Рубрика: Вечное пламя

– Не хочешь рассказать мне, что здесь происходит?

Тоско находился посередине опорной веревки, пересекавшей комнату между клетками древесников; скорее всего, он вошел, когда Карло был в кладовой. Недолго поразмыслив над манерами своего начальника, Карло решил, что обманывать его ни к чему. Он не был бы так рассержен, если бы уже не знал – хотя бы отчасти – ответ на свой вопрос.

– Самка чувствует себя хорошо, – сказал Карло, показывая на Бенигну, спящую в клетке слева от него. Ее очертания практически полностью скрывали из вида фигуру поменьше, которая цеплялась за ту же ветку. – Она регулярно кормит своего детеныша, но ее ко по-прежнему не обращает на него никакого внимания.

– Своего детеныша? – в голосе Тоско не было ни удивления, ни недоверия, а значит, об этом он наверняка слышал уже не в первый раз. Скорее всего, у него было достаточно времени, чтобы свыкнуться с этой мыслью, прежде чем прийти сюда, чтобы увидеть доказательства собственными глазами.

– Я и не ожидаю от нее такого отношения, – сказал в ответ Карло. – Думаю, она относится к нему так, как отнеслась бы к любому осиротевшему родственнику; как будто у нее появилась племянница, о которой она раньше ничего не знала. Тот факт, что у нее никогда не было сестры особо ничего не меняет – не настолько ей важны всякие логические неувязки.

Тоско пришел сюда не для того, чтобы обсуждать связь родственных отношений древесников с их альтруизмом. – Ты нашел способ инициировать формирование жизнеспособной бластулы?

– Жизнеспособной при условии хирургического вмешательства, – добавил Карло. – Я бы воздержался от более громких заявлений.

– Сколько раз ты уже это проделал?

– Всего три.

– О, и только-то? – Тоско наконец-то нашел в этой ситуации нечто забавное. – И когда ты собирался мне рассказать? После дюжины?

– Я хотел быть уверенным в результатах, прежде чем придавать им слишком большое значение, – объяснил Карло. – Если бы Бенигна стала простой случайностью, из этого вряд ли бы вышел достойный материал для публикации.

– Разве? А по-моему, для публикации это в самый раз.

– Ну, вышло все иначе.

– Убей ее, – открыто сказал Тоско. – А потом и оставшихся двоих, только выжди какое-то разумное время. Когда ты произведешь вскрытие, то должен будешь обнаружить многочисленные пороки развития во всех трех телах.

Карло замешкался, пытаясь сформулировать свой ответ так, чтобы избежать прямого отказа. – Аманда и Макария отнюдь не глупы, – сказал он. – Если бы я попытался сфабриковать нечто подобное, они бы это заметили – и кто знает, какую бы суматоху подняли.

С другой стороны, Тоско тоже не был дураком; даже если он и знал, что одна из женщин не станет поднимать шума, то внешне это никак не выражалось. – Сколько всего копий у этих светозаписей?

– Несколько.

– Сколько именно? – не унимался Тоско. – Где они хранятся?

Карло смирился с неизбежностью конфликта. – Несколько дюжин, в самых разных местах. Об их уничтожении можешь даже не думать.

– Ты с ума сошел, Карло, – заявил Тоско. – Ты должен был изучать дихотомичность.

– И, возможно, этого еще удастся достичь, – сказал в ответ Карло. – Через одну-две череды, когда Бенигна наберет достаточно большую массу, я собираюсь выяснить, сможет ли она тем же способом родить и второго детеныша. И вот подходящее название для статьи: «Последовательная факультативная дихотомичность древесников под влиянием света». Нам стоит провести конкурс на поиски фразы из репродуктивной биологии, в которой наши предки увидели бы как можно больший оксюморон.

– Любопытство Тоско взяло над ним верх. – А что с ее ко? Он пытался с ней спариться?

– Да.

– И что? Она его отвергла?

– Нет, она пошла ему навстречу. Но ничего не произошло. По крайней мере, в этом смысле она бесплодна. Вероятно, она утратила и способность к спонтанному делению, хотя с уверенностью об этому можно будет сказать только через год-два.

Тоско потерял интерес к биологии. – Про год-два можешь забыть. Я хочу, чтобы в течение шести дней все самки и их потомство были мертвы. Я хочу, чтобы все записи были уничтожены –

– Этого не будет, – твердо сказал Карло.

Тоско подтянулся ближе. – Ты забыл, на кого работаешь? И кто, если уж на то пошло, получил для тебя разрешение на отлов этих древесников?

– Хочешь довести дело до Совета? – спросил его Карло. – Я буду рад подчиниться их решению.

– Возможно, так и стоит поступить, – ответил Тоско. – В совете пять женщин и семь мужчин – и далеко не все женщины встанут на твою сторону.

– И не все мужчины – на твою. – Так или иначе, Карло был уверен, что Тоско блефует. Он хотел, чтобы перспективы, появившиеся благодаря Бенигне, были похоронены здесь и сейчас, а не обсуждались по всей Бесподобной.

Тоско повернулся, чтобы осмотреть клетку Бенигны. – Такое будущее ты хочешь нам навязать? Мир женщин, которые будут размножаться при помощи машин?

– Все необязательно должно закончиться именно так, – возразил Карло. – Возможно, мы научимся инициировать и рождение жизнеспособных мужчин. А в перспективе существует вероятность, что нам удастся внедрить этот процесс в тело, посредством веяний: никаких машин, только ко, которые, как обычно, будут спариваться друг с другом – и рождение детей не будет сопровождаться смертью матери.

Тоско продолжал стоять на своем. – Не раньше, чем через несколько поколений – если, конечно, это вообще возможно.

– Может быть, ты и прав, – неохотно согласился Карло. – Я просто пытаюсь объяснить, что наши слова не высечены в камне. Эта процедура никоим образом не установит извечный порядок вещей. Допустим, несколько детей родятся при помощи этого метода. Если они решат, что хотят размножаться по старинке, то их положение будет ничем не хуже, чем у соло: они будут свободны в выборе супруга.

– Всего «несколько»? – сардонически спросил Тоско. – То есть ты хочешь помочь горстке друзей пережить рождение детей, а остальным женщинам предлагаешь последовать совету их матерей?

– Разумеется нет. Но, как ты и сказал насчет Совета, не каждая женщина будет согласна с новым методом. Никаких принуждений, никаких запретов – мы просто должны сделать процедуру безопасной, а затем дать людям возможность выбора.

– Большинству женщин пост вполне по силам, – сказал Тоско. – И большинство рождений уже дихотомичны. Я сожалею о той тяжелой ноше, которую на тебя возложил твой друг, но ты не вправе разрушать все общество, лишь бы только облегчить муки своей совести.

Карло никогда не рассказывал ему о детях Сильвано. Но он не удивился тому, что молва расползлась по Бесподобной, как только Сильвано занял пост Советника и каждый аспект его жизни приобрел особую значимость. Но он никак не ожидал, что этот факт бросят ему в лицо.

– Сколько прошло лет, с тех пор, как ты убил свою ко? – спросил он. – Пять? Шесть?

Тоско насмешливо прожужжал. – Убил? Мы вместе сделали этот выбор.

– Какой выбор? Убить ее уже тогда или позволить голодать еще несколько лет?

– Да ты как ребенок! – презрительно усмехнулся Тоско. – До сих пор рокочешь по ночам о своей несчастной погибшей мамочке и ужасных вещах, которые мужчины творят со своими ко? Пора повзрослеть и посмотреть в лицо реальному миру.

– Я так и сделал, – ответил Карло. – Я посмотрел ему в лицо и теперь собираюсь его изменить.

– Хватит, – сказал Тоско. – Разговор окончен. – Он стал перебираться к выходу.

Карло висел на веревке и, сотрясаясь от гнева, думал, как ему поступить. Тоско не стал бы обращаться в Совет; он бы собрал единомышленников и вернулся, чтобы убить древесников и разнести оборудование.

Карло задумался, сколько времени у него есть на подготовку. Несколько склянок? Несколько курантов? Новость о том, что он сотворил, могла разозлить многих, но донести ее до понимания людей было не так просто; Тоско не мог заделаться лидером неистовствующей толпы, просто прокричав в столовой парочку лозунгов. Скорее всего, он начнет со знакомых биологов, которые поймут, в чем состоят эксперименты над древесниками и каковы их последствия. Но не все из них согласятся со мнением Тоско – и даже тех, кто встанет на его сторону, придется убедить в необходимости насилия.

Самый большой риск, – решил Карло, – возникнет в том случае, если он запаникует и сразу же отправится за помощью, оставив древесников без защиты. Он должен был сохранять спокойствие и дожидаться, пока Аманда не заступит на дежурство.

---

Когда пришла Аманда, Карло объяснил ей ситуацию. – У тебя есть на примете люди, которых можно сюда привести? – спросил он. – Которым можно доверить охрану?

Аманда с ужасом посмотрела на Карло. – И что ты хочешь сделать? Устроить здесь блокаду? Или побоище?

– А у нас есть выбор? – Ввязываться в конфликт Карло хотелось не больше, чем ей, но он не мог просто встать в стороне и позволить Тоско уничтожить их работу.

– Дай-ка подумать. – Аманда раскачивалась на веревке вперед-назад. – Что, если мы выпустим древесников обратно в лес?

– Они узнают, что это наших рук дело.

– Они догадаются, что это одно из возможных объяснений, – уступила она. – Но ты ведь знаешь, как сложно поймать древесника в лесу. И даже Тоско не успел их как следует рассмотреть; думаешь, он сможет достоверно описать их своим сообщникам?

Карло это не обрадовало, но доводы Аманды были вполне разумны. Встав на защиту лаборатории, они бы лишь дали своим оппонентам более четкую цель для выражения их агрессии, а прятать древесников где-либо еще было бесполезно. Так или иначе, древесники не были последним вместилищем новой технологии, так что, проведя в лесу полдня, большинство людей потеряли бы всякое желание заниматься их поисками.

– Хорошо, – сказал он. – Но действие транквилизатора по возможности должно быть максимально слабым – иначе они все равно могут оказаться уязвимыми, если кто-нибудь отправится на поиски.

– Верно. – Аманда задумалась. – Ты правда не мог как-нибудь поделикатнее решить проблему с Тоско? – она произнесла это так, словно дело было парой пустяков.

– Да он ведь по большей части уже об этом знал! – возразил Карло. – Кто-то дал ему наводку.

– На меня не смотри, – сказала Аманда, – я никому не говорила.

– Даже тем, кто, по твоему мнению, умеет хранить секреты?

– Я не дура, Карло.

Аманда принесла транквилизатор, и Карло подготовил дротики с четвертью обычной дозы препарата. Все древесники еще спали, поэтому попасть в большинство из них было несложно, но Пия пряталась за таким количеством веток и цветов, что как следует прицелиться в нее было просто невозможно. Карло вошел в клетку, подобрался к ней по одной из веток и всадил дротик ей в грудь. Ее дочь, Рина, зашевелилась и начала рокотать; дотянувшись до нее, Карло взял девочку на руки, чтобы успокоить. Он держал ее в момент рождения, и с тех пор она относилась к нему с терпимостью. Ко ее матери по-прежнему жил в лесу, но если поведение Бенигно было хоть сколько-нибудь показательным, Пио не проявил бы к ней ни сильной привязанности, ни враждебности.

– Я сначала заберу этих двоих, – прокричал он Аманде.

Вход в лес располагался неподалеку, а коридор был пуст. Рина цеплялась за плечо Карло, который перебирался по веревке, волоча рядом с собой тело ее матери. Аманда следовала за ним с Бенигной и ее дочерью Ренатой – девочка растерянно ерзала и рокотала в сетке.

В лесу Карло поднял Пию чуть ближе к древесному пологу, тщательно маневрируя, чтобы не дать ей угодить в капканы из острых ветвей; он снова был удивлен тому трюку, который провернула Зосима, сбежав от него с Бенигной «на буксире». Пия уже начала шевелиться, поэтому он выпустил ее и дождался, пока она не уцепится за соседнюю ветку; она все еще была слаба, но теперь можно было не бояться, что она куда-то уплывет из-за невесомости. Рина забралась на грудь своей матери, и Карло направился обратно, к подножию леса. Аманда вместе со своими пассажирами залезла на другое дерево, но от Карло отстала несильно и вскоре его догнала.

– Нам надо узнать наверняка, что дети способны к нормальному размножению, – выразил свое беспокойство Карло. – Это важнее, чем ответ на вопрос, сможем ли мы вызвать повторные роды.

– Половозрелого возраста они достигнут только через два года, – ответила Аманда. – Тебе не кажется, что важнее сохранить им жизнь, чем держать под наблюдением?

– Разумеется. – Карло замешкался. – По-твоему, это Макария говорила с Тоско?

– Вряд ли, – сказала Аманда. – Если бы она хотела уничтожить нашу работу, то могла бы отравить самих древесников и испортить ленты до того, как мы сделали запасные копии.

– Это верно. – Но тогда кто? После родов Бенигны в лаборатории постоянно дежурил кто-нибудь из их троицы, но Карло зачастую проводил половину своей смены в соседней кладовке. Тоско мог попросить кого-нибудь заглянуть к ним без предупреждения – и тогда вместе со своим информатором он смог бы сам по большей части восстановить картину происходящего.

Они перенесли оставшихся древесников в лес, поле чего начали отсоединять светопроигрыватели от расположенных под клетками люков. Все, что здесь находилось, можно было воссоздать заново, но Карло не собирался просто так уступать оборудование своим противникам, если у него все еще был выбор. Каждый из трех ученых спрятал по три копии записей, не раскрывая остальным их местонахождение. Так что если у Тоско не было собственной маленькой армии шпионов, работающих круглыми сутками, ему вряд ли бы удалось найти все экземпляры.

Когда они упаковали оборудование, Аманда взяла один из ящиков и обвела взглядом опустевшую каюту. – И что дальше?

– Мне придется обратиться в Совет, – решил Карло. – Нам потребуется их защита.

– А что, если они, наоборот, встанут на сторону Тоско?

Карло нахмурился. – И из каких же соображений они прикроют наш проект? Их задача – управлять ресурсами, поддерживать безопасность и обеспечивать выполнение целей нашей миссии. Изыскания альтернативных способов размножения, которые могли бы поспособствовать стабилизации нашей численности – одновременно увеличив продуктивность и продолжительность жизни среди женщин – это всего-навсего умелое управление ресурсами.

– Несколько черед назад тебя не интересовало даже изучение того, могут ли самцы повысить шансы дихотомии, если станут меньше есть. А теперь ты рассчитываешь на то, что люди будут держаться своих принципов перед потенциальной угрозой вымирания мужчин?

– Так что бы ты предпочла? – парировал Карло. – Удовлетворение от того, что твой ко будет голодать наравне с женщинами или возможность есть досыта и жить столько же, сколько живут мужчины?

– Дело не в желании видеть, как кто-то голодает, – ответила Аманда. – Древесники не страдают от голода, но эффект, скорее всего, выражен сильнее, когда тела обоих родителей сигнализируют о том, что избытка пищи не наблюдается.

Эти слова вывели Карло из себя. – Речь идет о возможности выжить после родов, а ты будешь играть словами и рассуждать о том, какой голод лучше? Я серьезно: если мы сможем доказать, что процедура безопасна, что ты выберешь?

– Это не твое дело, – отрезала Аманда.

Карло осекся. – Ты права. Извини. – Все это время с момента первых искусственно вызванных родов он боролся со своим внутренним отвращением, убеждая себя в том, что сохранять решимость было его обязанностью перед всеми женщинами Бесподобной. Однако ни одной женщине подобное решение не далось бы с легкостью, и он был не вправе переносить вопрос в личностную плоскость.

– Но исследования-то ты поддерживаешь? – спросил он.

– А разве я бросила проект? – сказала в ответ Аманда. – Если кто-то хочет заводить детей именно таким способом, то с какой стати я буду им мешать? Но для многих людей ни о каком выборе и речи не будет – они увидят в этом лишь угрозу. – Она указала на другой ящик. – Можешь взять его? Если Тоско заявится сюда с бригадой демонтажников, я бы предпочла находиться в другом месте.

Карло взял ящик и вышел из комнаты следом за ней.

– Когда спрячу это в безопасном месте, мне стоит проведать Макарию, – сказала она. – Расскажу ей о случившемся.

– Спасибо.

– Думаю, нам стоит залечь на дно, пока ты не встретишься с Советом, и мы не узнаем их мнение.

– Похоже, это самая разумная идея. – Теперь, когда в его воображении возник образ явившейся за древесниками толпы, размахивающей пылающими фонарями на манер фермеров, выжигающих больные растения, Карло начала охватывать тревога. Он почему-то решил, что схватка займет одну-две склянки, после чего проблема будет решена.

Но с каким бы катарсисом он ни ассоциировал идею побоища, в реальности оно бы ничего не решило. Победители не заставили бы побежденных пересмотреть свои взгляды, и чья бы сторона ни возобладала в этой демонстрации силы, на идеях их противников это бы никак не сказалось.

---

Карла терпеливо слушала – настолько же тихо и внимательно, как и в тот раз, когда Карло впервые рассказал ей о том, что уходит из агрономии, чтобы заниматься размножением животных. Когда он закончил, она задала несколько вопросов насчет самой процедуры: о вариациях сигналов, которые он записал в процессе деления Зосимы, и, в частности, о тех, с помощью которых он вызвал роды у Бенигны.

– Интересная работа, – сказала она, как будто он только что описал изучение наследственности кожных узоров у полевок.

Карло воспринял ее тон как своеобразный упрек в свой адрес. – Прости, что скрывал это от тебя. Но наша команда договорилась ни с кем это не обсуждать, пока нам не удастся повторить результат.

– Я понимаю, – сказала Карла.

Карло изучил ее лицо в свете лампы. – Так что скажешь? Это… перспективное направление? – он не знал, как еще сформулировать свой вопрос, не спрашивая напрямую о том, на что, как он считал, Карла не была готова ответить.

Она немного напряглась, но не рассердилась. – Нет ничего плохого в знании своих возможностей, – беззлобно сказала она. – Тоско просто дурак; его претензии, пожалуй, небезосновательны, ведь вы держали его в неведении, но закрывать весь проект – это уже чересчур.

– Мне придется обратиться напрямую в Совет, – сказал Карло. – Можешь дать какие-нибудь рекомендации?

– Ха! После моего последнего триумфального выступления?

– Ты могла бы рассказать мне об ошибках, которых стоит избегать.

Карла задумалась. – Выясни, сколько единомышленников ты сможешь найти до начала слушания. Мне надо было поступить именно так.

– В Совете я знаю только одного человека, – сказал Карло. – Думаешь, Сильвано будет в настроении, чтобы делать мне какие-то одолжения?

– Как знать, – ответила Карла. – Если у тебя будет возможность поговорить с ним до того, как он окажется среди своих коллег-Советников, то он вполне может решить, что это дело важнее желания отплатить тебе за то, что не сумел вразумить меня насчет новых двигателей.

– Может, и получится, – неохотно согласился Карло. – Но Сильвано бывает непредсказуем. Если разговор с ним не задастся, результат может оказаться хуже, чем если бы я ему вообще ничего не говорил.

Позже, когда они вдвоем уже забирались в постель, Карло почувствовал всплеск гнева. Он пытался проложить путь, который избавил бы ее от необходимости голодать. Ради этого – ради нее и их дочери – он рискнул своей карьерой. Он понимал, когда она не осмеливалась возлагать надежды на его успех, но даже сейчас, когда в его руках было живое доказательство того, что все могло быть иначе, почему она не могла подбодрить его хоть одним словом?

Он лежал под брезентом, вглядываясь в светящийся мох. Если он хотел заручиться твердой поддержкой кого бы то ни было – мужчины или женщины, друга или ко – то революция, на которую он набрел, для этого совершенно не годилась.

---

– Я постараюсь встретиться с Сильвано, пока он еще дома, – сказал Карло.

– Хорошая мысль, – ответила Карла, отодвигаясь от буфета, чтобы дать ему пройти. Она медленно пережевывала утренний каравай, растягивая каждый глоток так, будто ничего и не изменилось. Но привычки всей жизни не могли исчезнуть за одну ночь. Карло попытался представить ее такой же упитанной, какой была Бенигна, – после того, как она, готовясь родить своего первенца, обратит старые запреты вспять. Ее ребенок, их ребенок? Он не был древесником, скованным своими инстинктами; дочь, созданную из ее плоти, он наверняка бы смог полюбить так же сильно, как свою собственную.

– В своих доводах сосредоточься на исследованиях, – посоветовала она. – Не примешивай к ним личное. Если попытаешься увязать это с тем, что коснулось Сильвану –

– Я не настолько бестактен, – ответил Карло. – Но все равно спасибо. – Он направился к двери.

– Расскажешь, как все прошло? – спросила она.

Он ненадолго задержал на ней задний взгляд. Ей было небезразлично, чем он занимался – она просто проявляла осторожность.

– Конечно, – ответил он. – Я вернусь к вечеру.

Выйдя в коридор, Карло бросил беглый взгляд на проходящих мимо людей, задавшись вопросом, узнал ли кто-нибудь из них о древесницах, переживших роды. Теперь, когда Аманда и Макария были свободны от своего обещания хранить случившееся в тайне, а Тоско наверняка был занят поиском единомышленников, новость вскоре должна была разлететься по всей Бесподобной. Возможно, он, наконец-то, станет известен не только как человек, потерявший контроль над пальцами руки.

Когда он добрался до поворота и перемахнул на поперечную веревку, на нее же запрыгнули двое мужчин, которые до этого момента двигались в другом направлении; теперь один из них оказался впереди Карло, а другой – позади него.

На них были надеты маски – мешки из темной ткани с грубыми прорезями для глаз.

– Я вам не помешаю? – Карло понимал, что неуклюжесть или грубость здесь ни при чем, но он не нашел слов, подходящих к реальной ситуации.

Мужчина позади него достал из кожного кармана длинный кусок ткани, после чего забрался Карло на спину и попытался обмотать ткань вокруг его тимпана. Карло отпустил веревку и сосредоточился на попытке отбиться. Лишившись опоры, они полетели в сторону, к стене коридора. Сопротивляться было не с руки, но Карло не чувствовал, что уступает в силе; во время схватки с Зосимо в лесу ему было куда сложнее.

Второй мужчина оттолкнулся от веревки и последовал следом за ними, достав из своего искусственного кармана какой-то небольшой предмет. Карло внезапно пересмотрел дальнейшее развитие событий и что есть силы позвал на помощь. До того, как он завернул за угол, в коридоре были и другие люди. Кто-нибудь должен был его услышать и прийти на помощь.

Мужчина с куском ткани больше не пытался заставить его умолкнуть, но затем одним резким и ловким движением обвил ткань вокруг верхних запястий Карло. Стянутая плоть была блокирована – она стала слишком жесткой, чтобы поменять форму. Карло попытался оттолкнуть нападавшего нижними руками, но ткань удерживала их вместе. Отталкиваясь от веревки, его сообщник не рассчитал свой прыжок, но теперь, слегка задев стену, снова направлялся в их сторону.

– На помощь! – снова закричал Карло.

Нападавший стянул ткань еще сильнее. – Вот так и бывает с предателями, – сказал он. – Их никто не слышит.

Вытянув руку, второй мужчина ухватился за свободный конец ткани, а затем воспользовался им, чтобы подобраться поближе. Карло видел, как он переложил маленький предмет в другую верхнюю руку, готовясь приступить к делу. Если они работали на Тоско, то это, скорее всего, был транквилизатор. Если же они были сами по себе, то это могло быть все что угодно.

Карло отрастил на груди пятую руку и вытянул ее, чтобы схватить мужчину за запястье и остановить дротик. Вместо того, чтобы зацепиться своими руками за руки Карло, тот выпустил конец ткани и выставил освободившуюся руку вперед, но прежде, чем она успела вступить в бой, Карло с силой оттолкнулся, и нападавший из-за отдачи полетел назад.

Человек позади него схватил конец ткани и обмотал его вокруг пятого запястья Карло. Отрастив шестую конечность, Карло попытался вырваться из своих пут, но все было тщетно. Сообщник снова зацепился за стену и теперь двигался в их сторону. Впереди коридор был пуст, а сзади его не давал рассмотреть первый нападавший.

У Карло не осталось плоти для седьмой руки. – Кто ты такой? – стал допытываться он. Мужчина с дротиком был все ближе.

– Глумлению над природой не бывать, – тихо сказал второй. – На что ты рассчитывал? Ты сам это на себя навлек.

– Вы должны понять, – призывала Карла. – Подобные исследования больше напоминают разведку, чем инженерное дело. Они не всегда приводят к ожидаемому результату.

Сильвано продолжал стоять на своем. – Мы благодарны вам за вашу работу, Карла, но при всем уважении не вам решать, куда именно ведет нас это исследование. – Повернувшись, он обратился к своим коллегам-Советникам. – Объект настолько же реален и тверд, как и эта гора. Мы видели его, мы там были, мы синхронизировали его траекторию с нашей собственной – и в процессе получили неопровержимые доказательства, что вещество, из которого он состоит, может сыграть роль высокоэффективного топлива. Теперь же истица просит нас перенаправить часть ресурсов текущей программы, направленной на практическое применение этой незаурядной находки и вложить их в новую разновидность материи, целиком состоящей из света!

– Временно, – подчеркнула Карла. – И, прошу прощения, что поправляю вас, Советник, но оптическое тело не состоит из одного только света; световые волны формируют энергетический ландшафт, но в потенциальные ямы мы по-прежнему помещаем светороды. Смысл использования подобной системы заключается в том, что она позволила бы нам относительно легко варьировать энергетические уровни, что дало бы нам возможность проверить, можно ли в принципе построить действующее устройство отдачи. Как только это станет ясно, мы поймем, оправданны ли попытки изготовить обычное вещество со сходными свойствами, или нет. Выполнение этих экспериментов над «твердым телом», которое для поддержания собственного существования, нуждается в постоянном сжигании солярита, может показаться расточительством, но на практике иного выбора у нас нет.

– Можете ли вы с уверенностью сказать, что для этого не подойдет ни один из материалов, уже имеющихся на Бесподобной? – спросила Советник Джуста.

