейцев. А теперь вернем в наше уравнение тот факт, что исконно минервианские виды не были ядовитыми для земных хищников – его я смог установить, благодаря длительным диалогам с архивами ЗОРАКа. Что же мы получим в итоге?
Глаза Ханта вдруг расширились от ужаса, и он ошарашенно посмотрел на профессора.
– Господи боже! – воскликнул он. – Там, должно быть, разразилась кровавая бойня.
– Именно так. Представь планету, населенную теми нелепыми мультяшными зверями, которые мы увидели на стене корабля под Копром – зверями, которые не выработали никаких специальных механизмов для защиты, маскировки или побега, и вообще не испытывали потребности в инстинктах по типу “бей или беги”. А теперь добавь к ним типичный для Земли набор хищников, каждый из которых – продукт миллионов лет естественного отбора и совершенствования в искусствах свирепости, скрытности и смекалки… к тому же теперь их интеллект мог развиваться безо всяких преград, а пугающая агрессивность становилась только сильнее. Какую картину нарисует твое воображение?
Хант с молчаливым ужасом продолжал смотреть на Данчеккера, мысленно представляя себе события тех времен.
– Вот что их выкосило, – наконец, произнес он. – У несчастного минервианского зоопарка не было и шанса. Неудивительно, что все эти звери исчезли уже через несколько поколений после того, как на планете не осталось ганимейцев.
– У всего этого был и другой исход, – добавил Данчеккер. – Земные хищники сосредоточили усилия на самой легкой добыче – местных животных – и тем самым дали земным травоядным передышку, за время которой они успели нарастить популяцию и укорениться на планете. Когда исконные виды Минервы были уничтожены, хищникам пришлось вернуться к старым привычкам, но к этому моменту ситуация успела стабилизироваться. У смешанной и сбалансированной экосистемы Земли было достаточно времени, чтобы закрепиться на Минерве… – В голосе профессора зазвучали мягкие, любопытные нотки. – И такой порядок вещей, скорее всего, сохранялся… вплоть до появления лунарианцев.
– Чарли… – В словах Данчеккера Хант, наконец, почувствовал намек на главную мысль, к которой профессор вел все это время. – Чарли, – повторил Хант. – Вы и у него нашли тот же фермент, да?
– Нашли, но в несколько деградировавшей форме… будто он уже был близок к тому, чтобы окончательно исчезнуть. В итоге он, конечно, исчез, потому что у современного человека больше не встречается… Но вот что интересно: у Чарли, как ты и заметил, этот фермент все-таки был, а значит, был он, скорее всего, и у других лунарианцев.
– А происхождение у него могло быть только одно…
– Вот именно.
Хант поднял руку ко лбу; на него вдруг нахлынуло полное осознание масштаба этой новости. Он медленно повернулся и, встретившись с мрачным взглядом Данчеккера, все так же медленно осел на подлокотник ближайшего кресла; его лицо застыло в маске отрицания, желавшей отвергнуть факты, вскрытые силой разума. Данчеккер молчал, дожидаясь, пока Хант сам сложит все кусочки в единую картину.
– Популяция Минервы включала представителей олигоценовых приматов, – немного погодя заметил Хант. – Скорее всего, они были развиты не хуже любых других форм жизни, которые на тот момент успела породить Земля, и к тому же обладали самым мощным потенциалом. Ганимейцы, сами того не зная, убрали препоны, тормозившие дальнейшее развитие их мозга… – Он поднял голову и снова встретился с невозмутимым взглядом Данчеккера. – С тех пор они умчались далеко вперед. Уже ничто не могло их остановить. А после того, как их агрессивные наклонности заиграли в полную силу… целая раса неудержимых мутантов… с психикой Франкенштейнова чудовища…
– Очевидно, что именно так на Минерве появились лунарианцы, – тяжелым голосом добавил Данчеккер. – По всем канонам у них не было ни единого шанса выжить. Все теории и модели ганимейских ученых указывали на то, что лунарианцы неизбежно уничтожат сами себя. И им это почти удалось. Они превратили планету в громадную крепость, а к тому моменту, когда у них появились технологии, жизнь лунарианцев целиком вращалась вокруг непрерывной войны и свирепой, бескомпромиссной решимости, заставлявшей их истреблять вражеские нации. Они оказались неспособны изобрести другой рецепт для решения собственных проблем. В итоге они действительно уничтожили и себя, и Минерву – уничтожили свою цивилизацию, если здесь вообще применимо такое слово. Никто из них не должен был уцелеть, но им выпал один шанс на миллион, и все сложилось иначе… – Данчеккер посмотрел на Ханта, дав Вику возможность заполнить оставшиеся пробелы.
