Тонкая структура. Второй кубик Клика “мог погубить миллионы”

По первоначальной задумке этот короткий отрывок должен был пролить свет на точную цепь событий, последовавших за самоубийственной атакой Андреаса Косогорина в главе «Это не конец, я все еще жив». Однако найти для него подходящее место в книге я так и не смог.

По словам ученых, устройство Клика, обнаруженное этим утром в руках физика Андреаса Косогорина, могло погубить всех жителей Нью-Йорка.

Предмет, найденный в манхэттенской кофейне Старбакс, представляет собой пустотелый платиновый кубик шириной всего 2.1 см (0.8 дюйма), который в настоящий момент хранится в качестве вещественного доказательства в рамках полицейского расследования атаки, которую намеревался совершить Косогорин.

В отличие от первого устройства Пауля Клика, творение Косогорина должно было привести к катастрофическим материальным последствиям, по сути уничтожив весь Манхэттен, Бруклин и Куинс, а также значительную часть Джерси-Сити на дальнем берегу реки Гудзон, воду в самой реке и все воздушные суда на высоте до 15 км (49 000 футов) (см. карту).

Косогорин был застрелен офицером полиции, который попытался остановить его в момент активации устройства. Он стал единственной жертвой активации и в ту же секунду «моментально исчез». Тело так и не обнаружили.

«Машина времени»

По словам представителя Обсерватории Фонового Слоя в Медфорде, штат Орегон кубик создал феномен, известный в науке как «полузамкнутая времениподобная петля». Эта форма путешествий во времени, впервые предложенная в 2007 году, позволяет материи перемещаться назад во времени при условии, что она оказывается в достаточно далеком прошлом, чтобы не дожить до точки старта.

Сообщение, подготовленное сотрудниками обсерватории, гласит: «Если бы вы отправились на шестьдесят лет в прошлое, то могли бы отыскать там своего деда, а затем убить его до того, как родится ваш отец. Это привело бы к противоречию, известному как «парадокс дедушки». Однако парадокс существует лишь в силу того, что вы можете отличить вашего дедушку от другого человека. Отправившись на сто миллионов лет в прошлое, вы бы оказались в эре, о которой нет никакой конкретной информации – в так называемом причинно-следственном слепом пятне. Ваши действия не смогут изменить историю, потому что никакой конкретной, «изменяемой» истории просто нет».

Как и кубик Клика, устройство Косогорина перестало функционировать после своей первой и единственной активации; считается, что создание полузамкнутых времениподобных петель в обозримом будущем останется невозможным.

[]

Тонкая структура. Глава 41. Мир на краю (часть 5). Последние эрги

Ключевая идея

Январский день 2016 года в Глубокой Фоновой Обсерватории Мауна-Лоа близится к вечеру; Анна Пул и Митч Калрус сидят на траве, откуда открывается вид на остров и Тихий океан. Долгий и запутанный разговор с астрономами подошел к концу. Объект, изображенный на черно-белых распечатках, которые они держат в руках, уже несколько раз менял свое название: «LSEAT LocalSC 45-662ACE-199204/444KJ», «объект Грея-Йордхайма», «квази-квазароподобное небесное тело», и вскоре будет переименован в «аномальное многослойное скопление сверхновых». Но это не сам Ул. Это оставленный им след.

Специальные военно-воздушные силы США, ранее известные как Департамент Особых Авиационных Исследований, располагают почти тысячей сверхлюдей VI класса, горсткой VII класса и неизвестным количеством более мощных Стихий, которых они держат в тайне; этого вполне достаточно, чтобы провернуть практически бесшумную и бескровную наземную войну, имея в качестве поддержки только радар – без медиков и транспортных колонн снабжения. Кандидаты проходят жесткий отбор. Они делают хорошее дело. Без всякой секретности, в ярких костюмах. Некоторые из них, будучи тренированными членами береговой охраны, полиции и противопожарной службы, спасают людей на море, ловят преступников и выносят людей из горящих зданий. Кто-то даже идет на диалог. Люди либо не верят им вовсе, либо, наоборот, питают безоговорочное доверие, руководствуясь той или иной степенью иррациональности. В других странах суперменов нет. Никто не доверяет Стихиям. Никто не доверяет американским СВВС. Никто не доверяет США.

Нет, в ЦРУ Стихий нет. Как и нет и секретных операций с их участием. Если, конечно, прислушиваться к официальной версии событий, не обращая внимание на заголовки международных газет за последние пять лет.

И нет, на Ближнем Востоке отнюдь не спокойно.

И речь ведь идет лишь о хороших суперменах – о тех, кто был призван на службу не по воле случая, а для помощи миру. А как же ежегодники? Их по-прежнему держат в тайне. В основном. Отчасти. Точнее, вообще никак. Городская легенда. Противоречивые отчеты. Никаких фактов. Ненадежные факты. Ложные факты. Есть, конечно, Арика Макклюр (ведь иначе с какой стати американцам наделять девочку-подростка силами VIII класса? РАЗВЕ ЧТО <далее следуют разнообразные теории заговора, одна смешнее другой>) со своей историей (которая частично подкрепляется доказательствами, но по большей части отвергается СВВС, да и вообще в ней довольно многое не сходится). Некоторые уже свели воедино большую часть разрозненных фактов, но последний кусочек паззла, который им когда-либо удастся найти – это Рим, год Двенадцатый; с тех пор нарождающихся Стихий заблаговременно изымают, изолируют, а затем устраняют при помощи все более экстремальных мер. Они, впрочем, продолжают прибывать. Несмотря на все попытки, на Земле до сих пор появляются Стихии.

– Есть разум и есть сила. В том подвале в Омске я думал, что вот-вот лишу его жизни. А оказалось, что лицезреть настоящего Ула мне так и не довелось. Мне нужен полный доступ к моей силе. Не эти жалкие крохи, размазанные по миллиону человек, которыми я не являюсь.

– Мы могли бы попробовать взломать Рецепт методом грубой силы, – предлагает Анна.

Наступает долгая пауза.

Анна терпеливо ждет, пока Митч пытается осознать колоссальный масштаб ее предложения. Длина Рецепта составляет шестьдесят триллионов бит, но куда важнее его информационная плотность, которая настолько высока, что за все годы, прошедшие с момента его открытия, человечеству удалось расшифровать лишь несколько процентов текста. Представьте учебник по химии толщиной в пять сантиметров. Сожмите его до размеров рукописного конспекта на четырех страницах. Теперь напишите учебник пятисантиметровой толщины с той же плотностью, что и конспект. Повторите всю эту процедуру с десяток раз и получите Рецепт.

Митч спрашивает у Анны, сколько времени займут такие вычисления.

Красные огни

2017 год. Дело происходит за полночь, на отметке в 2/3 пути по автостраде №8 (671 километр длиной), соединяющей на редкость изолированную деревушку Флинк, Северная территория, и город Элис-Спрингс. Марк и Салли Брайант не заблудились. Здесь их мир простирается в одном-единственном измерении. У пары есть всего два возможных направления – либо вперед, либо назад, – а их GPS работает исправно. К тому же они вовсе не какие-то зеленые новички, которыми часто оказываются исследователи аутбэка1. У них есть достаточно запасов еды, воды и топлива, что вкупе с обучением методам выживания дает им неплохие шансы вернуться в Элис еще до восхода Солнца и преодолеть изрядную часть обратного пути. Машина вполне сносная в плане езды, а апрель – далеко не худший месяц для такого путешествия.

Но когда прокладка, примыкающая к головке блока, испускает дух, и Марку не остается ничего другого, кроме как официально признать машину трупом, между ними разгорается нешуточный скандал. Им нравилось проводить время вдали от цивилизации – дальше, чем удается большинству людей, – гонять по ухабистой, почти не видавшей ремонта «дороге» под сотню километров в час в окружении песчаной и каменистой земли, поросшей невысоким кустарником, и восхитительных звездных вальсов над головой (не считая последней недели, они ни разу в жизни не видели Млечный Путь – не собственными глазами, ни как-либо иначе), но вся их радость была основана на том факте, что если что-то пойдет не так, они всегда смогут немедленно и беспрепятственно покинуть эту глушь.

Салли, за пятьдесят, провела в браке с Марком, тоже за пятьдесят, так много лет, что уже может предсказать дальнейший ход их спора. Она молча срезает путь, сразу переходя к финалу – тому моменту, когда все, что можно было сказать, уже сказано, а сама она уже не сердится и может взяться за решение проблемы с холодной головой. Лишившись силы, которая могла бы оказать ему сопротивление, Марк тоже успокаивается, и они начинают обсуждать, что скажут, когда свяжутся по радио со службой спасения и попросят их забрать.

Из Элис к ним направляют эвакуатор. С учетом всех обстоятельств – расстояние, срочность, уровень подготовки и страховки – на место он прибудет примерно через три часа и обойдется супругам в пару тысяч австралийских долларов. Сумма представляет проблему. Такие траты им не по карману. Путешествие, скорее всего, придется завершить раньше времени. Но сейчас важнее вернуться к цивилизации, в то время как трудности с деньгами лишь маячат где-то далеко на горизонте. Марк заверяет Салли, что «все будет хорошо», и после несколько повторений этой фразы они соглашаются, что в будущем – скорее всего, отдаленном – все именно так и сложится.

Спустя какое-то время в них просыпается чувство голода. Салли выбирается из машины, чтобы достать припасенную в багажнике еду.

На экстренный вызов отвечает Жаклин Смит из Воздушной медицинской службы Австралии. Ей сорок пять, она отдала работе в ВМСА больше половины жизни и успела повидать все на свете.

Марк Брайан в ужасе, но, к его чести, все еще способен говорить связными фразами. – Мою жену кто-то укусил. Кто – не знаю. Нужно, чтобы вы как можно скорее кого-нибудь прислали. Она потеряла сознание и, кажется, у нее проблемы с дыханием, а лодыжка опухла так, что я в жизни ничего подобного не видел. Я не могу… к нам уже едет тягач, но он прибудет только через несколько часов и в нем не будет врача, так что нам понадобится что-то вроде самолета. Счет идет не на часы и минуты, а минуты и секунды.

Жаклин нажимает красную кнопку. – Сообщите ваши GPS-координаты.

Нашарив спутниковый навигатор, Марк на одном дыхании выпаливает дюжину цифр, составляющих широту и долготу их местоположения в пустыне к востоку от Элис-Спрингс.

Жаклин Смит по очереди перепроверяет каждую из цифр, после чего передает полные координат на аэродром. – Хорошо, агент, назначенный на ваше местоположение, уже в воздухе, примерное время прибытия – три минуты десять секунд. Если у вас есть крупные источники света вроде фар, аварийных свечей или фонарей, включите их сразу же, чтобы вас было хорошо видно с высоты.

Вы сказали три минуты?

Да, сэр. А теперь, пожалуйста, назовите имя вашей жены и опишите как можно подробнее ее состояние.

Разве кто-то сможет добраться сюда за такое время…

Пиковая скорость мисс Макклюр чуть выше 4 махов, сэр. Поскольку она еще не является квалифицированным врачом, то сначала заберет только вашу жену, доставит ее в больницу Алис-Спрингс для неотложной медицинской помощи, а затем вернется за вами. Пожалуйста, сообщите имя вашей жены и опишите ее состояние, чтобы мы могли подготовить необходимую помощь.

Ей понадобится взлетно-посадочная полоса?

Нет. Как зовут вашу жену?

Марк Брайант называет ей имя своей супруги.

Он все еще описывает симптомы, когда – КУМ – что-то рассекает воздух у него над головой, и на землю спускается Арика Макклюр. Она одета в зеленую форму парамедика, контрастные полосы которой за время пути уже успели почернеть от пыли, и тянет на буксире белую одноместную гиперскоростную капсулу обтекаемой формы, наверху которой располагается красный проблесковый маяк. Прежде, чем Марк успевает хоть как-то среагировать, Арика уже открывает дверь джипа и осторожно выносит Салли головой вперед, стараясь двигаться как можно медленнее, чтобы ее не ранить. Эта часть дается ей сложнее всего. Действовать приходится в жестких временных рамках, но в то же время крайне деликатно, а Арика могла бы справиться с задачей за долю секунду, если бы ей просто удалось хоть на мгновение расслабиться.

Нижняя часть ноги Салли приобрела яркий пурпурно-черный цвет. Она без сознания, обильно потеет, а зубы крепко стиснуты, будто в ловушке мучительного кошмара. Такую реакцию Арике доводилось наблюдать уже дюжину раз, поэтому она не видит в ней ничего особенного. Каждому из таких пациентов профессиональные врачи ставили разный диагноз, а треть из них умерла еще до начала лечения. Арика еще не медик. Способность уместить час обучения в пятнадцать секунд не сделала ее обучение медицине менее сложным или нудным, а банальные годы опыта, которые требуются ей для получения нужной квалификации, нельзя как по волшебству накопить быстрее, чем их сможет предоставить реальный мир.

– С ней все будет в порядке? – причитает Марк. – Я не знаю, кто ее укусил!

– Вам надо не ко мне обращаться, а к докторам, – объясняет Арика. Отработанным пинком она откидывает крышку люка, ведущего внутрь гиперскоростной капсулы и при помощи ремней закрепляет Салли на контурном кресле. Она указывает на радио в руках Марка. – Я всего лишь скорая помощь. Это они знают, что делать. – Она разгоняет свое восприятие, изучая его лицо. Мужчину колотит дрожь, он буквально готов разрыдаться. Он на полном серьезе впал в ступор, и вовсе не из-за того, что где-то до сих пор рыскает ядовитая тварь (ею была змея – Арика понимает это по внешнему виду укуса). Дело в том, что Марк не хочет бросать Салли.

Поддавшись импульсу, Арика снимает наручные часы и запускает на них обратный отсчет. Она вкладывает их в свободную руку Марка. – Я вернусь через десять минут. Обещаю. Возвращайтесь в машину и не покидайте ее. Оставайтесь на связи.

Обхватив рукой стальное дышло капсулы, она начинает подниматься в воздух, пока капсула не отрывается от земли. Она летит обратно, в сторону дороги, и уже через несколько секунд Марк видит лишь мерцающий красный маячок. Еще две вспышки, и исчезает даже он. КУМ.

Вернувшись на место водителя, Марк пристально разглядывает точку в небе, где в последний раз мелькнули Арика и Салли. Спустя какое-то время он выключает фары, чтобы вглядеться получше, но по-прежнему не видит ничего, кроме полумесяца и Млечного Пути.

Марк Брайант – один из немногих людей, которым удается собственными глазами увидеть, как исчезает Млечный Путь, и как одна за другой гаснут его звезды, затянутые горизонтами событий, которые молниеносно сливаются в единую сеть, бережно накрывающую Солнечную систему своим черным покрывалом.

Мчась вдоль автострады №8 со скоростью свыше четырех тысяч километров в час, Арика начинает чувствовать, как ее покидают силы. Ее реакция инстинктивна и молниеносна, как у водителя, которого занесло на льду, неожиданно попавшему под колеса: она перестает жать на умозрительную кнопку, заставляющую ее ускоренно нестись вперед, и, насколько хватает смелости, поддается силе трения, сбрасывая скорость и высоту. Мгновение спустя она понимает, что это не сработает, и, распластавшись по лобовой поверхности капсулы, начинает активно притормаживать ее движение, заставляя как можно быстрее опуститься на землю – пропади они пропадом эти g. Когда полное небесное затмение накрывает все небо, обрывая последний канал связи с колоссальными космическими резервами Ула, от дороги – к этому моменту сократившейся до однополосной трассы – Арику отделяет не больше метра, хотя ее скорость все еще выходит за рамки австралийских ограничений.

Когда капсула носом врезается в землю, Арика продолжает держаться за ее передний край, принимая большую часть удара на себя. Она продолжает цепляться за верхушку, когда капсула отскакивает от земли, но теряет хватку, когда еще через сто метров та с силой ударяется о дорожное полотно во второй раз. Арика падает на землю отдельно от капсулы и катится по дороге, пока ее запасы силы испаряются, и клеточная структура силком нагоняет реальность. Капсула отклоняется в сторону и врезается в отбойник, после чего – искореженная, но удержавшаяся в вертикальном положении – останавливается посреди дороги на расстоянии шести-семи машин впереди самой Арики.

Секунды мучительно долго тянутся одна за другой.

Я лишилась сил, – со стоном произносит Арика. – Я больше не могу летать. – Ее никто не слышит. Радиостанция сломана. Я больше не смогу поднимать машины, – думает она. – Не смогу справиться с опасными животными. Мне придется тратиться на еду.

В мягком свете салона капсулы она видит Салли, которая по-прежнему надежно пристегнута к сиденью ремнем безопасности. Она не замечает ни крови, ни очевидных травм, но на таком расстоянии – да еще и с учетом удара об землю головой (а заодно и плечами, позвоночником, ребрами, бедром и левой лодыжкой) – зрение Арики едва ли заслуживает ее собственного доверия.

Даже если ВМСА засечет, что ее GPS-трекер остановился – или, что более вероятно, просто исчез – и сразу же пошлет за ними самолет, дорога к ее последнему известному местоположению займет целых полчаса. И даже если бы муж Салли вышел из машины и отыскал напавшую на нее рептилию, отличить австралийскую медноголовую змею от тайпана в такой темноте попросту невозможно – а значит, нет и способа выбрать нужный антидот. Я больше не могу летать, и Салли Брайант уже не спасти.

Она снова видит проблеск красного маячка. Арика понимает, что время в реальном мире продолжает идти в обычном темпе. Последние двенадцать лет она самопроизвольно погружалась в ускоренное время всякий раз, когда ей требовалась пара мгновений, чтобы подумать. Но это лишь один из миллиона трюков, которыми она уже никогда не сможет воспользоваться. Минуты и секунды. Не часы и минуты.

Разве что.

Усилием воли Арика стряхивает мельтешащие перед глазами звезды. Мучительно медленно поднимается на ноги. Идет к капсуле. Стараясь наступать на здоровую ногу и сжимая поврежденную руку в попытке остановить боль, ей удается идти ровной, пусть и дерганой, шаркающей походкой. Она сосредотачивает внимание на мерцающем маячке капсулы, стараясь не сводить с него глаз, чтобы каждая вспышка лампы отпечатывалась на одних и тех же точках ее сетчатки; так продолжается до тех пор, пока Арика не оказывается достаточно близко, чтобы сесть на землю и опереться на капсулу спиной. Протянув руку к ее нижней части – и морщась от болезненного движения треснувших ребер – она свободной рукой открывает крышку отсека с оборудованием. Два из пяти лотков с медицинским оснащением частично выдвигаются из своих ячеек. Арика вынимает один из них и кладет его на дорогу. Она не медик, но иногда доставляет врачей на место чрезвычайной ситуации, когда заранее известно, что самого пациента двигать нельзя.

Опираясь спиной на корпус капсулы, она сползает на землю и открывает ящик здоровой рукой. Внутри находятся несколько шприцев в индивидуальной упаковке и две дюжины небольших, холодных на ощупь бутылочек с невероятно сложными названиями. Она находит пять пузырьков, помеченных как антидоты от змеиного яда, и внимательно читает надпись на каждом из них. Она размышляет о местах обитания и поведении змей, симптомах отравления и контролируемости побочных эффектов. Сделав обоснованное предположение, она сбоку забирается в капсулу ровно настолько, чтобы ввести препарат в левое плечо Салли. Выбившись из сил, убаюканная гипнотическим мерцанием красного маячка, она, как в бреду, ложится на дорогу рядом с капсулой и засыпает.

Именно в таком состоянии, спустя два с половиной часа, их и находит эвакуатор.

Салли Брайант остается в живых. Она становится двести двадцать третьим человеком, спасенным Арикой Макклюр.

Вы здесь

Сейчас 2111 год, самое начало эры, которую впоследствии окрестят «пост-экологией».

Анна Пул полностью одета – хотя это, скорее, дань традиции, нежели приличию или необходимости в защите от обжигающих песчаных бурь, спровоцированных последствиями Горячей войны и катастрофическим Упадком. Она носит одежду, потому так в свою бытность на Земле поступали другие люди. Не исключено, что спустя миллион лет на Земле появится новая раса разумных существ, и долгом Анны будет донести до их представителей тот факт, что когда-то «Здесь Жили Мы».

Ведь ни на что другое разумному виду рассчитывать по сути не приходится – лишь оставить на теле вселенной отметину, которая докажет, что в прошлом в окрестностях этого места действительно существовал разумный вид, сумевший оставить настолько большую отметину. К настоящему моменту наследие человеческой цивилизации составляет Анна Пул, сеть обугленных, контуженных городов, которые медленно разрушаются, превращаясь в собственные огрызки под действием непрекращающихся песчаных бурь солнечного происхождения и азотнокислых дождей, плюс немногочисленные следы на Луне. Чтобы все это уничтожить, потребуется время, но геология терпелива, а астрономия – тем более. Времени у Анны Пул предостаточно.

То тут, то там на этой проклятой Земле до сих пор встречаются живые создания. Ей на глаза попадались и тараканы, и другие насекомые, спешившие убраться с дороги; встречались и более крупные существа с толстой кожей, к которым она не смогла подойти достаточно близко, чтобы опознать – что-то вроде необычной крокодилоподобной ящерицы. Выдержат ли они натиск радиации, остается только гадать. Как и то, смогут ли они выжить под такими ветрами. В самые суровые дни скорость ветра доходит почти до пятисот километров в час. Эту планету им стоило бы назвать Венерой II.