– Почти наверняка, – ответила Карла. – Мы изучили спектры всех разновидностей хрусталита и попытались рассчитать энергетические уровни. Этот процесс не застрахован от ошибок, однако непосредственная проверка тех же самых материалов не только потребует целого поколения, но и израсходует гораздо больше солярита, чем предложенные мною протоколы.

– Вы запросили довольно внушительный объем, – сказала Джуста, бросив беглый взгляд на заявку Карлы.

– Чтобы энергетические ямы достигли нужной глубины, источники когерентного света должны работать с очень высокой интенсивностью, – объяснила Карла. – Но как только эта задача будет решена – и как только нам удастся воспроизвести данный эффект в обычном твердом материале – мы получим источник чистой энергии. Если этот этап будет пройден, проект перестанет нуждаться в солярите.

Джуста посмотрела на Сильвано, затем на остальных своих коллег, но других вопросов к Карле у них не было. Даже Советники Массимо и Просперо – которые были так же беспощадны с Ассунто в вопросах безопасного обращения с Объектов, как с Карлой, на предыдущем слушании – судя по всему, были озадачены предложенной ею альтернативой. Устройство отдачи уже и без того было запятнано неизбежными сравнениями с мифами донаучной эпохи, однако заявление о том, что она могла бы как по волшебству создать Вечное пламя из светового кристалла, напоминало гротескного фокусника – оно даже не пыталось апеллировать к доверчивости в ее подлинном виде и больше походило на предложение поделиться анекдотом.

– Сейчас мы объявляем перерыв, – сообщила Джуста. – Благодарим вас за предоставленные сведения.

Когда Советники покинули зал, Карла осталась наедине с Ассунто.

– Если передумаешь, в группе ортогональной материи тебе всегда будут рады, – сказал он.

– Спасибо. – Карла не испытывала к нему неприязни; после того, как она забросила проект, кто-то обязательно должен был прийти ей на смену, а винить Ассунто в том, что он сумел убедительно обосновать свою кандидатуру она не могла. Его навыки нередко приносили пользу и ей самой.

– Недавно у меня появились кое-какие мысли по поводу правила единиц, – поведал ей Ассунто. – Мне было бы интересно услышать твое мнение.

– Конечно. – После той ночи, когда они с Патрицией и Ромоло располовинили правило двоек, оставался более простой, но столь же загадочный принцип, объяснить который Карле так и не удалось: если принять во внимание спин, то в одном и том же состоянии никогда не находилось более одного светорода.

– Если у нас есть система из двух светородов, – начал Ассунто, – нам нужно представить ее в виде волны, которая зависит от положения обеих частиц. Поэтому если одна из частиц находится в основном здесь, а другая – в основном там, – то волна должна вспучиться в том месте, где этого требуют координаты обеих частиц.

Он проиллюстрировал свои слова схематичным рисунком.

– Верно, – согласилась Карла. – Я это так же себе представляю.

– Но есть одна проблема, – заявил Ассунто. – Предположим, что мы хотим сравнить ее с другой волной, полученной перестановкой двух частиц.

– Это же по сути одно и то же, – возразила Карла. – Светород есть светород; утверждение, что «первый светород» находится в одном месте, а «второй светород» – в другом, – не имеет никакого смысла. Разве что у них разные спины, и вы пользуетесь этим, чтобы их различать?

– Нет, нет, – сказал Ассунто. – Забудем пока что о спине или просто предположим, что спины одинаковы. Примем как данность тот факт, что мы действительно не можем отличить один светород от другого.

– Тогда эти две ситуации ничем не отличаются друг от друга, – сказала в ответ Карла.

– То есть ты хочешь сказать, что две различные волны могут описывать одно и то же физическое явление?

– Да, – продолжала настаивать Карла. – Это просто договоренность, система обозначений: мы должны сделать выбор в пользу одного из вариантов, но не имеет значение какого именно.

– Допустим, – согласился Ассунто, хотя его уступка, судя по голосу, была лишь временной мерой. – Но предположим теперь, что я хочу сравнить волну, соответствующую этой паре светородов, с волной другой пары, которая почти не отличается от первой своим местоположением. Как именно мне это сделать? Какую из двух волн мне следует использовать в каждом случае? В общей сложности это дает четыре варианта. В половине случаев получаются две пары светородов с очень похожими волнами…, тогда как волны светородов в оставшихся случаях существенно отличаются!

Карла призадумалась. – В обоих случаях ведь нужно использовать одну и систему обозначений? Я имею в виду, что две волны определенно должны в какой-то степени перекрываться – а если системы обозначений будут разными, никакого перекрывания не получится.

– Но если ты не можешь отличить светороды друг от друга, – не унимался Ассунто, – то как определить, что «система обозначений одна и та же»? Как именно ты собираешься устанавливать соответствие между светородами пары и осями координат?

– Хмм. – Он привел ее к противоречию; сначала она утверждала, что выбор той или иной системы не имеет значения, а теперь начала говорить о том, как важно сделать правильный выбор в каждом конкретном случае.

– Не придется ли тебе сначала подсмотреть, где находится каждый из светородов, а затем проследить за тем, что ближайшим частицам приписывается одна и та же ось? – Асснуто уже начал ее легонько поддразнивать.

– Вряд ли. – Карла пристально посмотрела на четыре диаграммы. Она мучилась от голода и почти не спала последние три ночи, но позволять ему выставлять себя на посмешище не собиралась.

– Нужно использовать оба варианта, – наконец, сказала она. – Одновременно. Волну, в которой первая ось соответствует первой частице, нужно прибавить к волне, в которой эта же ось соответствует второй частице.

Она набросала рисунок, иллюстрирующий эту идею.

– Волна, описывающая систему в целом, полностью симметрична, – добавила она. – Меняя местами оси или частицы, мы ни на что не влияем. А если мы сопоставим две ситуации, при которых две частицы занимают примерно одну и ту же пару мест, то гарантированно получим адекватный результат с частичным перекрытием волн.

– Думаю, ты права, – сказал Ассунто. Он казался довольным тем, что они пришли к одному и тому же выводу – однако кое-какие вопросы остались нерешенными. – Но это только один из способов описания волновой механики для случая одинаковых частиц.

– Только один?

– Он выглядит наиболее естественным, – сказал он. – Но я не считаю его единственно возможным. Как тебе такой вариант?

– Вы заменили сумму волн их разностью? – Карла была сбита с толку. – Но в каком порядке их нужно вычитать? Разве вы не рискуете снова нарваться на ту же самую проблему: какую из двух одинаковых частиц считать первой?

– Нет, потому что это не имеет значения, – ответил Ассунто. – Если поменять порядок частиц, то волна просто перевернется с ног на голову – а подобное изменение знака у всей волны не влияет на ее физические свойства.

Так и было. – Но в чем здесь смысл? – спросила Карла. – В итоге вместо волны с двумя одинаковыми горбами у вас получается волна с двумя горбами противоположного знака. Математика становится чуть сложнее, но конечные ответы от этого не меняются.

– Конечный ответ не зависит от конкретного порядка частиц, – сказал Ассунто. – Но с чего ты взяла, что он будет одним и тем же как в случае сложения, так и в случае вычитания?

Карла снова изучила диаграмму. – Если частицы сближаются, вычитаемые волны начинают перекрываться.

– Да.

– А если они находятся в одном и том же состоянии, – осенило ее, – то в результате ничего не остается, ноль.

– Именно. – Ассунто тихо прожужжал. – Тебе это ничего не напоминает?

– Правило единиц, – сказала Карла. – То есть вы хотите сказать, что два светорода не могут находиться в одном и том же состоянии, так как подчиняются правилу вычитания, при котором суммарная волна пары обращается в ноль?

– Да!

– Но почему? Почему они не могут подчиняться правилу сложения?

– Скорее всего, это каким-то образом связано с спином светорода, – сказал Ассунто. – Здесь есть аналогия – просто задумайся! Возьмем светород, с половинным спином, и повернем его на 360⁰: результирующая светородная волна будет противоположна исходной. Преобразование, которое оставляет неизменными большинство явлений, меняет знак на противоположный. А теперь оказывается, что правило единиц можно вывести, предположив, что перестановка светородов в паре – еще одно преобразование, которое, как можно было бы ожидать, не должно иметь никаких последствий, – также меняет знак их общей волны.

Карла молчала, однако слова Ассунто не вызывали у нее сомнений. Все это не могло быть простым совпадением; Ассунто приближался к раскрытию блистательной тайны.

– Я думаю, мы стоим на пороге объяснения всех свойств, отличающих светороды от фотонов, – сказал он. – Фотоны – это всего лишь скачки между энергетическими уровнями светового поля, но я полагаю, что имея в распоряжении эту подсказку, мы можем надеяться найти аналогичную интерпретацию и для светородов. Раньше я считал, что это абсурд – что два понятия просто несопоставимы друг с другом…, но ты только взгляни, какой эффект производит одно небольшое изменение в подходе к описанию волны! Когда речь идет о фотонах, различные варианты их расположения складываются, поэтому дюжина фотонов могут безо всяких проблем находиться в одном и том же состоянии – это всего лишь означает, что конкретная мода светового поля поднимается на дюжину энергетических уровней. В случае светородов нам нужно найти такую математическую уловку, которая бы помешала поднять энергетический уровень каждой моды выше первого – гарантировав тем самым, что в соответствующем состоянии находится либо ровно один светород, либо ни одного. Как только нам удастся перевести правило единиц на язык полей, мы получим единую картину происходящего.

Это была чудесная мечта. И кто, обладая в своей душе хоть каплей любопытства, не захотел бы воплотить ее в жизнь: увидеть, как, наконец, будут разгаданы самые глубокие и простые правила, управляющие светом и материей?

– Если я присоединюсь к вам, что станет с устройством отдачи?

– Почему бы не отложить это до того момента, когда политики проявят большую благосклонность? – предложил Ассунто. – Сильвано не вечно быть Советником.

– Разве?

– Думаешь, к следующим выборам мы хоть сколько-нибудь приблизимся к двигателю, работающему на ортогональном веществе? Или увидим, как демонтируют старые топливопроводы, чтобы освободить место для новых ферм?

– Вряд ли. – Карла смерила его взглядом скупого восхищения. – Вы ведь их просто обманываете, не так ли? Вы даже не верите, что такой двигатель вообще можно построить.

– Кто знает, чего смогут достичь наши потомки? – с невинным видом ответил Ассунто. – Но сейчас, когда дело касается Совета, это путь наименьшего сопротивления. Так почему бы не извлечь из этого максимальную пользу? Нет никаких сомнений, что нам пригодятся любые знания, которые удастся извлечь из экспериментов с ортогональной материей. Что еще может пролить свет на природу обеих частиц, если не аннигиляция двух светородов с образованием пары фотонов? И ведь именно ты открыла эту реакцию, Карла! Неужели ты не хочешь изучать ее и дальше?

– Хочу, – сказала она. – Но если я отложу работу над устройством отдачи в надежде, что Совет рано или поздно разуверится в возможных альтернативах…, то когда они придут к такому решению, меня, возможно, уже не будет в живых.

– Никто из нас не вечен. – Ассунто был, наверное, лет на шесть старше нее, отчего его слова звучали не так речисто, как это было на самом деле. – Думаешь, хоть один из нас доживет до торможения Бесподобной – не важно, каким способом?

– Сомневаюсь, – призналась Карла.

– Ты опубликовала свою идею, – сказал Ассунто. – Она вызывает интерес и дает пищу для размышлений; едва ли она канет в небытие. И если ее в принципе можно воплотить на практике, то будь уверена, однажды ей найдут применение.

– И вы надеетесь, что я это так оставлю? – Карла прекрасно знала, что требовать от Ассунто собственного вердикта насчет перспектив устройства отдачи было бессмысленно; в последний раз она добилась от него лишь согласия с тем фактом, что в подобном устройстве не было никаких очевидных противоречий с существующими законами. Я понимаю, что никогда не увижу родного мира, но если бы перед смертью я знала, что мы нашли способ повернуть Бесподобную вспять, это само по себе бы чего-то да стоило.

– А что, если ты не сможешь этого доказать? Что, если ты не сможешь реализовать свою идею на практике? – Ассунто не подначивал ее; к подобному результату можно было прийти дюжиной разных путей, даже если базовая идея сама по себе была вполне здравой. – Жить на Бесподобной – значит перепоручать нерешенные до конца проблемы нашим потомкам. Предкам пришлось смириться с этим в момент запуска, но к нашему поколению это относится в не меньшей степени. Нам не суждено дожить до конца путешествия. В поисках завершенности тебя будет ждать лишь разочарование.

Советники возвращались. Карла не пыталась прочесть их лица, когда они входили в зал; она обратила свой взгляд к полу. О чем она только думала – вчера она смело раздавала обещания насчет Объекта, а сегодня заявляет, что в нем больше нет необходимости? И хотя суть науки от этого не менялась, ей бы следовало задуматься над тем, как постепенно сместить импульс политических сил вместо того, чтобы становиться на пути молниеносной ракеты Сильвано, размахивая руками и надеясь, что он изменит свой курс.

Джуста объявила о решении Совета. Предложение Ассунто получило одобрение; исследование ортогональной материи будет продолжаться под его руководством.

– И Карла, – добавила Джуста, – какой бы увлекательной ни казалась Совету ваша идея, мы несем перед нашими потомками обязательство воздерживаться от опрометчивых решений в отношении их наследия. Если в будущем нам удастся снизить потребность в резервном запасе солярита – чему вполне может поспособствовать проект Ассунто – мы будем готовы пересмотреть ваше предложение. На данный же момент мы не в состоянии рисковать столь значительным объемом топлива, не имея должных гарантий успеха.

– Поговори со своей ко! – взмолился Сильвано. – Я не знаю, что взбрело ей в голову, но если она начнет отступаться от наших планов по использованию Объекта, Совет потеряет к ней всякое доверие.

Карло был озадачен, когда Сильвано попросил его прийти без Карлы, но возражать не стал; он понимал, что некоторые вопросы им было бы удобнее обсудить с глазу на глаз. Правда, ему и в голову не пришло, что одним из таких вопросов может оказаться сама Карла.

– У нее появилась более удачная идея, – сказал он. – Я в этих делах не эксперт и полагаю, что мнения других физиков разделились. Но что я по-твоему должен сделать? Не могу же я запретить ей считаться с собственными суждениями.

– А разве главной целью этих новых источников света была не манипуляция ортогональной материей? – Сильвано, похоже, считал, что все сводилось именно к этому: на этой основе Карла получила поддержку для своего проекта, и теперь любые попытки отклониться от намеченного курса означали бы, что она добилась своей цели обманным путем.

– В ходе исследования появилась новая возможность, – сказал в ответ Карло. – Что в этом такого уж страшного? Объект никуда не денется. Если новая идея заведет в тупик, всегда можно будет возобновить первоначальный проект.

– Возобновить? – Сильвано был потрясен. – Мы ничего не добьемся, если позволим себе отвлекаться всякий раз, когда чьи-то мысли уходят в сторону. Нам нужно закончить начатое!

– И как именно это сделать? – Карло нервно передвинулся по веревке, но затем решил говорить как есть. – Хочешь, чтобы люди себя аннигилировали еще до того, как мы задумаемся об альтернативах?

– Хочешь сказать, Объект настолько опасен, что нам следует о нем начисто забыть? Раньше Карла такого мнения не придерживалась.

– И сейчас, скорее всего, тоже, – признался Карло. – Уверен, она и сейчас считает, что риски можно взять под контроль, затратив достаточно времени и сил. Но если есть шанс полностью их избежать, то почему бы не исследовать его в первую очередь?

– Потому что это просто фантазии! – насмешливо объявил Сильвано. – Поверь, я восхищаюсь тем мужеством, которое Карла проявила, чтобы захватить Объект – и если ей не хочется возвращаться назад, я ее ничуть не виню. Ей вовсе не обязательно снова лететь в пустоту; она уже стала героем в глазах всей Бесподобной. Но это не повод саботировать весь проект, лишь бы не ударить лицом в грязь!

– У меня есть дела, – сказал Карло. Он вытянул руку, оттолкнувшись от веревки, чтобы заглянуть в детскую. – Пока, Флавия! Пока, Флавио! – Не отворачиваясь от водружаемой ими палатки, дети мельком взглянули на него задними глазами и кивнули на прощание.

Сильвано попытался перейти на более примирительный тон. – Послушай, если бы этот вопрос решался без особых проблем, я был бы рад ее поддержать. Но все не так просто, Карло. Даже если ее демонстрационный проект достигнет цели – а мои советники все как один утверждают, что это маловероятно, – остается вопрос о массовом производстве нового хрусталита по требованию, а это отдельная проблема. И если здесь дать волю химикам, то даже ортогональная материя покажется безобидной.

– Так пусть проводят эксперименты в пустоте, – предложил Карло. – Построй для химиков новую лабораторию на расстоянии пропасти или двух от Бесподобной. Это решить проблемы с техникой безопасности, это даст навигаторам еще одну возможность отработать свои навыки – а если проект с хрусталитом ничего не даст, эта же лаборатория идеально подойдет для экспериментов с ортогональной материей. – Наклонив голову, он начал двигаться по веревке в обратном направлении.

– Я могу лишь тебя предупредить! – прокричал ему вслед Сильвано. – Прислушиваться или нет – решать тебе.

В коридоре Карло несся по опорной веревке, пытаясь освободиться от охватившего его возбуждения. Зачем Сильвано было втягивать его в этот спор? Возможно, Карла просто обманывала саму себя, и ее план был слишком хорош, чтобы оказаться правдой. Но возможно также и что Сильвано просто упрямо цеплялся за свою мечту о том, что Объект был подарком судьбы, которому предстояло решить все их проблемы.

К счастью, ему не нужно было выбирать, кому из них верить. Он не был ни Советником, ни физиком; его мнение по этим вопросам никого бы не заинтересовало.

Никого, кроме самих Карлы и Сильвано.

---

Карло устроил кабинет в кладовке позади клеток с древесниками, чтобы ему не пришлось путешествовать туда-обратно из лаборатории, которую Тоско выделил под изначальные исследования веяний. Комната была тесной и пропахла ящерицами, дожидавшимися своей кончины в качестве корма для древесников, но пристегнувшись ремнями рядом с просмотровым аппаратом, Карло сразу же забыл обо всем, что его окружало. Неподвижно стоящие в своем штативе, эти шесть катушек не производили особого впечатления, но в проигрывателе, на свету и в движении, их полосы, в которых прозрачность ритмично чередовалась с темнотой, становились похожими на пересказ инструкций, с помощью которых тело побуждало себя к делению.

Пересказ и стенограмма. Он снова медленно промотал перед лампой запись с левого нижнего зонда в теле Зосимы, останавливаясь через каждые несколько пядей, чтобы свериться с записями у себя на груди. Он зафиксировал почти десять дюжин повторяющихся фрагментов, но даже эти узоры подвергались небольшим изменениями – подобно словам, повторяющимся с различными окончаниями. Итак, вот он, прямо перед ним: язык жизни.

Теперь, когда они раскормили Бенигну и Бенигно до такой степени, что квадратомичность была практически гарантирована, Макария уговаривала его дать им возможность спариться без дальнейшего вмешательства, надеясь, что сопоставление записей двух делений прольет свет на происходящее. В принципе у Карло не было поводов для придирки, но действовать согласно ее плану он все же не спешил. Как показывали исследования, на Бесподобной в общей сложности находилось, наверное, меньше трех дюжин древесников – включая Зосимо и его детей. Даже если оставить в стороне угрызения совести, которые он испытывал при мысли о том, что еще большему их числу придется испытать жестокости неволи и манипуляции, животных просто не хватило бы для исчерпывающей проработки протоколов в том виде, к которому они были приучены работой с полевками и ящерицами. Если был способ добиться от Бенигны большего, чем позволил бы всего один простейший эксперимент – в результате которого они бы потеряли еще одну самку детородного возраста – то его обязанностью перед всеми ними было найти такой способ.

Карло работал с записями до тех, пока его концентрация не начала слабеть. Он сверился с часами; дело близилось к трем склянкам. Выбравшись из комнаты, он направился к устройствам инфракрасной светозаписи, чтобы проверить их работу. Блок из четырех машин отслеживал состояние Зосимо и его детей с целью определить, передались ли им какие-либо веяния, которые команда исследователей записала у больных людей, а затем воспроизвела в клетке. Карла извлек две использованные бобины, заменил их новыми и перезапустил устройства.

В проигрывателе записи оказались чистыми. Похоже, что сигналы, доказавшие свою способность брать под контроль тело человека, на древесников не оказали никакого влияния. В конечном счете это, пожалуй, было и не важно; цель заключалась в передаче веяний людям, а не древесниками. Но в отсутствие даже единственного сигнала, способного заразить оба вида, полная проверка потребует гораздо больших усилий.

Карло сделал перерыв, чтобы поесть, но кладовая в этом отношении была не самым удобным местом. Пережевывая каравай, он снова вернулся к клеткам с древесниками. Зосимо не обращал на него внимания, но детеныши запрыгивали на прутья, просовывали сквозь них руки и жалобно рокотали в надежде, что он бросит им кусочек какого-нибудь лакомства. – Хотите, чтобы я вас избаловал? – с упреком сказал он. Карло противился желанию дать детенышам имена, но это не мешало ему испытывать к ним порывы нежных чувств, к тому же раньше он уже дал слабину, подбросив им еды. – Отец вас скоро покормит. Потерпите.

Карло быстро проглотил остаток каравая; иногда Аманда заступала на дежурство пораньше, и Карло было неловко, когда она неожиданно заставала его за едой. Он уже собирался вернуться в кладовку, когда его внимание привлекло движение в другой клетке. Он повернулся и подтянулся вдоль поперечной веревки, чтобы рассмотреть поближе.

Бенигна по-прежнему была прикована к своему постаменту, но на этот раз что-то держала в руке. Когда Карло приблизился, она попыталась спрятать этот предмет, но он был слишком большим и все равно оставался на виду.

Это была палка, в полпоступи длиной. Один ее конец был заострен наподобие клина; скорее всего, ее отломили от тонкой ветки. Но из той половины клетки, где находилась Бенигна, все ветки убрали, а Бенигно не пересекал запертой перегородки, отделявшей его от ко. Карло был озадачен, но затем понял, что Бенигно, скорее всего, перебросил импровизированное орудие между прутьев.

Карло пододвинулся к этой стороне клетки, чтобы получше рассмотреть. Кожа на спине Бенигны была разорвана, будто она пыталась просунуть палку между поверхностью камня и своим телом. – Хочешь на свободу? – отрешенно произнес он. Даже с самыми острыми когтями она не могла дотянуться до спаянной плоти собственными пальцами; тем не менее, Бенигна не только придумала более действенный план, но и сумела объяснить своему ко, что именно ей было нужно.

Карло силился удержать свою решимость. Если он сдастся сейчас, то что ждет его в будущем? Карла, которая будет слепнуть у него на глазах? Убийство собственных детей? Эти животные ничем не заслужили той жестокой участи, которой он их подвергал – но, с другой стороны, чем он или другие путешественники заслужили свое тяжелое бремя?

– В чем дело? – в комнату вошла Аманда.

Карло объяснил ей свою догадку. – Тебе лучше усмирить ее и отобрать палку, – сказал он. Заходя в клетку, чтобы оставить мертвых ящериц в пределах досягаемости Бенигны, они не накачивали ее успокоительным, но Карло не хотелось, чтобы кто-нибудь пытался силой вырвать заостренную палку из ее руки, пока Бенигна находилась в сознании.

– Так как мы помешаем им сделать это снова?

– Построим нормальную стену, я полагаю, – ответил Карло. – Я попрошу строительную бригаду перегородить клетку каменными плитами.

Аманда замялась. – А не проще будет дать им возможность спариться?

Идея казалась заманчивой. – Проще, – согласился он. – Но у меня есть другой план.

Он подсознательно прокручивал эту мысль у себя в голове, не будучи уверенным в ее полезности, но теперь Аманда не оставила ему выбора. – Я хочу воспроизвести записи Зосимы в теле Бенигны, – сказал он. – Я хочу выяснить, за что отвечает каждый из этих сигналов.

– То есть… вне контекста? Без инициации со стороны Бенигно? – Аманда была настроена скептически.

– Да.

– И что по-твоему произойдет?

– Я не знаю, – признался Карло. – Но нет никакого смысла пытаться реконструировать последовательность сигналов целиком – мы потеряли слишком большой фрагмент одной из записей. Поэтому мне кажется, лучше пойти другим путем и выяснить, дает ли какие-либо эффекты каждый из этих сигналов по отдельности.

– А если ты просто ее искалечишь? – возразила Аманда. – Если повторится история с твоим пальцем, то здесь ампутацией делу уже не поможешь – и размножаться она уже точно не сможет.

– Нам придется пойти на риск, – сказал Карло. – Как еще мы собираемся расшифровывать этот язык? Нам придется исследовать кое-что посложнее корчащегося пальца – но мы никогда не разберемся в процессе деления, если не разобьем его на более мелкие фрагменты.

– Решать тебе, – сказал Аманда. – Лично я бы… – она указала на Бенигну.

Карло отодвинулся в сторону и впустил ее в люк для доступа к оборудованию, чтобы Аманда смогла ввести дозу транквилизатора через постамент.

---

– Сильвано собирается устроить тебе неприятности в Совете, – сказал Карло. – Он рассчитывал на твою поддержку, а теперь думает, что ты пошла против него.

Карла устало пророкотала. – Почему он все принимает на свой счет? Если план сработает, наши шансы на утилизацию старых топливопроводов будут высоки как никогда. Он же хочет освободить место для новых ферм, так? Мне казалось, что суть политики в достижении целей.

Карло подтянулся к лампе и избавил гостиную от тусклого мохового света. – Суть политики в чувствах людей.

– И манипуляции ими для достижения собственных целей, – добавила Карла.

Хотя Карло все еще сердился на Сильвано, он не чувствовал в себе особого цинизма. – В течение трех поколений мы были вынуждены обходиться тем, что нам дала родная планета, – сказал он. – Когда появился Объект, все возложили на него какие-то ожидания. Сильвано надеялся, что сможет устроить там фермы, и от этих планов ему уже пришлось отказаться. Универсальный либератор кажется опасным – но мысль о том, что мы сможем взять его под контроль, по-прежнему придает нам сил. А теперь ты хочешь, чтобы все забыли об Объекте и просто поверили, что ты добудешь энергию из ничего.