Но Хант просто сидел, потрясенно вытаращив глаза. После того, как ядерный холокост, разразившийся между двумя противоборствующими силами двух лунарианских сверхдержав, навсегда изменил облик минервианского спутника и уничтожил саму планету, луна начала падать в сторону Солнца, и в итоге была захвачена Землей. Крошечной группе выживших, которых она унесла с собой, хватило ресурсов на последнее, отчаянное путешествие – на новую планету, которая теперь парила в небе у них над головой. В течение сорока тысяч лет потомки выживших боролись за существование вместе с земной жизнью, но в конечном счете расселились по всей планете, став не менее грозным противником, чем их предки – на Минерве.
Наконец, Данчеккер тихо продолжил свой рассказ. – Мы уже давно подозревали, что лунарианцы, а стало быть, и люди, появились благодаря беспрецедентной мутации, которая должна была возникнуть в эволюционной линии приматов, которые тогда были изолированы на Минерве. Плюс ко всему, мы заметили, что в процессе эволюции предки человека каким-то образом избавились от механизма самоиммунизации, который имелся у других животных. Теперь мы не просто знаем, что все действительно было именно так, но и понимаем, как это произошло. По сути, тем же путем развивались и многие другие виды, но все они, кроме одного, погибли вместе с Минервой. И только один – Человек в обличии лунарианцев – смог вернуться на Землю. – Данчеккер прервался и сделал глубокий вдох. – Беспрецедентная мутация действительно возникла на Минерве, но вовсе не естественным путем. Современный Человек, к счастью, не обладает теми экстремальными качествами, которые привели лунарианцев к их печальному концу, но наследие наших предков, так или иначе, вписано в страницы нашей истории. Хомо сапиенс – не что иное, как конечный результат неудачной серии ганимейских экспериментов с генетикой.
– Ганимейцы считают, что Человек медленно, но верно оправляется от той самой неуравновешенности и навязчивой жестокости, которые и погубили лунарианцев. Будем надеяться, что они не ошиблись.
Долгое время никто из них не произносил ни слова. Как иронично, – думал Хант, – что после всего сказанного ганимейцами именно их расе предстояло стать первопричиной всех событий, случившихся за последние двадцать пять миллионов лет. Приматы Минервы эволюционировали в разумных существ, на планете успела зародиться и исчезнуть лунарианская цивилизация, на Земле пролетели пятьдесят тысяч лет человеческой истории, а Шапирон все это время был в космосе, под защитой таинственных законов природы, способных искажать само время и пространство.
– Результат неудачной серии ганимейских экспериментов с генетикой.
Хант эхом вторил словам Данчеккера. – Они стоят у истоков всей этой истории. Вернувшись, они обнаружили, что мы умеет летать на космических кораблях и строить термоядерные реакторы, и решили, что мы развиваемся с немыслимой быстротой. Но в то же время именно они заварили эту кашу в своих же лабораториях двадцать пять миллионов лет назад… а потом просто выбросили, посчитав неудачным экспериментом! Довольно занятная мысль, Крис. Чертовски занятная. А теперь они покинули нас навсегда. Интересно, что бы они сказали, если бы узнали то, что теперь знаем мы.
Данчеккер ответил не сразу и какое-то время задумчиво разглядывал поверхность стола, будто решая, стоит ли озвучивать мысли, которые в этот момент кружились у него в голове. Наконец, он вытянул руку и принялся бездумно поигрывать с ручкой. Когда он заговорил, то не стал смотреть в глаза Ханту и продолжал наблюдать, как ручка делает все новый и новый оборот между его пальцев.
– Знаешь, Вик, за последние несколько месяцев перед отлётом ганимейцы всерьез заинтересовались самыми разными аспектами земной биохимии, включая все доступные нам данные по Чарли, человеку и олигоценовым животным с базы Копёр. Долгое время любопытство било из них ключом, ЗОРАК даже не успевал подыскивать нужные вопросы. Но затем, где-то с месяц назад, они вдруг замолчали. И больше никогда не возвращались к этой теме.
Профессор поднял голову и смерил Ханта прямым, беспристрастным взглядом.
– Кажется, я знаю почему, – едва слышно добавил он. – Видишь ли, Вик, они все знали. Знали, что привели в этот враждебный мир жалкое, искалеченное существо, вынудив его бороться за жизнь вопреки безнадежным шансам, а когда вернулись, то обнаружили, что их былое творение стало гордым завоевателем-триумфатором, дерзко высмеивающим любые неурядицы, которые ему подкидывает Вселенная. Из-за этого они и улетели. Ганимейцы считают, что их долг – дать Человеку свободу совершенствовать выстроенный им мир так, как он сам того пожелает. Они знают, чем мы были, и видят, в кого мы превратились с тех пор. Они чувствуют, что с нас хватит и прошлых вмешательств и что сами мы куда лучше распоряжаемся собственной судьбой.
Данчеккер отбросил ручку в сторону, поднял глаза и напоследок добавил:
– И почему-то, Вик, мне кажется, что мы их не разочаруем. Худшее уже позади.