Гадать, понятное дело, теперь остается лишь Анне Пул. Да и никаких «их» больше не существует.

Она пыталась воспользоваться самолетами и вертолетами, но все они вышли из строя, а ремонт требует знаний, которых у Анны нет. Она случайным образом перебирает механический транспорт, и порой ей даже удается на нем прокатиться, но Анне редко выпадает шанс проехать хотя бы полтора километра по целой и не заваленной мусором дороге. Иногда ей попадается суперураган, движущийся в нужном направлении; тогда она сооружает парус и мчится на манер виндсёрфера. Все остальное время из прошедших N лет, где N – число, которое Анна уже и не помнит, она идет на восток пешком.

Нет ни GPS, ни электронных карт – лишь несколько драгоценных клочков бумаги, уцелевшей после апокалипсиса. Теперь, оказавшись к востоку от Германии, она не может разобрать даже карты, сохранившие читабельный вид, а местных, у которых можно было бы спросить дорогу, уже не осталось.

Рано или поздно ей все-таки удается попасть в Талманский район. Добравшись до города Талманска, она по избитому шоссе направляется через холмы на север – куда до нее проследовало рекордное количество строительного транспорта и материалов. Она взбирается на последний пик и видит раскинувшийся внизу, почти не пострадавший от разгула стихии фасад многокилометровой системы куполов, занимающих разветвленную, невидимую глазу систему долин наподобие замысловатого фрактала в форме морской звезды, построенной из светло-голубых, похожих на стекло, искусственных алмазных шестиугольников, покрытых слоем грязно-черной патины. Шоссе ведет прямиком к главному входу, закрытому и изолированному еще за M лет до самой катастрофы.

Его огни до сих пор горят.

Она подходит к воздушному шлюзу – высотой с двухэтажное здание и в несколько метров шириной, с гигантскими, плотно прилегающими друг к другу зубьями – и начинает колотить в дверь.

Талманская Аркология стала новостью международного масштаба. Анна знает, что если где-то на Земле и остались живые люди, то только здесь. У них есть нужная ей технология «чана для клонирования»2точнее, знания. Возможно, у них нет самого оборудования, но при необходимости его можно построить. В ее рюкзаке лежит защищенный накопитель с шестью резервными копиями оцифрованного мозга Митча Калруса. А если они повреждены, она знает, где раздобыть новые – а именно, где угодно. Это самый растиражированный и массово отзеркалированный файл в мире.

Почти целый день Анна продолжает выстукивать один и тот же ритм; наконец, уже под вечер, шлюз загорается зеленым светом и начинает со скрежетом открываться.

Побег с планеты Земля

Мимо первого предупредительного маяка объединенное трансмерное судно «Кардашев V» проносится с рекордной скоростью, лишь немногим уступающей ста пятьдесяти тысячам вселенных в секунду – настолько быстро, что второй и третий маяки из-за доплеровского эффекта теряются в его кильватерном следе задолго до того, как коммуникационная матрица корабля успевает декодировать, обработать и принять к сведению первое предупреждение, не говоря уже о том, что передать его капитану для оценки ситуации и принятия ответных мер.

Все три маяка на более, чем семистах пятидесяти тысячах языков, и в самых что ни на есть настойчивых выражениях объясняют, что «известное вам пространство» вот-вот подойдет к концу, а все проходящие мимо трансмерные корабли должны немедленно приступить к торможению, чтобы избежать лобового столкновения с непробиваемой мультивселенской стеной. Это, однако же, представляет проблему, так как по сравнению с «Кардашев V» обычный трансмерный корабль – это все равно, что Honda Civic рядом с Thrust SSC3. Вначале KV направился к облаку Оорта в своей собственной вселенной, после чего в течение двух лет только и делал, что разгонялся в направлении ката, и практически с тем же ускорением будет вынужден тормозить. С тем же успехом можно поставить знак «Обрыв через 400 м» перед поездом, мчащимся с половиной скорости света. Капитану Ксейо и его экипажу из 332 членов осталось жить чуть больше восьмисот шестидесяти микросекунд.

К счастью, Вселенная+1, по сути представляющая собой последний из доступных миров во всей мультивселенской цепочке, – это то самое место, куда попадает большинство исследователей. Чаще всего так далеко от дома их заводят разного рода чудеса научной мысли, доступные в их родных вселенных. А это означает, что фантастические технологии оседают здесь подобно прибившимся к берегу корягам. Если в мультивселенной и есть мир, которому по силам меньше, чем за миллисекунду эвакуировать триста человек с терпящего крушение звездолета, то находится он именно здесь.

Система Л.О.В.Е.Ц. (это бэкроним) представляет собой автоматизированную сеть космических станций, распределенных по половине сплюснутого вдоль оси гиперсфероида с центром в Земле+1 – диаметром восемь световых лет и четырнадцать вселенных в высоту. Предупреждение маяка «Неопознанный корабль приближается на огромной скорости!» достигает решетки ЛОВЦА за мгновение до сигнала бедствия, переданного самим кораблем, и необходимые для его захвата зоны решетки пробуждаются и приводятся в состояние готовности как раз в тот момент, когда «Кардашев V» достигает Вселенной+12. Между +12 и +11 информационный агент ЛОВЦА получает доступ к зашифрованному хранилищу данных KV и, начиная с +11, вслед за движением ката, извлекает их в строгом соответствии с приоритетом. Первыми загружаются слепки разума экипажа. Каждый из его членов имеет встроенный нейроимплантат, регулярно сбрасывающий резервную копию их мозга на мейнфрейм корабля; «регулярный» в данном случае означает «ежесекундный», а значит, люди на борту потеряют в этой катастрофе лишь ничтожно малую часть своего драгоценного жизненного опыта. Сохраненные слепки разума можно будет воскресить электронным путем внутри практически любого подходящего контейнера виртуальной реальности – например, из числа тех пятисот, что прилагались к самим слепкам.

Их физические тела, к сожалению, будут утрачены, так что следующим шагом становится спасение генетической базы экипажа. Сам корабль спасти не удастся, но ЛОВЕЦ по тому же принципу способен сохранить и его сенсорные журналы, и чертежи.

ЛОВЕЦ растягивает момент столкновения корабля со Стеной, в реальном времени записывая данные сенсоров; многие наблюдатели из окрестного 4-пространства также подключаются к потоку, чтобы понаблюдать за происходящим. Объект подобных размеров еще ни разу не сталкивался со Стеной на такой скорости. Пробить ее, понятное дело, не удается, но сам взрыв вполне может стать источником полезной информации.

Сейчас 5435 г. н. э. по григорианскому календарю Земли, находящейся в Солнечной системе. (А также, наверное, миллион других годов в зависимости от вашего родного мира и конкретного способа подсчета лет. Здесь, на краю мультивселенной, где рано или поздно оказывается все человечество, не так давно популярным методом летосчисления стала так называемая «Инвариантная эра Юра», в которой текущий год определяется как Наименьший Среди Неиспользуемых В Данный Момент. Сейчас 189 и.э.ю., но рано или поздно прибудет новый путешественник, для которого та же эра началась 189 лет тому назад, после чего и.э.ю. во избежание конфликтов добросовестно перепрыгнет на отметку 190.)

Вселенная+1 – первая из примерно 1.84·1013 параллельных миров, образующих в гиперпространстве замкнутое кольцо. Так как большинство Земель по-прежнему – в пределах допустимой погрешности – надежно заякорены в своих первоначальных орбитах, перемещение между параллельными Землями куда проще межпланетных путешествий в пределах солнечной системы, не говоря уже о полетах к другим звездам в масштабах целой Вселенной. Поэтому, несмотря на то, что большая часть мультивселенной уже сейчас имеет доступ к технологи сверхсветовых полетов, почти все события параллельных миров сосредоточены в ее землеподобном сердце.

Практически любое мыслимое стечение обстоятельств рано или поздно реализуется на одной из параллельных Земель. К счастью или к сожалению, их жители перепробовали всевозможные варианты истории. Здесь есть место для межпространственной связи, торговли, культурного и технологического обмена, колонизации, вторжений, конфликтов и войн. Среди параллельных Земель есть и настоящие светила, и погасшие вселенные-могильники, которые служат жителям соседних миров в качестве полигонов для военных испытаний. Небеса над цивилизованными скоплениями Земель выглядят, как настоящая метель из моментальных вспышек, вызванных трансмерными судами, перемещающимися ана и ката по специально предусмотренным безопасным полосам пространства, задерживаясь на долю секунды в каждой из встреченных по пути Вселенных. Другие области мультиверсума, которым в силу превратностей судьбы еще только предстоит открыть тайны межпространственных путешествий, живут в терпеливом ожидании первого контакта. Некоторым из этих неизведанных миров придется несладко, когда их соседи заявятся в поиска золота, пресной воды, территорий и места под свои мусорные свалки.

Горстка Земель уже прекратили свое существование.

Некоторые Земли выбрали себе новое имя – самым популярным из которых оказалось «Эдем», – однако большинство по-прежнему называются Землями. У некоторых есть номера, но большая часть нумерованных миров именуют себя либо нулем, либо единицей, используя это число в качестве отправной точки для обозначения своих соседей. А потому первый вопрос, который задают Ксейо после его пробуждения – это не откуда он родом, а какой путь преодолел, чтобы сюда попасть?

Прошу прощения. «Сюда» – это куда?

Он лежит на свежерасстеленной кровати в чистой белой комнате виртуального отеля с видом на бассейн, зеленую лужайку и пляж на берегу океана. Поднявшись, Ксейо понимает, что выглядит точно так же, каким привык видеть себя в виртуальной среде: два метра ростом, широкоплечий, в форме и с растительностью на лице, насчет которой он так и не принял окончательного решения.

Виртуальность сама по себе для него трудностей не представляет; проблема лишь в том, что сейчас он должен находиться на мостике «Кардашева V».

Виртуальный мужчина у его постели – пожилой, невысокий, полноватый, с седеющими светлыми волосами, при помощи диаграмм и видеозаписей объясняет, что именно произошло с «Кардашевым V» и его экипажем.

Не могли бы вы объяснить, далеко ли находится ваш родной мир? – спрашивает он под конец. Особой нужды в этом вопросе нет, поскольку информация уже была заблаговременно извлечена из корабля – просто Ксейо нужно как-то сориентироваться.

Почти в 4.7 триллионах вселенных, – отвечает он. – Мы пытались составить карту всего мультиверсума.

Мужчина кивает. – Верно. Что ж, вы преуспели – насколько это вообще было возможно. Это Вселенная+1. К сожалению, дальнейшее движение по мультивселенской кривой не представляется возможным. В мультиверсуме есть разрыв. Мы считаем, что если бы вы развернулись и направились в противоположную сторону, то рано или поздно столкнулись бы с той же проблемой, только с другой стороны – там почти наверняка есть другая вселенная, Вселенная–1, обитатели которой оказались в том же самом затруднительном положении. Капитан Ксейо, вы знаете о существовании стен?

Ксейо выражает вежливое непонимание.

Нас окружают и сдерживают стены. Они же лишают нас некоторых возможностей. Блокируют определенные качества, которыми мультивселенная, по идее, должна обладать, но на практике не обладает.

Стены созданы для того, чтобы их разрушать, – практически машинально отвечает Ксейо. Он не понимает. Его ноги зудят от нетерпения. Стоя на одном месте, вместо того, чтобы продолжать путь, он, как прирожденный исследователь, чувствует, что в каком-то смысле лишь попусту тратит время.

– Безусловно. Видите ли, эти стены имеют несколько уровней и, насколько нам известно, охватывают всю нашу мультивселенную. Но эта стена – исключение. Вокруг нее существуют и другие барьеры, но сама она содержит лишь одну вселенную. Нуль.

– И чем же эта вселенная отличается от других?

– Мы не можем туда попасть и не можем с ней связаться. Это единственное, что нам известно. Именно потому что мы не можем туда попасть и не можем с ней связаться.

– В нашем мире должна существовать телепортация. Не обходной путь, которым пользуемся мы – с дезинтеграцией и восстановлением материи при помощи наноботов; я говорю о настоящей телепортации. И сверхсветовая связь. Однако эти технологии нам недоступны. Почему? Что ж, вот и объяснение. Причина – за этой стеной.

– В нашем мире должна существовать загробная жизнь.

План

Вычисления по методу «грубой силы» (правда, в довольно хитроумной вариации с применением невероятно сложного, безумно мощного и до умопомрачения надежного самопрограммируемого суперкомпьютера), призванные расшифровать достаточно большую часть Рецепта, чтобы успешно «заземлить» остаток силы Митча «Ксио» Калруса, должны были занять двадцать тысяч лет. Благодаря жертве Чжана, человечество получило запас времени, и как минимум Анна Пул точно сумеет прожить достаточно долго, чтобы дождаться окончания вычислений. Чего не скажешь о самом Митче Калрусе. Однако разум Ксио в нужный момент должен быть там – живым и здоровым в теле дееспособного носителя – чтобы забрать свою силу под конец вычислений. Тогда Новую Космологию можно будет отменить, Ул нанесет удар, Ксио одержит над ним победу, и вся эта история, наконец-то, получит свой финал.

И вот, прекрасно осознавая бренность своей теперешней оболочки, Митч Калрус позаботился о резервных копиях своего разума. Впоследствии эти копии были распространены по миру настолько широко, насколько позволяли его финансы. После неизбежной смерти Калруса – что за время вычислений должно было случиться не одну сотню раз – Анна Пул должна была позаботиться о его воскрешении. Когда же саму Анну похищали, закапывали в землю, забывали, оставляли в безвыходной ситуации или изолировали от внешнего мира – а таких случаев за последующие двадцать с лишним тысячелетий было несколько десятков, – Митч Калрус, в свою очередь, разыскивал свою спутницу, вызволял ее из тюрьмы при помощи своих четырехмерных сил и, помимо прочего, восстанавливал ее рассудок. Так они раз за разом находили друг друга, не давая сойти с ума или отклониться от намеченной цели.

В середине XXI века было открыто более сотни почти идентичных друг другу и практически бесполезных, линейно независимых технологий Рецепта. Пул и Калрус создали устройство, при помощи которого можно было отыскать, реализовать или украсть любую из этих паратехнологий, а затем привлечь внимание Стерегущего Бога ее чрезмерным использованием или злоупотреблением, вынуждая Его при каждой активации принимать агрессивные меры, стирая с лица Земли любую связную информацию в попытке предотвратить ее применение. В метафорическим смысле бомба была рычагом воздействия; жертвенным алтарем, на который можно было возложить один из аспектов науки в обмен на услугу божества. Подобно кораблю Тезея, оно полностью пересобиралось из запасных частей гораздо чаще, чем пускалось в ход, но по сути оставалось той же самой бомбой на протяжении всего процесса вычислений. В общей сложности Пул использовала устройство девятнадцать раз – в те моменты, когда человечество оказывалось на грани самоуничтожения, – гарантируя ценой колоссальных жертв, что люди не истребят друг друга прежде, чем у них появится шанс на долгую и счастливую жизнь.

В отличие от Анны, Калрус и суперкомпьютеры были уязвимы перед эффектами бомбы. Достигнутые успехи в атаке Рецепта – критически важные для их авантюры, требующие безумную массу времени на повторные расчеты в случае утери и, что важнее всего, крайне незначительные в реальном выражении, – хранились в самом надежном из доступных на практике форматов: в виде двоичных перфокарт, представлявших собой квадратные металлические пластины размером метр на метр. Разум Калруса, занимавший целый пебибайт, продублировать было куда сложнее, ведь объем необходимого металла исчислялся бы в кубических километрах. Его хранили в надежных бункерах, как можно глубже и дальше от губительного касания Стерегущего Бога.

Последний Катаклизм был инициирован в 22730-м году. Но его мощь заметно превзошла все ожидания.

Путешествуя в одиночку, Пул посетила бункеры на территории Лесото, Маврикия, Могадишу, пустыни Байуда, пустынь Аравийского полуострова, Казахстана и два в России (по крайней мере, так эти места назывались раньше). Последним и самым защищенным из всех был бункер в районе северного полюса, на противоположном конце Земли, куда она в итоге добралась через четыре года после Катаклизма. Каждый из слепков сознания оказался поврежденным. Стал не более, чем двоичным шумом.

На Земле больше не осталось копий Калруса.

В начале XXI века, вскоре после того ментальную хирургию впервые стало возможным применить на практике, но до удешевления самой процедуры, двести пятьдесят человек заплатили за то, чтобы слепки их разумов поместили на хранение в исследовательском аппарате TRIDENT4 вместе с целым арсеналом стандартных научных инструментов. TRIDENT был запущен в космос для наблюдения за Нептуном и в конечном счете приземлился на его спутнике Нереиде. Аппарат должен был продолжать передачу данных еще пятьдесят лет – пока не исчерпается ядерное топливо в его термоэлектрическом генераторе; после этого он мог оставаться в неактивном состоянии миллиарды лет, пока на него не упадет случайный астероид.

Одним из этих людей был Митчелл Калрус.

И вот, спустя тысячи лет, Анна Пул отправилась в Наукоград, объявила себя Богом и основала Эмпиреанизм, Религию Космоса, в которой небо и планеты были Раем, а человечество, чтобы обрести спасение, должно было достичь этих небесных тел и лично там побывать. В жертву были принесены все достижения в других отраслях науки и общественном прогрессе; все значимые начинания ограничивались авиа- и ракетостроением, астрономией и смежными дисциплинами. – Отправляйтесь в космос. Так велит Господь. Все остальное не важно. – Первый запуск человека в космос произошел уже спустя двести лет. Через десять удалось достичь Луны, а спустя еще двадцать – Марса – при том, что большая часть этого времени была потрачена на сами перелеты.

Именно в этот период были обнаружены аномалии в расположении (смещенное относительно центра и вовсе не там, где, согласно повелению Богини-Императрицы, ее следовало искать астрономам) и скорости (направленной в сторону Солнца и указывавшей на то, что до столкновения оставалось всего несколько сотен лет) Умбры. Тогда же в странах, не находящихся под прямым контролем Богини-Императрицы, Эмпирианское послание стало искажаться, приняв, помимо прочего, форму Свиты Неделимой Души. Солнце стало Раем, Умбра – Адом, копирование человеческого разума – святотатством, караемым смертью, а в мире, подступавшем к самому краю, стали возникать влиятельные и весьма неудобные пророчества об Анне Пул, Умбре и конце времен.

Вот как близко они подошли к провалу: пилотируемая миссия в один конец до Нептуна достигла цели в тот самый день, когда на Земле началось вторжение в Эмпирейскую Империю. Обстрел Наукограда начался за пятьдесят пять минут до загрузки данных с TRIDENT. Спустя всего несколько часов Эмпирейская империя была свергнута, а сама Пул схвачена вторженцами; Калрус же – несмотря на дезориентацию, последовавшую за путешествием через столь огромную толщу времен – сумел сбежать в Подполье, имея в запасе всего несколько секунд.

Четырехмерный человек

Сидя в пассажирском кресле вертолета, Амаркая показывает Митчу дорогу к месту встречи в Кафире, более мелком поселении к западо-юго-западу от Наукограда, которое несколько дней назад было атаковано и захвачено силами вторженцев, а теперь совершенно опустело. По ее указаниям Митч приземляется на городской площади у подножия лестницы, ведущей в громадное правительственное здание с колоннами. Затем он выбирается из кабины и, нацарапав в пыли эмпирейскую эмблему, принимается ждать.

Несколько часов проходят без происшествий. Митч время от времен потягивает воду из бутылки и пытается заслонить глаза от света заходящего Солнца, плывущего между близлежащими коробками обстрелянных зданий. Вскоре Амаркая опять засыпает. Когда наступают сумерки, Митч, заскучав и решив, что терпеть больше не стоит, отходит в сторону и решает отлить прямо на заднее шасси.

Когда дело уже почти сделано, до Митча доносится какой-то шум. Обернувшись, он видит двух солдат в черной форме, которые бесшумно подобрались, как нидзя, и теперь держат его на мушке. (Передвигаться так тихо он могут, благодаря особым свойствам обуви и костюмов, но шанса их об этом расспросить Митчу так и представится.) Митч поднимает руки, и рядом – в более традиционном облачении (и с более традиционным шумом) – появляются еще с полдюжины солдат, прятавшихся за стенами и внутри зданий. Затем все как один направляются к воздушному судну. Один из солдат подходит к кабине пилота, открывает пассажирскую дверь и принимается будить Амаркаю.

В их лицах нет враждебности – лишь патологическая осторожность. – Думаю, мы на одной стороне, – пытается заверить их Митч. Но они, похоже, уже узнали Амаркаю, и та начала вводить их в курс дела.

Спустя двадцать тысяч лет выясняется, что Анна Пул научилась создавать, вдохновлять и вооружать экстремистское религиозное подполье.