– Никто не обязан верить мне на слово, – возразила Карла. – Если это сработает, то они увидят результат своими глазами.

– Но им все равно придется поверить, что создание той штуки, которую ты хочешь им показать, оправдывает затраты ресурсов, – сказал Карло.

– Так ты веришь, что у этой задумки есть шансы на успех? – Недостаток уверенности со стороны Карло ее, похоже, не задел; судя по голосу, она даже была рада обсудить этот вопрос со скептически настроенным человеком.

– Я не знаю, – честно признался Карло. – Все эти перетасовки светородов между уровнями энергии немного напоминают уловки фокусника.

– Источник света, который мы уже разработали, целиком основан на этой же перетасовке светородов, – возразила Карла. – И эту идею Совет одобрил безо всяких проблем.

– Потому что ты осветила его мощной соляритовой лампой! – воскликнул Карло. – Тот факт, что подавая свет на вход, ты получаешь свет на выходе, не противоречит здравому смыслу.

– Хорошо. – Карла немного призадумалась. – Тогда забудь о деталях устройства. Пусть оно говорит само за себя – просто посмотри, как оно должно работать.

Она набросала рисунок у себя на груди.

– Перед тем, как мы воспользуемся этим устройством, Бесподобная будет обладать некоторым вектором энергии-импульса, – сказала она. – Это просто стрелка, длина которой равна массе горы; в системе отсчета, где мы изначально покоимся, она будет направлена строго по вертикали.

– Верно. – Карло понимал, о чем идет речь – не настолько сильно он был утомлен.

– Фотонная ракета испускает импульс света, – продолжала Карла. – Желательно ультрафиолетового, чтобы он двигался быстро и его вектор энергии-импульса был сильно отклонен от вертикали. Для удовлетворения законов сохранения полный вектор энергии-импульса должен быть одинаковым как до, так и после излучения импульса. До этого момента у нас есть только исходный вектор энергии-импульса Бесподобной – вертикальная стрелка. После испускания импульса у нас есть вектор светового пучка плюс новый вектор Бесподобной, каким бы он ни был. Сумма этой пары векторов должна быть равна исходному вектору, поэтому если мы совместим конец одной из этих стрелок с началом другой, то вместе с первоначальным вектором они образуют замкнутый треугольник.

Она сделала вопросительную паузу. – Я все еще здесь, – сказал Карло.

– Если бы воздействие ракеты на гору ограничивалось только ускорением, – продолжила она, – то длина нового вектора в точности совпадала бы с первоначальной – с исходной массой. Это был бы идеальный вариант – но я даже не утверждаю, что нам это по силам! Если вместо этого мы позволим небольшому количеству отработанного тепла поднять температуру Бесподобной, то масса горы незначительно уменьшится из-за притока тепловой энергии. Но даже это не нарушает геометрию процесса – у нас по-прежнему есть вектор света и вектор ускорившейся горы, которые в сумме дают именно то, что нам нужно.

Карло разглядывал замкнутый треугольник у нее на груди. – Я понимаю, что с этой точки зрения никаких противоречий с физикой нет, – неохотно согласился он. – Но во всех остальных случаях для создания света требуется какое-то топливо или ресурс. – Он указал на стены. – Даже мху нужен камень, чтобы питаться.

– Потому что мох не заинтересован в одной лишь генерации света! Его главная забота – рост и восстановление; и вот здесь уже без ресурсов не обойтись.

– От ремонта и нам не уйти.

– Разумеется, – согласилась Карла. – Даже при безупречной работе устройство рано или поздно потеряет самодостаточность. Мы будем по-прежнему потреблять наши ограниченные ресурсы, включая солярит – для охлаждения и прочих целей. Оно не выкроит нам еще один эон для размышлений над тяжелой судьбой наших предков. Максимум, на что я надеюсь – это вернуться с его помощью на родную планету и подать предкам достойную идею для их эвакуации.

– То есть ты хочешь сказать, что наши внуки, возможно, увидят родную планету? – пошутил Карло.

– Скорее уж правнуки, – сказала в ответ Карла. – Мы ведь не завтра эти двигатели запустим.

Нотка осторожности только придала ее голосу серьезности. Карло обдумал ее слова; он был шокирован тем, насколько чуждой ему показалась эта мысль. Это означало бы, что их предназначение, наконец, будет исполнено. К такому не был готов никто.

– Если бы мы могли представить свое возвращение в течение нескольких поколений… – Он запнулся.

– Похоже, ты не слишком этому рад, – недовольно заметила Карла.

– Потому что я не знаю, как люди это воспримут, – сказал он в ответ. – Было бы нам легче поддерживать стабильность населения, если бы мы знали, что в скором времени необходимость в сдерживании исчезнет? Или же нам, наоборот, было бы сложнее себя дисциплинировать, если бы мы могли убедить себя в том, что за такой малый срок небольшой рост не сможет причинить серьезного вреда?

– Я тоже не знаю, – сказала Карла. – Но если уж говорить о проблемах, то эти, по крайней мере, стоят потраченных сил, разве нет?

---

Карло реорганизовал смены таким образом, чтобы Аманда и Макария могли работать вместе с ним над экспериментами по воспроизведению сигналов. Изменения, которые им предстояло найти, могли оказаться довольно тонкими, так что к этому вопросу требовалось привлечь как можно больше свободных глаз.

Глаз и рук. Так как Бенигна была обездвижена и прикована к своему постаменту, –решил Карло, – то они могли без особого риска прощупать ее тело. А как иначе они бы смогли оценить малозаметные изменения в организме древесницы?

Запись начального этапа деления была испорчена из-за порвавшейся ленты, но Карло обнаружил, что далее в активности сигнала следует пауза, и изолировал первый целостный набор последующих инструкций. Он подумывал о том, чтобы воспроизводить записи, полученные от отдельных зондов, по одной за раз, но когда он пропустил через просмотровый аппарат ленты от трех нижних зондов разом, то единство и синхронность повторяющихся узоров ясно дали понять, что все три сигнала действовали сообща. Не приняв это во внимание, он рисковал разбалансировать воздействие света до такой степени, что оно бы просто-напросто причинило Бенигне вред. Он бы ни за что не стал пытаться расшифровывать фрагмент текста, выбрасывая по два символа из каждой тройки прежде, чем передать его носителю соответствующего языка, и если его интуитивное понимание структуры языка сигналов хоть что-то значило, то записи трех зондов – за период около полутора махов – составляли минимальный фрагмент, который с некоторой вероятностью нес в себе определенный смысл с точки зрения тела древесника.

В день эксперимента Карло пришел рано утром и начал вводить Бенигне транквилизатор. Препарат, который он закачивал ей в живот сквозь постамент, действовал гораздо мягче и медленнее парализующего вещества, которым заряжались дротики. Бенигно, впрочем, заметил последствия препарата довольно быстро: когда он издал серию низких рокотаний, слабеющие отклики его ко не вселили в него надежды.

– Прости меня, – пробормотал Карло. Он собирался повесить занавес, чтобы Бенигно – а на всякий случай и Зосимо – не смогли наблюдать за процедурой – но о том, что этим придется заняться так рано, не подумал.

Макария появилась, когда дело уже было почти сделано. Он привязал последний уголок ткани, а затем перебрался к Бенигне. Ее глаза все еще были открыты, но когда он потянул ее за руки, мышцы были расслаблены. Когда к нему присоединилась Макария, они приступили к сбору основных данных об анатомии древесницы. Карло решил обойтись без диагностических разрезов; какова бы ни была их потенциальная информативность, риск нарушить работу процессов, которые они, собственно, и надеялись измерить, был слишком велик.

Затем пришла Аманда; забравшись в люк для доступа к оборудованию, она занялась подготовкой световых проигрывателей. Карло спустился, чтобы ей помочь и убедиться в том, что на этот раз ничего не порвется. Эти ленты были простыми копиями исходных записей, однако искаженный сигнал мог нанести серьезный ущерб телу Бенигны.

– Ты готова? – спросил он Аманду.

– Да. – Хотя она и не проявляла особого энтузиазма к этому эксперименту, в плане опыта обращения с проигрывателями Аманде не было равных.

– Через несколько дней мы можем попробовать вариант со спариванием, – пообещал ей Карло.

– Ты серьезно думаешь, что после всего этого она еще будет способна к деторождению? – спросила Аманда, указывая на ленты с записями.

– Может быть, и нет, – согласился он. – С другой стороны, вне контекста, который эти сигналы имели для Зосимы, тело Бенигны их может просто проигнорировать – в таком случае мы узнаем о процессе хотя бы это, и у нас еще будет возможность записать ее квадратомическое деление.

Аманда не стала спорить. – Ты знаешь, что нам следовало бы изучать на примере древесников? – спросила она.

– Что?

– Влияние питания самцов на количество детенышей.

– Для этого бы потребовалось шесть лет исследований и несколько дюжин животных. Давай вначале закончим начатое.

Он снова забрался в клетку. Бенигно продолжал встревоженно рокотать, но Карло заглушил этот звук. Он занял место рядом с Макарией и приложил ладони к коже Бенигны.

– Включай, – обратился он к Аманде.

Когда позади клетки раздался стук проигрывателей, по телу древесницы пробежала дрожь, но это, скорее всего, была всего лишь вибрация, переданная самими машинами. Карло мельком взглянул на Макарию, которая осторожно вела пальцем по противоположной стороне туловища Бенигны. – Кажется, я чувствую какое-то уплотнение, – сказала она.

– Правда? – он прижал большой палец к коже Бенигны; она стала чуть менее податливой, чем раньше.

Проигрыватели умолкли. Карло постарался не проявлять излишнего разочарования из-за такого невпечатляющего результата. Он выбрал короткую последовательность, рассчитывая на то, что она вызовет одиночный и понятный эффект, и если наблюдаемое увеличение жесткости – обычно предшествующее делению – можно было приписать переданному сигналу, это стало бы первым скромным шагом на пути к расшифровке всего языка.

Тело Бенигны между тем все еще продолжало реагировать на воспроизведенные записи: ее кожа становилась все более жесткой. Ощупав ее, Карло заметил слабые желтые вспышки, расходившиеся внутри тела – размытые, но вполне очевидные.

– Мне кажется, мы могли инициировать некий процесс, – сказала Макария.

Тело изо всех сил старалось удержать сигналы внутри себя, чтобы не дать им перескочить с одного маршрута на другой; только наиболее интенсивные процессы просвечивали насквозь, до самой поверхности. Эти блуждающие огни напомнили Карло кружащиеся искорки, которые он увидел, когда однажды заставил лампу вращаться в невесомости: каждая искорка уплывала прочь и меркла, но сразу позади нее всегда летела другая. Ленты, по всей видимости, передали телу древесницы простую инструкцию: Сделай вот это и все. Они побудили ее плоть запустить собственный обмен внутренними сигналами – настолько бурный, что его можно было мельком увидеть на поверхности кожи.

Могли ли они побудить ее тело к делению? Карло был в замешательстве; Бенигна даже не втянула свои конечности, а наблюдаемая им оптическая активность была сосредоточена исключительно в нижней части туловища. Он протянул руку и осторожно прикоснулся к ее тимпану, затем к ее лицу; кожа и там, и там оставалась без изменений. – Это какая-то незначительная реорганизация, – предположил он. – Небольшое локальное увеличение жесткости и кое-какие сопутствующие изменения.

– Возможно. – Макария провела пальцем по груди Бенигны. – Если под «сопутствующими изменениями» ты имеешь в виду формирование перегородки.

Карло надавил на то место, к которому она только что прикоснулась; мало того, что поверхность оказалась твердой – Карло почувствовал, как под ней растет жесткая стенка. – Ты права.

– Поперечная или продольная? – спросила Аманда. Она выбралась из люка и подтягивалась к клетке.

– Поперечная, – ответил Карло.

– Ты ведь понимаешь, что это значит, – сказала Аманда. – Сначала мы записали, как тело Зосимы приказывает себе совершить дихотомическое деление – а теперь заставили тело Бенигны думать, будто оно получило точно такой же приказ.

– Это не деление! – настойчиво заявил Карло. Он подозвал Аманду поближе и дал ей самой ощупать незатронутые процессом голову и верхнюю часть груди Бенигны.

– Мы воспроизвели только сигналы от трех нижних зондов – и полностью пропустили начало процесса, – заметила Макария. – Если существует всего один сигнал, запускающий деление, то нам, скорее всего, не удалось его воспроизвести.

– Значит, если это не деление, – спросила Аманда, – то когда процесс остановится? – На теле Бенигны появился темный рельефный рубец шириной во все туловище.

Карло ощупал один край рубца, проследив его направление сверху вниз до постамента. – Он не идет вокруг тела, – сказал он. – Он разворачивается и идет в продольном направлении. – Он потрогал мясистую стенку, пытаясь составить представление о ее глубинной геометрии. – Думаю, он идет в обход кишечника. – При обычном делении – по крайней мере, у полевок – пищеварительный тракт закупоривался и исчезал задолго до образования каких-либо перегородок. Если с Бенигной этого не произошло, то процесс построения перегородки, вероятно, обошел эту непредвиденную структуру, в равной мере подчиняясь как деталям своего окружения – без лишних вопросов, – так и собственным представлениям о правильной форме перегородки.

– До какой степени делением приходится управлять мозгу и в какой этим занимается плоть внутри бластулы? – поинтересовалась Макария.

– Мозг поглощается довольно поздно, – сказал Карло.

– Но это не означает, что он контролирует весь процесс ровно до этого момента, – возразила Макария.

Аманда протянула руку перед Карло и положила ее на твердый живот Бенигны. – Если мы сообщили половине ее тела, что оно претерпевает деление, действительно ли ему нужны дальнейшие инструкции? Что, если оно взяло на себя обязанность закончить начатое?

Карло стало дурно. – Не следует ли подвергнуть ее эвтаназии? – спросил он. Он не был сентиментален, однако истязать животное безо всякой на то причины он не собирался.

– Зачем? – ошарашенно спросила Макария. – По-твоему, ей больно?

Карло изучил лицо Бенигны. Мышцы были по-прежнему расслаблены, а глаза не реагировали на движения его пальцев; у него не было оснований считать, что она пришла в сознание. Но отец рассказывал ему истории из саг, в которых мужчин по ошибке хоронили заживо, и от одной только этой мысли ему становилось жутко. Разве деление – это не женский эквивалент смерти? Разве не столь же ужасно – даже для древесницы – было бы очнуться по другую сторону границы, пересечение которой должно было погасить всякую мысль?

Аманда, казалось, была в сомнении, но все же встала на сторону Макарии. – Пока это не причиняет ей страданий, оставим ее в живых. Нам нужно выяснить, дойдет ли процесс до конца.

Деформированная перегородка утолщалась. Подавив отвращение, Карло обследовал ее по всей длине. Темный рубец пересекал туловище, затем, делая поворот по бокам, двигался вдоль оси тела и замыкался позади бедер древесницы, всего в нескольких мизерах от ее анального отверстия. Теоретически предполагаемое иссечение не представляло угрозы для жизни; бластула не посягнула на те ткани Бенигны, которые при обычных условиях отличались непластичностью.

– Хорошо, что она была на усиленном питании, – сказала Макария. – Иначе здесь особо не разгуляешься.

– Конечности затронуты? – поинтересовалась Аманда.

– Дельная мысль. – Макария по очереди потыкала каждую из нижних рук Бенигны. – Кожа на них не затвердела. Она провела по руке пальцем в направлении туловища, пытаясь нащупать границу. – О!

– Что такое? – Когда Карло услышал ее голос, ему расхотелось трогать это место своими руками.

– Если я права, то мы скоро это увидим, – ответила Макария.

Через несколько махов в верхней части бедер появились еще два темных рубца. По какой-то причине нижележащие ткани были для бластулы столь же неприемлемы, как и пищеварительный тракт.

– Как-то чересчур расточительно, – недовольно заметила Аманда.

– Она идет в обход мест ветвления, – предположил Карло. – Обычно на этой стадии у матери уже не бывает конечностей, так что последующий процесс, по всей видимости, требует наличия выпуклой массы плоти. – Если бы перегородка изначально сдвинулась к передней части бедер, то конечности можно было бы исключить из бластулы с менее радикальными последствиями – но этот процесс шел вслепую, вне своего обычного контекста; у природы не было возможности довести его до совершенства с расчетом на благополучие самой Бенигны.

– В следующий раз нам следует позаботиться о том, чтобы подопытная втянула их до начала процедуры, – предложила Макария.

Бластула – или полубластула – наконец, обрела границы. Заключенный внутри нее объем был невелик, но отнюдь не доходил до абсурда – пожалуй, раз в шесть меньше всей плоти Бенигны.

– Ты помнишь историю об Амате и Амато? – спросила Макария.

– Смутно, – ответила Аманда. Карло хорошо знал эту историю, но был не в том настроении, чтобы ее пересказывать.

– Они в лесу, ищут пропитание, – вкратце изложила Макария, – и тут за ними гонится древесник, который в итоге сжирает Амато. Спустя много лет Амате удается отомстить. Она ловит древесника и заглатывает его целиком – после чего выясняется, что ее ко все это время был жив и находился в ловушке внутри древесника. И чтобы вернуть его к жизни ей нужно было просто отделить его от своего собственного тела – все равно что отрастить новую конечность.

– А мораль этой истории в том, что учиться биологии по сагам ни в коем случае нельзя, – резюмировала Аманда.

– В целом правило вполне разумное, – согласилась Аманда. – Но эта история заставляет меня задуматься. Если мы смогли добиться этого, используя всего лишь один фрагмент обычной системы сигналов, значит, то же самое время от времени могло происходить и в природе.

– Думаешь, это история о частично сформированной бластуле? – с недоверием спросил Карло.

– Если наши предки когда-нибудь видели нечто подобное, – сказала Макария, – то даже понимая суть происходящего, они вполне могли представить событий в ином свете.  Тело женщины производит на свет новую жизнь, не прибегая к делению. Что это еще за провокационная чепуха? Лучше заменить новую жизнь старой и выдумать историю о том, как она поглотила чудовище, сожравшее ее ко.

Карло не интересовало вылущивание сомнительных криптобиологических подсказок из текста саг. Сейчас важнее было расшифровать язык, на котором природа изъяснялась прямо у них на глазах.

– Мы вплотную подошли к принудительной дихотомичности, – произнес он. На фоне шока от трансформации Бенигны он чуть не упустил из вида этот критически важный момент. – Именно сигнал с ленты, а не масса тела самки, определил геометрию перегородки. Если бы мы воспроизвели все шесть записей, то, вполне вероятно, инициировали бы обычное дихотомическое деление.

Никто не оспаривал доводы Карло, однако его коллег этот вывод, по всей видимости, радовал не так сильно, как его самого. Образ женщины, в тело которой были вставлены шесть твердолитовых трубок был слишком далек от обещания внедрить необходимые сигналы в веяние, которое можно было безболезненно написать на коже инфракрасным светом – к тому же оставалось неясным, как включить в этот процесс представителей мужского пола? Могли ли сигналы от светового проигрывателя задать количество новорожденных в случае, когда инициатором деления был ко?

Карло мельком взглянул на Бенигну; верхняя часть ее бедер атрофировалась, и серая кожа собиралась в складки по мере того, как расположенная под ней плоть отделялась от стенки бластулы. Он проверил ее зрительную реакцию, но Бенигна, к счастью, по-прежнему пребывала в бесчувственном состоянии. Хотя в его случае ампутация была куда менее суровой, он не был защищен от мучительной боли действием транквилизатора. Причина отвращения, которое он испытывал перед тяжелой участью Бенигны, заключалась не в физических травмах, а, скорее, в их контексте.

Но что этот контекст значил для самой Бенигны? Вероятно, она сформировала представление о деторождении, увидев, как через это прошли ее друзья; возможно, у нее даже появились четкие ожидания того, что однажды ее постигнет та же участь. Но действительно ли она станет сокрушаться, если поймет, что родила, не оправдав этих ожиданий? Какими бы сильными ни были инстинкты, влекущие ее к привычному исходу, отсюда вовсе не следовало, что иной вариант развития событий непременно должен был причинить ей хоть какое-то заметное неудобство.

Карло поднял глаза. А Аманда, Макария? Несмотря на их смущение при виде состояния Бенигны, они не выказывали никаких признаков того глубинного отвращения, которое чувствовал сам Карло. Один ребенок, который отделялся от тела, формируясь из запасов пластичных тканей, оставляя после себя травму, не угрожающую жизни матери. Это совсем не то же самое, что быть похороненной заживо.

Правая нижняя рука Бенигны отделилась от туловища и поплыла к прутьям клетки; в условиях неосязаемой гравитации Карло уже почти забыл, где находится низ. Он заметил, как начала лопаться оболочка бластулы.

Когда младенец внутри нее принялся извиваться, затвердевшая кожа материнского живота отделилась от ее туловища. Карло отпрянул, поддавшись панике. – Может, стоит привести отца? Отдать ребенка отцу?

– Я бы проявила осторожность, – предупредила Макария. – Ко может его принять, а может с тем же успехом и убить.

Ребенок не хотел лежать смирно. Его тело корчилось и содрогалось, будто стараясь отделиться от своих воображаемых братьев и сестер, которые оказались бы рядом с ним при любых нормальных родах. Его тело, лишенное конечностей, тянулось вверх, стараясь выбраться из оставленной им темной запекшейся раны, пока все, что цеплялось к нему и затрудняло движение, не начало осыпаться наподобие пудрита.

Теперь Карло увидел его голову. Глаза были закрыты, но младенец напрягал свой тимпан, очищая его от мусора. Если в безжалостном мире Бесподобной рождение четырех детей стало трагедией, а двух – благословением, то как быть с этим? Карло неожиданно понял, что в его ужасе было и рациональное зерно: ни у одного вида столь скудный способ размножения ни за что бы не стал нормой. Каждое очередное поколение было бы не больше предыдущего, а любое снижение численности стало бы непоправимой утратой. Если только ситуация не приобретала еще более странный оборот, и подобный акт деторождения можно было повторить. Если мать не только могла выжить после рождения ребенка, но и проделать это несколько раз.

Младенец зарокотал. Услышав его, Бенигно ответил тем же, и их взаимные стоны слились в беспрерывный хор отчаяния.

Макария взяла новорожденного на руки и начисто вытерла его энергичными, но вместе с тем мягкими движениями. Карло ощутил смесь отвращения при виде этого действа и облегчения от того, что его не заставили заниматься этим самому.

– На вид она здорова, – заметила Макария, протягивая древесницу для осмотра.

– Она? – Карло не представлял, как определить пол новорожденного, не имея ко, с которым его можно было бы сравнить.

– Если бы процесс деления дошел до конца, то это была бы женская половина, – подтвердила Макария. – Либо пол был закодирован в сигналах, записанных во время деления Зосимы, либо на него бы повлияло местоположение в теле Бенигны.

– Нам нужно будет проверить это на другой самке и выяснить, сможем ли мы получить тот же результат.

Макария была с ней согласна. – Как минимум полдюжины раз, – добавила она. Затем ненадолго задумалась. – Интересно было бы узнать, передает ли лента какие-либо признаки исходных родителей – запечатлела ли она только обобщенный, универсальный сигнал или в переданный сигнал вошло что-то специфичное для Зосимы и Зосимо.

Карло был не готов заглядывать настолько далеко. Он обернулся к искалеченному телу Бенигны. Поверхность перегородки распалась на части, и ее остатки уже начали отделяться от кожи по краям, обнажая нижележащую плоть. Это была самая большая рана, которую он видел в своей жизни – если не считать травмы на трупе, с которым ему довелось столкнуться еще будучи студентом – тогда женщину практически разрезало пополам взрывом; убитый горем ко предложил ее тело для анатомирования. – Я, пожалуй, увеличу дозу транквилизатора и попытаюсь закрыть рану хирургическим путем, – сказал он. Вне зависимости от того, могли ли древесники испытывать тревогу, чувствуя нарушение естественного порядка вещей, философское отношение Бенигны к вопросам деторождения перестало бы иметь значение, если бы по пробуждении она увидела в своем теле вот такую зияющую дыру.

В руках Макарии детеныш умолк, но Бенигно продолжал беспорядочно кричать. В отсутствие обета предсказать его поведение по отношению к «не совсем его» дочери было невозможно, но среди разных видов были известны случаи, когда некоторым ко удавалось наладить близкие отношения с продуктом спонтанного деления. – Стоит хотя бы показать ему дочь, – предложил Карло. – Мы сможем понаблюдать за его реакцией без риска для ребенка.

– Хорошо. – Подтягиваясь нижними руками вдоль опорной веревки, Макария осторожно выбралась из клетки. Карло последовал за ней.

Увидев детеныша, Бенигно замолчал, хотя на вид не успокоился, а скорее, был сбит с толку. Карло задумался, мог ли он отличать разные варианты развития событий и вести себя соответствующим образом. Если бы Бенигна родила от другого мужчины, смог бы он сразу же определить это по запаху ребенка? А если бы ребенок родился без отца – что было естественным следствием их насильной разлуки, смог бы он понять и это, а затем извлечь из ситуации максимальную пользу?

Приблизившись, Макария протянула ему детеныша. Какое-то время Бенигно пристально разглядывал девочку, но затем ретировался по ветке, за которую цеплялся руками и перепрыгнул к боковой стенке клетки, где принялся сердито толкать занавес, скрывавший от него Бенигну, просовывая пальцы сквозь прутья.

– Вряд ли он успокоится, увидев ее в таком состоянии, – сказал Карло.

– Видимо, ты прав, – согласилась Макария.

– Пожалуй, я ее зашью. – А потом освобожу от этого постамента, – решил Карло. Она и так достаточно натерпелась.

– Тебе стоит снова посадить их в одну клетку, – сказала Аманда.

– Да. – Карло с трудом сдерживал эмоции; с одной стороны, он чувствовал неподдельную симпатия к древесникам, с другой – его ощущения, вполне вероятно, отчасти объяснялись простым состоянием шока. – Как только она поправится, им вдвоем можно будет вернуться в лес.

Наступила неловкая пауза, после чего Макария тихо произнесла: «Мне кажется, это не самая удачная идея, Карло».