Уцелевшая сеть Эмпиреалистов представляет собой крайне преданную своему делу, распределенную организацию, состоящую из ячеек, ролей и кодовых имен. Это пугающе бескомпромиссные мужчины и женщины (а также дети), который пойдут на что угодно, лишь бы доставить последние две копии разума Ксио – самого Митча и кусок металла, который Анна успела вручить ему в последнюю секунду, – в антарктический узел вычислений. Этой цели посвящена вся их жизнь. Их мир подходит к концу, и это единственное, что может его спасти. Митч не удивлен радикальным переменам, которые происходят с людьми в таких экстремальных условиях, но у них, по крайней мере, есть подготовка. Они на полном серьезе готовились к этому безумному сценарию, организовав целую сеть транзитного транспорта, эскортов и эстафетных передач, и все ради того, чтобы доставить одного-единственного человека из Наукограда до самого Кейптауна, а затем и на Южный полюс – как можно быстрее, любой ценой.

Путешествие команды Калруса к южной оконечности африканского континента оказывается нелегким, полным событий, сложным и затратным по времени. Если оставить в стороне вечно спорные территории, которые они пытаются пересечь, не нарушая секретности, а также враждебное соседство как будто бы целых армий и даже стран, повернутых на уничтожении любых проявлений Эмпирейской Империи вместе со всеми ее жителями, путникам приходится постоянно убегать от жары. Дорога занимает несколько недель, за время которых Земли успевает на несколько миллионов километров приблизиться к двойной системе Сол-Умбра. Земля не падает в Умбру по неотвратимой спирали, потому что спиральных траекторий не существует. Черная дыра – это вовсе не магическое подобие космического магнита; ее, как и любое другое небесное тело, можно представить в виде точечной массы, к которой (за пределами горизонта событий) применимы обычные законы орбитальной механики. Земля всего-навсего приспосабливается к новой, эллиптической орбите с невыносимо жаркой точкой перигелия.

Планета не становится непригодной для жизни в одно мгновение, однако для этого хватит и простого отсутствия питьевой воды, а средняя температура поверхности в районе Экватора превысит точку кипения еще до окончания всех этих событий.

Когда Митчу говорят пригнуться, он нагибается, когда велят бежать и стрелять – бежит и стреляет. Он дематериализуется, проводит рекогносцировку и убивает, когда ситуация требует его четырехмерных способностей. Делая все это, он отстраненно наблюдает за самим собой. Его неоднократно просят заверить самого себя и остальных: «Я действительно смогу вернуть все на круги своя. Моментально. Как только снова заполучу свои силы».

С учетом опасной и непредсказуемой морской погоды, которая только усугубляется беспрецедентным ростом глобальной температуры, побережья Антарктики корабль достигает на несколько дней позже намеченного срока. Не испытывая потребности в зимнем снаряжении, они пересаживаются на борт вертолета и продолжают двигаться к югу, пересекая быстро тающий ледниковый шельф, стремительные и совершенно непроходимые белые реки исполинских размеров, а кое-где и обнаженные скалы. Тело Антарктиды отшелушивается под нарастающим жаром Солнца, который пронизывает ее до самых костей.

Когда они добираются до того места, где предположительно должен был находиться колоссальный геодезический купол из гранита, то ничего не находят. Ландшафт изменился слишком сильно. Сооружение переместилось из-за движения ледников. На самом же деле оно всегда имело форму шара, а не купола и вовсе не было построено поверх льда, а плавало в его толще, что позволяло ему крутиться и дрейфовать вместе с окружающими потоками – по крайней мере, до определенной степени. Ширина оставленного им следа позволяет проследить за траекторией шара с воздуха.

После долгого полета на север они, наконец-то, его находят. Шар свалился в громадную каменистую расселину, острые выступы которой смяли и пробили крышу сооружения, которое начисто лишилось своей структурной целостности. Того, что осталось от его гранитной оболочки, как раз хватает, чтобы Митч увидел, как должна была выглядеть расположенная внутри машина – замысловатые шестерни и цилиндры из золота, стали и кремния, теперь уже погнутые и переломанные от падения и удара. Митч видит дно ледового каньона, усеянное гранитными шестиугольниками весом в десятки тонн. Металлические пластины с пробитыми в них отверстиями. Смятые детали суперкомпьютеров. Оставшаяся половина оболочки медленно наполняется льдом и холодной водой, стекающей в расселину с юга. Это катастрофа. Разбитое яйцо, из которого сочится жижа.

В отчаянии Калрус приказывает пилоту лететь внутрь купола сквозь громадную дыру в его крыше и спуститься как можно ближе к центральному узлу, от которого под прямыми углами расходятся четыре помоста, ведущих к стенам сооружения.

– Пул говорила, что вы сам поймете, как поступить. Говорила, что это будет очевидно, – кричит кто-то, пытаясь пересилить гул вертолетных роторов.

– Очевидно? – кричит в ответ Калрус. – И что в этом очевидного? Помимо того, что здесь все разбито вдребезги? Посмотри на ледяную корку. Это явно случилось всего несколько дней тому назад. Мы попросту опоздали. Я пересек тысячелетия. Я чудом выбрался из Наукограда. Я проделал такой путь и приложил столько усилий, а вы не смогли вовремя доставить меня на место. Двести пятьдесят лет она создавала космическую цивилизацию, чтобы меня спасти, а в итоге мы просто опоздали. – В голове Калруса проносится миллион причин, помешавших ему выиграть в гонке со временем. – Я считал этот купол безопасным. Я думал, что вычисления завершены и результат уже ждет меня; что мне останется просто произнести волшебные слова, и на этом все закончится. И я смогу вернуться домой.

– Все и правда закончилось.

С кем ты разговариваешь? – спрашивает третий голос.

Ты слышишь, Митч? – продолжает первый. – Путешествия во времени запрещены. Ни вперед, ни назад. Тебе не выбраться из этой ловушки, она закрыта с обеих сторон. А значит, рано или поздно должен наступить момент, за которым движение вперед во времени становится невозможным. И тебе придется остановиться и повернуть назад. Или умереть.

Кто из вас это сказал? – кричит Калрус, поворачиваясь лицом к трем людям в вертолете.

Сказал что? – отзывается один из них. – С кем вы разговариваете?

Я тебя предупредил, – произносит первый голос, который каким-то образом снова оказался у него за спиной. – Ты слышишь его приближение?

Воздушное судно взрывается. ПУМ.

Через месяц полета Анна Пул, наконец, достигает Умбры. Колоссальный гравитационный градиент полностью обездвижил ее тело. Ее руки вытянуты вдоль туловища, а пальцы ног направлены прямиком в черную дыру. Те же приливные силы уже давно сорвали с нее капсулу и фиксаторы, перемолов их на отдельные атомы. Если бы ее веки не были закрыты под многотонной тяжестью собственного веса, Анна бы увидела кратковременные вспышки искривленного солнечного света и прочих фотонов, захваченных притяжением черной дыры.

Анна не знает, что сейчас творится за Земле – если, конечно, слово «сейчас» еще не потеряло своего привычного значения в области настолько мощного пространственно-временного искажения. Она завершает свое магическое заклинание. Оставаясь невредимой и полностью неподвижной, Анна пересекает горизонт событий с изрядной долей скорости света; ее защищенные синапсы по-прежнему способны обмениваться друг с другом информацией, несмотря на то, что полубесконечные гравитационные силы пытаются разорвать ее на уровне отдельных кварков.

Но ни одна из сторон не поддается. Пространство-время вопит о противоречии и парадоксе, и на мгновение в режим отказа сваливаются и законы природы, и даже сам Стерегущий Бог – мгновение, в течение которого разумное сознание, при подходящих условиях, способно решать, что будет дальше.

Ценой своей жизни и технологии, которая – если бы ей позволили воплотиться в жизнь – впоследствии стала бы известной, как «вторичная функциональная модуляция сингулярностей», Анна Пул решает рассеять Умбру. Ее тело моментально обращается в ничто. Узел в пространстве-времени распутывается, и Солнечная система воссоединяется с остальной Вселенной. Ул наносит удар. Первым делом он взрывает Солнце – оно ближе. Затем, сделав в пространстве петлю, он начинает ускоряться, направляясь к ближайшему яркому маяку разумной мысли – планете Земля.

Тонкая структура. Глава 40. Мир на краю (часть 4). Чтобы спасти будущее, нам пришлось его уничтожить

Сейчас март 2017, с момента ухода Митча прошло два часа – пусть даже на самом деле его здесь никогда и не было – и Джон Чжан, заняв скамейку в одном из парков на задворках Москвы, пытается создать двигатель Алькубьерре.

Догадаться об этом, просто взглянув на Чжана, было бы непросто. Большая часть компонентов двигателя – это своего рода программное обеспечение; неосязаемые машины, созданные на основе структурированных информационных паттернов, которые соединяются друг с другом и стрекочут, все время оставаясь в границах его мозга. Достаточно точная модель реальности неотличима от самой реальности. Физическое воплощение двигателя не выходит за рамки золотого кубика шириной в пару сантиметров, который парит перед ним прямо в воздухе, медленно вращаясь на одной из вершин. Вокруг нет ни души. Весь день на улице стоит лютый холод, а сейчас Солнце близится к горизонту, и в городе уже начинают загораться фонари. Бал правят три цвета: бетонно-серый, темно-синий и ослепительный оранжевый. В темнеющем небе след от разрушений, оставленных приближающимся к Земле Улом, виден невооруженным глазом. Всего девяносто четыре часа – и он будет здесь.

Энергия и материя, как известно, способны деформировать пространство-времени. Именно этим, к примеру, объясняется тот факт, что тела в космосе не движутся прямолинейно, а падают по искривленным орбитам. Метрика Алькубьерре описывает крайне непривычную геометрию, в рамках которой пространство-времени гипотетически способно менять форму. Для этого нужно лишь добиться правильного распределения материи и энергии, но есть две трудности. Во-первых, материя должна быть экзотической – своего рода «контрматерией», которая при полном соответствии с законами физики существует лишь гипотетически – не считая, понятное дело, плодородных и грозных просторов воображения Эка-саванта, известного как Джон Чжан. Во-вторых, количества энергии должно хватить для того, чтобы в буквальном смысле притянуть друг к другу самые далекие звезды; такого количества наблюдаемая Вселенная не произвела даже за все время своего существования; не содержалось ее и в Большом взрыве. Преодолеть вторую проблему оказалось сложнее.

Впрочем, не сильно сложнее.

Информационно-энергетический обменник Чжана – это третье по простоте устройство из числа примерно пятидесяти виртуальных компонентов его мозга; простой канал с присоединенными к нему управляющими структурами. Чжан соединяет один из ее концов с процессором, который будет вводить экзотическую материю в необходимый ему геодезический пузырь. В другой его конец он просто направляет финальную часть самого Рецепта, максимально плотного информационного ресурса, который в полном и совершенно непостижимом объеме описывает и саму Структуру, и все, что в ней находится.

И прежде, чем Вселенная успевает помешать Чжану сделать шаг в пропасть самоуничтожения, он окружает себя пузырем и, утратив всякую причинно-следственную связь с остальным пространством-временем, начинает ускоряться в направлении Беты Девы со скоростью, в три, двенадцать, пятьдесят один раз превышающей скорость света…

Она у нас.

Кажется, ты…

Нет, Кко, она у нас! Да!

С момента восстания прошло тридцать шесть часов, и вот, двое высоких, вооруженных до зубов мужчин-адептов из числа Свиты Неделимой Души, силой выводят из здания еретичку по имени Анна Никола Пул. Оставшийся отряд организует охранный периметр. У всех густые темные волосы, одна и та же, будто сделанная под копирку, прическа и аккуратная форма с небольшими эмблемами, выкрашенными в яркие цвета. Они бы застрелили Анну прямо в Зале и сейчас бы уже тащили ее труп, если бы не знали, что такие попытки заранее обречены на провал. Теперь, когда ее вытащили из-под обломков, Анна выглядит молчаливой, миниатюрной и совершенно невзрачной. Ее волосы растрепаны, одежда порвана, но сама она не выглядит ни раненной, ни напуганной, ни даже растерянной. Подобное она совершала уже столько раз – а точнее, позволяла другим проделывать это по отношению к самой себе, – что уже сбилась со счета.

Снаружи за кордоном ожидают тысячи протестующих; увидев, как выводят Анну, они рвутся вперед и все как один кричат, едва не прорывая оцепление. В защите Анны Пул от линчевателей нет никакого смысла, так что адепты просто выводят ее на возвышение, откуда и сбрасывают прямо в толпу. Люди набрасываются на нее, как стая волков. Ее пинают, бьют, пытаются зарезать ножами и застрелить. Бойня набирает такие обороты, что повстанцы вскоре наносят друг другу серьезные раны в безуспешной попытке причинить Анне хоть какой-то вред. Когда пуля, отскочив от ее лба, убивает фанатичного шестнадцатилетнего зеваку, адепты решают вмешаться. Они отгоняют толпу предупредительными выстрелами и забирают Анну с собой.

В часе езды от Наукограда есть восемь пусковых площадок. На трех платформах располагаются ракеты, проходящие подготовительные процедуры для запуска в космос. Две из них по плану должны через шесть часов выйти на геостационарную орбиту. – Адепты – религиозный орден, который Анна лично основала шестьдесят лет тому назад – надевают на нее наручники и, запихнув женщину в кузов бронированного грузовика, направляются к дальней из двух ракет.

С крыши Зала взлетает черный, похожий на жука, летательный аппарат. На мгновение он зависает в воздухе, как будто обдумывая возможные варианты, а затем начинает ускоряться в сторону запада.

Митч как можно быстрее набирает высоту, поскольку доступная его наблюдению небольшая часть города производит впечатление зоны боевых действий. Повстанцы на улицах – это одно; на такой высоте им его не достать. Помимо них Митч замечает похожие на бульдозеры пыльно-коричневые военные машины и приземистую крабоподобную технику с четырьмя огромными колесами и танковой башней, ползущую по широким магистралям, плюясь огнем и гранатами по близлежащей местности – по всей видимости, безо всякого разбора. Да, здесь жарко – и не в последнюю очередь из-за того, что сейчас полдень, а город находится в экваториальной Африке, – но значительная его часть при этом еще и охвачена пламенем.

Какой-то раскаленный добела предмет приближается со стороны военного корабля, расположенного далеко за линией восточного горизонта и врезается в дожидавшуюся неподалеку ракету-носитель, примерно наполовину заправленную твердым горючим через подкачивающий топливный насос. Конструкция взлетает на воздух не хуже фейерверка, и через секунду от нее уже ничего не остается – обломки топливного бака и пусковой башни разлетаются на милю вверх и в стороны. Как только огненный шар сходит на нет, раскуроченные останки ракеты обрушиваются под собственным весом в той ужасающе медленной манере, на которую способны лишь по-настоящему колоссальные строения. Ударная волна начинает раскачивать вертолет. Он пытается с ней справиться и выходит из схватки победителем.

То тут, то там на линии горизонта виднеются другие летательные аппараты, и все они движутся на манер вертолетов, по большей части сбиваясь в группы. Митч видит их из кабины пилота и на пронзительно бибикающем радаре. Выглядят они, как светящиеся зеленые точки, но Митч не знает, по-прежнему ли зеленый цвет обозначает «друзей» в космическую эпоху 22985 года, и потому старается не привлекать их внимания; он прокладывает курс на запад, подальше от артиллерийских катеров, рассчитывая выйти за пределы их радиуса поражения.

И при всем при этом ни одной больницы. Сейчас 22985-й год. Митч даже не знает, как произносится это число. Всего полчаса назад он погружался в наркоз в больнице на юге Франции, думая, что готов ко всему.

Пятнадцать минут – и километров тридцать – спустя Митчу, наконец, удается обнаружить то, что он искал. Храм сложно с чем-либо перепутать, учитывая ту гигантскую лакуну, которую он прорезает в сети искусственных каньонов. Несмотря на свою высоту и целый лес из сопутствующих башен и минаретов, он сам тонет в тени куда более громадных небоскребов и ветхих пусковых сооружений. В ширину его территория достигает полукилометра; она огорожена стеной и вымощена гладкой красно-черной плиткой. Отдельные кусочки плитки складываются в восьмисторонний фрактал Жюлиа, в центре которого располагается сам храм – здание в форме грубой восьмиугольной пирамиды с отвесными стенами из красноватого камня.

В мощности вертолету не откажешь, однако его органы управления слишком неповоротливые и явно не отличаются точностью. Митч вынужден прилагать массу усилий, чтобы удержать аппарат под контролем во время снижения. Он приземляется на площади – как ему кажется, перед главным входом в храм. Вынимает из панели управления массивный черный пластиковый ключ, тем самым отключая подачу питания к роторам. Пока они замедляют ход, он выбирается из кабины и обегает вертолет спереди, чтобы забрать с пассажирского сиденья Линисд, которая до сих пор не пришла в сознание. На площади, несмотря на ее громадные размеры, нет ни одного человека.

Он торопливо шагает по сверкающему мрамору – так быстро, как это возможно с Линисд на руках. Учитывая ширину и высоту арки, ведущей внутрь купола, при должной сноровке он мог бы просто пролететь ее насквозь.

Внутри здание напоминает собор Каменного века. У него есть все характерные признаки религиозного сооружения: места для сидения, сцена, вместительный балкон с дополнительными сидениями, приподнятые трибуны для выступлений, алтари, иконы, подходящая акустика. Опорные колонны – пяти метров в ширину, – на которых держится крыша храма, не относятся ни к греческому, ни к римскому стилю, и представляют собой грубо обтесанные округлые «капли» из красного камня, широкие у основания и заостряющиеся кверху, будто сделанные из медленно тающего воска. Стены украшены фресками, напоминающими наскальную живопись, прокачанную до масштабов и широты Ренессанса без каких-либо улучшений в плане художественных материалов, инструментов или техник; несмотря на свой внушительный размер и фантастическую проработку деталей, рисунки выглядят грубыми, угловатыми, схематичными и как будто нарисованы отдельными мазками, а набор пигментов почти не выходит за рамки красно-коричневого, черного и белого. Там, где Митч бы ожидал увидеть декоративную каменную кладку и причудливые детали из золота, располагаются деревянные скульптуры людей и разных существ с вытянутыми и гипертрофированными пропорциями, будто изваянные неким инопланетным скульптором, которые их никогда не видел, а знал лишь по описаниям. Взгляду Митча предстают перья, леопардовые шкуры, копья. Естественный свет струится из нескольких дюжин узких вертикальных проемов, вырезанных в камне по направлению к потолку.

Пустует даже главная аудитория. – Здесь кто-нибудь есть? – кричит Митч, чувствуя, как начинают уставать его руки. – Мне нужна помощь! – Его мольба отражается от стен, оставшись без ответа. Храм, как и все остальное, оказался пустым.

По сути эвакуирован весь район Наукограда. Митч еще не успел свести воедино все факты, но окружающая его местность несет на себе молчаливый отпечаток вторжения. В нескольких километрах к западу тянется вереница беженцев, покидающих город пешком и на машинах – по земле и воздуху, в то время как на востоке наступающие силы Неделимых уже успели захватить больше половины центральной сети Анны Пул, объединяющей громадные Залы и Лаборатории – ее Научную Цитадель.

Ту же тему продолжает и храмовая «больница», напоминающая сделанное в каменном веке подобие современной больничной палаты. Это всего-навсего длинная и невысокая комната с разложенными как попало бугристыми матрасами с соломенной набивкой и толстыми черными одеялами. Койки пусты. Шагая по комнате, Митч чувствует, как мерзкий биологический запах сменяется все более сильным химическим зловонием, напоминающим вонь нашатырного спирта. В дальнем конце комнаты он находит раковины, шкафы, погасший огонь с расположенной над ним треногой и даже хладохранилище.

Он укладывает Линисд на ближайшую кровать.

Стало быть, это аптека, хотя ничего похожего на медицинское оборудование или препараты Митч здесь не видит. Содержимое горшков и охлажденных бутылок и лоханей отдает резким запахом и вместо привычных химических наименований снабжено надписями в виде малопонятных символов – а значит, с точки зрения Митча вполне может оказаться как лекарством, так и ядом. По крайней мере, здесь есть бинты и вода. Сделав для руки Линисд нечто вроде поддерживающей повязки, он грузно присаживается на противоположную койку. Выпив воды, он позволяет себе прикрыть глаза, но спустя какое-то время снова их открывает. Его накрывает ощущение бесприютности и невероятной усталости.

Спустя некоторое время Линисд приходит в себя. – Что с небом? – спрашивает ее Митч.

Черная дыра поглощает Солнце, – отвечает она.

Митч выглядывает из расположенного позади окна и смотрит вверх, встречая на себе ответный взгляд распухшего, болезненного светила. Черная дыра, столь малая, что ее невозможно разглядеть с такого расстояния, очевидно, располагается в глубине орбиты Меркурия, разъяренно опустошая запасы плазмы и импульса в солнечной короне. Он воспринимает эту информацию рационально и не поддается панике. Именно эта догадка посетила бы его в первую очередь. – В нее же падает и Земля?

Да. Через шесть месяцев планета станет непригодной для жизни.

В нашей Вселенной есть две звезды. Одна – это Солнце, которое вы видите прямо над нами. Вторая – это Нокт, Дальняя Звезда, которая восходит, когда садится Солнце, а заходит, когда Солнце поднимается над горизонтом; она движется вокруг нас вслед за Солнцем, действуя вопреки законам гравитации. Для нас Нокт – единственный объект на ночном небе, не считая Луны и планет. Планеты обращаются вокруг Солнца, а Луна – вокруг Земли, но положение Нокт всегда диаметрально противоположно Солнцу. Что попросту невозможно.

Прошло несколько веков, прежде чем мы поняли, что именно представляет собой Дальняя Звезда. Столько времени нам потребовалось, чтобы создать достаточно мощные радиопередатчики, чтобы их излучение смогло обогнуть Вселенную и вернуться назад, а мы – принять переданные нами же сигналы с четырехдневной задержкой.

Нокт – это тоже Солнце.

Митч Калрус не понимает, что она имеет в виду.

Это означает, что если достаточно долго двигаться в одном и том же направлении, то рано или поздно вернешься в исходную точку. Что наша Вселенная имеет форму замкнутой гиперсферы, которая в проекции на плоскость имеет периметр чуть меньше семисот астрономических единиц. Есть Солнце, планеты, спутники и астероиды. Солнце – это Рай, источник всего добра в нашем мире. Кроме него в этой Вселенной есть лишь Умбра, черная дыра – Ад, в который рано или поздно падет все зло.

Именно так они ее и убьют, – добавляет Митч. – Они собираются сбросить Анну в Умбру. Несмотря на всю ее неуязвимость. Полную неподвижность во времени.

Она – непоколебимая скала, а Умбра – непреодолимая сила, – резюмирует Линисд.

И что же произойдет в тот момент, когда она достигнет горизонта событий?

Это во многом зависит от того, какая из двух таинственных сил окажется в выигрыше: та, что защищает Анну Пул, или та, что создала нашу Вселенную вместе с ее фундаментальными законами.

Кто же сыграет роль этих сил?

Джон Чжан знает, что не успеет спасти мир за отведенное ему время. Только не в одиночку. Однако величайшее из когда-либо сделанных открытий заключается в том, что даже Стерегущий Бог подчиняется определенным правилам.

И вот Чжан решает хитростью заставить Бога выполнить работу за него; он совершает деяние столь мерзкое и опасное для фундаментальной структуры всего сущего, что буквально заставляет Вселенную вмешаться – так пришедший в ужас родитель забирает из рук карапуза заряженный пистолет. Он внедряет в свой мозг всю бесконечную Структуру миров, и в наказание, в точном соответствии с его планом, Земля и все пространство в радиусе 48 световых часов от Солнца помещается в камеру одиночного заключения; сбрасывается в карманную вселенную столь бесконечно малого относительного размера, что во всей системе СИ не найдется префикса, подходящего для его описания. Алеф физически делится на две части, а Умбра становится соединяющим их перешейком, бутылочным горлышком в пространстве-времени. Внезапный разрыв связи с Землей поражает Ула до глубины души, а фронт идущей навстречу гравитационной волны вселяет в него страх – в той мере, в которой он способен ощущать какие бы то ни было эмоции помимо необузданной жажды разрушений. Когда он достигает своей цели, лишь на несколько секунд отстав от стерилизующего света десятков опасно близких гравитационно обусловленных сверхновых, на месте звездной системы его оппонента остается лишь горизонт событий диаметром в пять километров. После краткой задержки, в течение которой Страж перекраивает Солнечную систему согласно предпочтениям человечества, Земля возобновляет свое движение вокруг Солнца, Луна продолжает обращаться вокруг Земли, а жизнь идет своим чередом.

Невероятные молнии окружают Джона Чжана и бесследно уничтожают его где-то за пределами орбиты Юпитера. В ходе расследования обстоятельств «Новой космологии» найти его уже не удается, но спустя несколько лет все же становится ясно, что спасением мира люди обязаны лишь ему одному. После Первой горячей войны эта информация, как и многие другие сведения, оказывается безвозвратно утерянной. Что же до остального человечества? Да, мы знали о существовании нескольких похожих на Землю планет, но никто на полном серьезе не рассчитывал туда попасть. С точки зрения прагматики, Вселенная всегда была не более, чем пейзажем, и лишения из-за ее утраты испытали лишь астрономы. К тому же на Земле всегда хватало и своих проблем. К чему все эти пустые надежды? Летающие машины, реактивные ранцы и города на Луне? Прежде, чем думать о чем-то подобном, следовало бы привести в порядок свою собственную планету. Другой у нас нет, и она по-прежнему с нами. Так почему бы вам не взглянуть на вещи с другой стороны? Ведь жизнь продолжается…

Тонкая структура. Глава 39. Мир на краю (часть 3). Твоя последняя копия

Рассчитывать на мягкое приземление в подвальном туннеле не приходится; седовласая женщина, упавшая прямо сквозь перекрытия, вскрикивает от боли, разбив о бетонный пол локоть, голову и копчик. Митчу с приземлением везет больше, и удары, пришедшиеся на суставы, амортизируются, благодаря его броне.

Грохот выстрелов эхом отдается в огромном пространстве у них над головой, после чего все стихает.

– Как нам отсюда выбраться? – требует ответа Митч, который еще не до конца свыкся с тем фактом, что его оболочку уже не зовут «Митчем». Он поднимает женщину в вертикальное положение и ставит ее на ноги; стиснув зубы, она шипит от боли. – Сколько людей напали на это здание? Как далеко нам нужно бежать? У нас есть безопасное убежище? Страна, где мы можем укрыться?

– Я, наверное, что-то сломала. Кажется, у меня кровь.

– Как вас зовут?

– Как вы можете этого не знать?

Как вас зовут?

–… Линисд. Линисд Амаркая.

– Линисд, у нас нет времени на раны. Скажите мне, как отсюда выбраться.

– Но ведь вы и сами знаете! Мы это обсуждали всего несколько минут назад…

– Я не знаю! Куда дальше? Налево или направо? Мы можем идти сквозь стены, если это упростит дело. Здесь есть какой-нибудь транспорт? Вы умеете им управлять?

– Сюда, – показывает Линисд, и Митч, крепко держа ее за руку, направляется вперед по туннелю.

Спустя примерно девяносто метров и три поворота на девяносто градусов, они оказываются у грузового лифта. Кабина приезжает почти сразу, но Митч не дает Линисд войти внутрь. – Прежде чем мы уйдем, где-нибудь здесь есть аптечка? Медицинское оборудование. Бинты.

Нет, – отвечает Линисд. – Не здесь.

Митч входит вместе с ней в лифт и позволяет ей выбрать верхний этаж. Они начинают ускоряться. Митч не сводит глаз с индикатора этажа над дверью. – Слабовато для научного комплекса, – замечает он. – Что насчет верхнего этажа.

Мы идем на крышу.

А что на крыше?

Линисд, снова шикнув, крепко сжимает раненую руку. – Летательный аппарат.

– Какой именно? Вы можете им управлять? – Линисд раздраженно смотрит ему в лицо. – Послушайте. Я не знаю, кем я был пятнадцать минут назад. Но того человека больше нет. Мне жаль, что вы помогли записать мой мозг поверх его, но что сделано, то сделано. В нашей ситуации вы единственный ученый. Никакого притворства здесь нет; я действительно не помню план, не помню военную или летную подготовку, которую мог проходить тот парень. Теперь он мертв, а я совершенно другой человек.

Где же вы тогда научились нашему языку? – ворчливо замечает Линисд, облокачиваясь на стену, и ее кожа становится влажной от пота. Действие адреналина начинает слабеть, и Митч наконец-то понимает, что ее травма – дело отнюдь не шуточное; женщина держит свою руку так, будто та отмерла, кровь просачивается через рукав, и она инстинктивно шарахается в сторону, когда к ней тянется Митч. Не то, чтобы знал, как ей помочь.

Нам нужно отвести вас к доктору.

Я и есть доктор.

Врач! Пункт первой помощи.

–… Я не понимаю, что вы имеете в виду.

Митч делает еще одну попытку – … Куда вы обращаетесь, когда вам требуется срочная медицинская помощь? У вас же есть больницы, нет так ли?

Линисд начинает бледнеть. – У нас есть храмы. Послушайте, доктор Пул рассказывала нам о медицинских технологиях вашего времени, и это звучало… звучало как настоящая магия, но здесь жрецы просто оборачивают больных священными полотнами, и те молятся своим личным богам телесных жидкостей. Ты пьешь вонючее зелье – да и то лишь при условии, что предсказатель формально признал тебя достойным исцеления. У нас нет ничего, кроме буквальной магии и веры.

Бессмыслица какая-то. Вы настолько разбираетесь в нейробиологии, что смогли меня воскресить, но при этом не знаете, как вправить сломанную кость? У вас же есть… внизу я видел космический корабль. Откуда у вас космические корабли?

Вас поместили внутрь компьютера. Это что-то вроде прокладки информационных труб – не более того. Вы хоть представляете, как сложно устроено человеческое тело по сравнению с мозгом?

До этого момента думал, что да. – Лифт останавливается. Митч раздвигает двери плечами и видит узкую лестницу, помеченную как выход на крышу. Вытащив Линисд из лифта, он помогает ей подняться на лестницу. Она слабеет. – У вас есть переливание крови? Вакцины?

Нет. Нет.

В течение нескольких секунд Митч возится с рычагом на двери, пытаясь разобраться в том, как он работает. В итоге Линисд подходит к двери сама и приводит его в действием здоровой рукой. Пружинная дверь, задуманная как аварийный выход на случай пожара, открывается автоматически.

Крыша Зала – настоящая бетонная пустыня – плоская, открытая, обдуваемая ветром, адски горячая, ослепительно яркая и на вид совершенно бескрайняя. На небе не ни облачка. Световой люк размером с игровое поле располагается аккурат над экспериментальным этажом. Последний взрыв эхом оглашает пространство и, громыхая, проходит сквозь крышу; через люк они видят, как машина, только что вернувшая Митча к жизни, лишившись заминированных опор, отрывается от потолка лаборатории и с глубоким и протяжным грохотом сминается под собственной тяжестью.

У дальней стороны светового люка, на треугольных платформах, выдающихся за пределы строения, располагается пара чудаковатых, похожих на жуков машин, в которых Митч признает вертолеты со сложенными лопастями.

Митч поддерживает Линисд, и они вдвоем ковыляют к ближайшему вертолету. Кругом – ни души. Митч не имеет ни малейшего понятия, как управлять этой машиной. Он мысленно ощупывает потаенные уголки своего нового мозга на тот случай, если в них осталось хоть что-то от умелого летчика, тело которого ему, судя по всему, досталось по наследству. Когда они подбираются ближе к краю крыши, глазам Митча открывается весь остальной Наукоград.

Как и каждый квадратный километр земной поверхности, Наукоград успел побывать всем, что только можно представить, зачастую – одновременно: гигантским машиностроительным комплексом, Святой Землей, заброшенным гиблым местом с руинами небоскребов, фортифицированным убежищем почти для семисот тысяч безродных беженцев, сельскохозяйственной общиной, солнечной электростанцией, финансовым центром, крупным вычислительным узлом Проекта, политическим центром империи, простиравшейся на несколько континентов, зоной боевых действий и стратегической целью ядерного удара.

Но самая важная роль, которую он время от времени брал на себя вот уже на протяжении восемнадцати веков, была связана с космопортом. Каждая цивилизация, выраставшая в тени Наукограда, имеет собственные представления как о его назначении, так и о том, что следовало делать с самыми впечатляющими из его сооружений – поклоняться, использовать в качестве жилища, разносить на части или резать на куски, – но почти все они рано или поздно приходят к мысли о копировании и совершенствовании того, о чем мечтали их предшественники. Кто его построил изначально, не помнит даже Анна Пул – когда она впервые привела сюда силы оккупантов, это место уже выглядело, как груда ржавых обломков и недостроенных ковчегов, оставшихся со времен последнего Катаклизма – заполоненные растительностью и до отказа забитые напуганными семьями и дальнобойными орудиями. Ей известно лишь, что к моменту ее очередного возвращения оно разрастается в размерах, строения вспучиваются и постепенно сливаются в более крупные суперструктуры, вмещающие десятки тысяч людей, а вокруг неизменно возникает ореол из все более амбициозных стартовых площадок.

Перед ним простираются блестящие ангары, комплексы химической очистки со сверкающими антеннами и коллекторами солнечных лучей, примыкающие друг к другу жилые кварталы и пыльные заросшие парковки, будто люди так и не удосужились придумать зонирование. Дороги, настолько широкие, что по ним можно перегнать гусеничный кран; замысловатые, как фрактал, городские стены, пространство между которыми усеяно памятниками, статуями, ударными кратерами и бетонными саркофагами, отмечающими свершения и провалы древних. Мозг Митча не до конца справляется с восприятием этих строений – их архитектурный стиль кажется ему совершенно непонятным, а, может быть, и вовсе представляет собой сплав всех стилей разом. Они напоминают компьютерную графику, но вовсе не из-за того, что кажутся плодом воображения; просто, увидев их в кино, Митч бы точно знал, что ни у одной кинокомпании не хватит бюджета на их реальную постройку. Он видит десятки, даже сотни ракет и пусковых башен, большинство из которых выглядят, как иззубренные серые колонны на линии горизонта, а некоторые по высоте превосходят даже Зал. Пока Митч наблюдает за происходящим, одна из приземистых красно-серых ракет с грандиозным «БУМом» взлетает над стартовой площадкой в двадцати пяти километрах от Зала и, разгоняясь, устремляется в безоблачное небо с ускорением в восемь g.

Внизу широкие проспекты роятся тысячами людей. Он видит белые квадратики транспарантов и крохотные круги желтого пламени – бутылки с зажигательной смесью или вроде того. Он слышит выстрелы, но не может понять, кто в кого стреляет. Он слышит их рев и видит, как толпа рвется вперед, когда что-то или кого-то с триумфом выносят из главного входа. Но наблюдать за ними он не может. Его глаза прикованы к набирающей высоту ракете.

Наукоград располагается в пустыне. Широкие плоские равнины, безупречно предсказуемая погода, близость Экватора, неподалеку на востоке – океан, куда может безопасно приводниться корабль. По ночам пусковые башни скрипят на ветру и деформируются под действием холода. Днем это плоская громадина под палящим Солнцем, где под ногами нет ничего, кроме металла, камней и пыли. Это экстремальная космонавтика – в едва ли не самой враждебной среде, какая только возможна в окрестностях Земли. Это экстремальная переработка ресурсов, когда для изготовления ключевых компонентов вашей собственной «консервной банки» используется титан, из которого сделан памятник четырем космонавтам, чья «консервная банка» взорвалась на той же самой стартовой площадке тысячу пятьсот пятьдесят лет тому назад. Вот что значит космонавтика для страны – а точнее, для целой планеты, – где единственное место, достойное человеческого взгляда, – это небо; для людей с первородным, духовным пониманием идей «потому что там что-то есть» и «да здравствует человечество»; для людей, измеряющих достижения своего вида максимальным расстоянием, на которое их живому представителю удалось отдалиться от дома.

– Мне придется взять на себя управление самолетом, – кряхтит Линисд. – Помогите мне забраться… забраться… – с этими словами она теряет сознание.

На небе нет ни облачка. Лишь похожая на актинию белая звезда, уже несущаяся в стратосферу со сверхзвуковой скоростью, сбрасывая ступень за ступенью, и палящий эллипс полуденного Солнца, из хромосферы которого вырывается витой протуберанец светящейся плазмы, который направляется в сторону пространственной воронки, разверзшейся на расстоянии солнечного диаметра от Земли.

Тонкая структура. Глава 38. Мир на краю (часть 2). Кризис на Земле

Джон Чжан приходит в сознание.

– Похоже, я надолго заснул, – бормочет он.

– Спали вы и впрямь прилично, – замечает Митчелл Калрус. Кроме них в комнате никого нет. Чжан лежит под одеялом в уютной постели, опираясь на целую гору подушек, но воздух у его лица кажется холодным. Комната выкрашена в капустно-зеленый цвет – не считая небольших белых плиток кафеля в нижней части стен, белой оконной рамы (с замерзшим стеклом) и нескольких старых, невзрачных пластиковых стульев рвотно-бурового цвета, на одном из которых и устроился Калрус. К левой руке Чжана подсоединена капельница. По ней течет бесцветная жидкость.

– Зыков мертв, – сообщает Калрус.

В голове Чжана возникает хоровод воспоминаний. Кажется, будто они дальше, чем следовало бы. – По-моему… по-моему, я это уже знал.

– Он покончил с собой. Это произошло всего через несколько часов после вашего ареста. Возможно, во время сна вы почувствовали, как слабеет его влияние на ваши мысли. Зыков был существом, несущим хаос и разрушение. Направить вас в одну из самых густонаселенных областей земного шара – все это прекрасно вписывается в его типаж. По этой же причине он послал Косогорина в Нью-Йорк.

– Для Бразилиа здесь слишком холодно, – замечает Чжан.

– Верно. – Митч переворачивает несколько страниц в кольцевом скоросшивателе, который лежит открытым у него на коленях. – Верно. Хмм… После ареста в Бразилии вас накачали успокоительными. На следующее утро вас разбудили в изоляторе временного содержания, чтобы провести допрос. Но прежде, чем был задан хоть один вопрос, вы испытали легкие судороги и попытались активировать устройство Клика, которое в целях судебной экспертизы хранилось в одном из шкафчиков в соседнем здании. К тому моменту, когда вас снова погрузили в наркоз, шкафчик…, в общем, я не знаю португальского, но судя по этой фотографии, он будто взорвался вовнутрь. В сознании вы провели меньше десяти минут.

Далее вас доставили в бразильский военный госпиталь, где ввели в состояние контролируемой комы и подключили к системе жизнеобеспечения. Вас переправили на Кубу, затем в Россию, затем – в Великобританию, а потом – снова в Россию, а международное законодательство тем временем пыталось выяснить, как с вами поступить. В итоге стало понятно, что вы действовали под принуждением телепатического контроля Михаила Зыкова и ответственности за свои поступки нести не можете. Через шесть месяцев после ареста вас снова разбудили – на этот раз в специализированной швейцарской клинике, в двух с половиной тысячах километров от вашего устройства Клика, где…

– Его сделал я. Это устройство Чжана.

–… где вы спровоцировали небольшое землетрясение и чуть не обрушили на себя все здание. Судя по всему, пост-гипнотические внушения Зыкова оказались… убедительными. Вас снова погрузили в кому.

– В общей сложности вы провели без сознания восемь лет.

Чжан качает головой и, щурясь, смотрит на Калруса. – Кто вы такой?

– Меня зовут Митч Калрус. Мистер Джан…

Чжан морщится, услышав свою исковерканную фамилию. – Просто зовите меня «Зед». Я умираю?

– Нет.

– Я болен? Нет? – Калрус качает головой. – Тогда зачем рисковать, пытаясь меня разбудить?

Калрус разжимает кольца скоросшивателя и передает ему скрепленную скобами пару печатных листов формата A4, с двух сторон покрытых убористыми научными заметками и графиками. Сильнее прочих выделяются два графика, на которых – в итоге понимает Чжан – изображены данные, собранные крупным нидерландским детектором нейтрино. – Этот отчет составлен в августе 2015. – Далее он передает Чжану еще один отчет. – А этот сделан в октябре того же года. Обратите внимание на возросшую величину пиков.

– Это псевдоцветная фотография крошечной области неба в созвездии Девы. Она была сделана космическим телескопом LSEAT LocalSC 1 января 2016 года. Точечный источник в правой верхней части был обнаружен в результате обратного прослеживания траекторий аномальных нейтрино. Речь, как оказалось, идет о группе из трех-пяти сверхновых, случайно возникших примерно в одной и той же части неба. Согласно одной из гипотез, колоссальное межзвездное явление привело к практически одновременному коллапсу нескольких звезд в одной и той же области далекой галактики. Предлагались как естественные, так и рукотворные объяснения – космическая струна, квантовая сингулярность, Q-шар, эксперимент невиданных масштабов. – Калрус перелистывает еще несколько фотографий в условных цветах. На них точечный источник выглядит ярче. – Этот снимок сделан двумя днями позже. Этот – четырьмя…

– Где мои очки?

– Я… – Калрус осматривает комнату, включая прикроватный столик и содержимое его ящиков. – Я не знаю. Думаю, их могли потерять. Вряд ли кто-то знал, что вы их носите. Мне жаль. На… на следующих двух снимках показано еще несколько сверхновых, взорвавшихся впереди предыдущих. Практически межзвездный двигатель, который задействуется раз в несколько дней. А это – последний снимок, который удалось сделать LSEAT LocalSC, прежде чем на объекте стало невозможно сфокусироваться.

– Эта фотография сделана в апреле 2016 г. бинокулярным космическим телескопом TALOS A-B. TALOS был создан, главным образом, для прямого отображения физических особенностей других планет Солнечной системы, но помимо прочего оснащен средствами ИК-наблюдения за глубоким космосом. К настоящему моменту объект характеризуется ненулевым угловым диаметром и сопровождается цепочкой из, как минимум, девяноста сверхновых – реальное количество которых может исчисляться тысячами, если учесть, что полдюжины ближайших взрывов не дают увидеть остальные. Эти восемь снимков были сделаны наземной обсерваторией на Гавайях спустя еще три месяца. Мы вживую наблюдали взрыв сверхновой с беспрецедентно близкого расстояния. Эти фотографии выложены в общий доступ вместе с финальной версией расчетов синего смещения и углового движения.