– А почему нет? Я понимаю, что нужно еще раз проверить запись, но нам необязательно повторять процедуру на Бенигне.

Рожденный от ленты детеныш древесника начал поеживаться; Макария взяла девочку поудобнее.

– Мы должны выяснить, как это повлияло на ее тело, – сказала Аманда. – Сможет ли она после этого размножаться естественным путем? Или, единожды родив, она стала бесплодной? Пока этот вопрос не решится, нам нужно понаблюдать за ней и ее ко.

Да, ты права, – уступил Карло.

Он направился к люку.

Закачивая транквилизатор, вне поля зрения женщин, Карло ощутил, как его колотит дрожь. Действо, свидетелями которого стали они втроем, было грубым и жестоким, однако теперь, когда они знали, чего ожидать, часть проблем можно было решить незамедлительно. Они пока не знали, восстановится ли полностью здоровье Бенигны, и сможет ли ее ребенок благополучно вырасти и жить нормальной жизнью, но со временем это станет ясно. И в будущем начатое ими можно будет улучшить и доработать, превратив в процедуру, которую без риска и дискомфорта сможет пройти любая женщина.

Значит, в потенциале голод можно было победить – но не благодаря дихотомичности по требованию, а за счет рождения единственного ребенка и выживания матери. Теперь, когда он потратил столько времени, переживая свою будущую тоску по Карле, появилась возможность, что Карла сможет родить ребенка и пережить его самого. И не такой уж непостижимой казалась мысль, что по возвращении домой Бесподобная в числе своих величайших наград ознаменует конец ранней смерти среди женщин.

Карло отодвинулся от основания постамента и постарался успокоить свои руки перед операцией. Теперь, когда он сыграл свою роль в этих метаморфозах, возникла вероятность, что у него никогда не будет сыновей и что со временем все последуют его примеру, и во всем мире уже никогда не будет ни отцов, ни ко. Он бы покончил с голодом, с убийствами младенцев и величайшим бедствием в жизни женщин – и одновременно бы полностью истребил себе подобных.

– Получилось! – радостно воскликнул Ромоло. Он поставил на пути луча зеркало и покрутил им, заставив ослепительно яркое красное пятно света промелькнуть по стенам лаборатории. – Наконец-то он стал видимым!

Все собрались вокруг него, чтобы поэкспериментировать с новым устройством. Карла наблюдала, очарованная этим зрелищем, но сама оставалась в стороне, чтобы не лишать удовольствия остальную команду.

Потребуются определенные усилия, чтобы превратить это скромное красное пятнышко в свет, пригодный для маяков, но со временем навигаторы получат желаемое. Иво уже работал над машиной, позволяющей собирать образцы ортогонального вещества с помощью источника когерентного УФ-излучения. Начинало казаться, что преемник Москита сможет отправиться к Объекту уже в течение ближайшей пары лет.

– Надо воспользоваться этим в наших двигателях, – восторженно заявила Эвлалия. – Больше никаких взрывов солярита – только фотонная ракета с выхлопом из чистого света!

– Эм…, – Ромоло указал на лампу, снабжавшую устройство энергией. – Этот луч несет в себе лишь крошечную долю энергии солярита. Все остальное тратится впустую. Если бы мы попытались привести Бесподобную в движение, используя нечто подобное, то нам пришлось бы настолько увеличить скорость сжигания солярита по сравнению с первоначальными двигателями, что вся гора превратилась бы в пар от одного только рассеянного тепла.

– К тому же источник света перестал бы работать, – добавила Патриция.

– Почему? – спросила Эвлалия. – Из-за нагрева?

– Нет. Из-за ускорения.

Ромоло повернулся к Патриции. – В смысле, из-за ускорения?

– Этот источник света работает только на определенной частоте, – ответила Патриция. – Если Бесподобная будет двигаться с ускорением, то пока свет успеет переместиться от одного края источника до другого, хрусталит уже будет двигаться быстрее, чем на момент испускания света. Любое изменение относительной скорости между светом и хрусталитом повлечет за собой изменение видимой частоты света – а значит, индуцировать новые переходы будет невозможно, так как частота будет отличаться от необходимой.

Ромоло потерял дар речи, поэтому вмешалась Карла. – Она же шутит! Любой частотный сдвиг будет крайне мал. Даже ускорение в 1g никоим образом не нарушит работу источника.

– Я пошутила, – призналась Патриция. – Но, возможно, нам удастся целенаправленно разработать систему, обладающую чувствительностью к подобным сдвигам, и использовать ее в качестве акселерометра – как дополнительный навигационный инструмент.

Карла не видела в этом каких-либо принципиальных препятствий. – Почему бы и нет? – сказала она. – Еще один проект для наших внуков.

Ромоло направил отраженный луч на грудь Патриции. Красный диск был похож на отверстие в ее коже, обнажавшее скрытое внутри ее тела царство света.

---

Карла проснулась от спазмов в животе. Она повернулась к часам у своей постели и дождалась, пока ее глаза не сфокусируются на предмете. До завтрака все еще оставалось больше двух склянок.

Она лежала под презентом, тихонько рокоча. Карла задавалась вопросом, стало бы ей легче, если бы она пообещала самой себе покончить с голодом, если выносить его станет слишком тяжело. Но как именно покончить? Она не могла разделить участь Сильваны, даже если бы и захотела: убежденность Карло в том, что он сумеет избавить ее от голода, была так высока, что он скорее будет держать ее на расстоянии с помощью своего нелепого ножа, чем избавит ее от страданий. Она не собиралась ни отказываться от холина, ни выходить в открытый космос. Оставалось лишь стоически переносить все испытания.

Она попыталась заснуть, но это было невозможно. Выбравшись из постели, она покинула жилую каюту. Если она станет ходить по коридору кругами, пока не выбьется из сил, то, можно надеяться, потеряет сознание, добравшись до своей постели.

Снаружи было тихо, освещенный мхом коридор пустовал. Как поступали другие женщины, – размышляла она, – когда их голод становился невыносимым? Лежали ли они рядом со своими ко, фантазируя о дне, когда это, наконец, закончится, пока, постепенно отказавшись от всего, что планировали совершить в своей жизни, не поддавались этой прекрасной мечте?

Карла попыталась найти более жизнерадостную тему для раздумий. Новый источник света Ромоло стал замечательным подтверждением всей теории энергетических уровней…, однако мысль о путешествии, которое станет возможным, благодаря этому устройству, заставляла ее трепетать от страха. Без глубокого понимания процесса аннигиляции любые планы касательно двигателя, работающего на сжигании ортогонального вещества, остались бы не более, чем простыми фантазиями. Но разве она была обязана сталкиваться лицом к лицу с риском самой стать горючим, питающим это пламя, и не единожды, а снова и снова?

Если она откажется, недостатка в добровольцах, готовых занять ее место, не будет. Она по-прежнему могла бы исследовать теоретические аспекты реакции, но, скорее всего, не сумела бы угнаться за исследователями, которым новые результаты будут известны из первых рук. Если бы Патриция совершила полет на втором Моските и вернулась с собственным триумфальным открытием, она бы однозначно затмила Карлу своей репутацией.

Но будет ли это так уж невыносимо? Будет ли это несправедливым? Они обе внесли свой вклад, но самые яркие идеи принадлежали Патриции. В ретроспективе Карле казалось, что ее главное достижение заключалось в том, чтобы привить определенную дисциплину наиболее сумасбродным догадкам Патриции, а затем привести в порядок детали гипотез, оправдавших себя на практике. Так что ей, возможно, стоило смириться с подобной ролью. Если именно в этом и будет состоять ее наследие, то его стоит ценить, а не презирать.

Тогда что ей оставалось? Продолжать наводить порядок? Претворять в реальные устройства сказанные невзначай слова насчет акселерометров? Если бы ей удалось придумать схему действующего светового акселерометра, в этом не было бы ничего постыдного. Пусть в масштабах суденышка вроде Москита это казалось простой причудой – у них будет достаточно времени, чтобы ощутить последствия ускорения, когда речь пойдет о более протяженных расстояниях.

Сколько времени потребуется самому медленному из обнаружимых инфракрасному свету, чтобы преодолеть расстояние, равное высоте Бесподобной, от вершины до подножия горы, а затем вернуться обратно? Даже оно будет составлять лишь малую долю высверка. За это время, при ускорении в 1g, приращение скорости горы составит… несколько частей на гросс в пятой степени.

Карла стала быстрее перебираться по опорным веревкам, поставив целью завершить первый обход коридора и миновать свою каюту, пока ей все еще было чем отвлечься. Размышляя над проблемой, она поняла, что проявила небрежность: вполне разумно было предположить, что частота света останется неизменной при отражении от зеркала, которое направляло луч обратно к его источнику – ведь именно таким свойством, по определению, отличались качественные зеркала – но она упустила из виду тот факт, что зеркало должно было ускоряться вместе с Бесподобной. На уровне тончайших деталей, необходимых для отслеживания крошечных эффектов, которые она надеялась измерить, этого будет достаточно, чтобы повлиять на результат.

Она более тщательно проработала геометрию процесса, изобразив историю крайних точек горы и движущегося между ними света. Результат измерения частоты любого конкретного светового импульса зависел исключительно от относительной скорости между измерительным устройством и самим импульсом – которая, в свою очередь, определялась лишь углом между их историческими линиями. Вычислить эти углы было несложно, и их четверка давала полное представление о происходящем.

Ускорение зеркала навстречу падающему лучу света означало бы, что свет столкнется с ним на чуть большей скорости, чем та, с которой он двигался, покидая источник. Однако источник, в свою очередь, будет ускоренно удаляться от отраженного луча. К тому моменту, когда свет вернется к источнику, относительная скорость между двумя объектами поменяет знак, но в остальном будет неизменной – и в сумме получится, что никакого частотного сдвига нет.

В принципе фиолетовое смещение можно было обнаружить, сравнив свет у подножия горы с эталонным лучом, созданным вторым источником, расположенным на самой Бесподобной. Но идеальное решение потребовало бы непосредственного сравнения смещенного света с первоначальным лучом. Карла искала способ обойти проблему, но геометрия всегда приводила ее к одному и тому же результату: двигаясь вниз относительно горы, луч должен был испытывать фиолетовое смещение, а двигаясь обратно вверх – красное. И до тех пор, пока свет оставался неизменным в процессе отражения, оба эффекта взаимно компенсировали друг друга. Это была лишь одна из форм сохранения энергии.

Как же в таком случае быть с фантазией Эвлалии – фотонной ракетой? Нарушит ли частотный сдвиг работу источника света? Если источник света достаточно мощен, чтобы вызвать ускорение горы, то при столкновении с зеркалом он будет передавать ему часть своего импульса. Свет уже не будет оставаться неизменным после отражения; он непременно подвергнется красному смещению.

Но какова будет его величина?

Она определялась массой тела, от которого, в конечном счете, отскакивал каждый фотон. В экспериментах со свободными светородами свет рассеивался в обратную сторону, испытывая колоссальное красное смещение; так как отдельные светороды обладали меньшей массой, чем ударяющие по ним фотоны, их импульс в результате отдачи был довольно большим. В зеркалите низкого качества, который бы нарушил работу источника когерентного света, светороды все же обладали достаточной подвижностью, чтобы испытать существенную отдачу, прежде чем передать свой импульс основной массе вещества. В зеркалах высшего качества связь светородов со своими соседями была настолько тесной, что каждый из фотонов по сути сталкивался со значительной частью всего зеркалита – частью, достаточно тяжелой, чтобы оставаться неподвижной. Однако возможности этой коллективной инерции были ограничены: одиночный фотон никогда бы не смог отразиться от целой горы, как если бы она была твердым, неделимым телом. А значит, частота отраженного света должна зависеть не от ускорения горы, а от свойств материала, из которого было изготовлено зеркало.

Карла перестала понимать, где находится. Она остановилась, ухватившись за опорную веревку, и обвела глазами коридор, взглянув на двери впереди и позади нее. Она дважды прошла мимо своей жилой каюты, – осенило ее, – и уже успела немного пройти вперед по третьему кругу. От одного только напоминания, что буфет с едой находился всего в нескольких долговязях позади нее, живот Карлы снова схватили судороги, но она твердо решила сделать еще несколько кругов в надежде, что это поможет ей уснуть.

Она вернулась к своим рассуждениям. Зеркало низкого качества будет отражать свет с небольшим красным смещением, отбрасывая фотоны, более не соответствующие породившей их разнице в энергетических уровнях. Вполне возможно, что пучок света, достаточно мощный, чтобы стать частью фотонной ракеты, только усугубит этот эффект – иначе говоря, сильное световое поле по сути «ослабит» зеркала, которые при меньшей мощности вели себя вполне адекватно. Можно ли это как-то обойти? Красное смещение означало рост истинной энергии: каждый из отраженных фотонов будет обладать слишком большой энергией, чтобы индуцировать эмиссию нового фотона при совершении первоначального перехода между уровнями. Но что, если использовать его для другой задачи? Если его энергия соответствует разнице между другой парой уровней, то из такой системы, вероятно, все-таки можно будет извлечь пользу.

Немного повозившись, она придумала подходящий вариант.

Изначально светород занимал нижний из трех уровней; чтобы столкнуть его туда, потребовался бы внешний источник света. Далее он самопроизвольно поднимается на уровень выше, испуская инфракрасный фотон. После этого он поднимается еще на один уровень и испускает ультрафиолетовый фотон.

Оба фотона отражаются обратно, испытывая красное смещение в результате столкновения с зеркалом. Но если бы свойства зеркала и промежутки между энергетическими уровнями соотносились друг с другом строго определенным образом, то отраженный ИК-фотон смог бы снова сбросить светород на нижний уровень – именно туда, где он находился изначально.

После этого цикл можно было начинать заново.

В каждом цикле создавалось по два фотона, один из которых всегда оставался на свободе. Чтобы уравновесить истинную энергию фотона, хрусталит и зеркалит должны были приобрести обычную энергию; в принципе подошло бы любое сочетание кинетической, тепловой и потенциальной энергии. Но для того, чтобы компенсировать импульс фотона, все устройство должно было двигаться с ускорением, а значит, энергия не могла увеличиваться за счет одного лишь тепла. При объединении горючего с соответствующим либератором генерация света сопровождалась выделением тепла – а температура этого устройства наверняка повысится. Кроме того, со временем оно, вероятно, будет терять свои свойства, претерпевая какие-либо химические превращения. Но в отличие от сгорающего топлива оно не распадется в мгновение ока, не превратится в дым.

Порождать свет и не расходоваться в процессе. Такими свойствами обладало Вечное пламя.

Карла остановилась, удивившись собственному нелепому выводу и задумавшись над тем, где она могла ошибиться. Судя по всему, в действительности фотоны не будут услужливо двигаться в одном и том же направлении, так что устройство определенно потребует кое-каких доработок. Вероятно, она могла бы объединить трюк с отдачей зеркала и свою первоначальную конструкцию когерентного источника. Однако этот источник не будет попусту тратить энергию пылающей соляритовой лампы; смещенное в красную часть спектра отражение испущенных им ИК-фотонов само по себе будет выступать в качестве основного механизма накачки. После того, как начальная вспышка запустит процесс, поддерживать работу устройства можно будет с помощью небольшого внешнего освещения, необходимого для компенсации его изъянов и непроизводительных потерь энергии – а созданный им пучок света будет намного ярче скромного луча, поступающего на вход.

При этом не нарушится ни закон сохранения энергии, ни закон сохранения импульса. Не нарушатся и законы термодинамики: создание фотонов и непроизводительного тепла означало увеличение энтропии. Тем не менее, фотонная ракета, работающая по этой схеме, потребует во много раз меньше солярита, чем обычный двигатель. Если бы это сработало, топливная проблема была бы решена.

Нет – даже больше того. Если бы это сработало, предки и сами смогли бы покинуть родную планету, подняв в воздух целый рой фотонных ракет. Если бы это сработало, то Бесподобная бы получила не просто возможность, а еще и вескую причину вернуться домой. Ее миссия была бы выполнена.

Карла медленно передвигалась по пустому коридору, прислушиваясь к бренчанию опорной веревки и дожидаясь, пока себя не проявит тот изъян, который она упустила из виду. Когда ее, наконец, осенило, Карла могла бы с жалостью прожужжать над собственной глупостью и вернуться в постель. А как же охлаждение? Такая ракета все равно потребует независимой системы охлаждения, которая сама по себе будет сжигать некоторое количество топлива… правда, ни один закон не требовал, чтобы эта система выделяла такое же количество тепла, как и обычный двигатель. Делу мог помочь и правильный подход к конструкции ракеты: чем выше скорость ультрафиолетовых фотонов, которые способно выдать это устройство, тем меньше кинетической энергии зеркалу потребуется изъять у других фотонов – и тем меньше, следовательно, выделение тепла.

Карле не нужно было искать часы, чтобы понять, что сейчас еще было слишком рано, но единственный во всей горе человек, которого стоило бы сейчас разбудить, был вместе с тем и единственным, кто понял бы, почему она не может отложить решение этой проблемы еще на несколько склянок.

Она без проблем нашла нужный ей район, но была вынуждена свериться с именами на дюжине дверей, прежде чем нашла то, что искала; в гостях у Патриции она не была с тех самых пор, как та стала жить отдельно от своего ко. Карла нерешительно постучала в дверь, и ее охватила запоздалая мысль – не покажется ли ее поведение верхом безумия. Но дверь открылась прежде, чем она успела передумать и отступить.

– Доброе утро, Карла. – Патриция выглядела озадаченной, но даже если пробуждение ее и рассердило, она хорошо сумела это скрыть. – Пожалуйста, входите!

Каюта пахла бумагой и свежей краской. В гостиной горела лампа, свет которой обнажал стены, заваленные книгами и перевязанными пачками конспектов. Гравитация здесь была довольно слабой, поэтому Карла крепко ухватилась за опорную веревку.

– Я не стану понапрасну тратить твое время, – сказала она. – У меня появилась одна безумная идея, и я хочу услышать твое мнение.

Она описала основную идею своего трюка с зеркалом, после чего принялась объяснить, как именно его можно применить в реальном устройстве. Закончив, она мысленно приготовилась к целому шквалу возражений, но Патриция продолжала молчать, задумчиво смотря куда-то в пустоту.

– Так я что, сошла с ума? – настойчиво спросила Карла. Она ненавязчиво наставила Патрицию на истинный путь, когда девушка пала жертвой собственного нелепого заблуждения; пришло время ответить любезностью на любезность.

– Я так не думаю. Зачем вы вообще такое говорите?

– Потому что решение не может быть настолько простым! Вечное пламя – из нескольких зеркал и куска хрусталита?

Патриция тихо прожужжала. – В сагах Вечное пламя вообще ничего не делает; оно просто стоит на месте – холодное и непостижимое. Ваш вариант больше напоминает процесс, который день за днем совершают растения: извлекают энергию за счет производства света, не сжигая при этом самих себя. Природа, по-видимому, обнаружила трюк, очень похожий на ваш – перестановку светородов в замкнутом цикле – пусть даже и нашла ему совершенно другое применение. Растениям вряд ли когда-нибудь пригодилась бы способность путешествовать по космосу с минимальными затратами горючего, но отсюда вовсе не следует, что это невозможно.

Карлу ее слова не обнадежили. Если бы Патриция нашла в ее плане зияющую дыру, вопрос был бы закрыт, но тот факт, что идея выдержала ее поверхностный анализ, ничего не доказывал. – И об этом никто не подумал? Ни Ялда? Ни Сабино? Ни Нерео?

– Все они считали, что энергия непрерывна! – возразила Патриция. – Разве эта система сработала бы без дискретных уровней энергии?

– Я не знаю, – призналась Карла. Осознать всю эту концепцию, без сомнения, было проще, когда светород мог циклически перемещаться между несколькими фиксированными состояниями.

– Полагаю, Ялда надеялась, что овладеть созданием света нам поможет изучение растений, – сказала Патриция. – И возможно, рано или поздно именно это и даст нам наиболее полное понимание процесса. Но кто-то должен был оказаться первым, чтобы разъяснить те шаги, благодаря которым все это стало бы возможным. Вы и есть первая, Карла. Вы не сходите с ума, уверяю вас.

– Спасибо. – Карла верила, что Патриция будет честна с ней и не станет предаваться лести в ее адрес. – Но в свою правоту я поверю не раньше, чем мы это докажем.

– Так с чего мы начнем? – спросила Патриция. – Нам нужно будет найти разновидности хрусталита с подходящими уровнями энергии, но кроме этого нам потребуется откалибровать зеркала с учетом их красного смещения.

– Это будет совершенно новый проект, – сказала Карла. – Для изменения планов мне потребуется получить разрешение Совета.

– Хмм. – Патриции не терпелось приступить к делу. – Но я ведь могу провести повторный анализ спектров поглощения, не дожидаясь решения Совета? Когда мы с Ромоло перебирали их в прошлый раз, нашей целью были совершенно другие свойства.

– Верно. – Поиски идеального хрусталита пришлось бы начать с нуля, и с определенной вероятностью эти поиски вновь могли увенчаться успехом. Но даже для того, чтобы удовлетворить скромные потребности навигаторов, понадобится весь запас хрусталита, который Ромоло использовал в своем источнике видимого света. Что же касается новой области применения –

– Нам не хватит хрусталита, – поняла она. – Даже если нам удастся воплотить эту идею в демонстрационной ракете, нет ни единого шанса, что имеющихся материалов хватит для замены двигателей. – Запасы хрусталита экзотической расцветки были отнюдь не мизерны, однако целью предков было предоставить им типичные образцы для исследований в области материаловедения. Они и предположить не могли, что конкретная разновидность хрусталита окажется ценнее, чем солярит.

Карла прожужжала с мрачным удовлетворением, радуясь тому, что нашла собственную ошибку прежде, чем выставила себя на посмешище перед Советом. – И о чем я только думала? Если мы не сможем полностью заменить двигатели, все усилия будут потрачены впустую. Если мы не сможем разогнать Бесподобную до ускорения, близкого к 1g, предкам придется слишком долго ждать нашего возвращения. – Вернуться домой с опозданием на несколько лет – по часам предков – значит появиться как раз к началу столкновений с ортогональным скоплением.

Патриция недоуменно смотрела на нее. – Все, что вы говорите, – правда, – сказала она.

– Тогда почему ты сама мне не сказала? Я ведь именно за этим и пришла! – Карла смущенно отодвинулась назад вдоль опорной веревки. – Мне нужно было понять, где именно я допустила ошибку.

– С вашим планом все в порядке, – настойчиво возразила Патриция. – Насколько я могу судить, во всяком случае. Но как вы и сказали, доказательством идеи послужит ее демонстрация на практике.

– А дальше что? – раздосадовано пророкотала Карла. – Если мы добьемся успеха, то удовлетворимся осознанием того, что если бы только гора наполовину состояла именно из той разновидности хрусталита, которая нам нужна, это бы решило топливную проблему? И что предки, скорее всего, располагают всеми ресурсами, необходимыми для эвакуации планеты – и проблема лишь в том, что у нас нет ни единого шанса им об этом сообщить?

– Если нам удастся построить фотонную ракету, – ответила Патриция, – это станет началом совершенно нового проекта: работая совместно с химиками, научиться создавать подходящую разновидность хрусталита в необходимых нам количествах и из имеющихся в нашем распоряжении материалов.

Карла была настроена скептически. – Теперь ты хочешь, чтобы химики изготовили минерал на заказ? Точно так же, как они решили топливную проблему, трансмутировав весь излишек пассивита в солярит?

– Вот теперь вы и правда ведете себя, как сумасшедшая, – сказала Патриция. – Во-первых, необходимое нам количество будет намного, намного меньше: речь ведь идет о создании двигателей, которые будут работать долгие годы, а не о топливе, которое сгорит за одно мгновение. Во-вторых, различные виды хрусталита, на мой взгляд, гораздо больше похожи друг на друга с химической и энергетической точек зрения, чем пассивит и солярит… А в-третьих…, если нам удастся воплотить вашу идею, даже в малом масштабе, в наших руках окажется новый источник энергии. Получение энергии для создания солярита за счет сжигания солярита было бы безнадежной затей. Но если нам удастся провернуть ваш фокус и создать Вечное пламя своими силами – хотя бы раз, – то вне зависимости от способа, при помощи которого химики заставят один вид хрусталита превратиться в другой – будь то теплота или фотоны – мы сможем предоставить эту энергию, не потребляя никаких материалов.

Карло пришел на несколько курантов раньше, чтобы сменить Макарию. Отдежурив целую череду ночных смен с древесниками, он знал, насколько это утомительно: чем меньшую активность проявляли животные, тем труднее было следить за ними с должным вниманием, не теряя концентрации. Только неустанно напоминая самому себе, во что ему могут обойтись несколько махов невнимательности, Карло удавалось бодрствовать до конца каждой смены.

– Было что-нибудь необычное? – спросил он

– Зосимо не спит уже примерно склянку – прыгает по клетке, – сообщила Макария. – В какой-то момент он разбудил свою ко; я была уверена, что за этим что-нибудь последует. Но в итоге они просто обменялись несколькими криками. Бенигна и Бенигно всю эту драму проспали.

– Хмм. – Карло читал старые отчеты, составленные на родной планете: по словам очевидцев, древесники, обитающие в лесах, просыпались ночью для совершения репродуктивного акта. Однако достоверность этой информации, не говоря уже о ее применимости к этим пленникам, дважды отчужденным от первоначального местообитания их предков, вызывала у него сомнения.

– Должен же быть способ их как-то мотивировать, – устало сказала Макария. – Обе пары находятся в репродуктивном возрасте, так чего они ждут? Наверняка решающую роль должно сыграть какое-то изменение во внешней среде. Может быть, пищевой сигнал –

– Если мы еще больше увеличим их кормовую базу, возникнет риск квадратомического деления, – сказал в ответ Карло.

– А так ли это плохо? Если ты действительно хочешь разобраться в сигналах, сопровождающих процесс деления, то разве тебе не потребуется в какой-то момент сопоставить дихотомические и квадратомические варианты?

Такой подход мог быть обоснованным, если бы они располагали неограниченным запасом подопытных и могли прожить столько, сколько потребуется для достижения цели проекта. – Если мы не добьемся от них записи дихотомического деления, можешь вызваться добровольцем, чтобы поймать еще четверых.