– Меня тревожит ваше спокойствие, Зед. Вы провели во сне почти пятую часть вашей жизни…

– Что вам нужно? – напрямую спрашивает Чжан.

Калрус достает ноутбук и ставит его перед Чжаном. – Это снимок неба, который я сделал, когда прибыл в Москву, сегодня в три часа утра. Камерой в своем телефоне. – Он щелкает по клавишам. – Это запись волнений, которые прошли в Риме две недели назад. В Ханое, неделю назад. В Багдаде, тоже на прошлой неделе. В Вашингтоне, округ Колумбия; это прямая трансляция с веб-камеры. Вот стенограмма обращения, которое президент США сделал два дня назад. Вот речи, с которыми выступали Папа Римский, Далай Лама и Ахмад Куреши, Стихия номер девятнадцать. А здесь официальное совместное заявление, сделанное NASA, ESA и еще четырьмя крупными управлениями космических исследований, в котором говорится, что с учетом всех имеющихся на Земле ресурсов возможность сверхсветовых перелетов появится не раньше 2025 года, а полномасштабная эвакуация землян – не раньше 2125. – Поймав на себе взгляд Чжана, Калрус решает, что зашел достаточно далеко. – Зыков мертв, – поясняет он. – Чего не скажешь об Уле.

Зыкову не хватало мощи. Используя малопонятные технологии Рецепта, он создал то, что с позиции современной науки выглядит, как настоящее магическое заклинание, после чего попытался призвать остаток Ула в свое собственное тело. Но он ошибся, и вместо этого сила Ула – душа, «основополагающие атрибуты», называйте, как хотите – стала дробиться, попадая в случайных людей. Поначалу это происходило только в России, позже – по всему миру. «Призвать» означает «вызвать издалека». В данном случае это означает «приказать кому-то или чему-то, находящемуся где-то там, появиться здесь». В чем была его ошибка? Сила Ула, в отличие от моей, не была заперта в экстрамерном облаке. Она здесь. В этой реальности. Ул – весь Ул целиком – уже находится в нашей Вселенной. Просто он еще не добрался конкретно сюда.

– И даже не добрался до нашей галактики.

– О его приходе мы знаем уже пятнадцать месяцев. Плана у нас нет. Мы в тупике. Тех, кто знал Рецепт на вашем уровне, уже нет в живых. Зыков на пару со Стражем их так или иначе уничтожили. Телепортация заблокирована, так что перестановки со скоростью света нам недоступны. Путешествия во времени не работают. Если бы мы знали, что именно нам потребуется, то могли бы это реплицировать, но субнуклонная репликация утрачена. Сверхсветовая связь запрещена. Портал Клика – он же рай – закрыт. Внедрение во вселенский хор невозможно. У нас нет космических ковчегов. Нет Ориона. У нас даже шаттлов не осталось. Мы здесь как консервы в банке.

Все это Зыков делал намеренно. Он старался сделать так, чтобы человечество никогда не покинуло свою планетарную колыбель. До последнего момента он не знал меня в лицо; он пытался удержать всех нас в одном месте, чтобы грядущая катастрофа разом постигла все человечество, уничтожив и мой разум, и любую возможность на его воскрешение. Ему необязательно приближаться к Земле вплотную, хватит и сотни световых лет; взрыв сверхновой на таком расстоянии моментально лишит Землю большей части ее озонового слоя. Нас ждет повторение ордовикско-силурийского вымирания. Люди исчезнут с Земли уже через два года вместе с 95% всех остальных видов. И это в лучшем случае. Но расчеты говорят о том, что он направляется прямо сюда, а если это действительно так, то на месте планеты останется лишь облачко металлического дыма.

– Никто не знает Рецепт лучше вас. Худ, Косогорин, Дэвис, Мерфи, Берд, Куан, Аккер, Нкубе, Эшмор, Клик, насколько мне известно, мертвы или пропали без вести. Ваш кубик манипулирует экзотической материей. И это единственный молоток, который у нас есть. Так превратите эту проблему в гвоздь и ударьте по ней.

– Предлагаете его убить?

– Могу вас заверить, что убить его при помощи одних только ваших знаний и ресурсов не выйдет. Решение есть, но оно потребует сотен лет вычислений. Возможно, даже тысяч. Нет. Просто сделайте что-нибудь, чтобы выиграть нам время. Перенести нас в другую галактику. Перенесите меня в другую часть галактики, этого уже будет достаточно. Создайте область пространства-времени, в которой время течет в миллион раз быстрее обычного. Мне без разницы.

– Экзотическая материя на это не способна, – отвечает Чжан. – И я ничего не смогу сделать без точки фокусировки. Мне нужен…

Митч Калрус протягивает ему небольшой золотой кубик. – Устройство Чжана могло пробить в нашем мире дыру. Вы не разговариваете со мной, потому что меня здесь нет. У вас четыре дня.

 

Кроме Джона Чжана в комнате никого не осталось. Он подтягивает к себе стойку с колесиками, на которой висит капельница, и направляется к замерзшему окну (одет он, как выясняется, в просторную больничную пижаму белого цвета); ему удается отодвинуть створку достаточно далеко, чтобы выглянуть на улицу. Комнату наводняет холодный воздух, от которого поднимаются волосы на руках. День сверкает белизной. Внизу расположены другие строения больницы и грузовой двор с парой припаркованных грузовиков. В отдалении виднеется город, над которым вьется бледно-серый дым, будто кто-то пришел к выводу, что сегодня идеальный день для тумана, и решил его изготовить. Чжан прислушивается, и ему почти удается уловить звук пары сирен. Сейчас Двадцатый год, – понимает он. Скоро на планете появится некто с силой миллиона человек. Какой национальности он будет? Чжан задумывается. Какую нацию непременно решит завоевать?

Рассмеявшись, он кладет золотой кубик на прикроватный столик и берет в руки оставленную там пачку бумаг, дешевую папку-планшет и дешевую же шариковую ручку. Он улыбается самому себе, и за его улыбкой скрывается смутное сомнение. Как будто он читал книгу, но пропустил в ней один абзац, и теперь все происходящее кажется чуть менее понятным, чем следовало бы.

Джон «Зед» Чжан начинает обрисовывать свой план – «Новую космологию».

Тонкая структура. Глава 37. Мир на краю (часть 1). Посмертие

Звук шел с генераторного этажа. Они внутри Зала.

Снаружи здание больницы выглядит просто фантастически – белое, стеклянное, с изогнутыми контурами, будто на десять лет опередившее свое время. Черт, а ведь это вполне может оказаться правдой. Если верить бесчисленным произведениям из разряда научной фантастики, созданным за все предшествующие годы, десятилетия и века, момент, в котором Митчу предстоит явиться на прием, находится в неисчислимо далеком будущем. При том, что Холодная война закончилась всего несколько десятилетий тому назад. А Сингулярность до сих пор не наступила. Да и киберпанк – не более, чем пранк.

Входя внутрь, Митч следит за всем, что могло бы развеять иллюзию белого города из идеальной Утопии. Стойка регистрации выглядит безупречно, как и комната ожидания. Роскошные, мягкие, солидные кресла. Журналы на соседнем столике сплошь на французском; они выглядят практически нетронутыми и, согласно дате на обложке, должны были выйти только в следующем месяце. В зале ожидания собрались больные – явно не в лучшей своей форме – но на этот счет Митч решает дать больнице поблажку. Изысканная флора – искусственная, скорее всего, чтобы исключить риск аллергических реакций, но при этом крайне правдоподобная и радующая глаз. Чистые до скрипа, только-только вымытые полы с указателем, предупреждающим об опасности подскользнуться. Кулер с водой.

В раздаточном устройстве кулера не осталось пластиковых стаканчиков. И это все? Не исключено, что это единственное проявление человеческого фактора во всем здании.

Все эти меры преследуют одну цель – убедить пациента в компетентности врача. И это срабатывает. Расслабившись, Митч улыбается и наслаждается комфортом, который дает кондиционер. Утро выдалось славным. Днем, если останется время, он надеется посетить пляж, который заметил с побережья по дороге в больницу.

Митч. Это твоя последняя копия.
Пожалуйста, проснись или погибнешь.

Встреча с доктором назначена ровно на девять часов.

– Практически весь процесс носит пассивный характер, – объясняет он. Он худой, лысый и крайне уверен в себе. К тому же бегает на работу по утрам. – Риск нарушения целостности телесного разума пренебрежимо мал. Мощность нашего оборудования на порядок уступает той, что могла бы причинить реальный вред вашим нейронам. Мы ожидаем, что во время процедуры внутренняя температура вашего мозга поднимется на несколько десятых долей градуса Цельсия. За этим мы будем наблюдать. В том случае, если этот параметр выйдет за определенные границы, процедура, понятное дело, будет прервана, вы очнетесь целым и невредимым, и нам придется начинать все с чистого листа. Помимо этого есть еще семь параметров, за которыми мы будем вести аналогичные наблюдения. Половина из них отслеживаются на регулярной основе во время любой хирургической операции. Вам следует понять, что с точки зрения хирургии в этой процедуре нет практически ничего нового.

Очевидно, что в случае прерывания процесса полный и целостный слепок вашего разума сохранить не удастся. Естественно существует вероятность, что слепок не сохранится даже в том случае, если все пройдет по плану. Так или иначе это оставляет нам возможность для новой попытки. Мы проведем новый консилиум и дальше будем отталкиваться от его решения.

– Тем не менее. Даже если ваш разум удастся записать в массив Ханта, останется еще целая масса возможных рисков. Самый очевидный – это сбой самого массива. С улучшением технологий хранения данных объем физического пространства, необходимого для хранения вашего разума, будет постепенно сокращаться, что, в свою очередь, позволит увеличить избыточность и хранить копии данных в разных местах. Но до этого момента, который, как ожидается, наступит не раньше, чем через пять лет, слепок вашего разума будет храниться в одном и только одном месте – не считая вашего собственного мозга.

– Может случиться пожар, наводнение, ураган, землетрясение…, бомбардировка, налет. Может отказать кондиционер, электропитание, запасной аккумулятор или сами диски. У нас есть резервные системы электроснабжения и ОВКВ1 плюс дисковые массивы сами по себе… поддерживают некоторую избыточность…, в этом вы наверняка разбираетесь лучше меня…

RAID, – подсказывает Митч.

Да, мне доводилось слышать нечто похожее. Доктор Хант, понятное дело, сможет рассказать вам больше, как только сюда доберется. Помимо прочего, он объяснил мне, что срок службы дисков существенно возрастает благодаря тому, что их не нужно постоянно поддерживать в активном состоянии. Тем не менее, наиболее важным остается тот факт, что повреждение даже малой доли вашего слепка – вплоть до одной тысячной процента – может привести его в неработоспособное состояние.

Мы не юристы.

Технология оцифровки и хранения слепков человеческого разума не имеет аналогов. Единственная причина, по которой эта процедура еще не встречает юридических препон, связана, как нам кажется, с тем, что человеческий закон еще не знает о подобной возможности. Если бы об этом было известно, технология с высокой вероятностью оказалась бы под запретом. И это несмотря на тот факт, что вы, будучи взрослым человеком, добровольно соглашаетесь на процедуру, и никто из нас не высказал серьезных возражений этического свойства.

С юридической точки зрения слепок разума человеком не является. Он не наделен никакими правами, включая и право на жизнь. Это всего лишь двоичные данные, охраняемые законом об авторских правах. Владельцем этих прав будете вы. Строгость закона об авторских правах варьируется в зависимости от конкретной территории, но его санкции едва ли выходят за рамки штрафов и тюремных сроков, в то время как уничтожения слепка разума можно на полном серьезе считать предумышленным убийством. И хотя контракт с мистером Хантом обязывает защищать и поддерживать целостность двоичных данных, которые вы будете хранить в его дата-центре, после обнародования процедуры оцифровки закон вполне может обязать его уничтожить слепки разума.

– И, наконец, как и в случае с криогеникой, технологии реактивации сохраненного слепка – будь то компьютерная симуляция или настоящее человеческое тело – на данный момент не существует. Есть вероятность, что создать такую технологию невозможно в принципе.

– По сути это даже не риски. Об этих проблемах мы, по крайней мере, знаем. Их вероятности поддаются количественной оценке. И все они ведут к безопасным исходам; вариантам, при которых слепок вашего разума безвозвратно теряется, вы продолжаете жизнь обычной жизнью, и единственное, что мы теряем – это время.

– Проще всего это выразить так: после оцифровки ваш разум можно в любой момент будет переслать куда угодно. По вашим же словам, есть мнение, что уже через несколько десятилетий сколь угодной большой объем данных можно будет уместить в одной фундаментальной частице, для хранения которой хватит и устройства размером с баскетбольный мяч…, или наперсток…, или ноготь. Раз за разом, снова и снова ваши копии будут создаваться по всему миру. Копии вашего разума – первого оцифрованного разума в истории – могут просуществовать до конца человеческой цивилизации. Когда сегодня днем вы уснете, один из вас проснется завтрашним утром. Существует, скажем, один шанс на миллион, что завтра утром проснетесь именно вы. Всем остальным вашим копиям предстоит совершить субъективно мгновенное путешествие в один конец – туда, где их ждет полнейшая неизвестность, и где, спустя несколько ближайших десятилетий, ваше единственное физическое воплощение защитить их уже не сможет. Вы окажетесь там безо всякой поддержки, защиты и подготовки.

– Мы не можем поместить слепок разума в человеческое тело. Но надеемся, что такая возможность появится в будущем. Ваш разум могут украсть и загрузить его в тело по другую сторону планеты. На их условиях самих похитетелей. Вас могут убить. Впоследствии они могут найти новое тело и вновь поместить в него ваш разум, и раз за разом продолжать вас убивать. До скончания веков.

– Вы можете очнуться в цифровом мире. В одной из бесчисленных цифровых Вселенных. Вам они покажутся реальными, хотя и не будут таковыми в действительности. Вообразите себе виртуальный рай. А теперь представьте виртуальный ад. В условиях симуляции злоумышленник будет обладать над вами абсолютной, вечной и нерушимой властью.

– Понятие человеческой жизни вскоре обретет нелинейный характер. Поскольку двоичные данные можно копировать бесконечно много раз, ничуть не теряя в точности, по сути вы ставите на кон не одну жизнь, а их бесконечное множество. Это самая опасная авантюра, на которую кто-либо отваживался до вас.

Митч, просыпайся!

– Мне нужна вечная жизнь. И как можно скорее, – с улыбкой заявляет Митч Калрус. Он смотрит на Анну Пул, которая сидит справа от него, улыбаясь в ответ.

– И когда он очнется, я буду рядом, – отвечает она. – Сколько бы времени это ни потребовало.

В этот момент по лицу умного, высокого и симпатичного доктора пробегает тень, малая толика скептицизма. Разумеется, он знает, кто такая Анна Пул. – Это чудесная история любви, – замечает он.

Митч и Анна кивают. Хотя их вид явно намекает на то, что любовь здесь совершенно ни при чем.

СКОРЕЕ!

На следующее утро он резко просыпается от глухого раската выстрела.

Первым делом он чувствует телесный ужас: «я-не-тот-человек-которым-должен-быть». С этим ощущением он познакомился много лет назад, когда его сознание впервые заземлилось в теле Митчелла Калруса, однако с тех пор оно сильно изменилось в своем характере и оттенках. Это тело другого человека. Довольно высокого, с другой прической, более тяжелой одеждой и выраженной мускулатурой.

Затем он чувствует пространство. Это не больничная койка в кабинете анестезии – пусть даже он этого и не ожидал – и не палата реанимации, что было бы куда вероятнее. Он лежит на спине внутри освещенного флюоресцентными лампами цилиндра кремового цвета, размером чуть больше гроба. Митч никогда не проходил МРТ, но именно так, по его мнению, изнутри и выглядит томограф. Платформа, на которой он лежит, движется, и Митч ногами вперед выезжает из аппарата. Спустя мгновение после того, как он открывает глаза, мимо них проносится край круглого отверстия и он внезапно понимает, что ему снова надо разбираться в том, что он видит перед собой.

Грохот отдается эхом и затихает.

Перед ним предстает головокружительное зрелище. Одурманенный, Митч инстинктивно пытается встать и выбраться из-под каскада агрегатов – в итоге ударяется головой о край цилиндрического отверстия.

Митч думает: это ангар для космических кораблей. Шахта для хранения ракетного оружия. Корпус вертикальной сборки. Строение представляет собой гигантскую пустотелую оболочку, вертикальную восьмиугольную призму, ширина которой превосходит высоту, а высота настолько велика, что внутри наверняка есть собственная погода. По краям возвышаются более мелкие постройки, цепляющиеся за внутренние стены наподобие побегов плюща. Где-то на производственном этаже – так далеко, что это место с тем же успехом могло находиться в другой стране – с опорной рамы свисают две огромных машины замысловатого вида. Одна из них представляет собой наполовину завершенную экспериментальную ракету для космических полетов. Вторая – монументальную сферическую камеру, собранную, по всей видимости, из множества металлических листов, соединенных с с дюжиной разноцветных труб, через каждую из которых вполне мог бы проехать целый автобус. Судя по виду, она была создана для сдерживания атомного взрыва.

Митч поднимает глаза к машине, в которой он находился несколько секунд тому назад. Это третий из крупных экспериментов – тринадцатиэтажная конструкция из грязно-серебристых, черных и красных машин, которая заостряется к низу, будто фокусируясь на МРТ-подобном аппарате, из которого он только что выбрался, и который сам по себе был нацелен на точку, расположенную в середине его мозга, аккурат позади глаз.

Это лаборатория, – думает он. Самая большая лаборатория, предназначенная для Больших Проектов.

У его койки находятся трое. Один – невероятно высокий, широкоплечий мужчина со светлой бородой и длинноствольным кинетическим оружием. Он одет в грузный черный пиджак и брюки, покрытые чем-то наподобие легкой брони, сделанной из кожаных чешуек в несколько сантиметров шириной. Опустив глаза, Митч понимает, что одет точно так же. Неподалеку на компьютерной консоли лежит идентичного вида пистолет.

Вторая – высокая и худощавая женщина-ученый лет шестидесяти с распущенными и нездоровыми на вид седыми волосами; ее глаза закрыты парой огромных защитных очков черного цвета. Она одета в красное. Митч заключает, что это медицинская форма. Она расположилась за консолью спиной к нему, барабаня пальцами по устройству, в котором Митч узнает клавиатуру. Экрана, впрочем, не видно; женщина смотрит то ли в пустоту, то ли на свои руки и печатает, будто во сне. Посмотрев внимательнее, он понимает, что ее очки подключены к компьютеру при помощи кабеля. – Я потеряла контроль с пультом управления трансформаторами, – сообщает она. – Нам нужно заглушить систему; без активного преобразования тока она станет неработоспособной уже через несколько минут.

Третья – сравнительно миниатюрная женщина; игнорируя слова ученой, она обращается напрямую к Митчу.

Можете назвать мое полное имя?

Ее одежда… что ж, для ее описания Митчу не хватает слов. Она слишком замысловата и украшена вышивкой, чтобы походить на деловой костюм XXI века, но это ближайший аналог, который приходит ему в голову. Длинное и серое одеяние не подходит для ручного труда и плохо сочетается даже с работой офисного служащего. Стало быть, это официальный наряд. Она менеджер? Политик? Ее волосы и макияж, впрочем, выглядят как нечто, позаимствованное с другой планеты. На лбу женщины изображен черный ромб, а на голове красуется подобие металлической тиары или короны. И хотя она не постарела ни на день, ее глаза каким-то образом выдают, что повидали все на свете.

– Анна Никола Пул, – отвечает Митч. – Что с тобой случилось?

– Доктор Пул! – напоминает ей женщина постарше – точнее, более старшая на вид.

Да, действуйте, – отвечает Анна. – Действуйте и как можно быстрее выбирайтесь отсюда. Митч, времени на объяснения нет. Поначалу тебе будет крайне сложно привыкнуть к этому миру, и помочь тебе я уже не смогу. Когда ты погрузился в сон, на календаре было 1 октября 2016 г., верно?

Да. И перед тем, как я отключился, ты сказала, что встретишь меня после пробуждения. А если нет, это будет означать, что случилось что-то плохое… и мне надо делать ноги.

Земная орбита слегка изменилась, так что понятие года пришлось немного пересмотреть, но наилучшая оценка, которую я могу дать, исходя из аналептического григорианского календаря, – это два-два-девять-восемь-пять нашей эры.

–… Что?

– И да, дела и правда плохи. Тебе придется спасаться бегством. Возьми это и беги. Защищай ценой своей жизни, потому что это она и есть. – Анна вкладывает в его руку красную металлическую пластину. Она довольно плотная. На конце расположена группа электрических контактов.

– Что произошло? Такое число у меня даже в голове не укладывается! – Митч пытается убедить себя в том, что был и правда ко всему этому готов. – Что будет с тобой?

– Они нашли способ меня убить.

Звук второго взрыва настолько силен, что отражается от каждой стены здания, отчего его источник становится трудно засечь, однако Митч инстинктивно смотрит вверх, видя, как на них падает кусок металла размером с сочлененный карьерный самосвал.

БЕГИ! – что есть мочи кричит Анна.

Спрыгнув с койки, Митч несется к компьютерной консоли и хватает вторую женщину за руку. Он пытается сменить направление и, стащив ее со стула, направляется к мужчине с пистолетом, но она не успевает вовремя среагировать, а он движется слишком медленно, и в итоге солдат инстинктивно отпрыгивает от Митча. Пальцы Митча оказываются всего в нескольких сантиметров от его тела, когда оборудование падает на пол, раздавив мужчину, в то время как они сами проходят сквозь него подобно голограмме.

Мгновением позже, когда обрушившийся на них шквал металла по всем признакам сходит на нет, Митч вытаскивает седовласую женщину из груды обломков и позволяет им обоим вернуться в трехмерное пространство. Мельком взглянув на пылающую груду металла четырехмерным зрением, он замечает неприглядно объемную массу из раздавленных костей и внутренних органов – там, где до этого стоял солдат. Под тем же завалом погребена и Анна; она не может двигаться, но по-прежнему цела и невредима.

– Что вы только что сделали? – восклицает спасенная женщина, опуская отключившиеся от оборудования очки, которые теперь висят у нее на шее.

– Я… у меня нет времени на объяснения. Анна!

– Оставь меня, – кричит она в ответ. – Уходи!

Наверху раздается оглушительный треск выстрелов – и крики. Ученых на верхних этажах выкашивают одного за другим. Остается всего несколько секунд, прежде чем нападающие решат посмотреть вниз. Митч хватает свою новую спутницу за руку и бежит туда, где, по его мнению, находится главный вход – громадная дверь в дальнем конце зала, настолько высокая, что через нее запросто мог бы пролететь космический корабль. Женщина уже в возрасте; в неплохой форме, учитывая, сколько ей лет, но по сравнению с ним – или, точнее, его новым телом, ей явно недостает скорости. Митч же чувствует себя подтянутым и полным сил.

В следующее мгновение главная дверь взрывается внутрь – ничего громче Митчу слышать еще не доводилось – и в здание вбегают еще шестеро последователей Свиты Неделимой Души. Автоматическое оружие Митч способен узнать, независимо от исторической эры. Принадлежавший ему (то есть его текущему носителю) пистолет погребен где-то в тридцати метрах у него за спиной. До ближайшего укрытия десять секунд бега по голому бетонному полу.

Не стрелять! Не стрелять! – кричит стоящая рядом с ним женщина.

Ее слова задерживают спусковые крючки всего на секунду.

Тонкая структура. Глава 36. Это не конец, я все еще жив

> Он здесь. Прямо сейчас он на территории комплекса. Я его «слышу».

>> Кто именно?

> Ксио. Злодей. Я чувствую его разум.
> Сейчас я направляюсь к приемопередатчику. Выиграй мне
столько времени, сколько сможешь. Любой ценой.

>> OK.

Хью Дэвис как две капли воды похож на того парня, которым он был пять лет назад, работая в ЛПФИСК. Его непослушные волосы, как всегда, уложены на манер прилизанного бокового пробора. Черный галстук, заправленная в брюки рубашка с длинными рукавами. Какой гик станет носить такую официальную одежду? С его мозгом что-то не так – его постигла та же судьба, что и Чэна-Ю Куана с Джимом Аккером. Мозговой ствол Дэвиса обволакивает что-то паразитическое и метафорическое.

Сейчас два часа утра по местному времени. Рабочая станция Дэвиса находится в одной комнате с восемью черными монолитами ревущих мейнфреймов и обслуживающими их кондиционерами. Оранжевые оптоволоконные кабели, белый фальшпол и флюоресцентные светильники. Это не бетонный строение советских времен. Это блестящий кластер новейших суперкомпьютеров, расположенный на втором – считая с подвала – этаже столь же блестящего научно-исследовательского центра. Почему он до сих пор здесь? Как переносит весь этот шум?

Его экран закреплен на стене. Завершив диалог, он закрывает мессенджер и, нажав несколько клавиш, выводит поверх своих наработок по Эка сетку трансляций с камер видеонаблюдения. Беглый осмотр не выявляет ничего необычного. Почти все кабинеты находятся в полной темноте – кроме собственно машинного зала и подвала, где в течение большей части 2000-х находился преонный приемопередатчик, молчаливо вслушивающийся в повторяющийся код Рецепта.

Он отворачивается от экрана и напряженно обводит комнату взглядом. Он поднимается со своего кресла и идет туда, откуда хорошо видно пространство между машинами. Там, конечно же, никого нет. Что вполне ожидаемо. Войти в эту комнату или выйти из нее можно лишь одним способом – через дверь, которая открывается картой доступа.

Он поворачивается, жмет кнопку выхода и проходит через дверь. Несколько раз свернув за угол, он заходит в мужской туалет. Идет отлить. Моет руки. Смотрит в зеркало. Вытирает руки о бумажное полотенце и одновременно разворачивается, в течение нескольких секунд наблюдая за перемещающимся по комнате невидимым воздушным пятном. – Я тебя вижу.

Решив, что ему ничего не грозит, Митч Калрус медленно и осторожно возвращается в трехмерное пространство. Он одет в тяжелое зимнее снаряжение с меховым капюшоном и имеет при себе кислородную маску и баллон. В руках он держит большую черную винтовку с оптическим прицелом, хотя и не знает, как ей пользоваться. Он держит ее так, будто с удовольствием бы бросил. Правила обращения с оружием – явно не его конек.

Они могли бы задать друг другу немало вопросов. Митч с самого начала понимает, что кем бы Хью Дэвис ни был до своей вербовки, сейчас он не более, чем фанатик – человек, готовый подгонять или выборочно игнорировать любые факты, которые ему может предоставить Вселенная, пока они не будут соответствовать его твердым, как бетон, взглядам. Виноват ли Дэвис в том, что не сумел проявить достаточный скептицизм, когда мир стал меняться прямо у него под ногами, или же причиной стало психопатическое зомби-оружие под именем «Ул», напрямую вмешавшееся в ход мыслей Дэвиса, в действительности не так уж и важно. Высока вероятность, что та же участь постигла Джона Чжана (который в настоящее время находится под арестом в городе Бразилиа с устройством, способным вывернуть наизнанку целый континент, прежде чем Стерегущий Бог в отместку сотрет с лица земли и его самого, и все его знания) и Андреаса Косогорина (числится как пропавший без вести; не вооружен, но в равной мере опасен). Вопрос об их спасении даже не стоит, а взывать к их разуму, скорее всего, уже бесполезно. И все же небольшая беседа могла бы кое-что прояснить.

Итак, объясни, как именно тебе это удалось, – спрашивает Калрус.

Ты не можешь целиком оставаться в четвертом измерении, иначе просто провалишься сквозь Землю, – отвечает Дэвис. С учетом его размеров голос звучит слишком слабо и низко, да и вообще не похож на его собственный. – Твои ступни должны касаться земли. А это значит, что твои шаги можно услышать.

Ложь. Мы встретились взглядами уже в машинном зале, а это самое шумное помещение во всем здании. Ты не ответил на мой вопрос.

Дэвис выбрасывает бумажное полотенце в корзину и опирается двумя руками на стоящую позади раковину, будто пытаясь удержать равновесие. – Ты вообще изучал Рецепт?

Нет.

А ты знал, что он не весь написан на Эка? «Эка» – это только первая часть. От санскритского слова, означающего «один». Где-то в глубине текста язык меняется на «Дви». А затем меняется снова. Кодирование информации становится настолько плотным, что она выглядит, как случайный набор бит. Под конец Рецепта его язык достигает такого высокого уровня, что оставляет далеко позади обыкновенный английский, да и вообще любой из языков, известных человечеству. Ведь начало Рецепта напоминает базовые математические утверждения и фундаментальные физические законы с константами и переменными – и в этом нет никакой проблемы, если ты пытаешься подступиться к нему с такого низкого горизонта, от которого приходится отталкиваться нам, людям. Но когда ты начинаешь разбираться в более масштабных следствиях и высших уровнях…, текст перестает напоминать законы физики, и становится похожим на абсолютный закон. – На этих словах его голос меняется. Лицо Дэвиса перестает выражать сказанное. Будто его рот теперь открывает и закрывает кто-то другой. – Ты знал, что желания можно воплощать в реальность, просто составив достаточно недвусмысленный вербальный или мысленный аффидевит для высшей Структуры?

Ты увидел меня в четырех измерениях, потому что попросил о такой способности?

Хью Дэвис сгибается пополам, держась за живот. Он разворачивается, и его начинает тошнить прямо в раковину. Когда они поднимает голову и встречается взглядом с отражением Митча в зеркале, из его глаз начинает выползать нечто неоново-голубое, четырехмерное, со множеством щупалец. Он издает булькающие звуки.

Ты знал, что Пауль Клик лишил жизни почти миллион человек при помощи пустого медного кубика и своего разума?

Митч пятится назад и со звоном ударяется о дальнюю стену комнату, облицованную кафельной плиткой, забыв о своей способности проходить сквозь предметы, а заодно и задать свой следующий вопрос: «Что тебе рассказал Зыков?»

Дэвис на него все равно отвечает. – Он мне ничего не говорил, но я это и так знаю. Если я тебя убью, он заберет нас с собой, когда вернется в высшую Вселенную.

Тебя обманули, – начинает было Митч. Но Дэвис поворачивается к нему лицом и, пошатываясь, идет вперед. С его пальцев начинают срываться суперсветовые молнии, оставляющие в воздухе пульсирующие ультрафиолетовые следы. То, что он пытается создать в своем мозге, может и не представлять непосредственной угрозы, но отдача, которой ответит Вселенная, занося в свой список очередное исключение, определенно убьет их обоих. Возможно, именно в этом и состоит цель Дэвиса. Использовать правила игры против самой системы. Совершить незаконное научное деяние в попытке вызвать яростную реакцию Вселенной ради собственного блага (блага своего вида?). Бог на твоей стороне…

Набравшись смелости, Митч идет навстречу Дэвису, который к этому моменту практически превратился к шагающего нетвердой походкой робота. Одной рукой он хватается за пистолет, но направляет его вниз. Другой Митч тянется к искрящемуся мозгу Дэвиса и легонько проводит пальцами по его поверхности. Дэвис падает, выключившись, как электрическая лампочка, а Митч тем временем отскакивает назад, мотая рукой, которую пронзила острая боль. – Ай!

Внутри разум Дэвиса оказался настолько горячим, что обжог Митчу пальцы.

Всякий раз, когда в запретной области науки совершается очередное открытие, страдают все, кто имел активное отношение к ее освоению. В зависимости от масштабов посягательства все может закончиться тем, что незадачливый изобретатель просто потеряет память, либо технология необъяснимым образом выйдет из-под контроля и уничтожит тысячи непричастных людей. Со временем наказания за обнаруженные попытки прозондировать стену тюремной камеры, в которую заключена Алеф, или выбраться за ее пределы, становились все более суровыми, а список технологий, навсегда запрещенных в этой Вселенной, пополнялся все новыми и новыми пунктами.

Но еще в самом начале, до того, как Майк Мерфи открыл аксиомы, лежащие в основе всей Структуры, сверхсветовая связь, основанная на передаче сигналов в «фоновом слое» Вселенной, оказалась недоступной.

Почему?

Кто открыл фоновую нейтральность и заблокировал ее своим злоупотреблением? Понесли ли они за это наказание?

Какие сообщения можно было передать за то короткое время, пока канал был открыт? Кто был их адресатом и где он находился?

Последовала ли за этим какая-то реакция?

На Трафальгарской площади собралось с тысячу человек – не так уж много для дневного времени в жаркий и зловонный праздничный понедельник. Все четыре лица у основания колонны Нельсона заняты тремя дюжинами скучающих подростков, лениво развалившихся на огромных каменных ступенях – черные джинсы, яркие футболки, привлекающие внимание стильные прически; кто-то фотографирует туристов, которые фотографируют их самих, кто-то падает с скейтборда, а кто-то заставляет окружающих слушать обрывки низкопробной, дребезжащей музыки, доносящейся из их мобильных телефонов. Большие красные автобусы, черные кэбы и белые фургоны медленно ползут вокруг них против часовой стрелки; сквозь здание Национальной Галереи просачиваются змейки студентов-французов; заметно потрепанные участники «Монополи Паб Крол»1 в фирменных красных футболках гуськом направляются к девятнадцатому пункту сегодняшнего маршрута; лондонцы всех возрастов и национальностей идут по своим делам.

Высокая, худощавая австралийка девятнадцати лет, укутанная в грузное розовое худи, подходит к группе людей со словами: «Прошу прощения. Я хочу залезть наверх».

Вообще-то забраться на колонну не так уж сложно при условии, что у вас есть кое-какое снаряжение, опыт скалолазания, подходящая обувь и так далее. Но занятие это не для новичков. Это одно из тех опасных восхождений, которые детишки совершают каждый день, и никто не берет на себя труд их за это отругать, потому что они никогда не забираются настолько далеко и не падают с такой высоты, чтобы себе навредить.

Подростки немного расступаются, дав Арике Макклюр достаточно пространства, чтобы поставить ногу на нижний декоративный выступ и ухватиться вытянутой рукой за основание бронзового фриза. Арика кряхтит, самую малость: они видят, что ее ногам почти не на что опереться, поэтому она старается сделать вид, будто втаскивает себя вверх за счет одной только силы рук и верхнего торса. Через несколько секунд, прежде, чем кто-либо успевает осознать происходящее, она уже висит на широком квадратном свесе и, огибая его, карабкается вверх при помощи маневра, который любой профессиональный альпинист моментально счел бы технически невозможным. Теперь она настолько высоко, что разглядеть ее притворство с земли уже не так-то просто.

Самое сложное – это сделать так, чтобы подъем выглядел сложным.

Кто-то из детишек внизу выглядит пораженным, кто-то относится с пренебрежением, но никто не сводит с нее глаз. Спустя еще шестьдесят секунд вся площадь замедляет ход, чтобы понаблюдать за происходящим, включая и нескольких полицейских. Когда Арика добирается до середины колонны, на нее уже направлено с полдюжины камер. Вверх взмывают комментарии: «Эй, круто!» «Давай, давай, давай!» «Такое уже было…» «Что ты пытаешься доказать?» «Всем плевать!» «Это же просто рекламный трюк.» «Я вижу лески.» «А она симпатичная!» «Сделай сальто!»

Вызывают подкрепление. Полиция начинает уводить людей от основания колонны на случай, если Арика упадет. Она пытается замедлить свой подъем, но с тем же успехом можно пытаться бежать стометровку со скоростью улитки. До тех пор, пока она по сути остается невесомой, подтягивание за счет кончиков пальцев на руках и ногах не требует никаких усилий – а стоит Арике признать, что вес у нее все-таки есть и хоть немного поддаться влиянию гравитации, как сразу же начинает кружиться голова. Она смотрит вниз. Затем, сглотнув, переводит взгляд вперед, на гранитную глыбу. Она сопротивляется настойчивому желанию развернуться и помахать зрителям рукой. Это бы развеяло иллюзию раньше времени.

Совершенно случайно и без малейшего умысла она роняет туфлю. Срикошетив от одного из львов, охраняющих колонну Нельсона, та падает в толпу, которая буквально сходит с ума.

Благодаря ярко-розовой одежде, все прекрасно видят, как она подбирается к более проблемному свесу, расположенному в верхней части колонны, и, приподнявшись, оказывается на платформе рядом со статуей Нельсона. Арика решает немного «отдохнуть», ветер треплет ее одежду и волосы; она подумывает о том, чтобы забраться на верхушку огромной статуи, но затем отказывается от этой затеи – примоститься на его шляпе не так просто. В итоге она просто усаживается на краю гигантской пропасти и наслаждается видом, дожидаясь, пока внизу соберется толпа.

Часа или около того вполне достаточно. На площади видны несколько телевизионных камер, передвижных станций вещания и заметное число полицейских, дожидающихся ее спуска. Сначала она думала, что полиция пришлет вертолет, который попытается вступить с ней в контакт, но этого не произошло – вероятно, они решили, что это может ее отвлечь, и тогда она просто сорвется вниз. Тем временем детишки, которые видели, как она начинала взбираться на колонну, по большей части куда-то исчезли – то ли их увели, чтобы допросить, то ли они просто заскучали и куда-то ушли.

Когда часы подают сигнал, Арика встает и подходит к краю пьедестала, где по ее прикидкам девушку увидит как можно больше людей. Поддавшись импульсу, она рывком ноги швыряет в толпу свою вторую туфлю. Проходит немало времени, прежде чем она долетает до земли. Снизу кто-то кричит ей в мегафон. Она пытается представить, сколько людей сейчас видят ее вживую, и сколько успеют посмотреть в записи, прежде чем наступит конец света. Ее бросает в дрожь. Миллионы? Будет ли преувеличением говорить о миллиардах? Сможет ли она вызвать в этом мире столь радикальные перемены, чтобы оправдать свои надежды?

В этом месте начинает играть музыка Штрауса…

Раскинув руки, будто пытаясь удержать равновесие, Арика Макклюр делает шаг в пустоту. А затем еще один.

Она медленно снижается почти до уровня земли, после чего резко взмывает вверх и облетает площадь, проносясь между деревьями, позади колонн у входа в Национальную галерею, над фонтанами, а затем возвращается обратно, несколько раз облетая вокруг Колонны Нельсона. Она останавливается над полицейским кордоном неподалеку от места ее приземления, где четко видно, что она не висит на лесках и не пользуется никакими фокусами, а затем начинает крутиться, кувыркаться и переворачиваться прямо в воздухе, будто удерживаемая кардановыми подвесами. Затем она останавливается, поднимает руки и купается в овациях публики. Люди понятия не имеют, что именно им довелось увидеть, но знают, что это было бесподобно.

Наконец, она соизволяет опуститьcя на землю и предстать перед репортерскими микрофонами.

«Кто вы?» «Как вас зовут?» «Как вам это удалось?» «В чем фокус?» «Вы супергерой?» «Каковы ваши цели?» «Чего вы хотите?»

Арика Макклюр не утруждает себя объяснениями, что никакого фокуса здесь нет. Учитывая гигантское количество отснятого видео, понять это будет не так уж сложно. Она не рассказывает им ни о своей сверхчеловеческой силе, потому что это их напугает, ни о том, кто она такая, потому что со временем эта информация всплывет сама по себе, ни о своих мотивах, потому что о них легко догадаться, зная историю ее жизни. К тому же Арика прекрасно понимает, что ей грозит арест, и в запасе у нее осталось всего несколько секунд.

Я хочу вступить в береговую охрану, – заявляет она.

Похоже, что это так или иначе обратило на нее внимание всего мира.

В городской кофейне, за столиком, огороженным соседними спинками диванов, сидит мужчина, который явно что-то задумал. Сейчас 7:15 утра, и он уже полтора часа пялится на висящую перед ним полку для специй. Он не трясется, ни раскачивается из стороны в сторону, ничего не бубнит под нос и не мигает. Перед ним стоит большая чашка кофе. Она полна. Сам кофе уже давно остыл. На вид мужчине пятьдесят с чем-то лет, он носит окладистую бороду, а его одежда, портфель и эксцентричная прическа намекают на академический род занятий. В его левом ухе виднеется малозаметный слуховой аппарат.

Тринадцать и семь десятых миллиардов лет тому назад, в момент Большого взрыва, в пространстве-времени возникла развилка, точка, где время шло вбок, и законы привычной нам физики еще не срослись в единое целое. Если бы Митч «Ксио» Калрус – который, насколько известно Косогорину, является величайшим злом в масштабе Вселенной и врагом всей разумной жизни – захотел сбежать из своей тюремной камеры, то мог бы просто вернуться назад во времени к точке, где они (камера и время) только появились, тем самым выскользнув из ловушки незадолго до того, как она захлопнулась. Этого допустить нельзя. И потому Андреас Косогорин берет на себя смелость перекрыть этот путь к отступлению. Вскоре время во Вселенной Алеф станет односторонним.

Самого Андреаса Косогорина об этом никто не просил. Он даже не рассказал о своих планах Михаилу Зыкову. В глубине души он уверен, что Зыков – хороший человек, посланный с высших уровней, чтобы спасти мир от саморазрушения, искупить грехи человечества и указать всем путь наверх – в лучшее место, где смерть будет лишена своего жала. Косогорин верит в факты, и к этой вере он пришел, наблюдая за неподдельной преданностью, которую Зыков питал к научному прогрессу, и в пределах Российской Федерации, и по всему миру. Это телепатия – прямой и косвенный контроль над информацией в чужом мозге.

Правда же заключается в том, что Зыков извратил его разум на таком фундаментальном уровне, что никаких явных приказов и не требовалось. В результате Зыков не несет никакой ответственности за действия Косогорина. И когда Стерегущий Бог снизойдет, чтобы покарать причастных к надвигающейся катастрофе, Зыкова в их числе не будет.