Макария не стала вмешиваться.

---

Карло устроился на опорной веревке между двумя клетками, выбрав место таким образом, чтобы задними глазами видеть Бенигну и Бенигно, а передними – Зосиму и Зосимо. Цветы, украшавшие обрезанные ветви, которые искрещивали каждую клетку, образуя своеобразные строительные леса, все еще излучали свет, более или менее следуя своим собственным чередующимся циклам, хотя за последние несколько дней он начал замечать, что их светимость идет на спад. По мере того, как угасала имитация леса, свет мха начинал преобладать, и все это место становилось похожим на тюрьму, построенную из голого камня, отделанного несколькими захирелыми веточками.

Смены наблюдателей были синхронизированы с активностью древесников, и он появился как раз вовремя, чтобы увидеть пробуждение всех четырех особей. Самки, прижатые к тяжелым постаментам, уже давно прекратили энергичные попытки вырваться на свободу, однако их осанка и движения полностью менялись, когда они возвращались в сознание – нестройные подергивания и взмахи конечностями во сне уступали место на вид до жути дисциплинированным сериям растяжений мышц и перегруппировок собственной плоти. Находясь в отдельных клетках, Бенигна и Зосима выполняли практически идентичный набор упражнений; это указывало на то, что подобная реакция была инстинктивным ответом на недостаток движения – вероятно, в качестве метода поддержания здоровья при восстановлении после травмы. Но, вполне возможно, здесь присутствовала и определенная доля мимикрии; со своих постаментов они могли отчетливо видеть друг друга. Мимикрия? Поощрение? Солидарность? Зосима с неослабевающим энтузиазмом несла на себе обмякшее тело Бенигны, пока ее преследовал Карло. Тяжело было не воспринимать их как товарищей по заключению, которые осознавали, в какую беду попала каждая из них, и старались поддерживать друг друга морально.

Что же касается самцов, то они тоже подолгу не сидели без дела: каждые несколько махов либо Зосимо, либо Бенигно неожиданно перепрыгивал с одной ветки на другую. Несмотря на то, что сейчас в клетках не было ящериц, Карло эти движения напомнили поведение древесников во время преследования добычи. Он не мог с уверенностью сказать, то ли они не сумели освоить незнакомые правила, от которых зависело присутствие ящериц, и стали прыгать на тени в надежде, что они могут оказаться пищей, то ли, как и самки, просто хотели поддерживать себя в активном состоянии.

В свете отчета Макарии Карло уделил Зосимо особое внимание. Этот самец был определенно возбужден больше обычного, неугомонно раскачиваясь на каждой из ветвей, прежде чем перемахнуть на следующую. Ширина клетки составляла всего пару долговязей, поэтому Зосимо приходилось возвращаться на старые места; но его движения вовсе не были похожи на короткий, повторяющийся цикл – он колесил по миниатюрному лесу, следуя продуманной серии перестановок между отправными и конечными точками, будто пытаясь выжать из своего обедненного окружения максимум новизны.

Когда подошло время кормления, Карло достал из кладовой двух ящериц; сначала они извивались в знак протеста, но затем обмякли у него в руках, как если бы могли спастись, притворившись мертвыми. Древесники уже, скорее всего, усвоили распорядок дня, но когда Карло приблизился к ним, не стали околачиваться рядом, выпрашивая у него еду. Когда Карло бросил ящерицу сквозь прутья его клетки, Бенигно отчужденно забрался на отдаленную ветку. Зосимо вел себя с нескрываемым презрением и угрожающе ощерялся на Карло, но тоже держался на расстоянии.

Карло вернулся на свой наблюдательный пост. К этому моменту он слишком часто был свидетелем подобной охоты, чтобы зачарованно наблюдать за ней от начала до конца, однако полностью их игнорировать он тоже не мог. Хотя клетки были небольшими, на каждой ветке имелось по дюжине укрытий, а ящерицы всегда исчезали из виду задолго до того, как древесники проявляли к ним хоть какой-то интерес. Сегодняшняя погоня поначалу казалась неспешной, практически лишенной всякого энтузиазма: несколько раз Зосимо целенаправленно перескакивал с ветки на ветку, затем как будто терял интерес, в то время как прыжки Бенигно, скорее игривые, чем скрытые, поднимали в воздух облака светящихся лепестков.

Мысли Карло где-то витали, но от него не ускользнул тот факт, что двое древесников постепенно сужали поиск: перепрыгивая на новую ветку, быстро оглядываясь по сторонам, а затем изображая безразличие и делая вид, что им интереснее давить зудней. Только спустя почти курант, события быстро стали набирать обороты; Карло услышал напуганные коготки ящерицы, убегавшей по одной из веток, прежде чем Зосимо схватил ее вытянутой рукой. Но ящерица, по-видимому, перепрыгнула на другую ветку, потому что рука оказалась пустой; после этого Зосимо прыгнул следом за ней, и мгновение спустя он уже держал ящерицу во рту, перекусывая ее пополам.

Зосимо сжевал половину ящерицы, тихо щебеча от удовольствия. В задней части клетки Бенигно началось какое-то волнение, но Карло не мог видеть, что именно там происходит, и поэтому продолжал внимательно следить за Зосимо. Проглотив свою часть пищи, он перемахнул на ближайшую ветку рядом со своей ко. Он передал Зосиме остатки ящерицы; когда она поднесла ее ко рту, он протянул руку и провел рукой по ее лицу.

Пока Зосима ела, Карло наблюдал; Зосимо находился рядом с ней. В течение первых нескольких дней оба самца пытались помочь своим ко извлечь световые зонды из своего тела, но трубки были сделаны из твердолита, который нельзя было ни согнуть, ни сломать, а Карло спаял кожу самок, обернув ее вокруг полудюжины колец, вмонтированных в постамент. Освободить их с помощью обычной деформации тела было невозможно, и даже если бы они отчаялись настолько, чтобы ради свободы покусать или расцарапать самих себя, добраться до нужного места с помощью зубов или когтей им было не под силу.

Во время операции самки находились без сознания, а ее последствия должны были пройти безболезненно, однако Карло все равно мучали приступы отвращения при мысли о том, какой участи он подвергал этих животных. Либо они поделятся, либо останутся в ловушке – этот приговор он высек в камне.

Зосима окончила свою трапезу. Она издала замысловатую серию щебетаний и, не получив ответа, повторила то же самое; характер ее возгласа оставлась практически неизменным, но некоторые ноты были произнесены с особым выражением. Спустя мгновение послышался ответ Зосимо.

Обмен сообщениями продолжался; он был продолжительнее и сложнее всего, что Карло слышал от древесников до этого момента. Его учили, что у древесников нет настоящего языка, но он сомневался, что кто-либо может знать это наверняка. В старых отчетах предпринимались грубые попытки классифицировать возгласы древесников, но не приводилось никаких систематических пояснений относительно их структуры. Если наступит день, когда биологи будущего освободятся от более насущных проблем, то для кого-то год, проведенный в лесу за наблюдением этих животных и вслушиванием в их крики, возможно, станет ненапрасной тратой времени.

Зосима подняла руку, вытянув ее над постаментом; когда Зосимо взял ее за руку, она притянула его к себе. Карло замешкался, на мгновение испугавшись, что обманывает самого себя и неверно истолковывает ситуацию. Но Зосимо отпустил ветку, и пара заключила друг другу в крепкие объятия. Карло быстро вскарабкался по перекрестной веревке и протянул руку к рычагу, расположенному перед клеткой.

Он потянул за рукоятку; она не поддалась. Стараясь не паниковать, он надавил на рычаг, обходя препятствие, после чего ему удалось снять двигатель с тормоза. Внезапное перестукивание шести светозаписывающих устройств оказалось настолько громким, что Карло испугался, не всполошит ли оно древесников, заставив их передумать, но когда он взглянул вверх, они продолжали как ни в чем не бывало, не обращая на машину ни малейшего внимания.

Наблюдая за ними, Карло не мог отделаться от постыдного ощущения вуайеризма, хотя это было вдвойне абсурдно, учитывая, что записывающие устройства фиксировали гораздо более интимные моменты, чем его собственное зрение. Однако своей позой древесники как никогда напоминали своих двоюродных братьев и сестер, а форма их переплетенных тел тревожила своей близостью к их с Карлой образу, выжженному в его мозге за годы томительного ожидания. Это было совсем не похоже на размножение полевок.

Зосима замерла, но Зосимо продолжал поглаживать ее по лицу, будто пытаясь утешить. В местах, где их тела соединялись друг с другом, кожа источала желтое сияние – так свет передавал обет самца, вверяя ему обязанность заботиться о будущем потомстве. Карло никак не мог разобраться, насколько неловкость, которую он испытывал при виде происходящего, была связана с чувством вины за то, что он принуждал древесников делать выбор, а насколько – с чувством укора, происходящим из той части его разума, для которой его собственная жизнь оставалась никчемной до тех пор, пока он не даст точно такой же обет.

Внезапно в шуме записывающих устройств появилась новая составляющая – звук рвущейся в клочки бумаги. – Нет, нет, нет! – Карло перебрался под клетку и проник в тускло освещенный люк, предназначенный для доступа к оборудованию. Когда он приблизился к проблемной машине, звук разрыва сменился ритмичными хлопками; лента окончательно оторвалась, и свободный конец, выступавший из ведомой катушки, хлестал по корпусу устройства. Остановив двигатель, Карло быстро извлек обе катушки, но ему потребовалось еще несколько махов, чтобы вытащить все обрывки из лентопротяжного механизма, загрузить новую ленту и перезапустить машину.

Когда Карло выбрался из люка и принялся карабкаться к наблюдательному посту, он увидел, что Зосимо отделился от своей ко и вернулся на ветку, которая нависала над постаментом. Зосима уже утратила конечности, и Карло с волнением наблюдал, как ее анатомия начинает претерпевать изменения, которых нельзя было достичь никаким усилием воли. Выступы ее тимпана погрузились в мембрану, после чего эта удивительная структура слилась с верхней частью груди, поглощенная с той же легкостью, как наскоро отращенная рука. Темные губы уже выглядели необычайно плоскими, и ее закрытый рот, утратив привычный контраст с кожей лица, постепенно пропал из вида. Последними исчезли веки, бледные разрезные овалы, повернутые и вытянутые по вертикали; искаженные, как следы едва заметных ран, на фоне начавшейся трансформации головы. Как будто незримый скульптор, изваявший это тело из смолы много лет назад, вернулся, чтобы провести пальцами по остаткам загубленного лица, прежде чем сжать всю фигуру, превратив ее в однородный комок – теперь это был всего лишь материал, готовый к повторному применению.

Зосимо протяжно и жалобно зарокотал. Подняв на него глаза, Карло изо всех сил старался сохранить беспристрастность, но затем от горя все тело древесника охватила дрожь. Природа подкупала обоих участников этой метаморфозы, наделяя процесс ни с чем не сравнимым чувством удовольствия, но, если полевка могла без особых проблем перейти от чистого наслаждения, вызванного инициацией деления, к непреодолимым обязательствам заботы о потомстве, то этот древесник вполне осознавал свою потерю. Только что прямо у него на глазах исчез компаньон, который любил и защищал его всю свою жизнь. Что еще он мог испытывать, если не скорбь?

Карло отвел взгляд и попытался взять себя в руки. Как он представлял себе те чувства, которые ему придется испытать, когда он вместе с Карлой, наконец, положит конец ее существованию? Удалось ли ему хоть раз на полном серьезе убедить себя в том, что он сможет перенести все это, впав в оцепенение, что биологический императив избавит его от боли, и что на нем не скажется тяжесть содеянного? Все до единого мужчины потчевали своих детей ложью в утешение, но если своего отца, избавившего маленького сына от горькой правды, он еще мог простить, то закрыть глаза на трусость, которую он испытывал все это время, Карло был не в состоянии. Все его образование, все его эксперименты над животными помогли лишь похоронить правду под целой горой фактов. Он был вынужден смириться с тем, что важнейшая цель его жизни, та единственная роль, которая сделает его бытие завершенным, никогда не была справедливой, никогда не была приемлемой и никогда не заслуживала прощения. Сколько бы они ни ждали, какие бы планы ни строили, с какой бы готовностью ни решились сделать последний шаг – все это не будет иметь никакого значения. В конечном счете он будет в полном смысле осознавать свой поступок, и только дети смогут спасти его от потери рассудка.

Да и то лишь при условии, что их родится ровно столько, сколько нужно.

Карло поднял глаза. Приютившись на ветке, Зосимо раскачивался из стороны в сторону, обхватив голову верхней парой рук. Он затих, но теперь в ответ звучал истошный вопль Бенигно и Бенигны. Однако, несмотря на все мучения, которые пришлось испытать древесникам, у самого Карло, наконец, появился повод для радости.

На поверхности бластулы стали видны следы первой перегородки – и она была не продольной, а поперечной. Зосиме предстояло произвести на свет только двух детей, а устройству светозаписи, вполне вероятно, удалось запечатлеть стоящие за этим процессы.

– Мы в тупике, – признался Ромоло. – Как только «правило двоек» стало казаться правдоподобным, мы проверили его на второй серии спектров, и все пошло прахом.

Карла бросила беглый взгляд на Патрицию, но та, казалось, была удручена точно так же, как и сам Ромоло. Вот уже больше череды они усердно трудились над спектрами для оптического материала, но судя по их последнему отчету, были близки к прорыву.

– Сейчас нельзя сдаваться! – призвала их Карла. – Объяснение почти у нас в руках. – Она надеялась, что проблему удастся решить, смешав в одном флаконе сосредоточенность, упорство и расчеты «в лоб» – к тому же освободить от прочих обязанностей двух ее лучших студентов было проще, чем достичь такого же состояния собственными силами. Кто-то должен был руководить экспериментами, которые получили фактическое одобрение со стороны Совета.

– Объяснение? – Патриция тихо пророкотала и надавила кулаком на живот, отчего Карла ощутила резкий приступ эмпатического голода. Когда дела шли хорошо, не было лучшей отдушины, чем работа, однако досада, которую ощущаешь, достигнув тупика, производила обратный эффект.

– Почему «правило двоек» должно зависеть от поляризации лучей? – настойчиво спросил Ромоло.

– И почему это должно быть именно «правило двоек»? – добавила Патриция. – Почему не «правило троек» или «правило единиц»?

Карла попыталась отступить от проблемы на шаг назад. – Мы можем объяснить первую серию спектров, если предположим, что каждый уровень энергии может вместить только два светорода. Верно?

– Да, – согласился Ромоло. – Но почему? На таком малом расстоянии светороды просто начнут притягивать друг друга. Так каким же образом паре светородов удается не подпускать к себе новичков?

– Я не знаю, – призналась Карла. – Но это бы решило проблему стабильности Иво. – Если бы каждый энергетический уровень мог вместить не более двух светородов, то после достижения определенной точки насыщения втиснуть новые частицы в каждую из потенциальных ям было бы невозможно. Этого было бы достаточно, чтобы помешать каждому из миров на просторах космоса схлопнуться до размеров пылинки.

– В спектрах первой серии спектров мы максимально упростили структуру поля в оптическом материале – применив свет, поляризованный в направлении движения всех трех лучей. В таком поле энергия любого светорода зависит только от его положения внутри потенциальной ямы. Во второй серии мы изменили поляризацию одного из лучей, поэтому энергия светорода стала зависеть как от его положения, так и от характера его движения. Но самое странное заключается в том, что количество энергетических уровней, на первый взгляд, превосходит количество решений волнового уравнения!

– Я не понимаю, как такое вообще возможно, – сказала Карла. – Два разных решения – две разных формы светородной волны – в принципе могли обладать одной и той же энергией, но обратное – просто абсурд. Изменение энергии светорода невозможно без изменения формы его волны.

Патриция достала из кармана свернутую в рулон бумагу и разложила его у Карлы на столе. Глубина энергетических ям в оптическом материале была выбрана таким образом, чтобы в них уместились только десять уровней энергии – те самым возможные переходы были ограничены обозримым числом вариантов. Однако данные вполне однозначно указывали на то, что если один из трех лучей поляризован и его поле перпендикулярно направлению света, спектры распадаются на такое количество линий, что для их полного объяснения десяти уровней не хватает.

– Что, если у светородов есть своя собственная поляризация? – предположила Карла. Она проигнорировала этот вариант, когда выводила волновое уравнение в первый раз – главным образом, в целях простоты. – В зависимости от детальной геометрии светового поля поляризация светорода может повлиять на его энергию – добавляя новые уровни.

– Тогда очень жаль, что мы не нашли «правило троек»! – воскликнул в ответ Ромоло. – Мы могли бы сказать, что настоящее правило – это «правило единиц»: в каждой яме может находиться не более одного светорода с заданной энергией и заданной поляризацией. «Правило троек» выполнялось бы только для самых простых полей, в которых три светорода невозможно отличить друг от друга, поскольку их поляризация не влияет на их энергию.

Патриция повернулась к нему. – Но что, если у светородов может быть только две поляризации?

Ромоло смутился. – С тем же успехом можно попросить уменьшить на единицу размерность пространства, разве нет?

Карла не была столь уверена; связь могла оказаться более тонкой, нежели считал Ромоло. – Давайте составим список, – сказала она. – Если бы мы действовали, исходя из ложных предположений, то где именно нам нужно было бы допустить ошибку, чтобы в итоге получить верный результат?

Предложение пришлось Патриции по душе. – У светородов нет поляризации – неверно! Поляризации встречаются только тройками – неверно! В конкретном состоянии может находиться сколько угодно светородов – снова неверно! Думаю, этого должно хватить.

– Первое – это всего лишь эмпирический вопрос, – сказала Карла, – а вот над вторым придется поразмыслить. – Она бросила беглый взгляд на часы, висевшие на стене; она пообещала Карло, что встретится с ним в его квартире к шестой склянке, но он прекрасно понимал, что ожидать ее к назначенному времени не стоит. – Почему мы считаем, что поляризации всегда встречаются только тройками? В 4-пространстве свет характеризуется двумя векторами: первый определяет направление самого светового поля, второй – будущее световой волны. Если я вижу немного света вот здесь, а вы видите немного света вон там, то у меня должна быть возможность взять два вектора, описывающих мой свет, и повернуть их в 4-пространстве так, что они совпадут с векторами, описывающими ваш свет. Это незыблемая основа вращательной физики: если бы это было невозможно, то мой и ваш свет не заслуживали бы одного и того же названия.

– Если расположить векторы под прямым углом друг к другу, то они будут перпендикулярны с точки зрения любого наблюдателя. Если зафиксировать направление исторической линии света в 4-пространстве, то у перпендикулярного ему направления поля останется три возможных варианта – три поляризации.

– Можно представить случай, в котором они будут параллельны, – добавила она. – С этим фактом также согласится любой наблюдатель. Однако превратить свет первого рода в свет второго путем вращения невозможно, а значит, нет и причин классифицировать их как одно и то же явление.

– Так какие у нас есть варианты? – сказал Ромоло. – Свет обладает тремя поляризации, но в альтернативном случае, когда векторы параллельны, поляризация всего одна.

– Светородная волна принимает комплексные значения, – напомнила ему Карла. – Так что она в определенном смысле уже обладает двумерными свойствами, если считать вещественную и мнимую части взаимно перпендикулярными направлениями. Но от этого количество возможных поляризаций не увеличивается вдвое. В комплексной плоскости светородную волну можно повернуть на любой угол, и она по-прежнему будет описывать то же самое физическое состояние.

– Значит, все наоборот, и количество возможных вариантов становится в два раза меньше, – сказала Патриция. – Комплексная волна только кажется двумерной; на самом деле она содержит только одно измерение.

– Четыре, деленное на два равно двум, – заметил Ромоло. – Если разделить пополам количество компонент обыкновенного 4-вектора, то получится наблюдаемое нами количество поляризаций. Это чем-то поможет?

Карла не была уверена, но проверить стоило. – Предположим, что светородная волна состоит из двух комплексных чисел – по одному на каждую поляризацию, – сказала она. – У каждого из них есть вещественная и мнимая части, что в общей сложности дает нам четыре измерения.

– То есть четыре обычных измерения вы просто воспринимаете как две комплексных плоскости? – предположил Ромоло.

– Возможно, – ответила Карла. – Но что произойдет при повороте? Если поляризация светорода описывается двумя комплексными числами, и я физически переверну этот светород вверх ногами…, то как это повлияет на комплексные числа?

– Разве для этого не следует просто взять их вещественную и мнимую части и применить к ним обычные правила поворота векторов?

– Идея вполне логичная, стоит попытаться, – согласилась Карла. – Давайте посмотрим, сработает это или нет.

Простейший способ описания вращений в 4-пространстве заключался в использовании умножения и деления векторов, поэтому в качестве напоминания Карла воспроизвела у себя на груди соответствующие таблицы.

Таблица умножения векторов
×	Восток	Север	Верх	Будущее
Восток	Прошлое	Верх	Юг	Восток
Север	Низ	Прошлое	Восток	Север
Верх	Север	Запад	Прошлое	Верх
Будущее	Восток	Север	Верх	Будущее

Таблица деления векторов
/	Восток	Север	Верх	Будущее
Восток	Будущее	Низ	Север	Восток
Север	Верх	Будущее	Запад	Север
Верх	Юг	Восток	Будущее	Верх
Будущее	Запад	Юг	Низ	Будущее

Любой поворот можно было реализовать, скомбинировав умножение слева на один вектор и деление справа на второй; выбором этой пары векторов определялся поворот в целом. Ромоло продемонстрировал это на примере, выбрав для обеих операций вектор Верх.

– Если мы хотим, чтобы это сработало, потребуется прояснить один момент, – осенило Карлу. – Если у нас есть пара комплексных чисел, и мы умножаем их на квадратный корень из минус единицы, то каждое из них преобразуется независимо от другого. Умножение никоим образом не перемешивает исходные числа – оно просто поворачивает комплексную плоскость на четверть оборота, превращая вещественные числа в мнимые, а мнимые – в вещественные. Следовательно, если мы собираемся отождествить две плоскости 4-пространства с комплексными плоскостями, нам потребуется некая эквивалентная операция.

– Но ведь я это только что нарисовал! – воскликнул Ромоло. – При умножении слева на вектор Верх содержимое плоскости Будущее-Верх поворачивается на четверть оборота, так же, как и содержимое плоскости Север-Восток. Векторы, изначально находящиеся в одной из этих плоскостей, остаются в ней и после поворота. Если проделать это дважды – возвести в квадрат – то в обеих плоскостях произойдет поворот на 180⁰, что эквивалентно умножению на минус единицу. Иными словами, мы можем считать, что эти плоскости играют роль пары комплексных чисел и использовать левое умножение на Верх в качестве квадратного корня из минус единицы!

Но Карле этого было недостаточно. – Хорошо, само по себе это работает идеально. Но что произойдет, если физически повернуть и сам светород? Если я поворачиваю обычный вектор, а затем удваиваю его, результат должен быть точно таким же, как если бы я сначала удвоила вектор и только потом повернула, верно?

– Само собой. – Ромоло был озадачен, но затем понял, к чему она клонит. – То есть что бы мы ни использовали для умножения на корень из минус единицы, результат не должен зависеть от того, применяется ли умножение после поворота или до него?

– Именно.

На лице Патриции отразилось сомнение. – Мне кажется, мы не сможем этого добиться, – сказала она. – Как быть с поворотом, который получается при умножении слева на Восток с последующим делением справа на Будущее? Будущее играет роль единицы, оно не влияет на результат, поэтому в итоге получается:

– Умножение на квадратный корень из минус единицы, согласно определению Ромоло, имеет вид:

– Комбинируя это с поворотом, имеем:

– Но если сначала выполнить поворот, а затем умножить результат на корень из минус единицы, то:

– Результат зависит от порядка, – заключила Патриция. – Поскольку при умножении двух векторов их порядок менять нельзя, эта штука будет постоянно здесь всплывать и все портить.

Она была права. На роль квадратного корня из минус единицы подходили и другие кандидаты, помимо предложенного Ромоло, но все они страдали от аналогичных проблем. Можно было умножать векторы слева или справа на Верх или Низ, Восток или Запад, Север или Юг; все эти случаи описывали поворот на 90⁰ в двух различных плоскостях. Но в каждом конкретном случае можно было указать поворот, для которого эта схема терпела крах.

Ромоло отнесся к своему поражению с юмором. – Два плюс два равно четырем, но природе есть дело только до некоммутативного умножения.

Патриция стерла с груди вычисления, но Карла заметила, как она вынашивает в голове какую-то мысль. – Что, если светородная волна подчиняется другому правилу? – предположила она. – Это по-прежнему пара комплексных чисел, из которых опять-таки можно сконструировать некий четырехмерный объект – однако при повороте светорода этот объект преобразуется иначе, чем вектор.

– Какому же закону он в таком случае подчиняется? – спросила Карла.

– Предположим, что в качестве квадратного корня из минус единицы мы выбираем умножение справа на вектор Верх, – ответила Патриция. – Тогда умножение слева всегда будет коммутировать с этой операцией: результат не зависит от того, какая из них выполняется первой.

– Разумеется, – согласилась Карла. – Но в чем состоит твой закон вращения?

– Просто умножение слева, – сказала Патриция. – Всякий раз, когда обычный вектор поворачивается при умножении слева и делении справа, этот новый объект – назовем его «лефтором» – ограничивается только первой операцией. Делить его не нужно. – Она начеркала на груди два уравнения:

Карла смутилась. – То есть ты используешь только половину описания поворота? Остальное просто выбрасывается?

– А почему бы и нет? – парировала Патриция. – Разве это не дает возможность свободно умножать справа – благодаря чему корень из минус единицы может коммутировать с поворотом?

– Да, но нужно удовлетворить и другим условиям! – Карла услышала нетерпение в своем голосе; усилием воли она заставила себя успокоиться. Хотя она мучилась от голода и опаздывала на встречу с Карло, ей все равно пришлось бы голодать до завтра, а прервав разговор сейчас, она бы впоследствии об этом пожалела.

– И что это за условия? – спросил Ромоло.