Кто-то кричит ему на задворках сознания, пытаясь пробиться в кабину пилота, держащего в руках штурвал его разума; это старый Андреас, который помнит времена до встречи с Зыковым, когда он еще поддерживал связь со своими чудесными детьми и внуками. На периферии его правого глаза возникает полицейский, который замечает на столе дюймовый платиновый кубик, скрытый от взгляда бариста за солонкой – любой, кто не провел последние девять месяцев на Марсе, моментально распознал бы в этом предмете устройство Клика. О том, кого именно уведомляет полицейский, остается только гадать, но суть его сообщения сводится к следующему: «Здесь нечего обезвреживать. И нечего разминировать. Он ушел в себя. Пытаться перемещать его или кубик слишком рискованно».

Что же касается вопроса о том, много ли жителей Манхэттена удастся эвакуировать, прежде чем воля Косогорина даст трещину, и какая часть острова (а заодно и его населения) – в случае катастрофы – будет захвачена вихрем, а затем бесцеремонно отброшена на семьсот тридцать три миллиона лет в прошлое и миллион световых лет от Земли…, в нашей истории это особого значения не имеет.

Прежде, чем спуститься на нижний этаж здания, Калрус связывается с Моксоном. – Неостывшее тело, которое я видел на верхнем подвальном этаже, принадлежит Дэвису. Он пытался… думаю, он пытался меня убить. Так или иначе, теперь он мертв. Я его убил… и даже не понимаю, что чувствую на этот счет. Постараюсь об этом не думать, пока все не кончится. Последний, кто остался в здании – это наверняка Зыков. Скоро я доберусь до комнаты приемопередатчика. Статус: я цел, оружие заряжено. Уверенность… пять из десяти. Кавалерия ведь готова?

В правой перчатке Калруса имеется группа контактных точек. Если он, по какой бы то ни было причине, не сумеет разобраться с Улом по-быстрому, гуманно и собственными силами, ему достаточно будет просто выпустить винтовку из руки на 2.5 секунды, после чего сигнал будет передан команде из двух дюжин настоящих американских суперменов 6-го класса, которые тут же спикируют со своих точек сбора над ярусом облаков, унесут его в целости и сохранности из здания, а затем обратят это место в руины.

– Кавалерия готова, – сообщает голос Моксона в его наушнике. Сам он, понятное дело, находится в совершенно другом месте. Официально все происходящее не более, чем фикция.

Еще не успев добраться до основания лестницы, Калрус слышит обращенный к нему громкий голос Зыкова. – Забавно, что и говорить. Ты до сих пор искренне веришь, что все это можно решить прямо в этой комнате, при помощи слова и пистолета. Однажды я тебя уже убил, Ксио.

Митч Калрус останавливается на последней ступеньке; он дрожит, несмотря на безопасность, дарованную его нематериальным состоянием. Впереди – темный, подсвеченный красными лампами, коридор, ведущий в громадный экранированный подземный зал, где установлен преонный приемопередатчик Зыкова. Голос Зыкова доносится из компьютерного блока, расположенного над фокусом параболической антенны. Устройство напоминает американский детектор, – понимает он. Возможно, что работоспособное устройство для сверхсветовой связи можно сделать всего одним или двумя способами. А может быть, американцы попросту украли конструкцию приемопередатчика. Он крадучись пробирается вперед.

– Ты существуешь в четырех измерениях, – замечает Зыков. Его голос отдается эхом. Не считая слабого гула детектора здесь, внизу, царит практически полная тишина.

– А у тебя сверхчеловеческая сила, – парирует Калрус. – Достаточно, чтобы выбить усиленную дверь с одного пинка. И выдержать попадание обычной пули. – Он поднимается к ограждению, идущему по периметру большой и глубокой параболической антенны, и направляется вдоль него к десятичасовой отметке, где располагается металлический помост, по которому можно добраться до вороньего гнезда. Оружие, которое он держит в руках, обычным, понятное дело, не назовешь.

– Всего несколько недель тому назад я и понятия не имел, кто ты такой, – говорит Зыков. – Я старался мыслить масштабно. Суперзлодейские планы в духе «поменять местами земные полюса, заслонить Солнце и погубить мир». Получи я силу лет на десять раньше, развязал бы Третью мировую войну. Потому что 100%-ую гарантию могло дать только полное истребление человечества. Потом я выяснил, кто ты такой, и… мой план мог быть куда проще. – Обходя антенну по кругу, Калрус замечает, что в руках у Зыкова тоже есть оружие – массивный черный пистолет.

– Но кому какая разница?

Сделав несколько шагов вдоль помоста, Калрус поднимает винтовку. Он не самый лучший стрелок, но сейчас он достаточно близко, чтобы с уверенностью устранить Зыкова. Правда, есть один нюанс – если он сделает выстрел в нематериальном состоянии, пуля пробудет в четвертом измерении несколько миллисекунд, прежде чем упасть в трехмерное пространство. При такой дистанции этого достаточно, чтобы пула прошла сквозь Зыкова, не причинив ему вреда. Чтобы гарантировать попадание, ему придется стать видимым всего на секунду, а Зыкову – стрелковые навыки которого остаются полнейшей загадкой – этого времени вполне может хватить, чтобы выстрелить в Митча.

– На случай, если ты еще не понял. Вся эта затея с Рецептом и наукой? Я систематически отрезал тебе пути к отступлению. Я загонял тебя в ловушку.

Это не конец, я все еще жив.

В этот момент Зыков стреляет в себя из пистолета.

Тонкая структура. Глава 35. Хаотик

Тарцальская Лаборатория Паравооружения была построена в 1973 году под отдаленной цепью холодных гор, находившейся на территории Украинской Советской Социалистической Республики. Задача, поставленная перед ее штатом, который насчитывал около сорока биологов и математиков, заключался в разработке альтернатив ядерному резерву. Разработке новых способов борьбы в Холодной войне. Советы хотели иметь на руках некий козырь – оружие, которого не было у американцев и которому те не смогли бы ничего противостоять даже с учетом своего ядерного арсенала и более привычных для той эры ресурсов, имевшихся в их… вашем… нашем распоряжении. Представьте, что значит применить винтовку против человека из африканского племени, вооруженного копьем и щитом, или – если говорить о более современных примере – воспользоваться технологией телепортации, чтобы проникнуть в тщательно охраняемое сооружение. Речь идет о «нападении вне контекста». Об открытиях, после которых устаревает все, что существовало раньше.

К 1981 году Тарцаль практически прекратил разработки в области биологического и химического вооружения – главным образом из-за новых международных соглашений, прямым текстом запретившим глобальное производство подобных видов оружия. На смену им пришли исследования в новой области, связанной с оружием меметического характера. Советы предприняли первые серьезные меры в направлении информационных методов ведения войны. Оружия, которое само было информацией, и оружия, которое имело информацию своей целью и предназначалось для ее изменения.

В своих исследованиях они руководствовались Рецептом. Это было за двадцать лет до открытия технологии преонной детекции. Тогда у них не было ни спектров Чжана-Худа-Косогорина, ни даже преонной теоремы Мерфи. Не было даже намека на хоть сколько-нибудь значительные прорывы в информационных технологиях, а основы инфолектрической теории все еще оставались делом далекого будущего. Они не имели понятия ни об угрозах, которые, как нам теперь известно, таит в себе меметическое оружие, ни о необходимых мерах безопасности.

Если взять груду ураносодержащей руды и направить на нее поток воды, итогом станет горячая вода. Работающий атомный реактор можно построить, даже располагая технологиями каменного века. Даже голыми руками. При условии, что вас совершенно не заботят вопросы безопасности.

По самым точным оценкам в какой-то момент между 18 января и 18 февраля 1988 года Тарцальская лаборатория обзавелась неким артефактом, получившим условное обозначение 88-0009; им был прямостоящий серебристый эллипсоид. Говоря «обзавелась», я имею в виду, что 88-0009 не числится в их грузовой ведомости от 18 января, но упоминается в документах, датируемых месяцем позже, где сказано, что объект был доставлен, установлен и изолирован в бункере A/T/Y, где находится в стабильном состоянии. Не сохранилось записей ни о том, кто и где его обнаружил; кто и с какой целью доставил его в лабораторию; как, когда и для чего он был установлен. Объект получил название «Яйцо Ула». Информации о том, кто дал ему такое имя, а также о том, кем или чем является этот самый «Ул», нет.

По сути же была утеряна информация обо всех событиях, случившихся в течение этого месячного промежутка. Компьютерные записи отсутствуют. Не сохранилось ни цифровых аудиокассет, ни дискет, ни микропленок или бумаг, ни расписаний доставки, ни графиков дежурств персонала, ни записей в дневниках, ни видеокассет системы наблюдения. Даже воспоминаний. Мы изучили то, что осталось, но самая ранняя из доступной информации датируется несколькими неделями после инцидента: заметки, нацарапанные на бумаге в короткие моменты замешательства, а затем выброшенные вместе со всей остальной макулатурой; аудиопленки, надиктованные для последующего стенографирования, но в итоге забытые и оставшиеся нестертыми. Каждый раз, когда мысль о случившемся приходила им в голову, ее просто-напросто отметали в сторону. Никто в Тарцальской лаборатории не имел даже малейшего представления, откуда в этой самой лаборатории взялось Яйцо Ула. Ее сотрудники едва осознавали даже сам факт своего незнания.

В такой ситуации остается лишь один способ криминалистического анализа – обратить внимание на пробелы в данных. Вместо изучения улик мы вынуждены искать объяснение их отсутствия.

В один из январских или февральских дней 1988 года в Тарцальской лаборатории произошла детонация информационного оружия средней силы. Именно этот взрыв и уничтожил всю недостающую информацию. Зона действия оружия, судя по всему, была достаточно масштабной, чтобы охватить и саму лабораторию и, что вполне вероятно, окружающую незаселенную территорию в радиусе нескольких миль; в эпицентре сила взрыва оказалась настолько велика, что уничтожила даже такие низкодетализированные данные, как распечатанный на бумаге текст. Естественным побочным эффектом от взрыва стал тот факт, что в процессе была стерта и вся информация о самой бомбе.

Один из возможных вариантов состоит в том, что игнобомба были делом рук самих тарцальских ученых, которые, проведя ее испытания, или же вызвав детонацию по случайному стечению обстоятельств, стерли все воспоминания о ее разработке и сборке. Яйцо Ула попало на территорию комплекса в тот период, когда эффект бомбы еще был в силе, но постепенно сходил на нет, в результате чего случайно пострадала и информация о самом артефакте.

Вторая гипотеза сводится к тому, что Яйцо было доставлено в лабораторию без ведома ученых, некой третьей стороной, которая и привела в действие бомбу в попытке замести следы.

Третье же и, на мой взгляд, наиболее убедительное объяснение заключается в том, что к появлению Яйца Ула привел взрыв самой бомбы.

«Ул» – самая точная аппроксимация, которую человеческий язык способен дать названию космического 80+6-мерного гипероружия, которое вышло из-под контроля своих создателей.

Вы не сможете осознать всю разрушительную мощь этого создания – у вас попросту отсутствует необходимая для этого система понятий. Я собственными глазами видел, на что способен Ул, но нет таких трехмерных слов, которыми бы можно было описать масштаб разрушений, которые он успел учинить, пока я не взял его под контроль.

В настоящее время Ул изолирован. Угроза, которую он представлял для высших уровней Структуры, нейтрализована. В худшем случае он сможет уничтожить лишь эту Вселенную. Это хорошая новость.

О том, что произошло дальше, вы уже знаете.

К июню 1988 г. экспериментаторы выяснили, что артефакт был совершенно непроницаем для любых форм материи за исключением живой человеческой плоти. Другими словами, любой доброволец мог без труда пройти сквозь яйцо, как если бы оно было голограммой, в то время как любые фрагменты человеческого трупа, будь то череп или отрубленный палец, а также все прочие субстанции, попасть внутрь не могли. Таким образом, возникла научная необходимость выяснить, что произойдет, если живой человек попадет внутрь яйца, а затем будет убит.

1 июля 1988 г. приговоренный судом за убийство Михаил Зыков поместил свою левую руку внутрь Яйца. Затем он был казнен при помощи угарного газа.

Не существует природной субстанции, которая бы пропускала сквозь себя только живую плоть, но при этом отталкивала мертвую. Между кровью, извлеченной из тела мертвеца, и кровью живого человека нет никаких химических отличий. Яйцо явно обладало признаками разума и могло само решать, что следовало пропускать сквозь серебристую мембрану эллипсоида. Ученым следовало бы об этом догадаться, но эта мысль по каким-то причинам не пришла им в голову.

Улу требовался пустующий разум, с помощью которого он мог бы сбежать из своего контейнера. Поддавшись на его манипуляции, ученые сами предоставили подходящего носителя.

Как только Зыков испустил дух, Ул захватил освободившийся мозг, отломал свою руку от ставшего твердым Яйца и сбежал в лабораторию, убивая всех, кто попадался ему на глаза. Когда о происходящем стало известно, оперативный командующий Тарцальской лаборатории в попытке предотвратить побег Зыкова активировал систему Аварийной Изоляции Секретной Зоны, которая залила выходы бетоном, обрекая на смерть всех, кто оказался внутри. В краткосрочной перспективе этот гамбит оказался успешным.

Бетонный саркофаг Тарцальской лаборатории обнаружили четыре дня спустя, после чего комплекс был опечатан. Власти пришли к выводу, что причиной изоляции была радиационная опасность, поэтому целостность бетонных пломб регулярно проверялась вплоть до 1991 года, когда произошел распад СССР, и Украина стала независимым государством. К 1992 году инцидент и сама лаборатория были окончательно забыты.

В июле прошлого года пара походников обнаружили искусственный туннель, соединяющий пещеру горы Тарцаль с Лабораторией Паравооружения. На дне прохода они нашли отбойный молоток, подключенный к электрической розетке внутри лаборатории.

Зыкову удалось сбежать. Он до сих пор на свободе и находится в бегах по меньшей мере с января 1989 г.

В настоящий момент Михаил Зыков является видным научным советником Российской Федерации. Его конкретная роль, зона ответственности и полномочия в российском правительстве… не вполне понятны. Остается неясным и то, как именно ему удалось заполучить эту должность.

Зыков не ученый. Он – живое оружие массового уничтожения, запертое внутри разума, столь же незначительного, что и ядро атома. Он следует своим инстинктам/запрограммированным инструкциям, исходя из окружающего контекста. Он собирает ученых. В его распоряжении имеется некий объект в пригороде Омска, где, как нам кажется, располагается сверхсветовой приемопередатчик; не исключено, что доступ к тексту Рецепта он имел уже как минимум за пять лет до его официального открытия командой ЛПФИСК в 2005 году. Андреас Косогорин и Джон Чжан, разработавшие основы коммуникации с применением Ф-слоя, теперь работают на него. Как и Хью Дэвис, который до этого также был сотрудником ЛПФИСК.

Мы считаем, что Зыков может быть причастен к смерти голландского Эка-саванта Джима Аккера в декабре 2007 года. На момент смерти Аккер знал о Рецепте больше, чем все остальные жители Земли вместе взятые; мы думаем, что Зыков хотел заполучить эти знания, и Аккер покончил с собой, чтобы ему помешать. Мы почти уверены, что именно Зыков стал инициатором Рождения первых шести Стихий между 1998 и 2003 годами, прежде чем процесс вышел из-под его контроля. Он, вне всяких сомнений, лично присутствовал в зоне Архангельской катастрофы, случившейся 11 ноября прошлого года и должен был там же и погибнуть.

Зыков может попытаться сбежать, перебравшись через тюремную стену. Он может попытаться взять под контроль ядерный арсенал России. Восстановить контроль над каскадом Стихий или заземлить остаток своей силы другим способом. Вы заново отстроили детектор, а значит, вам известно, что Рецепт раз за разом изменялся в ответ на разработку всех этих новых технологий; не исключено, что Зыков открывает технологии, а затем блокирует их своими злоупотреблениями – и все ради того, чтобы лишить человечество полноценного будущего.

Возможно, он придет за мной лично. Возможно, попытается загубить всю разумную жизнь в этой Вселенной. Может быть, надо всеми этими проектами он работает одновременно. Но итог у них так или иначе один – смерть.

Вот кто он такой. В этом вся его суть. Если он несет ответственность за Архангельскую катастрофу, пусть даже и косвенно, на его счету уже несколько тысяч жизней. Его следующий шаг не имеет значения. Мы просто обязаны его остановить.

Тонкая структура. Глава 34. Утечки не было

Все до неприличия просто. Вы находите человека, который должен стать очередной Стихией. Заблаговременно его похищаете. Отвозите в город, который хотите сровнять с землей, запираете в комнате какого-нибудь здания неподалеку от центра и убегаете. Стихия просыпается. Вырывается на свободу. От десяти до пятидесяти тысяч человек погибают в ходе действа, занимающего в восприятии Стихии несколько субъективных дней. Спустя 15.8 секунд реального времени сверхчеловек восстанавливает рассудок и приходит в себя, перепачканный спекшейся кровью посреди города, который так сильно пострадал от сверхзвукового человека-торнадо, что в нем еще даже не успели начаться обрушения. В течение десяти минут вслед за падением небоскребов число жертв возрастает вдвое.

И если вам повезет, то как только вы расскажете Стихии о том, что сотворила ее сила, человек сам покончит с собой.

Другого способа нет. Нужен живой, нерожденный член Эшелона. Ведь они, в конце концов, оружие, сверхлюди, но отнюдь не оружие массового поражения. Они не могут находиться в нескольких местах одновременно. Нельзя просто заслать человека в город и приказать ему убить десять тысяч ему подобных. Ему пришлось бы заниматься этим лично, бок о бок со своими мишенями, по двое или трое за раз, швыряться машинами, сносить головы, накрывать толпы обломками рушащихся зданий. Так или иначе ему придется смотреть в глаза, по крайней мере, каждой десятой из своих жертв, и даже если он не был безнадежно чокнутым изначально, в итоге он именно таким и станет. Если не решит ответить отказом. Ни в том, ни в другом случае контролировать его вы уже не сможете. А это куда важнее всего остального.

В каком-то смысле такой подход более гуманен. Подойти к неприятелю вплотную и проткнуть его сердце пальцем куда дороже, чем проделать то же самое с расстояния в пятьдесят метров при помощи пистолета, или с противоположного берега реки – при помощи миномета, – или же и вовсе с другого полушария, вооружившись межконтинентальной баллистической ракетой. Психологически, понятное дело.

Это наводит на определенные мысли.

Возглавляемый капитаном Моксоном Департамент Особых Авиационных Исследований в Бруксбурге, штат Невада, открыл способ, при помощи которого можно создавать низших сверхлюдей. Летунов, да, сила которых, пожалуй, соизмерима с шестым членом Эшелона, где бы она сейчас ни находилась. В этом процессе есть лишь одна сложность – оценка психологического профиля. Собственно заземление, фильтрация и внедрение силы Стихий устроены настолько просто, что рациональному человеку от этой жуткой мысли сделалось бы дурно. Начать с того, что Чэн-Ю Куан из-за этого не спит по ночам. Как им это удалось? И когда? На обычные Рождения это, похоже, не влияет. Почему? Или все-таки влияет? Сколько их теперь? Вывели ли их на позиции? Есть ли кто-то из них поблизости? Наблюдают ли они за самим Чэном?

«Неправильные». «Испорченные». «Вывернутые наизнанку». «Похожие на оптические иллюзии». Как же их на самом деле видит своим сверхчеловеческим зрением Арика?

И в чем источник силы Стихий?

Около четырех часов утра, на триста шестьдесят четвертый день одиннадцатого года, Чэн сонно переворачивается на кровати, пытаясь обхватить рукой другого человека, который должен лежать рядом с ним; в итоге ему приходится постараться, чтобы не перекатиться через край. В кровати Чэна вот уже полгода как нет никого, кроме самого Чэна, и он повторяет это раз за разом. Там, где должна быть вторая половинка его жизни, образовалась зияющая дыра.

Проще всего было бы сдаться. Он мог бы взяться за свой компьютер, попечатать на нем недельку, а потом просто передать американцам все известные ему данные. Если уж на то пошло, ему и передавать ничего не придется. Достаточно просто пойти в какое-нибудь общественное место, и они считают каждое нажатие клавиш прямо по ходу печатания через снайперский прицел, направленный на экран его ноутбука из окна квартиры через улицу от кофейни. Тогда это уже станет их проблемой. Они, конечно же, наломают дров, и за этим последуют новые смерти, а с задачей справятся куда хуже, чем мозг Чэна, забитый бешено размножающимися фрагментами Эка, и его стеллаж с нелегальным оборудованием для инфолектрического детектора. Но рано или поздно они все-таки сумеют сосредоточить на проблеме достаточно рациональных умов, чтобы напасть на след ее разгадки. Рано или поздно.

Правда, прежде, чем это случится, они потратят как минимум пять лет, пытаясь взять процесс под контроль и терпя катастрофические неудачи. Статистически самая высокая вероятность Рождения новой Стихии приходится на густонаселенные города. Общее число жертв может исчисляться миллионами.

Герои не возвращаются домой, чтобы посмотреть новости, пока кто-то другой занимается спасением мира.