Карла ненадолго задумалась. – Предположим, что мы последовательно выполняем два поворота, – сказала она. – Используя правило Патриции, можно определить, как именно этот новый объект будет меняться при каждом повороте. Но что, в таком случае, произойдет, если мы объединим два поворота в одну операцию – один поворот с тем же самым конечным результатом. Будет ли соответствие между правилами сохраняться на каждом шаге?

– Сколько бы ни было поворотов, в конечном счете все сводится к простому перемножению их левых векторов. Будь то вектор или лефтор, комбинируются они абсолютно одинаково.

Довод казался безупречным, но Карла все равно не могла с ним смириться; избавление от правого вектора должно было привести к каким-то последствиям. – А. Что получится, если сделать два поворота на 180⁰ в одной и той же плоскости?

– Полный оборот, разумеется, – ответила Патриция. – Который ни на что не повлияет.

– Но твое правило утверждает обратное! – Карла выписала пошаговые уравнения, представив полуоборот в плоскости Север–Восток умножением слева на Верх с последующим делением на Верх справа.

Патриция снова и снова перечитывала выкладки, как будто надеясь обнаружить в них ошибку. – Вы правы, – наконец, сказала она, – но это ни на что не влияет. Разве пару махов назад вы не говорили нам, что поворот светородной волны в комплексной плоскости не имеет физических последствий?

– Да. – Карла снова посмотрела на окончательный результат. После двух полуоборотов вектор оставался неизменным, в то время как лефтор умножался на минус единицу. Однако вероятности, которые можно было извлечь из светородной волны, выражались через квадрат абсолютного значения некоторой волновой компоненты. Умножение всей волны на минус единицу на эти вероятности бы никоим образом не повлияло.

– Значит, при повороте этой системы на 360⁰ волна меняет знак? Но это не имеет значения…, потому что не поддается измерению?

– Это странно, – согласилась Карла. – Но еще больше меня беспокоит то, что с левым вектором поворота мы обращаемся иначе, чем с правым. Чтобы поменять их местами, достаточно посмотреть на систему в зеркало. Разве физика должна меняться в зеркальном отражении? Мы когда-нибудь встречались с этим на практике?

Патриция восприняла критику всерьез. – Что, если мы попробуем их сбалансировать? Нельзя ли для симметрии ввести в дополнение к лефтору некий «райтор»? – Она выписала правила преобразования нового геометрического объекта, представлявшего собой зеркальное отражение ее предыдущего изобретения.

– Ввести его куда? – спросил Ромоло.

– В светородную волну, – ответила Патриция. – Добавить еще пару комплексных чисел, которые будут преобразовываться по правилу райтора. Если отразить такую систему в зеркале, то лефтор и райтор поменяются местами.

– Выглядит весьма элегантно, – заметил Ромоло, – но разве ты только что не увеличила количество поляризаций с двух до четырех?

– Хмм. – Патриция состроила гримасу. – Это сводит на нет всю идею.

Карла задумалась над новой гипотезой. – Световое поле представляет собой четырехмерный вектор – однако число поляризаций не равно четырем в силу соотношения между вектором поля и вектором энергии-импульса. Что если светородное поле – лефтор и райтор – также связано неким соотношением с вектором энергии-импульса светорода? Соотношением, которое уменьшает количество поляризаций до двух.

– И какого рода должно быть это соотношение? – спросил Ромоло. – Расположить лефтор или райтор под прямым углом к обычному вектору не выход – такое соотношение нарушится при повороте, так как все три объекта будут преобразовываться по-разному.

– Это верно, – неохотно согласилась Патриция. Она ударила себя кулаком в живот; чудесная отдушина снова начала сдавать позиции. – Пожалуй, нам стоит все это выбросить и начать с нуля.

– Нет. Соотношение очень простое, – сказала Карла.

Она написала:

– Вот и все, – сказала она. – Просто взгляните, как эти три объекта преобразуются в процессе поворота.

– Отношение лефтора и райтора преобразуется в точности так же, как и обычный вектор. Соответственно, если мы потребуем, чтобы вектор энергии-импульса светородной волны был пропорционален отношению ее лефтора и райтора, то данное соотношение будет сохраняться при повороте – а любую пару свободных светородных волн, удовлетворяющих этому условию, можно будет совместить друг с другом посредством поворота.

– А райтор однозначно выражается через лефтор и вектор энергии-импульса, – добавил Ромоло. – Лишние поляризации при этом не возникают.

Патриция, казалось, была сбита с толку. – С геометрический точки зрения все идеально, – сказала она, обменявшись мимолетными взглядами с Карлой; такое им доводилось видеть не в первый раз, но сейчас мощь предложенного ими подхода не вызывала сомнений. – Две поляризации, что соответствует «правилу двоек». Но каков их физический смысл?

– Давайте для простоты рассмотрим неподвижный светород, – сказала Карла. – В этом случае его вектор энергии-импульса будет направлен точно в наше будущее. Предположим, что лефтор светородного поля совпадает с Верхом; точно таким же будет и его райтор, поскольку Верх, деленный на Верх, дает в результате Будущее.

– Теперь предположим, что мы поворачиваем этот светород в горизонтальной плоскости – плоскости Север–Восток. Любой такой поворот можно выразить в виде умножения слева и деления справа на вектор, лежащий в плоскости Будущее–Верх – в результате наши лефтор и райтор из состояния Верх перейдут в новое положение в пределах плоскости Будущее–Верх. Но поскольку плоскость Будущее–Верх мы интерпретируем в качестве единственного комплексного числа, то светородное поле, остающееся в пределах этой плоскости, не претерпевает никаких физических изменений. А если светород можно повернуть в горизонтальной плоскости, никак на него не влияя, значит, он поляризован вертикально.

– И каким образом те же самые повороты будут влиять на остальные поляризации? – задалась вопросом Патриция. – Выберем произвольный лефтор во второй комплексной плоскости – плоскости Север–Восток. Предположим, что мы выбрали Север. Если Север умножить слева на вектор, лежащий в плоскости Будущее–Верх, то результат будет по-прежнему находиться в плоскости Север–Восток. То есть поворот светорода в горизонтальной плоскости опять-таки ни на что не влияет.

– Две вертикальных поляризации? – Ромоло тихо пророкотал в знак замешательства, но затем попытался разобраться в сложившемся противоречии. – О двух вертикальных поляризациях света – «верхе» и «низе» – говорить бессмысленно, поскольку в процессе осцилляции волна меняет свой знак; если в какой-то момент световое поле направлено вверх, то через мгновение оно будет направлено вниз. Но когда лефтор умножается на комплексное число, осциллирующее во времени, его осцилляция никогда не выйдет за пределы соответствующей комплексной плоскости. Значит, две вертикальных поляризации действительно описывают различные состояния.

– Но как превратить одну из этих поляризаций в другую? – продолжала допытываться Карла. – Скажем, превратить лефтор Север в лефтор Верх?

– Восток, умноженный на Север, дает Верх, – ответил Ромоло. – Это поворот лефтора на 90⁰. При этом поворот вектора, реализуемый через умножение слева на Восток, соответствует полуобороту в плоскости Север–Верх – при котором Верх и Низ меняются местами. Получается, что когда светород переворачивается вверх ногами, его вертикальные поляризации меняются местами. А значит, они действительно заслуживают называться «верхней» и «нижней»: вся лефторная плоскость Будущее–Верх описывает «верхнюю» вертикальную поляризацию, а вся плоскость Север–Восток – соответственно, «нижнюю». – Он изобразил детали на схематичном рисунке, чтобы убедить самого себя в том, что поворот, согласно его словам, действительно меняет плоскости местами.

– Значит, у светорода есть некая пространственная ось, которая может находиться в двух различных, противоположных состояниях, – сказала Патриция. – По аналогии с тем, как тело может вращаться в двух разных направлениях вокруг одной и той же оси.

Карла и сама силилась подобрать адекватную аналогию, но выбор Патриции обладал какой-то неизъяснимой выразительностью. – Надо бы выяснить, сохраняется ли направление этой оси в контексте нового волнового уравнения – действительно ли она остается неподвижной, как ось гироскопа.

Она перевела соотношение между лефтором и райтором поля и вектором энергии-импульса в более традиционную форму, при которой энергия и импульс выражались через скорости изменения волны в пространстве и времени. С ее помощью они могли рассчитать скорость изменения оси поляризации – которая, как оказалось, не всегда равна нулю. Для некоторых светородных волн положение этой оси менялось бы с течением времени.

– То есть на гироскоп это не похоже, – сказала Патриция.

– Хмм. – Карла как следует задумалась над результатами. – Ось вращающегося тела не всегда остается неподвижной. Если тело находится в движении – как планета, обращающаяся по орбите вокруг своей звезды – и имеется некий механизм, благодаря которому момент импульса может перетекать в обе стороны между орбитальным и собственным вращением, то мы бы не стали рассчитывать на то, что каждая из этих величин по отдельности будет сохраняться в процессе движения. Неизменным будет только полный момент импульса.

– Значит, если мы придадим светороду собственный момент импульса, – осторожно произнесла Патриция, – как если бы он действительно вращался вокруг своей оси поляризации, – то любое изменение этой величины должно уравновешиваться в точности противоположным изменением орбитального момента импульса?

– Да. При условии, что аналогия настолько точна. – Карла выбилась из сил, но не могла оставить новую идею без проверки. С трудом пробираясь через свои выкладки, она раз за разом совершала мелкие, глупые ошибки, но Ромоло вскоре перестал стесняться и начал ее поправлять.

Окончательный результат показал, что в случае светорода орбитальный момент импульса не будет сохраняться сам по себе. Но приписав полединицы момента импульса самому светороду – зафиксировав тем самым его величину, но позволив направлению меняться согласно оси поляризации – им удалось свести скорость изменения суммарного момента импульса к нулю и добиться его сохранения.

Патриция защебетала – отчасти не веря своим глазам, а отчасти от восторга. – Что бы сказал Нерео? Сначала его частицы расползлись, превратившись в волны, а теперь они еще и вертятся?

Ромоло опустил глаза на принесенные им спектры. – Значит, если световое поле в оптическом материале подбирается таким образом, чтобы энергия светорода зависела от его движения…, вполне логично, что она также зависит от его собственного вращения. – Загадка, послужившая толчком к вечеру, проведенному в расчетах, уже почти поддалась. Он поднял взгляд на Карлу. – Теперь мы ведь можем количественно оценить зависимость энергии от собственного вращения, верно? С новым волновым уравнением это вполне возможно!

– Завтра, – сказала Карла.

---

Они вышли из кабинета втроем. Сейчас коридоры в этом районе были пусты, и комнаты, которые попадались им на пути, освещал лишь настенный мох.

– Ваши ко не против того, что вы так поздно работаете? – поинтересовалась Карла.

– Я съехала несколько черед тому назад, – ответила Патриция. – Так проще.

– Я, скорее всего, поступлю так же, – решил Ромоло. – Я не хочу оказаться с детьми на руках прямо посреди этого проекта! – Он произнес это без малейшего зазрения совести, но затем добавил, – Моя ко тоже не готова. Мы оба будем счастливее, если избавим себя от этого риска.

Они расстались, и Карла направилась вверх по оси, в каюту Карло. Он все еще не спал, дожидаясь ее в гостиной.

– Выглядишь лучше, – сказала она, жестом предлагая ему повернуться, дабы убедиться в том, что он просто-напросто не передвинул свои раны на новое место.

– Теперь я в порядке, – заверил ее Карло.

– Так древесники уже произвели потомство? – несмотря на то, что новый проект казался ей чем-то гротескным, она не хотела, чтобы передряга в лесу прошла впустую.

– Дай им время.

– Как дела с передачей веяний? – спросила она.

– Есть кое-какие успехи, – с осторожностью ответил Карло. – Нам удалось сделать записи для нескольких человек, страдающих заразными болезнями – и они определенно излучают в инфракрасном диапазоне.

– И ты позволил этому грязному свету коснуться своей кожи?

– Во время записи мы находились за экраном, – заверил ее Карло. – Мы действуем со всей предосторожностью. Но эти сигналы, скорее всего, уже разнеслись по всей горе; ты наверняка испытывала на себе воздействие тех же самых веяний, даже не зная об этом.

– А теперь вам потребуются добровольцы, которые позволят облучить себя записанными сигналами, чтобы вы смогли выяснить, передастся ли им болезнь? – Это напоминало историю из одной саги, в которой человека можно было убить, написав на его коже слова запретного стихотворения.

– Пока что мы работаем над устройством воспроизведения, – сказал он. – Но это будет нашим следующим шагом.

Карла погасила лампу, и они переместились в спальню. – Ты ведь не голодаешь? – строго спросил Карло.

– Нет! – Карла помогла ему расправить брезент. – Я подожду еще несколько черед – нужно убедиться, что моему зрению больше ничего не угрожает. – Карло промолчал, но она поняла, что ответ его не обрадовал. – Мне все равно придется это сделать, – сказала она. – На этот раз я сбавлю темп, но я не могу откладывать этот момент до бесконечности.

– Я хочу, чтобы ты подождала еще год, прежде чем снова рисковать своим зрением, – сказал Карло. – Тогда и увидишь, какие у тебя будут варианты.

– Еще год? – Карла забралась в постель и легла в осмоленный песок. Он и правда думал, что у его есть шанс сочинить свою волшебную световую поэму, которая избавит ее от участи Сильваны? – А если кое-что случится раньше? – Она посмотрела на него в свете мха. – До того, как я буду готова?

Карло наклонился над ней и достал из тайника по ее сторону постели какой-то предмет. Это было длинное твердолитовое лезвие треугольной формы с острыми, как у бритвы краями.

– Если я когда-нибудь разбужу тебя посреди ночи и попытаюсь поменять наши планы, – сказал он, – покажи мне вот это. Это должно привести меня в чувство.

Карла изучила его лицо. Он был настроен серьезно. – А что, если я разбужу тебя?

Он вернул нож в тайник и достал второй, спрятанный с его стороны постели.

Карло глядел вниз на лесной полог; позади него свет силился пробиться сквозь мрак, созданный пылью, плавающими в воздухе лепестками и мертвыми червями.

– Без паники! – прокричала ему Аманда. – Как только я тебя увижу, брошу тебе веревку.

– Ты меня не видишь? А вот я тебя вижу! – они оба смотрели через один и тот же слой детрита, но если поймать ее взглядом на фоне разношерстного свечения верхушек деревьев Карло было не так уж сложно, то он сам, с точки зрения Аманды, должен был дрейфовать по бесформенной куче мусора, которую сверху освещал лишь красный мох, равномерно покрывавший потолок. Легкие потоки воздуха перемешивали вокруг него помет древесников, и каждый слабый порыв вызывал настоящий шквал из лепестков, не давая покоя даже червякам. Если бы она его заметила, а потом отвела взгляд в сторону, то снова найти его, опираясь на какие-то ориентиры, было бы невозможно.

– А, теперь я тебя вижу! – ответила Аманда. – Приготовься.

Карло увидел, как она бросила конец веревки из-под полога. Бросок был хорошим; к тому же она неплохо справилась с разматыванием веревки, благодаря чему крюк полетел вверх практически по прямой. Он с надеждой протянул руку, но миновав его, веревка пролетела в полупоступи от его пальцев. Мгновение спустя она размоталась до конца, и он вытянулся в ее сторону на тот случай, если рикошет крюка все-таки направит веревку в его сторону, но вместо этого она несколько раз хлестанула из стороны в сторону, после чего, небрежно свернувшись, медленно поплыла в сторону бросавшего.

– Извини!

– Почти получилось, – подбодрил ее Карло. Тем не менее, он поднимался; вероятно, у них осталась всего одна попытка. Он бы, конечно, не застрял здесь до скончания веков, как какой-нибудь пожарный наблюдатель, затерявшийся в открытом космосе, но если бы Аманде пришлось вернуться за ним с командой спасателей, унижение преследовало бы его долгие годы. Ни один взрослый обитатель Бесподобной – за исключением самых уединенных фермеров, привыкших к жизни исключительно под действием силы тяготения – не просчитался бы с прыжком, отталкиваясь от опорной веревки или стены. Но Карло не был в лесу с самого детства, и потому больше не мог похвастаться инстинктивным пониманием всех сложностей отдачи, которую могла вызвать тоненькая ветка дерева.

– Эй! Я вижу древесника! – О своих словах он пожалел сразу же, как их произнес; отвлекать Аманду сейчас не стоило. Но их добыча была так близка, что это буквально сводило с ума: самка цеплялась за ту же самую ветку, с которой он нечаянно вознесся над лесом. Размером она была примерно с него самого и отличалась хрупким телосложением, но если ее конституция и не выглядела угрожающей, то поведение вызывало беспокойство. В отличие от ящериц и полевок, которые по большей части просто глядели сквозь него, это животное внимательно рассматривало Карло и, по-видимому, без особых трудностей могло различить его на фоне помета.

– Потом расскажешь, – благоразумно ответила Аманда. Она снова собрала веревку, и на этот раз удача была на ее стороне: они с Карло четко видели друг друга сквозь лесной детрит. Она бросила крюк прямо в него.

Когда крюк взлетел в воздух, Карло отплыл в сторону, но не настолько далеко, чтобы веревка оказалась вне его досягаемости. Он ухватила за нее до того, как она натянулась, а затем с волнением ждал, пока усилие не распространится по ее длине, опасаясь, что дальний конец может вырваться из рук Аманды – или, хуже того, что попытка удержать его может сбить Аманду с ветки, на которой она сейчас стояла. Но она крепко держалась и за саму веревку, и за дерево.

Карло издал торжествующий возглас, как бы поддразнивая свою судьбу. Древесница продолжала за ним наблюдать. Он задумался, стоит ли попытаться запустить в нее дротик с его теперешней наблюдательной позиции; конечно, весь этот мусор в воздухе будет только мешать, но в лабиринте лесного полога у него не будет более удобной возможности для выстрела. Карло запустил руку в висевший на поясе мешочек, который сам же и сделал, и достал оттуда рогатку, но когда он принялся шарить в поисках дротиков, то вместо них его пальцы обнаружили прореху в ткани. Один небольшой предмет все же остался – им оказался защитный колпачок одного из дротиков. Ему повезло, что он не парализовал самого себя.

Аманда увидела у него в руках рогатку. – Брось это дело! – прокричала она. – Мы можем вернуться завтра вместе со специалистом.

Гордость Карло была уязвлена, но дротики оставались только у Аманды. – Ты права, – сказал он в ответ. Он начал подтягиваться вдоль веревки, направляясь назад, в сторону полога. Когда он обернулся, чтобы взглянуть на древесницу, она уже скрылась в лесу.

---

Карла ожидал, что в лаборатории Лючии будет полно ящериц, но все ее пленники, похоже, направлялись прямиком в селекционный центр. Стены были покрыты дюжинами эскизов с изображениями этих существ, а также ботаническими рисунками – все они были основаны на тщательных наблюдениях и мастерски исполнены.

Семья Лючии снабжала биологов лесными обитателями на протяжении трех поколений. Последний заказ на древесника поступал, когда она была еще девочкой, но, по ее словам, отец позволил ей пойти с ним, чтобы понаблюдать за процессом. – Преследовать их бесполезно, – объяснила она. – Так их можно развлекать целыми днями, но поймать все равно не получится. Единственный вариант – это выбрать подходящее место и ждать.

Карло не понимал, чем это может помочь. – Если они достаточно умны, чтобы не подпускать к себе преследователя, разве им не хватит ума, чтобы избежать неподвижной угрозы?

– Они будут держаться на расстоянии, – ответила Лючия, – но не так далеко, как следовало бы. К сетным ловушкам они и близко не подойдут – они их почуют, даже если не видели, как их устанавливают. Но дротики для них непонятны; с момента запуска люди пользовались ими всего пару раз, а передавать подобные знания своим детям древесники не способны.

– По возможности нам нужна репродуктивная пара, – сказала Аманда. – Как по-вашему, сможете распознать пару ко?

– По одному только внешнему виду – нет, – сказала Лючия. – Но если нам повезет, мы сможем отличить их, наблюдая за поведением.

---

На следующий день они втроем встретились в лесу. После того, как экспедиция немного углубилась в подлесок, Лючия попросила биологов подождать и забралась на дерево.

Карло цеплялся за одну из опорных веревок, которыми они связали стволы во время своей последней вылазки. – Нам повезло, что эти виды отличаются таким долгожительством, – сказал он, указывая на корни деревьев, которые, пронизав покрытую сеткой почву, нашли точку опоры в нижележащей породе. – Без гравитации такого уже не повторится: ни один сеянец не пустит здесь корни. И никто не станет отказываться от своих ферм, чтобы выделить место под новый лес по периметру горы.

– Ты не думаешь, что они освободят место, занятое топливопроводами? – спросила Аманда.

– Не на нашем веку.

Аманда огляделась по сторонам, чем-то озадаченная. – Ящерицы ведь на самом деле не исчезли, так?

– Нет. – Только вчера Карло видел двух или трех.

– Если в популяции ящериц не наступил крах, значит, древесники не должны испытывать недостатка в пище, – сделала вывод Аманда. – Но если взглянуть на исследования их численности, становится ясно, что в большинстве своем они перешли к дихотомическому размножению.

Еще никому не хватило терпения, чтобы попытаться воочию пронаблюдать размножение древесников, но Карло тоже был знаком с этими цифрами, и выглядели они вполне убедительно. – Возможно, у них другой пороговый уровень, – предположил он. – Им просто не нужно быть настолько голодными, как нам.

– Может быть. – Аманду это не убедило. – Или же дело в том, что самцы стараются питаться точно так же, как и самки.

Карло снисходительно прожужжал. – Мне не особенно хочется объяснять биологу реалии жизни, но плоть для потомства предоставляет исключительно тело самки. – Вопреки старомодным преданиям даже их прародители, взвешивая самцов до и после размножения, установили, что они не вносят какого-либо измеримого вклада в состав бластулы.

Аманда проигнорировала его насмешки. – Размножение – это обмен информацией. Создавая потомство, самка имеет в своем распоряжении определенные физические ресурсы, но почему бы ей также не воспользоваться всеми доступными фактами? Ведь состояние питания самца наверняка дает о дефиците пищи не меньше информации, чем масса тела самой самки.

– Я нашла подходящее место! – раздался над ними голос Лючии. – Поднимайтесь!

Когда они добрались до Лючии, Карло понял, что именно было целью ее поисков. Они все еще находились под лесным пологом, но ветви выдавались в открытый участок шириной около шести поступей. Если древесники были достаточно любопытны, то у них не было оснований чувствовать угрозу, наблюдая за незваными гостями по другую сторону пустого пространства. На таком расстоянии меткость Карло, вооруженного рогаткой, не будет представлять особой угрозы, но Лючия взяла с собой пневматический транквилизатор. Ввязываться в продолжительную погоню по верхушкам деревьев со столь громоздкой машиной было бы настоящим безумием, но в качестве стационарного оружия она была более или менее практична.

– Следует ли нам избегать какого-то определенного поведения? – спросила Аманда. Лючия не пыталась призвать их к тишине; они пришли сюда для того, чтобы их заметили – чтобы привлечь нескольких зевак.

– Не разжигайте огонь, – ответила Лючия. Но лампы они с собой все равно не взяли. – И воздерживайтесь от демонстративного проявления враждебности.

– Нам не стоит друг друга избивать?

– По возможности – нет. Есть риск, что это их напугает.

Закрепив снаряжение и привязав страховочные ремни к крепким ветвям дерева, они приготовились к долгому ожиданию.

– Ты надеешься стать первым, кому удастся вырастить их популяцию в неволе? – спросила Лючия, обращаясь к Карло.

– Посмотрим, как пойдут дела, – ответил он. – Я буду рад, если мы сможем собрать данные хотя бы от одного деления. – Он объяснил свои планы насчет записи некоторых внутренних сигналов во время ожидаемого события.

– А конечная цель – это дихотомичность по требованию? – До Лючии, должно быть, уже доходили слухи о его работе – вполне вероятно, в качестве приложения к байке о его руке.

– На это я и надеюсь, – признался он.

– Желаю удачи. – Хотя Лючия скептически оценивала его шансы на успех, неодобрения с ее стороны не было. – Это облегчит жизнь многим людям. Но я в любом случае разделю судьбу мужчин, потому что продала норму после смерти моего ко.

– Ты не пыталась найти ему замену? – спросила Аманда. От мысли о том, что женщина может предпочесть смерть рождению детей, ей, казалось, было не по себе.

– Я не хотела менять Лючио на кого-то другого. Мне это казалось неправильным. – Лючия прожужжала и указала на свое тело. – Кроме того, в этом есть свои плюсы: если моим последним пристанищем станет земля, мне, по крайней мере, нет нужды доходить до фанатизма.

Карло отвернулся. Ни одна женщина не могла спланировать свое будущее с полной уверенностью, но если ее подведет холин, дети Лючии будут убиты, а значит, истязать саму себя ей было ни к чему. При всеобщей дихотомии исчезнет и потребность в рынке норм, и необходимость в массовом убийстве сирот.

Он почувствовал, как сжались его внутренности. Если и в этот раз его усилия – подобно работе над зерновыми – ни к чему не приведут, то придаст ли это смелости его преемнику или же, наоборот, просто отпугнет всех от этой области исследования еще на одно поколение? Возможно, проект начался слишком поздно, чтобы принести пользу Карле, но мысль о том, что жертвой того же цикла станет и его дочь, была невыносимой.

Лючия неверно истолковала выражение его лица. – Не волнуйся, еще рано. Стоит ожидать, что поначалу древесники будут проявлять осторожность, но уже довольно скоро они придут на нас поглазеть.

---

Карло не взял с собой часы, но лесные цветы светились перемежающимися интервалами, которые до сих пор, как эхо, повторяли ритмы родного мира. В отсутствие солнечного света, который бы указывал им, когда следует отдыхать, растения в некотором роде научились обманывать друг друга: половина из них воспринимали свет других, как будто это был рассвет, а через шесть склянок роли менялись местами.

Первое поколение животных, переселенных в гору, отсутствие Солнца, должно быть, сбивало с толку; У Карло были подозрения, что даже сейчас их потомки отчасти ощущали себя не в своей тарелке посреди этой бесконечной ночи, подернутой фиолетовым светом. Заснуть, когда подошла его очередь, оказалось не так просто. Лесной воздух оставался достаточно прохладным, чтобы без риска провести здесь несколько ночей, обходясь без песчаной постели, а стоило ему закрыть глаза, как ощущение невесомости в его страховочной привязи не так уже сильно отличалось от ощущения невесомости в любом другом месте; тем не менее, даже под охраной двух товарищей было сложно не чувствовать себя уязвимым. Неудивительно, что в народных преданиях древесники никогда не спали: проще было представить целую жизнь, проведенную в бодрствовании, чем существо – внешне так похожее на человека – удовлетворенно дремлющее на верхушке дерева.

---

В середине второго дня, проведенного в лесу, Лючия заметила древесника, который наблюдал за ними с противоположной стороны открытого пространства. Она передала свою подзорную трубу Карло, чтобы тот рассмотрел зверя получше. Самец растянулся перед группой кустов с ярко светящимися желтыми цветами, ухватившись всеми четырьмя конечностями за две торчащие наружу ветки. Карло впервые так отчетливо видел живого древесника. Все эскизы, которые он изучал на занятиях по сравнительной анатомии, были приведены в старых книгах, взятых с родной планеты – до того, как местная популяция подверглась каким-либо изменениям. Теперь же одним из самых поразительных его наблюдений стало жутковатое сходство между тем, какую форму придавали своим нижним кистями эти существа и сами путешественники, находясь под действием невесомости.

– Я могла бы подстрелить его прямо сейчас, – сказала Лючия, – но если другие древесники за этим следят, то мы, вероятно, упустим шанс добраться до его ко.

– От одного самца не будет толка, – сказала Аманда. – Если нам придется обойтись одной особью, то лучше бы ей оказалась самка, но я с радостью буду ждать столько, сколько потребуется, лишь бы заполучить репродуктивную пару.

Самец освободил одну руку, чтобы прихлопнуть зудней у себя перед глазами. Как и самка, которая наблюдала за Карло, парящим над лесным пологом, он не выглядел взволнованным или напуганным – просто любопытным.

– Сколько времени ко обычно проводят вместе? – спросил Карло у Лючии.

– По своему опыту могу сказать, что пропитание они, как правило, добывают раздельно, но встречаются, чтобы поделиться пищей друг с другом.

– Значит, если ко этого самца где-то рыскает в поисках еды, мы никак не сможем ее опознать?

– Нет, если схватим его до того, как увидим их вместе, – ответила Лючия.

Карло вернул подзорную трубу, не в силах сдержать низкий рокот нетерпения. Он уже привык к тому, что в селекционном центре можно было взять целую клетку полевок, в которой все ко были помечены соответствующими ярлычками.

– Если мы не справимся, – сказала Аманда, – есть альтернативный выход.

– Правда? – Карло был весь внимание.

– Все остальные животные слишком малы, чтобы выдержать световые зонды, – сказала она. – Но ты всегда можешь поискать среди людей добровольцев, которые согласятся на запись этого интимного момента.

---

Втроем они по очереди наблюдали в подзорную трубу, тщательно рассматривая древесников, которые пришли на них посмотреть. Карло видел, как первой самец ушел, когда ему стало скучно, но спустя склянку или чуть больше на его месте появился другой. Аманда сообщила о возвращении первого самца в сопровождении самки, которая вскоре исчезла, но Аманда не увидела никаких подтверждений тому, что они приходились друг другу ко. Лючия не увидела ничего, однако на возможную причину указывало само время суток: древесники не собирались лишать себя сна из-за непрошеных гостей.

– По крайней мере, теперь мы можем догадаться, какой из цветочных циклов они воспринимают как ночь, – устало произнесла Лючия, сама готовясь ко сну.

– Будь мы умнее, подготовились бы заранее, – заметила Аманда. – Следовало бы разместить в лесу людей, которые бы постоянно наблюдали за древесниками – людей, которые знали бы их сообщество вдоль и поперек.

– Задним умом все крепки, – возразил Карло. – Но если бы я собирался переписать историю, то начал бы с программы разведения в неволе.

– На родной планете это так никому и не удалось.

– А разве не для этого нужна Бесподобная? Решать задачи, с которыми не справились предки?

В течение следующих двух дней они видели тех же четырех древесников – двух самцов и двух самок, – которые то появлялись, то снова исчезали. Карло был вполне уверен, что именно вторую самку он видел тогда, в лесном пологе. Когда отец Лючии поймал для препарирования одного из их предков по просьбе одного усердного преподавателя анатомии, они, надо полагать, еще даже не родились. Они не могли знать о планах Карло на свой счет. Но при том, что эти древесники были достаточно любопытны и настолько организованны, что сами вели наблюдения по очереди, им хватало осмотрительности, чтобы при этом не подвергать опасности всех четверых.

На шестой день в лесу экспедиция исчерпала запасы еды. Карло отправил Аманду за провизией. И хотя он не мог винить Лючию в их неудачах, его уже начал беспокоить вопрос, не была ли его просьба попросту невыполнимой.

---

 Лючия уже спала, когда Карло увидел, как к первому самцу присоединились первая самка, чтобы разделить с ним его вахту. Такое случалось и раньше, но надолго она не задерживалась. Были ли они ко? Или друзьями? Братом и сестрой, родившимися в результате квадратомического деления? Карло отогнал зудней от своего лица. Он уже начинал верить, что умрет, так и не узнав ответа.

Самка передала самцу мертвую ящерицу и осталась с ним, чтобы посмотреть, как он будет ее есть.

– Просыпайся, – тихо позвал Карло, обращайся к Лючии. Она сердито пророкотала и зашевелилась в своей страховочной привязи. – Они делятся пищей.

Лючия подтянулась к Карло, и он передал ей подзорную трубу.

– Случай единичный, поэтому обещать ничего не могу, – сказала она. – Но, вполне вероятно, это ко.

– Придется довольствоваться тем, что есть, – решил Карло. – Нам придется их поймать.

Лючия вернула ему подзорную трубу, после чего снова перебралась к развилке в ветвях, где привязала свое снаряжение. Она оставила на месте баллон со сжатым воздухом и принялась разматывать шланг с транквилизатором. Ее страховочный канат уже начал натягиваться; Карло переместился на другую ветку, чтобы дать ей больше места. – Быстрее! – подгонял он ее. Самец уже почти доел ящерицу. Транквилизатор был снабжен собственным телескопическим прицелом; проследив за тем, как Лючия берет древесников на мушку, Карло обратил внимание на самих существ.

Транквилизатор мог выстрелить друг за другом сразу дюжину дротиков. Два из них попали самцу в спину; самка едва успела оглянуться, прежде чем Лючия вогнала три дротика ей в грудь. Тела древесников обмякли, но они продолжали держаться за ветки. Возможно, им удастся преодолеть несколько поступей вглубь леса, прежде чем их охватит полный паралич, но как только токсин проявит себя в полную силу, они уже никуда не денутся в течение шести или семи склянок. Карло подумывал о том, чтобы дождаться возвращения Аманды, прежде чем пытаться забрать древесников; общими усилиями троих человек справиться с задачей было бы проще.

Из-за кустов с желтыми цветками показалась тонкая серая рука, которая, ухватив самца за нижнее запястье, утащила его с глаз долой.

Карло был потрясен. – Ты видела – ? – Но не успел он договорить, как с самкой произошло то же самое.

– Похоже, друзья пытаются их спрятать, – сказала Лючия. – Нам стоит –

Карло повернулся к ней; она старалась распутать свой страховочный канат. – Можешь сначала подтолкнуть меня на другую сторону? – попросил он. – Лючия провела в лесу полжизни, и без проблем сможет последовать за ним, не прибегая к посторонней помощи, а вот Карло, после своего ошибочного прыжка, сомневался, что сможет правильно нацелить собственное тело и преодолеть пустоту, отделявшую его от леса на другой стороне.

– Хорошо.

Карло отцепил свой канат от дерева, затолкал его внутрь страховочной привязи, после чего забрался на дерево перед Лючией. Верхней парой рук она взялась за его нижние кисти и вдвоем они изогнули плечи, превратив собственные руки в нечто вроде катапульты. Ничего подобного Карло не делал с самого детства, когда играл с Карлой в каком-то древнем невесомом колодце.

Крепко ухватив ветку нижними руками, Лючия свизировала цель и расположила тело Карло вдоль своего собственного. Они расцепили пальцы, оставив свои руки соприкасаться плоскими поверхностями ладоней.

– Давай! – сказала она. Он оперся на нее, и Лючия подалась в противоположном направлении, вытолкнув Карло в сторону пустого пространства.

Летел он, казалось, крайне медленно. Потоки мертвых лепестков, кружась, убегали с его пути; обогнать его было под силу даже неодушевленной материи. Но по мере того, как он приближался к лесу на дальней стороне, надвигающиеся ветви производили все более угрожающее впечатление. Карло протянул руку и схватил их – от такого неуклюжего торможения его мышцы будто задребезжали, а на ладонях остались царапины от мелких веточек.

Он огляделся по сторонам, чтобы сориентироваться. Он держался за пару выступающих наружу веток и узнал расположенные перед ним желтые цветы; Лючия направила его как раз в нужное место. Он увидел, что она сама готовится к прыжку, но решил ее не ждать; Карло заметил, как колебались от отдачи ветки, примерно в долговязи впереди него, и повременив с погоней, рисковал потерять след. Хотя древесники отличались проворством, парализованные товарищи стали бы для них громоздкой ношей. Если он сможет держаться достаточно близко, чтобы внушить им страх перед перспективой оказаться в том же положении, у них не останется иного выбора, кроме как бросить своих друзей.

Карло перебрался вперед, ближе к отступающим животным, двигаясь так быстро, как только мог, вырывая на ходу целые букеты ярких цветков и обламывая мелкие ветки. Менее податливые части деревьев в отместку молотили по его телу и раздирали кожу, но он упорно продолжал двигаться вперед. Вскоре он совершенно перестал понимать, где находится, но по-прежнему замечал мимолетные фигуры древесников – практически силуэты на фоне светящейся флоры, которые ловко расталкивали ветки, размахивая своими пассажирами то в одну, то в другую сторону, дабы избавить себя от возмездия, которое испытывал на себе Карло. Их грациозность вызывала смирение и в той же мере приводила в ярость – ей нельзя было не восхищаться, даже при том, что на ее фоне грубые усилия Карло выглядели просто мишенью для насмешек. Если бы древесники не были обременены своей ношей, у него не осталось бы ни малейшего шанса угнаться за ними, но даже в своем теперешнем состоянии они не собирались облегчать ему жизнь.

– Карло! – Лючия была сзади, невдалеке от него.

– Я их все еще вижу, – прокричал он в ответ. – Просто следуй за мной!

– Не гони так сильно, иначе станет плохо, – предупредила она. – Ты уже несколько дней не спал в нормальной постели.

Древесники никогда не пользовались постелью, но эффективность воздушного охлаждения в их случае повышалась за счет меньшего размера тела. С другой стороны, сейчас они несли на себе вдвое большую массу – и именно его предки нашли способ запасать тепло и избавляться от него позже, что, в свою очередь, позволило им стать больше своих собратьев, пользующихся воздушным охлаждением. Вопрос заключался в том, достигла ли предела его способность удерживать тепло или еще нет?

Карло, сохраняя прежнюю скорость, продолжал двигаться вперед, уверенный в том, что нагоняет свою цель. Он не мог сказать, в какой мере ощущение покалывания на его коже было связано с перегревом, а в какой – с ударами, которые он терпел, натыкаясь на разные препятствия, но усталость должна была сказаться и на древесниках.

Он пробился сквозь перепутанные лианы, покрытые сверкающими зелеными цветками и чуть не столкнулся с парализованным самцом, который в одиночестве плыл по воздуху между ветвями. Карло победоносно защебетал. Они приняли непростое решение и бросили одного из своих друзей, однако самка, которую они продолжали нести на себе, была крупнее. И хотя их коллективная ноша стала легче, Карло не представлял, как именно это им поможет: пытаясь разделить нагрузку, двигаясь по этому невероятно узкому лабиринту, они бы только усложнили себе задачу.

– Лючия! – прокричал он. – Они бросили самца! Можешь за ним присмотреть? Я иду дальше. Он бы не стал исключать, что один из древесников вполне мог повернуть обратно и незаметно похитить самца, оставленного без присмотра.

– Ладно, – неохотно отозвалась Лючия.

Карло не видел свою цель. Он ждал, изучая взглядом светящийся лес и не обращая внимания на зудней, которые постепенно начинали проникать в раны на его коже. Наконец, он заметил характерное подергивание отдаленной ветки и снова ринулся в погоню.

Древесники поменяли направление. Карло был более или менее дезориентирован с самого начала, но он, по крайней мере, мог распознать движение от внешних кончиков ветвей к стволу. Теперь его заставляли двигаться по некой дуге или, вполне вероятно, винтовой линии, перебираясь с ветки на ветку вокруг оси дерева.

Прыжки через эти предательские пропасти, заполненные мелкими ветками, которые царапали его кожу – иногда ломаясь, а иногда отскакивая от отдачи и непредсказуемым образом меняя его направление, – отнимали много сил. Но это наверняка было проще, чем прорываться еще глубже в самую гущу ветвей. Его кожа зудела, и вина за это, очевидно делилась поровну между теплом, не находящим выхода в его теле, и всеми прочими надругательствами, которые он испытал по пути; однако, какие бы новые неудачи ни поджидали его впереди, Карло не собирался бросать погоню из-за одного лишь недостатка выносливости.

Теперь он четко видел трех древесников, окруженных толстыми ветвями с сияющими голубыми цветками. Самка, остававшаяся на ногах, держала парализованную одной из своих правых рук, в то время как самец находился позади и время от времени их подталкивал – правда, оценить назначение и эффективность этих движений было сложно. Мох на потолке придавал темноте за их спинами легкий красноватый оттенок. Карло понял, что они направляются прямиком к лесному пологу. Когда он застрял там в прошлый раз, самка видела беспомощность его положения; она знала, что если они перелетят на другое дерево по воздуху, то он либо прекратит погоню из страха, либо так сильно промахнется, что уже никогда их не догонит.

Увеличив скорость, Карло стал сильнее отталкиваться от каждой ветки, пытаясь сохранить свой импульс и сопротивляясь настойчивому желанию действовать с большей осторожностью. Не важно, был ли он невесомым – теперь, когда его разум четко осознал, что он движется по вертикали, сама мысль об этом была сопряжена с ощущением опасности. Он никогда не бывал в лесу под действием гравитации, но, вероятно, унаследовал инстинкты, приспособленные к древесной жизни его отдаленных предков – либо к тем временем, когда они уже начали от них отказываться. Сильная неприязнь к древесным высотам, вероятно, не давала его прародителям размозжить себе череп о землю после того, как они утратили более изящную анатомию своих двоюродных братьев и сестер. Но он не мог позволить своим двоюродным родственникам выиграть в этой гонке, и в последнюю очередь из-за какого-то необоснованного страха падения. Заглушив все предупреждающие сигналы, он продолжал взбираться вверх.

Свет мха все сильнее и сильнее проникал сквозь полог, но Карло не сводил с древесников глаз и видел, что дистанция между ними сокращается. Их координация во время прыжков с ветки на ветку была достойна восхищения, а самец, по-видимому, взял на себя роль своеобразной рессоры – подталкивая парализованную самку, когда она – под действием чисто механического импульса – вот-вот грозила вырваться из хватки своей подруги. Тем не менее, за все эти героические усилия приходилось платить. Они сбавляли скорость. Сбежать им не удастся.

Самец с шумным воплем отпрыгнул в сторону, будто решил, что сможет сыграть роль приманки. Карло проигнорировал его и заставил себя двигаться дальше; его собственные силы быстро шли на убыль, но он был уверен, что преимущество по-прежнему у него. Теперь ему нужно было просто напугать самку, после чего он смог бы передохнуть пару махов и обдумать, как ему оптимальнее встретиться с Лючией и вынести двоих подопытных из леса.

Самка остановилась, уцепившись за ветку – теперь их отделяла всего лишь долговязь или около того. Карло тоже притормозил в ожидании, пока его противник не сбежит, но вместо этого она повернулась и демонстративно обняла свою бесчувственную подругу тремя руками.

Карло перепрыгнул на ветку поближе. Самка пристально смотрела на него озлобленным взглядом, в котором сверкали фиолетовые блики. Наверняка она была достаточно умна, чтобы осознавать риск самой оказаться в том же парализованном состоянии? Он открыл карман, в котором лежала рогатка, и проверил его содержимое; несмотря на все его злоключения, более прочный вариант, которым его снабдила Лючия, не дал дротикам высыпаться наружу.

Когда он достал рогатку, его задний взгляд уловил размытое движение, но прежде, чем он успел среагировать, его грудь оплели руки, чьи-то пальцы потянули рогатку на себя, по его тимпану начали молотить кулаком, а в шею сбоку впились чьи-то зубы. Сильнее всего боль ощущалась в его тимпане; он придал мембране жесткость и сумел схватить атаковавший его кулак. Самец попытался вырваться, безуспешно, после чего сосредоточил все усилия в своих челюстях.

Карло едва хватало хладнокровия, чтобы не начать ругаться вслух. Его верхние руки были полностью заняты, а нижние не могли дотянуться до челюстей, впившихся в его шею. Все его тело будто застыло от резкого агрессивного напряжения, и поначалу его попытки поменять форму давали осечку из-за ощущения, что любое расслабление будет означать капитуляцию. Но он продолжал пытаться. Наконец, его нижние конечности размягчились, и он переместил в них достаточное количество плоти, чтобы дотянуться ими до рта древесника. Заострив кончики пальцев на манер клиньев, он втиснул их между звериными зубами и попытался раздвинуть челюсти.

Мало-помалу древесник поддавался, но пока Карло был занят этой борьбой, существо выхватило рогатку из его руки и зашвырнуло ее куда подальше. Карло быстро опустил руку в карман и схватил дротик; одним движением большого пальца он снял с него защитный колпачок. Древесник схватил его запястье и не давал ему вынуть руку из кармана.

Кожа Карло пылала, но плоть прижавшегося к нему зверя казалась еще горячее. Его запах был нестерпимым, но до ужаса знакомым: он напоминал Карло о запахе его отца, когда тот еще был жив. Его рука была по-прежнему зажата в челюстях древесника; раздвинув их еще сильнее, он резко вывернул голову зверя в обратную сторону. Это принесло ему удовлетворение, но сколько бы боли он ни причинял древеснику, хватка не слабела.

Карло попытался отрастить пятую конечность, но ничего не получилось. Он отпустил кулак, которому помешал избивать свой тимпан, заострил кончики пальцев на освободившейся руке и впился ими в предплечье древесника чуть выше кармана. Он почувствовал, как дернулись и расслабились расположенные под ним мышцы; он повредил часть двигательных путей.

Древесник, похоже, был сбит с толку; он не попытался снова наброситься на тимпан Карло, но прежде, чем успел сообразить, что делать дальше, Карло рывком освободил свою руку, вытащив ее из кармана, и вонзил дротик в плечо противника. Он сразу же почувствовал, как обмякло тело древесника, но даже после этого ему все равно пришлось разогнуть руки, обхватившие его грудь и сбросить с себя это существо.

Самки исчезли.

Карло огляделся по сторонам; его рогатка упала на ветку неподалеку. Подтянувшись ближе, он схватил рогатку, после чего направился к пологу так быстро, как только мог.

По мере того, как он поднимался, свет окружавших его цветов становился слабее, меркнул и, наконец, исчез совсем. Внезапно он оказался посреди открытого пространства, и снова в темноте – от красного потолка пещеры его отделял лишь слой разлагавшегося лесного помета. Он осмотрелся в поисках самок, надеясь, что древеснице, которая до сих пор несла свою подругу, может потребоваться еще одна, последняя передышка, прежде, чем они вдвоем смогут сбежать в безопасное место, но потом он их увидел. Они находились в воздухе, на расстоянии в пару долговязей от него, и плыли прямо к безопасному укрытию на соседнем дереве.

Карло зарядил рогатку, прицелился и выпустил дротик. Поток воздуха перемешивал висящую в воздухе пыль и ограничивал его видимость, но когда помеха исчезла, дротика нигде не было видно.

Он попытался снова. Второй дротик рассек детрит и каким-то чудом попал в живую плоть – но ей оказалась самка, которую уже парализовала Лючия.

– Нет, нет, нет! – взмолился он. Древесники скрылись во тьме; он беспомощно ждал, и когда они появились снова, то уже почти добрались до своего убежища. Карло перезаряжал и стрелял, перезаряжал и стрелял, целясь сквозь песчинки и кружащиеся перед ним мертвые лепестки, опираясь на свою память и экстраполяцию, пока не остался всего один дротик.

Заставить себя использовать последний снаряд вслепую Карло не мог. Он дождался, пока воздух не прояснится. Лючия знала этот лес лучше, чем кто бы то ни было из живых, но во время последней удачной охоты на древесника она была ребенком. В этом деле не было экспертов. Сколько людей ему пришлось бы вымаливать у Тоско, чтобы достичь цели за счет одного лишь количества?

Наконец, он заметил силуэты древесников на фоне соседнего дерева. Они разделились; их очертания не сливались друг с другом. Карло ждал, когда его неутомимый заклятый враг вытянет руку и утащит свою подругу в безопасное место, но оба существа оставались неподвижными. Она не просто утомилась. Он в нее попал.

Дрейфуя по воздуху, они не успели уйти далеко вглубь леса, но даже так до них – при должной решимости – смог бы добраться кто угодно из союзников. Если спуститься до основания пещеры, пересечь подлесок и забраться на соседнее дерево, то нет никаких гарантий, что древесники все еще будут его там дожидаться.

Карло поднял глаза к потолку, задумавшись, стоит ли вернуться назад и привести сюда Лючию. Но даже на это может уйти слишком много времени.

Держась за одну ветку, он продвинулся вдоль нее, после чего ухватился за вторую и свел обе ветки вместе, чтобы выяснить, как именно они гнутся. Они были подвижными и упругими; древесники, вероятно, могли точно оценивать отдачу ветвей, но для Карло эта задача была неразрешимой.

С другой стороны, прицелившись слишком низко, он бы, скорее всего, не оказался в беспомощном положении, но при этом, вероятно, был бы вынужден преодолеть долгий подъем, чтобы добраться до своей цели.

Карло бросил беглый взгляд на свою разорванную кожу. Он уже зашел слишком далеко, чтобы бросать погоню. Держась за раскачивающуюся ветку одними лишь нижними руками, он добрался до ее конца, и, оттолкнувшись, взлетел в воздух.

Оторвав взгляд от своего стола, Карла увидела Ромоло, который приближался к ней, перебираясь по висевшим в лаборатории веревкам. На его пути перекрещивались световые колонны, исходящие от соляритовых ламп, настолько яркие, что их путь был отчетливо виден на фоне висевшей в воздухе пыли; касаясь его кожи, они вспыхивали, превращаясь в ослепительные пятна света. Ей уже велели внимательно следить за тревожными симптомами, дефектами зрения, которые могли служить признаком будущего рецидива, но как бы ей удалось их распознать? Любой, кто работал в этом лабиринте света, испытывал кратковременную слепоту по дюжине раз на дню.

– Думаю, я кое-что нашел, – осторожно сказал Ромоло. Он протянул ей полоску бумаги из своего спектрографа.

Единственная темная линия, выделявшаяся на фоне бумаги, находилась дальней части ультрафиолетового диапазона. На мгновение Карла была готова запаниковать: если это был характерный признак аннигилирующих светородов, то стоявший за ним процесс мог их всех погубить. Однако расположение линии относительно калибровочных отметок указывало на то, что ее волны еще короче, чем УФ-излучение, которое Иво зафиксировал на борту Москита – а мысль, что Ромоло смог вытрясти некий латентный запас отрицательных светородов, притаившихся внутри куска хрусталита, звучала нереально вне зависимости от конкретной частоты. Источником концентрированного монохроматического ультрафиолета могло быть не только уничтожение материи. Для этого было достаточно вынужденной эмиссии фотонов между двумя близкорасположенными энергетическими уровнями.

Ромоло развернулся, и Карла, освободившись от своих страховочных ремней, последовала за ним по опорным веревкам. В лаборатории еще пятеро студентов работали над собственными образцами. Предки, укомплектовавшие склады Бесподобной, подошли к делу со всей дотошностью; здесь было представлено более трех гроссов разновидностей цветного хрусталита. Под микроскопом большинство из них, как оказалось, имели неоднородную окраску, а оттенок, видимый невооруженным глазом, представлял собой всего лишь смесь цветов разнообразных включений; тем не менее, на проверку оставшихся – по всей видимости, чистых – образцов все равно уйдет не один год.

Текущий кандидат, выбранный Ромоло, представлял собой темно-зеленый цилиндр размером с большой палец Карлы; благодаря тщательной шлифовке его концы были плоскими и параллельными друг другу. Цилиндр находился между двумя зеркалами: одно из них было обычным, а второе – настолько тонким, что свет частично проходил сквозь него. Поиск осложнялся еще и тем, что каждый образец хрусталита нужно было испытать в комбинации с дюжиной различных пар зеркал. Зеркалит низкого качества отличался малыми, но вполне измеримыми сдвигами в оттенке отраженного света, однако тот же самый эффект в потенциале мог загубить источник когерентного света, даже будучи неизмеримо малыми. На данный момент единственным решением было положиться на грубую силу чисел, надеясь, что благодаря случайным различиям между зеркалами высочайшего качества, найдется несколько вариантов, подходящих для функционирования устройства.

Ромоло погасил соляритовую лампу, прежде, чем привести Карлу, но по ее настоянию зажег снова, после чего быстро поднял кожух, окружавший устройство, направив большую часть света на боковые грани хрусталита. Если они и правда обнаружили вещество, обладающее в точности необходимыми уровнями энергии, то этот свет должен был произвести накачку светородов, заставив их опуститься с наиболее естественного для них верхнего уровня на уровень, с которого они за три скачка вернутся обратно, замкнув тем самым цикл.

Напротив одного из концов цилиндра на экране, расположенном у входа спектрографа, появилось размытое изображение в виде тусклого зеленого диска. На вид здесь не было и следа идеального скоординированного когерентного луча. – Ну почему длина волны не могла быть побольше? – пожаловался Ромоло.