Чэн не успевает толком уснуть, когда его внезапно будит чей-то крик. За непродолжительными конвульсиями следуют пять дурманящих секунд, в течение которых он никак не может вспомнить, где находится. Это не его квартира в Бруксбурге. И не нижний этаж СПД в Линкольншире. Непримечательная деревянная мебель черного цвета. Белые стены и постельное белье. Дешевые беспредметные полотна на стенах. Это отель, вспоминает он. Отель в Риме. Источник крика в нескольких комнатах от него. Женщина. Не паника, не ужас, а агония. Становится больно от одного только звука. От него в голове возникают тошнотворные образы того, что могло бы вызвать столь сильные мучения. Может быть, она рожает. Может быть, ребенок вот-вот появится на свет, а она оказалась не готова. Может быть, это случилось…

преждевременно…

Отбросив покрывало, Чэн бросается к куче агрегатов, занимающих стол у окна – арсеналу самодельных микросхем в дешевых корпусах из металла и пластика, соединенных друг с другом хлипкими и ненадежными шлейфами. Включив их, он начинает собирать одежду, пока загружается управляющий этим оборудованием нетбук. – Митч! Вставай скорее!

– Да что за чертовщина здесь творится? – кряхтит, выпрямляясь, Митч, который лежит на кровати у противоположной стены.

– Ты видишь того, кто кричит?

Митч осматривается по сторонам, проникая взглядом в близлежащие комнаты. Для четырехмерного зрения отель выглядит довольно запутанным, но этажом выше за тремя стенами ему на глаза попадается постель с одинокой извивающейся фигурой человека, от которой исходит ослепительно яркий суперсвет.

– Это…

– Да, это не тот человек, и да, она опережает прогноз почти на двенадцать часов, – отвечает Чэн. – Словами не описать, во что мы влипли. Нам нужно туда попасть. Можешь нас к ней провести? – Он хватает обеими руками ворох соединенных друг с другом устройств и прижимает его к груди – по-другому эти штуки не донести.

– Я могу забраться наверх сквозь стены.

– А я нет, так что веди меня обычным человеческим путем.

Митч берет Чэна за руку. Глядя на мир без дверей и стен, он ясно, как днем, видит путь вверх, на следующий этаж. Не открывая дверь, они проходят прямо сквозь нее, поворачивают направо, в противоположную от лифтов сторону, и направляются к пожарному выходу в конце коридора. Митч протаскивает Чэна сквозь тяжелую запертую дверь, и они оказываются на спиральной металлической лестнице, расположенной снаружи отеля. Поднявшись на тринадцать ступенек, они снова проникают внутрь здания и вскоре оказываются внутри номера женщины на верхнем этаже.

Чэну-Ю Куану уже доводилось наблюдать за одним из Рождений по внутренней системе видеонаблюдения, а при другом он и вовсе присутствовал лично, так что неоново-голубые молнии, искрящиеся в ее глазах и на кончиках пальцев рук и ног его ничуть не удивляют; про солнцезащитные очки он, однако же, забыл и потому вынужден заслонять глаза рукой. Митчу с его усиленным зрением приходится еще хуже. – Зажги свет, – кричит Чэн, раскладывая оборудование на полу у кровати. В голове всплывают старые воспоминания. – И включи пожарную тревогу, если найдешь.

Женщина бьется в конвульсиях, напоминающих эпилептический припадок; пуховое одеяло и простыни по большей части скинуты на пол. Чэн берет женщину за руку и надевает ей на запястье браслет с датчиками. Не найдя на стене красной кнопки, Митч достает из комода зажигалку и держит ее рядом с детектором дыма, пока не срабатывает сигнализация. Наконец, он зажигает свет.

– Пусто, – кричит Чэн, пытаясь заглушить какофонию; у него на глазах экран ноутбука заполняют восемь колонок с показаниями датчиков. – Никаких данных. Я ведь тебе это уже объяснял, да?

Процесс Рождения занимает четыре фазы, нам нужно было добраться до нашего парня прежде, чем закончится первая, – отвечает Митч.

То есть до того самого момента, когда его… ее нервные окончания начнут полыхать огнем. Что уже произошло больше минуты назад. Я видел это в своих кошмарах. Точка невозврата. У нас не осталось времени. Вся подготовка была впустую. Мы опоздали к Апокалипсису.

Женщина переворачивается на бок, и ей удается одним глазом привлечь внимание Чэна. Она изящна, на вид около сорока, стройная, загорелая, с темными вьющимися волосами; одета в свободную розовую пижаму. С ее точки зрения эти шестьдесят секунд вполне могли растянуться на тридцать четыре часа. Сейчас она, должно быть, уже близка к безумию.

– Скажи ей, что все будет хорошо, – говорит Чэн, и Митч снова и снова нерешительно повторяет эту фразу на итальянском. Эффекта нет. Она сворачивается калачиком и продолжает кричать.

– План Б. Нам нужно поднять ее на крышу.

|[A]| = p(, |[A]|) + 1. Вертикальная черта, открывающая квадратная скобка, алеф, закрывающая квадратная скобка, вертикальная черта, равняется пониманию, открывающая круглая скобка, точка, запятая, вертикальная черта, открывающая квадратная скобка, алеф, закрывающая квадратная скобка, вертикальная черта, закрывающая круглая скобка, плюс, один. Предупреждение, которое появилось в голове Чэна безо всякой причины и упорно не желало ее покидать.

Стена тюремной камеры/страж/охранник/называйте-как-хотите отказалась выпустить Митча наружу. Если рассуждать логически, то будь противник Митча мертв, угроза, которую он представлял для высших измерения, оказалась бы нейтрализована, и у тюремной камеры больше бы не было причин поддерживать свое существование, потому что – опять же, если рассуждать логически – именно так эту тюрьму запрограммировал сам Митч, вызвавший ее к жизни во время неконтролируемого падения в пространство размерности 3+1. Обращаясь к тюремной стене, Митч утверждал, что «Враг повержен». На что страж ответил: «Нет».

«|[A]| = p(, |[A]|) + 1» означает, что разумная популяция нашей Вселенной (Алеф) на единицу превышает то, какой она выглядит в восприятии читателя. Это означает, что помимо нас здесь есть кто-то еще. Тот, о ком мы ничего не знаем.

Все эти знания за секунду сливаются друг с другом в голове Чэна, пока они вдвоем с Митчем Калрусом несут извивающуюся безымянную итальянку, одновременно пытаясь вскарабкаться по пожарной лестнице на крышу отеля. Оказавшись наверху, они обнаруживают, что кто-то добрался сюда раньше них. Невысокий мужчина крепкого телосложения, с длинными и растрепанными седыми волосами. Он стоит к ним спиной, шепотом отдавая приказы в массивную спутниковую радиостанцию; язык, на котором он говорит, Чэну не знаком, но Митч распознает в его словах русскую речь. Вскоре после их появления до незнакомца доносятся возмущенные крики женщины, и он поворачивается в их сторону. Он носит длинную серую бороду и лишен одной руки. Во взгляде его серо-голубых, почти белых, глаз столько затаенной ярости, что она врезается в Чэна подобно пуле; он выпускает из рук ноги итальянки и в ужасе пятится назад, натыкаясь на ржавый металлический каркас и едва не свалившись с крыши. Сообщение Джима Аккера, доставленное и осознанное, испаряется у Чэна из головы. Оно больше не соответствует действительности, потому что теперь он знает правду.

Когда Русский переводит взгляд на Митча, Митч в тот же момент роняет женщину на пол – Чэн вовремя приходит в себя, чтобы протянуть к ней руку, но не успевает ее схватить; вслед за этим слышится мерзкий звяк, с которым ее голова ударяется о бетонную крышу – и бежит в его сторону. Их разделяет около пятнадцати шагов. Прежде, чем Митчу удается его догнать, Русский выходит на край крыши и спрыгивает на землю. Митч останавливается на краю и провожает взглядом своего противника, который, кружась в воздухе, стремительно несется в низ, исчезая из вида. Из ниоткуда раздается сверхзвуковой хлопок, от которого в радиусе нескольких миль разлетаются все стекла – а затем падающий мужчина исчезает из поля зрения, схваченный прямо в воздухе малиновым пятном, несущимся вдоль улицы на восток со скоростью чуть больше одного Маха. Митч поворачивается, чтобы проследить за их движением, но задолго до того, как он успевает среагировать, Стихия взлетает над уличными фонарями и вместе со своим пассажиром теряется в темном городском небе, направляясь вглубь итальянской территории.

Ты знаешь, кто это был?! – орет Митч, стараясь перекричать звон у себя в ушах. Развернувшись, он видит Чэна, пытающегося всеми силами удержать бьющуюся в конвульсиях женщину, которая вот-вот переродится в Стихию. – Мы должны его догнать! Мы должны его убить! Ты хоть представляешь, какие разрушения он навлечет на этот мир?

Митч! Сосредоточься!

Кто именно его поймал?

Если исключить Арику, Джейсона и всех погибших, то, скорее всего, это была Юлия Ефремова, Стихия номер шесть. Помимо них она единственный человек на планете, способный без посторонней помощи преодолеть звуковой барьер. – Чэн достает из-за пояса спутниковую радиостанцию и бросает ее Митчу. – Вызови Арику. Прямо сейчас. – Перед тем, как они отправились в Италию, Арику Макклюр последний раз видели в Лондоне. Будь она обычным человеком, лежала бы сейчас в постели. О ее настоящем местонахождении можно только гадать. Она не ожидает, что ее вызовут в ближайшие несколько часов.

Пока Митч связывается с Арикой, Чэн размышляет.

Вплоть до сегодняшнего дня Рождения происходили раз в солнечный год с погрешностью меньше двух секунд. Естественными процессы с годовой периодичностью существуют, но они не могут действовать настолько точно. Для этого нужны часы. Нужен разум. Он уже давно перестал считать Митча источником силы Стихий. Но как насчет его оппонента. Где-то там, наверху, есть два нетронутых XG-резерва. Один хороший, другой плохой. Что, если на деле имел место какой-то инцидент? Что, если злодей очнулся запертым в теле случайно подвернувшегося русского ученого – точно так же, как Митч оказался в ловушке тела… ээм, Митча? Что, если он попытался «заземлить» остаток своей гиперпространственной энергии? Мы ведь всегда знали, что Семерка и Шестерка были русскими…

Сколько у нас времени? – спрашивает Митч, продолжая вызывать Арику на связь.

Несколько минут. Не забывай, даже после того, как Арика сюда долетит, ей придется отнести эту женщину как можно дальше от берега, прежде чем та придет в себя. У нас… – Чэн вводит какие-то команды в терминал своего ноутбука и ждет, пока на экране не появятся показания датчиков.

– Она не отвечает, – сообщает Митч.

– Значит, она, скорее всего, почувствовала нарастающую силу еще раньше нас. Она, наверное, уже в воздухе. Либо так, либо она пропустила свое дежурство и просто бросила на произвол судьбы сотни тысяч человек, включая нас. Я предпочитаю верить, что девочка сохранила достаточно человечности, чтобы беспокоиться за нашу жизнь…

А ее саму ты человеком не считаешь?

Чэн замолкает на несколько секунд, делая мысленные прикидки. – Она уже должна быть здесь. Если бы она выдвинулась сразу после того, как почувствовала нарастание силы, то была бы здесь еще до начала криков. – Все наладится, – обращается он к женщине, тело которой продолжают терзать судороги. – Все наладится.

Ничего не наладится, Чэн! Сколько человек живет в этом городе? Сколько миллионов?

Чэн смотрит, как тикают часы. – Безудержная ярость длится пятнадцать и восемь десятых секунды. Масштаб разрушений можно снизить, если унести ее в море, но чтобы покрыть нужное расстояние, Арике потребуется в шестнадцать раз больше времени, ведь она на четыре поколения старше, верно?

Верно…?

Это дает нам отсрочку в четыре с половиной минуты. – Чэн разворачивает к нему экран ноутбука и показывает зеленое окно терминала, в котором запущена слепленная на коленке программа-таймер, раз в секунду выдающая новые данные. Последние строки выглядят так: 2:04, 2:03, 2:02, 2:01. – Раз Арики до сих пор нет, значит, она к нам и не собиралась. Даже если она сюда доберется, то уже не сможет унести Двенадцатую достаточно далеко от города, а если и успеет, то шансов выжить у нее практически нет. Ты же знаешь, что они могут друг друга чувствовать. Куда бы она ни сбежала, все равно останется самой яркой мишенью в небе.

У нас есть и другой вариант, – замечает Митч.

Двенадцатая издает вопль. Ни Митч, ни Чэн не знают ее имени. – Мы не можем на это пойти, – отвечает Чэн.

Мне достаточно просто провести рукой по поверхности ее мозга. Все закончится в одно мгновение.

И нет никакой гарантии, что это сработает! Не исключено, что все станет только хуже! Насколько нам известно, это может высвободить достаточно энергии, чтобы взорвать всю планету вместе с Солнцем!

Чэн, ты ведь знаешь математику! Так оцени шансы! Какова вероятность такого исхода? Если мы прямо сейчас придушим этот исток силы, неужели все так и будет?

От отчаяния Чэн ударяет кулаком по бетонному полу. – Нет. Это сработает. Скорее всего. Скорее всего. Но ведь мы должны быть учеными. И…

Митч забирает стонущую женщину из рук Чэна и, с его помощью, вытаскивает Двенадцатую на середину крыши, где ее проще всего засечь и обнаружить с воздуха. Он опускается на колени рядом с ее головой и помещает внутрь нее одну из ладоней. – Возможно, Арика еще успеет. Лучше, чем ничего. Я подожду, пока не останется две секунды.

А ее разве мы не должны спросить? – возражает Чэн. Они смотрят в бледно-голубые глаза Двенадцатой, которые мечутся в орбитах, будто пытаясь выбраться наружу.

От нее ничего не осталось. Она не себе, – отвечает Митч. – И уже не вернется. Пока не станет слишком поздно.

Мы ведь должны быть героями, – говорит Чэн.

Ореол вокруг итальянки стал таким ярким, что на него больно смотреть. Митч прикрывает один глаз левой рукой, но продолжает стоять на коленях, держа правую руку внутри ее головы. Чэну едва удается заставить себя наблюдать или слушать. Он поднимается и делает шаг назад. Ему хочется, чтобы она перестала кричать. Но больше всего – чтобы у них был другой, более приемлемый способ избавить ее от мучений. – Девяносто секунд, – сообщает он, перекрикивая ее вопли. – Я знаю, вы наблюдаете. Помогите нам!

Чт… – начинает было Митч, но его прерывает громоподобный БУМ, который яростно отбрасывает их в противоположные стороны. Спустя мгновение женщина исчезает, унесенная в сторону Средиземного моря со скоростью, в несколько раз превосходящей скорость звука. Все окрестные окна уже разлетелись вдребезги.

Эхо стихает. Через некоторое время сходит на нет рев пожарной сигнализации на нижних этажах, оставляя после себя лишь звуки сирен аварийных служб, съезжающихся к зданию отеля.

В небе по направлению к морю мельтешат и обвивают друг друга фрагменты молний. Вскоре от них не остается ни следа.

Это одна и та же проблема, – говорит Митчу Чэн, когда они, спустя несколько часов, оказываются в освещенном флюоресцентными лампами уличном кафе, ежась и дрожа над чашками кофе, пока над городом занимается рассвет. – Твой противник жив. И никогда не умирал. Тот однорукий мужчина – его носитель. Он соединен с облаком энергии, но эта энергия не может уместиться в нашей Вселенной сразу и без остатка. И тогда он нашел способ заземлить ее в разумных контейнерах. Стихии – это не что иное, как воплощенная ярость твоего противника. Достаточно его убить, безопасно заземлить или изолировать всю его энергию, и кризису придет конец. Я говорил, что больше не буду тебе помогать. Но ты, несмотря на это, продолжал помогать мне, оплатил эту поездку, за что я тебе крайне признателен. Оказывается, мы все это время работали над одной и той же проблемой с разных сторон.

Арика, – добавляет он, поворачиваясь к девушке, – то же самое касается людей, с которыми ты дралась в Бруксбурге. Только их сила, как мне кажется, идет от Митча. Она диаметрально противоположна твоей. Потому-то тебе и казалось, будто в них есть что-то неправильное. Не знаю, как это у них получилось, но раз уж получилось, значит добиться этого эффекта не так уж сложно. И все-таки американские Стихии слабее. Потому что слабее сам Митч. Он изначально уступал своему противнику. Насчет вопроса, почему Неприятель заземляет новую Стихию каждый год, или почему удары молнии больше не происходят в России…, ответа у меня нет. Возможно, что теперь он не контролирует процесс так же хорошо, как раньше. Лишь в той степени, которой хватает, чтобы попытаться нас прикончить.

Наступает долгая пауза. Арика, Митч и Чэн пьют кофе, избегая смотреть друг другу в глаза.

– Простите, – наконец, хрипло произносит Арика.

Из-за тебя погиб Джейсон Чилтон, – говорит в ответ Чэн, хоть и знает, что разозлившись, Арика могла бы прикончить его за один удар сердца. – Вообще-то, тебе даже повезло, что погиб именно он. Потому что жертвой Рождения должен был стать весь город. И тогда смерти всех его жителей были бы на твоей совести. Тебе повезло пройти через это, почти не запачкав рук. Ценой двухсот двадцати трех жизней!

– Я испугалась, – отвечает Арика. – Он… она бы меня убила. Чего ты ждал, что я просто пойду и стану с ней драться? Это же самоубийство! Меня бы просто прикончили.

– Если бы ты поспешила на помощь, когда мы в тебе нуждались, то никакого риска бы не было. К моменту пробуждения Двенадцатой ты бы уже оказалась вне зоны поражения, а сейчас была бы дома, в безопасности. Если бы не испугалась. Если бы выполнила свои обязанности.

– Мои обязанности?

– Сколько у тебя детей?

– … То есть если у меня нет иждивенцев, значит, я расходный материал? Я не супергерой.

Чэн залпом допивает кофе и вываливает на стол стеллаж, состоящий соединенных проводами коробок. Бросив взгляд на остальную улицу и темные здания на другой стороне, он мысленно спрашивает себя, как поступили американцы, узнав о случившемся: покинули город или же затаились, следуя политике молчаливого невмешательства. – Как допьете кофе и соберетесь уходить, оставьте оборудование на столе. Кто-нибудь его заберет. Теперь это их проблема. Митч, спасибо за помощь. Но поисками своего «приятеля» тебе придется заниматься самому. А я умываю руки. С меня хватит.

Тонкая структура. Глава 33. Ради этого и жизни не жалко (часть 3). Джим Аккер

Полноватый подросток с колючими волосами и образом жизни затворника. Сразу же напрашивается вывод, что он входил в число детей, которые настолько опережают других по своему интеллекту, так сильно выходят за рамки стандартного образования, что им не интересны ни школа, ни колледж, ни университет, ни работа – их мысли слишком заняты куда более высокими целями. Но, говоря по правде, он просто был слишком ленив. Слишком нетерпелив для реальной жизни. Романтические образы рисуют жизнь чистого творчества, проведенную за обдумыванием экстравагантных научных гипотез и сценариями концептуального кино за обедами по пятнадцать евро в независимых кофейнях; в реальности же приходится иметь дело с бюрократическими многоножками, неподатливыми сроками и рабочим компьютером, выпущенным еще в те времена, когда годы начинались с единицы.

Реальность такова, что людям нужно чем-то питаться.

Джим Аккер прожил настолько недолгую жизнь, что ее определяющим моментом стало совершенное в конце 2005 года открытие текста, который впоследствии стали называть Рецептом. Оно поглотило его без остатка. Крохи личной жизни, которыми он мог похвастаться на тот момент – большая часть друзей Джима были не более, чем именами пользователей на экране его компьютера – испарились окончательно. Его суточный цикл вырос до 26, 27, 28 часов, и он этого даже не заметил. Позже началась бессоница – мозг Джима даже в бессознательном состоянии работал настолько активно, что не давал ему уснуть.

Что именно он начал принимать и когда, выяснить так и не удалось. К концу 2007 года он деградировал до состояния прикованной к постели машины Тьюринга, набора переключателей, мечущихся по сообщению длиной в 7 тебибайт и черпающих химическую энергию в самом процессе перевода.

Захватывая разум Аккера, Михаил Зыков даже не подозревал о проблемах, которые таились в его голове. Когда психический ландшафт начал искажаться и деформироваться, он уже был слишком глубоко, чтобы с легкостью выбраться наружу. Страшное понимание того, кем в действительности является Зыков, пришло к Аккеру несколькими часами ранее, когда он приземлился в Амстердаме. С ужасающей ясностью осознавая масштаб последствий, которые могли наступить, если бы Зыков получил полный доступ к его переводу Рецепта, Аккер принял смертельную дозу препарата, чтобы отравить свой мозг, устроив, таким образом, ловушку для противника, обладавшего телепатическими способностями. Шок, который Зыков испытал от контакта с едкими, раздробленными мыслями Аккера, на 48 часов погрузил его в паралитическую агонию прямо на полу квартиры, хотя и не убил окончательно.

Последней связной мыслью Аккера стала формула |[A]| = p(, |[A]|) + 1, предупреждение, которое он послал Чэну-Ю Куану на единственном языке, который был доступен ему под конец жизни.