– Ха! Не будь таким неблагодарным. – Источник невидимого света не удовлетворил бы навигаторов, но доказательство теории, лежащей в основе этого явления, Карла приняла бы в любом виде. – На спектре виден интенсивный монохроматический сигнал, – сказала она. – Более интенсивный, чем УФ той же частоты в свете солярита. Так что тебе, по крайней мере, удалось каким-то образом переместить энергию в эту линию. Теперь нам нужно проверить длину когерентности.

Она запустила руку в ящик, расположенный под крышкой стола, и нашла подходящий двухщелевой экран. Невозможность сразу же увидеть результат была досадной помехой, но Карла, тем не менее, установила на пути луча экран с щелями и УФ-чувствительную камеру.

На изображении, полученном с камеры, была видна четкая картина интерференционных полос, как и ожидалось от любого источника монохроматического света – даже если это был чистый оттенок, отфильтрованный из хаотичной смеси, излучаемой обыкновенной лампой. До тех пор, пока крошечная разница во времени хода луча, возникавшая при прохождении волны через одну из щелей, не превосходила продолжительности каждого волнового цуга, свет на выходе двухщелевого экрана должен был интерферировать именно таким образом.

– Итак, как же довести дело до конца? – Карла ждала ответа от Ромоло; в ее протоколе, которому следовали студенты, не были расписаны все до единого проверочные шаги, но она не сомневалась в том, что его обязательно осенит какая-нибудь идея.

– Нужно ввести задержку в одном из путей, – предложил он.

– Именно!

Он взял из ящика небольшую хрусталитовую пластину прямоугольной формы, отшлифованную до оптически плоской поверхности, и установил ее напротив экрана так, чтобы она закрывала ровной одну из щелей. При такой конфигурации геометрия световых лучей практически не изменится, но дополнительного времени, затраченного на прохождение через хрусталит, будет более чем достаточно, чтобы разрушить интерференционную картину, порожденную обычным источником света.

Ромоло зарядил камеру и сделал снимок. Когда он достал бумагу, кожу Карлы начало покалывать от возбуждения. Интерференционная картина сдвинулась относительно центра, но полосы остались такими же четкими. Регулярная последовательность пиков и ям, которым следовали осцилляции волны, сохранялась так долго, что разница во времени не смогла скрыть гладкое изменение фазовых сдвигов, дающих характерный рисунок.

– Когерентный свет, – сказала она. – Видимый или нет, принцип остается тем же самым. Поздравляю!

Ромоло не был уверен насчет выводов, которые можно было сделать из подобного достижения. – За всю историю такого света еще никто не видел, – добавила Карла.

Он выдавил из себя самокритичное щебетание. – Но смогу ли я рассказать своим внукам о том, что помог найти решение топливной проблемы?

– Может быть. Давай посмотрим, что нам это даст.

Для наблюдения за очередным испытанием – проверкой коллимации светового пучка – Карла собрала всю команду. Добиться идеально параллельного пучка было невозможно, однако изображения, созданные УФ-светом на выходе зеленого цилиндра, представляли собой диск, размер которого в пределах погрешности измерений оставался неизменным по всей ширине лаборатории.

– Скорость волнового фронта в таком пучке будет просто крошечной! – с восхищением заметила Патриция. – Надо лишь запереть несколько светородов в его потенциальных ямах, и мы, возможно, даже успеем пронаблюдать их переходы между уровнями.

– Не торопись, – сказала Карла. – Движение частиц, захваченных этим пучком, будет ограничено только в одном направлении. Этого недостаточно, чтобы заставить энергию светородных волн принимать дискретные значения.

Патриция замешкалась. – А разве нельзя использовать три луча, чтобы увеличить число размерностей до трех? – предложил Ромоло. – Жестом руки он изобразил в воздухе три взаимно перпендикулярные плоскости. – Если скомбинировать три волны, то мы сможем зажать светороды со всех сторон.

– Возможно, – согласилась Карла. Если волновые цуги всех трех пучков окажутся достаточно длинными, то образуемая ими картина могла просуществовать значительное время. А сами волновые фронты, как уже заметила Патриция, при этом будут двигаться сравнительно медленно. Эта странная решетка из ям и возвышений – напоминающая энергетический ландшафт твердого тела, но в отличие от него, неосязаемо парящая в вакууме – должна была смещаться против движения порожденного ею светового пучка, унося с собой любой груз, который сумела бы захватить.

Карла дала Ромоло задание проверить тот же самый кусочек хрусталита в комбинации со всеми зеркалами в лаборатории. Выяснив, продолжит ли устройство действовать после такой замены, они наконец-то узнают, какие из зеркал подходят для их цели – сэкономив его коллегам годы напрасных усилий.

В конце дня она отвела Ромоло и Патрицию в сторонку. – Думаю, лучевая ловушка – стоящая идея, – сказала она. – Если мы сможем добиться, чтобы в большей части потенциальных ям находилось не более одного светорода, то сможем изучить простейшую из возможных систем; возможно даже, она окажется настолько простой, что нам удастся установить прямую связь между ее спектром и уровнями энергии.

Ромоло выглядел обескураженным. – Для начала как мы узнаем энергетическое состояние, в котором находятся светороды? Я, например, не представляю, как это можно контролировать.

– Вряд ли это вообще возможно, – согласилась Карла.

– Допустим, что светороды будут поступать с одного конца – мы не станем просто рассеивать их по всем потенциальным ямам, – сказала Патриция. – Тогда мы сможем измерить свет, излучаемый на различном расстоянии от начальной точки, а это, в свою очередь, даст нам информацию о том, что происходит в различные моменты времени после внедрения светородов. Каждый переход будет происходить с разной скоростью, и уже это, как минимум, должно рассредоточить процесс, и нам, соответственно, будет проще распутать этот клубок событий.

Взявшись за работу втроем, они принялись обрисовывать предварительную конструкцию необходимого им устройства. Справиться с новым проектом будет непросто, но Карла надеялась, что этот окольный путь принесет свои плоды. Удача вознаградила их источником когерентного света, который никто не мог увидеть, но если они смогут воспользоваться этим, чтобы глубже понять правила, от которых зависело поведение любого твердого тела, то у них появится шанс существенно систематизировать оставшуюся часть поиска.

– Зеркальные шары, – сказала Тамара, обращаясь к Марцио и разворачивая чертежи на его столе. – Берем сферу и покрываем ее небольшими плоскими зеркалами. И все: не нужно пополнять запасы горючего, никаких движущихся частей, ничего не надо координировать или ориентировать в пространстве. Нужно только разместить их в достаточном количестве, пока еще видны старые маяки; после этого для развертывания сетки нам будет достаточно одного Москита.

Марцио осмотрел ее схемы. – Вы ведь помните, что в пустоте зеркала мутнеют быстрее?

– Мы не забыли, – ответила Ада. – Но мы будем освещать их лишь крайне малую часть их срока службы. Во время использования мы можем ограничиться периодическими вспышками – более продолжительными, чем воспламенение солярита в старых маяках, чтобы их было проще заметить, и вместе с тем прерывистыми, чтобы уменьшить суммарное время экспонирования зеркал. А когда никто не летает, мы будем полностью гасить лучи.

– Более того, – добавила Тамара, – если Карла предоставит нам возможность выбора частоты, мы можем отдать предпочтение свету в голубой части спектра. Это еще больше замедлит образование патины. И если мы сумеем добиться достаточно низкой скорости дрейфа, новые маяки, вполне вероятно, прослужат не одно поколение.

– Хмм. – Марцио, казалось, все равно был недоволен. Тамара подозревала, что примитивность новой конструкции, с его точки зрения, выглядела своего рода оскорблением; если старые маяки были триумфом точного машиностроения, то теперь она просила его проконтролировать облицовку гросса идентичных сфер отражающими сегментами.

– Главная проблема – это не дать лучам отклониться от заданной цели, – напомнила ему Тамара. Если сами маяки казались игрушками, то оборудование, необходимое для их освещения все равно потребует навыков главного специалиста по изготовлению инструментов. – Но мы не сможем далеко продвинуться в этом направлении, пока у нас нет прототипа источника света.

– Да. – Марцио разгладил лист бумаги и указал на сердцевину сферы, которую Тамара изобразила в разрезе. – Если вы хотите, чтобы зеркала просуществовали пару поколений без воздушного охлаждения, крайне важно подобрать правильные материалы.

– Верно. – Несмотря на отсутствие движущихся частей, маяки будут постепенно накапливать тепловую энергию за счет чисто оптических эффектов. Тем не менее, лучше было придать сферам достаточно большую теплоемкость, чтобы замедлить повышение их температуры, чем вводить в их конструкцию нежелательные усложнения, связанные с активной системой охлаждения.

– Оставь мне чертежи и дай время подумать, – сказал Марцио.

---

На полпути к обсерватории Ада обернулась к Тамаре. – Если у тебя есть время, нам стоит сделать крюк. Я хочу тебя кое с кем познакомить.

Тамара моментально уловила смысл ее слов. – Ты могла бы и предупредить, – возразила она.

– И дать тебе возможность придумать отговорку? – поддразнивая, ответила Ада. – Ты же не возражала, когда мой отец предложил прощупать для тебя почву. Так что это вряд ли можно назвать сюрпризом.

– С Пио я просто была вежлива, – сказала Тамара. – Я и не думала, что он действительно кого-то себе найдет.

– Твой отец нашел Тамаро супругу, а они оба сейчас за решеткой.

– Тамаро владеет нормой.

– И Ливио тоже, – сказала в ответ Ада. – Не все вдовцы опускают руки и выставляют ее на продажу.

– Нет – умные находят вдов с собственной нормой, а когда рождаются дети, продают лишнюю. – Ада уже вела ее по боковому коридору; шансы на побег становились все меньше и меньше. – Чем занимается этот твой Ливио?

– Он каменщик. Занимается строительными и ремонтными работами. Вообще-то он входил в бригаду, которая построила шлюз Москита. – Помедлив, Ада шутя добавила, – Так что его едва ли можно назвать незнакомцем. Между вами уже есть связь.

Тамара не ответила. С Тамаро они росли бок о бок с самого рождения, ожидая, чтоб будут вместе до самого конца. И никакие отношения по расчету с будущим супругом не смогли бы этого заменить. Доказывало ли предательство Тамаро, что все это время, думая о сущности их связи, она обманывала саму себя, или нет, но подобной близости она уже не испытает ни с одним человеком.

Ада провела ее в мастерскую, где работали каменщики; она располагалась достаточно далеко от оси, чтобы пыль можно было держать под контролем. Тамара с облегчением узнала, что ее потенциальный ухажер не строил собственных планов насчет их встречи; в мастерской работали с полдюжины людей, которые занимались формованием и шлифовкой пассивитовых блоков.

Ада подошла к одному из них – невысокому, крепкому на виду мужчине. Он остановил шлифовальный круг и убрал щиток, закрывавший его лицо.

– Тамара, Ливио. – Ада, по крайней мере, проявила тактичность, представляя их друг другу.

– Рад познакомиться, – сказал он.

– Взаимно, – нерешительно ответила Тамара. Если бы ее предупредили заранее, у нее, возможно, был бы шанс придумать подходящую тему для разговора, но о чем она могла спросить этого мужчину, располагая лишь краткой информацией, которую ей дала Ада? О смерти его жены?

– Наверное, это было захватывающе – отправиться в космос на Моските, – сказал Ливио. Его восторг казался неподдельным, и Тамара была благодарна за то, что первой фразой он не стал выражать сочувствие по поводу событий, приобретших более скандальную огласку.

– Это было замечательно, – сказала она. – Впечатлений хватит на всю жизнь. – Она мельком глянула на Аду, мысленно желая, чтобы ее столь же опытный партнер по навигации присоединилась к разговору, рассказав какой-нибудь забавный случай из их путешествия и сняв тем самым с нее напряжение. – Надеюсь, вскоре мне предстоят новые полеты – хотя и сомневаюсь, что когда-нибудь увижу нечто, сравнимое с первым большим взрывом, который мы устроили на Объекте. От горения на месте удара разрослось такое облако дыма, что его было видно с противоположной стороны.

– Я немного работал на склонах, – сказал Ливио. – Это прекрасно – просто стоять и смотреть вниз, на звезды. Но я надеюсь, что у моих детей будет шанс пересечь просторы космоса. Нельзя вечно сидеть взаперти внутри этой горы.

– Нельзя. – Тамаре не хотелось верить, что он солгал о своих чувствах, лишь бы избавить ее от ощущения неловкости. – Мне просто повезло увидеть Объект первой, – призналась она. – Это единственная причина, по которой я оказалась на борту Москита. Но сейчас я пытаюсь максимально упростить полеты, стартующие с Бесподобной. Возможно, в следующем поколении лотерея уступит место праву, которым люди будут обладать с рождения – у каждого будет шанс совершить хотя бы одно путешествие.

Ливио одобрительно защебетал. – Мне нравится эта идея.

– Я, пожалуй, не стану отрывать тебя от работы, – сказала Тамара.

– Хорошо. – Ливио замешкался. – Как насчет встретиться снова? Может быть, вместе поедим?

Он не предлагал ей конкретное время, зная, что приемы пищи Тамары подчиняются ее собственному расписанию. – Завтра, около шести склянок? – предложила Тамара.

– Меня устраивает. Знаешь столовую примерно на полпути отсюда до вершины –?

– Да.

– Не против встретиться там?

– Было бы здорово.

– Значит, увидимся, – сказал Ливио. Он наклонил голову в знак благодарности перед Адой, а затем вернулся к своему верстаку.

Тамара молчала большую часть пути к обсерватории. Ливио показался ей очаровательным, цивилизованным и просвещенным человеком. Он был готов отправить их детей в космос, упиваясь видом звездного неба. Даже если это было простым притворством, оно импонировало ей больше, чем нескончаемые лекции Тамаро о ее семейных обязательствах.

И все же при мысли о своем будущем ее не покидало мучительное ощущение клаустрофобии. Какими бы подлинными ни были достоинства Ливио, конечная цель их союза оставалась неизменной: однажды они объединят усилия, чтобы лишить ее жизни. Возможно, этот очаровательный мужчина никогда не станет ее принуждать – но от нее все равно будут ожидать добровольного согласия, которое она должна была дать прежде, чем ее ко будет слишком стар, чтобы растить детей и прежде, чем ее заемную плоть постигнет иная участь.

Карло проверил видоискатель на устройстве инфракрасной светозаписи; субъект немного сместился в сторону от центра, но по-прежнему оставался в поле зрения. Аманда постаралась на славу, чтобы ограничить перемещение ящерицы, не вызвав у животного панику: разложив приманки, она заманила ящерицу в выложенный хворостинками укромный уголок, а затем перекрыла единственный легкодоступный выход тонкой веточкой. Имея прямо перед собой целую кучу свежеубитых зудней, ящерице, лишенной желания немедленно умчаться прочь – но не загнанной в ловушку в прямом смысле этого слова, – ничего не оставалось, кроме как реагировать на последующие события самым естественным образом.

Макария обратилась к нему из коридора. – Готов?

– Готов, – ответил Карло.

Макария медленно перебралась в комнату, тремя руками цепляясь за опорные веревки и держа в четвертой клетку. Достаточно пугливого пассажира мог встревожить любой способ транспортировки, но Макария двигалась по возможности максимально плавно, а у животного была возможность приспособиться к этому процессу после того, как за последнюю пару черед его именно таким образом каждые несколько дней переносили из комнаты в комнату.

Карло включил записывающее устройство. Аманда дождалась, пока Макария прикрепит вторую клетку к опорной веревке, на расстоянии меньше поступи от первой, а затем направила собственное устройство записи аккурат на новоприбывшего и пустила сквозь него жужжащую бумажную ленту. Теперь ящерицы находились в поле зрения друг друга без каких-либо препятствий; Карло не был готов поклясться, что свою единственную пару быстрых глаз субъект отвел от еды настолько, что смог бы заметить своего отдаленного родственника, но даже не замечая окружающего, он, вполне вероятно, мог обнаружить другое животное по запаху. В любом случае одного лишь инфракрасного канала может не хватить: Макария предположила, что ящерицы регулярно передают едва заметные опознавательные сигналы родственным особям, слишком слабые и спорадические, чтобы проявиться на их снимках, но достаточные, чтобы их обнаружение запустило более активный обмен информацией.

Они дали записывающим устройствам проработать шесть махов, экспонировав всю бумагу, которую вмещала в себя одна катушка.

– Похоже, что они друг друга едва заметили, – сказал Карло.

– А ты чего ожидал? – сказал в ответ Макария. – Эти виды не проявляют особой агрессии, если только речь не идет о борьбе за один и тот же кусочек пищи; репродуктивными партнерами в традиционном понимании их тоже нельзя назвать.

Карло принялся разматывать катушку. – Но разве это не кажется странным? Делиться заметками о будущем, которое ожидает твое потомство, даже не отрывая глаз от своего обеда?

– А люди на нашей родной планете вообще осознавали сам факт обмена веяниями? – спросила Аманда.

– Сложно сказать, – признался Карло. – История этого вопроса довольно туманна.

Аманда установила свою катушку на рабочем столе. – Возможно, с нами это происходит до сих пор. Даже если забыть о географической изоляции, нельзя сказать, что мы каждый день контактируем со всеми жителями Бесподобной. Каждый из нас может встретить незнакомого человека.

– Хмм. – Карло задумался над обескураживающей мыслью, что его собственные дети могут каким-то образом измениться, если Карла натолкнется на какого-нибудь отшельника-садовода, выращивающего травы и, вполне вероятно, покинувшего свою пещеру, поддавшись слухам об эстрадном шоу, которое снискало себе необычайную популярность.

Пока что бумага на выходе его устройства оставалась чистой, если не считать регулярных меток, идущих вдоль края ленты; либо обмен уже прекратился на момент включения устройства, либо вообще не начинался. В исходных экспериментах Макарии принимали участие две большие группы животных, но она решила попытаться записать временную последовательность сигналов между отдельными парами особей – как простоты ради, так и для того, чтобы не растрачивать попусту будущие возможности. Считалось, что после того, как две ящерицы вступили друг с другом в контакт, инфракрасный обмен между ними должен был прекратиться – вполне вероятно, на всю оставшуюся жизнь.

– А, вот они! – на этот раз на бумаге Карло остались следы в виде замысловатой серии темных полос. Узор сам по себе не выглядел знакомым, однако общий масштаб времени, проявлявшийся в типичной длине его характерных частей, был сопоставим с масштабом внутренних сигналов, которые он записал, используя собственное тело.

Аманда продолжала сматывать ленту, пока не добралась до того места, где был запечатлен вклад ее ящерицы. К сдерживанию второй особи они подошли с меньшим усердием, поэтому полосы оказались не такими четкими, а местами узор исчезал вовсе.

Макарию это, по-видимому, не беспокоило; она восторженно переводила взгляд от одной катушки к другой – от одного только обилия информации у нее закружилась голова. – Что же они со всем этим делают? – полюбопытствовала она. – Допустим, что здесь и правда закодирован набор признаков – не могут же они передавать своему потомству каждый признак, попавший им на кожу?

– Возможно, они каким-то образом ведут подсчет, – сказала Аманда. – Если признак передается большинством встреченных тобой незнакомцев, и они выглядят здоровыми, то такой признак, вероятно, стоит перенять. Если все эти животные воспользовались им и выжили, почему бы не применить их опыт с пользой для себя?

– Звучит как отличный способ уничтожения своих конкурентов, – предположил Карло. – Живи своей жизнью, конструируй свое тело одним способом, а в своих кодах передавай что-то совершенно другое. Объединись со своими двоюродными братьями и сестрами, чтобы все вы повторяли одну и ту же ложь, притворяясь, будто предлагаете новичкам секреты крепкого здоровья в то время как на самом деле распространяете веяние, которое отравит их детей.

– Но в таком случае код не распространится на большое расстояние, – возразила Аманда. – Я имею в виду, что ящерицы не планируют этого осознанно. Код, убивающий соперников, возможно и даст некое преимущество тем животным, которые его распространяют, но если признак по-настоящему полезен, его код будет копироваться в гораздо больших масштабах.

– По аналогии с отбором полезных признаков в процессе прямого наследования, – добавила Макария. – Только эти признаки распространяются горизонтально, игнорируя генеалогическое древо и перескакивая между ветвями, которые разошлись еще до изобретения самого признака.

– Так от веяния можно заболеть или нет? – задался вопросом Карло. – Такое действительно возможно или это просто фольклор? – Немного подумав, он добавил, – Что, если код не обязательно ведет к смерти, но при этом заставляет тебя передавать его собственные копии? Это потребует затрат ресурсов, которые в обычных условиях были бы направлены на другие жизненные процессы – а значит, этот код вполне способен тебя ослабить – но если ты изливаешь наружу достаточное количество копий в форме, которую могут поглотить и реализовать другие люди, код будет распространяться как стихийный пожар.

– Возможно, бывают коды обоих видов, – неохотно согласилась Аманда. – Полезные и вредные веяния – именно так, как нам и говорит фольклор.

– Мне всегда казалось, что вредные веяния в итоге окажутся чем-то вроде болезней, поражающих растения, – признался Карло. – Чем-то твердым и переносимым по воздуху, а не сообщениями, закодированными в невидимом свете.

– Мы ведь еще так и не доказали, что инфракрасные сигналы могу служить переносчиками болезней, – заметила Макария.

– Значит, нам стоит найти несколько больных полевок и самим выяснить, излучают ли они вредные веяния, – сказала Аманда.

– Полевок? – Карло был в замешательстве. – Зачем переходить к другому виду? Мы даже не знаем, используют ли полевки подобные сигналы.

– Ящерицы, скорее всего, вообще не болеют, – объяснила Макария. – А если и болеют, то по ним этого не видно.

---

Сабина из селекционного центра была рада удовлетворить их просьбу. – У меня в карантине пять семей полевок. Выбирайте любую.

– А можно взять три? – попросила Аманда. – В течение пары склянок мы их всех вернем.

– Вернете? – Аманда была смущена. – А кто их захочет брать для второго эксперимента?

– Мы их и пальцем не тронем, – объяснила Макария. – Мы просто хотим за ними понаблюдать.

Они перенесли три клетки в лабораторию; в каждой находилось по одному самцу с четырьмя детенышами. Карло стало жаль этих апатичных животных, несмотря на то, что их родственникам он причинил куда больший вред, нежели потревожил покой больного, идущего на поправку.

Записи, полученные со всех трех семейств, оказались чистыми. Карло уже был готов сдаться, но Аманда сказала: Они несколько дней провели в карантине, все вместе. Своими веяниями они уже обменялись. Зачем продолжать распространение кода безо всякой причины?

– А как же мы? – спросил Карло. – Нас заражать нет смысла?

– Возможно, это веяние не особенно интересуется другими видами, – предположила Макария. – А может быть, оно пыталось передаться раньше, когда мы забирали клетки.

– Заряди ленту еще раз, – сказала Аманда. – Я схожу за здоровой полевкой.

– Спустя курант она вернулась с наживкой, практически повторив на входе то действо, которое Макария совершила перед экспериментом с ящерицами. Правда, эти полевки не были выведены отдельно друг от друга; прежде, чем пересадить больных, всех их растили вместе, поэтому их обмен сигналами, если таковой случится, нельзя будет объяснить недостаточно близким знакомством.

Перемотав ленту, Карло увидел, что она покрыта темными полосками. По его коже поползли мурашки. Вот она, прямо перед ним – болезнь, способная передаваться от жертвы к жертве по воздуху в виде инфракрасного света. Полевки отделались простой слабостью, но с определенной вероятностью именно эта последовательность сигналов подтолкнула к гибели его отца.

– Почему бы просто не игнорировать все коды? – спросил он. – Зачем нашим телам рисковать собственным здоровьем?

– Наверное, выгода оправдывает риски, – сказала Макария. – Помимо прочего, в популяции, скорее всего, циркулируют и полезные признаки. Вопрос в том, как отличить полезное от вредного, не испробовав ни того, ни другого?

– Значит… некоторые из воспринятых нами признаков реализуются не раньше следующего поколения, – сказал Карло. – Мы встречаем группу здоровых на вид незнакомцев, обмениваемся с ними советами в инфракрасном диапазоне, а затем испытываем кое-какие из них на собственных детях. Если все поступают честно, то с большой вероятностью в выигрыше окажется каждый.

– Но затем система была узурпирована, – предположила Макария. – Кто-то послал код, который сразу же воздействовал на получателя, заставляя его рассылать новые копии. В ответ мы, вероятно, приобрели некие защитные механизмы…, но впоследствии оказалось, что частичная блокировка процесса дает определенные преимущества. Мы узурпировали узурпированную систему – как минимум, в достаточной степени, чтобы время от времени извлекать из нее пользу.

– И все это по чистой случайности. – Аманда тихо прожужжала. – Ни злого умысла, ни заботы о ближнем. Просто удачное стечение обстоятельств.

Карло промотал ленту, пытаясь обнаружить начало сигнала. Если бы он сумел идентифицировать часть кода, которая убеждала животное в том, что сигнал заслуживает внимания, а затем вырезать ее и внедрить в последовательность инструкций, заставляющих тело произвести на свет ровно двух детей…, то дало бы это результат? Никто и никогда не сообщал о подобном веянии, но даже если бы такой сигнал и появился, не было оснований считать, что он сохранится в популяции. Существующая природа была лишь крошечным подмножеством пространства биологических возможностей.

Добравшись до начала, он осмотрел безобидные на вид полоски. Делай то, что записано дальше – неужели все настолько просто? Конкретно эту директиву некоторые полевки, без сомнения, научились игнорировать, но тем, кто поддался, сопротивляться ее влиянию, по-видимому, было так же тяжело, как и сигналам, передающимся внутри собственного тела.

– Нам нужно продолжать изучение этого процесса на полевках, но их биология все равно слишком сильно отличается от нашей. Их следует использовать всякий раз, когда нам потребуется короткий цикл воспроизводства, но их тела так малы, что запись внутренних сигналов так и останется непростой задачей.

– Ящерицы вырастают ненамного крупнее, а общего у нас с ними еще меньше.

– Знаю. – Карло бросил взгляд на полевку, которую она принесла с собой; казалось, она уже смирилась со своей участью, когда ее тело принялось выполнять навязанные ему команды. – Нам нужен кто-то покрупнее и поближе в плане родства. Надо отловить несколько древесников.